Бульба Евгенья Кузьминична

Г.С. Расскажите о себе, своей семье, как жили, чем занимались в канун войны?

Я, Бульба (Медведева) Евгения Кузминична. Родилась 25 декабря 1915 (7 января 1916 по новому стилю) в городе Одессе. На Слободке (бедный район в Одессе). Мои родители приехали в Одессу. Папа - Кузьма Кириллович Медведев - кажется из Чернигова, мама - Марфа Евдокимовна Агапеева- точно не знаю даже откуда. В Одессе с детства они, как я знаю. В семье моей говорили по-русски. Детей у моих родителей было четверо. А откуда их родители - мои бабушки и дедушки - даже понятия не имею. Помню только одну бабушку - это 21й, 22й год, мне значит, лет 6 было - это был голод и эпидемия тифа. И бабушка помню, бегала из комнаты во двор, ложилась на заваленки, уже сильно больная и так и умерла.
Жили на Слободке. Здесь родители жили, и поженились, и я даже знаю, где свадьба у них была - на Слободке, в трактире, в подвале, недалеко от церкви. Папа, сколько помню - работал в порту грузчиком. А мама - домохозяйка. Мама нас обшивала, готовила, вела все хозяйство, огород у нас был, там, за больницей (Одесской областной больницей). Сажали овощи. Во дворе садик был. Мама всем занималась - крышу латала, лазила на горище, в потолке дырки заделывала. Я помню как с потолка куски штукатурки падали и мы миски подставляли во время дождя.
Муж мой - Бульба Павел Никодимович - плавал в торговом флоте. 2м помощником капитана. В Черноморском пароходстве. Но называлось пароходство тогда совсем иначе чем сейчас, а как точно не помню. Плавал за границу. Я помню, что с 1937го по 1940. А в 1940 его забрали в военный флот в Севастополь на переподготовку на 3 месяца. Время от времени и раньше так брали на переподготовку, но этот раз получился особый. Я не помню точно, какой это был месяц. Но не прошло еще и 3х месяцев, как его прямо оттуда, не заезжая домой, отправили в Ленинград и он написал, что вызвали и сказали, что зачисляют его в военный флот. И написал “приказ есть приказ”. В школу Кирова подводного флота. Призвали на военную службу. Кажется на один год в эту школу, что ли.
Здесь наступил 41й год. Началась война и его потом прямо из этой школы направили в Мурманск. На подводную лодку. Штурманом. Он потом был командиром корабля. И так как уехал он в 40-ом году, так вернулся в Одессу и увиделись мы с ним аж в 46м!
Значит, когда началась война я жила в Одессе на улице Гоголя, дом 6 в семье мужа. Мать мужа - Татьяна Алексеевна Борисова. Она из Тулы. А муж ее - Никодим Николаевич Бульба, из Молдавии. Из какого-то селения, Бельцы, что ли. Татьяна Алексеевна была домашняя хозяйка. Она была совершенно неграмотная. Мои родители хоть читали газеты. Никодим Николаевич был не родной отец моему мужу. Его родной отец - Борисов - погиб в 1914-м на германском фронте, когда Павлу был годик. А Никодим Николаевич служил на Черном море во флоте. На военном корабле. Потом, после революции, работал в организации которая как мне кажется называлась Эпрон, это в порту какая-то вспомогательная, хозяйственная служба была. Еще у них была дочка Нина, которая жила тоже вместе с нами и она младше меня на 4 года. Вот впятером мы в канун войны и жили - четверо взрослых и новорожденный.
Я работала до рождения сына Валерия в Пароходстве в бухгалтерии. Валерий родился в марте 1941, когда началась война ему 3 месяца исполнилось. А вот до этого времени я все время работала в пароходстве.

Г.С.: А Вы как-то готовились к войне, какие-то признаки были, что война надвигается?

К войне мы абсолютно не готовились, ничего такого не ждали. Вот мой муж - Павел - тогда был в Ленинграде, в этой школе имени Кирова. Мы с ним переписывались, слали телеграммы - телефонов же тогда не было. Он прислал мне телеграмму, что бы я приехала к нему в Ленинград. Остановились у одного его сокурсника. Тоже одессита. Я там была наверное с месяц. Это было уже в 40-ом, на 41-й, зимой. Так я ж была уже в положении! И мне он говорит - езжай уже домой! Так вот - даже в этой подводной школе ничего не говорили о войне, ничего не ждали. Так я же даже не имела никакого документа, что я жена военнослужащего, никакого пособия не получала!

Г.С.: А первый день войны Вы помните?

Помню! Солнечный день был. И вот 22го июня встали, все нормально, бабушка пошла на базар, а Валерий с Никодимом Николаевичем пошли с колясочкой в Казарменный переулок (ныне Некрасова), к Приморскому бульвару гулять, а я стирала пеленки. И вот в это время прибегает Никодим Николаевич и кричит: «Включай быстро радио, включай быстро радио!». И объявляют - началась война! Это было 12 часов дня.

Г.С.: А вот говорят, что Одессу ночью 22го июня бомбили. Вы ничего не слышали? Ночную бомбежку?

Нет, мы ничего такого не слышали. 22го. А вот 23го июня уже прилетели самолеты и бомбили. И первая бомба попала на Гоголя в 7ой номер. А мы в 6м. Напротив. Ну уже все вообще в панике, что уже началась война, все выходили во двор, за голову хватались, - что делать? Куда бежать? Это было днем, даже в первой половине дня было. Я знаю, что я с Валерием была во дворе, все соседи во дворе собрались и все думают из Одессы уезжать. Обсуждают - куда уезжать? И в это время падает бомба. Все стали разбегаться. И я с Валерием по лесенке бежать, что бы к себе в квартиру. И в парадной, на бельэтаже когда я была, падает вторая бомба, за Казарменным переулком, ближе со стороны улицы Советской Армии (сейчас возвращено старое название - Преображенская). И мы с соседями были как раз напротив двери. И дверь вырвало из петель, хорошо что не на нас, а в другую сторону, на улицу. А мы стояли все в парадной. А дверь была такая массивная, что если бы ее на нас бросило, нас бы прибило.

Г.С.: А что это бомбили - именно Вас - город - или что-то военное?

Бомбили порт. Гоголя же очень близко к порту! Когда в порт бросили, когда бросили мимо. И бомбы падали мимо и падали на нас. И после первой бомбежки мы собрались и… ну как собрались - самое главное - соску, бутылку….. и побежали на Подбельского, где 43я школа (рядом с Соборной площадью, тоже самый центр Одессы, но подальше от порта). А рядом со школой в доме жили родителей мужа хорошие приятели - Холуцкие такие. Он работал поваром, у них дочка была Муся. И мы прибежали к ним, потому что порт бомбят, Гоголя близко. Подальше от порта. Ну а здесь самолеты все равно все время летают, гудят. И мы собрались на Слободку. И вот мы пришли на Слободку и долгое время там жили в доме у моих родителей. Все покатом спали на полу, кто под столом, кто в коридоре. Но самолеты все равно пролетают. Иди знай - бросят что-нибудь или нет. Так мы с бабушкой - все спят - а мы стоим как коршуны над Валерием - только слышим - гудят - так хватаем его и бежим в сад. А там вырыли такую врое трншею и прятались там, и в погребе прятались. Но мы не все время обороны Одессы были на Слободке. Потому что когда румыны подошли уже ближе к Одессе, уже и снаряды стали падать на Слободке. И мы уже тогда удрали в город. И бомбы тоже на Слободке падали! Вот у моей старшей сестры у подруги дом разбомбили. Все уничтожили. Но, слава Богу, никто не погиб. И черт знает что там падало. Может такое быть, что из самолетов пулеметами стреляли по земле? Я думаю, что они из пулеметов стреляли, потому, что, значит, вот мой папа, вот стоит в доме у двери. Дверь приоткроет - и так слышно - цок, цок, цок, по земле. Мы думали, что это пули. Так, когда бомбили Слободку, мы убегали в город и прятались в подвале в доме на Гоголя 6. Но потом нам сказали, что дом такой видный, что если по нему будут целиться и разбомбят, что обломками всех засыплет так, что никто из подвалов не выберется и мы перестали там прятаться (а дом на Гоголя № 6 до сих пор существует и он действительно построен капитально).

Наши когда отступили два дня вообще не было никого в городе. Румыны еще не пришли, а наши ушли. Помню, папа пришел из порта и сказал: “Все, все наши ушли. Все военные эвакуировались”. Безвластие. Так грабили все, что могли. Порт. Все эти склады. Мой папа тоже бегал в порт и приносил нам сою. В торбах приносил. Мы же остались без ничего. Без продуктов и никаких запасов не было, не предвидели, что будет война. Возле нас на Гоголя был ломбард. Так разграбили этот ломбард. Тащили оттуда все.
А когда я родила сына Валерия, у меня со здоровьем было много неприятностей и одно из них, что пропало молоко. Сгорело молоко. И я не могла его кормить. И он был искусственник. Ну пока вышла из больницы, до трех месяцев, пока война не началась, также ходила на детскую кухню, брала молочко и кормила его. А значит когда вошли румыны, я ходила на Слободку за молоком. Это недалеко там от нас. Сейчас не знаю, как наша улица называется. Потом она Данилова называлась, но когда я родилась и жила она называлась Мандражиновская. Дом 5. Ну и там, через несколько кварталов, как раз где 15й трамвай проходит, был добротный дом такой, когда-то это был дом моих родственников. Ну потом его отобрали, ну потом там жили люди тоже богатые, так у них была корова. Дом был зажиточный, у них там была и прачечная, и пекарня. И вот, я туда ходила за молоком.
А уже в это время как вошли румыны, они с первых дней хватали всех евреев и …всех подряд хватали. Вот Александровский проспект (это в центре города) был в висельницах весь - они хватали и вешали.
Ну, а я значит пошла за молоком в первый раз как румыны вошли - сына кормить же надо чем-то! Проходила по Ольгиевскому спуску, потом наверх под мост, дальше через базарчик, церковь и к себе на Слободку я иду. Прохожу и смотрю - на базаре везде стоят виселицы и повешенные висят! Ну дошла я к себе - к маме, к сестрам - захожу, а они в ужасе! С мамой прямо истерика была - как я прошла, что там же хватают всех и вешают!!! Я говорю - да, я шла, видела, виселицы, а на них висят уже….
Ну в общем так вот я ходила к этим Надухиным и брала банку молока. Меняла на вещи. Вещи ей носила. Все что было у нас выносила. Еще денег не было никаких. А она такая была! Ой! Требовала хорошие вещи!
Во-первых, румыны сразу расселяли по квартирам офицеров. Солдатов нет, а офицеров расселяли. К нам тоже подселили одного офицера в квартиру. Ему потом Нина страшно нравилась, он хотел за ней ухаживать. Все это.
А Нину, между прочим, когда она ходила по улицам, часто останавливали румыны и хотели забирать, что она еврейка. Ну волосы темные были у нее, хотя она на еврейку не похожа.
Ну, а Нина как-то пошла, она ходила не один раз, носила кушать отцу Эдика но в последний раз как она носила еду ее поймали румыны. Это отдельная история.
Эдик Зисилис был одноклассник Нины и они встречались в школе и после школы. Он за ней ухаживал. Но его в конце 40-го года забрали в Красную Армию по призыву. А мать и отец его значит в Одессе. Мать его - Клара Львовна была очень хорошая портниха. А он - Яков Янкелиевич Зисилис - был очень богатый человек до революции и хозяином или может с компаньонами, а не один, гостиницы Большая Московская, на Дерибасовской улице. И вот когда началась война, она уехала в эвакуацию, а он остался. Он наверное думал, наделся, что он назад свою гостиницу получит, как советской власти не будет. А тут всех евреев начали хватать кругом, так он, так как гостинцу знал как свои 5 пальцев, где-то в ней в подсобных помещениях, или в подвале спрятался. А Нина носила значит ему еду. Не долго. Несколько раз, не больше. Нина молодая была, студентка университета, везде по городу бегала, она знала, что он остался. Решила помочь ему.
Ее выследил румынский офицер сегурандзы - полиции. Следил за ней на улице, как она ведет себя, возле гостиницы. Она остановилась на улице, видит, что за ней наблюдают, но решила все равно зайти в здание, где он прятался, а офицер за ней, и с вопросами к ней, и нашел пакет с едой. И сразу стал кричать: “кого, мол, ты здесь кормишь? Еврея? Ты и сама еврейка, сейчас мы тебя заберем” И в общем она конечно начала плакать, все это, и говорит: “идемте ко мне домой, у меня папа румын”. И они привели ее домой. Их два человека было. Румына. Офицеры сегурандзы. И Никодим Николаевич с ними долго говорил, объяснял, что это она не родственнику, не знакомому, молодая, по глупости решила помочь, что сильная большевистская пропаганда и т.п. И они видят, что он по-румынски хорошо говорит, вроде свой человек и в общем отпустили ее. А то хотели было забрать, за то, что она евреям помогает, но им пришлось конечно отдать ценные вещи - ковер и еще какие-то - по-моему шубы или что-то вроде. А этого Зисилиса схватили тоже, но позже. И куда-то его угнали, под Одессу в какое-то гетто. Потом он удрал, куда-то сбежал. Что с ним стало, я так точно и не знаю, потому что после войны Клара Львовна вернулась в Одессу, а он нет. А Эдик стал Нининым мужем.
И вообще румыны ходили по квартирам и грабили. В особенности на Слободке, когда мы были у мамы. У нее было 3 курочки в сарайчике. Пришли, забрали, куры кричат! Все что где было - подряд забирали - кусок мыла, кусок хлеба! Однажды пришли на Гоголя один офицер и солдаты - пришли и стали открывать шкафы. Они все что-то искали. Подозрительное. Партизан искали. А у меня была беличья шуба. И они за эту шубу схватились. И значит говорят, что это мол, еврейская шуба. Значит мол, у евреев поменяли или забрали. Я кричу, что это моя шуба, моя, моя! Одеваю ее на себя - что вот она моя. Ну пришел Никодим Николаевич и спас шубу.
И фотографии прятали. Они увидят фотографию и спрашивают: “где он? где он?” Искали все мужчин.
И особенно они забирали молодых девушек. Мы смотрим в окно - идут, целая куча румын во двор заходят, значит, будут делать обыски, значит облава - а у нас в комнате, была такая ниша большая. И вот мы Нину в эту нишу, ставили шкаф, закрываем, и она там сидит, стоит, пока они тут. И мы в окно смотрим когда уходят со двора - тогда она выходит.
И вот румыны стали открывать свои магазинчики. И Никодим Николаевич устроился в железно-скобяной магазин. Открыли румыны на улице Подбельского, в одном из переулочков рядом с цирком. Потом в этом здании был все время детский садик. И там он работал продавцом. Так как он знал хорошо язык, они ему доверяли. Даже моя старшая сестра со своей подругой приходили и покупали у него “из под полы” лопаты, вилы, всякое для села и потом сами продавали с прибылью. Благодаря Никодим Николаевичу нам было еще не плохо во время оккупации. Благодаря тому, что он знал румынский язык и вообще говорил всем что он румын.

Г.С.: Во время обороны Одессы сталкивалась ли лично с участниками обороны?

Нет, никого не видела. Я знаю, что всех молодых посылали на рытье окопов. А мне что - я с малым ребенком была, только родился. К нам никто не приходил. Никадим Николаевич работал в пароходстве и приносил оттуда какие-то овощи, арбузы помню.

Г.С.: Расскажите о первой встрече с оккупантами, если такая встреча запомнилась?

Да, помню. В город вошли румыны. Мы были на Слободке. Вошли к нам. Все спрашивали: “Жидан? Жидан?” Искали евреев. Но нам особо ничего не было. А вот у моей двоюродной сестры прятались дома соседи &ndsh евреи. Семья. Муж был офицер на фронте в Красной Армии, а его жена и родители, только не знаю чьи - ее или его родители. И мальчик лет двух - Ян. Так вот пришли румыны и стали этих евреев забирать. Уводить их куда-то. А моя сестра стала кричать: “Это мой внук! Это мой внук! Не трогайте, он русский”. И так этого мальчика румыны оставили, не тронули и он был с моей двоюродной сестрой всю оккупацию, а всю ту еврейскую семью забрали и что с ними стало мы не знаем. Убили наверное их. Там где мореходка ваша (Высшее Мореходное Училище) Там сделали еврейское гетто, туда всех евреев сгоняли. И что потом с этими евреями было - мы не знали. Мы боялись. Лишнего шага не сделать - румыны на улицах с винтовками. Останавливали: “ты куда?”. А с этим Янькой мой Валерий игрался, они же почти одного возраста были. А когда Одессу освободили, приехал Янькин отец с фронта и забрал его. Не знаю, каким путем он узнал где он, но в общем забрал ребенка.

Г.С.: А во время обороны пленных немцев или румын видели?

Нет, не видела

Г.С.: Так получается немцев Вы не видели?

Нет, не видела. Их вообще у нас не было. Может, какие-то части и были, но не у нас. А к концу наоборот - когда уже немцы отступали - тогда они вошли в Одессу. Тогда стало строго - они издали приказ, что бы все закрыли окна, двери, но все двери держали открытыми. Двери было запрещено закрывать. Свет, что бы свет не включали. Сидели мы дома. И что бы никто не выходил. И я помню как в один из тех дней к нам в незакрытую дверь зашел огромный немец, в серой шинели, очень грязный, с многодневной щетиной, пьяный. Он искал еду и хотел поспать. Видно из фронтовых частей. Сидел, кушал, пил и рассказывал, что у него сын погиб под Сталинградом. Начал нам фотографии сына показывать. Вот тогда мы испугались - он пьяный, у него винтовка, сейчас начнет мстить нам за сына! Но ничего, он поел и ушел. Да, в 44м это уже не те были немцы. Голодные, грязные. Шика, лоска в них уже не было.

Г.С.: Узнавали ли Вы новости с фронта во время оккупации?

Да, узнавали. Потому что подпольные приемники были. У нас были знакомые, у которых был приемник. А вообще же румыны позабирали все приемники. И все время делали облавы, обыски. Искали приемники. И кругом искали партизан. У нас была такая Люся Кругликова. Она работала в пароходстве со мной. Она жила на Слободке, туда ближе к кладбищу. У них свой дом был, подвал был. В общем - они как-то прятали приемник. И моя сестра старшая - Шура - ходила к ним. Слушала. Если не слушала, то Люся ей рассказывала, все что происходит, где наши наступают, где немцы наступают. Таким образом мы знали где, что происходит. И так приемник у них и не нашли до самого 44го года. А моя двоюродная сестра, ее муж Константин , хотя и не был коммунистом но был ярый такой, - хотя и сестра моя сестра Шура тоже ярая была, - за Советскую власть. Горло бы перегрызли бы всем! Так вот он, этот Костя, хотя и глухой был, ходил тоже везде, узнавал новости и рассказывал всем. В общем - до нас доходили слухи, узнавали все новости.

Г.С.: А как Вы зарабатывали на жизнь во время оккупации? Были ли какие-то пособия?

Какие пособия! Только благодаря Никодиму Николаевичу мы и жили! Он нас всех содержал! Ну, когда вошли румыны, они пооткрывали магазинчики, разрешили торговлю. Стали крестьяне приезжать в город на рынок, мой папа стал работать грузчиком на рынке, помогал им разгружать корзины, они давали ему какие-то овощи, какие-то продукты. После того как румыны вошли, они успокоились, жизнь стала налаживаться, все бросились в торговлю. Появилась какая-то мануфактура, откуда-то взялись все товары, французские ткани, бог весть знает - откуда все это взялось! А Никодим Николаевич, я говорила, работал в магазине. И еще ходил, по домам, кому обои поклеить, кому какой ремонт сделать и так зарабатывал на жизнь. Открылись кондитерские, рестораны. Мы с Ниной один раз, я помню, ходили в кондитерскую, которая открылась на углу Дерибасовской и Советской Армии, там где потом был ювелирный магазин “Радуга” Так там были такие восхитительные пирожные! Но у меня денег своих не было - я же ничего не получала! Маленький ребенок! Так я никуда не ходила! А Нина ходила! И в театр - Оперный Театр работал. Ее подружка, напротив жила - так ее мама работала билетером в Оперном Театре. Румыны так любили наш Оперный Театр! Так Нина чуть ли не каждый день в театр ходила. Наши девчата с румынами конечно гуляли во всю! А на Гоголя во втором номере был румынский военно-морской штаб. Так на Гоголя было очень много военных румын. Морские офицеры. У них форма такая была красивая! И потом в 15-м номере на Гоголя был тоже какой-то штаб румынский. Румын на Гоголя полно было - офицеров и солдат. Так когда в 44-м румыны эвакуировались, перед тем как немцы вошли в город, такие сцены прощанья на Гоголя под этими штабами были! Все же офицеры обзавелись тут семьями, отношениями. А немцы недели за три, или за месяц может заняли Одессу и румын всех повыгоняли.

Г.С.: А как к вам румыны относились?

Ну, если не брать первого времени, когда облавы, и всех хватали и все такое, то потом очень хорошо относились. Очень приветливо. Меня еще Татьяна Алексеевна “охраняла”. Я во двор выйду, румыны сбегутся, бабушка им кричит: (смеется) “нет-нет, не трогайте ее, у нее маленький ребенок, у нее муж на фронте”. При румынах было не плохо. Это там где немцы - там было опасно и плохо. А у нас было не плохо, при румынах.

Г.С.: А румыны никак не притесняли Вас, что у Вас муж офицер Красной Армии?

Ну. Они не знали! Мы скрывали! Не говорили что он офицер - говорили: вот наши угнали у нас всех мужчин! Фотографии попрятали.

Г.С.: А соседи не могли сдать - рассказать правду?

А что соседи - каждый за себя был, все боялись. Потом соседи были все евреи - они или поуезжали, или их позабирали всех! Особенно соседей довоенных-то и не было!

Г.С.: А что было с квартирами еврейскими?

Ну что было - русские, которые жили в квартирах хуже - заняли пустые квартиры! А потом, когда наши пришли - повыгоняли их всех обратно!

Г.С.: А вот говорят, что в Одессе было подпольное советское движение. Приходилось что-то знать об этом? Сталкиваться с подпольщиками?

Нет, никого мы не видели, но знали, что в катакомбах скрываются наши партизаны. Что они на железной дороге, везде делают диверсии. Что поезда сходили с рельс, и машины с румынами подрывали. Но все это было где-то за городом, на окраинах где-то. А в Одессе в центре было тихо, относительно.

Г.С.: Советская авиация город бомбила?

Ну, вначале немножко бомбили, когда вошли румыны. И в конце - когда румыны и немцы выходили - гнали их и бомбили.

Г.С.: А как в город вошли советские войска - освободители, ты помнишь? Вы их встречали?

Да, я помню! Это было рано утром - часов в 6 утра (Одессу освободили 10го апреля 1944)! На Гоголя мы тогда были. Вошли к нам во двор - такие бедные, такие грязные, такие голодные, такие страшные! Ноги в каких-то обмотках! Ни конечно кто что мог - повытаскивали все продукты какие были, кормили их. Вот так я помню первых. Солдатики наши. А вообще - война есть война. И при наших было опасно, и при румынах.