Степина (Потанина) Вера Васильевна

Интервью проведено при поддержке Московского Дома ветеранов войн и Вооруженных Сил

Я родилась в 1920 году, в Москве, в Лавровом переулке.

Мама у меня приехала из деревни и работала на картонажной фабрике, делала коробки для подарков. Воскресенье для нее был святой день, в воскресенье мы ничего не делали. Она брала нас, троих подружек, и вывозила в Коломенское.

Отец у меня был слесарем и его часто направляли в командировки по стране. Например, когда моя мама заболела, он строил дорогу около Нижнего Новгорода, а перед войной он со своей бригадой должен был ехать в Турцию, но заболела мама.

Мама умерла, когда я была в 9 классе. У нее была эрозия и ей, по ошибке, вместо 5 минут дали 50 минут рентгена и все сожгли. Было большое собрание и нам сказали, что виновата доктор. Ее хотели оставить в больнице, но когда я об этом сказала маме, она попросила взять ее домой. И вот она около полугода умирала. Сейчас я бы уже сообразили, что нужно было ее оставить, чтобы они за ней ухаживали, белье ей меняли, я же ежедневно 8 простыней стирала, а ведь раньше горячей воды не было, грели на примусе.

У меня было еще два брата. Один 1917 года рождения, а другой 1921 года. Тот, который 1921 года, он пропал без вести, а старший брат умер несколько лет тому назад. В отличии от меня, он плохо учился и я его все время тщехвостила, говорила: «Мама болеет, а ты…» Окончив 7 класс, он поступил в техникум, окончил его, работал слесарем, а потом его призвали в армию, я тогда на втором курсе института была. В армии его направили в Монголию, остался там на сверхсрочную службу, а когда началась война он был направлен в артиллерийское училище. Воевал в Ленинграде, он зенитчиком был, там женился и остался. Был замполитом, а потом уволился и работал на заводе, у него рядом с домом завод штурманских приборов был, он там работал начальником цеха, а потом ушел на пенсию.

Когда мама умерла, отец привел домой женщину, тетю Тамару, она была на 13 лет младше его.

В 1937 году я окончила школу, а в 1941 году педагогический институт. Дело в том что у меня хорошо шла математика, а экзамен у нас принимал ассистент из МГУ, который отметил мои знания и сказал, чтобы я поступала в МГУ. Ко мне домой наш математик Петр Савельевич, приходил и тоже говорил, чтобы я в МГУ поступала. А я же тогда практически не училась, за мамой ухаживала, так что я побоялась в МГУ поступать. А педагогический институт уже приглашал наших учеников на какие-то олимпиады, я там бывала со своей подругой, и знала, что туда меня возьмут. Так что я поступила в педагогический институт.

В институте я много занималась спортом. Получила 2-й разряд по альпинизму, занималась греблей. С греблей вообще смешно получилось – мы с девочками после экзамена поехали в Парк культуры и там обратили внимание на девушек с лодками, а они обратили внимание на меня. Я подошла и они пригласили меня, с моей подружкой Наташей, в свою сборную. Всю зиму мы тренировались в закрытом помещенье, но на воду я так ни разу и не вышла.

Вообще, в институте ко мне хорошо относились, знали что я полусирота. Помню, когда на последнем курсе ввели плату за обучение, мне сказали: «Вера, садишь и пиши заявление. Пиши правду, что мамы нет, живешь с мачехой». Я написала и за учебы не платила. Кроме того, мне выдали бесплатную путевку на Домбай, а на дорогу туда и обратно директор предложил написать заявление о материальной помощи.

В июне 1941 года я окончила педагогический институт, мы еще экзамены сдавали, когда началась война. 20 июня у меня вырвали зуб и я пошла на экзамен. Но что-то пошло не так и у меня началось заражение крови. Меня положили меня в институт Склифосовского и сказали Наташе, моей подружке, что я умираю: «Передайте в институте, что она умирает и мы сделать ничего не можем и уже никакая операция не поможет». На мое счастье, когда меня принимали там был профессор, который мне что-то там разрезал и я выжила. В палате у нас было радио было, черная тарелка и там я услышала о том, что началась война.

После окончания института мы все получили направления на работу, я была направлена в школу рядом с домом. Наш институт эвакуировали в Алма-Ату, и мы, сначала, подготавливали здание института, чтобы там можно было разместить госпиталь. А потом, я вступила в стройотряд и поехала на окопы. Я не хотела тогда идти в школу, считала, что больше пригожусь на производстве, но мне необходимо было получить на это разрешение, я же преподаватель, у меня же направление в школу уже было. Но я получила разрешение и вступила в вновь формируемый строительный отряд и в сентябре 1941 года поехала на окопы, а 1 октября 1941 года я официально была зачислена во военно-строительное управление №22.

В начале я была как стройбоец, а потом, когда немного утряслось, выяснилось, что я из женщин была самая образованная, я имела диплом и меня сразу привлекли в штаб, вначале писарем, а потом, когда мы по настоящему сформировались и стали строить большие мосты, техником. Наше строительное управление строило дороги, мосты, наводили переправы.

На реке Луже мы строили каскад плотин. Они нужны были крайне срочно, и мне говорят: «Вера, мы ждем твоих комсомольцев», – я была комсоргом. Я говорю: «Конечно». И мы все за лопаты.

Последний наш мост был построен во время Висло-Одерской операции, мост через Вислу. А последняя переправа, в апреле 1945 года, была через Одер. Напротив переправы был Штетин, в котором засели немцы, поэтому мы работали по ночам. Они на нас в бинокль смотрели и не замечали, а мы их прекрасно видели.

Дня за три до форсирования Одера, числа 23 апреля пришли наши части. На нашем участке были штрафники. Надо сказать, что штрафники не обязательно плохие. Бывало человек опоздал из увольнения, что-то не так сказал, и их в штрафроту.

26 апреля началось форсировании Одера и штурм Штеттина. В форсирование участвовало и наше военно-строительное управление. Как мы переправлялись… Меня кто-то за волосы тащил, я в себя пришла только на другом берегу. Тогда много из нашего управления погибло.

8 мая наше управление прибыло в Берлин и там мы гуляли. В сентябре 1945 года меня уволили.

- Вы сказали, что для вашей матери воскресенье святым днем был. Она религиозной была? Иконы у вас дома были?

- Были иконы. Вначале были такие хорошие иконы, но мы же дураки маленькие. Мы пионеры были, и с моим двоюродным братом все иконы отнесли на рынок и просто подарили. А сейчас я жалею, что у меня нет икон. Я не могу сказать, что я очень верующий человек, но я хожу в церковь, хоть и не умею нормально молиться. Я уверена, что существует какая-то общая справедливость. Вот бывает, люди что-то плохо делали, у них потом все равно что-то случалось.

- Но в детстве вы не были религиозны?

- Я была комсомолка и когда мама умерла, мама попросила ее отпеть. У нас рядом Новоспасский монастырь был и я, будучи комсомолкой, конечно была в церкви на отпевании.

Мама умерла 28 августа, а 2 сентября я пришла в школу, и меня комсомольцы сразу пригласили на суд. За то что я была в церкви, меня хотели исключить из церкви, но у меня хорошие преподаватели, я очень хорошо училась, в результате включился педсовет школы и не разрешили меня исключать, ну маму же хоронила.

- У вас в семье велосипед, часы или приемник был?

- Велосипеда и часов ни у кого не было, даже в квартире, а вот приемник брат собрал. Мы его сдали, когда началась война.

- А что в 1930-м году на столе было?

- Я, в основном, питалась в институте.

Когда мама была жива – она обязательно пекла пироги. Когда она была жива и отец по-другому относился. Я помню как иногда он приносил сырой окорок сырой и как мама запекала его в большой печке.

А когда мама умерла и пришла мачеха… Я вам честно скажу – мы не голодали но сардельки считались уже лакомством.

- Вы застали первую бомбардировку Москвы?

- Да. Это настолько было неожиданно и страшно… Помню, мы вышли из дома, а у меня рядом с домом часовой завод был, недалеко, в Каменщинках, тюрьма была и дома военных. И вот налет. Бомбили все – завод, тюрьму, казармы… Потом мы все стали дежурить на крышах, гасили зажигалки. Я боялась и всегда брала с собой младшего брата, Сергея. Он ничего не боялся. Хоть он и спал, но он там со мной находился.

- Когда вы пришли в военно-строительное управление, какую вам форму выдали? Женская одежда была?

- Мы форму не сразу получили. Сначала в своем гражданском были, нам только телогрейки дали. Потом нам выдали форму –гимнастерку и юбки, брюки мы не носили.

В 1943 году мы стояли в 60 километров от Смоленска. Мы там долго сидели и, конечно, там обустроились. Построили себе там большую баню, ежедневно мылись. А рядом с нами стояла дивизия, и у меня хорошие отношения с ребятами из той дивизии было, они мне очень помогали. Однажды я говорю им: «Помогите мне изловить начальника снабжения. А то у меня девчонки-комсомольцы, шофера, весна уже, а в валенках». И вот ребята мне сообщили, когда он явится. Я туда приехала, и выпросила ботинки для своих девчонок. И тогда же, в 1943 году, нам сшили платья, туфли.

- А нижнее белье женское получили?

- Никогда. Получали мужское и сами из него что-то кроили, шили. Мы вообще друг другу всегда помогали. Помню, когда стояли в Монастырщине, рядом стоял стрелковый полк. И я вечером приезжаю, я в штабе была, смотрю никого нет. А у меня маленький чемоданчик был и там лежало мое платье, которое прошло со мной всю войну, темно-синий жоржет в цветочек, и жакетик сшитый мною. И вот приезжаю, и мне говорят, что из стрелкового полка пригласили наших девчонок. Я смотрю – лежит записка: «Верушка, так как тебя нет, не волнуйся, в твоем платье я». Мы так всегда делились.

- А косметика была?

- Нет. Единственное что было, я не знаю, кто нас научил, но, если бывало молоко – то мы умывались молоком, но его редко давали. Питались мы вообще очень скромно. В основном какая-то сушенная картошка была.

- Волосы у вас длинные были?

- У меня сперва небольшие косички были, но я их сразу состригла.

- А головной убор был берет?

- Берет. А в 1943 году, когда нам выдали полушубки, до этого у нас, в основном, ватники и шинели были, нам выдали шапки. У меня была обыкновенная шапка, а некоторые сшили такие же шапки как полушубок

- А какая мода была?

- В основном, мы все любили перепоясывать гимнастерку широким ремнем. У ремни брезентовые были, а когда появился новый замполит, он мне кожаный подарил ремень. Я все время в штабе была и отвечала за серьезные мероприятия, за все приказы, указы и вот он, однажды, какой-то праздник был, говорит: «Вера, что ты с таким ремнем пойдешь?» И подарил мне ремень.

Еще у нас чертежницы были, они были немного у нас обособленные, так они волосы закручивали.

- А почему чертежницы были обособлены?

- У них был их начальник, может он их так.

- Романы на фронте были?

- Да. Но только по обоюдному согласию. Некоторые даже уезжали по беременности. Они все были комсомолки и проходили через меня. Но это были семьи. Одну у нас муж провожал, он из Смоленска был и провожал к своим родным. Пошел за билетами, а в это время налет. Он спрятался, а она сидела и ее убило.

Потом еще одна уехала, вышла замуж. Еще одну я знаю, она в штабе дивизии была.

- А были те, кто и с этим, и с этим?

- Кто и туда, и сюда – они так это ловко делали, что я об этом только после армии узнала. Я как-то говорю: «А что это, Сима детей у нее нет». А мне: «А что ты не помнишь? Она на фронте от того аборт делал, и от другого аборт делала». Чтобы в открытую, этого не делали, люди скрывали это

- В связи с женскими особенностями организма медицинскую помощь получали?

- Да, у нас был медсанбат, где даже гинеколог был.

- А вату давали, какие-то женские вещи?

- Ничего не давали. Это ужасно было. У меня была одна подружка которая работала медсестрой и она меня иногда выручала и учила как что нужно делать. Вот те же самые мужские штаны, из них трусики можно сделать, вот из них тряпочки делали и где-то стирались, вот с этим было плохо. Поскольку я москвичка и меня посылали туда раз в полгода на 2-3 дня дома все прихватывала, а вообще тяжело было с этим

- А какие-то послабления в критические дни были? Возможность отлежаться?

- Никаких. Если 40 километров до следующего пункта нужно пройти, я иду вместе с мужиком, никаких послаблений не было. Из-за этого многие из нас не могли иметь детей. У меня 2 приятельницы бездетные.

- Вши были?

- Были. У нас даже был один товарищ он как-то говорит: «Вы знаете, а я сегодня своим сегодня послала в письме одну вошку, чтобы они знали. А то они не верят».

- А у вас были?

- У меня лично нет. Я была коротко стрижена и у меня было дегтярное мыло, отец доставал.

Были бельевые. Мы под Гродно было, и то ли в такой комнате заночевали, то ли еще что, но завелись у меня и моей подруги. Мы все трясли, прожаривали.

Вообще, у нас было, когда приезжаешь из города в город, или приезжаешь в Москву – а тебя обязательно на санобработку. Все с тебя снимают, все прожаривают, потом выходишь и все прожаренное тебе дают.

- У вас всегда бани были?

- Да. Мы строители, и мы везде строили бани, потому что, например, работа шла в любую погоду – снег, дождь, а мы работаем, и после работы обязательно нужно мыться. И тут же, в бане, он мог он мог свое белье сдать в прачечную и ему давали чистое.

- А какой уровень образования в штабе был?

- Средний. Откровенно говорю – в нашем штабе девочки были, которые разносили почту – все без образования. А вот чертежницы все окончили техникум.

Офицеры все были с образованием, в основном средним, с высшим мало было. Среди женщин я единственная была с высшим образованием, а таких как мой муж, кандидат наук, вообще не было.

Так что уровень образования невысокий был, хотя мы считались элитной частью, потому что наша часть, когда организовывалась в Москве, в нее вошла верхушка строительного института. У нас же Костин был, декан строительного института, но потом они рассосались кто куда и среднее образование считалось уже хорошим.

- Из вашей части в штрафные подразделения кого-нибудь отправляли?

- Никого.

- А личное оружие у вас было?

- Нет. У офицеров наган был, а у нас нет

- А вы все время на фронте были?

- Нет. Поскольку я была в штабе, меня иногда направляли в командировку, в Москву. Помню даже по такой же командировке со мной Ступишин приехал, из нашего управления. И обратно мы вместе возвращались. Он заехал за мной на Лавров, а это был первый салют в Москве, тогда Орел освободили, 5 августа.

- Танцы у вас были?

- Обязательно. Я очень любила танцевать, и танцы были у нас каждый вечер. Вот мы еле живые после работы, а танцы почти каждый вечер. Я как-то дежурила у нашего подполковника, он приходит и говорит: «Ну как вчера танцы были?» Кроме того, у нас самодеятельность выступала.

- А под что танцевали?

- У нас был свой баянист, он даже на каком-то конкурсе получил премию, ему баян подарили.

- А что пели?

- Может, потому что к нам приезжал Симонов, и мы все любили его стихи, пели песни на его стихи. И другие военные песни.

- А у вас награды за войну были?

- Конечно. За оборону Москвы, орден Отечественной войны 2 степени. Но, в основном, нам в основном грамоты давали

- Это орден 1985 года?

- Да. А за оборону Москвы я получила в 1944 году. Ее только ввели и меня, прямо на фронте, наградили. Есть еще медаль За победу над Германией. Но, в основном, грамоты.

- А кому-то из ваших девушек давали медаль За боевые заслуги?

- У нас нет. Мы же, в основном, строили. Это неважно, что нас бомбили.

Единственное, у нас была Сима, чертежница, и Капа. Они несколько месяцев проработали в штабе фронта, там понравилось как они чертят и их наградили. Сима получила медаль За трудовые заслуги, а Капа получила медаль За трудовую доблесть.

- Командир у вас порядочный был?

- Да. Только жен менял. Он с одной приехал, а потом, через 2 года развелся.

- Разумный был?

- Он в кое-чем не очень разбирался, и его сняли. Войну мы заканчивали с другим.

- А как звали которого сняли?

- Аркадий Маркович Шур, подполковник

- А второй командир?

- Он у нас недолго был. Потом третий был, Сабулев.

- Возвращаться с фронта тяжело было?

- Когда кончилась война, нас, стройбойцов, а я официально числилась как стройбоец, отпустили практически сразу, в сентябре 1945 года. В части я познакомилась со своим мужем, он был замкомандира части, инженер-майор. Когда я демобилизовалась, он был в отпуске и мы поженились и я, как жена, почти на год уехала с ним в Германию. Мы там демонтировали завод, чтобы перевезти его сюда.

В 1946 году нашу часть вывели из Германии, и отправили в Подмосковье. Некоторые офицеры остались, а мой муж демобилизовался. Он когда в отпуске был, получил справку, что он нужен в народном хозяйстве, он уже кандидатом наук был, окончил институт со Сталинской стипендией.

- Когда демобилизовались что-нибудь собрали вам из трофеев, может отрез?

- Да. У меня был даже специальный подарок от команды, я помню, трельяж, зеркало, платье, так что, когда я приехала я уже могла одеться. После войны у нам там даже какие-то пункты были, где можно было подобрать себе что-то.

Честно говоря, некоторые себе сами что-то раскапывали, а мне было неудобно, потому что у меня муж такой. У меня муж был очень известный ученый, по его учебнику учился весь Советский Союз и половина мира. 5 изданий на арабском, 5 на испанском, на английском

- Отношение к женщинам, которые вернулся из армии какое было?

- Было такое, что как будто бы мы все проститутки.

- Я знаю, что были и те, кто скрывал, что были в армии, а вы как?

- А я сразу сказала, что была в армии.

В 1946 мы вернулись в СССР и я случайно встретила ректора своего института. Она меня узнала, пригласила к себе в институт, она тогда была ректором института метода обучения Академии педагогических наук. На следующий день я отправилась туда, и меня устроили преподавателем физики в 415 школу в Москве. Она тогда показательной была. Мы организовали в этой школе кабинет физик, не я конечно, наши профессора, какие там должны быть экспонаты, все сделали.

- После войны тяжело было работу найти?

- Мой муж сразу нашел. Он когда в Москве явился в военкомат - ему предложили работу в академии. Он пришел и говорит: «В академию это значит остаться военным». Я говорю: «Скажи, что я против», – а мы оба были беспартийные, я в 1945 году из комсомола по возрасту вышла, и у нас получилось, потому что были случаи, когда людей заставляли: «Ты коммунист! Или куда прикажем, или билет на стол!» В результате, муж отказался. Тогда ему предложили: «Мы дадим подполковника и хорошую квартиру». А он говорит: «Ничего мне не надо, что мне с женой разводиться? Не хочет она, чтобы я был военный». Его уволили и профессор, у которого он учился, сразу взял его к себе.

Мой отец тоже был в армии, и тоже сразу смог найти работу, потому что его уволили в 1942-1943 году, когда было постановление правительства, вернуть из армии специалистов.