Измайлова (Салиева) Лейля Аметовна

Я родилась 3 апреля 1927 г. в г. Севастополе. Мои родители были служащими, отец работал в партийной организации, являлся членом ВКП (б), но в 1934 г. началась самая настоящая чистка партии, и вот в это трудное время его исключили из рядов большевиков. Помню, что-то ему приписали. А мама работала машинисткой, затем перешла на должность секретаря. Я должна была пойти в школу в 1935 г., потому что тогда начинали учиться с 8-ми лет, но мы жили в Ялте, а как раз в сентябре отца перевели в Симферополь, мы начали перебираться на новое место. В связи со всем этим один год оказался потерян. Так что поступила в школу в только в 1936 году. Это была Симферопольская образцовая школа №9. Отца в партии так и не восстановили, он сильно переживал. В то время проводилась очень сильная агитация, постоянно организовывали митинги, на которых говорили, что мы победим, что никогда враг на нашу родную землю не вступит, даже песни такие пели. Но, к сожалению, получилось совсем по-другому, крови пролилось очень много, и длилась эта война очень долго…

- Как для Вас прошел день 22 июня 1941 г.?

- Уже начались каникулы, но я как раз еще находилась в городе, а не в пионерском лагере, и услышала по радио выступление Молотова. Он сообщил, что немецкая армия, вероломно перейдя границу с Советским Союзом, напала на нашу страну, также вскоре сообщили, что немецкие самолеты бомбили Севастополь, Киев и Ленинград, а у нас ведь многие родственники жили в Севастополе. Мой дедушка жил в Севастополе, но как раз в первый день войны был у нас в гостях. Как только он узнал, что Севастополь бомбили, то сразу же решил поехать домой. Он знал, что Севастополь в то время являлся закрытым городом, и туда пропускали только жителей, и то по особым пропускам. Свой паспорт и пропускное удостоверение дедушка отдал моей маме, сразу же как приехал, видимо, боялся его потерять. Конечно, мы боялись его отпускать под бомбежку, не хотели этот паспорт отдавать, но дедушка заплакал, и мама отдала ему паспорт, ну что же, он уехал в Севастополь. Позже мы узнали, что во время одной из бомбежек, прямо во время намаза, когда дедушка молился, было прямое попадание в его дом, там погиб он сам, кроме того, была убита мамина сестра со своими детьми, и многие другие люди. Севастополь бомбили очень сильно.

Осенью 1941 г. наши войска сдали Симферополь без боя, после отступления последних советских частей примерно в течение двух дней в городе было безвластие. В то время начиналась героическая оборона Севастополя, продолжавшаяся долго, помню, в первые дни мы с ужасом смотрели, как к городу летели самолеты, после мне не раз довелось видеть, что Севастополь находится как будто в огненном кольце.

Группа пионеров в д. Кучук-Узень, 1939 г.

Вскоре после ухода наших мы узнали, что немцы вступили в Симферополь, тогда мне родители сказали, мол, никуда выходить нельзя, я только через окно увидела, как они шли. Враги шли строем, в руках держали винтовки или автоматы, в общем, огнестрельное оружие. Таков был первый раз, когда я увидела немцев. Нашу школу закрыли еще до оккупации, как только началась война, наше здание переоборудовали под госпиталь, дом малютки в Симферополе был эвакуирован, планировалось, что мы продолжим обучение в нем. Но быстро произошло вторжение немцев, конечно же, после этого всякое обучение прекратилось, и никаких занятий не было. Было очень страшно.

Во время оккупации мы находились в Симферополе, работать было негде, перебивались случайными заработками. Потом отец, которого не призвали из-за болезни, начал ездить в сельские районы Крыма, и в степную часть, менял продукты на одежду, а потом продавал вещи на базаре, и так покупали продукты питания. Трудно жилось, тем более, что немцы не просто оккупировали Симферополь, вскоре начался настоящий террор. Они издевались над людьми, из-за простого подозрения вешали людей. Еврейское население было уничтожено поголовно. Причем многое происходило на моих глазах: в нашем дворе проживали люди самых различных национальностей, были караимы, евреи, русские, украинцы, крымские татары, мы очень дружно жили. После прихода немцем, врезалось в память, евреи начали носить как-то прикрепленную на спину звезду Давида, это было неприятно, страшно, унизительно. Но люди боялись и повиновались немцам. И вот, в один день, в конце 1941 г., все городским евреям приказали взять продуктов питания на одни сутки, всех вывезли куда-то и расстреляли.

Я слышала, что подпольщики разбрасывали по городу листовки, но сама не видела. Вскоре нас выселили из нашей квартиры, немцы приказали очистить от жителей целый квартал, мы жили на улица Субхи, как она тогда называлась, сейчас это улица Крылова. Никому ничего не объясняли, просто-напросто выгнали из домов, мол, куда хотите, туда и идите. Позже мы узнали, что в квартирах устроили казармы и туда заселились немцы. Что делать, мы ушли из дома, нашли пустующую квартиру, не помню, как улица называлась, видно, люди уехали в эвакуацию, или, может, переселились в другое место. В общем, прожили там всю оккупацию. Из наших соседей, и никто во дворе в добровольцы или полицаи не пошел, я таких не знаю. Домой мы вернулись сразу же после того, как наши освободили Симферополь, это произошло 13 апреля. Появлению советских войск все очень обрадовались, люди ходили такие счастливые, ведь нас освободили. Когда появились на нашей улице солдаты, у кого были цветы, им на шею с цветами бросались. Мы тогда детьми были. Радовались, но, к сожалению, радость оказалась не долгой.

Пионерский отряд в д. Кучук-Узень, 1939 г.

- Как для Вас прошел день депортации?

- Мой папа - крымский татарин, а мама была казанской татаркой. Соседи каким-то образом узнали о выселении, но никто ничего не сказал, нас не предупредили. 17 мая поздно вечером к нам в квартиру пришел один солдат, звания не помню, и сказал, что нам дается время 15 минут на сборы, мы переселяемся в районы Средней Азии. В общем, было приказано собрать вещи и еду. Что смогли, то взяли, но до того от неожиданности растерялись, даже не подумали взять нужные предметы, ухватил один чайник, и почему-то я оделась в зимнее пальто. Нас отвели на ул. Севастопольскую, там, на углу, находился бакалейный магазин, во двор этого магазина всех нас привели, и до утра мы там сидели. На следующий день очень рано к нам подъехали большие машины. Всех погрузили в кузов, набили битком, мы сидели, как сельдь в бочках, так привезли на железнодорожный Симферопольский вокзал и погрузили по вагонам. В это время появился какой-то генерал в бурке, мама подошла к нему и сказала, мол, она казанская татарка, кроме нас привезли еще родственников, тоже казанских татар, тогда генерал распорядился, чтобы всех нас погрузили в машину и вернули домой. Так мы вернулись в квартиру, сначала завезли тех родственников, просто они ближе жили, потом нас привезли домой, и на второй день я пошла в школу. Но даже мне стало понятно, что нас все равно выселят, говорю маме: "Давай соберем кое-какие вещи а то мы совершенно без всего вышли". Время-то было тяжелое, после оккупации дома практически ничего не было, мама решила в выходной день пойти на базар, что-нибудь продать, купить мыло, и хоть оставшиеся вещи постирать, чтобы были чистые в дорогу. Конечно, ничего мы не успели сделать, на второй день, когда я пошла в школу, вдруг открывается дверь в класс и заходит наш директор, обращается ко мне и говорит: "Лиля Измайлова, вы должны пойти домой, вас выселяют". А у меня оказались хлебные карточки наших очень хороших друзей, которые работали с мамой, уже пожилые люди: Волковой Семен Павлович и его супруга. Так как они были преклонного возраста, поэтому их хлебные карточки находились у нас, я хотела, выйдя из школы, пойти в магазин, отстоять в очереди, купить хлеба и им отнести. Что же, пошла в хлебный магазин, выстояла в очереди, взяла хлеб и им отнесла, сразу отдала и хлебные карточки, объяснила, что нас выселяют. После зашла попрощаться к своей подруге Рае Рыжовой, у нее мама была крымская татарка, а папа русский, его немцы расстреляли за связь с партизанами. Я думала, что уж такую семью точно никто не выселит. Несмотря на национальность. Пока я ходила, наши соседи караимы, они жили не в нашем дворе, а в соседнем на ул. Субхи, 18 (наш же дом был №20), прибежали к нам и помогли маме собрать кое-какие вещи, в первую очередь постель и еще кое-что. Эта женщина, Серафима Моисеевна Мамгъуби, очень нам помогла, к сожалению, ее уже нет в живых.Я вернулась домой, и вскоре нас привезли на вокзал, опять разместили по вагонам, и вдруг прибегает моя школьная подруга Талочка Румянцева. Она жила недалеко от вокзала и принесла мне маленький мешочек с сухарями, и такой же маленький мешочек с мелким мылом, дело в том, что у нее папа был преподавателем химии, и дома сам варил мыло. Оказалось, что когда она пришла домой и рассказала, мол, так вот и так, Лилю забрали с уроков, их опять выселяют, родители дали ей мешочки, чтобы она передала их нам на вокзале. Я этого никогда не забуду, такое невозможно забыть. И самое смешное: в школе мы дружили, я, Талочка, и Ира, у каждой имелась своя заветная мечта: я очень хотела попасть в Среднюю Азию, посмотреть, какая она, Талочка стремилась поехать в Ленинград, а Ира надеялась увидеть Саратов. Так что моя мечта сбылась, меня отправили в среднюю Азию. А Талочка окончила 10-тилетку, и поехала в Ленинград, где окончила консерваторию, Ира также направилась в Саратов, к сожалению, больше ее судьбу я не знаю. Очень хотела разыскать Талочку, ее полное имя Виктория, после депортации, как только меня сняли со спецучета, я добралась до Ленинграда, пошла туда, где жила подруга, но ее не было, соседи объяснили, что Талочка вышла замуж за музыканта Анатолия Брыскина, после чего они уехали в Грозный. И когда вернулась в Крым на постоянное место жительства, так и не смогла найти Талочку, узнала только, что сестра Анатолия Брыскина переехала работать во Францию, а следы сестры моей подруги Наташи также затерялись.

Так что нас посадили в вагоны, это было 20 мая, 7 июня мы прибыли в Узбекистан. Когда везли, ничем не кормили, что самое страшное, Через какое-то время разрешили открыть двери в вагонах, мы ехали на верхней полке, и мамина сестра говорит: "Слезай вниз, посмотри вокруг, ведь дедушка Сталин тебе Советский Союз показывает, а ты не хочешь выйти!" Многие действительно выбегали из вагона, но я сидела на полке и никуда не выходила. Окошко маленькое, я смотрела в него и пришла в ужас, ведь была убеждена, что наша страна самая красивая, а оказалась, она такая убогая. Когда мы проезжали села, я видела эти домишки, утопающие в земле, с земляной крышей, на которую сверху была набросана солома. Это было страшно, в школе часто воспевалась Волга-матушка, думала, что это огромная и красивая река, а когда мы Волгу проезжали, оказалось, что она была такая грязная, в ней чего только не плавало. Так что я полностью разочаровалась в Волге-матушке, когда мы приехали на станцию.

- В вагоне не было умерших?

- Нет, в нашем не было, я думаю, это потому, что мы выехали 20 числа, а не в сам день депортации, поэтому вагоны не были забиты, в нашем маленьком вагоне было 36 человек всего, а вот подруге Рае, с которой я прибегала прощаться, так не повезло. Когда нас привезли на вокзал, оказалась, что она со своей мамой тоже попала в вагон, только они были то ли в первом, то ли во втором вагоне, Это были огромные товарные вагоны, людей набили по 100 человек в каждый, там было намного труднее, чем нам. Кстати, с нами в вагоне ехала семья одного партизанского командира, его фамилия была Аширов, представляете, когда партизаны вышли из леса и помогли освободить Крым, он приехал в гости к своим родителям, где жила семья. Из всей одежды на нем была такая красивая шелковая вышиванка, жена оказалась в легком платье, и на руках они везли маленькую девочку, тоже нарядно одетую, и больше ничего с собой не имелось. Единственное, у него на руках была благодарность от Сталина за то, что он хорошо командовал в партизанах. Дальнейшею его судьбу не знаю.

Нас привезли на железнодорожную станцию, оттуда развезли по разным районам, мы попали в колхоз "Комунна". От голодной смерти спасло только те продукты, которыми нам помогли соседи, да еще вещи мама продавала или меняла на продукты. Мы выжили, а очень много людей умерло. Первая зима была необычайно суровая, как назло у многих людей не было зимней одежды.

Нас поставили на спецучет, первое время приходилось особенно трудно, так как никаких пайков не было, но и узбеки жили очень тяжело. Нас поместили к ним в дома, мы попали к одной одинокой узбечке, у нее была кибитка. Знаете, когда мы эти самые кибитки увидели, то у нас волосы дыбом встали. Что это такое? Глиняные домики без крыши, вместо потолка рейки, палки, сверху камыш, земля и глина, по полу бегали мыши, змеи, скорпионы. Ни коридора, ни прихожей, со двора сразу вход в хибарку. Надо сказать, что встретили нас узбеки хорошо, хотя их предупредили, что приедут "предатели", но несмотря на агитацию, они нас встретили по-человечески. Напротив нашей кибитки жила узбекская семья: отец, мать Гульсум апа и двое детей, дочь Махбубахан моего возраста, мы с ней подружились, и сын. Гульсум апа жила еще более-менее, чуть-чуть лучше, чем другие узбечки, потому что у нее был муж и он добывал на пропитание. У многих же мужья и дети погибли на фронте. Так вот, она каждый день варила шурпу и приносила одну кастрюльку нам, делилась. Кроме того, когда пекла лепешки, обязательно одну, а то и две штуки давала нам.

- Кто был Вашим комендантом?

- Человек по фамилии Беден, самое плохое - самодур, вроде не очень злой человек, просто имел поганый характер. В его ведении находилась картотека, мы обязаны были каждый месяц ходить и расписываться, что мы не удрали и не умерли, продолжаем находиться на учете. У коменданта в этой картотеке был страшный беспорядок, так что когда приходили люди, там выстраивалась огромная очередь, стояли целыми днями, он искал эти карточки, стучал кулаком и кричал: "Убью, убью, где твоя карточка?". Правда, рукоприкладством никогда не занимался.

Муж Измайловой Л.А., во время ВОВ гвардии капитан артиллерии

Школы в нашем колхозе не было, к тому времени я уже окончила семь классов, а в этом кишлаке была только начальная узбекская школа, поэтому пойти дальше учиться я не могла. В расположенном неподалеку от нас городе Ленинске наверняка были школы, но крымские татары как депортированные были ограничены в передвижении, не имели права никуда ходить дальше пяти километров от места поселения, поэтому в школу я и не попала. Вскоре в нашем кишлаке началось строительство гидроэлектростанции, мы стали работать на стройке. Устроилась в отдел труда, положили зарплату нормировщика, а моя мама стала секретарем машинистом. Родители разошлись, папа попал в другое место. Мы находились под управлением треста "Среднеазиатгидроэлектрострой", подчинявшегося напрямую Главному Управлению строительства электростанций Советского Союза. Как-то к нам из Ташкента приехал начальник отдела кадров треста Жуков, он оказался маминым земляком, севастопольцем. Выяснилось, что в г. Чирчик собирались открыть среднеазиатский гидроэнергитический техникум, вот Жуков приехал набирать студентов или учащихся, мама, конечно, попросила за меня и за Раю, жившую рядом с нами. Так мы поехали в Чирчик на учебу. Жуков добился разрешения, чтобы мы могли переехать в Чирчик раньше сентября, когда начиналось обучение. До сих пор я ему очень благодарна. Так как техникум только открывался, то первые занятия начались 9 октября 1945 года, так я поступила в этот техникум, окончила его, работала, впоследствии поступила институт и тоже окончила, снова работала теперь пенсионерка.

Я счастливый человек, хоть и много пришлось пережить, но смогла переехать в Крым, где мне в Алуште предоставили квартиру. Дело вот в чем: мой муж участник Великой Отечественной войны, провоевал с первого до последнего дня. Сам он учился в Симферопольском педагогическом институте, когда началась война, их сразу отправили на учебу в Горьковское военное училище, за несколько месяцев выучили по сокращенной программе артиллерийскому делу, он попал на войну, и дошел до Победы. Как только у нас появилась возможность приехать в Крым, муж встал в очередь на жилье, вскоре наш черед подошел, вселили в первый построенный дом для депортированных. К сожалению, он не дожил до этого дня, умер в Чирчике за год до вселения.

- В каком звании Ваш муж окончил войну?

- Демобилизовался в звании капитана. Гвардии капитана. Кроме того, в семье мужа две сестры воевали, одна троюродная и одна двоюродная, родной брат также воевал, кроме того, двоюродный брат мужа Мустафа в Ялте был расстрелян за связь с партизанами. Его троюродная сестра Маматка Зенаханифа была инвалидом войны, умерла в Самарканде, двоюродная сестра Нурие Арифова служила на флоте в какой-то вспомогательной части, вернулась в Крым, поселилась в селе Вишневое (ранее называлось Эски Эли), несколько лет назад умерла. После нее остались сын и дочка.

Справка о смерти двоюродного брата