Я родился 15 апреля 1927 года в селе Галяпино Меняйловского сельского совета Алексеевского района Воронежской области. Мои родители трудились в колхозе. Семья была многодетной, имел много братьев и сестер. Окончив четыре класса, пошел работать в колхоз, скот пас, и тут 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Дело было так: в воскресенье дождевая туча подходила к Алексеевке, но утром погода была хорошая, пошли люди на базар, кто-то до дождя успел вернуться в Галяпино, кто-то остался, а тогда недавно провели радио на базарную площадь в Алексеевке. Вот так, во время дождя, услышали выступление наркома иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова о том, что Германия начала война. Капитализм развязал этот конфликт.
Мужчин начали мобилизовывать. Я пошел в пятый класс 1 сентября 1941-го, а уже через неделю отцу Василию Порфирьевичу пришла повестка: явиться в военкомат. Тогда провели самый большой набор в армию в близлежащих к оккупированным территориям областях. Ушел отец, его сразу направили в Воронеж, где выдали обмундирование прямо в облвоенкомате. Он написал матери письмо о том, что нужно забрать старую одежду. Мама поехала и забрала, с трудом нашла ее в целой куче, оставленной мобилизованными мужиками. Так и неизвестно, что с папой сталось, из Воронежа еще куда-то отправили. Пришла похоронка о том, что он погиб в апреле 1943 года.
В семье после призыва отца оставалось шестеро детей. Война собрала среди братьев кровавую жатву. Первый брат готовился выступать на первомайской демонстрации с ружьем во время спектакля, и на репетиции погиб по неосторожности от выстрела в упор. Второй братишка вместе с сестрой и двоюродным братом нашел рассыпанную по земле кучу бронебойных и осколочных снарядов от 45-мм орудия. Решил один из них, осколочный, разобрать. Сестру с братом отогнал, мол, отойдите подальше и себе разбирайте снаряды сами. А у самого прямо в руках разорвался. Я слышал этот взрыв, после мы узнали, что брат погиб.
Наше село попало в оккупацию в июле 1942-го. За несколько недель до этого рядом с Алексеевкой сделали оборону, но не смогли врага остановить. В блиндажах собралось очень мало солдат из отступающих частей, заняли только несколько огневых точек. Прошли немцы и не заметили ее.
Что еще запомнилось: перед появлением врага в течение двух недель отступающие советские войска и гражданские, пытавшиеся бежать в тыл, переправлялись по понтонному мосту через Дон, который ежедневно подвергался сильнейшим бомбардировкам. Столько народу погибло, что страшно подумать. А потом эту переправу захватили немецкие передовые части, и остатки войск Красной Армии заперли на нашей стороне берега, так как через Дон не перейдешь, а переплыть его в наших местах весьма непросто.
Стали красноармейцы в наших домах прятаться. У нас скрывался на чердаке один солдат, через дом еще трое ховались, один из них был лейтенантом с квадратами на петлицах. Многие из них после начала оккупации ушли в партизаны.
Начало оккупации ознаменовалось тем, что по дороге на Сталинград день и ночь безостановочно двигались войска 6-й немецкой армии Фридриха Паулюса. Это была силища. Две недели двигались. Но к нам не приходили, потому что село Галяпино в стороне от главной дороги располагалось.
Затем приехал к нам немец-комендант с переводчиком-власовцем, который приказал выбрать старосту. Председателем колхоза у нас был Никанор Павлович Старостин, очень уважаемый людьми. Все решили его выдвинуть на старосту, тот стал отказываться, но немец через переводчика заявил: «Не будешь старостой – повесим! Веревок хватит». Женщины его уговорили на эту должность, ведь нам же легче, что селом станет руководить свой человек. И он во время оккупации и партизанам помогал, и окруженцев укрывал. А когда стали угонять молодежь в Германию, то отправлял туда раненых, которых оставили при отступлении войска по домам, и женщины их выхаживали. Говорил при этом: «Вы все равно сможете сбежать, а молодежь испугается, и их увезут в Германию». И правильно рассуждал: несколько раз угоняли народ, и всегда ребята назад возвращались, сбегаю еще при пересылке. Так что когда советская власть вернулась, Никанора Ивановича по единогласному решению снова поставили председателем колхоза, хотя тогда сплошь и рядом старостам по десять лет лагерей давали.
В ноябре-декабре 1942-го через наше село стали отступать итальянцы и венгры, ночевали у нас в сенях. В ночь на 18 января 1943 года пришли два итальянца, вооруженные гранатами красноватого цвета, пистолетами и губной гармошкой. Легли, как обычно, в сенях. А утром зашли в дом трое красноармейцев с автоматами, и разоружили их. Там мы встретили долгожданное освобождение.
А дальше меня чуть не расстреляли наши солдаты. Дело в том, что при отступлении мадьяры бросали лошадей, а итальянцы – мулов. Последние были почти такими же крупными, как и кони. Только не очень быстрыми и ленивыми. Собирались в стада голов по 30-50. Мама говорит: «Возьми друга, сходи за лошадьми или мулами». Пошли их искать, не видать нигде. На обратном пути натолкнулись на какую-то нашу часть, которая с орудиями шла на Белгород. Сибиряки. Один из них нас остановил, был вооружен ручным пулеметом. Своему помощнику приказал диск поставить, там 47 патронов. Неторопливо все так делали, обстоятельно. А нас поставили к дереву, чтобы расстрелять как мародеров. Спасло то, что неподалеку старший лейтенант на земле сидел и что-то с обувью ковырялся. Как увидел, что в нашу сторону ствол пулемета навели, то подошел и стал спрашивать, в чем дело. Красноармейцы отвечают, мол, мы мародерничаем и нас надо расстрелять. Тот приказал: «Отставить! Без вас обойдутся! На это милиция есть!» Вот так, а то бы могли ни за что ни про что погибнуть. Честно говоря, советские солдаты к тем, кто находился в оккупации, относились с плохо скрываемым пренебрежением.
 |
Cтарший сержант механик-водитель Т-34 Петр Васильевич Шконда (стоит справа в верхнем ряду) с сослуживцами, Чукотка, конец 1940-х годов |
После освобождения села продолжал работать в колхозе. Во время весеннего половодья, пока работы не было, в сельсовете решили организовать воинский всеобуч. Сначала прошли курс молодого бойца в течение двух недель. Затем мы прошли 18 километров к какому-то поселку, где встали на квартиры и начали заниматься строевой, тактикой, сборкой и разборкой станкового пулемета «Максим». Полтора месяца учились. Готовили офицеры-фронтовики, уже в погонах: первый, лейтенант, был без левой руки, а второй, старший лейтенант, сильно хромал. Надо сказать, что в устройстве пулемета они и сами не слишком-то разбирались. Зато в конце обучения дали каждому сделать по три выстрела.
Призвали меня 25 ноября 1944 года. Куда направляют, ничего не говорили. Попал в Брянск, в 72-й запасной стрелковый полк. Как приехали, на фронт тут же отправили находившихся там галичан. Вместо них привезли латышей, литовцев и эстонцев. Муштровали с января по март 1945-го, после чего отправили в город Дмитриев-Льговский Курской области. И здесь прибалтов решили дальше куда-то везти, а нас, русских призывников, занимавших примерно половину вагонов в составе, почему-то решили вернуть обратно в Брянск, в 66-й запасной стрелковый полк. Здесь мы встретили 9 мая 1945 года. Радость была страшная.
В августе меня в качестве командира отделения направили в 72-й запасной стрелковый полк, откуда в ноябре командировали в 88-й отдельный стрелковый батальон. Мы готовились встречать эшелоны со станками и оборудованием вывозимых из Германии в счет репараций военных заводов, но внезапно пришла директива расформировать батальон. С ноября по декабрь 1945 года находился в 55-м запасном стрелковом полку.
Затем до июня 1946-го служил в 261-м гвардейском стрелковом полку, учился снайперскому делу, будучи все также командиром отделения. После отправили в Москву, где выучили на механика-регулировщика в 25-м отдельном танково-ремонтном батальоне. Присвоили звание сержанта. В октябре 1946-го стал курсантом танкового училища расположенного во Владимире, а с 1948 по 1951 годы служил механиком-водителем танка Т-34 на Чукотке. Мы там, как приехали, сами себе казармы построили и целый военный городок возвели.
Демобилизовался в ноябре 1951 году. Приехал домой, село развалено, потому что из-за идиотских реформ Хрущева решили колхозы укрупнять. Пошел на скотный двор, а там уже все снесли, сделали поле и на нем кориандр посеяли, который выращивали специально для Алексеевского эфиромаслоэкстракционного завода, построенного еще до революции рижским купцом Габеркорном. Мне же предложили анис собирать для того, чтобы на заводе делали анисовые капли. Решил переехать оттуда. Но встала проблема: паспорт не выдает председатель сельсовета, которого из-за схожести с японцем звали «Самурай», а без него на работу не устроишься.
В Крым после войны переехал мой дядька Порфирию Порфирьевичу по переселенческой программе после депортации крымских татар. И в конце января 1952 года я к нему приехал, и уже в апреле начал работать в колхозе имени Калинина. Жил в селе Чернушки Сакского района. Сначала у дядьки находился, а потом женился 30 августа на Марии Ивановне Петленко, и к ней в хату перебрался, благо, она одна жила. Вместо паспорта подошло свидетельство о рождении, его я уже позже в Крыму получил. Проработал трактористом 35 лет до пенсии. Начинал на СХТЗ-НАТИ, а заканчивал на Т-75, Т-150 и Т-150К.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
