Осауленко Владимир Феодосиевич

Родился я 31 октября 1921 года, а в 1939 - закончил десятилетку на «отлично» с золотой медалью. У меня на аттестате была золотая рамка, с надписью внизу, о том, что принимается без экзамена во все вузы СССР и я стал студентом Харьковского инженерно-экономического университета. Однако через полтора месяца после начала учебы нас всех, (кроме студентов спецвузов, авиационных и т.п.) призвали в армию. Я попал в Белоруссию, рядовым в отдельный пулеметный батальон, Мозырского укрепленного района. Уже шла Финская война, в которой участвовал и наш батальон. У нас очень хорошо были подобраны кадры офицеров и сверхсрочников, готовившие нас к Финляндии. Был у нас такой чудный мужичок Рехин Федор Иванович, старшина, сверхсрочник.. Меня обучал... Через день у нас были тревоги. Ботинки были с обмотками и у меня обязательно одна обмотка улетит. Федор Иванович: «Ну, что же ты?! Ты же умный человек!». Причем тут ум? Здесь надо иметь навык, а не ум. Я его получил все-таки. А вначале не получалось. Как нас гоняли! 10-12 часов, по 12 км, снег был по пояс,(в 40-м году зима была очень снежная). Но война закончилась, мы туда не попали.

А летом 40-го года мы выехали на новую границу в Брест, форт Красный, где мы (первая батарея и штаб батальона) и разместились. Кроме нас здесь находились строительная часть и человек 200 солдат, проходивших переподготовку. Все это рядом с Брестской крепостью - 150 метров от нее. Форт Красный (бывший форт графа фон Берга)- это аванпост, который должен был встречать противника и предупреждать своим огнем подступы к цитадели. Поэтому от нее было небольшое расстояние до форта.

Там, в 18 Отдельном артиллерийско-пулеметном батальоне, 62-го Брестского укрепленного района я и начинал войну.

Уезжая, мы сняли со старой границы пулеметы (там же одни «Максимы» были). Там на батальон одна старая пушка стояла, «дот». В основном там были батальонные доты .

Итак, Брестский укрепрайон состоял из мощных дотов, в которых были установлены 85-87-мм орудия с удлиненными стволами. Они били до 1200 метров прямой наводкой. Спаренные с крупнокалиберным пулеметом, каждые 4 дота взаимно простреливались. Только на нашем участке находилось 8 дотов, где были установлены эти орудия. Самый первый дот был в 50-ти метрах от Западного Буга (границы), а остальные в 75-100 от нее. Затянули мощной маскировкой, металл с деревом. там такая была маскировка, что ее неделю надо убирать. Но они установили все это. Что было бы, успев мы туда придти я не знаю… Но когда война началась мы же в эти доты так и не попали. К июню 41 года я был сержант (я почти всю дорогу был сержантом), пом. Ком. взвода и командиром двухорудийного дота (остальные были одноорудийные). И через два месяца надеялся сдать экзамены на младшего лейтенанта запаса, чтобы попасть в 41-м году в университет. Было такое постановление, досрочно уволить. Чтобы уйти не в октябре там где-нибудь, а в августе, чтобы попасть на учебу. Это было сделано разумно. Поэтому ни на танцы, ни на другие мероприятия не ходил, готовился к экзаменам.

И вот мы там, солдаты.. Гарнизон назывался Красный так как из красного кирпича были сделаны казармы, столовая, склады…Стояли палатки для переменного состава, на 150-200 человек. В метрах тридцати от нас была штабная казармочка, (штабной корпус), там были штабные работники, писаря, заведующие складов. Они имели винтовки и гранаты. Наша же казарма находилась где-то в метрах 70 - 100 от проходной.

Рядом с нами располагался северный гарнизон сухопутных войск города Бреста. Там была стрелковая дивизия, несколько танковых и артиллерийских полков, Но к 22 июня он был пустой совершенно. Команда поступила 17 числа, и все выехали в лагеря. Поэтому когда война началась, мы напрасно ждали какой-нибудь помощи. Кроме того все командиры наши - отсутствовали. Часть находилась в крепости, они там жили. А часть жила между гарнизоном и крепостью, там был городок. Вечером 21 июня они ушли все, конечно, без оружия. Все их оружие было у меня под замком, как у дежурного. Как много погибло из офицеров и генералов, это жуть! Практически из Бреста никто из них не ушел.

Ходя в караул я был всегда разводящим вместе с 9 погранзаставой, 17-м погранотрядом, которая находилась в Брестской крепости. Мы втроем ходили, меняли своих часовых. Обстановка осложняется. Мы ловим перебежчиков, сдаем их в погранзаставы, в погранотряд. Среди них была значительная часть людей, шедших к своим родственникам, граница была параллельно. Много ходило туда-сюда. Пограничники привыкли, ничего особенного, и мы видим, что это не опасно. Но в последнее время они не заметили, что ходили специально подготовленные немцы. Правда, в укрепленный район, немцев, конечно, не пускали. Это же передняя линия.

Я в ночь на 22 заступил дежурным по батарее. Здесь же, в самом городке, в ту ночь находился в основном и мой взвод. Заступив, отправил ребят на танцплощадку в город, это в километрах 3-4, куда мы бегали к девчатам.. Через какое-то время, полчаса - час, появляется командир нашей первой батареи. «Как вы там? Ребят подготовь, как следует. Предупреди, чтобы все дружно возвратились домой. А в понедельник, 23 июня, мы начнем загружать доты боеприпасами и продовольствием». В каждом доте был артезианский колодец. Вот такая была установка командира. Когда вернулись с танцплощадки ребята, подходит ко мне товарищ мой Решетило, солдат, украинец. (У нас пополнение пришло из Самарканда и Украины) Он был у меня вторым номером на пулемете «Максиме». У меня есть фотография, где я вместе с ним…. «Володя, ты знаешь, мне очень неприятную вещь сказала моя подружка». «Что она тебе сказала?» «Она сказала, что нам завтра будет очень плохо. «Почему?» «Завтра начнется война». Девчушка каких-нибудь 17-ти лет на танцплощадке знала. А командир батареи ничего не знал. А, следовательно, и другие командиры повыше тоже ничего не знали, потому что не было указаний. Я подумал, что хоть девчонка и говорит такое, но ведь старшие командиры молчат, и наверное, она ошибается. Хотя обстановка была очень сложной.

Часиков 12 или в час ночи туда, в Германию, ушел состав с толкачом. Знаете, что это такое? Со вторым паровозом в хвосте, огромной длины. На платформах все завернуто в белое, красное, синие. Прекрасные вагоны. Все ушло туда.

Примерно в 2 часа ночи подбегает ко мне повар. «Володя, на кухне отключена вода! Завтрак я не могу готовить». Через 10-15 минут он выскакивает опять, «отключили электричество!» (у нас были электроплитки). Я понял, что девчонка права. И тут где-то в полчетвертого уже раздается могучий гул сотен самолетов, которые перелетают с запада на восток, на нашу территорию. Я понял, что это война! Я побежал в штаб, там должен был быть офицер, дежурный по гарнизону. Никого нет. Я схватил трубку, чтобы позвонить начальнику штаба. Телефон не работает. Все линии были порезаны. Я побежал в казарму, «боевая тревога! Быстро хватайте «Максимы», винтовки, патроны, и согласно боевого расписания занимайте оборону».

И когда последние из солдат уже выбегали из казарм, раздался фантастический грохот. Мы сразу не поняли, откуда такие мощнейшие взрывы над цитаделью. Самолетов не было. А там напротив крепости, стояли 600-мм пушки!. Можете себе представить, какой от них грохот. Первые минуты…Растерянность…Не успели даже мост взорвать из Бреста в Тересполь (это уже на той стороне, Польша). По центру моста была проведена «красная линия». По эту сторону наш часовой, по у - нмец. В назначенное время он убил нашего часового. Наверное, они знали, где находится ручка, чтобы взорвать мост. И сразу же через него повалили немцы. И браво начали нас окружать, и где-то через час - час с лишним появились в проходной прямо перед нами. … А ребята то все были сонные. Но они быстро организовались. Тренировки у нас часто были. И очень хорошо встретили этот немецкий поток. Часть заняла окопы перед фортом - учебные и на случай неприятностей - мы думали что они фактически не нужны будут нам. Ребята с этих окопчиков палили из пулеметов и винтовок. Часть бойцов заняла оборону в помещении штаба.

А как я уже говорил, со старой границы мы привезли сюда десятка два «Максимов» и штук 8-10 использовали, когда все это началось, они не предполагали, что у нас есть Максимы. Потому что по штату они нам были не положены… . Заняли позиции в столовой с пулеметами и ребята открыли мощный огонь. У них то автоматы, на 40-50 метров поражают, а Максим может поразить на 300-400 метров, только правильно надо прицел поставить. А здесь расстояние 75-100 метров, поэтому наши все ребята и встретили… Решетило и я ходили, командовали. Потом я лег за пулемет. После второй атаки (прошло наверное, часа полтора - два с начала войны) появился броневик, но ребята с ним справились очень быстро. Только вошел сюда на проходную и его подбили прямо там гранатами и огнем из пулеметов. Наверное, пуля в смотровую щель попала и убили шофера... Опять отступили, а потом вновь пошли..

С левой стороны, прямо перед нами, появилась девятка самолетов. Я потом уже узнал, что это Ю-87, так называемые, лапотники. У них неубирающееся шасси было, это старый, противный, вредный самолет, пикирующий штурмовичок. Ни один человек не пришел после этого удара. Представляете себе на каких-то 100 метров 9 пикирующих штурмовичков выбросили тонну, хотя бы. Может быть, по 100-200-300 килограммов примерно. Поэтому никто к нам отсюда не появился.

Рядом погранотряд оборонялся, у них было порядочно людей, но мы практически с ними связаны не были. И уже пошли отступать с границы - у нас появились 3 пограничника. кстати тоже 39-го года призыва.

Тут мы, во-первых, заметили, что немцы решили нас окружить. Это был уже сделан любимый шаг немцев, окружать. А , во-вторых, у нас совершенно заканчивались боеприпасы - у нас только НЗ-патроны (по 2 коробки, 500 патронов, может быть, кто-то прихватил и три коробки), никакой помощи, поэтому я дал команду активно открыть мощный огонь из пулеметов и винтовок, и уходить... У нас же тогда ни у кого часов не было, может быть, 2-3 часа оборонялись И мы отошли в конец своего гарнизона. Не знали , что немцы уже там. Так вот, когда мы пришли сюда то решили рвануться к Северному гарнизону... Пример командира - я с пограничником первые побежали расстояние до северного гарнизона. Началась стрельба, мы кувыркались, ползли… Прошли мы оба. А вслед ребята остались без командира, и они рванулись все вместе, 40-60 человек. Как телята. Немцы открыли массированный огонь с автоматического оружия. Конечно, не из автоматов пехоты, а уже настоящие автоматические, мощное оружие. Сюда больше никто не пришел. Может быть, они не все были убиты, но мы подойти туда не могли, потому что немцы тут же сразу пошли, мощным огнем любого бы уничтожили. Я считаю, что все погибли. А я даже ранен не был. Почему? Потому что я, во-первых, не спал. Я был в полной силе, 18-летний солдат. Я все делал быстро… Итак из нашего подразделения один я остался жив. Во второй батареи ни одного человека не осталось. В третьей батареи еще остался один солдат (Чиж), жив. За 2-3 часа войны из отдельного батальона остались 2 человека, а это строевой полк. Так мы сражались. Вот такая была у нас картина.

Когда уже шли через северный гарнизон с этим пограничником, увидели группу - 7-8 солдат. Мы подошли к ребятам, они рассказали, что их командир - младший лейтенант ставил им боевую задачу. Подошел некий капитан и закричал: «Ты, что говоришь, сволочь?!» И выстрелил в этого парня из пистолета. Их шпионов, диверсантов была огромная масса. Надо было обратить внимание, что они были одеты в новую нашу форму. Это была в основном форма наших капитанов и майоров. У них был некоторый запас слов. Причем все это было подготовлено с немецкой пунктуальностью - те же «Ты, что говоришь, сволочь!». Потом они ездили и на мотоциклах, и на велосипедах. Единственное, что, сколько я их видел, три или четыре человека, они все были одеты с иголочки, чего у нас не было. Так что вот это их выдавало сразу. Но все были в таком состоянии (ни с того ни с сего все пошло вверх ногами) поэтому особенно на это не обращали внимание.

Мы поняли, что надо отходить дальше. Пограничник мой сразу исчез куда-то. Я же не пограничник, он человек другой школы, другого воспитания.

По дорогам нельзя было идти, там немецкие самолеты все живое уничтожали, поэтому я пошел по лесу. И вышел на наш первый аэродром. Там был штаб нашей четвертой армии. Там было полторы сотни истребителей, причем значительная часть новых. И вот я увидел скелеты этих самолетов, и проходя мимо них понял, что нескоро я увижу свою авиацию. И, действительно, пока шел до Брянска один, два самолета проскакивали, какие-то связные, и все.

Всюду шли, позли со всех концов солдаты, ребята, офицеров практически не было, они практически все погибли. Никакого командования не было.. У нас по пятам грохочут немецкие танки. Своих то войск мы не видим, их не было. Шли волной, по одному, десятки, пятерки. Я шел один.

Присоединился к дальнобойной артиллерии. Там они плевали на 17-20 км, куда, не знаю. Через пару часов снаряды закончились, вынули затворы, отнесли куда-то их, выбросили. И они тоже пошли. Солдаты, сержанты. Мы знали, что южнее нас шли немецкие танки.. Самолеты немецкие над нами летают. И когда мы еще к Пинску подходили, то они на бреющем летали и высовывали нам языки. Они уже по нам не стреляли, не бомбили, считали, что мы уже обречены..

Прошло почти две недели, пока мы дошли до района Пинска. Там нас организовали подполковник, (я думаю, что он был местный. Одет был очень прилично) и капитан медицинской службы. Они, два офицера, и собирали всех. Поставили часовых на полянке. Человек 300-400 там собралось, в основном солдаты, немного сержантов. И решали, что дальше. С нами был один белорус, вероятно, он был на переподготовке. Попросил у подполковника слово, говорит, «по шоссе нам идти нельзя. Танки нас очень быстро догонят. А с шоссе - 5-10 метров и болотные топи. Дайте команду, пусть нарежут ребята, я покажу, как сделать болотоходы».. Мы нарезали еще и палки по 2,5-3 метра, чтобы всем по сторонам тропу проверять, не только переднему). И это решение - идти через болото - было гениальным.

5 июля нас бомбили.... Мы заметили, что летает какая-то «рама». И вдруг свист, вой бомб, это Ю-87 запустили пока что только специальные установки. А потом через 10-15 секунд посыпались на нас бомбы. Человек 30-50 погибло. Меня миновало - подбросило воздушной волной, ударило о дерево поясницей… Я всю жизнь живу вот с такими поясами. Головой немного достало. Правда, в ладони осколок был. Но слава Богу, капитан, (он был с большой сумкой, уже, наверное, получил задание здесь, в районе Пинска) занялся мною. Выдернул осколок, зашил.. Для меня были мучения, потому что никаких нервов он не сшивал, все время рука очень мерзла. Единственный палец сейчас у меня с отложением солей, все остальные нормальные… Потом заставил ребят обложить такими реечками поясницу. Мы 3-4 дня были еще на месте. Нам немножко дали патронов. Потом мы двинули вперед. Впереди белорус, потом подполковник, потом мы - по одному шли через болото. Ели разную травку. Потом мы шли недалеко от шоссе, (думал, это Бобруйское шоссе, а потом усомнился) по которому шли танки, и немецкие колонны нас обгоняли в юго-восточном направлении. Наш отряд отсекал последние машины из колонн, брали продукты, оружие. Мы были первыми партизанами, о которых никто не знал, и не узнает. В первых 3-4 нападениях, я не участвовал только в последних двух. И вот так в конце июля мы вышли в Карачево, это между Брянском и Орлом, Линии фронта никакой не было. Был такой слоеный пирог.

Прошли где-то 400-500 км. Нам повезло страшно, что мы прошли так. Надо сказать, что в пути к нам еще постоянно присоединялись. Знаете, что меня потом очень радовало, когда я разобрался с этим. Не было трусов, не было предателей среди нас, самое здоровое выжило. Но наше самочувствие можно описать одним словом - шок. Настоящий шок, который держался до Карачево. Шок и растерянность. В чем едело? На армию расходовали сумасшедшие деньги. 40% в 40-м году выделили из бюджета на армию. И вдруг вот такая ситуация. Сейчас я уверен, что мы бы проиграли, если бы не помощь западных союзников.

Подходя к Карачево, увидели в лесу формировочный полк. Куда либо в тыл на переформировку не отправили - командиров ждавших нашего брата и там было полно. Сразу же и хватали на пополнение. Никаких проверок не было. Здесь не было НКВД. Они сбежали. Из своих нас никто не предал, была большая команда, но надежная. Так что совершенно спокойно мы вышли. Ко мне подошел майор «сержант, пошли ко мне в авиационную часть». Я говорю, «пойду». И все. Он больше никого не брал. Они (13 отдельный Инженерно-аэродромный батальон) отступали от самой границы. Мой новый командир - майор (впоследствии подполковник) Григорий Федорович Панченко был человек очень трудолюбивый, очень исполнительный. Умер буквально через два года после войны. У него печень никуда не годилась…

Но начальник штаба встретил меня там очень плохо. «У меня нет мест для сержантов, пойдешь солдатом». Я говорю, «а зачем же командир тогда меня брал, если вам сержанты не нужны».. Входит командир: «В чем дело?». «Сержант требует ему место, а у меня нет». «Найди ему во второй роте место командира отделения и закончим на этом разговор». Я приехал во вторую роту. Вот опять великий случай…

И как пристал я в 13-й, так всю войну и был там . Правда, был один случай. Это уже в лесочке юго-западнее Данково.. Построили земляночку. Вдруг появляется полковник, артиллерист. Командир собрал командиров рот и дал команду, всех солдат и сержантов со средним образованием завтра к этой землянке на построение, со всей амуницией. Я тоже пришел туда. Мне сказали - становись в строй... А я был уже исполняющим обязанности секретаря комсомольской организации. Руководил минно-саперной службой. потому что просто не было лучше меня, знающего это дело, кроме того я был ночным штурманом (Днем нельзя ездить, только ночами). И только я мог им быть, потому что я все-таки в школе немецкий язык изучал. А карты только у нас немецкие были. И приходилось по 200-300 километров за ночь делать, часто под обстрелами самолетов. Приходилось оставлять узкие такие щелочки на фарах, накрыты колпачком, потому что самолеты иначе тут же атакуют.

….Когда мне сказали, что становись в строй, я удивился. В стороне стоит эта вся компания: командиры рот, начальник штаба, командир и этот полковник. Вдруг командир отходит к нам. «Сержант Осауленко, выйти из строя! Иди в землянку». А остальные все погрузились на машины и уехали. Месяца через полтора или даже больше, я только от моего хорошего товарища Степаненко получил письмо. О том, что привезли их в н-ский пункт, где стояли мощные новые противотанковые орудия, натаскивали две недели на этих орудиях, потом отправили на самое опасное место под Сталинград. Было страшно. Ему оторвало ногу. Писал уже с Урала. А больше никто не отозвался. Вот так поворачиваются судьбы. Командир все-таки уговорил подполковника, что ему нужен этот человек. Это было.

Еще о судьбе… Это было, южнее Тулы, перед Курской битвой. Командир мне говорит: «Давай, тут недалеко у нас пехотная дивизия. Пойди к командиру полка, или в штаб дивизии, попроси, чтобы хорошего минера прислали к нам, пусть он поучит наших ребят». Пошел, договорился. Собрались мы в сельской школе, в классе. Появились ребята, принесли противотанковую мину ТМ-10 (10 килограммов тринитротолуола) и несколько пехотных мин. Вошел капитан, красивый, молодой. У него уже тут иконостас. Я сидел в четвертом ряду за партой. Первый ряд буквально в трех метрах, а может быть, и ближе, находился от стола. Он подходит к столу. Говорит: «Ну, ребята..». Взял эту противотанковую, десяти килограммовую , поставил на попа, и взрыв! Это была, конечно, фантастика. Почему? Я и сейчас не знаю, почему взорвалась. Взрыв пошел на него и вывалил весь угол, противоположный от нас, в классе. Это мне понятно (Мины ,немецкие, да и наши, особо эффективными были направленного действия. Надо было разорвать, прежде всего, гусеницы). Я сидел в 4-м ряду. Попробовал поднять голову, тяжело поднимается голова, поташнивает. Но я все-таки поднялся. Это уже расстояние сказалось, потому что она сработала в противоположную сторону. С ребятами, которые сидели в первом ряду было хуже. Они попытались подняться и повалились. Но мы обошлись без жертв. Только погиб капитан. От капитана ничего не осталось. Вы представляете себе, какая там была температура. Вот был такой случай. Было много всяких случаев, много возможностей погибнуть. Но мы испугаться не успели. Он был слишком неожиданным. Поэтому мы оценивали только последствия.

…В общем-то в 41 году мы работали на немцев, а не на себя. Потому что строили взлетные площадки, а назавтра она была захвачена немцами. Например, в Орле мы создали аэродром с укрытиями, с КП: три слоя мощных балок. Вечером слышим - приближается грохот танков. Команда, «приготовиться!». А что приготовить? У нас трехлинейки и все. Вдруг, их все меньше, меньше слышно. Это Гудериан со своими танками отправился на окружение Юго-Западного фронта.

Основная задача батальона - выбор и подготовка площадки (в основном взлетно-посадочной полосы) для аэродрома, прежде всего в ходе наступления. У нас была уже намеченные места, где есть аэродромы, или где они могут быть, Требования к взлетно-посадочной полосе были элементарные. Чтобы она была ровная и хорошо укатанная, не менее 500 метров. Чтобы самолет мог спокойно взлететь. Ее кстати ничем не обозначали. Наши летчики прилетали, садились - они уже ее знали. Зачем же обозначать? Давать немцам шанс?

Надо сказать, что у нас было все необходимое оборудование для подготовки полосы - харьковские трактора и грейдеры. Мы их несколько раз меняли. Зимой, главное, снег убрать, тут же каток прошел, и, пожалуйста, садитесь. Зимой было проще. потому что у нас были хорошие грейдеры…К тому же мы технику пополняли, захватывали. Немецкие автомашины были у нас. У них все было намного лучше нашего, все. Так же, как и сейчас. Они ведь все свое уже проверили на западе. У них были шикарные грейдеры. Катки самоходные, а не на прицепе. Причем каток спереди и сзади, а посередине сидит тракторист. У нас такого ничего не было. У нас трактор, а за ним тянется или каток или грейдер. Потом у них грейдеры были самоходные, а у нас самоходных грейдеров не было. У нас их много не было, потому что они все взрывали. А уже, когда начали они отступать, бежать по-настоящему, тогда, конечно, они не успевали.

Однажды нам пришлось с боем занимать аэродром. Это во Врешине, в 45 году. Когда началось наступление, у нас был бронетранспортер, две мощные машины, одна из них американская, «Студебеккер». Мы хорошо были вооружены. Мы шли в боевых порядках ударных танковых армий. Но все равно там мы потеряли половину своего состава, потому что там стояли десятка полтора самолетов, немецких «Мессершмитов», там же были летчики, техники, которые оказали очень серьезное сопротивление.. Несколько самолетов взлетело, у остальных не было горючего. Но 5 мессершмитов мы захватили целехонькими, потом наши ребята летали на них на разведку. Уничтожили много техников и летный состав...

Но в первую очередь, когда приезжали, по бокам взлетно-посадочной полосы мы рыли щели. Причем, перпендикулярно полосе, потому что они заходили вдоль нее. Если бомбочкой, то могли попасть, а пулями нет. Тем не менее мы раза три меняли состав. Когда находишься на этих площадках, то обязательно атакуют.

Докладывал командир, что такой-то объект готов. Иногда мы только начинали работу, а уже БАО (батальон авиационного обслуживания ) приезжало,. И уже они свою работу выполняли, готовились к приему самолетов. Мы работали только с истребителями. Летчики к нам очень хорошо относились. Они к нам очень хорошо относились, всегда. Они знали, что без нас они летать не будут. Это абсолютная истина. Были такие случаи, что мы еще заканчиваем работы, а они уже садятся. …К нам садился командующий Третьим корпусом, Савицкий. Герой, как он летал! Как он любил Ивана Коеуба! У-у-у! Ивана часто ругали. А он говорил, что у него все продумано.

- А.Д. За что Ивана ругали?

Был такой случай. Аэродром Морин, на берегу Одера, он обстреливался артиллерийско-минометным огнем, и все время там безобразничали немецкие самолеты. Но мы же подготовили хорошие укрытия, только бомба могла нанести нам урон. Это мы делали для, так называемого, маршальского полка, который подчинялся непосредственно главному маршалу авиации Новикову, командующему всеми военно-воздушными силами СССР. Там больше одной трети было Героев Советского Союза. Командир был Герой ССР, Чупиков, а заместителем был дважды герой Иван Кожедуб. Только прошли немецкие самолеты, и вдруг все увидели, что Иван бежит без шлема, без парашюта к своему самолету. Сел и взлетел. И через 10 минут сбил немецкий самолет, и произвел нормально посадку. Ребята всегда восхищались. И когда он произвел посадку. Все говорят, «ну, Иван, ну, ты даешь». А Чупиков появился и говорит: «Больше не будет давать, я его посажу и пусть сидит. Раз не умеет вести себя». А Савицкий говорит: «Нет, извините. У Ивана ничего не бывает неучтенного». Поэтому он 63 самолета сбил . Правда, ребята говорят, что он сбил намного больше. Но если только он не мог определить где упал самолет (у нас или на немецкой территории) - все, он ни за что не засчитает сбитым самолет. Я был на первых его вылетах, на Курской Дуге.

…Самое тяжелое время для подготовки аэродромов это весна и осень. Но весна особенно. Нам запомнилась весна 45-го года, когда оказались у Одера. Особо было сложно, потому что раскисло все буквально. Очень страдали наши наземные войска. И отдельные самолеты, которые там взлетали. Был Потсдамский аэродром, и все, больше не было стационаров. ни одного аэродрома, все раскисло. Земля там некуда не годилась. Колеса не видно, в грязи торчат. Тогда был построен единственный аэродром на шоссейной дороге...Варшавское шоссе - полоса длиной всего 400 метров, в закрылки приходилосьвставлять специальные палочки чтобы самолет быстрее поднимался в воздух. Мы привлекали гражданских, в том числе и немцев.. Немцы таскали нам столбы, из сараев доски, чтобы расширить шоссе. А потом мы еще восстановили два аэродрома непосредственно у Одера, они обстреливались минометами, тем более артиллерией. Гуляли там «мессершмиты», «фокера», штурмовали нас, но уже появились эти автоматические МЗ. И они… Осторожно летали. Они уже понимали, что довоевываем. И это сказывалось.. Они довоевывали так, как можно было, чтобы их не расстреляли.

На этих аэродромах мы много людей потеряли. Но Руденко принял решение вести боевые работы, и ему разрешили, потому что немцы перехватили инициативу в воздухе. У них ведь все стационары, берлинские и под берлинские, а у нас ничего.

- А.Д.- На немецкой территории, какое было отношение с населением?

Немцы были немцами. Вот был случай: на нескольких аэродромах у нас работали сотни немцев. Знаете, заходили на атаку немцы, ни один ни разу не выстрелил, когда видел, что вокруг тракторов, грейдеров, катков, находятся гражданские немцы. Немцы никогда по своим не стреляли, ни разу. Прилетали, видели, тут же заходят на второй заход.. Это же я говорю, они непосредственно у Одера не стреляли, потому что видели, что там сотни немцев, а по нас они все время стреляли, не задумывались. Они с удовольствием к нам шли, потому что у нас было, чем кормить. Конюшни были забиты и коровами и свиньями, всем. С Украины, прежде всего, с Белоруссии, с России. Но главное - они находились у нас под охраной. У нас были специальные дома. А ребята первой линии бушевали крепко. Поэтому они с удовольствием шли, работали как волы, по-немецки. Они понимали, что Гитлеру капут. А вообще то… Под Берлином я один ходил по поселкам. Залезал на чердаки, где они прятались, один. И как-то страшно не было. Я спрашивал, «как вы жили при Гитлере? Говорят, «неплохо мы жили». Действительно, миллиарды поплыли в Германию с Запада, когда Гитлер пришел к власти. Они говорят, что у нас не только на хлеб деньги появились, но и на масло. В пригороде Берлина только две заботы появилось. Американские бомбардировки «Боингов» и вести с фронта.

- А.Д. Эксцессов с мирным населением не было?

- Нет. Правда, был такой случай. Мы обычно, когда там вели эту работу по набору людей, то спали в комендатуре, если приходилось ночевать. Меня очень хорошо встретила немецкая семья. С ними жила наша русская девочка, лет 7-8. Она хорошо говорила по-немецки, наверное, вывезли с Украины. Она знала украинский язык. Я долго задержался у них. И вот я говорю, «наверное, я уже и переночую у вас». Эта девочка перевела мои слова. Они говорят, «найн, найн, не надо. Всякое может быть. Люди выдели, что вы зашли к нам. Вдруг кто-то ворвется, что-нибудь случится, для нас будет трагедия. Пожалуйста, идите в комендатуру».

- А.Д. Ненависти к немцам вы не испытывали, получается?

- Немецких солдат ненавидели. Но мы понимали и то, что их заставили. Другого выхода не было. Только к тем, кто в той или иной мере выражал интересы Гитлера и противостоял нам, тогда принимались меры. Был у нас случай с одним гигантом, которого все-таки привезли на работу, но он отказался работать. И призывал всех не работать. Его привели и расстреляли недалеко в лесу. Матерый эсэсовец, в возрасте, гражданский. Если бы мы восстановили против себя мирное немецкого население, то нам же было бы в 10 раз тяжелее завершать войну.

- А.Д. С алкоголем как? Хватало?

- Меня это никогда не интересовало. Я непьющий всю жизнь. И тогда тоже. Я вам скажу, что в Польше столько спиртных заводов. По 50 тонн стояли цистерны. Варварски ребята поступали. Ба-бах! И подставляли емкости. Я могу рассказать, как мы обнаружили настоящее бургундское. Мы уже были около Одера. И мне сказали, что здесь недалеко дача какого-то генерал-лейтенанта. Я пошел с ребятами, один не ходил. Эта дача ничем особенно не отличалась, но видно, что она возводилась с хорошим достатком. Вошли мы туда. Все на месте. Шикарный канцелярский стол. Попробовал открыть, не получилось. Пришлось штыком открыть. Там я кольт-браунинг номер один в золотой оправе увидел. И три-четыре коробочки патрончиков. Ребята сразу (это уже у них повелось) шампура вынули - огороды, сады все прокалывают. Нашли 40 ящиков бургундского вина 1902 года. Я выпил стаканчик, и опьянел - такой запах чудесных духов.. Одна симпатия у меня была в батальоне, но она с другим завела животик. И когда мы уже до Москвы доехали, она была оттуда демобилизована и уехала в Тулу. И вдруг я в Монголии получаю посылку. Думаю, что это за чудо. Может она послала необыкновенно шикарные духи, но они раскупорились? Оказывается прислала бутылку этого бургундского. Когда мы собирались, я послал в городской военкомат Тулы письмо. О ней не было получено никаких известий.

- А.Д. Из трофеев, что ценилось?

- Из трофеев было, что брать, но я не лазил за трофеями нигде. Я не знаю, может быть, я по натуре такой, а потом я все-таки был секретарем комсомольской организации.

- А.Д.- Разрешалось же послать посылки домой?

- В ходе боев ничего не посылали. Разве что в конце войны, нам разрешили в Берлине, почти около Эльбы, последняя наша точка, отправить по 3 посылки. Но это уже было, когда мы узнали, что мы едем. Правда, нам сказали, что мы под Киев едем... Ловкие люди иголки посылали. Оказывается, люди которые получают такие посылки могут стать миллионерами,. А у меня ничего не было. Поблизости был магазин с синтетическим материалом. У немцев все магазины были завалены синтетикой. Ну я и набросал... Послал. Мама все три посылки получила. 45-й год! Еще у меня был один трофей - приличный велосипед. Я его продал за 5 тысяч где-то в Сибири и послал маме деньги. Тоже получила!

- Это вынужденное мероприятие. не хватало людей, мы слишком много потеряли. Огромная масса девушек была. Технический состав штурмовых и бомбардировочных дивизий был наполовину женский.

- А.Д. Какое отношение к ним было сразу после войны? Я слышал, что не очень хорошее.

- Я в это время был на Дальнем Востоке, с полками я связан не был. Потом 4 года Академии. Но знаю, что пренебрежения не было. … Я с таким не сталкивался. У нас много талантливых военных женилось на таких девчатах, на техниках, механиках. Может быть, где-то и было пренебрежение, в семье не без урода. И сейчас мы к ним очень внимательно относимся. Я, например, свои наградные деньги отдаю им. Они все безногие сейчас. Например представляете себе, что значит обслуживать «Б-25», Боинг 25, бомбардировщик? Надо разбить деревянную опалубку на бомбах. Потом перевалить на тачку и отвезти ее к самолету. Подвеску, конечно, делает экипаж. Они очень хорошие женщины. Буквально месяц тому назад для них сделали благородный шаг. Они все инвалиды, но большинство было по общему заболеванию. Всех их перевели в инвалиды войны.

- А.Д.- Романы на фронте были?

- У меня не было. Только вспоминается один случай. В 42-м году, Данково, есть такой городишко южнее Москвы, южнее Тулы, там было что-то на вроде монастыря, огромный госпиталь. Он мне дважды помнится, вот с этим пальцем. Это у меня так называемый «волос» по народному. Вдруг начал палец нарывать, вот такой стал. Я ночью сидел и держал под кухней походной палец, чтобы терпеть. Потом я пошел к врачу-хирургу, девчушка, она ,дура, располосовала мне вот так палец, а его надо резать вот так. Тогда он срастается нормально... После этого мне стало еще хуже, начало расти. Я пошел в госпиталь, встретил такую симпатичную девчушку, соплюшку. Она спрашивает меня, «что у вас с пальцем?». Он же вот такой у меня, забинтованный. Говорит, «сейчас я вам помогу, пошли со мной». Наверное она воспитанница была начальника госпиталя, была там такая женщина - хирург. Она говорит, «Мария Андреевна, такой симпатичный парень, замучил его палец». Она со слезами на глазах уговорила посмотреть. Мне говорят, «садись». Хирург посмотрела: «Парень, надо удалить этот палец». Я говорю, «не дам». «То есть, как не дашь?». «Не дам». Девчушка эта просит помочь. Хирург говорит, «скажи ей спасибо. У меня совершенно нет времени». Начала мне все драть, чистить, через день я прибегаю опять. Она опять чистит, третий раз почистила. Смотрю, сутки прошли, все нормально. На четвертый день я пришел, сказал, «спасибо». Мы встречались с девчушкой в лесу. Такая у нас наивная симпатия была. Ночью дали команду, мы уехали. Я даже не взял адрес этой девчушки. Но кто ожидал, что нас так быстро скомандуют, через полчаса мы исчезли. То, что я вам рассказал, это не романчик, а просто приятная встреча. Но я всю жизнь жалею, даже сейчас, как я не додумался взять у нее сразу адрес, хотя бы этого госпиталя, и ей дать свой адрес, я всю войну в одной части был. Я так жалел, всю жизнь жалею… И на Дальнем Востоке у нас тоже были девчата. Работали на складах, в штабе, людей то не хватало на фронте. Поэтому призывали и девчонок. Но я же был образец, комсомольский руководитель, хотя и нештатный. У нашего командира ППЖ была с Ефремово. Он подобрал молодую, довольно интересную. И ко мне ревновал. Она комсомолка, ко мне очень хорошо относилась. Не знаю, то ли я ей нравился, то ли у нее была струнка такая.. Он в семью не возвратился. На Дальнем Востоке был тоже с ней. Наверное, была у него была семья. Он же в возрасте был - ему было под 40 лет. Наверное, был и ребенок.. Она приезжала на встречу, у нас была встреча ветеранов.

- А.Д. Говорят, в Польше была нищета?

- Неправда. Дело в том, что они не хотели нас кормить, особенно восточные поляки, они же нам не простили убийство 30 тысяч польских офицеров и членов их семей. Они и сегодня это не простили. Я вам расскажу, как я 10 машин с продовольствием отправил. Они же это добровольно сделали, но правда приняв нас за своих.. В октябре 1944 было нам дано распоряжение о сборе продовольствия. На следующий день я переоделся, сел в полуторку с двумя солдатами - сапожник, музыкант, (у нас в батальоне был прекрасный духовой оркестр) и поехал. Приезжаю на окраину села, по моему расчету то, что мне нужно, встречаю мужика, спрашиваю, где тут ваш староста живет. Он показывает на такую хатенку на курьих лапах, и я понял, что это уже советский салтыз (староста). У поляков таких салтызов не было. Прихожу я. Открываю дверь. Встречает меня мужичок 35-40 лет, приятный внешне и встретил меня очень приятно. Мы познакомились «Владек» - «Феликс..Я знаю, зачем вы приехали, имейте в виду уже здесь были те, которые и по две большие звезды имели. Не с чем уехали». Я говорю, «да, что ты хочешь, у меня два лычка всего-навсего. Ты представляешь, что такое для меня, не выполнить эту задачу?» Он так подумал-подумал «Слушай, Владек, говорит, вообще выход есть - один. Но он очень сложный. То есть ты по своему внешнему виду вполне сойдешь за украинскиого поляка. В Западной Украине огромная масса была поляков. Значит, я могу тебя представить, как представителя войска польского. Это 70% выполнения задач. А 30% - это твои. Я говорю «Феликс, я посижу, набросаю». «Если ты понимаешь, то в часиков в 6 , мы соберем всю нашу сельскую гвардию. Они решат твою судьбу. Все в их руках. И мясо в их руках, и люди. Я сел, написал обращение на польском языке, подправили его несколько раз. Феликс говорит, ну, что это неплохо. Я говорю, «Феликс, я же должен это говорить без бумаги». Он говорит, «конечно». Я говорю, «у меня есть 2 или 3 часа, я все заучу. Давай команду, чтобы собирали односельчан, 10-12 человек сельских дворян (щляхты), они богатые, они все решат. Я должен им понравиться». Я все заучил. «Нашу коханую столицу мы в ближайшее время освободим, но у нас сложилась вот такая обстановка. Партизаны перестарались во время весенне-летнего наступления и взорвали столько железных дорог, что заменить взорванные рельсы нечем. Продовольствия для такой армии (пара миллионов) на самолетах не привезешь или на автомобилях, их у нас и так не хватает для боевой работы». Собрались... Я хорошо произнес первую часть. Потом я сказал, «за свободную нашу коханую Варшаву!». И ,не дав им опомниться запел польский гимн. Как только они это услышали (ведь у поляков пение гимна, это святое) то со второй строчки они начали мне подпевать. Я пою и вижу, что мне поверили. главный из них - такой мощный, грузный, показал себя очень хорошим мужиком, польским патриотом. Вижу, полез в карман и польскую монополевую первый поставил. Тут же все полезли по карманам. Появилось копченое мясо, хлеб, огурчики. Все сразу появилось. У них отработано это. Только я закончил петь гимн, поднялся главный и говорит:… «Драгий Владек все что собрано здесь - самого лучшего качества. Ты, Владек, передай нашим сыновьям с войска Польского, что мы их любим, что мы их ждем с победой. Картошка будет завтра. Бурты откроют (там песок, поэтому они картошку прячут в бурты. Картошка у них очень хорошая, как в песчаных районах Белоруссии. Драниками белорусы нас угощали, прекрасными, вкусными очень.) …Там будет мой представитель. Пусть высылают машины и берите картошки, сколько вам надо)». Вот, что значит поверили. Я и начал. Послал сразу этих двух солдат, чтобы они запросили десяток больших машин. Машины начали поступать. Грузят бычков, свиней, овец. Причем это действительно качественное. Картошку быстро набирают и увозят. Я не знаю, сколько они ее оттуда увезли, было указание, сколько надо, столько берите. На четвертый день утром, последнюю,(десятую) машину, ЗИС 5 (самая крупная у нас была машина), загружатживым мясом. Потом поехали на поле где бурты, поблагодарил всех - и поляков и наших помощников, которые приехали из штаба. Феликс подходит ко мне с распростертыми руками «Ну, Владек..» Однако, если восточные поляки к нам плохо относились, то завислянские в немецком, гитлеровском генерал-губернаторстве, нас, как богов встречали, потребовались доски для настила аэродрома - пожалуйста, сараи ломайте . Их же всех Гитлер выгнал из домов, поселил немцев с Украины, с России, со всех районов, где находились немцы на завоеванных территориях.

- ….И вот я приезжаю в часть, привел себя в порядок, пошел докладывать командиру. Докладываю, «товарищ подполковник задание командующего полностью выполнено. При хорошем качестве». Панченко ехидненько улыбается, подходит ко мне, «Поздравляю, младший лейтенант. И вот тебе еще Орден Отечественной войны. Командующий тебя поздравляет, получаешь звание младший лейтенант, начальник штаба оформит представление. Когда Руденко доложили, что ты один сделал больше, чем все другие…»Но они были представителями Красной Армии, а я от Войска Польского…. Вскоре после этого случая, появился приказ о введении штатного комсомольского работника в отдельный батальон. Меня назначили. А я не хотел ни в коем случае становится офицером, надеясь быстро демобилизоваться. Однако через два месяца опять послали материалы, и еще через 2 месяца я стал старшим лейтенантом. Это уже был 45-й год. И Орден Красной Звезды за Берлин. Вот был такой эпизод в моей работе.

- А.Д. У вас были денежные аттестаты?

- Когда я стал офицером, конечно, я послал маме аттестат. А вообще мы так получали - графа - «получил», графа - «сдал в фонд обороны». Все.

- А.Д. Удалось демобилизоваться сразу после войны?

- Нет. Мы уже одиннадцатого выехали на Дальний Восток. Участвовали в войне против Японии, но у нас на Забайкальском фронте никакой жизни не было. Там на востоке и на Северо-Востоке, вокруг станций Манчжурии, они все-таки сопротивлялись. А у нас на юге, ушли за перевалы до начала нашего наступления. Там их и не догнали. Затем начали капитулировать - самолет ЛИ-2, (я на одном из них тоже летал) прилетал на японский аэродром, те уже все сложили оружие, стоят строем - готовятся к сдаче в плен.. Вот такая война была у нас.

Я в 46-м году написал рапорт. Командир, начальник политотдела дивизии подписали, дали добро. Сообщили в штаб 12-й Воздушной армии (мы уже были на востоке). Оттуда передали, члену Военного совета Забайкальского Военного округа, генерал-лейтенанту Черненькому. Тоже хохол. Я все с хохлами встречался. Я пошел. Он говорит, «ты, что, думаешь, в армии дураки нужны? А ты хочешь вернуться. Я тебя никуда не отпущу. Сдавай экзамены в Академию». В 47-м году я сдал все экзамены на «отлично». Для меня это было чепуха. Главное, что я и диктант на русском языке написал на «отлично». Комиссия. Впереди меня был подполковник Фокин, это племянник адмирала флота Фокина, который командовал Тихоокеанским флотом. Куда же мне тягаться с ним? Захожу. «Ну, что, молодец, ты здорово сдал, лучше всех. Но военного образования у тебя нет. Мы вынуждены тебе отказать». Я собрал монатки. Мы сдавали экзамены во Владивостоке. И поехал в Читу, штаб дивизии уже перешел на Маньжурку. Такая станция, проклятое место такое. «Но ничего. Ты давай не падай духом. Надо было нас предупредить, мы поможем». 48-й год. Сначала были окружные, а потом конкурсные экзамены. Уже известен размер конкурса по академиям. Они берут 5, 7, 10, 15 человек лучших. Боюсь, что получится так, как в прошлом году, председатель комиссии скажет «отказано» и все. Я пошел к члену Военного Совета 12 воздушной армии генералу Лобану. Говорю, «разрешите мне в Москву поехать за счет моего отпуска? Я попытаюсь там пробить. Здесь я понял, что ничего у меня не получится». «Когда ты хочешь?» - «Хоть, завтра». Оттуда улететь было нашему брату практически невозможно. Только начальство летало. Он дает команду адъютанту, «на послезавтра выпиши проездные, приобрети на старшего лейтенанта билет до Москвы». Я оказался в Москве накануне 1 мая. Пошел в Военно-политическую академию им. Ленина на воздушный факультет. Это было самым близким мне. Все таки не чисто военное, там были очень сильные социально-экономические кадры. Курс авиации был тоже мощный, все кто не были летчиками, стали штурманами. Адъютант отвечает, «начальник уже полтора месяца отсутствует, он отвечает за подготовку парада в Москве». Он появится, следовательно, числа 4-го мая. А я приехал за 3-4 дня до праздников, так у меня появилась неделя. Кстати, я заранее связался с некровным родственником в Академии Дзержинского. Он жил с женой. Они уехали, и у меня была в распоряжении его комнатка. Так что трудностей не было. Прихожу я числа 4-го. Позвонил адъютанту, он говорит, «начальник появился, но он никого не принимает, ведь его не было полтора месяца, изучает документы». И все, положил трубку. Я думаю, «что же делать, надо прорваться хотя бы к начальнику отдела кадров». Я стучусь к нему. Я решился. Говорю в приемной «Полковник Степанов разрешил мне пройти к нему». Расчет был правильный. Пришел к полковнику. «Где ваше личное дело?». - «Пошло в архив». «Так, что же ты хочешь? У тебя же нет образования?». И вот он великий случай: открывается дверь вот такой генерал-полковник(для него там специальное кресло стоит) и ему начальник кадров докладывает все, что он хочет. Прошел, сел. «Кто это у тебя?». Я сразу подумал, что это начальник. «Так, что же ты, дорогой? Военного образования у тебя нет». Я говорю «товарищ генерал-полковник, (я то начальником его не могу назвать, он не мой начальник) разрешите мне сказать? «Говори». «Вы во время войны призванных солдат за 6 месяцев готовили, делали их обладатели дипломов Академии и присваивали офицерское звание. Я, товарищ генерал-полковник, с первого дня на фронте и до последнего. Кем я только не был, и политработником, и комсомольским работником и штурманом, начальником минно-саперной службы, должности были, а людей на них не было. И меня, как хорошо подготовленного вообще, ставили, и я это осваивал быстро. А мне говорят, что я не имею военного образования». «Николай Иванович, а он мне нравится. Пусть доставят его дело. А ты приходи дня через 3». Прихожу. Майор: «А, старший лейтенант, сейчас я выпишу тебе пропуск». Я думаю, что-то не то. Выписал пропуск. Я к нему зашел. «Садись за стол». Я сел за стол, смотрю, мое дело. Там синим карандашом написано - отказать (подпись). Зачеркнуто и рядом красным карандашом написало - «допустить к конкурсному экзамену». Он меня только спросил, «где будешь сдавать, здесь, или на востоке?». Я говорю, «у меня коечка все-таки есть там. Поэтому если мне удастся поступить, надо что-то привезти сюда». Все ясно. Требование мне выдали там, в Чите. И я поехал. Лобан был восхищенный. «Молодец, ты меня не подвел!».

Потом мне как-то пришлось обращаться к нему за помощью. Я знал, что Лобан уже во Львове - член Военного совета воздушной армии. Тогда появились новые самолеты какие-то еще невиданные ИЛ-28, фронтовой бомбардировщик, новейший. Нас и готовили летающими замполитами в эти полки. Мы приехали на штурманскую практику в Ивано-Франковск. А накануне нашего приезда полк двумя эскадрильями залез в Венгрию и пролетал по ее территории целый час. Скандал невероятный... «Нет, мы не разрешим вам проходить практику на наших самолетах». Пришли мы в столовую - но и «обеда по летной норме вам не будет, если не будете летать». Я говорю, «ну, дорогие, это уже не серьезно. Мы не голодать к вам приехали». Я иду к замполиту. Спрашиваю «Как Лобану позвонить?». Я звоню. «А, что, ты уже штурман!?» «Так точно, товарищ генерал. Приехали, а летать нам не дают, и кормить нас не хотят по летной норме». «Не беспокойтесь, все будет в порядке. Молодец, поздравляю!». Нас кормят. А практики так и не было. И это хорошо - потому что эти самолеты не пошли в серию.

…Вот с Покрышкиным я на фронте не встречался, а после войны довелось. Это уже было в Ростове, я служил в политотделе штаба Северо-Кавказской армии ПВО, единственный в политотделе был авиатором. Ко мне очень хорошо относился командующий армией Антонов, Герой ССР, огромная масса наград у него была. Он мне доверял писать приказы. Говорит: «Проверь, и подготовь приказ. Сумеешь?». «Думаю, что сумею, товарищ командующий». Так, что у меня очень хорошие отношения с ним были. Он был уже в возрасте, это в 50-е годы.. Его отправили в Чехословакию, авиационным представителем. Наверное, он сам попросился, потому что ему шестой десяток был. А Покрышкин там командовал авиацией, Северо-Кавказской армии ПВО. Покрышкин человек своеобразный: талантливый, но очень резкий по натуре. Летим в Крымскую станицу, у нас стояла там дивизия. Мы комиссия, летим на «Ли-2». Он летит на своем «Миг-17». Он проскочит над домами, конечно, его не обнаружат. И начинает: «Сволочи, вы чем занимаетесь, командующего не смогли поймать!» Был такой грубоватый. Но летчик талантливый, чего говорить.

…В 52-м году я закончил Академию, поехал в истребительный полк ПВО, Ростов, Северо-Кавказская армия. Я там летал за цель.. На ЛИ-2. полечу, поштурманю, а на боевых самолетах я летать не могу

Вот так, вот такая история у меня была.