Я родилась 3 августа 1926 года в Новочеркасске Ростовской области в семье военнослужащего. Мой отец, Михаил Савельевич, 1897 года рождения, был в чине капитана. В дальнейшем мы переехали в Московскую область на стацию Щурово, где располагался Научно-испытательный полигон стрелкового вооружения (НИПСВО). Мой отец руководил сборкой первых опытных образцов стрелкового вооружения. Там на специальной просеке были установлены плетеные щиты-мишени, по которым били из винтовок и автоматов. К нам часто приезжали знаменитые изобретатели Федор Васильевич Токарев и Василий Алексеевич Дегтярев. Они использовали идеи моего отца для создания самозарядной винтовки СВТ-40 с оптическим прицелом. Папа собирал военный музей, в котором имелись старинные доспехи, кинжалы, первые в мире пулеметы и шлемы времен империалистической войны. Умер отец в 1940 году: мы страшно горевали.
Мама происходила из семьи потомственных казаков. Мой дед, атаман Алексей Игнатьевич Кольцов, имел четыре Георгиевских креста. Но его я не застала: дед был расстрелян вскоре после Гражданской войны. Большевики пытались сорвать с него награды, а он не давался, и кричал на всю станицу: «Не трогай Кресты грязными руками, мне их сам царь-батюшка дал!» Его расстреляли. А бабушка после этого спрятала икону XVI века, которую потом передала маме. Я очень любила родную станицу и хутор, совсем еще крохой сидела на лошади и училась верховой езде. А когда мы переехали на станцию Щурово, то ходили учиться в школу № 3, до которой добирались зимой на санях со специально сплетенным шалашом, а летом в маленьком автобусе. Но я любила ходить пешком.
Хорошо помню тот день, когда началась война. Я окончила шесть классов, и перед летники каникулами мама купила мне новенький велосипед. Не сходила с него, все свободное время каталась, тем более, что у нас на полигоне был свой стадион с асфальтированной беговой дорожкой. Там же на столбе было прикреплено радио, 22 июня в полдень выступил нарком иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов, который рассказал о том, что началась война с Германией. Я ничего не пойму, побежала домой, а мама находилась на дежурстве в секретном отделе, сидела за коммутатором в наушниках и принимала сообщения. Обычно меня как дочку свободно впускали, но тут пройти не получилось, везде стояли посты. Тогда я встретила девчонок постарше, и они мне рассказали, что немцы напали на нас и придут все забирать. Я же про себя думаю, что нужно что-то сделать с ящиком елочных игрушек (самая большая ценность!), чтобы он не достался врагу. Побежала домой, стала их давить. Тут мама прибежала, отругала меня: «Что ты делаешь? Надо быстро собираться, нас будут эвакуировать!»
Собрались-то быстро, но самой эвакуации пришлось подождать. Нас, старшеклассников, отправляли на работу цемент грузить, и хоть я косынкой нос завязывала, но все равно дышала. Также помогали картошку копать и собирали колоски в поле, а по ночам дежурили на крышах, где давали большие железные щипцы, чтобы сбрасывать «зажигалки» на землю.
Только 16 сентября 1941-го подошел эшелон с пульмановскими вагонами. Наш вагон шел под номером 8. Строго по фамилии туда приглашали. Взяли мы с собой теплое белье и пуховое одеяло. Нас везли, хорошо помню, что провозили мимо большого завода «Голден Гросс». С нами в вагоне ехал комиссар НИПСВО Русаков, одетый в форму с нашивками на рукаве. Когда эшелон остановился у большого чугунного моста через реку Оку, то я увидела, что мы везли не только семьи в эвакуацию, но и опытные образцы различного оружия с боеприпасами в специальных вагонах. Почему остановились? Началась моста бомбежка, причем очень точная. Комиссар выхватил пистолет и бросился разбираться, в чем дело. Выяснилось, что кто-то подавал сигнал немцам. Предателя поймали, расстреляли к чертовой матери, а наш эшелон пропустили. Но проехали немного, дальше вагон заскрипел, и остановился. Вышли наружу: впереди стоит полностью разбомбленный санитарный поезд. Мы же, вооружившись саперными лопатками, стали расчищать пути. Этого я никогда не забуду.
Привезли в город Чебаркуль Челябинской области. Сгрузили там, как раз уже снег шел. Женщины на кирпичиках что-то готовили для маленьких детей. Дали нам хлеб, а на следующий день отправили на санях в село Непряхино. Местные жители не сильно-то хотели себе брать новые голодные рты, поэтому мама меня с братом спрятала в большую плетеную корзину, похожую на сундук, сверху накрыла платком, и остановилась с нею возле какого-то дома. Вышли мужчина с женщиной и маленьким ребенком на руках. Сказали: «Ну что поделаешь, проходите к нам, будем уже все до кучи». Всего стало жить в одном доме 11 человек: мы детвора, сидели на большой печи, а на полатях старик лежал.
Мама стала работать заведующей офицерской военной столовой. Этим мы все и кормились. В 1943 году, когда освободили Ростовскую область, решили туда поехать. Но как это сделать? Я была пройдоха, увидела, что в тыл везли раненых, а обратно, чтобы составы не пустовали, загружали лошадей, которым полагались в дорогу прессованные тюки с соломой. Пока караульный пошел за кипятком, я подговорила маму туда залезть и спрятаться. Но нас нашли на следующей станции и сняли. Отвели в комендатуру, там посмотрели документы, даже извинились, и отправили с литером в Новочеркасск. Оттуда приехали в родную станицу, но вскоре я поступила на работу в госпиталь № 5352, стоявший в Новочеркасске на улице Красноармейской. Оформили меня заведующей клубом и библиотеки. Но больше помогала санитарам: стирала бинты, сушила и гладила вещи тяжелыми чугунными утюгами, которые заправлялись углями или нагревались на плите. Так уставала, что думала: «Вот сейчас в грязь лягу и усну». Постоянно не высыпалась.
В палате, где проходила ампутация ног и рук, стоял такой тяжелый воздух. Думаю: «Господи, как же облегчить раненым настроение?!» Была весна, на улице все цвело, поэтому я пошла в городской парк, через доски залезла на клумбы, нарвала этих цветов и только вылезла, как меня садовник поймал за руку и отвел в милицию. Там заявили, что я на базаре торгую. Но когда все выяснилось, то садовник на колени встал и просил прощения. Меня в госпитале звали Чижик, ведь я часто приносила новости раненым, а им так хотелось послушать что-то новенькое.
Вскоре я решила добровольно пойти в Красную Армию, и меня определили в 3-й запасной артиллерийский полк, в 7-й учебный батальон, комбатом которого был Леонид Логвиненко, уроженец села Пятихатки Полтавской области. Была вооружена винтовкой Мосина. Вскоре после начала обучения нас отправили под Беслан в село Долаково, где выселяли чеченцев и ингушей. Пришли полуторки, не так мне жалко было даже стариков, как детей, которых за шкирку хватали и в кузов бросали! Как собачат, это не люди делали, ведь наши тоже были хороши. Вывозили их куда-то на север. На это место прислали кумыков и лезгин, стали организовывать колхоз имени Сталина. Его председателем стал лезгин Алиев, а парторгом – Игрес. Что было хорошо: кормили нас, солдат, как на убой. Затем, когда приехали переселенцы из Ивановской области и позанимали дома, наш батальон перебросили в Крым.
К тому времени мама также перебралась в Алупку, во время Ялтинской конференции работала в столовой Воронцовского дворца. Что интересно, после депортации крымских татар специальные уполномоченные объезжали местное население и предлагали по дешевке покупать ковры и различную утварь, но мама отказалась, заметила только: «Это чужие слезы, я ничего не возьму». Кстати, нашей семье вскоре выделили дом депортированных в Ай-Василе, в нем на столике еще остался кусок хлеба, чеснок, виноград, ведь крымских татар в чем они были, в том и забрали.
Весной 1945 года военкомат направил меня в военные санатории, где назначили культработником. Занималась тем, что рассказывала выздоравливающим командирам и военным летчикам легенды Крыма. Постоянно бегала между двух санаториев в Алупке. 9 мая 1945-го рано утром выбежала на очередное занятие, и вдруг вижу, как по дороге едет верхом босоногий мальчишка и кричит: «Победа! Победа! Победа!» Собрались мы в санатории, у всех на глазах слезы радости.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
