Иванова Валентина Константиновна

Я родилась 26 октября 1928-го года в городе Горловка Сталинской области. Отец трудился на железной дороге, наша семья тогда жила около рудника имени Карла Маркса. В 1931-м году после папиной смерти вся наша семья: бабушка, дедушка Андрей, мама Мария Андреевна и я переехали в Ленинград. Дело в том, что старший дедушкин сын Алексей Андреевич перешел в военную академию имени Михаила Васильевича Фрунзе в Москве, а его ленинградская квартира осталась пустой. Она находилась в небольшом доме на окраине около Финляндского вокзала. Район был полусельским, состоявшим из двухэтажных домиков, рядом находилось кольцо трамвая. Единственной высоткой было здание Ленинградского индустриального института. Мы поселились там. Пошла в школу в первый класс в 1935-м году. Мама работала в аптеке, а дедушка трудился рабочим-посудомойкой в столовой какого-то научного института, расположенного поблизости от нашего двухэтажного дома. Печку топил, котлы мыл. Я ходила к нему на работу, потому что мы бедно жили, обедала в столовой. Увидев меня, официанты кричали: «Дядя Андрей, внучка пришла! Проходи, покормим тебя».

В 1939-м году началась советско-финская война, многих мужчин их соседних домов призвали в Красную Армию. У соседки с верхнего этажа, Елизаветы Васильевны, на этой войне убили мужа, дядю Гошу, очень хорошего человека. Тетя Лиза за него пенсию получала.

В 1941-м году я окончила пять классов. Мы с одноклассниками решили прийти и посмотреть на школьный выпускной вечер, который должен был состояться вечером 22 июня. Я мечтала, что когда окончу 10 классов, то обязательно поступлю в Ленинградский индустриальный институт. В этот день на улице было тепло, и тут в 12-00 по большим громкоговорителям предупредили, что сейчас станет выступать нарком иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. В небе ярко светило солнце, люди выскочили на улицу, собрались около рупора, и вот мы слышим слова: «Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас». Жившая по соседству с нами тетя Маша как услышала эти страшные вести, стала волосы у себя на голове рвать и причитать. Я смотрю на нее и недоумеваю, в чем дело, ведь финская война быстро кончилась, думала, что и немцев скоро победим.

Валентина Константиновна Иванова с мамой Марией Андреевной, г. Ленинград, 1940-е годы

Первые дни мы жили мирной жизнью. Затем стали узнавать о том, что Белоруссию быстро захватывали, а наши войска начали отступать по всему фронту. Городские власти приказали возле каждого дома силами жильцов выкопать траншею, Провели несколько учебных воздушных тревог, в ходе которых громкий голос по радио просил не выключать громкоговорители даже на ночь. В сентябре 1941-го года начались настоящие воздушные тревоги. Только завоют сирены, а люди уже знают – начинается бомбежка. И радио предупреждает голосом Юрия Борисовича Левитана: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Тогда надо было бежать в бомбоубежище, сделанное в подвале той большой образцовой школы, в которой я училась. Каждый раз во время тревоги мы с вещами спускались в этот подвал, но нас как-то не бомбили, немец больше по вокзалам бил, ведь в Ленинграде тогда было шесть вокзалов. Расположенный по соседству с нами Финляндский вокзал также был основной целью для бомбометания. Как-то, еще трамваи ходили, мы с подружками поехали к этому вокзалу, и я увидела дом, рассеченный наполовину. На привокзальной площади стоял памятник Владимиру Ильичу Ленину на броневике, немцы, видимо, по нему целились, хотя он был укрыт футляром из досок с насыпанным внутрь песком, но попали в дом. Хорошо помню, как я увидела красивую люстру на потолке наполовину отсеченной квартиры. В нашем районе остались жить в основном женщины и дети, потому что большинство мужчин или ушли добровольно в армию, или их мобилизовали.

В сентябре 1941-го года началась блокада Ленинграда. Но еще до того, как немцы полностью окружили город, появились первые трудности с продовольствием. В городских магазинах перестали выдавать хлеб по карточкам, и мы с мамой ходили через мостик в расположенную неподалеку деревню Гражданка, где в магазине еще можно было получить хлеб по карточкам. Дедушка Андрей, которому было 65 лет, продолжал работать в институтской столовой, приносил домой котлетки из конины. Мы очень надеялись на Бадаевские склады, по радио уверяли, что продуктов в них хватит надолго. Но в начале блокады немец их разбомбил. Там произошел огромный пожар, загорелся сахар, которого на складах было очень и очень много. Кое-как этот пожар потушили.

Уже в первые дни блокады стало холодно, на траве по утрам появлялся иней. Каждый день звучали сигналы воздушной тревоги. Люди сидели в бомбоубежищах с маленькими детьми на руках и большими узлами. В октябре 1941-го года проходили большие бои по обороне Ленинграда. Мама стала пешком ходить в аптеку, трамваи к тому времени перестали ходить, приходилось самой добираться за Финляндский вокзал в пятиэтажное здание, в котором на первом этаже находилась аптека. Вскоре аптечных работников мобилизовали, и мама по ночам с противогазом дежурила на крыше и тушила зажигательные бомбы, которые кидал на город немец. Она в кучу песка эти бомбы бросала специальными щипцами. Тем временем фугасные бомбы разрушали целые дома и убивали множество людей.

Блокада была сильная, по радио узнали о том, что начались большие трудности с продовольствием. Начался голод. Нашу семью спасла дедушкина предусмотрительность. Дело в том, что рядом с нашим домом стояли небольшие сарайчики, и в 1940-м году дедушка Андрей вместе с соседкой Елизаветой Васильевной решили завести маленького поросенка. Он по вечерам из столовой приносил ему пищевые отходы, а она кормила и ухаживала за поросенком. Когда началась блокада, дед испугался, что свинью заберут, и стал ночевать в этом сарае. Потом зарезали мы ее и тушу разрубили пополам, так что сало и мясо нас хорошо поддержало.

1-А класс (Валентина Константиновна Иванова вторая справа), 1935-й год

Ближе к зиме мы решили отправить дедушку, который совсем расхворался, к его старшему сыну Алексею Андреевичу, который как специалист по артиллерии работал в Свердловске. Мы с мамой вдвоем остались в двух комнатах своей квартиры. В декабре 1941-го году стало совсем холодно, да еще и канализация перестала работать, приходилось топить снег, чтобы набрать воды. У мамы была хорошая подруга Лиза, только-только родившая девочку Тамарочку. Она жила у Мариинского театра, куда постоянно сыпались бомбы, и Лизина мама попросила нас взять к себе дочку. Мама согласилась, и Лиза переехала к нам. Она тоже где-то работала, а я оставалась дома как нянька грудной Тамары. Тем временем становилось все холоднее и холоднее, поэтому брат Лизы Василий устроил нам «буржуйку», он работал на заводе и имел «бронь». До этого в квартире стояла печь «голландка», которую топили дровами, а они стали большим дефицитом в блокаду, в ее трубу дядя Вася и провел «буржуйку». Сразу стало тепло, но при этом, если не топить, квартира также быстро остывала, как и нагревалась.

Дела с продовольствием становились все хуже и хуже, хлеба давали все меньше и меньше. Сначала выдавали мне по 200 грамм, потом дошли до 125 грамм. Настолько ослабла, что почти не выходила из дома, только гуляла среди соседних пяти или шести двухэтажных домиков и обходила вокруг здания научно-исследовательского института. Декабрь 1941-го года стал тяжелейшим месяцем за всю блокаду. Одна соседка на первом этаже умерла, двух сестер, живших на втором этаже, призвали куда-то на фронт, остались во всем доме я с мамой и Елизавета Васильевна, потому что Лизу с ребенком Василий смог эвакуировать в Ярославль.

В голод пошли страшные слухи. Мама рассказывала, что на маленьких базарчиках продавали холодец, в котором нашли человеческий ноготь. Мертвых людей варили, было дело. В начале 1942-го года стало тяжелее, потому что женщины первое время как-то держались за счет собственного жира, а ранней весной стали массово умирать. Многие добровольно шли на любую работу, ведь там давали хоть какой-то паек. Несколько раз с мамой я ходила на пепелище, оставшееся от Бадаевских складов, раскапывали землю и находили горелый сахар, который кушали пополам с землей. Страшный голод был.

Нам на окраине города попроще было, а тем людям, кто жил на Литейном или Невском проспектах, пришлось туго. Ведь они жили в высотных домах, где не работала канализация, и каждый день приходилось тратить и без того маленькие силы на то, чтобы спуститься к Неве и ковшиком черпать пресную воду из реки. Канализация не работала, и все выливали через окна на улицу. Появилось множество свободных квартир, пожалуйста, заходи в любую, но никто не зарился на квартиры в центре города, которые в мирное время казались пределом мечтаний.

Семья Валентины Константиновны Ивановой, дедушка Андрей сидит справа, его старший сын Алексей Андреевич сидит слева

Я уже в 1942-м году видела огромные траншеи на Пискаревском кладбище, где в братских могилах похоронены десятки и сотни тысяч умерших от голода ленинградцев. Из-за холода тела в квартирах не воняли и сандружинницы, молодые девчата, ходили по домам, из последних сил вытаскивали умерших, грузили в машины, и везли на кладбище. Кто мог, тот на саночках вез тела, кто тащил завернутые в простыни. Мне знакомая рассказывала, что из-под ее умершей матери, жившей в другой квартире, соседи даже перины вытащили, когда увидели, что она умерла. Это зимой было, знакомая приходит маму проведать, а та валяется мертвая на полу.

В 1942-м году весной, когда наконец-то закончилась суровая зима, руководство района собрало всех выживших школьников, и с помощью оставшихся учителей решило нас подкормить. Здесь я увидела, как много одноклассников умерло, от нескольких полнокровных классов осталась небольшая группка. В конце мая школьники стали ходить на работу в совхоз «Ручей». За труд в поле давали горячее питание. Стало получше, даже небольшая тарелка манной каши на воде утром в столовой казалась царским угощением. Так что меня хоть как-то поддержали, а мама попала в госпиталь от истощения. В той школе, где я училась, сделали военный госпиталь, внизу располагалось бомбоубежище. Раненых и истощенных там также содержали, и мама оправилась.

Летом 1942-го года в районе дали электричество, какая-то станция заработала, и в квартиры пошла вода. К тому времени небо над Ленинградом прочистилось, из-за заводов оно всегда казалось закопченным, а тут стало чистым и ясным.

Зимой 1943-го года в январе провали блокаду Ленинграда. Стало полегче. Начали прибавлять паек, давали перловую крупу, из которой мы с мамой варили на буржуйке супчик – вода, перловая крупа и немножко соли. Этим и питались. В 1944-м году немца окончательно отбросили от Ленинграда. Маме аптечные работники выхлопотали медаль «За оборону Ленинграда».

2 мая 1945-го года стало известно о том, что пал Берлин. А вечером 8 мая я почему-то сказала, что завтра кончится война. На следующий день мои слова подтвердились, и наш город ликовал.

Выжившие в блокадном Ленинграде семиклассники, Валентина Константиновна Иванова в нижнем ряду слева сидит, 1943-й год

Мама Валентины Константиновны Ивановой Мария Андреевна на купальне

- Видели ли Вы в небе над Ленинградом осветительные бомбы?

- А как же. В первые недели я несколько раз по ночам наблюдала за тем, как вражеские агенты сигнальными ракетами во время бомбежек показывают немецким самолетам цели. Потом ракет стало поменьше, и противник стал во время бомбежки выбрасывать осветительные бомбы, чтобы было легче бомбить важные объекты. С ними у нас был связан курьезный случай. Дедушка Андрей был уже старенький, на работе сильно уставал и во время бомбежек твердил: «Я никуда не пойду, пускай убивают». Однажды ночью вдруг проснулся, а немцы как раз выбросили светящиеся «фонари», которые медленно опускались на землю. Дедушка проснулся и толкает маму, кричит ей в ухо: «Маруся, Маруся», мы горим, горим!» Решил, что пожар начался, мы выскочили из дома, а это оказался «фонарь». Он спросонья нам поначалу даже не поверил, что это осветительная бомба.

- Вы видели, как наши зенитки сбивали немецкие самолеты?

- К сожалению, ни разу. Возле нашего дома установили зенитную пушку, которую обслуживали молодые, и два прожектора. Когда немецкий самолет летит, они прожекторами поймают его, и начинают стрелять. Надо сказать, что вражеские машины всегда летали высоко, причем издавали какой-то особый низкий гул. Прямо страшный такой. Зенитки били по ним, а мы толпились в коридорчике дома, соседи рядом с нами. Хорошо помню, что моя мамка первое время сильно дрожала, а я ее успокаивала, что это наши зенитки бьют. Она думала, так падают бомбы. Грохот стоял все время стрельбы, и хотя я постоянно выглядывала в окна, но ни разу не видела, чтобы по какому-то самолету попали. Они очень высоко летали. Зенитчики у нас не квартировали, а отдельно жили, в районе было полно свободных квартир.

- Со вшами не сталкивались?

- Вши были. Боролись с ними просто – мать печку затопит, корыто поставит, в нем и Лизиного ребеночка мыли, и сами кое-как мылись. Зимой 1941-го года мама меня наголо остригла, чтобы вшей не было. Но потом в складках моего фланелевого платья все равно завелись большие бельевые вши. И у деда они имелись. Смогли от насекомых избавить только тогда, когда восстановили работу канализации.