Я родилась в 1928 году, где-то под Новый Год, точной даты никто не знал, поэтому в свидетельстве о рождении записали 2 января. Место рождения деревня Лохино, Павловской волости Звенигородского уезда Московской губернии.
Деревня наша находилась в очень живописном месте, на берегу реки Москвы, близ Усадьбы Архангельское, стояла она там сотни лет и крестьяне тамошние всю жизнь служили владельцам этой знаменитой Усадьбы, но в 1933 году нашу деревню разобрали и перенесли на новое место, уже в Кунцевский район, возле села Одинцово.
Так как я была совсем еще маленькой девочкой про «старое» Лохино помнила совсем немного. В моей памяти отложились некоторые эпизоды, самые яркие это то, как сидели на лавочке на высоком берегу деревенские старики, как мы наблюдали за весенним ледоходом, как однажды провалилась и протяжно выла корова, взывая о помощи. Еще я помнила ухающую яму близ деревни (оз. Глухая Яма), а также рассказы отца, о том, как они по молодости пугали девок, одеваясь в белые простыни, изображая нечистую силу. Потом было переселение деревни. Все очень сильно плакали, не хотели уезжать, это было настоящей трагедией для нас. Всех нас погрузили на повозки и поехали мы на новое место. Запомнилось что? На руках у меня сидела кошка, и вот где-то по пути она взяла и вырвалась из рук. Больше мы ее не видели. Добра у нас немного было, игрушек у нас не было, был сундук большой, а так ничего у нас не было, жили мы скромно, мама не работала, а отец постоянно пропадал в колхозе. Родом он был из Лохино, родился в 1895 году. До революции у Юсуповых в Усадьбе Архангельское работал, князья держали школу для крестьянских детей, ремесленные курсы были, вот там отец и освоил сапожное дело, помню рассказывал, как они разные сапожки, туфельки чинили, красные такие красивые. И вот когда он дома бывал, то всегда сапожничал, люди из округи к нему шли за починкой, а брал он за работу как? Всегда говорил так: «Сколько дашь!». Очень он любил Пушкина, у нас была такая синенькая книга стихов и произведений его и он всегда просил меня почитать ему вслух, и вот он сидит на табуретке стучит молоточком, а я ему «Капитанскую дочку» читаю, любил он этот рассказ.
Мама моя, Прасковья Ивановна Мельникова была родом из Торжка, 1905 года рождения, происхождением из мещан. Мать ее умерла рано, они остались с отцом и сестрой старшей Еленой. Потом они каким-то образом перебрались в Москву, работали у господ в Армянском переулке. В году 1922 они познакомились с моим отцом, но при каких обстоятельствах я точно не знаю, вроде бы как раз в деревне Лохино, хозяева снимали домик летом в этой деревне и с ними находилась моя мама, там то они и познакомились. Мать у нас была не весть какой хозяйкой, поэтому бывало на весь день оставляла нас дома, а сама уходила торговать молоком в Москву, а может и в Кунцево, точно не помню. Папа был не в восторге, конечно, от этого, поэтому ругался на маму и говорил всегда: «Хлебом не корми, лишь бы из дому удрать!» А мы все это время пока мама где-то пропадала были предоставлены сами себе, я как старшая брала хозяйство на себя.
Во время войны мы держались только за счет картошки и молока, не помню, чтобы мы еще что видели на столе, конечно, время было голодное, мы все время хотели есть. Мама, как я уже говорила уходила рано утром торговать молоком и еще чем-то, а папа работал конюхом в колхозе, все остальное время он сапожничал.
 |
Я помню когда началась война всех мужиков сразу же забрали на фронт, плакали все, сколько слез было! Из мужиков в деревне остался только мой отец, Иван Кириллыч, сосед наш, и дядя Паша. Тяжело так вспоминать, начинаю сразу нервничать, когда все это рассказываю. Я помню, как начиналась такая сирена «вуууууу», это на Трехгорке шумел репродуктор, «воздушная тревога!», там же еще стояли аэростаты, так много их было, запомнилось на всю жизнь! (плачет). Страшно было. Самолеты летят, этот гул протяжный. К счастью саму деревню не задело, только однажды бомба зажигательная все же попала к соседу на крышу, но ее погасили, обошлось, но вот окрестности немцы как следует утюжили, вокруг нас же части повсюду стояли и вот там иногда загоралась техника. Бывало и самолеты падали около нас. Однажды в овраге у деревни упал немецкий самолет, мы все побежали туда, летчик погиб, потом военные оцепление сразу же организовали, а самолет быстро увезли. Очень смутно, но помню, что и диверсанта в деревне поймали, он, видимо, высматривал расположение тех частей, которые в деревне нашей базировались, но долго высматривать ему не удалось, взяли его, а что да как, я уже не помню. Вообще вокруг нас и зенитки стояли, военные нас гоняли, близко не подпускали к себе, не до нас им было.
Когда начались бомбежки Москвы, отец вырыл глубокую землянку около дома, там мы и прятались во время налетов, вода там собиралась постоянно, выкачивали ее и бревна поверх клали, но я не помню, чтобы мы в холоде там сидели, а иногда даже спали, было тепло, а папа никогда не прятался, он выходил во двор и следил за тем, чтобы не погиб скот, поэтому он выпускал корову во время бомбежки, следил за конюшней. Вот ведь какой смелый был, ничего не боялся! В овраге, где сейчас садоводческие товарищества, вот там также были вырыты бомбоубежища для населения. А весь наш лес спилили на дрова. В самый тяжелый период, уже зимой, когда стала слышна канонада, мы все равно знали, что не уйдем из деревни. Отец мой только постоянно ругался: «Хвалюшки, хвалюшки, дохвалились, просрали Россию!» да матом приговаривал. Один глаз у него был, он же на Первой Мировой его потерял, воевал, но где и как никогда не рассказывал. Никогда не курил, добродушный был, в отличие от мамы, а бабы, как его любили! Особенно во время войны это сказывалось, так за ним и бегали. Мама, конечно, ревновала и даже ходила жаловаться председателю колхоза. К сожалению, от отца ничего не осталось на память, хотя он и на фронте был и награды имел, только фотография одна, сделана была перед отправкой на фронт. Умер он в 1956 году под самый новый год, вся деревня пришла его проводить, ведь он обувку всей округе чинил, и всего его знали как первоклассного сапожника.
 |
Кстати, и в нашем доме военные тоже останавливались, расселили их по всей деревне, и у нас они расположились, а в доме тогда проживали две сестры мои родные и двоюродная сестра Зина, так за ней солдаты так уписывали, ухаживали, ей то 16 лет тогда было, особенно ухаживал военврач, даже просил нашу маму поспособствовать отношениям. Солдаты на полу спали у нас, но они как-то очень быстро ушли, дня 2-3 были. А лес было так жалко, такой хороший, весь под чистую спилили.
Во время войны нас подростков привлекали к колхозным работам по уборке урожая, а позже, после начала контрнаступления Красной Армии, я была призвана на Баковский завод резиновых изделий Одинцово-4. В период с 20 декабря 1941 по 21 апреля 1943 года трудилась на заводе за что потом была награждена медалью Ветеран Труда. Мы изготавливали части для противогазов и дымовых шашек. День победы я хорошо помню, ой, что было! Все скакали вокруг кричали, плакали, что было! Мы по такому случаю накрыли стол на улице, включили патефон.
К сожалению, нашу семью не обошла смерть, до сих пор не могу себе простить смерть нашей самой младшей сестренки Раечки, помню, как она меня встречала, когда я с работы возвращалась и всегда спрашивала: «Женя, ты мне хлебушка принесла?» Закрываю глаза и она стоит перед глазами. Не уберегла ее, я ведь с октября 1945 года в Москве стала работать, в бактериологическом институте (Московский Городской институт эпидемиологии и бактериологии в Успенском переулке), лаборанткой. Время было голодное, и вот Раечка недоедала всегда, постоянно бегала по огородам соседским, что-то искала, конечно, все это немытое, грязное, неспелое было, да что и говорить, никто ей не занимался, да и лечить некому было, заболела менингитом и вскоре умерла. Шёл, по-моему, 1948 год. На этом грустном событии история войны, можно сказать, и закончилась для нашей семьи, хотя если говорить о родственниках еще, то на фронте погиб мой двоюродный брат Сергей Макаров (1911-1943), он воевал минометчиком, командиром роты. Погиб под Витебском, а его родной брат Юра 1925 года рождения вернулся с войны, он самоходчиком воевал. В деревне Мамоново на Можайском шоссе установлена плита с фамилиями погибших односельчан нашей деревни, а также Лохинского поселка, деревни Баковки и Хутора Никанорово, там вот и Сергей на ней отмечен, правда, записан он как В.И. Макаров, это ошибка, его отец был Василий Иванович Макаров. Из нашей деревни много мужиков не вернулось, царство им небесное. Да, чуть не забыла, у сестры моей двоюродной Зины, был родной брат Минька, озорной парень был, после смерти их матери Елены Карпухиной, какое-то время дети жили у нас, но потом Минька был призван в армию, он был 1922 года и воевал с первых дней, мы долгое время о нем ничего не знали, думали, что он погиб, а он всю войну прошёл, дошёл до Берлина.
