Я родилась 6 ноября 1934-го года в Севастополе. Отец Василий Николаевич был моряком дальнего плавания, трудился судовым механиком. До 1938-го года он плавал заграницей, а затем стал работать на судостроительном и судоремонтном заводе № 201 имени Серго Орджоникидзе на буксире «Комсомолец», сначала механиком, потом после окончания судостроительного техникума стал старшим механиком. У меня есть две сестры: Лидия, 1938-го года рождения, и Галина, 1940-го года. Отец приехал в Севастополь из Карасубазара, а мама Тамара Михайловна происходила из семьи священнослужителей Муратовских. Двоюродный брат моего деда по материнской линии служил при царе действительным статским советником. Во время строительства дороги из Москвы на Камчатку он был главным врачом стройки.
Мы жили в доме № 34 по улице Советская на холме, в бывшем особняке императорской фрейлины, которая с сестрой продолжала жить в своем доме в небольшой комнатке. Папин родной брат Алексей Николаевич был секретарем комитета партии на судостроительном и судоремонтном заводе № 201 имени Серго Орджоникидзе. Все взрослые люди из нашей семьи были коммунистами. Отцу при поддержке брата дали в этом доме большую четырехкомнатную квартиру на втором этаже. В cубботу 21 июня 1941-го года мы все гуляли на Приморском бульваре, потому что Черноморский флот вернулся с учений, а для севастопольцев это был праздник. Мы все любили свой город, свой флот. Вернулись домой в ночь на 22 июня 1941-го года, около часа ночи. Было очень жарко, и мы спали на полу, покрытом линолеумом. Вдруг среди ночи что-то страшно загремело. Мы выскочили на балкон, и увидели, что в ночном небе повсюду рыскают лучи прожекторов. Тут раздался второй взрыв на улице Подгорной, куда попала донная неконтактная мина, сброшенная с немецкого самолета. Все туда побежали, к бежавшим присоединились папина сестра и мама. Мы как дети все это воспринимали с большим интересом. Когда все немного успокоилось, легли спать, заснули, уже утром услышали страшное слово: «Война!» Увидели, что из домов напротив нас куда-то бежали военные с противогазами и еще какими-то сумками. Было очень шумно, но никакой паники не было, все-таки Севастополь морской город. В полдень мы прослушали по радиорупору, стоявшему во дворе дома, выступление наркома иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова. Вся семья собралась в столовой. Война – это тяжело. Так как в семье было трое маленьких детей, то буквально на следующий день нас всех эвакуировали. Неподалеку от нашего дома располагалась 8-я школа, к ней подошли автобусы, и всех детей из многодетных семей забрали с личными вещами. Вывозили в Орлиное, где расселили у местных жителей. Вскоре прошел слух, что немцы выбросили десант, мужики с вилами и косами, прямо как в сказке, пошли в горы и кого-то поймали. В село привели трех каких-то арестованных людей. И сразу же туда приехало много военных, они стали проводить поиск. Никто не стрелял. И оттуда нас забрали в какой-то пионерский лагерь за Севастополем.
 |
Семья Нонны Васильевны Фурдак (Буркальцевой), г. Севастополь, 1937-й год |
Затем нас эвакуировали в Туапсе, куда отправили отца с буксиром. Мы с мамой, бабушкой и теткой жили в каком-то брошенном хозяевами доме, которые оставили все свои вещи. В это время начали бомбить дорогу из города. Как начиналась тревога, мы бежали через мост на речке Туапсе, потому что какие-то люди вырыли в своем огороде бомбоубежище, и мы в нем прятались. Однажды так получилось, что побежали, а младшую сестру Галю оставили в доме. Когда раздавался сигнал воздушной тревоги, она всегда кричала. Мы сидим в бомбоубежище – Галя не кричит, выяснилось, что ее оставили в кроватке. Вернулись назад, сколько перенервничали, даже трудно передать. Бомбили сильно. Хорошо помню, как однажды мы подбегали к мосту, а немецкий самолет на бреющем полете расстреливал мирных жителей впереди. И какой-то военный с нашивками на рукаве гимнастерки схватил нас за руки и потянул под мост. Кричит: «Вот вы дуры!» Моя тетка, бежавшая с нами, была еще молодой женщиной, 1925-го года рождения. И тем самым он нас спас. Когда мы вылезли, то военный показал на мост и сказал: «А теперь смотрите, что было бы с вами!» Много лежало убитых и раненых людей. Мы от страха сразу же побежали обратно в свой дом.
Потом мы вернулись в Севастополь. Мой папа на буксире «Комсомолец» куда-то перевозил каких-то овец, только после войны мы узнали, что так маскировали военно-морские грузы. Но здесь мы пробыли всего несколько дней, и всю семью отвезли под Астрахань, в калмыцкие степи. Распределили по семьям, калмыки почему-то не очень дружелюбно встречали беженцев. Поселились у города Енотаевск. Говорили, что там жили немецкие поселенцы. Потом мы вернулись в Туапсе, но немцы подходили к Сталинграду, надо уезжать, но я как назло заболела скарлатиной и бабушка со мной осталась, потому что меня нельзя было транспортировать. Приехал дядя, и он нас забрал в Туапсе.
Потом была эвакуация завода в эшелоне в Среднюю Азию. Вывозили весь завод, на котором работал отец. Везли в товарняках на нарах, немцы бомбили эшелон под Федоровкой, поезд стоял в поле, и мне хорошо запомнилось, как через поле пшеницы бежали дети и воспитатели с маленькими детьми на руках. Некоторые из них по два ребеночка тащили. Оказывается, под бомбежку попал эшелон с детским домом, они увидели наш состав и решили спастись у нас. Нас охранял кто-то из заводских, эшелон не бомбили. Эта сцена, как бежали воспитательницы с детьми – только в кино можно увидеть.
 |
Семья Буркальцевых на веранде своей квартиры, г. Севастополь, 17 июня 1941-го года |
 |
Мама Нонны Васильевны Фурдак (Буркальцевой) Тамара Михайловна с младшей дочерью Галей в эвакуации, г. Алма-Ата, 1943-й год |
По дороге наша бабушка умерла, условия были плохие, воды не было, и мы пили воду из луж, поэтому бабушка заболела лихорадкой. Перед Алма-Атой на станции снимали с эшелона больных. Много умирало людей. Мы же вышли в Алма-Ате, и стали жить у маминой бабушки. Я работала – собирала хлопок. Пыталась двумя руками собирать, за этот труд давали полулитровую бутылку молока для моих сестер. Помогало то, что нас кормили артисты с Мосфильма, которые жили в эвакуации. Любовь Орлова, Николай Крючков – всех мы видели вживую. Кстати, что интересно, в Алма-Ате даже в то трудное время работали музеи. Я очень хорошо запомнила музей восковых фигур, отражающий историю казахов. Пошла в первый класс, до 1943-го года мы там жили. Папа нам постоянно писал. Он в это время находился в Поти, возил на «Малую землю» боеприпасы. Буксир был маленьким и юрким, оттуда вывозили раненых.
Вскоре папа вызвал нас всех в Поти, где мы находились до 1944-го года. Нас к нему привез дядя Леша. Мы жили на буксире всей семьей. Папина каюта была очень тесной, с двухъярусной кроватью. С нами еще была двоюродная сестра, так как папина сестра в Алма-Ате ушла в Красную Армию добровольцем. Мы, девочки, вчетвером спали внизу, а папа с мамой наверху. Я ходила в школу, сестры же постоянно жили на буксире, который базировался около плавбазы подводных лодок «Волга». Подлодки постоянно подходили к ней. Я очень любила капитана 3-го ранга Михаила Васильевича Грешилова. Так как буксир «Комсомолец» постоянно курсировал между Поти и Батуми, то мне частенько доводилось ждать на берегу его возвращения. Когда подлодка в это время приходила на базу, то на корме всегда были четко видны «звездочки», обозначавшие, сколько они потопили кораблей противника. Подводников всегда ждали зажаренные поросята, и самое главное, для них варили гречневую кашу. В то время мы забыли, что это такое. И каждый раз моряки меня кормили вкуснейшей гречкой, ведь я была маленькая и худенькая, носила с собой сделанный отцом портфельчик.
Однажды немецкая подлодка торпедировала баржу с лесом, которую тянул наш буксир. Его оторвало от баржи, и только лишь потому он остался цел. Я стояла и ждала, когда придет буксир, и очень нервничала, как будто что-то чувствовала. Когда «Комсомолец» вернулся на свое место, от радости буквально взлетела на палубу.
 |
Нонна Васильевна Фурдак (Буркальцева) (в центре) с мамой Тамарой Михайловной и папой Василием Николаевичем, г. Севастополь, 12 апреля 1939-го года |
Мы пробыли в Поти до 1944-го года. 12 мая 1944-го года мы узнали о том, немцы изгнаны из Крыма. Эскадра должна была возвращаться в Севастополь. К этому времени при помощи начальника милиции города Поти нам дали какой-то домик за городом, но в нем мы не смогли жить, потому что там ничего не было приспособлено для жизни. Тетя же демобилизовалась из армии и забрала к себе нашу двоюродную сестру, получила комнатку в Севастополе и письмом пригласила нас к себе. Кстати, ей дали комнату около того места, где была брошена донная неконтактная мина ночью 22 июня 1941-го года. Буксир возвращался вместе с судами, на которых перевозили оборудование для судостроительного и судоремонтного завода № 201 имени Серго Орджоникидзе. В море начался сильный шторм. А в районе Новороссийска шторма сильнейшие, бора дул с берега. Была дана команда зайти в бухту Новороссийска, боевая эскадра осталась на рейде. Наш буксир двинулся к пирсам, мы с сестрами были на палубе. И тут самая младшая сестренка Галина закричала: «Ой, смотрите, какие-то шарики!» Все бросились к борту и увидели большие «шарики» с рожками – морские мины. Сразу же начали кричать: «Стоп!». На берегу стояли какие-то склады, хорошо помню, как на нас несся большой катер, и его капитан в большой черный рупор кричал: «Стоп машину!» Когда мы остановились, то снова в рупор скомандовали: «Задний малый, назад!» Нас, детей, сразу же убрали с палубы. Спустили в папину каюту. Вскоре на буксире появились мужчины в черных кителях и с фуражками. Сразу арестовали капитана Исаака Григорьевича Резника и папу. Их забрали с собой. Мы были настолько напуганы, нас всех трясло, ведь сказали, что мы попали на минное поле. Буксир «Комсомолец» остался на причале. Папу как старшего механика, который был в трюме, освободили, а капитана арестовали и хотели тут же расстрелять. Мы, дети, расплакались, он был хороший дядька. Его в итоге освободили. Больше папу не трогали
После остановки в Новороссийске мы возвращались первыми в Севастополь, после разминирования бухты. После высадки первые слова, которые мы прочитали в городе: «Мин нет!» Моряки спускались на твердую почву и обсыпали себе головы землей. Ощущение возвращения в Севастополь ни с чем не сравнить. В 1944-1945-м годах в городе было еще неспокойно, орудовали какие-то банды. Говорили, что это остатки спрятавшихся от депортации крымских татар. Ходили слухи о том, что орудует какая-то «черная кошка». И однажды по центральным улицам водили какого-то мужика, пойманного бандита. Я же ходила в школу, мы занимались на первом этаже разрушенной школы в подвальном помещении. Со мной в классе учились «сыновья войны» - ребята 1930-х годов рождения, которые были уже взрослыми и все знали о жизни.
9 мая 1945-го года был грандиозный праздник. Все бежали на площадь Ленина. Повсеместное ликование. После Победы папе дали квартиру. Когда ему пришло время выходить на пенсию, его не признали участников боевых действий. Он был награжден медалями «За оборону Кавказа» и «За боевые заслуги» и Орденом Красной Звезды. Потом выяснилось, уже после смерти отца, который от несправедливости перенес инсульт, что он выполнял боевые задания командования Черноморского флота, за что и был награжден.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
