- Родился в августе 1923 года в селе Юзефполь Савранского района Одесской области, и в нашей семье я был старшим из четырех детей. Отец был простым рабочим на маслобойке, инвалид без одной ноги, и жили мы трудно и бедно. В 1929 году наша семья переехала в город Первомайск. В 1940 году, после окончания средней школы, я, вместе со своим другом Мишей Сиротой, поступил на факультет корпусостроения Николаевского кораблестроительного института. Началась война, нам разрешили в конце июня сдать все экзамены за первый курс и отправили по колхозам на помощь в уборке урожая. Мы работали в поле, ничего толком не зная о происходящем на фронте. Немцы приближались, но о нас, студентах, просто забыли. Мимо нас шли в тыл отступающие красноармейцы и колонны призывников. Мы с Сиротой решили пристать к какой-нибудь воинской части. Подошли, молча встали в строй в своей гражданской одежде, никто нам никаких вопросов не задавал. На подходе к Таганрогу "гражданских" отправили в 4-й Запасной Украинский полк, где происходила тщательная проверка всех прибывших и распределение по командам. Распределяли следующим образом: образованных отправляли в военные училища, "западников" и имеющих родственников за границей или еще какое-нибудь "черное пятно в биографии" - налево - в строительные трудовые батальоны, а "незапятнанных и необразованных" - направо - в обычные маршевые стрелковые роты на передовую. Когда меня вызвали "на проверку", то, услышав мою биографию, особист спросил: "Родственники за границей есть?", - и я как наивный честный комсомолец ответил: "Возможно, есть, если до революции еще уехали, но у нас ни с кем из них связь не поддерживалась". Этих слов было достаточно, чтобы меня направили к стройбатовцам: товарищем особистом мне было отказано в доверии и в праве защищать свою Родину с оружием в руках. Стройбат уже должен был отправиться на окопные работы, но я пошел к комиссару запасного полка старшему политруку Ссылке и попросил его отправить меня на передовую, сказал, что хочу воевать. Комиссар Сылка меня выслушал, и сказал: "Иди к себе в роту". Я вернулся как раз к общему построению на отправку, послышалась команда ротного "Становись!", я встал в шеренгу стройбатовцев, и тут к ротному прибежал посыльный из штаба полка и стал что-то тихо ему говорить. Ротный скомандовал: "Красноармеец Хуторян, выйти из строя!". Стройбат ушел, а меня отправили в команду "образованных", которая должна была ехать в Сталинград, в танковое училище - СТУ. Но когда мы прибыли в Сталинград, то оказалось, что танков для подготовки курсантов нет, и нас перебросили в Краснодар, в местное минометное училище. Приняли на учебу фактически без экзаменов, во время войны критерии на прием в это училище были снижены. Краснодарское минометное училище должно было готовить офицерский состав для службы в ГМЧ, но за все время нахождения в училище мы "Катюш" так и не увидели, вся подготовка курсантов шла на 120-мм минометах. В мае 1942 мы получили лейтенантские звания и направления на фронт. Я в составе группы командиров из 15 человек получил предписание явиться в отдел кадров Ленинградского фронта для дальнейшего назначения. Поездами добрались до Ладоги, там нас загрузили в трюм какого-то транспорта, набили, как сельдь в бочку: в трюме можно было только стоять. Транспорт, ушедший на Ленинград перед нами, был потоплен авиацией противника, и все наше плавание через Ладогу мы с тревогой и с замиранием сердца ждали, когда налетят немецкие пикировщики... Добрались до ОК Ленфронта. Здесь нас раскидали по частям. Миша Сирота попал на 120-мм минометы, а меня направили в 38-й гвардейский минометный полк. На тот момент, поздней весной сорок второго, это была единственная часть ГМЧ на весь Ленинградский фронт.
- Командир-артиллерист, не имевший ранее никакой подготовки для войны на "Катюшах", мог сразу, прямо с корабля на бал, воевать на реактивных установках?
- Нет, требовалась определенная подготовка и время для "акклиматизации" в гвардейском минометном полку. По прибытии в штаб полка меня спросили: "Ты "Катюшу" знаешь?" - "Никак нет", - " Ничего, ... жизнь научит. Пока пойдешь командиром взвода боепитания". Но в октябре 1942 года я стал командиром огневого взвода батареи "Катюш", и вскоре был назначен командиром такой батареи. Командовал 38-м гв. МП майор Потифоров, а командирами дивизионов были капитаны Алымов и Дегтярев. В 1944 году, с марта месяца и до конца войны я был комбатом уже в 321-м гвардейском минометном полку, которым командовал майором Соколов, а замполитом полка был майор Фридман. Командиром моего дивизиона был Лебеденко, его сменил Свиридов, а заканчивал я войну с новым командиром дивизиона, майором Кретовым. Соседней батареей командовал старший лейтенант Игнатьев.
- Перечислю Вам штаты полка ГМЧ на 1941 год. В полку - 36 установок, 137 командиров (офицеров), 260 сержантов, 1017 человек рядового состава. 36 "катюш", батарея зенитных орудий - 12 зениток калибра 37-мм. 9 крупнокалиберных пулеметов ДШК, 18 ручных пулеметов. 300 грузовых и 27 специальных машин. Не часть, а прямо какая-то армада. Как выглядел такой же полк ГМЧ, воюющий с установками БМ-13 в середине 1942 года?
- Громоздкие и неоправданно раздутые штаты личного состава и вооружения были отменены. Полки "Катюш" состояли из трех дивизионов, в каждом из которых было всего по 2 батареи. Батареи имели огневой взвод - 4 реактивные установки - и взвод управления. В составе полка уже не было ни зенитчиков, ни пулеметчиков, ни стрелковой роты для прикрытия установок. Всего в обычном полку ГМЧ было примерно 400 солдат и офицеров. Личное оружие - карабины и автоматы. На батарею одна рация, все остальные рации находились в полковом взводе управления. За боепитание отвечал специальный взвод при штабе дивизиона. На батарею полагался один техник. Расчет одной "Катюши" состоял из 5-6 человек: командир установки, водитель, наводчик и подносчики-заряжающие. На батарее не было своих поваров, питание мы получали с полковой полевой кухни. Не было у нас на батарейном уровне и замполитов.
- Откуда поступали в блокадный Ленинград реактивные установки?
- Производство "Катюш" было налажено в осажденном Ленинграде на заводе имени Карла Маркса, а снаряды к "Катюшам" выпускал завод №4, имени Калинина. На машины ЗиС ставили направляющие рельсы, и установка готова. До конца 1944 года мы стреляли обычными снарядами для М-13 . Каждый снаряд весил 42,7 килограмма, имел калибр 132 мм и радиус полного поражения 50 метров... Снаряды поступали из города в полк уже начиненные порохом, но со снятыми взрывателями. В ноябре 1944 года наш полк вывели на переформировку под Москву и там мы получили новые снаряды с тангенциальными отверстиями для придачи вращения снаряду.
- Как проводилась подготовка к залпу?
- Мы прибывали в район предстоящего боя и первым делом рыли капониры для "Катюш" на основной огневой позиции. Зимой, когда мерзлая земля была твердой, как гранит, пытались выкопать на глубину, чтобы прикрыть самое важное, - не наши головы, а мотор ЗиСа. Если машина сразу после залпа не уйдет с огневой, то через минуту батарею накрывали немецкие артиллеристы... Ведь "Катюша" - это мощная, но совершенно беззащитная установка. Для подготовки залпа существовали артиллерийские баллистические таблицы, но мы ими не пользовались, нас не интересовало время полета снаряда. Максимальная дальность стрельбы была 7 километров, и точно учесть предполагаемое рассеивание снарядов было непросто. Прицел наводился по углу возвышения направляющих. Залпом руководил командир огневого взвода, поскольку командир батареи и КВУ (командир взвода управления), во время ведения огня находятся непосредственно на передовой. Подавалась команда: "Угломер такой-то, наводить по буссоли... Прицел такой-то... Готово?.. Колпачки снять!.. Готово?.. Расчеты в укрытие!", и ждешь команду комбата на открытие огня. А потом звучали следующие слова: "По фашистской сволочи...батарея...залпом... огонь!". Командир орудия во время залпа находится в кабине установки, и если один из снарядов не срывался с рельсов, то подавалась команда: "Командирам установок выключить ПУО (прибор управлением огнем)!". Иногда залп со "спарки" (два ряда направляющих по 8 снарядов в ряду), давался с замедлением, это называлось "тянуть резину", выпускать по снаряду, один за другим, 16 снарядов за 16 секунд...
- Как в блокаду обеспечивали части ГМЧ продовольствием?
- Я не помню, чтобы в 1942 году в полку был голод. Гвардейские минометные части, видимо, имели свои нормы снабжения, и солдаты получали 800 грамм хлеба на сутки и дважды в день котловое горячее питание - каши. Так что голод нас по-настоящему не задел. Даже в блокаду мы получали махорку и папиросы, и изредка, по заведенному на Ленинградском фронте обычаю, для офицеров предоставлялся отпуск на 24 часа, разрешалась поездка в Ленинград. А насчет осени и зимы сорок первого года я затрудняюсь что-либо сказать: на весь Ленфронт тогда был всего один полк ГМЧ, и как его снабжали - не знаю.
- Численность частей ГМЧ на Ленфронте росла постоянно?
- Части ГМЧ со второй половины 1942 года стали появляться как грибы после дождя, создавались новые полки с установками М-13 . Появились отдельные дивизионы М-28, стрелявшие снарядами-фугасами на 1600 метров, при этом снаряды находились в специальных ящиках, и залп производился замыканием электроцепи. Были отдельные части с установками М-30, без рам, уже, кажется, в августе 1942 года были организованы три таких дивизиона. Перед окончательным снятием блокады создали отдельную 6-ю тяжеломинометную бригаду из шести отдельных дивизионов. Так что в реактивной артиллерии Ленфронт, я думаю, в 1943 году уже недостатка не испытывал.
- Некоторые пехотинцы в своих интервью вспоминают трагические эпизоды, как по ним по ошибке ударили свои артиллеристы или "катюшники". "Дружественный огонь", как сейчас выражаются, - неизбежная часть войны... У вас в полку были такие случаи?
- У нас был случай, когда мы дали залп по своим, и произошло это во время прорыва блокады из-за несогласованности часа "Ч" между штабами. Мы произвели залп, а потом мимо нас отходит пехота, и нам машут кулаками... За стрельбу по своим "по макушке не гладили", хотя все начальники понимали, что такое произошло не по умыслу или халатности "огневиков", а по трагическому стечению обстоятельств. Разбирались с нами моментально... В Австрии, в апреле 1945 года, мы заняли позиции, перед нами лес. Получил приказ: подготовить залп на полбатареи по лесу, остановить немецкую контратаку. Дал несколько делений прицела на рассеивание. Я пошел вперед с телефонистом, а расчеты, как обычно, остались на огневых с "Катюшами". Залегли в окопчике, батарея дала залп, и один из снарядов изменил траекторию и врезался прямо в дерево, под которым я находился со связистом, и моего телефониста убило. Наш замполит дивизиона Маленко, узнав о ЧП, сразу позвонил командиру дивизиона Кретову, и тот с полковым особистом прибыл на огневые позиции батареи. А смершевец у нас в полку был человеком поганым, "любил искать жареные гвозди"... он сразу распорядился: "Установку не трогать!". Проверили все записи, прицел, приготовленные данные для стрельбы, и Кретов им говорит: "Что вы от старшего лейтенанта хотите?! Тут все правильно!"... Я позже подумал, почему снаряд упал на нас, не долетев до немцев: иногда техник молотком выравнивал погнутое оперение - стабилизаторы снаряда, и в этом, скорее всего, причина этого ЧП.
- В полки ГМЧ шел специальный отбор личного состава?
- Говорили, что в начале войны в ГМЧ отбирали "по анкетам", но с середины войны в дивизион присылали на пополнение по принципу "кого дадут", но все солдаты были с образованием. Специалистов - техников и связистов - нам присылали с Балтийского флота. Так радистом на батарею попал мой земляк из Первомайска краснофлотец Яков Ганул. На моей батарее был костяк из опытных солдат, провоевавших в ГМЧ почти всю войну. Старшина Карпов, москвич Иван Вдовин, командир огневого взвода лейтенант Кононов, водитель Коновалов, командиры установок Лебедев и Кангин и другие хорошие солдаты и прекрасные люди...
- Потери на Вашей батарее "катюш" были большими?
- У нас на "Катюшах" люди погибали редко. В этом плане мы были счастливчиками, как и артиллеристы из частей крупнокалиберной тяжелой артиллерии. Пехотинцы завидовали нам, и те, кто после госпиталей из пехоты попадали в ГМЧ, не могли нарадоваться своей удаче. У нас в основном погибали при бомбежках и артобстрелах, или были смерти, как гром среди ясного неба, когда все вокруг было тихо, и казалось, что нет никакой опасности. На моей батарее служил командир установки, армянин средних лет. Стояли в затишье в двух километрах от передовой, прилетел шальной снаряд и попал прямо в то место, где этот сержант находился. У нас было еще немало потерь не в боевой обстановке, от всевозможных ЧП, не связанных напрямую с войной. Погибали в автокатастрофах (потом на родину погибшего мы посылали письмо - "...пал смертью храбрых в бою..".). Подрывались на неснятых минах, своих и немецких... Калечились по глупости: у меня один сержант решил сделать мундштук из гранатной трубки, и запал разорвался у него в руках... После взятия Риги у нас в дивизионе произошло ЧП, каких на фронте было не счесть. Солдаты нашли склад с бочками со спиртом и напились "до чертиков". Но спирт оказался метиловым, и через какое-то время люди стали слепнуть, корчиться в муках и умирать. Командир дивизиона приказал мне собрать людей и найти ближайший санбат, но он оказался только в самой Риге. За это ЧП наш 321-й гв. МП был наказан, но дело вскоре замяли, а нас под шумок отправили "на освоение новой техники" под Москву.
- Как относиться к рассказам, что под каждой установкой М-13 был заложен в ходовую часть заряд взрывчатки, и в случае опасности захвата "Катюш" немцами командир батареи имел строгий приказ взорвать установки. За невыполнение этого приказа - расстрел по суду трибунала.
- Я никогда не видел динамита под установками. Для выполнения этого приказа у каждого командира батареи в нашем полку был ящик с толовыми шашками. Но за всю войну у нас в полку не было случая, чтобы обстоятельства вынудили нас подорвать свою "Катюшу".
- Доводилось стрелять из "Катюши" прямой наводкой?
- Да. И за этот залп я был награжден орденом Красной Звезды. Под Ригой, когда полк был на 3-м Прибалтийском Фронте, нам дали приказ: двумя установками перед атакой выскочить на высоту прямо позади позиций нашей пехоты, и дать залп прямой наводкой, без траектории, который послужит сигналом к атаке. Вывести две установки на высоту, в открытую, прямо на глазах у немцев было в какой-то степени самоубийством: они нас могли бы спокойно расстрелять из орудий или минометным огнем уже через тридцать секунд после обнаружения наших реактивных установок. Мы провели рекогносцировку на высотке, заранее вбили в землю колышки для разметки наших позиций. Выехали на это задание без экипажей, со снятыми колпачками на взрывателях. Нам приказали быть на месте за пять минут до атаки, и мы выполнили это задание, точно накрыв своим залпом немецкую линию обороны на участке прорыва.
| Интервью и лит.обработка: | Г. Койфман |
