Логинова (Шварц-Шульц) Маргарита Германовна

Я, Логинова (Шварц-Шульц) Маргарита Германовна, коренная ленинградка, родилась в 1935 году. Воспитывалась у бабушки в районе Красной площади, так она называлась у Александра Невской Лавры. Наш дом стоял на месте, где сейчас построена гостиница «Москва», там прошло моё детство. Мой отец был немец, но в 1936 году мама разошлась с отцом, а в следующем году он почему-то покончил жизнь самоубийством. До 1954 года я носила отцовскую фамилию, но никаких нападок из-за своей фамилии я не ощущала, меня, никто не обижал, и я как ребёнок была такая, же, как все.

Летом мы снимали дачу в Мартышкино, я жила там с бабушкой. Когда началась война, всем владельцам дач приказали на своих участках вырыть окопы, чтобы прятаться. Помню, мы жили ещё на даче, я вышла на улицу, за приделом участка, и как раз над дорогой, низко летел самолёт с крестами и из кабины, склонившись, выглядывал лётчик в шлеме, но там нас не бомбили, ничего. Когда мы уже возвращались с дачи и ехали на трамвае через площадь у Московского вокзала, мимо Знаменской церкви, все окна домов были уже заклеены крест-накрест бумажными полосками. Ещё хорошо помню, как в сентябре горели Бадаевские склады, и всё небо было в тёмных тучах дыма. Это вот первые мои впечатления от войны. Помню первую бомбу, она упала в районе клуба МВД, это на Староневском. Мы ходили смотреть, часть дома рухнула, а на уровне четвёртого этажа, осталась висеть кровать. Потом, когда меня устроили в садик у Ломоносовского моста, где улица Ломоносова выходила на улицу Зодчего Росси, пересекая Фонтанку, уже война была в разгаре. Мы ходили от Красной площади, сейчас площадь Александра Невского, идти было очень страшно, все витрины были забиты и заложены мешками с песком, троллейбусы остановились и стояли вдоль Старо-Невского проспекта. Когда возвращались домой, было уже темно и постоянно звучали воздушные тревоги, каждый раз приходилось спускаться в бомбоубежища, нас туда загоняли. Один раз мы возвращались, шли уже по Разъезжей, началась бомбежка мы спрятались в парадной. И вот я сама видела, как какие-то сволочи, пускали зелёные ракеты, показывали, где бомбить. В конце 1941 года мою бабушку и сестру отца, как немцев, выслали из Ленинграда, мы с мамой переехали в их комнату на Глазовскую улицу, это где сейчас станция метро Лиговская. Мама работала в райсовете Центрального района, он располагался на Фонтанке, напротив Аничкова дворца- Дворца пионеров и школьников, потом они сидели, где гостиница Балтийская. Мама была служащая и получала соответствующую карточку. Бабушка и дедушка жили вместе с нами. Зимой свет у нас уже не горел, мы сидели на кухне, в коридоре со свечёй, спала я в холодной комнате без отопления. Когда были бомбёжки, я ужасно боялась, меня трясло, я забиралась между дверьми, ведущими на лестничную площадку, дом был дореволюционный, в квартире две двери, а между ними пространство. Если во время бомбёжки дома была мама, я не могла сидеть и заставляла её выходить на улицу. Как то мы пошли, а у нас недалеко, на углу Социалистической и Боровой была фабрика имени Крупской, она всю войну работала. И вот взрыв, наш дом закачался, и мы с мамой пошли туда к фабрике, там я увидела только, что разрушенный дом. Там уже работали девушки из МПВО и военные. Это был дом по адресу Боровая #26, Дом шел по Боровой, а углом выходил на Глазовскую. Он стоял прямо напротив фабрики, вероятно, целились в неё, но промахнулись. Мы жили на последнем, четвёртом этаже, наш дом был проходной и состоял из двух частей, ну как цифра восемь, вход на Коломенскую, выход на Глазовскую. Наша парадная выходила на Коломенскую. В верхний этаж нашего дома выходившего на Глазовскую тоже попал снаряд. Хорошо помню, как девушки из МПВО водили по улицам аэростаты воздушного заграждения, на стрелке Васильевского острова стояли зенитные орудия закрытые маскировочными сетями. Ещё помню лучи прожекторов, которые, в ночном небе, ловили самолёты. А этот гул самолётов, который раздавался, когда бомбили у меня остался настолько, что до десятого класса я очень боялась этого звука летящего самолёта, до десятого класса, представляете? Город готовили к уличным боям, помню на первом этаже дома, угол Боровой и Тюшина была устроена пулемётная амбразура. Многие блокадники вспоминают наше Ленинградское радио, и я очень хорошо его помню, радио не выключалось, по нему же передавались сигналы воздушной тревоги, но были и передачи и детские тоже, артистка читала детским голосом - Мария, кажется Петрова, но не могу утверждать. А телефоны обрезали. У нас в квартире висел аппарат, а телефонные провода шли почему-то снаружи по фасаду дома и там их обрезали. Когда я ходила в первый класс, то приходила в канцелярию, просила: «Можно я позвоню маме?» Разрешали. У мамы, на работе, был телефон- А 1-26-42. Такой мощный аппарат висел, кроме диска было две кнопки- «А» и «Б». Сняв трубку надо было нажать кнопку, по какой линии звонить, а потом набирать номер. Наш детский сад раньше имел собственное здание, но когда я в него пошла, он был уже переведён в четырёхэтажное здание школы, во время бомбёжки нас спускали в подвал, где было оборудовано бомбоубежище и мы там сидели. В садике нас кормили хорошо, если можно так сказать по меркам блокады. В Ленинграде были организованы отряды МПВО - местной противовоздушной обороны, в которые входили в основном молодые девушки, они обходили квартиры и если находили детей, чьи родители умерли, то приводили их к нам. Какое-то время, сутки или двое они оставались у нас. Я очень хотела быть воспитательницей детского сада и очень любила этих маленьких детей. Я их раздевала, платочки снимала, они были завшивлены, я выбирала у них этих вшей. Их кормили и через какое-то время отправляли. В общем, была такая атмосфера семьи, с нами очень хорошо обращались, кормили, организовывали праздники. После высылки наших родственников по отцовской линии, как я узнала, через десять лет, на Алтай, в нашу квартиру вселили людей из разбомблённых домов, которые так потом у нас и жили. Одна из соседок сшила мне костюм петрушки, в котором я выступала на новогоднем празднике. Были и подарки, мы рисовали, была музыка, Ада Яковлевна играла нам на пианино, а мы танцевали. Помню, в конце войны, американский «второй фронт»- шоколад в кусках, какой-то лярд, детская одежда была из Америки, но мне она не досталась. Работал Дворец Пионеров, к нам приходили, выбирали, кто, что умеет делать. Меня отобрали по тому, что я пела хорошо. Помню, меня должны были отвести туда на занятия, но не смогли, так я убежала во Дворец Пионеров, и меня искали. Вот такое у меня детство было, я считаю, что не плохое, только вот эти бомбёжки страшные, а остальное было нормально, все старались друг за другом ухаживать, помогать. Помню эти страшные очереди в магазины, когда стояли по талонам получать продукты. Освещения на улицах не было, все ходили с огоньками, круглые такие значки на булавках, покрытые светящимся составом. Чего-то такого бандитского не помню, я с мамой ходила, и мне было не страшно. Только вот ни кошек, ни собак не было, тихо было, некоторые люди выливали нечистоты в окна, намерзали такие желтые потёки, это было. Когда снег растаял, ходили такие разговоры, что находили детей с обрезанным телом, вот это я слышала. В семье у нас умер дедушка, это было уже в 1943 году, ходить он уже не мог и помню, как он полз на коленях по коридору от туалета в комнату. У нас, кстати, туалет работал, у многих туалеты не работали, а у нас почему-то работал. А так все у нас выжили, только тётя, сестра мамы, перед самой войной родила девочку Олю, когда началась блокада, у тёти пропало молоко, и девочку кормили сгущенным, но она все же умерла, потом тётя Маруся со старшей дочерью Верой была эвакуирована в Удмуртию и вернулась в Ленинград в 1945 году.

Помню прямо напротив нашего детского сада, на Щербаковом переулке, открыли первую баню, туда все люди ходили мыться. Нас туда не водили, мы мылись дома. Ещё во время войны открыли Воронежскую баню, напротив её тоже стоял разрушенный бомбой дом, так в этой бане было устроено, не знаю, как назвать, ну, вшей же было много, тех, кого привозили туда обмывать, всю их одежду на вешалки, в специальное помещение, и там всех вшей уничтожали. В подвале это работало.

В войну в первый класс брали детей с восьми лет, школьной формы не было, ходили в своей одежде. В 1943 году немцы усиленно обстреливали Ленинград, на улице Рубинштейна стояла школа, была уже весна, солнышко, дети вышли на улицу, и их обстреляли, снаряд попал туда, и дети погибли, вот это я помню, мама меня вела со школы и рассказывала. Так же немцы обстреливали трамвайные остановки, там тоже погибали люди. До 1943 года школы были смешанные, мальчики учились с девочками. Я поступила в трёхсотую школу на углу малой и большой Московской. Это была женская школа, у нас на весь район был один первый класс. Первой учительницей у меня была Надежда Ивановна Лаврентьева, её я помню очень хорошо. Нам давали талоны, по которым в столовой кормили беcплатно. После окончания первого класса, летом 1944 года нас всех, кто пережил блокаду, отправили за город на Чёрную Лахту. Отправлялись отрядами на сорок дней, купались в заливе, нас усиленно кормили, жили в какой-то школе, потом нас многих обстригли по тому, что были вши. Меня послали в стоявшую рядом воинскую часть, попросить машинку для стрижки волос. Я туда пришла, там никого не было, я взяла машинку и ушла, потом они приходили, выясняли, кто взял и мне досталось. Когда мы вернулись в город, организовали городской лагерь, находившийся в Доме Культуры Пищевой Промышленности, стоявшем на улице Правды, пока родители были на работе, мы в нём находились, там нас кормили и занимали, днём был тихий час, а на ночь уходили домой. Наверно на новый 1945 год, нас на грузовиках возили на ёлку во Дворец Пионеров, были первые подарки, там шоколадки и всё остальное. Уже были первые военнопленные немцы, они работали, что-то там делали, не могу сказать что, но мы с ними общались, они с нами разговаривали, у детей к ним не было ненависти, и у них к нам не было, всё тихо, спокойно. Уже после войны, когда я училась в третьем – четвёртом классе, у нас одна девочка жила на Марата 77, у неё окна выходили во двор там, в одноэтажном бараке ещё жили пленные немцы. Помню, над дверями было написано по-немецки - «Не курить».

Мы посещали раненых красноармейцев в госпиталях, я выступала в госпитале, который находился в школе на Бородинке, пела, репертуара я не помню, нас каким-то песням учили: «Ах, ручей, ах ручей, ты бежишь …», там и прочее.

День Победы я прекрасно помню, по тому, что в этот день мы с мамой ходили к Зимнему дворцу, где смотрели колоссальный салют.

В конце войны и сразу после Победы было много радостных событий, помню, как все радовались, когда открыли хлебозавод на Лиговке, была радость для всех. Затем, на Разъезжей улице, открыли кинотеатр «Молот», который потом назывался - «Победа». Билеты в кино были очень дешевые, и мы дети с удовольствием ходили в кино. Помню ещё в 1944 году в кинотеатре «Аврора» я смотрела, кажется, американский фильм «Багдадский вор». В 1945 году стали возвращаться демобилизованные солдаты, и было огромное количество беременных женщин. Я жила угол - Коломинской и Разъезжей, рядом была база, где женщинам выдавали молоко, очереди были огромнейшие, вы не представляете. Это был послевоенный бум рождения детей. В 1945 году открывались новые школы. Первые два класса я училась в трёхсотой школе, а в 1945 году рядом с нами, на улице Константина Заслонова, открылась#293, я сама взяла документы и перевелась.

Удивительно, что в нашей квартире на Красной площади, где я выросла, в блокаду ни кто не умер, а в ней было семь комнат. Я помню всех - значит семья Киселёвых дедушка и бабушка, потом тётя Зина Беляева, Михеевы, тётя Зина и у неё сын Саша, следующая комната была Богдановых Тамара и Костя, они были старше нас. Аптер была у нас еврейская семья, дядя Миша, тётя Вера, Галя и у них в 1940 году родился сын Юра, тоже живы. Этот дядя Миша работал каким-то руководителем в Пассаже и незадолго до отъезда в эвакуацию помог устроить меня в ведомственный садик Пассажа, в который я и ходила всю блокаду. Ещё в нашей квартире жил дядя Вася, у них тоже были три сына - Ваня, Вася …, Тоже живы, остались, вся наша квартира живы остались. Помню, на четвёртом этаже жил мальчик Валера, он умер во время войны. Ещё были девочки Аза и Эмма, дочери бухгалтера, они тоже после войны вернулись. В конце нашего огромного дома стоял, какой-то маленький домик, туда в начале войны к родственникам на побывку приехал военный, и в этот дом попала бомба, и все погибли, вот это я помню - страшную историю. У меня в памяти всё как бы в кадрах. Ещё раз хочу сказать, что нас - детей, во время войны очень берегли, тех, кто был в детских садах, безусловно, а те, кто оставался в квартирах погибали и когда их привозили к нам, это было страшно. С 1941 года по 1943-й я весь период находилась в детском саду и поэтому осталась жива.

До 1955 года школьное образование было раздельным. Воспитание у нас было настоящее советское, в Комсомольскую организацию принимали с четырнадцати лет, я наврала, что мне уже есть, так я рвалась в Комсомольскую организацию, даже помню номер своего комсомольского билета- 29611971. В 1953 году умер Сталин, я плакала очень.