Жидков Ростислав Иванович

Я обыкновенный, стандартный парень того времени. Любил технику и занимался в кружках: авиамодельном, радио. Тогда было так: чтобы поступить в кружок, надо было показать дневник: плохо учишься - тебя не возьмут или, если двойку получил - гуляй, пока не исправишь. В футбол играли улица на улицу. Камера была. Каждый по неделе отвечал за мяч: чинил его - это очень ответственное занятие. Кожа - ее надо шить, а если стянешь, то мяч огурцом будет, и ребята тебе морду набьют. Инвентаря не было. Продукты были. Питались нормально. Велосипед, карманные часы и сетевой приемник - вот предметы роскоши и зависти тех дней. В Туле на первом месте был велосипед.

Мужики ходили в цирк на борьбу. Цирк в Туле еще Поддубный построил. На первые два отделения мастеровые, рабочие отдавали билеты нам, мальчишкам, и мы смотрели на выступления актеров и зверей, а перед третьим отделением, в котором должна была быть борьба, мы выходили на улицу и отдавали билеты. Вот такой цикл жизни. Потом нас взяли в спортивное общество "Пищевик" в детскую футбольную команду. Одели: форма, гетры, бутсы. Играли уже на стадионе. Потом я попал в юношескую команду. У меня получалось по правому краю. Сдавали нормативы ГТО, БСО, ЮВСО (юный Ворошиловский стрелок) - это было развито.

Я кончил десятилетку в 1940 году, и в том же году вышло постановление совнаркома о том, что тех, кто окончил 10 классов или первые 3 курса института, взять в армию. Начиналось скрытое развертывание армии. У нас была альтернатива: либо первой ротой идти в армию (ускоренная подготовка офицеров запаса) или поступить в военно-учебное заведение. Я сам - туляк-оружейник и я поступил в оружейно-техническое училище. Никто нас не гнал. Надо - так надо.

Сначала война в Эфиопии, потом Финская. Нарастало ощущение надвигающейся войны. Проводились "Ворошиловские броски" - зимой 25 километров в полной выкладке (20 килограмм) на лыжах. Зачет ставился "повзводно", то есть по первому и по последнему. Последних тащили на ремнях. Это было зверство. Первый раз пошли - четверо в больнице оказались.

С января 41 года нам в училище начали менять график занятий. Матанализ, английский убрали, зато увеличили количество практических часов. С января 41-го начали ходить в патруль на железную дорогу: пошли эшелоны с войсками. Останавливались, не доезжая до станции, выводили лошадей, а мы оцепляли место. Вместо 6 лекционных часов стало 8-10. Мы почти спали сидя. В конце мая с нашей учебной роты выпустили человек 12 досрочно, присвоив звание лейтенантов. Выехали под Владимир. Там уже были лагеря, в которых были люди, призванные на сборы. Мы переподготавливали запасников. Пошли тогда АВС, СВТ, пулеметы СГ и ротные 50-миллиметровые минометы. СВТ- очень нежная. Там шток: чуть песок попал - его заедало. Нежные. Когда мы отступали, каждый старался их выкинуть и на мосинку поменять. Те, кто снайперил с оптикой, те ее держали, а так - нет. "Максим" - сложный пулемет. У него лента матерчатая: отсыреет - перекашивается. Тяжелый был, но безотказный. ДШК - хороший, безотказный. 50-миллиметровый миномет - их на деревья все повесили: дальность небольшая, толку мало. СГ мало было. ДП - хороший пулемет. Это винтовка. У немцев пулеметы были лучше. Я из них стрелял. У меня потом в машине и немецкая снайперская винтовка лежала - хорошая вещь. Но мы из нее больше по уткам стреляли. Один раз прибил двух, а они нырковые, их и есть нельзя. Зря загубил. Оптика там стояла отличная. Немецкие бинокли были отличные. А наши перед войной выпустили, а там в устройстве подгонки окуляров использовали силумин - ломался в две секунды. Радиостанции у них были лучше. Наши 6-ПК… Я же сам радиолюбитель был! Открываешь ее, а там все на соплях! Даже блоки не смонтированы! Ой-ей-ей! Вот РБ и РБМ - это нормальные станции, 15-20 километров берет. Мы же с нуля войну начали… Как мы выскочили, я не знаю… Если бы дикие усилия не применили после Финской - конец нам!

Те дивизии, что под Владимиром формировались, были крепкие, хорошо вооруженные. Когда объявили войну нас погрузили в эшелон и мы поползли на фронт. С песнями через Москву. Встречали нас с криками "Ура! Через 2 недели в Берлине будем!" Только выехали за Москву - начали попадаться разбитые платформы, беженцы, эшелоны с ранеными. Петь мы перестали - насторожились. А потом за Ржевом нас высадили, и мы вошли в лес. Там рядом кавалерийский полк стоял. Первый налет Ю-87х. Я не помню, как я влез в поленицу, которая там стояла. Долбили нас минут 20. Волнами. Вылез - гарь, дым. Особенно тяжело было смотреть на бьющихся лошадей. Вот так началась моя встреча с войной.

Дело уже под Смоленском было. Июль месяц. Командир нашего 922-го полка 250-й дивизии 30-й армии Кузнецов собрал сводный пулеметный взвод 6-7 пулеметов. Все ж на конной тяге! Я училище заканчивал, так нас учили устройству и управлению тягача СТЗ-5. Они скоростные, но центр тяжести высоко и они кувыркались. А на фронте - только лошади.

Первые недели четыре как в тумане - ничего не помню. Потом меня вызывает Кузнецов: "Ты знаешь сорокапятки?" - "Да". - "Вот тебе батарея - иди, принимай: комбата убило". Встречает меня старшина. Мне еще и 20 нет, а ему за 30, с усами. Подводит коня. Дончак, танцует. Ой! Я же не кавалерист. Я люблю животных, и они меня, но... Тут он посмотрел на меня: "Да-а-а… Ты комбат це не конник". - "Нет…" Очень ему не понравилось, но он достал мне подрессоренный тарантасик. Сена бросили - хорошо. Лошадку мне привели маленького роста, смирную. Она была контужена и когда слышала звук самолетов, начинала дрожать и шерстка дыбом становилась. Взгромоздился я на нее в седло. Три дня проскакал. Сошел - ходить не могу. Солдаты хихикают: они конники, а командир-мальчишка и ездить не умеет. Презрение. Потом отходили за Смоленск. Бомбили нас непрерывно - только к ночи передышка. Танки нас, как собак, гоняли. Все разбегутся. Потом слышат стук кухни - смотришь, собираются. Вышли к городу Белому. Там были тяжелые бои. Под Белым нас трое суток бомбили без перерыва. Представляешь, какое месиво там было? Осталось два орудия. Я стрелял. Машину сожгли. Стреляли по бронетранспортеру… Черт его знает, по-моему, он загорелся. Бедлам. Стрельнул, передки к орудию - и дальше. Один раз по танкам стреляли, но никого не подожгли.

Вот там меня застала телеграмма с приказом откомандировать меня в Москву. Как в этой каше меня нашли? Не знаю. Собрались нас трое все с технических училищ. Приехали в Москву и нас направили на формирование частей "Катюш". Меня назначили в опергруппу Брянского фронта. Опергруппа - это как штаб при фронте, при котором формируются части. Когда Гудериан прорвался, мы покатились на Восток - мимо Орла, Мценска. Случалось так, что впереди идет немецкая колонна и сзади, а мы машину скорой помощи подобрали и ехали посередине. Там все перемешалось. Не заметили они нас, потому что сами ехали на всем, что двигалось, в том числе и на наших машинах.

- В 41-м было ли ощущение, что победим, несмотря ни на что?

- Бежали мы на рысях… Под Смоленском у них в воскресенье выходной был. Это потом уж мы научили их "родину любить". Трудно было. Но что немцы могут победить - такой мысли не было. Кто постарше, те, может быть, и подумывали, а мы, молодежь - нет. А когти рвали - будь уверен.

Там такой еще случай был. В одном месте ранило одного командира. Его принесли в крайнюю хату. Попросили: "Подержите, ночью заберем". А сами отошли в лес в километре или полутора. Смотрим, идут немцы. Хозяйка из избы выбежала - и к ним. Во сука какая! Немцы вытащили раненого, которого мы оставили, и расстреляли. Дождались темноты. Командир вызвал добровольцев, я просился, но он меня не пустил. Собралось их пять человек. Блядь, всех перестреляли и избу сожгли! Я бы и сейчас их пристрелил! Просто не попал я в эту группу!

Еще помню, как нас прижали к Черной переправе или "Переправе смерти", как ее называли. Это от Смоленска к Брянску. Там речка жалкая какая-то, заболоченная. В ней вода была буро-красная от крови…

Проскочили Тулу, Москву и погнали в Горький. Здесь из нас сформировали впоследствии 10-й Гвардейский Кенигсбергский ордена Богдана Хмельницкого дивизион. Дали нам 4 или 5 машин ЗиС-6 с установками М-8, командиром назначили генерала Дегтярева. Меня назначили старшим арттехником. И поехали назад. Это был Октябрь. В Москву приехали 6-8 числа. Матчасть учили на ходу. В конце октября нас выдвинули на Волоколамское шоссе. Там в обороне были, потихонечку кувыркались. Потом 4 декабря. Боюсь на день-два соврать. Командира вызвали в Кремль, мы снялись с позиций и всю ночь гнали, и приехали на юг в Михайлов под Рязанью. Нас подчинили 10-й армии. На всю армию мы были одни. Нас уже доукомплектовали до штатных восьми машин. Две батареи. Машины были с Воронежского завода. Направляющие сделаны из дюрали. Мы их "флейтами" называли, по 36 штук на машину. Вот там первый залп дали. Пошли вперед - очень трудно. ЗиС-6 - только задние ведущие. Людей запрягали, тащили их через снег. Немец остановил нас под Сухиничами.

Раз приехал я в Москву и тут, первый раз в своей жизни, я украл. Я был в "доме номер два", где размещалось управление артиллерией. Тут же располагались интенданты и управление тыла. Нас к этому времени не переодели в зимнее, а мороз был лютый. Зашел в столовую, и так мне обидно стало: я в тонкой шинели, пилотка, елки-палки! Сам маленький, а тут все в полушубках! Я шинельку повесил, пообедал, оделся в полушубок, шапку - и бегом к машине и в часть. Дрожал, как кролик, пока километров на 20 не отъехали. На войне я так не трясся. Там сначала дня два кланяешься каждому взрыву, потом избирательно - знаешь, что не твой. Приехал - полушубок мне велик. Я рассказал, что и как. Вскоре и нам стали выдавать. Водку выдавали, но никто не напивался. Не хватало витаминов: офицерам и наводчикам давали жидкие витамины, потому что начала появляться куриная слепота, а солдатам врачи делали хвойный отвар. Темно-зеленый, густой, противный. Вот стоит фельдшер на кухне: пока 100 грамм этого отвара не выпьешь - еды не будет. Солдаты у нас отобраны были - во! Золото! Мужик давится, но выпивает - получай 100 грамм и еду...

Слушай! На Западном фронте верблюдов прислали! Итить твою мать! Я не знаю, в какой они дивизии были?! Смотрю - идут! Мы рот разинули. Все экспериментировали... Под Сухиничами, в начале 42-го или в конце 41-го, я видел атаку аэросаней. Штук шесть их выскочило. Первый раз они что-то сделали, чесанули немцев. Отошли. А второй раз немцы тросики в снегу натянули: перекувырнулся - и конец. Прямо у нас на глазах… Наш народ православный ни хрена себя не жалел. Заставляли? Комиссары и энкаведешники?! Да брось ты! Да, если кто побежит - я сам пристрелю! Я комбат! У нас в дивизионе 250 человек по штату, один контрразведчик и два комиссара. Кого они могут заставить?

- Со снарядами были проблемы?

- Конечно. Жесткий режим экономии. Должен оставаться запас в два залпа. Вот когда Курская началась, и у нас уже были М-13, там снарядов было вдоволь.

- Потери были?

- Были. Самые большие потери были под Кенигсбергом. Там полдивизиона погибло. В рейд пошли. Нас там как зажали! Там что произошло. Мы прорвались и шли с 89-й бригадой. Фланг-то открыт. Нас отсекли, и мы попали. Опустили передки и отстреливались прямой наводкой. Под утро прислали штук 10 Т-34, но поздно. Я орден Красного Знамени за этот бой получил.

У меня был замполит Иван Пирожков. До войны он был преподаватель из Рязани. Настоящий мужик. Сидели в ночь как раз перед этими событиями. У него часы были серебряные. Он говорит: "Слушай, Ростислав, когда меня убьют, отправь все это жене". Я говорю: "Как так?! Мы же всю войну вместе!" А уже конец войны, тяжело… И вот ночью нас прижали танки, что прорывались к своим. Раненых человек 8 набилось в санитарную машину. Надо было проскочить. Он говорит: "Я поеду через пригорок и в медсанбат". Только они поднялись - вышел танк и расстрелял машину. Там на горе их и похоронили.

Самое тягостное впечатление у меня осталось от эпизода, случившегося весной 42-го. У нас был начальник штаба, Женя Преображенский, выходец из аристократии. Красивый парень, высокий. Он отличался от всех нас. Какая-то в нем породистость была. Я помню, еще снег кое-где лежал. Его ранило. Мы его вытащили, посадили к березке. Он сидит. Очнулся. Врач сказал: "Не надо вести, не поможет". Открыл глаза и говорит: "А знаете, ребята, я ведь ни одной девочки за всю жизнь не поцеловал", - и умер. Под березкой этой мы его и похоронили.

В 41 году потери тоже были. Дальность-то у М-8 - 4700 метров. Значит, подтягивали близко к переднему краю. Конечно, закапывались. Делали запасные позиции. Например, весной по дорогам было запрещено ездить, а нам разрешалось. Мы как сумасшедшие мчались за 25-30 километров. Фронт был редкий, только к лету 42-го он стал насыщаться. Попадало и от артиллерии, и от авиации. В основном авиация. В летней кампании под Брянском - я уже командиром батареи был - за нами немцы просто гонялись. "Рама" как нас засечет, так над нами и ползает. Это значит - каждые тридцать минут бомбежка. Спаслись - врассыпную. На дивизион давался зенитный взвод. В нем должно было быть 2 орудия 37 мм и 2 ДШК. ДШК были, а пушек не было. А что эти пулеметы могли сделать? В основном спасали лопаты. Солдаты были хорошие, все понимали. Если они видели, что мы их стараемся беречь, то и они тебя берегут. По уму позицию выберешь - он жив будет. Я не говорю, что я был какой-то хороший. Нормальный офицер. Отношения были очень хорошие.

- Стреляли и сразу уезжали?

- Не обязательно - чепуха это. Вот когда были в 10-й армии, так командующий сказал: стрельнете - и на другой фланг, а это 80 километров! В 42 году появились кочующие установки. Огневые оттянуты в тыл километра на 4. Выбирали какую-нибудь цель. Подъезжали ночью вплоть до нейтральной полосы, шарахнули - и ходу! За кочевку давали дополнительно 150 грамм спирта. Всего 250 грамм! Этим пользовались начпроды. Напишут в ведомости: "На кочевку выезжало 40 человек", а я с собой всего человек 12 брал. Прикрытие пехотное, конечно, было. Ну, и половинку маржи - нам, конечно. Так что у нашего старшины (хороший мужик из Нижнего, мы его звали Тыща, потому что он произносил не "тысяча", а "тыща") всегда было 2 фляжки запаса. Если кого ранит или что… Вот один раз мы с этим кочующим здорово стрельнули. Потом уже нам донесли, что мы у немцев публичный дом в лесу разнесли. Так рады были. Всем солдатам медали дали. (Байка, про "Катюши", накрывшие публичный дом, видимо, была довольно распространенной на фронте. Она встречается и в воспоминаниях Ю.И.Корякина (связист), воевавшего на Карельском фронте - А.Д.)

Я командовал второй батареей, а первой - Саша Воронин, хороший парень, высокий, интеллигентный. Хотел с кочующим выехать. Он зашел ко мне, а я отдыхал. У меня был спирт. "Сашка, выпьешь на дорожку?" - "Давай". Зима была. Летом водку не давали. Только с 1 сентября или октября. После этого он выпил кружку воды, и его развезло. А он же стрелять едет! Я сел за него и его с собой взял. Приехали, отстрелялись. По нам стреляли. Получили несколько пробоин. Он даже не очнулся. Утром приходит "кум": "Ростислав, говорят Сашка вчера чего-то там…" - "Чего? Не знаю…" Все обошлось.

Вот что я тебе расскажу! Расскажу, как комиссары кончились. Был это 42 год. Я уже был старший лейтенант и командовал батареей. Молоточки воентехника первого ранга с меня сняли. Комиссаром у меня был Андрей Павлович Гусак. Здоровый, высокий. По возрасту в два раза старше меня был. Мы, конечно, с ним в одном блиндаже были. Пошел он куда-то, приходит и говорит:

- Хер я на тебя положил!

- Ты чего?!

- Вот ты сидишь тут, таблицы рисуешь. - А я, действительно, сидел, заполнял таблицы данных для стрельб, вносил поправки на температуру, ветер. Например, чем выше температура, тем выше дальность. Исходные таблицы для стрельб делались при +15. Поправку надо было считать, но графики были. Какая-никакая, а математика. Он должен был карточку подписывать.

- Во тебе! Считай там свои угломеры, косинусы-синусы! Плевал я на тебя!

- Ты что, Андрей Палыч, пьяный напился?!

- А я теперь не комиссар!

Вот так отменили комиссаров и ввели институт замполитов. Он был доволен. Отчаянно доволен. Пирожков - был комиссаром другой батареи, - тот письмо написал Сталину: "Товарищ Сталин, отмена института комиссаров отрицательно скажется на боеспособности армии". Почему? Мой-то был из учителей, тот - политвоспитателем в лагерях. Потом его ко мне перевели. Мы с Андреем Павловичем хорошо ладили. Бомбежек он не выносил, потому что был контужен при бомбежке. Минометный обстрел, артиллерийский - нормально. Как только звук самолета - невменяем. В управление батареей он не влезал - это только дураки делали. Комиссары и замполиты были по возрасту старше. Ну что мне - 19-20 лет?! Какой у меня жизненный опыт?! Мало.

Я на НП был. Звонок: "Комбат, ЧП". - "Что такое!?" - "Приезжай". От огневой до НП километра два. Доехал до позиции. Оказалось, что связист Дюкин украл у солдата пайку хлеба. Вызвал я его. В блиндаже я, комиссар Пирожков и ординарец. Я его распекать: "Нельзя!.. Как можно!.".. Комиссар: "Дай, я поговорю". - "Хорошо". Спрашивает: "Брал?" - "Нет, товарищ комиссар!" Тот ему как даст в ухо - Дюкин этот кувырком: "Ты чего лежишь? Часовой может подумать, что товарищ комиссар тебя бьет". И еще раз ему. Для меня это было неожиданно. Говорит: "Ну, урка сопливый. Если еще что-нибудь... Ты веришь - я тебя лично на суку повешу!" - "Так точно товарищ комиссар!" Потом он мне говорит: "Что ты с ним? У меня таких 9000 было! Что ты нервы себе портишь!" Мы имели право списывать раз в две недели солдат. Его и отправили, но, чтобы его не убили, все это время держали под арестом.

- Какие преимущества и недостатки установок М-8 и М-13 Вы могли бы описать?

- Когда нас ввели в состав Первого ТК, нас одели с иголочки. Машины были только "Шевроле" и "Студебеккеры". Сделали смешанный дивизион: одна батарея М-8, другая М-13. У нас уже были М-8 по 48 штук. Стояла установка на "Студебеккере". В батарее было 4 боевые машины, восемь машин с боеприпасами и машина управления. У меня был "Виллис". Установка поворачивалась на 270 градусов. Ну а теперь представь, что 4 орудия за несколько секунд выпускают 172 снаряда?! В Жиздринской операции мы хорошо видели, каково это. Со мной был радист, два разведчика, ну, человек 5-6. Мы зашли в тыл немцам и навели наших. Дивизион влепил по пехоте, которая только в рощу вошла, из старых - по 36 снарядов - установок. В общем, там тихо стало…

А у М-13 дальность побольше при +15 - 8470 метров. Под конец войны пошли для М-13 снаряды УК, у них дальность 7900. У них сопла косо поставлены, что придавало ей вращение и рассеивание уменьшалось раза в два.

- У вас был взвод управления?

- Взвод управления был в дивизионе. У нас было только отделение. Считалось, что отдельными батареями стрелять не имеет смысля: плотность огня невысокая, рассеивание значительное, так что чаще стреляли всем дивизионом. Машины ставили в линию или побатарейно.

- Бывало, что ракета вообще не туда летела?

- Бывало. Стабилизатор оторвется, и уходит. Крепили-то их точечной сваркой

- По своим попадали?

- Были случаи. У нас соседний дивизион стрельнул и частично попал по своим. Набили порядочно. Фронт был стабильный. Начальства понаехало! Генерал Нейловский приехал (он Героя получил еще в Финскую, командуя 203мм орудиями особой мощности), промерили все разрывы. Он просчитал и доказал, что точку, которую дал командиру дивизиона командующий артиллерии, была неправильная и не учитывала рассеивания снарядов. Вообще, обычно метров 200-300 прибавишь на всякий случай. Вот почему на картах и карточках стояли подписи.

С ЭРСов стреляли по танкам. На моей было правило: подбили танк - рисовали ромбики. За каждый подбитый танк расчетам давали по 2000 рублей. 500 - командиру, 500 - наводчику. Остальные - в расчет. Рассчитывались всегда Мы за войну 8 танков подбили.

- На каких шасси стояли установки?

- Сначала были ЗиСы. В конце 42-го, когда они поломались, нам дали "Шевроле". Это было несчастье. У них рамы ломались от перегрузки. "Студебеккеры" у нас появились, когда нас ввели в состав 1-го ТК. Они еще с лебедками были. От танков не отставали и для расчета просторно.

- Как вы отбирали водителей?

- Водителей нам на отбор прислали. Сначала с Москвы - все первого класса. Мы уже умные были: нахрен нам первый класс? С МТС, с деревни - давай к нам. Они же привыкли по грязи, по снегу и ремонт в полевых условиях, а городские что? - они привыкли к дорогам да мастерским. Шофера молодцы были.

- От шофера много зависит?

- Жизнь. С огневой надо быстро уйти, например. А вдруг он забуксовал - все, будь здоров.

- Приходилось подрывать машины?

- Да. В первую зиму, в начале 42-го. Перед Брянском. Как получилось. В прорыв мы вошли. Снегом все занесло. А потом пришлось отходить. Машину вытащить не можем. Вот мы подорвали две, по существу, исправные машины. Ох, нас таскали!
Как подрывали? Солдаты держали кресало и кусочек напильника. Спички давали командирам орудий. Тут меня вызывают: "Получай презервативы!" Я говорю: "Зачем?" - "Приказ!" Вот спички в два презерватива и в карман. Тол закладывали примерно 42 килограмма. Страшно? Да нет! Толом мы печки топили. Там же детонатора нет.

- Бензин всегда был?

- Самый отчаянный период был в первую зиму с питанием. Когда отошли от Москвы. Наших самолетов не было, а у них к каждой деревне прикреплены были по паре самолетов. Они отсекли весь транспорт. На базах все было, но это 25 километров.

- Случались ли взрывы ракет на старте?

- Это было на М-8. Когда заряжали - не обесточили линию. Снаряд надвинули на контакт. Она как пошла, и струей одного убило. Были и взрывы. К Курской битве нам прислали тяжелые снаряды к установке М-13 с индексом ТС-14 или ТС-15, не помню. С ними прислали маховички и запретили стрелять из кабин. У них были ограничения. При температуре выше 24 градусов не рекомендовалось ими стрелять. Заряжали их только 8 штук. С ними была беда. Бывали взрывы на пакетах. В соседней батарее разнесло направляющие. Мы уж и сверху брезентом накрывали и водой поливали. Под Курском беспрерывно стреляли.

В Орловской операции мы были при 11-й гвардейской армии, потом 61-й армии, потом еще где-то.

Во был случай! Там получилось так, что 2 часа в говне по шейку сидели. Было делов… Это еще в 10-й армии, летом 42-го. Пошли на НП с начальником разведки Мишкой Тищенко. Осталось до высотки метров сто. Как начал он лепить с миномета! Видим - какая-то выемка в низинке. Мы туда прыгнули - и по шею в дерьме. Это была уборная! Скворечник сгорел. Вот в этом говне мы часа полтора или два стояли. Вылезли. Ну, ты представляешь?! Приперлись обратно. Все скинули. Старшине приказали баню топить. Мылись-мылись - все кажется, что от нас несет. Чуть ли не в кровь себя истерли. Долго после этого командир дивизиона майор Пельмиров Василий Павлович, коми, вызовет нас, заходим в блиндаж, он носом поведет: "Ординарец, открой дверь, а то что-то говном несет". Знаешь, как издевались?! Пока чего-то еще не случилось…

- Кто выбирал цели для "Катюш"?

- Давали цели сверху. Но когда в обороне, все командиры - на пехотных полковых НП. Рядом радиостанция и телефон. Чуть что - могли вызвать огонь. Ночью в преферанс играли.

Основная задача - это поддержка пехоты, укрепленные сооружения. Начальник оперативной группы Брянского фронта был генерал Нестеренко, сильный мужик. Он первый применил массированную подготовку РСами. Дадут команду - и за 70 км, через 2 часа мы на месте, отстрелялись и ушли. Представь себе, 6 полков сразу стреляет? Сначала традиция была такая, что артподготовка кончалась залпом. Потом, чтобы немцы не догадались, стали чередовать. Фронт километров 70, 3-4 позиции и между ними курсировали. Это уже тыл, там только банно-прачечные отряды, да медсанбаты были.

- Как относились к немцам?

- Когда они в плен сдавались, им главное было пройти первую полосу - километров 5. Потом мародеры могли часы снять, а в первой полосе могли и пристрелить под горячую руку. Под Полоцком поймали немку-связистку. Обычно, когда поймают пленного - пуговицы со штанов срезают: куда он побежит, когда руками штаны держать надо? Вот и ей срезали. Ее пугнут, она руками голову закроет - штаны упадут. Все: "Га-га-га". Потом опять. Не насиловали, нет.

Когда Кенигсберг расстреливали, там у меня был стол из черного дерева и кресло. Шампанское из поместьев. Это дня два было, пока нас не прижали. Там был страшный случай: трофеев было много, и в соседнем гаубичном полку все перепились, а тут немцы… Вырезали всех. Немцы воевать умеют. Стойкие солдаты. Своих всегда хоронили Зимой 41-го начали наступать. Помню, стреляли, стреляли по Позднеево. Сколько залпов дали! Пошли вперед - ни одного трупа! Знаешь, какое неприятное чувство?! Конечно, не только мы стреляли, но и артиллерия. Потом бегут: "Комбат, смотри!" Они их в кювет сложили и присыпали.

К концу войны немец не тот стал. В 42-м привели немца. Баварец. Здоровый мужик… Переводчик пришел, еврей. Туда-сюда. Молчит. Потом раскачали. Спросили: "Почему вы евреев не любите?" Молчит. Я говорю переводчику: "Ты ему скажи, что, мол, у вас и языки похожи и культура". Ну, он и начал. Тот не выдержал: "Что! Вы считаете, что я еврей?! Стреляйте меня - я немец!" А в 45-м нет - бежит рысью, только что бы передок проскочить.

- Неуставные отношения были?

- Морду, что ли, бить? Да ты понимаешь... Был такой случай. Разрешали посылки посылать домой раз в месяц до 6 килограмм. Пашков - хороший солдат, мастер на все руки, наводчик. Я уже начштаба дивизиона был. Тут крик: "Танки! К бою!" А он от орудия бегом. Бежит с тазиком, который домой собрался посылать. Я его догнал, таз вырвал, как дал им ему по голове, и он молча побежал к орудию. На следующий день приходит смершевец: "Ростислав, говорят у тебя Пашков вчера убежал от орудия". - "Откуда ты взял!? Ты что!? Ничего не было!" Он улыбается. Солдаты за это не обижались. Но я имел право, поскольку не дрейфил и солдат берег. Больше таких случаев не было.

- Личное оружие приходилось применять?

- У меня был ТТ №Си235, даже сейчас помню. Под Полоцком я выбегаю из-за дома - передо мной немец с автоматом. Близко - метров 15. Нажимаю - осечка. Он остолбенел. Автомат у пояса. Я тоже остолбенел. Если затвор передергивать - он перепояшет с бедра. Оба трухнули. Стрелял-то я отменно, а вот пистолет, жалко, блядь, подвел. Как меня стрелять научили? Я в училище пришел. Мы не соображали. Нас построили. Старшина говорит: "Кто хочет на отстрел оружия?" На каждый выпущенный карабин или винтовку была стрелковая карточка. Нужно было сделать пять контрольных выстрелов. Я вызвался и еще человек пять. Отстреливали карабины. Целый день! Оглохли, и правое плечо превратилось в сплошной синяк. Немец? Тут уже наши подбежали и чем кончилось - не помню, может, пристрелили, или он автомат бросил. Это рассказывать долго, а все происходило в считанные секунды.

- Трофеи брали?

- Еду брали. Под конец войны я в одном замке в угодьях Геринга вырезал 2 картины. Свернул в трубку. А как попали под Кенигсбергом, так все сгорело нахрен, только знамя вынесли. В конце войны солдаты только чай просили. Перешли на подножный корм. Живности много было - поросята, коровы. Как-то раз слышу, немец орет. Оказалось, зашли к нему, а у него наши самовары, еще какое-то барахло. Ну, поросенка у него зарезали. Он вышел, начал кричать: "Русиш швайн!" и т.д. Слышу - замолк. Спрашиваю: "В чем дело?" - "А мы его, товарищ начштаба, головой в колодец запихнули". А так, чтобы расстреливали - нет. Видел я, как солдаты из соседней бригады поймали какую-то немку и насиловали стоя, а муж стоял рядом, и его на мушке держали. Это единичный случай. Массовых случаев я не видел. Народ-то у нас отходчивый.

Когда в Кенигсберг вошли, там население по помойкам шарило в поисках съестного. Они там хлебнули горя. Солдаты их кормили. В 46 году их начали вывозить. Я тогда стал нештатным комендантом города Шанттенбурга. Вот тут армия начала разлагаться. За мародерство расстреляли одного перед строем. Это был дикий случай: один друг убил другого за часы, которые тот нашел. Проституция была развита. Начались венерические болезни. Вышел приказ, чтобы без справки о том, что ты не болен, не демобилизовали.

Проститутками были немки. Они брали консервами и галетами. А польки!? В Шаркошине муж подкладывал свою жену! Там у меня был эпизод. Приходят ко мне и говорят: "Пошли комнату смеха смотреть". Приходим в дом, а это бардак. Здоровая комната, разделенная на две части перегородкой. В перегородке проделано окно, занавешенное. Ты туда голову просовываешь и видишь маленькую комнату, обитую бархатом, керосиновая лампа и патефон играет. В этот момент твою голову зажимают так, что ты ее не вытянешь. И вот занавески распахиваются, и на тебя движется здоровая голая женская жопа. Человек крутится, а вырваться не может, а она все ближе и ближе. Потом бах. Свет гаснет. Хомут распускается и все. Вот так туда водили по очереди. Но меня поставить постеснялись: я командир. Посмеялись. Немки, да… Пока их не вывезли, и насиловали и так. Я комендант Шанттенбурга. Иногда заходишь в дома. Они ложатся и ноги задирают. Елки-палки! Потом наши москвички приехали, добрые. То же самое началось.

В ГМЧ женщин не было. Одна-единственная - жена командира дивизиона, она же фельдшер.

- Вши были?

- Вши были первые два года. Мы играли во "вшанку" на 100 грамм. Лист фанеры, в центре которого рисуют круг. Достаем по вше, сажаем в центр круга, и какая первая пришла к границе, тот и выиграл. Вот она перед самой чертой… осталось только лапой переступить, а она - раз, и замерла, другая ее обогнала! Ее сразу к ногтю! А если выиграла - ее в спичечную коробку, химическим карандашом задницу пометить. Это уже супер!

Во второй половине войны, если вошь в бане нашли - перемываться заставляли. Тогда же стали использовать мыло "К". У немцев порошок был вонючий, и все равно они вшивые ходили! Когда они отступали, в их блиндаж залетишь - опять наберешься и опять выводить.

- Когда было труднее всего воевать?

- Труднее всего под конец войны, когда захотелось живым остаться.