Я родился 23 марта 1929 года в городе Луцке. Отца своего вообще не помню. Жил с матерью Антониной Ивановной. Братьев и сестер у меня нет и не было. Я единственный ребенок в семье. До 1939 года Луцк относился к Польше. Мать фактически не имела постоянной работы, трудилась у панов то в одном, то в другом месте. При поляках в школу я не ходил, учиться начал уже только при советской власти.
В сентябре 1939 года нас освободила Красная Армия. Боев не было. Утром проснулись, а на дворе другая власть! Вышел на улицу… Смотрю – стоят какие-то военные в незнакомой форме. Как узнал, что это красноармейцы, то страшно обрадовался. Жить после их прихода стало как-то свободнее. Мы почувствовали себя увереннее. Волынь же тогда была очень необразованным краем, здесь жили в подавляющем большинстве неграмотные и забитые люди. Через некоторое время начали строиться заводы, фабрики, школы и детские садики. Помню такой случай. Иду как-то по улице в центре Луцка, пацан совсем еще, весь оборванный. Навстречу идет какой-то командир с кубиками на петлицах. Подходит ко мне, подзывает к себе: «Иди сюда, мальчик!» Я подошел. Он стал расспрашивать, откуда я. Рассказал о том, что я сам местный, живу один с матерью. Тогда этот командир предложил пойти вместе с ним. Заводит в подвал одного из домов. А там вещевые склады. Солдаты одевают меня в чистую одежду, командир дает сумочку с подарками. И я в качестве благодарности рассказал военным стихотворение об октябрятах на украинском языке. Они были очень довольны. С собой дали еще одну сумочку. Я был такой счастливый и довольный, что не передать. Мама тоже очень обрадовалась.
Весной 1941 года ощущалось приближение войны. Обстановка была какая-то тревожная, накаленная. Идешь по улице, встречаешь взрослых и слышишь разговоры о том, что будет война с немцами. В Луцке тогда жили не только украинцы, но и поляки, и евреи, и русские.
22 июня 1941-го началась Великая Отечественная война. Мы жили на улице 1-го Мая в центре города. На втором этаже, в маленькой комнатке. В субботу 21 числа спокойно легли спать. Внезапно после четырех часов утра раздался мощный взрыв. Выбежали на лестничную площадку, там уже собрались соседи. Сначала мы все подумали, что, быть может, разразилась, гроза. Но слишком уж сильный грохот был. Напротив нашего дома через дорогу стоял трех- или четырехэтажный дом, единственное на улице столь высокое здание. Как раз вражеская бомба в этот дом попала. Смотрим – горит все, дым, развалины…
Мы всей гурьбой выбежали из своего дома и решили куда-то убежать. А куда? Побежали к реке Стырь, протекавшей через город. Думали, что там, может быть, бомбить не так будут. Но город бомбили страшно. А 25 июня 1941 года у нас появились немцы. Шли уверенно, с губной гармошкой в руках. Рукава рубашек закатаны. Этакие «герои». Идут по шоссе, и аж искры сыплются из-под подкованных ботинок. Дальше за пехотой пошли танки, причем в стволах торчали бутылки. Вроде как они и не воюют уже – всех разбили.
Матери тогда уже со мной не было, я остался один. Когда немцы стали стремительно наступать, она сбежала с командиром НКВД, с которым имела любовную связь. Меня бросили… Так что накануне оккупации с улицы прихожу, а в хате никого нет. Стал круглым сиротой. Надо себя как-то кормить. А как? У нас жили евреи, которым по религии в субботу работать было запрещено, поэтому я им помогал: то курицу резал, то печку растапливал. За это меня кормили.
Теперь снова об оккупации. Я не видел тех, кто встречал бы немцев цветами. В Луцке такого не было! В городе все было разбито и разбомблено. Луцк, надо честно признаться, в то время являлся небольшим провинциальным местечком. Отстроились мы уже после войны с помощью советской власти.
Через некоторое время после начала оккупации начались страшные издевательства над несчастными советскими военнопленными. Их собрали в лагерь и обтянули его колючей проволокой. Помню, как военнопленные расстилали на улицах простыни или большие куски ткани, после чего начинали искать в руинах и собирали на разложенные тряпки оставшиеся целыми кирпичи и камни. Их охраняли немецкие автоматчики с собаками. На измученных голодом и жаждой военнопленных было страшно смотреть. Обессилевших, неспособных работать бедолаг оккупанты, засучив рукава, словно мясники на бойне, тут же на улице забивали прикладами насмерть. Все это вызывало ужас и сочувствие в наших мальчишеских сердцах.
Немцы запрещали кормить наших солдат и отгоняли гражданское население от лагеря. Нас, дворовых пацанов, собралось человек десять… Только подумайте, сами ходили голодные, но умудрялись что-то найти, и тут же несли к этим простыням! Незаметно подкидывали между камней то кусочек хлеба, то половинку вареной картошки. И таким образом, кормили своих…
Однажды мы попались. Начали бросать еду, немец-охранник заметил это, и крикнул: «Halt! Halt!» Мы бросились врассыпную, но нас все равно поймали. Словили человек пять, в том числе и меня. Привели в облсуд, загнали во двор. Дальше заводили в комнату по одному. За столом рядом с немцем сидел наш переводчик, из местных – «А ну-ка, что у вас в карманах? Вынимайте!» Начался обыск. А я уже курил в то время – нашли у меня спички и сигареты в кармане. Обыскали каждого, и очень тщательно. У одного подростка вдруг обнаружились патроны и пистолет… Где он все это нашел, ума не приложу. Сразу же нас построили во дворе, его вывели на улицу, и поставили перед нами у какого-то сарая. Автоматчики расстреляли его прямо на наших глазах…
Остальных отвели на улицу Ленина (ныне – проспект Воли). Загнали в подвал какого-то дома. И помню, во второй половине дня, ближе к вечеру, к нам зашел успевший переметнуться на службу к немцам пленный красноармеец. Спросил нас, хотим ли мы кушать. Естественно, закричали утвердительно. Кричим и плачем, спрашиваем: «Почему нас забрали, что мы сделали такого?» Он молча выслушал, затем принес каждому по кусочку хлеба.
Наутро приезжает немецкий областной комиссар. Говаривали, что это комендант города Луцка, но черт его знает. Заявляет через переводчика: «Сейчас мы вас прощаем, но если еще раз кто-то попадется, то будет с вами так, как с этим парнем – расстреляем».
После выпускали по одному через калитку. А там стоят два мордоворота – немцы уже завезли львовских националистов. Только я вышел, мне по спине со всей дури как врежут. Ужас… Не вздохнуть. Прибежал к тетке, родной сестре матери. Стал у нее жить, первое время даже на улицу не выходил – боялся.
Следующая трагедия в Луцке – это расстрел евреев в 1941 году. Их всех согнали на окраину города в большое здание. Отделили от семей мужчин-евреев, имевших специальность. Остальных, в основном детей и женщин, бросали в машины как бревна. Занимались этим не немцы, а местные украинские полицаи-националисты с повязками на рукавах, гордо носившие немецкую черную форму с серым отливом. Вооруженные винтовками и автоматами они распределились по машинам, затем уселись вдоль бортов, и колонна тронулась… Людей увезли куда-то за Луцк и там расстреляли.
Потом взялись за евреев-специалистов. Немцы отчего-то решили, что те после расстрела своих семей станут безропотно работать на оккупантов. Спецы же прекрасно понимали, что им все равно рано или поздно придет конец и решили отбиваться. Как они протащили оружие к себе, не знаю. Но когда полицаи за ними пришли, загрохотали выстрелы. Поднялась страшная стрельба. Потом вспыхнуло здание, уцелевшие евреи начали разбегаться в разные стороны. На них устроили форменную охоту, как на диких зверей. Травили каждого в отдельности. Забивали насмерть прикладами, расстреливали из пулеметов, ловили с собаками. Несколько дней в городе шла настоящая война. Практически всех евреев перебили… Вот что мне пришлось увидеть во время оккупации.
Насмотрелся всего. Жил у тетки, то там подрабатывал, то здесь. Кому-то принесешь почту, кому-то поможешь отнести вещи на базар для продажи. Копал огороды, окапывал деревья. Работы не чурался.
Сейчас бандеровцы рассказывают, что они на Волыни нападали на немцев. Это все бредни и вранье. На самом деле было ровно наоборот: они помогали немцам в качестве полицаев. Именно они расстреляли евреев. Что еще сказать? Довелось видеть результаты Волынской трагедии – страшной резни, устроенной националистами. Но об этом трудно говорить…
В 1944 году накануне освобождения немцы начали расстреливать мирное население. Прибежала соседка и сообщила: «Прячьтесь, кто куда может, потому что немцы ходят по квартирам и расстреливают мирных людей». Мы с теткой взяли на ночь подушки и спрятались в погребе. Крышку закрыли, чтобы, если кто-то придет, как мы наивно надеялись, то не будет искать нас в погребе. Просидели всю ночь. Испытывали такой страх, что даже не заснули ни на минуту.
Рано утром 2 февраля, едва развиднелось, я приоткрыл крышку подвала. Вылез, подобрался к окошку. Смотрю – на улице Ленина шагают какие-то войска, идет кавалерия. Очень удивился, что такое: на офицерах золотые погоны. Вдруг вижу, что на улицу выскакивают люди, кричат: «Ура! Ура!» Как же люди радовались приходу советских войск. Кидались к солдатам, плакали. Немцев никто не терпел в Луцке.
После освобождения Луцка в здании современного здания кукольного театра разместился областной драмтеатр. И как-то раз мы, пацаны-беспризорники, собрались группкой и без билетов прошмыгнули на представление. Показывали постановку «Вий» по Николаю Васильевичу Гоголю. Страшно и интересно! Во время перерыва вышли покурить. Совсем еще пацаны… Я взял папиросу в руку, и тут вижу, что на меня смотрит какой-то офицер. В приличном звании, я тогда в них не разбирался (этот был полковником). Смотрит пристально. Рядом с ним стоит женщина. Я тут же выбросил папиросу. Думаю, сейчас за курение по губам даст. Он подходит, спрашивает: «Ну что же, малышня-беспризорники (сразу все понял), как дела?» Отвечаем, что ничего, нормально, пришли посмотреть постановку. Почему-то я к нему во время разговора проникся. Он стал меня расспрашивать: «Отец есть?» - «Нет», - «А мать?» - «Тоже нет. Никого нет, сирота». Внезапно офицер предложил с ним поехать. Удивленно спрашиваю: «Куда?» Ответ четкий, по-военному лаконичный: «В армию!» Мне уже шел пятнадцатый. Полковник предложил поступить следующим образом: «Давай все-таки досмотрим постановку, потом, когда ты будешь выходить, жди меня возле двери. Если я раньше выйду, то подожду тебя». И ушел… Пацаны мне говорят, мол, не иди, а то черт его знает, куда он тебя завезет. Посоветовали убежать. Так что я решил пораньше выйти и скрыться. Выхожу из театра, спускаюсь вниз, а полковник уже стоит на выходе со своей, как после выяснилось, женой. Тут уж мне некуда было деваться. Сел с ними в машину и приехал в Киверцы. Сначала прибыли на квартиру, где они жили у какой-то хозяйки. Помыли меня, дали длинную рубашку, видимо, самого полковника. Я переоделся.
На следующее утро полковник привез меня в Киверцевский лес. Там стоял артиллерийский полк. Они относились к войскам 4-й гвардейской армии 3-го Украинского фронта. И вот он вызывает командира 41-й окружной артиллерийской мастерской. Поручает ему заняться моей судьбой. Тот меня приводит к себе в расположение, подзывает какого-то старшину и приказывает: «Вот тебе сын полка. Надо его одеть, накормить и обуть. Пошей ему форму, чтобы все было, как положено». Быстро пошили форму, обули. Даже выдали пистолет!
Вскоре я стал водителем легковой машины командира нашей 41-й окружной артиллерийской мастерской капитана Станько. Это был трофейный легковой автомобиль «Steyr». Водить машину научил меня старшина-механик Фисон, заведующий техникой. Потом я уже ездил и на ЗИС-5, и на ГАЗ-АА, «полуторке». Так что активно трудился, как настоящий шофер, хотя водительских прав не имел.
Вскоре часть тронулась следом за артиллерийскими частями, и мы продолжили освобождать Украину. Оттуда нас направили на Румынию, дальше на Югославию, Венгрию. В Австрии встретились с американцами, англичанами и французами. Отлично встретились: обнимались, радовались, союзники нас угощали сигаретами, конфетами и шоколадом. Мне тогда надавали множество консервов. Здесь же с неописуемой радостью и волнением отпраздновали День Победы. Стреляли в воздух со всех стволов. Действительно, такая радость бывает только один раз в жизни. Все мучения закончились – фашисты сдались. Австрию разделили на четыре оккупационные зоны. И организовали еще одну, победную встречу, с союзниками в Вене, в большом зале.
- Как вас встречало мирное население?
- В Югославии неплохо, но там мы побыли совсем чуть-чуть. Румынию фактически прошли без боев. Немцы пробовали обороняться, но мы их сбивали с позиций, не давая, как следует закрепиться. Со стороны румын им поддержки уже не было, а вот нас местное население встречало хорошо. В Венгрии народ оказался враждебным. Помню, что мы стояли в городе Шарошд (Sarosd), при обороне озера Балатон. Наши передовые войска воевали за город Секешфехервар, где были огромные подземные заводы. После напора немецких танков, особенно «Тигров» и «Королевских Тигров», мы стали отступать. Этот город Шарошд запомнили все наши вояки. Что только на нас не летело из окон домов местных жителей. Бросали все: и кастрюли, и камни. Мама родная!
Когда дошли до Дуная, на переправе увидели понтонные мосты. От нагрузки отступающих войск казалось, что они утонут. Какой-то генерал, стоял у входа на мост с палкой, лупил ею отступающих и кричал: «Куда бежите, все вперед!» Куда там вперед – паника! Обезумевшие от страха люди бросались в Дунай. Поток их унес куда-то вниз по реке. Господи, сколько же там народу утонуло! Мы же каким-то чудом переправились на тот берег, пришли в себя. Вскоре со 2-го Украинского к нам подтянули подкрепления. По Дунаю подошли катера с установками «Катюша» и дали по врагу несколько залпов. Занятый немцами берег заволокло огнем и дымом. Гаубицы и пушки, вплоть до 45-мм орудий, несколько часов обрабатывали другую сторону.
Когда мы снова вступили в Шарошд, то у многих появилось такое мнение, что в этом поганом городишке в живых никого не оставлять! Правда, горячие головы быстро успокоились. До мести не дошло. А дальше уже пошли-пошли, не обращая внимания на местное население, пока не встретились с союзниками.
После Победы я продолжал служить в Австрии. А в 1946 году посадили нас на поезд и привезли в приднестровский город Бендеры. Расположились в какой-то крепости. Через некоторое время, я отпросился домой в отпуск на пятнадцать дней – меня ждала невеста. Прихожу в штаб корпуса, который стоял возле стадиона. Спросил при входе, к кому мне обратиться. Направляют к какому-то подполковнику. Я постучал: он сидит за столом. Отрапортовал, а в конце сказал, что прошу поставить на воинский учет. Тот задает мне вопрос: «А где вы служите?» Спокойно отвечаю: «В Бендерах». Тот аж подскочил, и, багровея, захрипел: «Вот как». Сорвался, кричит: «Что, бандера к нам пришел?» Мне тоже непонятно, в чем дело, ну сказал же – в Бендерах. Я сам испугался, думаю, чего это он так сорвался, и стал объяснять, что этот город относится к Молдавии. Тогда подполковник успокоился, подошел к карте и увидел, что действительно есть такой город. Подписал мне все бумажки.
В этом же году осенью меня демобилизовали. Вернувшись в Луцк, я пошел в военкомат просить, чтобы мне помогли бесплатно окончить школу водителей. Надо было просто получить гражданские права, а машину я водить умел. Военком попросил прийти завтра. Ну хорошо, прихожу на следующий день. Смотрю – сидит комиссар и рядом с ним какой-то милиционер. Тут военком мне заявляет: «Я тебе нашел работу!» – «Какую?» – «Предлагаю пойти в милицию», – «Да что вы, я правоохранительных органов, как бывший беспризорник, всегда опасался». Но тот даже не стал слушать никаких возражений: «Пойдете, это приказ!»
Какой мне может быть приказ, если я демобилизованный?! Решил посоветоваться со знакомыми ребятами. Пришел домой, мне хлопцы заявляют: «Тебя на фронте не убили, а тут в Луцке точно пристрелят. У нас здесь бандеровцы лютуют». Но у меня взыграло ретивое, думаю: «Все равно пойду!» Даже где-то из чувства сопротивления захотел стать милиционером. Да и у шофера тоже неясные перспективы.
Когда я во второй раз пришел, рядом с военкомом уже сидел милиционер. Это, как после выяснилось, за мной пришел начальник луцкого райотдела МВД. Дал я им согласие на работу. Меня одели в форму, вооружили длинной винтовкой Мосина, начал служить.
На службу я попал в охрану КПЗ. Тогда там сидело много всякой разной швали. Бандюги были любого окраса, каких только пожелаешь. Сидели и бандеровцы. И вели они себя по-всякому. Чего я там только не насмотрелся… Их держали в специальных каменных камерах. КПЗ в Луцке такое мощное, что никуда не денешься и не убежишь. А вот в районах по области и подкопы делали, и что хочешь. Занимались ими в основном оперативники из МГБ.
Больше всего мне врезался в память арест одного из бандеровских руководителей, имевшего псевдоним «Несытый», а по-уличному «Сметана». (Дмитрий Дмитриевич Римарчук, – 1919 года рождения, член краевого провода ОУН. Место рождения: село Полонка Луцкого района Волынской области. Прим. – Т.Ю.) По-моему, его арестовали в 1950 году. Он орудовал по Луцкому районе во главе банды. Совершал акции устрашения и убийства в Новоставе, Боратине, Лаврове, Голышове. Сотрудники луцкого отдела МГБ получили сведения о том, что он собирается идти на встречу с другим бандюгой. Нам дали задание окружить то место и при любых условиях взять его живьем.
Засели в засаде командой человек примерно в десять, если не больше. Руководили группой «краснопогонники». Главным у них был капитан Солнцев. Нас, милиционеров, сюда привлекли в качестве усиления. Получилось так: взяли мы из села Лаврова дядьку, местного жителя. Строго-настрого его проинструктировали: «Когда Несытый будет идти, ты пойдешь ему навстречу, потому что если на дороге окажется какой-то неизвестный ему человек, он может насторожиться. Постарайся его разговорить». Иначе взять «Несытого» было бы трудно.
Сидим в укрытии. Наконец появился объект. Ему навстречу вышел наш агент. «Несытый» собирался идти на Полонку. Топают друг другу навстречу. Остановились, на расстоянии поздоровались. Стали разговаривать. Нам слышно, как бандеровец спрашивает: «Хто такий? Де ти живеш?» – «Та тут», – «Курити е?» – «Е», – «Ану ходи ближче!» Дядька подходит, закурили. Только бандеровец склонился прикурить, а в это время – Р-раз! Цап его! И сразу первая улика… В Луцком районе был такой Лисицын, трудился секретарем райкома партии. Всегда ходил по селам в кожухе с автоматом на плече. А тут Римарчук одет в этот приметный кожух, да еще и автомат у него изъяли Лисицинский. Тут уж стало ясно, что случилось с секретарем райкома. В общем, повезли «Несытого» в КПЗ.
Тогда бандеровцев судил военный трибунал. Ему присудили смертную казнь. А он написал в Верховный Совет СССР просьбу о замене приговора на 25-летнее заключение – умолял, чтобы смягчили! И сидит, ждет результата. Его опера обрабатывают, по-всякому просят пойти на контакт. Мучились, мучились с ним, потом говорят: «Значит так. Смягчение приговора возможно, только в случае, если ты начнешь говорить». И «Несытый» запел соловьем! Говорит, мол, езжайте в село Лавров, там живет дядька в хате, у нее сарай стоит, и под ним закопано оружие.
Едем туда с металлическими саперными щупами. Дядьку этого, хозяина, посадили на бревна и предложили рассказать, где закопано оружие. Тот сразу начал отрицать все, причитает: «Какое оружие, вы что?!» Но мы на своем стоим. Объясняем, что сюда приехали не просто так. Давай показывай, чтобы мы не мучились с этими щупами. Но он наотрез отказывался говорить. Тогда пошли, щупы вгоняем в землю. В итоге нашли семь винтовок Мосина, смазанных и обмотанных холстиной. Три ручных пулемета: два Дегтярева, и один чешский, который использовали эсесовцы.
Потом «Несытый» еще дал одну наводку – «Езжайте в Полонку (есть еще Горькая Полонка, но мы в нее в тот раз не поехали), там недалеко от дороги стоит хата, и с правой стороны от нее отсчитайте 125 метров. Здесь закопаны документы краевого провода». Мы давай щупами работать. Все руки до мозолей натерли. Нашли все-таки. Раскопали, вытащили здоровый бидон из-под молока. Открыли, а он битком набит документами. Множество листовок, списки всех военнослужащих и милиционеров, убитых бандеровцами краевого провода. Всех своих жертв записывали! Также нашли списки участников националистического подполья. И 125 тысяч рублей! Наш командир взял охапку денег рукой, и послал одного из милиционеров в ближайший кооперативный магазин. Тот принес пару бутылок водки и закуски. Сели прямо в поле, выпили по полстакана, неплохо покушали после трудов. Тем временем привели понятых. При них посчитали деньги, оформили документы. Все зафиксировали актом. Понятые в нем расписались.
В третий раз Римарчук нас обманул. Рассказал, что якобы в селе Горькая Полонка за мостом есть какой-то бункер. Мы дня три или четыре искали, все вверх дном подняли, но так ничего и не нашли. После меня на выезды не отправляли, и я не знаю, обнаружили ли там хоть что-то.
В конце концов, пришел приговор расстрелять его, который привели в исполнение в 1951 году. Слишком много грехов на нем висело. Например, в 1948 году в Полонке им зверски была убита заведующая клубом. Комсомолка, молодая девчонка, лет восемнадцати. Он зашел в клуб, один, но с двумя пистолетами. Объявился вечером, когда молодежь устроила танцы. Заходит и говорит им: «Хто тутешниiй – до правої стінки, хто з інших сіл – до лівої. Хто пискне чи крикне – буде всім дюже погано. Мої хлопці стоять надворі». После этих слов подзывает к себе заведующую клубом, вынимает финку и прямо на сцене режет ее на части: отрезает груди, вспарывает живот. Ой, мама родная. Зверь так не сделает!
Мы по вызову приехали, но что проку! Ищи ветра в поле, он уже давно убежал. Причем при уходе припугнул молодежь: «Сидіти тихо півгодини. Якщо хтось пискне – буде те саме, що з нею». А они что: в шоке, кричат и плачут. Он себе спокойный пошел. Мы приехали с собаками: бегали, бегали… все без толку, так никого и не нашли.
Кроме того, Римарчук расстрелял в Полонках председателя сельсовета. Жестоко так, в живот, чтобы тот подольше намучался. Понаделала делов его банда. Зверства творили такие, что ужас.
Надо сказать, в период моей службы было немало таких бандеровцев, которые сами приходили в райотдел милиции и сдавались. Отдавали оружие и говорили: «Все, я навоевался!» Их не преследовали, потому что вышло специальное указание Сталина об амнистии. Если бандеровец приходил сам, и крови на нем сильной не было – прощали. Многие становились бандеровцами не от хорошей жизни, и уходили в лес не по доброй воле…
В 1950 году меня назначили участковым в селе Озераны. Моим другом на долгое время стал ручной пулемет Дегтярева. Обстановка оставалась напряженной. Бандеровцы бродили по лесам и орудовали где-то до 1954 года. Были такие сволочи, что стреляли по всем подряд. Мне еще повезло, что в Озеранах было мало украинцев, а в основном жили переселенцы из Польши и Чехословакии. Они с бандеровцами не контачили.
Мне для поддержки выделили группу «истребков», молодых хлопцев, которым я всецело доверял. Каждого подбирал лично! Жизнь заставляла ко всем относиться с недоверием. Встречались и такие «истребки», которые убивали участковых. Примазывались в доверие к милиции, а потом ночью стреляли в спину. Разными были бандеровские уловки. Но тут они со мной ничего не смогли поделать.
Караулил их каждую ночь. Постоянно брал с собой «истребков». День для меня стал ночью, а ночь стала моим днем. Спать было нельзя: иначе людей и хозяйство погубишь. Однажды довелось встретиться с бандитами.
За селом собранный урожай привезли на ток, где его молотили на зерно. Доезжаем туда на повозке, как вдруг с Лаврова слышим какой-то гул. Смотрю – идут на наше село прямо через поле. Встал за телегой с пулеметом, хлопцы – с винтовками. Дал команду: «Открыть огонь!» Как врезали по бандитской группе пару раз. И тишина… Никого нет. Они испугались и отошли. А ведь хотели уничтожить урожай. Вовремя мы их остановили. Насчет потерь среди бандитов ничего не могу вам сказать, но, скорее всего, их не было, мы ведь стреляли наобум, почти в воздух. Просто создали огневой заслон.
Потом меня перевели в Новостав. Вот это было самое настоящее бандеровское гнездо. Конечно уже не столь активное, как в конце 1940-х годов, но все же… местные их здорово поддерживали.
К тому времени я женился на Наденьке, с которой был знаком с малых лет. Решил взять жену с собой. Потом думаю – «Зря я это сделал: могут убить». Дома ночевать не получается, должен охранять территорию и следить за тем, чтобы банда не напала на село. Чтобы не поубивали людей и не ничего сожгли.
Здесь во второй раз мне довелось пережить нападение бандеровцев. Они пробрались окраинами колхозных полей, и стали пробираться на ферму, которую хотели сжечь. Только начали подходить, как мне один местный шепнул: «Полем идут, гады». Я метнулся с «истребками», засели в укрытии, ждем... Вижу – точно идут! В этот раз мы били прицельно, на поражение…
В 1953 году меня перевели в областное управление Волыни. В лесу все еще оставались бандиты-одиночки, которые не хотели сдаваться: не смогли убежать заграницу и имели на руках кровь. То тут, то там случались нападения на сотрудников милиции. Обнаруживались и уничтожались последние схроны. Более-менее все успокоилось во второй половине 1950-х годов. Кто убежал, кто был пойман и расстрелян, кого-то посадили.
В 1950-е и 1960-е годы последние проявления национализма исчезают. Случаются обычные грабежи и разбои, но редко и уже классифицируются как уголовные преступления. В 1967 году меня направляют в Ростов на месячную переподготовку. Там перед нами выступает начальник местного уголовного розыска: «Товарищи, вот я вам сейчас скажу, что у нас за прошедшие сутки только по одному городу Ростову было совершено 28 грабежей и преступлений различной степени тяжести. А теперь сравните со своими цифрами. Как у вас обстановка?» Я встаю и замечаю, что 28 преступлений у нас в Луцке и за год не часто случается. Вот тебе и Ростов – папа, а Одесса – мама!
Жизнь в послевоенном Луцке стала намного лучше. Город восстановили, благоустроили, содержали в порядке и чистоте. Даже приезжие прибалты нам завидовали. Зимой все улицы освещались красивыми фонарями. Как в сказке! Волыняне после войны в целом были больше настроены на работу, нежели на какие-то повстанческие действия. Недаром нас в советское время прозвали «Красная Волынь». Это сегодня город накрывает влияние «бандеровщины» из Львова и Ивано-Франковска. Жаль…
Надо отметить, что настоящих бандеровцев сейчас практически не осталось. Тех, кто воевал против советской власти с оружием в руках и сейчас жив, можно пересчитать по пальцам руки. Приведу вам такой пример: когда я еще служил участковым в селе Новостав, то жил у хозяина, которого порекомендовал сельсовет. Хозяин поселился в кухне, а мне отдал свою комнату. Как-то вечером разговорились…
Его сын ушел в лес к бандитам. После разгрома банды прятался на чердаке, где был найден и осужден на 25 лет. Тогда судили строго, по законам военного времени! Выслали его в Сибирь. Потом, уже после того, как отбыл срок, он приехал домой проведать родных. Местные ему сказали, мол, возвращайся, уже можно. Но он отказался, заметив при этом, что ему и там хорошо живется. Есть работа, жена, хозяйство и северная надбавка.
Я вышел на пенсию в 1977 году в звании капитана с должности начальника спецкомендатуры. С зеками воевал крепко! Они у меня не баловали. Но это уже другая история.
