Б. И.: Иван Александрович, не могли бы Вы рассказать о тактике действия кавалерии в Великой Отечественной Войне и о Ваших действиях, как командира противотанкового взвода?
В кавалерии порядок такой: особенно полковая артиллерия придавалась непосредственно эскадронам. Легкая артиллерия, как наша противотанковая - у нас сначала были сорокапятки, а потом 57-милиметровые, тоже. Причем у нас было не так, как в пехоте - сорокапятку дара лошаденок тащит, а четыре. 57-мм пушку шесть лошадей тащили. Вот такое количество, причем кони сильные, упитанные. Наша задача - не отстать от эскадрона. А эскадрон - это как вихрь, надо с ним всегда поспевать. Во время наших боевых действий в тылу, или, как еще называется, на оперативном просторе, у нас каждому эскадрону придавалось орудие. Мне, как командиру взвода, необходимо было находиться у того орудия, где наиболее опасные моменты могли возникнуть во время боя. Поэтому я был в основном при орудии, которое прикреплялось к головной походной заставе. Я туда выходил. Другое орудие в другом эскадроне, оно было в других местах. Иногда наступали параллельно, и у меня наступал разрыв со вторым орудием. Я же не могу в двух местах находиться одновременно. Правда, были моменты, когда два орудия были вместе, но это было редко. Когда рейд в тыл противника, обычно орудия были отдельно. Когда передышка - я перехожу к другому орудию.
Как раз так и случилось в эпизоде с пленным немцем. Я прихожу ко второму орудию, а ребята там обедают, повар им обед привез. Я прихожу, смотрю - немец с ними сидит. Говорю: "а это что?!" А они говорят: "товарищ лейтенант, ну он идет, видит, что мы едим, у него слюнки текут. Мы ему - ком, вот он и подсел". Я говорю: "ну и как он?" - "гут" - "А как его зовут хоть?" - "Да Фриц его зовут". Я говорю: "Так может он не Фриц?" - "да он отзывается". У нас все немцы были фрицы. Я с этим немцем попытался поговорить. Он все "гут, гут". Короче, он захотел остаться при орудии. А у нас уже были выбывшие некоторые бойцы, работать некому было. Ребята говорят: "ну пускай он у нас будет подтаскивать снаряды". Я говорю: "ну если он согласен, то давайте". А тот все: "о, гут, гут!". То есть он был согласен на такие вот действия. Откуда он взялся? Конечно, он никакой не фашист, просто, видно, из крестьян. Лошадей он очень любил и умел за ними ухаживать, показал нам. Просто попал в такую передрягу. А так вообще действия нашего корпуса были такие: как только долговременную оборону противника пехота прорвала километров пятнадцать в глубину, то туда пускали подвижные части. Это механизированные корпуса, танковые корпуса, и кавалеристы. Как ни странно, на них больше надежды возлагали. Потому что там, где не пройдет танк, где не пройдет механизированная колонна, кавалерия всегда пройдет. Препятствий для нас никаких не было.
Кавалерия действовала как пехота. Как у нас был организован марш? Сначала идут парные дозоры, головные и боковые. Затем, на расстоянии звуковой и зрительной связи движется головная походная застава. Это усиленный взвод сабельный и орудие с бричками, и тачанка. После этого, опять на определенном расстоянии шел головной отряд полка. Встречи с противником - мы двигались и ночью, и днем. Бывало так, что немцы пропускали наши головные дозоры, и встречали огнем головную походную заставу. Завязывался бой. Если небольшой заслон - мы сметали его своими силами. Если заслон сильный и нам самим не справиться, то в это время подходит головной отряд, спешивается и ведет бой в пешем строю. Если и головной отряд не справляется, противник сильно укреплен, тогда вступают силы полка. Но и то не всегда так делалось. Иногда комполка высылал разведку, чтобы она разведала пути обхода заслона. После чего эскадроны полка обходили этот заслон и продолжали движение. А нам приказ - оторваться от противника и "сесть на хвост" полковой колонне. Так мы двигались и в Белоруссии, и в Германии, и в Польше. Правда, в Польше меньше боев было.
Я это рассказываю, потому что сейчас многие говорят: ну какая кавалерия во время Отечественной войны? Там танки, самолеты, техника. Ничего подобного. Семь кавкорпусов было, все прошли войну. С начала и до конца войны. Причем все получили звания гвардейских, а гвардию тогда просто так не давали.
Как действовала кавалерия в Отечественную войну? Лошадей использовали как средство передвижения. Были, конечно, и бои в конном строю - сабельные атаки, но это редко. В основном лошадь была средством передвижения. Если противник сильный, сидя на коне с ним не справиться, то дается команда спешиться, коноводы забирают коней и уходят. А конники работают как пехота. Каждый коновод забирал лошадей пять с собой, и отводил их в безопасное место. Так что на эскадрон приходилось несколько человек коноводов. Иногда командир эскадрона говорил: "оставить на весь эскадрон двоих коноводов, а остальные в цепь, помогать".
У меня была немного другая ситуация. Я же не могу пушку все время тащить вперед. Поэтому бывали моменты, когда я коренников сберегал, и на только переднем и среднем уносе подтаскивал пушки. А иногда и всей упряжкой выскакивал на огневую позицию, коноводы отстегивали упряжку, сразу же ее уводили, а мы в это время вели огонь. Когда нужно сменить позицию, связного посылали к коноводам. Расчет у нас тоже на конях. Правда, иногда не хватало коней, и расчет просто садился на пушку. А позже, в Германии, когда коней хватало, все на конях были. Правда, я наводчику и замковому разрешал на пушке ехать. Там удобнее, чем на лошади. Еще мешок с овсом лежит… правда, если задремать и свалиться, то можно под колеса попасть.
Тачанки тоже использовались только как средство передвижения. При конных атаках они действительно разворачивались и как в Гражданскую войну шпарили, но это было не часто. На моей памяти за два года в корпусе сабельные атаки в конном строю были раз шесть всего, не больше. Сабельные атаки были только когда немцы сбиты с позиций, бегут, и мы их догоняем и рубим. Так в Белоруссии было. Немцы бегут по полю, наши конники их догоняют, рубят с размаху. Я со своей пушкой скачу по дороге, чтобы не отстать от эскадрона. Слева танки идут, грохот стоит, командовать голосом невозможно. Чтобы как-то управлять боем, я вытащил шашку из ножен, и показывал ей направление движения. И тут мне под копыта лошади выскакивает на дорогу какой-то фриц ошалевший. Конь шарахнулся, а я его с размаху рубанул. После боя ездовой мне говорит: "хорошо ты его рубанул, он свалился в кювет и больше оттуда не появлялся".
А так - как завязался бой, так пулемет с тачанки снимают, коноводы коней уводят, тачанка тоже уходит, а пулемет остается. Тачанки все были стандартные, и брички были тоже стандартные. Нестандартные брички у нас были только когда мы из Германии после войны уходили, тогда каждому взводу разрешалось по три брички цивильных взять для трофеев. Но они шли отдельно, не с боевыми порядками, а километров тридцать сзади, чтобы не позорить, как Суворов говорил, русское воинство.
Б. И.: Какие у Вас были отношения с комиссаром (замполитом) и офицером Особого отдела?
Наш комиссар, Выдайко, был нам как мать родная. Солдаты к нему обращались по всем вопросам, не стесняясь. И в бою он тоже был храбрым, в Белорусскую операцию погиб. После него был пожилой, не такой боевой, все больше со штабом. А Выдайко был из молодых.
С офицером особого отдела у меня особых отношений не было, видел я его редко. Он все время был при штабе. После ранения на Курской дуге в 1943 году я был направлен в запасной полк, где мне не понравилось, и я написал рапорт о направлении на фронт, и был отправлен в кавалерию. После первых боев начальник особого отдела ко мне подошел, и говорит: "слушай, младший лейтенант, твоего личного дела нет". Я говорю: "и дальше что?" - "Да ничего, иди". У меня на душе как-то заскребло, ведь тогда могли и шпионом назвать, и что угодно. Это сейчас у офицеров книжечка, там фотография, и все такое. У нас же не было ничего, была просто бумажка, что я младший лейтенант, и все. Плюс личное дело, которое передавалось по линии Министерства обороны. Потом опять бои прошли, опять я его встречаю, спрашиваю: "ну как мое личное дело?" - "Да не беспокойся" - "Дошло?" - "нет, не дошло, но Москва подтвердила". То есть копия моего личного дела была в Москве. Были еще такие вещи - он собирал личный состав, особенно коммунистов, и говорил: "вот приходит пополнение, вы прислушивайтесь, если что - докладывайте". Это было особенно когда начало приходить пополнение с ранее оккупированных территорий. Ну что докладывать? Он приходил раз, спрашивает: "ну как у вас?" Я говорю: "а что докладывать, мы в боях все время!" - "А какие разговоры?" - "Да нормальные разговоры". У нас и не было таких разговоров. Так что они следили, и отношения были настороженные.
У нас в кавалерии была такая хорошая вещь - у нас всем командирам взвода не только карту выдавали, но и перед всеми командирами, вплоть до командира взвода включительно, ставили задачу. Это потому, что все действовали самостоятельно - я даже командира батареи в наступлении не видел, только в обороне. Поэтому нужно было, чтобы все знали задачу и маршрут движения.
Б. И.: Какие у Вас были погоны и знаки различия?
У меня были погоны с красным кантом, артиллерия. Поэтому командир полка все время мне при встрече говорил: "а, пехота!". А погон нет, только кавалерийские, с синим кантом. А у меня красный кант. Я взял кавалерийские погоны, но поставил на них артиллерийские эмблемы. Какие у танкистов в нашем корпусе были знаки различия, я не знаю, я с ними не встречался.
Б. И.: Были ли у Вас какие-то эмблемы на машинах корпуса?
У нас на всех машинах, бричках и танках, даже на самолетах корпуса была эмблема. Эмблемы были у всех подвижных корпусов, и это очень важно было. Когда я прибыл, эмблема была лошадиная голова и цифра три. Потом ее сменили на подкову, и в центре номер корпуса. Потом еще какая-то эмблема была. Когда я догонял свой корпус, я по эмблемам ориентировался. Это после ранения. В госпитале меня направили в запасной полк. Я говорю: "ребята, есть у кого красные или синие карандаши?" Я взял это направление, перечеркнул направление в запасной полк и написал сверху "в свою часть". И поехал догонять корпус. Самое интересное, что никто меня нигде не задержал. Эти заградотряды, все это - ничего я не видел. Может быть, если бы я от фронта двигался в тыл, то меня прихватили бы, а так - нет. Когда я искал корпус, я в основном выходил на комендантов городов. Они мне давали талоны на питание по этой бумажке, где я сам написал "в свою часть". Еще я у девчат-регулировщиц спрашивал: не проходили с подковой машины? Они отвечали: "проходили, но уже давно". Последний раз я был тоже у коменданта, он говорит: я знаю все фронтовые части, которые тут проходили, но вашей части не знаю. Видимо, особо секретная какая-то". А корпус наш действительно был секретный - если появилась на линии обороны кавалерийская часть, то все, значит, скоро будет наступление, направление главного удара. А это и есть самое секретное. Поэтому когда мы к фронту подходили, нас обычно загоняли куда-нибудь в леса, если куда выходить - погоны меняли на какие-нибудь другие, с красным кантом или еще какие, чтобы не засветиться. Я этого коменданта спрашиваю: "а что мне теперь делать, чтобы часть мою найти?". Он говорит: "вот тебе адресок, сходи туда, там тебе все объяснят". Что за адрес, что за часть - я не спрашивал, комендант города все-таки. Пришел туда, объясняю, в чем дело. А это оказался оперативный отдел штаба фронта. Я представился, объяснил ситуацию, и они мне дали направление. По дороге я еще одного офицера встретил, они тоже не знали, куда ехать. Они на броневике были, тоже отстали, не знали, куда ехать. Так что я ими командовал.
Эти эмблемы стояли даже на самолетах корпуса, было у нас несколько кукурузников. В основном для связи. Когда мы попали в окружение под Невелем, они нам сбрасывали сухари. Эти сухари больше к немцам падали. Нам оставалось только облизываться. А вообще мы все время в рейде, так что считай все время в окружении. Но в настоящее окружение мы попали только под Невелем.
Интересно, что в Германии, когда у нас были бои - не все же мы просто маршем шли, было и тяжело. И вот, остановили немцы нас. Завязался бой, головная застава завязала бой - не может справиться, головной отряд подошел - тоже не может справиться, вышел полк, основными силами, и тоже не может ничего сделать. Очень плотный огонь, надо обходить этот заслон. Командир полка вызвал эскадрон танков. Эскадрон танков вышел - так пожгли "фаустами". "Фауст" - это такое оружие сильное, кстати. Один человек может убрать танк. Так вот, немцы танки пожгли, а потом наши разведчики притащили оттуда языка. Фольксштурм. Пацан, лет шестнадцать. Он плачет, у него и слезы и сопли текут. Комполка собрал всех офицеров, показал пленного парнишку, и говорит командирам эскадронов: "Вот кто перед вами стоит! Мальчишки одни! Так давайте, сбейте их!". На нашем участке на нас выпала молодежь. Почти все наши тридцатьчетверки пожгли фаустпатронами.
Б. И.: Иван Александрович, у Вас были специальные наставления по борьбе с немецкими танками?
Вообще с распознаванием танков противника и наставлениями было плохо. Еще до того, как я попал в кавалерию, на Центральном фронте, нам выдали наставления: "уязвимые места танка Тигр". Это как раз перед Курской битвой, когда новые немецкие танки появились. А в кавалерии у нас никаких наставлений не было. Так что мне, как занятия проводить, приходилось пользоваться немецкими книгами по советской артиллерии. Когда мы немецкие штабы захватывали, я любил там порыться, поискать что-нибудь. Попалась мне книжонка "Советская артиллерия". А там и моя сорокапятка, и 57-милиметровая пушка, и все на свете. Так что я занятия по ней проводил. Было забавно, когда приехал проверяющий из штаба корпуса, и говорит: "лейтенант, у Вас в плане занятий стоит зчение наставления по 57-мм пушке, а где Вы его взяли?". Я отвечаю: "А вот оно!" - "а почему немецкое?" - "а советских нет!".
Так что с наставлениями у нас было не ахти, а с картами было прекрасно. Мы так быстро продвигались, но карты были всегда. Всегда они опережали нас. Были карты, которыми мы фактически не успевали воспользоваться, потому что быстро шли.
Б. И.: Как было организовано питание лошадей и личного состава, когда Вы уходили в прорыв?
Питание лошадей - боевой конь в день должен иметь четыре килограмма овса. Бричечная лошадь - шесть килограммов овса. Наша, артиллерийская - восемь килограммов овса. Я не помню ни разу, чтобы когда-нибудь была задержка с овсом. А вот с грубыми кормами (сеном и соломой) бывали проблемы. Страшное дело. В Витебской области пришли, а там ничего - ни сена, ни соломы. Кони начинают коновязи грызть, а это может быть и колики и что угодно. Комбат говорит: давай, поищи солому хоть где-нибудь. Пришлось у старых брошенных домов крыши соломенные снимать. Я четыре воза привез. Так штаб узнал, и один воз отобрал.
Питание личного состава было вообще неплохое. Единственное, что до нас не доходило - это эти сто грамм. Все говорят: "сто грамм, сто грамм". Да не было у нас их ни черта! Очень редко до нас они доходили. Начальству же тоже нужно выпить, и побольше! Так вот сколько ему начпрод дивизии отольет, столько туда он воды добавит. То же самое в полку, так что эта водка, которая доходит до солдата, в ней один запах остается. Когда мы вошли в Германию, был приказ по дивизии: все части, вошедшие в Германию, переходят на самообеспечение. Так что наша родная Россия больше не обеспечивает нас ничем. Мы там захватывали склады, спирту было - завались. Единственно, что надо было смотреть, чтобы спирт был не метиловый.
Тогда, в Белоруссии, когда мы крыши с домов на солому снимали, был такой эпизод. Едем, а там бои недавно прошли, и конь убитый на опушке валяется. У меня был такой Ведерников. Я еду, немного дремлю уже. Смотрю, Ведерников с брички последней соскочил, куда-то побежал. Ну, мало ли, надо оправиться человеку. Не придал значения, что он побежал к этому коню. Смотрю, и думаю: "а чего это он с топором побежал?" Потом остановились у беженцев, в одной избе куча народу набилось. Подъехали уже ночью. Ведерников говорит: "товарищ лейтенант, подремлите, я тут пока похозяйничаю". Хозяйка тоже говорит: "ложитесь с моими детьми, поспите". Я лег, там все вповалку лежат, и заснул. Потом Ведерников меня будит, говорит: "товарищ лейтенант, вставайте, поедим, у меня все готово". Я слышу: аромат мяса, картошки. Картошки там хватало. Он целый котел наварил. Я думаю: "откуда? Нам же консервов совсем немного дали". Рядом молодушка сидит, спрашивает: "У вас случайно не конина?". Он отвечает: "да что вы, разве солдат кониной кормят? У нас отборная говядина". Я поел, и только потом у меня мелькнула мысль, что он у того коня убитого оттяпал ногу и сварил. А эта молодушка говорит: "если бы конина, меня бы сразу стошнило". Он ее потом спрашивает после обеда: "ну как?" Она отвечает: "ой, спасибо, за всю войну мяса наелась". Он ей: "так это конина". Знала бы она еще, что это за конина была - с убитой лошади в лесу! Это были редкие случаи, а так кормили неплохо.
Кухни отставали, но нас немцы кормили. Точнее, мы у них еду захватывали. Особенно последние бои, когда мы аэродром захватили - чего у них там только не было! Мы ведь брали еду у них не только так, что поели и ушли, мы с собой про запас брали. У меня на взвод четыре брички, не говоря о двух орудиях. Так что есть куда положить трофеи. Когда кухня приехала после захвата аэродрома, повар говорит: "товарищ лейтенант, я самое изысканное приготовил, у меня вина французские, а солдаты не идут!" Я ему отвечаю: "а что им идти, они уже наелись". Там у администрации аэродрома чего только не было.
|
Источник: Фрагмент из воспоминаний Якушина И. А. опубликован c любезного разрешения автора Баиром Иринчеевым |
Эпизод 1 - Заслон. Бои на границе Восточной Пруссии
Еще не вернулся комбат, как меня через связного вызвали к командиру полка. Не доезжая до штаба, я встретил комбата, который сообщил, что положение нашего корпуса серьезное и, вероятно, наш полк вернут назад для прорыва окружения, а мой взвод со вторым эскадроном останется в заслоне.
Я заметил, что второй эскадрон поддерживает взвод гвардии лейтенанта Зозули Е. К.
- У Зозули жена и двое детей в Виннице - как бы про себя ответил комбат. И я был уже сам не рад, что напомнил комбату о Зозуле.
Подъехали к штабу. Я доложил командиру полка о своем прибытии. Утро стояло солнечное. Птицы в лесу заливались на все лады. Немец молчал. Офицеры полукругом обступили командование полка.
Шел 1123-й день войны.
У деревни Волокуша бойцы нашей дивизии спилили первый вражеский пограничный столб номер 48. Самолетом он был отправлен в Москву, в Центральный Музей Советской Армии.
Но лица офицеров были строгие, они сосредоточенно слушали начальника штаба гв. капитана Тодчука В. Ф., который докладывал обстановку.
- Во второй половине дня противнику удалось сбить с позиций наши стрелковые части и вернуть себе район Лойки - Балля Церкевна -Келбаски.
- Враг перерезал коммуникации корпуса…
- Части дивизии СС "Мертвая Голова" и пехота противника опрокинули заслон 5-й гвардейской кавдивизии в Липске и снова овладели городом;
- Корпус охвачен с трех сторон с запада, юга и востока численно в несколько раз превосходящими силами противника;
- Только на севере поддерживается непрочная связь с 174-й стрелковой дивизией, которая ведет упорные бои, неся тяжелые потери;
- Обстановка плацдарма осложнилась, нависла угроза полного оперативного окружения корпуса;
- Командование корпуса приняло решение на некоторое сокращение обводов занятого нами района…
Офицеры молчали.
Военный сбор командиров завершил командир полка гв. подполковник Ткаленко П. Ф. Он сказал:
- Полк отходит в заданный командиром дивизии район. Для обеспечения беспрепятственного отхода полка на месте остается заслон в составе усиленного второго эскадрона, взвода противотанковых орудий младшего лейтенанта Якушина и минометного взвода гвардии старшины Водзинского Д. И. Заместителем начальника заслона по артиллерии назначаю гв. младшего лейтенанта Якушина. Командование полка надеется на вас. Задача вам ясна - драться до последнего снаряда и патрона! Без приказа не отходить! Есть ли вопросы?
У нас вопросов не было.
Приказ выполним по-гвардейски! - был наш ответ командованию полка.
Полк бесшумно и незаметно снялся с занимаемых позиций и растворился в утреннем тумане.
Мы, горстка бойцов заслона, остались один на один с озверелым противником, защищающим свое звериное логово.
Впереди - Августов и Восточная Пруссия.
Сзади - никого, а точнее, только завалы, заграждения и мины на дороге.
Установив орудия на огневые позиции и предупредив командиров орудий без моей команды не стрелять, я пошел к комэску (начальнику заслона) для согласования наших действий.
Немец молчал, изредка ведя ружейный беспокоящий огонь. Но молчание это было тревожное. Со стороны противника все отчетливее слышался шум моторов, лязг гусениц. Фашист подтягивал танки и САУ.
Предстоящий бой предвещал быть жарким, и именинниками в нем будем мы - артиллеристы противотанковой батареи.
С комэска мы обсудили, как лучше вести себя в данном положении. Решили не дразнить немца, а самое главное - не дать ему понять, что нас мало, что основные силы ушли. Надо было приберечь патроны, мины и снаряды для решающей схватки, а пока решили постреливать из стрелкового оружия, тем более что мины у минометов были на исходе и старшина Водзинский должен будет стрелять только на поражение.
Уходя к комэска, я боялся за своих бойцов, чтобы они не выпили лишнего, благо трофейные брички со всем этим добром стояли нетронутые. Приказал командирам орудий выдать бойцам по сто грамм, и не больше. Каково же было мое удивление, когда я, вернувшись на огневую позицию, удостоверился, что все мои бойцы отказались от спиртного и были до неузнаваемости серьезными и сосредоточенными.
Да, в заслоне не шутят и редко когда из заслона возвращаются живыми. Каждый готовился с честью провести свой последний бой и перед смертью уложить как можно больше фашистских гадов. Пусть дорого они заплатят за наши жизни.
Командиры орудий в который раз проверяли готовность орудий к бою. Пока еще не завязался бой, и было время, еще и еще раз проверяли все: орудия, снаряды, маскировку, окопы, стрелковое оружие, гранаты, схему ориентиров, готовность к круговой обороне и так далее.
В бою, притом неравном, с многократным превосходством у противника, времени на подготовку орудий не будет и каждая оплошность и упущение будут дорого стоить.
Расчеты заканчивали оборудование запасных огневых позиций, расчищали скрытые пути доставки к ним орудий.
В воздухе на бреющем полете появился желтокрылый самолет-разведчик. Летел он вызывающе низко, высматривая расположение наших позиций, желая как бы принять огонь на себя и таким образом засечь наши огневые средства. Сделав один круг над нашими позициями, летчик, очевидно, не стал больше рисковать и самолет скрылся за лесом.
Мы ждали начала наступления…
Но немец не торопился и продолжал накапливать силы, подтягивать к нашей обороне свои резервы, сосредотачивать против наших позиций свою боевую технику. Шум моторов и лязг гусениц не прекращались. Фрицы готовили мощный таран, и это было понятно даже новобранцу.
Обедали без аппетита. В мозгу все время сверлила мысль о предстоящем бое.
Вдруг с той стороны, куда ушел полк, сначала тихо, а потом отчетливо стал слышен топот копыт одиночного всадника. Все насторожились. Всадник широкой рысью приближался к нам. Бойцы как-то сразу притихли и навострили ушки. Я вышел навстречу всаднику. Им оказался связной штаба нашего полка. Поприветствовав меня, он спросил начальника заслона. Я сказал, что я его заместитель и поведу его к начальнику заслона.
- С чем прибыл? - спросил я его по пути достаточно тихо.
- Сниматься! - так же тихо ответил он. Его ответ был как отмена смертного приговора. Гора с плеч, могильный камень с души.
"Ну, гады, теперь только оторваться от вас, выйти из соприкосновения с вами, и мы спасены!" - подумал я, направляясь со связным к комэску.
Узнав приятную новость, комэска сразу стал готовить эскадрон к отходу.
Командир полка отзывал заслон по двум причинам. Первая - заслон выполнил свою задачу, полк благополучно оторвался от противника. Вторая - необходима была наша помощь для прорыва окружения.
Я предложил свой план отхода заслона: я с орудиями отхожу на расстояние 400-500 метров не доходя до коноводов эскадрона, и огнем своих орудий прикрываю их отход в пешем строю. Как только эскадрон поравняется с орудиями, я отхожу в район коноводов (на опушку леса) и оттуда снова огнем прикрываю отход эскадрона.
Комэска одобрил мой план и мы принялись за его исполнение. Ведя огонь, мы "перекатами" подошли к месту размещения коноводов. В одно мгновение конники были в седлах, пулеметы - на тачанках, и эскадрон вытянулся в боевую колонну.
Связной доложил, что дорога заминирована, а через небольшие интервалы были сделаны завалы из крупных деревьев.
Для конников эти препятствия не составляли труда преодолеть, не так трудно было пройти лесом тачанкам и бричкам с минометами. Сложнее было артиллерийским упряжкам. При поворотах между деревьями постромки передней пары цеплялись за ветки и препятствовали продвижению коренной пары лошадей. Да и передок с орудием не приспособлен выписывать замысловатые вензеля между часто растущими деревьями. Орудия стали отставать от колонны. Такой порядок меня не устраивал, тем более что фрицы в любой момент могли сесть мне на хвост. Я потребовал от комэска поставить за мной тачанку и не менее одного сабельного взвода, что и было сделано. Конники помогали расчетам моих орудий преодолевать узкие места лесного бездорожья на всем пути до основных сил полка.
В полку нас не ждали, считали погибшими, да им было и не до нас, они вели бой, пробивая кольцо окружения. На нас смотрели как на людей с того света.
С марша и мы тоже вступили в бой, но это был уже обычный бой, кругом были свои, и мы дрались не одни, а в составе всего полка. А на миру - и смерть красна.
Эпизод 2 - Дуэль с танками. Бои в Восточной Пруссии.
Наш 24-ый гвардейский кавполк в составе 5-ой гвардейской кавдивизии обходным маневром 20 января 1945 года углубился в тыл противника и 21 января перешел южную границу Восточной Пруссии в районе Браухвальде.
Пройдя без выстрела еще километров восемь, путь ГПЗ преградили крупные силы противника, укрепившиеся в большом населенном пункте. Завязался бой. В бой включился и головной отряд (усиленный эскадрон).
Противник силами до двух батальонов с танками оказывал сильное сопротивление.
Населенный пункт находился на возвышенности. Я с орудием под прикрытием темноты остановился на дороге. Для уточнения обстановки был послан связной к командиру эскадрона. Шоссе, на котором остановилось орудие, круто спускалось вниз, а затем поднималось на возвышенность у самых крайних домов населенного пункта.
Головной отряд вел наступление. В процессе боя загорелось несколько зданий, которые своим огнем осветили остальные постройки. На противоположную от нас окраину, освещенную пожаром, выползли три танка.
Мы в темноте. По данным командира эскадрона, переданным мне связным, головной отряд захватил больше половины населенного пункта. Засады можно было не опасаться. Принимаю решение - уничтожить хорошо освещенные танки противника, развернуть орудие прямо здесь, на шоссе, так ккболее подходящей огневой позиции не подобрать.
Расчет в основном состоял из нового пополнения и еще не имел дела с танками, хотя на учениях стрелял неплохо.
Танки были как на ладони на расстоянии 500-600 метров, хорошо освещены, в то время как наше орудие было в темноте. С первого выстрела мы подбили головной танк. Но не успели мы произвести второй выстрел по замыкающему танку, как наше орудие осветило светом как-то сразу вспыхнувшего ближайшего к нам дома. Незамедлительно последовал ответный огонь танков.
Надо было срочно менять огневую позицию. При первом разрыве снаряда слева от орудия расчет без команды покинул орудие и отошел в укрытие - в кювет. Командую: "Расчет к орудию!" Нужны были секунды, для того, чтобы свести станины и столкнуть орудие вниз, под уклон шоссе в безопасную "мертвую" зону. Но расчет, еще не обстрелянный в танковых боях, медлил. И только когда я сам подбежал к орудию, ухватился за станину, и повторил команду с добавлением крепкого русского словца, расчет подбежал к орудию и начал сводить станины. Как ни странно, но такие не предусмотренные уставом слова в трудный момент действовали безотказно.
Я отошел к кювету, подал команду "Поднять хобот!.". и протянул правую руку в направлении, куда надо было скатить орудие. Но время было упущено. Не успел расчет выполнить команду, как очередным снарядом орудие было выведено из строя. Три бойца расчета получили ранения. Осколком снаряда был ранен и я, в кисть правой руки.
Подбежавшие санинструкторы начали перевязку и эвакуацию раненых в тыл. Я пытался сам индивидуальным пакетом сделать себе перевязку, но левой рукой это не получалось. Из-за мороза кровь было трудно остановить, да и рука, сильно замерзнув, сильно болела. Мне помогли. Только после второго индивидуального пакета кровь перестала сочиться, а несколько глотков из фляги замкомполка по политчасти согрели меня лучше всякой грелки.
Впоследствии, анализируя этот бой, еще раз убеждался я в том, насколько опыт и стойкость расчета обеспечивают четкое выполнение боевой задачи без потерь. Если бы расчет состоял из "старичков", орудие без суеты было бы выведено из опасной зоны.
В последующих боях уцелевшие бойцы расчета уже не поддавались минутной слабости, четко и стойко выполняли свои обязанности при дуэлях с танками.
Сражения с танками противника у нас, за редким исключением, проходили неожиданно, скоротечно, во встречных боях, когда нет времени для выбора и оборудования огневых позиций, и огонь приходится вести с ходу.
И тут - кто кого. Происходит своеобразная дуэль с танками, но право на первый выстрел все же за нами. Но если ты его (танк) не уничтожил, то он не промахнется, и уничтожит тебя и твое орудие. Этого нельзя отнять у немецких танкистов - стрелять они умели. У нас были и другие преимущества:
• мы защищали свою землю, они вели захватническую войну.
• Мы твердо стояли на земле, они были в железной коробке, начиненной взрывчаткой и горючей смесью.
• Нас было трудно заметить, они были на виду.
Эпизод 3. Последний бой в Германии
В конце апреля наш корпус, форсировав реку Одер, вышел на оперативный простор и стремительно продвигался севернее Берлина к реке Эльбе.
Отдельные боевые заслоны и небольшие гарнизоны противника сметались в скоротечных боях силами головных отрядов. Сталкиваясь с крупными соединениями противника, наши части обходили их, оставляя в своем тылу, и продолжали продвижение вглубь Германии.
Несмотря на небольшие потери, во взводе чувствовалась нехватка личного состава, особенно в расчетах орудий. На одном из привалов, во время обеда, когда расчет третьего орудия с аппетитом расправлялся с нехитрой стряпней нашего повара, к ним подошел молодой немецкий солдат (без оружия) и стал просить что-нибудь поесть. Ребята усадили его на ящик со снарядами, дали ему котелок каши, хлеб, ложку. Фриц (так его прозвали в расчете) со словами "данке, данке, гут" стал жадно поглощать содержимое котелка. После того, как котелок опустел, ребята предложили ему добавки, и немец справился и с добавкой. Угостив его еще и табачком, командир орудия предложил "Фрицу" остаться при орудии. После многословных объяснений на смешанном русско-немецком языке и активной жестикуляции руками немец наконец понял, что ему предлагают. Не раздумывая, "Фриц" охотно согласился.
Не поинтересовавшись его настоящим именем, все стали звать его "Фрицем". Он откликался на это имя, и охотно выполнял приказания каждого из бойцов расчета. На фронте всякое бывало...
Приблудшие солдаты не первый раз получали временный приют в наших орудийных расчетах. Но это были наши, советские солдаты, пехотинцы и конники, отставшие от своих частей, а вот немецкого солдата пришлось приютить впервые.
Я не знал, насколько это противоречило международным конвенциям о военнопленных, но так как пребывание "Фрица" в расчете было по обоюдному согласию без какого-либо принуждения с нашей стороны, я не стал препятствовать такому "содружеству". Так на пару дней "Фриц" стал внештатным членом (членом, но не бойцом) расчета, старательно помогая каждому. Вероятно, этот малый был из крестьян, так как умел обращаться с лошадьми. Шефство над ним взял один из ездовых, на бричке которого "Фриц" и устроился на время марша.
…Наступил день Первого мая. Еще не все подразделения полка пришли в движение, когда по колонне передали команду:
- Гвардии лейтенанта Якушина с одним орудием в голову колонны!
Командир полка поставил боевую задачу: второму эскадрону, усиленному противотанковым орудием и пулеметным взводом, выдвинуться в район шоссе на Виттенберге. Оседлать его и остановить продвижение военной техники противника на запад.
На опушке эскадрон занял боевые порядки. Обстановка была такая: слева, метрах в 300, немецкая батарея ведет огонь по нашим тылам. Противник нас не видит, поскольку мы зашли батарее в тыл. Впереди по шоссе, на расстоянии одного километра, движется на запад большая колонна боевой техники противника - танки, самоходки, тягачи с орудиями.
Принимаем решение: подбить одну из боевых машин и создать пробку на шоссе. Расчет орудия занял огневую позицию.
Короткая команда: "к бою!"
Лица бойцов серьезны. Даже пленный немец, которого ребята уговорили занять место в расчете, как вспомогательную силу, понимая всю серьезность момента, как-то подобрался и начал четко выполнять свои обязанности, подтаскивая ящики со снарядами к орудию.
Подаю команду: "по танку, что в середине колонны! Подкалиберным, огонь!" Снаряд трассирующий, его полет хорошо виден. Прошел чуть выше цели. Второй снаряд попадает точно в цель. Танк разворачивается на 180 градусов и замирает, создав пробку. Движение колонны остановлено. Одни машины начинают съезжать с дороги, другие пытаются развернуться на забитом машинами шоссе. Теперь нам предстояло быстро и незаметно сменить огневую позицию.
Мы понимали, что как только мы откроем огонь, немецкая батарея развернется в нашу сторону, и будет бить по нам прямой наводкой. Но произошло непредвиденное. Расчеты немецких орудий при первом выстреле разбежались в разные стороны - хоть бы один выстрел из автомата в нашу сторону сделали! Но впереди, за батареей, слева от дороги в засаде стоял немецкий "Фердинанд". Обнаружив нас по первому выстрелу, он открыл огонь.
Первый снаряд разорвался справа, метрах в десяти от орудия. Вторым снарядом "Фердинанд" накрыл орудие. Был убит командир орудия, наводчик получил небольшое ранение. От расчета остались боеспособными только наводчик и ездовые. Я тоже был ранен. Это было мое третье ранение. Наводчик 2узил меня на "Фрица", и с подоспевшими ездовыми всех нас, раненых, под прикрытием огня эскадрона отвели в безопасное место и сделали перевязку индивидуальными пакетами.
Опираясь на наводчика, я вышел к полевой дороге. По дороге к нам навстречу двигался наш полк во главе с командиром полка и штабом. За их спинами развевались полковые знамена. Одно - с Орденом Красного Знамени, полученным полком еще в годы Гражданской войны в бригаде Котовского, второе - гвардейское, полученное полком за Елецкую операцию в декабре 1941 года. Впервые за все время войны можно было видеть такую картину, когда среди бела дня командир полка со штабом и знаменами двигался к месту боя.
Наша группа выполнила боевой приказ, мы оседлали дорогу и держали ее до подхода полка.
Проезжая по дороге мимо подбитого нами танка, удостоверились, что снаряд пробил борт, и, вероятно, угодил в боевую укладку. Башня танка была на боку, орудие смотрело в землю. За подбитым танком громоздилась брошенная немецкая боевая техника - бронетранспортеры, тягачи с тяжелыми орудиями, автомашины.
Так закончился мой последний бой.
Источник:
Фрагмент из воспоминаний Якушина И. А. опубликован c любезного разрешения автора Баиром Иринчеевым
