Повышева Антонина Ивановна

А. Б.: Антонина Ивановна, скажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?

М. Н. Ш.: В Кировской области, Сунском районе, деревня Копырята 10 марта 25 года.

А. Б.: Расскажите о Вашей семье, её жизни до войны.

А. И. П.: Ой, а лучше бы это даже не вспоминать, больно долгая у меня история.

(трогает нос рукой)

Ну что рассказать? Родилась я первенцем, в семье не было 16 лет детей. А потом пошли один за другим, один за другим каждый год - итого получилось восемь, шесть сестричек и два братика. В школу пошли мы пораньше, в 8 лет, а не в 9 как другие, с сестрой вместе. Мы погодки и пошли мы с ней в школу, и так мы семилетку вместе с ней и закончили.

В 39-ом, 14 мне было, умер отец. Я осталась с матерью, 2 старика - вот 10 ртов, 1 рабочий. Вот так и жить начали без отца перед самой войной. Мать была на грани сумасшествия.

(голос дрожит, пытается сдержать плач)

Мне всё надо было одной.

(закрывает лицо рукой)

Пришлось за мать и за отца, потому что она ничего не соображает, думали - в психиатрическую попадёт или повесится, или ещё что-нибудь сделает. Она ничего не понимала почти. Один раз даже был такой случай, что мы переехали в новый дом, - только что построили. Ребята все на полу спали, ещё тепло было. Она идёт. А я рядом всё время спала и держала её за руку, если она что двинется куда, чтоб мне сориентироваться. Какой там сон?

Она сходила, взяла топор, и проходит так, вот ближе к печке. Куда она пошла к той стенке с топором, трудно сказать. Хорошо, что я убрала это самое, подлиннее тут-то. Спрашиваю у неё, куда она пошла. Встала, взяла у неё топор. Она так и не вспомнила, куда она пошла и зачем она пошла. Как можно так оставлять? Вот дед, говорю, был, он же её охранял.

Год прошёл, я уехала в техникум, поступила учиться в 40-ом. И вот, учась там, я так только и думала, как она там, как дети. Чуть не каждый день писала ей письма, а потом уж сестре говорю: "Ты читай ей старые письма. Не могу я каждый день тебе письма писать". Вот она ей каждый день читала одно и то же: она всё равно ничего не помнит. Тут вот и война началась.

Мы как раз заканчивали первый курс - нам дали 1 месяц отпуска, как говорится каникул. И с 1 августа мы начали заниматься, у нас же осталось впереди 2 курса. И так мы, значит, занимались днём по 4 - 5 пар, ночью практика. Так мы за 1 и 2 курс сдали в зимние каникулы, 3 дня отдохнули, и снова заниматься. До 1 августа мы занимались, с 1 по 13 были экзамены, 15 нам выдали удостоверения об окончании. Типа какого-то вечера было, а 17 разъехались по домам.

Нас попросили - кто может поехать с свои районы работать. В свои районы были места. Так нам учителя посоветовали - война, всё-таки ближе к родителям. Остальные постарше, а мне 17 не было, когда я закончила. Курсы-то сократили на год, да на год я раньше пошла. Мне 17 не было, когда я пришла на работу. Вот так и началась рабочая жизнь.

А. Б.: А техникум-то какой был?

А. И. П.: Фельдшерско-акушерская школа. Теперь как она называется - колледж медицинский или как. В старое время она называлась фельдшерско-акушерская школа.

А. Б.: То есть Вы были акушером?

А. И. П.: Нет, у нас было специальное санитарное отделение в школе. Сейчас не знаю, по-моему, нет.

А. Б.: У вас была специальность "Фельдшер"?

А. И. П.: "Фельдшер санитарный". У нас было по удостоверениям "Помощник государственного санитарного инспектора". Раньше не было санитарных врачей, а был государственный санитарный инспектор по образованию. А мы были помощниками.

А. Б.: Техникум был в Суне?

А. И. П.: Нет, в Кирове. В Суне нет никаких организаций. Кировскую фельдшерско-акушерскую школу я закончила в 42 году.

А. Б.: Вы можете описать, какими навыками как медработник Вы обладали после окончания школы?

А. И. П.: Наша была санитарная служба, наше дело профилактика: посещение больных инфекционных, всех заразных. А во время войны я начала работать - кругом одни вши и блохи, ни мыла, ничего, мыться нечем. Все завшивленные. Ну что? Головные вши - не доказано, что они передают сыпной тиф. Платяные вши. А народ настолько был завшивлен, что редко в каком доме нет вшивиков. Сыпной тиф если в деревне начался, так не дай Бог!

Они же ходят друг к другу - то за солью, то так посидеть, кто покурить. Вот и ходишь из деревни в деревню - то тут заболели, то там заболели. Один заболел, надо всех обойти; каждому температуру измерить, у каждого посмотреть. Кто-то заболел, надо отправить в больницу больных. В общем, сам ты себе хвершал, сам ты себе врач, сам ты себе дезинфектор. От и до. Всё - пошёл, так дело делай, вокруг и около. Началось ли что другое - хоть корь, хоть скарлатина, - опять надо всю деревню обойти, всех детей пересмотреть.

Вот приходишь в семью - выглядывает кто-нибудь с печки, - дрова тоже экономили. Говоришь ему, чтобы слазил оттуда. Глянет как кролик - глаза навыкате, красные, - ну всё, забирай! Можно и температуру не мерить, сразу видно. И то девчонки позже говорили, что я как гляну - как тут и есть.

Мы даже делали прививки, сейчас ведь не занимаются этим. А у нас каждому работнику райздрава были выделены, допустим, деревня или две, в зависимости от количества домов, - на прививки. Вот я хожу, я знаю своих детей, делаю прививки по графику как положено. Мы, райздравские, ходили часто, мы ближние деревни брали около Суны, а так делали фельдшеры на медпунктах. Вот вся работа.

В Кирове я начала, там я почти 3 года с лишним отработала. Что нас в конце апреля? Ну да, в конце апреля мне повестку прислали из военкомата: "отправляйся в армию". Ну что ж, раз у нас некому воевать, так хоть мне сходить надо.

(улыбается)

А. Б.: А некому это где?

А. И. П.: А у нас некому было в семье-то. В семье отец умер, а больше никого нет. А мне что, 15 лет - война началась.

А. Б.: Так это в апреле 41 Вам?

А. И. П.: 42, это уже перед концом. Я говорю, приехала домой - я в своём районе-то работала, - тряпки, кое-какое барахло принести домой надо, потом откуда я знаю, куда меня направят. В распоряжение Кировского штаба, штаб там был военный. Не военкомат, а именно штаб. Приехала 30, наверное, апреля, вышла на работу, по-моему, 3 мая. Пришло нас двое: одна операционная сестра требовалась им, - они заявки делали, кого им надо. И фельдшера надо.

Направили меня в госпиталь работать, работала до расформирования, до августа, старшей медсестрой.

А. Б.: А госпиталь был в Кирове?

А. И. П.: В Кирове на базе туберкулёзного отделения. У нас было 100 человек в туберкулёзном, приблизительно около ста. Они поступают и умирают, выписывать ведь некого. И какая молодёжь. Вспомнишь как сейчас, страшно.

А. Б.: Это был эвакогоспиталь?

А. И. П.: 45 год. Он расположен на базе туберкулёзного довоенного, и 2 отделения было в школах - на Свободе одно, а второе на Пролетарской. Большие 2 школы - я вот пришла работать - у нас было под 900 человек приблизительно. У нас в госпитале не раненые лежали, а больные. У нас было полностью туберкулёзное отделение, а там разные - и с почками, и с кишечником, и с желудками, и с печенью, всяких-всяких, каких только там не было. Все больные соматические.

А. Б.: А жили Вы где?

А. И. П.: А жила я у тёти в Кирове. Я училась, жила у тёти, не в общежитии - мамина сестра в Кирове жила. Я у них и жила. Муж у неё в армии был, у них двое детей. В какой-то степени и я с ними - ребята маленькие, я их в ясли отведу, потом в училище. Вечером приду из училища, надо ребят собрать, печку надо истопить. Ребят надо вечером накормить, тётя поздно придёт с работы. Так и жили - ничего, жили, выжили.

(пожимает плечами, улыбается)

А. Б.: Паёк у Вас какой был?

А. И. П.: 400 грамм хлеба.

А. Б.: Как у служащей?

А. И. П.: Как у служащей.

А. Б.: То есть Вы были как вольнонаёмный персонал?

А. И. П.: В госпитале - конечно. Часть девчонок из других отделений, они жили при госпитале, но я не видела, в чём они ходили - в военном, не военном. Мы не разговаривали, они в отделениях далеко, и мне, собственно говоря, с сёстрами связи никакой. Там есть диетсестра в отделении, которая получает у нас питание и везёт туда; в термосах везут, там раздают. Так что связь у меня только с диетсёстрами. А диетсёстрами, между прочим, были военные. Они уже фронт прошли, они уже раненые были, в основном, сёстры диетические. А такие сёстры - не знаю. Знаю только, что много из Ивановского училища было, девчонки работали в тех отделениях. А нянечки все, по-моему, кировские были, вольнонаёмные.

А. Б.: В этом госпитале каковы были Ваши обязанности?

А. И. П.: Моё дело - контролировать готовую пищу, всё ли заложили, положили. Всё ли по порядку? Вкусно ли сделали? Попробуешь: солёно-недосолёно ли? Один раз сварили манную кашу и пересолили, а у нас всё диетчики. И получалось так, что у нас надо готовить суп на двоих, на троих, или там второе - вот такое. Где-то на 20, где-то на 30, где-то на 100 человек. Были и на выписку готовые, как говорится, на общем столе, но таких было, как правило, меньше, чем диетчиков.

Надо было сделать меню. Не просто его написать: Суп молочный, каша пшённая или каша гречневая. Надо его разложить - сколько там молока, сколько там соли, сахара, сколько там водички. Всё это надо сосчитать, разделить, умножить на количество - ты должен ещё как бухгалтер, это надо сделать. И по каждому столу, для повара чтобы на 10 человек меню есть, вот по каждому расписать кому, что и сколько заложить. Вот и контролируешь: всё ли положили, всё ли сделали?

Шеф-повар? Я не знаю, зачем там нужен был шеф-повар. Я толком так и не поняла, нужен ли он был вообще. Она меню не делала, хотя бы она его делала. Так это вроде диета, так это вроде её не касается. Как говорится, следить за кулинарной обработкой, так у нас жареного ничего нет. Единственное, что жарилось на плите, так это оладушки каждый выходной день. Или оладушки или пироги - кому можно, конечно! Не всем можно. Плита дровами отапливалась, это ещё по-старинному. Вот они стоят четверо. Всего работают 2 повара: один повар готовит первое, второй готовит второе. Шеф-повар, я, и две работницы, которые только уборкой занимаются - посуду моют, это их дело.

И вот поочерёдно, вчетвером встаём, постояли, повалились. Лето ладно, вышли. У нас рядом столик был и скамеечка - один отсиживается, другая смена пришла, печёт. Эта смена допеклась до того, что валится с ног, эти приходят, заменяют. И вот так пока всех не накормишь, все 700 человек накормишь оладушками.

(смеётся)

А надо! Выходной, надо чем-то побаловать, на обед хотя бы с чем-то - со сметаной, или там с маслом или со сладким чем-нибудь, с повидлом. Но надо что-то на второе сделать, полакомиться больным.

Туберкулёзным, которые почти умирать собрались, - они ничего не едят, - им пишут "индивидуальное". Придёшь, спрашиваешь, что ему надо. Вот он придумал: "Мне надо картошку как мама дома делала в печке". И вот попробуй в железной кружке сделай картошку, как мама в печке в горшке делала! Ну, а что? Придумываешь. Что-нибудь надо накормить. А он через 2 дня возьмёт и умрёт.

А. Б.: То есть раненых с фронта не было?

А. И. П.: У нас нет. Это все фронтовики, они все фронтовики, но по болезни. Госпиталь ведь долго существовал, нельзя же человека гнать, когда не ест или сердце у него. Ну, не выдерживает - куда его, что от него толку? Подлечивали, лечили.

А. Б.: Какие заболевания у фронтовиков, которые у вас были, были наиболее распространены? Кого было больше всего?

А. И. П.: Я ведь не занималась статистикой. Если бы они лежали, допустим, здесь одни сердечники, здесь такие-то. Единственно, что по количеству блюд в столовой - ну, они некоторые группировались. У желудочных и другие заболевания - один стол. Но этим одним столом могут питаться трое больных с разными заболеваниями. Мне это ни к чему было. Моё дело - я знаю, сколько больных на первый стол, потому что диетврач приносит на стол раскладку: с первых столов столько-то, со вторых - столько-то. Этим я не занималась, мне готовые приносил. Не знаю, кто этим занимался - сам диетврач или дежурный по госпиталю. Там же штаб, знают, кому какие сведения подавать, потому что движение есть, больные выписываются, поступают. Но большого движения не было.

Что я неделю отработала - война кончилась, и уже поступления не было больных. Начали убывать, убывать, убывать. И вот до августа мы повыписывали, часть перевели таких-то больных. А кто ехать мог, в состоянии, с больными почками, печенью - их подлечили, они доедут до района, до своей районной больницы.

А. Б.: В госпитале Вы служили с 42 по 45?

А. И. П.: Нет, нет. В 42 я начала работать. С 20 августа 42 года я работала в Суне, потом взяли в армию, повестку прислали в апреле 45. Это всё время я работала в районе.

А. Б.: Большую часть войны Вы работали в Сунском райздравотделе?

А. И. П.: Да.

А. Б.: А там Где Вы жили?

А. И. П.: А у нас там санэпидстанция, райздрав - отдельное здание было напротив больницы. И там было 2 комнаты: в одной комнате заведующая, а мы в проходной. Маленькая, нас там работало 5 человек всего, а там ещё 2 комнаты были пустые. Мы в этих комнатах и жили - там печи, подполье было, условия. Дров нам привозили, как положено, колхозники. Пилили, кололи мы сами и топили.

А. Б.: А там у вас паёк был или зарплата?

А. И. П.: Зарплата. Вот я начала работать, я помню, 250 рублей была зарплата. А потом в декабре нам добавили 50 %, 375 стали. Вот с этой зарплатой работали, 400 г. хлеба, а больше в районе ничего, никаких продуктов. В городах - там карточки давали, а у нас там вообще никаких. 400 г. хлеба, вся еда. Я отработала до весны, и у нас рядом с райздравом участок земли. Здесь река протекает, у нас село Суна сама - там стоит.

(показывает рукой от себя)

А после реки, - река тоже Суна, - мы за рекой, от села. И у нас тут получился участок. И тут маленькая речка ещё в Суну втекает.

(жестикулирует)

Этот участок земли остался голый, пустой. Я спрашивала, чья земля. А раньше: раз не посажена, значит, моя. Это сейчас надо спрашивать у кого-то, но на всякий случай мы поспрашивали. "А никто ничего не садит" - ответили. Я девчонок сагитировала вскопать, посадить картошки, свёклы, морковки, всего. Ну, и мы насадили, у нас было всё своё. Год прошёл, к речке кто-то что-то садил, смотрю. Пошла к председателю исполкома по какому-то делу, не помню, - хороший у нас дядечка был Андрей Иванович. Сказала ему, что у речки хорошая земля пропадает, попросила разрешения там капусту посадить.

Он сказал, что ему не жалко. Мы капусты на следующий год насадили - мама приехала, нам вспахала землю. Она на конном дворе работала, у неё был жеребец-производитель под её подчинением. Ведь его надо было водить в ветлечебницу, а ветлечебница была рядом с нами. Она приехала, посмотрела, тоже его разрешения спросила вспахать ребятам огород. "Да что, на этом жеребце гектара 3 можно вспахать сегодня. У тебя огород-то велик ли, полсотки".

Она нам вспахала, борозды сделала. На следующей неделе сказала председателю, что жеребца велено ещё показать через неделю. Села на этого же жеребца, привезла нам капусты, мы насадили капусты, осенью у нас вот такие кочаны капусты выросли.

(показывает руками, что большие)

Вот так мы и жили. На 400 грамм, но, по крайней мере, у нас были свои овощи - уж не так голодно нам было. Я вот была постоянно ходячая. У нас получилось так: у нас было 2 помощника. Она замужняя, муж у неё на фронте, двое детей. Куда её в командировку пошлёшь? А я что? Одна. Оттуда пришла, ага. Завтра туда пошла. Оттуда пришла, послезавтра опять пошла.

А. Б.: Всё пешком?

А. И. П.: О, это и разговоров нет. Случайно если кто поедет в ту сторону, довезёт, так это вообще счастье. А так - холод, жара ли, дождь ли?

А. Б.: Просто у меня бабушка тоже фельдшерскую школу на Урале закончила в 40 году, и её направили фельдшером в леспромхоз. Так вот у неё была лошадь служебная.

А. И. П.: Ну, в леспромхозе, конечно, легче. У нас же лошадей не было. У нас была в больнице одна лошадка - дров привезти, да так по хозяйству. Мы и не заговаривали даже, что нам её куда-то надо. А приходилось ходить и за 40, и за 50 километров. Идёшь и идёшь - что делать. И зимой и летом, хоть в дождь, хоть в снег.

А. Б.: До тех пор, пока Вы не начали в госпитале работать, Вы помните, у Вас был отпуск?

А. И. П.: Нет, никакого отпуска во время войны не было. В госпитале я 3 месяца проработала, пришла я в распоряжение облздравотдела. Пришла я к заместителю заведующего, а она у нас преподавала. Потом она как-то в командировку в Нолинск ехала, у нас ночевала. Я пришла, она моргает, смотрит, спрашивает меня, где я работала. Отвечаю, что в Суне. Та, мол, моргаю, вспоминаю.

Спрашивает, пойду ли обратно в Суну. Я отказалась, хватит с меня, и так отработала почти 4 года. Хватит, батрачить не буду больше. Тогда спрашивает, буду ли у них работать. Отвечаю, что буду. Дальше говорит, что они меня в другой район пошлют. И тут я её обманула, сказала, что замуж вышла. Они мне поверили на честное слово.

Потом много времени прошло, года 3 - я из командировки в командировку. Я в августе пришла, а помощников набрали, человек 5 только что окончивших. А они что? Как котята слепые. То, что в книжках написано одно, придёшь на работу, там совсем не то. Их надо учить. В командировку поеду, врачей всего было трое. Кому ехать? Вот забирай 2-3 помощников, поезжай за бригадира, вот и мотайся там. 2, 3 недели, месяц, а иной раз и 2 месяца в командировке пробудешь.

А иной раз так бывает: живёшь в командировке, звонят по телефону - перебирайся в другой район, опять начинаешь там работать. Вот так. И там был тиф, и тут был тиф. И почти 10 лет я с этим тифом боролась. Слава Богу, я не отболела.

А. Б.: Причина та же - вши?

А. И. П.: Только это. Причина одна. Зачастую было так - пройдёт нищая с ребёнком, это очень было много таких причин. А что, они ходячие, болеет-не болеет. Придёт, посидит, полежит, тем более с ребёнком. Дома одни старики, считай, остаются - пожалеют, кто-то покормит, напоит, обогреет, кто-то тряпочку даст. Она посидит, потрясётся, ушла. А что, они не тараканы, тараканов так бы увидел. И там глядишь - пошло, один от другого. Смотришь, в деревне 4-5 семей. А ещё начнут умирать старики.

А. Б.: В войну выходных и отпусков не было?

А. И. П.: Нет, нет, нет. Но воскресенье был выходной. Ну а работали мы как? Мы работали с 6 часов утра до 2, когда не в командировке, на месте. До 2 работаешь - за больницей поле, забирай серп, иди, жни, пока солнце закатится.

А. Б.: Это поле было колхозное?

А. И. П.: Колхозное поле, мы шли и жали туда. Кто сколько сумеет нажать - нажнёшь. Нажнёшь, уже темно, ноги помыл, сунулся, уже темно, а в 6 часов уже на работу надо.

А. Б.: А с этой работы Вам что-то давали, какой-то заработок?

А. И. П.: С колхозной?

А. Б.: Да.

А. И. П.: Не, какой там может быть заработок? Об этом и речи ни у кого не было!

А. Б.: Это Вы работали на государство?

А. И. П.: Это на войну, только на войну. Об этом и речи никто не заводил - устали, не устали, не платят. Хотя бы по куску хлеба принесли, нет, этого даже не было. Они сами нищие, что с них возьмёшь? Они обмолотят сколько, и всё сдадут государству.

А. Б.: А это была ваша личная инициатива идти работать в колхоз или как?

А. И. П.: Нет. Так и было: кто свободен - жать.

А. Б.: Кто это решал? Вот сегодня, так как свободны - идти жать в колхоз.

А. И. П.: А это совесть решала, никто не отказывался. Санитарки местные, они же все умеют; эвакуированные пришли, она серп и во сне не видала, как она будет жать? Говорит: "А разве хлеб так растёт"? Вот они какие пришли, у нас ленинградские были женщины. Её надо научить, как она будет. Но она не умеет, а всё равно идёт и делает: "Я хоть дёргать буду"! Вот и всё.

А так и разговора нет. Допустим, мне надо какие-то документы сделать, я пришла в 6 часов, свои документы сделала, отчёты, какие там надо по работе. А время пришло - всё! Заведующая: "Девки, уже 2 часа"! У нас же часов ни у кого нет. 2 часа скоро, кончайте! Мы складываем все свои шмутки в столы, и подались. Благо у нас по больничному двору перейдёшь, тут и поле. Они нам специально оставляли около больницы эти поля. Вот и ходили, и жали вручную серпиком.

А. Б.: А на те 375 рублей денег, что Вам платили, что можно было купить тогда?

А. И. П.: А Бог его знает, что можно? Я денег никаких, кроме как на хлеб, я их не тратила. Мать одна, у ней целый колхоз детей, а налогов сколько было? Тут и заём, ей надо спичек купить, керосин. У колхозников никаких денег не было, ни гроша. Если единственное, что она может продать - это у нас дома капуста росла и огурцы. Так вот она сколько может продать капусты и огурчиков - вот эти деньги у неё только на керосин и на спички. Хлеба не купишь, ничего не купишь. Вот моя зарплата ей шла только на налоги. Больше ничего, хотя я оставлю так по мелочам, на хлеб. А хлеб что? Он стоил копейки.

А. Б.: А хлеб где можно было купить помимо карточек?

А. И. П.: Нигде.

А. Б.: А как Вы тогда покупали его?

А. И. П.: Хлеб давали по карточкам, его ещё надо было выкупать по ним. Вот только на карточный хлеб мне и надо было денег. А остальную зарплату я получаю и несу маме. Больше никуда, нечего было купить больше.

А. Б.: Расскажите, какие медикаменты у вас были, чтобы выполнять свою работу?

А. И. П.: У нас при райздраве были только лекарства для больных туберкулёзом - бесплатные это лекарства. И малярией, но у нас малярии не было. А так это у нас дезсредства называются. Там у нас была хлорка, как всегда, не хлорка, а карболка. Неочищенная карболовая кислота - при скарлатине делали. Сулема, вот она у нас была. И вот глупые же были! Дадут сулему в таблетках, дуст был позднее. Пока я в Суне работала, дуста не было. Был peretrum, это пахучая ромашка, в огородах растёт, пахнет яблоками. Эту ромашку мы даже ходили собирать, когда у нас в поле было свободное время. Из дезинфекционных средств была карболка, сулема и ромашка. И был попозднее флицит, это настойка ромашки на керосине. Это для обработки меховых изделий. Больше ничего не было.

А. Б.: На профилактику и ликвидацию эпидемий, очагов этого хватало?

А. И. П.: Этого хватало у нас всегда. Заявку делали, и раз за раз это всё заходило, не было так, чтобы у нас чего-то не было. Область делает разнарядку сама, но если чего-то не хватает, то можно в любое время съездить в Киров, попросить и получить на складе. Там специальный дезотдел был, там можно было дополнительно взять, если надо. В этом не было необходимости большой.

А так вещи ведь обрабатывали. Заставляешь топить баню, топишь, как следует. Все их вещи, все эти матрацы - солому вытрясут, а все перины их - солома да сено. Всё это в баню. А?! Сера ещё была, вот чего. Серу закладываешь в угли из печки, в бане накладываешь. Хорошо у кого жаровни есть - нет, так на лист железа.

(жестикулирует)

Углей наложишь, и вот серу. Без противогаза. Раз пять как в баню сходишь - меня дважды увозили в больницу с этой серой. Один-то раз в больницу, а второй раз я не одна была с врачами. Мы на квартире в командировке у фельдшера жили. Я уже второй раз, так я знаю, что со мной. Меня привели под руки, спрашивают, что со мной. Я отвечаю, что нанюхалась, очухаюсь сейчас. На улицу выйду, оденусь, посижу. Что делать?

Хозяйку ведь не заставишь, она не понимт и не знает как. Если серы бы взял, вытряхнул, да ушёл бы, а завалится, - она не сгорит, расплавится, тогда никакого газа не будет. Это надо, чтобы получился серный газ. Камеру окуривания. Баню всю замажут, все двери, все щели стараются заделать, чтобы эффект был. Все шубы, полушубки, всё меховое - всё туда стаскают. Это всё надо стоять, караулить: "Это не забудь"! А то не так ....

Был даже случай до меня, рассказывала врач. Они были в командировке, и было заткнуто окно какой-то тряпкой - стекло сломалось и закрыли. Ничего больше, никто больше, кто-то отболел в этой семье сыпным тифом. И вот эту тряпку в окне оставили, - ну что зимой кто в этой тряпке будет жить? А оказалось, что вши там остались где-то. Прошло много времени, карантин, всё прошло - и снова в семье заболел человек. Трясли, искали, время уже к лету подошло - тряпка-то не нужна уже, тепло стало. Ну, решили вытащить её оттуда, тряпку-то, и обнаружили, что там гниды.

(показывает рукой)

Поняли, что именно там они и остались. Вшей-то нет уже, она же 30 дней живёт только, погибает сама по себе. И там дохлые оказались. Так что в семью придёшь, выгрузишь всё, что у них тут в семье есть, и в баню, в печку. Печку протопят, доски постелют, остальное всё в печку сложат - вот и сиди, карауль, чтоб не сгорело.

А. Б.: Вы говорили уже о послевоенном времени: между тем, о чём учили в учебниках и было в жизни, была большая разница.

А. И. П.: У нас что в учебниках? У нас была гигиена пищевая и коммунальная, все направления. И строительство, и обследование жилых помещений, промышленных объектов, мне это не надо было, у меня другой был совсем профиль. У нас была эпидемиология, болезни инфекционные, микробы, микробиология. Что те санитарные предметы, что эти - они одинаково шли. Что пищевые все продукты мы прорабатывали, но у меня другое.

Санитарные отделы отдельно и работали. И в областной санэпидемстанции, у них своя работа. Они едут: одни пищевые объекты обслуживают, другие коммунальные. Они тоже разделены - кто коммунальные обслуживает, кто пищевые, там уже делится. А мне больше понравилась эта работа, чем санитарная.

А. Б.: То есть эпидемиология, получается?

А. И. П.: Эпидемиология, получается, мне лучше, потому что в районе, может быть, это сначала так получилось - раз у второй помощницы дети, - ладно, иди ты там в ресторан или столовую, а я в командировку пойду. Как я пришла на эту работу. Когда я приехала в облздрав: "Пойдёшь в санитарный отдел"? Я ответила: "Не пойду. Я пойду в эпидотдел, туда я не пойду"! "Ух, ещё и не ладно ей! Ну ладно, иди к нам, у тебя опыт есть", - говорят.

А. Б.: Со стороны советских областных и районных властей как Вы оцените руководство вашей санитарной службой? Достаточно ли было внимания к вашим нуждам, нуждам людей?

А. И. П.: Какие нужды?! О каких нуждах во время войны могла быть речь? Что нас одевать, обувать? Мы же все в своём. Сыты мы, одеты, обуты - никому нет дела до этого.

А. Б.: Основная причина эпидемий, которыми Вы непосредственно занимались, это отсутствие мыла. Советская власть этим как-то занималась?

А. И. П.: А кто не знает, что его нет? А?! Спросить бы, кто-нибудь знает, что нет мыла в деревне?

А. Б.: Так вот, советские власти в районе и области пытались что-то с этим делать?

А. И. П.: А я не знаю, пытались они с ним что-нибудь делать или нет. По крайней мере, заведующая здравотделом идёт на совещание в исполком, райком, они собираются на чрезвычайную противоэпидемическую комиссию, у них существовала. Они собираются, обсуждают всю эту проблему. Наше дело было работать. А что они там обсуждали, что они решали? Заведующая прекрасно знает, что нет мыла, у неё самой нет мыла.

Единственное, что нас спасало - у нас было мыло. А я в районе работала, наверное, этого мыла ещё не было. Точно. Мыло "К" называлось, вонючее-превонючее.

А. Б.: Имеется в виду, мылом обеспечивали медицинских работников?

А. И. П.: Нет, это мыло для замачивания белья и голову мыть, оно специальное дезинфицирующее мыло. Это мыло только в очагах.

А. Б.: Его давали только на эпидемию?

А. И. П.: Да, только на эпидемию. А это нет, этим нельзя было мыться - ну это вообще, ни в какое общество не придёшь. Мы в командировку ведь как? У меня в командировку сумка, раньше были кирзовые сумки.

(показывает размер и форму)

Вот такие. Тут у меня бельё. На себя надеваешь одно, второе в запас. Его дважды-трижды постираешь этим мылом, оно становится жёлтым из белого. Гладить его нельзя, бельё это, специально его и не гладили, бельё это, чтобы сохранился запах. И тогда ты ходишь более-менее надёжный - если даже на верхнюю одежду тебе вошь попала, внутрь она старается туда не лезть. Вот мы спасались сами.

Я приезжаю из командировки, весь дом знает, что я появилась, потому что от меня пахнет. У нас хорошо, Центральная баня была почти рядом, она круглосуточно, санпропускник работает. Нам дали телогрейки казённые, мы в телогрейках ездили. Приходишь в санпропускник, разденешься догола, из сумки всё выложишь, и это своё всё сдашь. У нас, правда, женщина работала уборщицей там из нашего дома; так, по крайней мере, нам можно было прийти в баню, посидеть в номере, в тепле.

(смеётся)

И вымыться. Постучу тёте Фене, та откроет: "А, приехала. Ну, иди мойся, я уже первый номер вымыла, там чисто". Домой боишься идти, а вдруг зараза эта залезла. Я же живу в чужих. У нас многие девчонки отболели, но они, правда, были те, кто в колонии в Кайском районе в тюрьме. Они, паразиты, сидят наверху, собирают вшей, на девчонок бросают.

А. Б.: Уголовники, заключённые?

А. И. П.: Угу.

А. Б.: Исправительные лагеря НКВД, у вас не было туда командировок?

А. И. П.: Нет, я не бывала. Девчонки, я не знаю, как они попали туда, там видимо, большая вспышка была. Я в командировке была в другом районе, когда они туда ездили. Одна приехала уже с температурой. Вот так все эти 10 лет почти я и пробегала за вшивиками. Так что хватило.

А. Б.: Антонина Ивановна, насколько я знаю, в деревнях традиционно вместо мыла использовали щёлок.

А. И. П.: Щёлок, вот они и делали.

А. Б.: Так в деревнях щёлока не было?

А. И. П.: Почему? Делали. Заставляешь мыться. Сделают, только голову мыть. У нас в деревне, если без щёлока, так потом и не расчешешь волосы, потому что жёсткая вода такая. Без щёлока вообще нельзя голову мыть, даже с мылом. Щёлоком только и мыли. И стирка щёлоком. Нужно им мыться, они заготавливают. Стирать будут, она воды нагревает, заваривает золу, делает щёлок и стирает этим щёлоком без всякого мыла. Где она его возьмёт?

А. Б.: Расскажите о том, как жила Ваша семья во время войны. Расскажите о налогах, которые вы должны были платить.

А. И. П.: Ой, я уж не знаю. Как? Страховку надо было платить, это раз.

(загибает пальцы)

Теперь ещё какой-то налог мама платила, потом ещё подписывали заём. Заём такой подпишут, а у колхозников ни копейки нет, чуть ли не тысячами надо было платить. Где их взять? И всё что заработаешь, я принесу, маме отдам, только на это и уходила зарплата. Ребята в школу все идут, надо обувь какую-то купить, хоть тапочки. Дед ещё жив был, так он лапти плёл, специально нам маленькие лапотцы, лычки нарежет узенькие. И как тапочки наплетёт маленькие с коротенькими верёвочками.

(жестикулирует, показывает размер лаптей)

Тётя была, отцова сестра, с нами жила, она инвалид. Она или старые портянки пополам разрежет или что, чтобы обмотать ноги под верёвочки. В носках же жарко шерстяных, да и куда на такой колхоз надо сколько иметь овец, чтобы всем скатать валенки, да ещё и носки навязать. Так что вот, в этих лапотцах и ходили. В тапочках ходила сдавать экзамены в 7 классе.

Так и жили. Мать одна, кормить как-то надо, обувать. Где-то что-то прикупит. Дед лапти сплетёт, колхознам нечего носить, покупали. Вот у них копейки какие-то были, нам хоть на тапочки на какие-нибудь на дешёвенькие. А дед тоже умер перед войной. Он умер в мае, а в июне началась война. Остались и тут-то без деда, хоть лаптей-то он наплёл. У нас хоть лапти готовые были - он хоть плохо себя чувствовал, ребятам всем по лапотцам на память оставил и маме наплёл. В них так и ходили всё лето.

А. Б.: Ваши братья и сёстры войну все пережили?

А. И. П.: Все пережили, никто не умер благодаря моей матери. У меня мать, ей не только орден бы дать, ей бы золотой памятник поставить.

(с трудом сдерживая плач)

Она поедет, - у нас давали зерно, самое маленькое у нас было на трудодень по 800 г., а так по килограмму, по полтора давали, - у нас хороший был колхоз. Сеяли пшеницу много. Она пшеницу приведёт в порядок, вымоет, высушит, размелет хорошо. Мельник у ней, дядечка, вдовец оказался, у него тоже восьмеро детей, - придёт, он всё жалел: "Ну ладно, Алексеевна, я тебе размелю, как следует". Он мягкую, хорошую пшеницу ей размелет, мука хорошая. Она едет в Киров, вот у тёти остановится. Тётя знакомым скажет кому - сестра приехала, муку привезла.

Там женщины занимались, они покупали муку, пекли и продавали на вокзале - кто булочки, - как-то каждому жить надо было. В начале так немножко она привезла, а потом побольше. Уже спрашивать у тёти стали: "Алексеевна, сестра-то когда приедет"? Тётя обещала сообщать, когда мама приедет. Вот она приедет, деньги выручит, поедет на базар.

И были ведь богатые, получалось - семья маленькая, есть огород, в колхозе дадут - зерно лишнее есть, продавали зерно на базаре. Она поедет, купит зерна, размелет, снова везёт в Киров на лошадке. Продаст, на эти деньги опять покупает - сколько-то себе останется муки, сколько-то она продаст. И вот так она всю зиму мотается. Хорошо хоть, я говорю, у нас в колхозе хорошие лошади были, так можно было уехать. Собираются 2 - 3 женщины, едут.

А. Б.: Вы же много ходили по району. Как на Ваш взгляд, хороших и плохих колхозов сколько было в районе во время войны?

А. И. П.: Так вот были, говорю, колхозы. Вот наш весь сельсовет, у нас сколько же деревень? Деревень 11 ли, 12 было деревень - у нас по всему сельсовету деревни довольно большие, по 40, по 50, по 60 домов. В нашей было 50 с чем-то хозяйств, у нас дома все каменные в основном и пятистенные, на 2 семьи. Двухквартирные, отдельные входы с той и другой стороны. И соседи. Только в двух деревнях по 20 домов, а так по 40 приблизительно деревни.

Поля у нас небольшие, у каждого во дворе скотина. У нас хорошие фермы во всех деревнях были, по ферме. У нас лошадей было много - конный двор большой - это рабочих 50, если не больше, да ещё жеребята каждый год подростки. И у соседей также. Мы обрабатывали всю землю, до клочка. Как наш главврач ехал и говорит: "Надо же?! У вас даже дорога узкая"! Правильно. У нас только то, что проехать на телеге, вот это и всё.

(показывает руками ширину проезда)

До самой до колеи, всё засеяно, нигде нет пустого места. Луга у нас маленькие, заливные - сена у нас нет, - коров кормить, считай, что только солома. А сколько сена накосят, так это для лошадей. Обрабатывалась полностью почва, поэтому у нас хватало зерна всегда. Оставляли на семена уже, как говорится, не по 2 центнера на гектар как по норме 2,5, а оставляли по 5, так считали. Это зерно никто не перевешивал, это зерно во время войны не трогали - зерновой фонд.

А то так приедут, могут вообще под метёлку всё вымести. В других-то колхозах, раз у них ничего нет, так они сколько намолотят, и всё отвезут. У них не только поесть, у них засеять на будущий год нечего. Они едут и просят. Ну что? Куда денешь? Надо посеять хоть сколько-то, хоть что-то вырастет. Ну и последнее можно по идее колхозникам бы своим раздать весной перед пахотой - все же полуголодные, - нет, надо делиться. Делились. Как быть-то?

А другие сельсоветы, конечно. У нас вот был сельсовет Коровкинский - ну там, ну сплошная нищета! Ну, я никак не могла понять. То лошадь, то что-то сломалось - так бригадир, женщина: "Ну ладно, давай лошадь, я сама схожу"! Сама-то полуголодная, съездит, сходит, всё соберёт. Спросит ребят, всё ли привезли. А осенью бригадиры все поля обойдут - не осталось ли чего где-нибудь в поле.

А. Б.: О войне какие разговоры были?

А. И. П.: В первый год войны разговоров таких никто не допускал, что немцы могут дойти до Москвы. Когда они уже далеко прошли, уже Белоруссию, Украину, уже в Россию вошли, вот тогда народ задумываться стал: как бы чего не случилось. А то как-то особо не задумывались. Я в районе работала, я всё время с народом. И жили как: этот сельсовет живёт как люди, рядом сельсовет - одни нищие. В плохих колхозах там народ, конечно, очень голодал.

Придёшь в командировке летом, бабы жнут. Она жнёт-жнёт, тут и упадёт. "Бабы, вы хоть зерна пошерудите, поешьте"! - всю траву соберут, и лебеду, и щавель. Всю траву изрубят, измелют, котлет ли каких наделают. Хорошо у кого хоть посыпать есть, а у кого и совсем нет. Вот как жили.

Я всю войну проходила по командировкам до 45 года - сидит сама, а вот так ребёнок на руках умирает. Придешь: "Ну, дай я хоть ребёнку что-нибудь дам. Хоть к соседям схожу за молоком". Та отвечает: "Да не надо, он уже умирает"! Сколько таких смертей, женщины лежат на полу такие распухшие, голодные. Это кто не ходил, не видел, так кажется, что ничего страшного. Так что можно сказать - по-разному.

Правильно, если соседка сытая, так она и рассуждает по-другому. А если моя мама голодная, у неё восьмеро детей и 50 соток земли, а она одна живёт. Она и картошки посадит, и моркошки, и свёколки, и посеет. А другая всю зиму в потолок плюёт. А что ей беспокоиться-то? Вот равноправие тоже говорю. И так есть народ в любом месте.

А. Б.: В 41 - 42 году в деревне знали о наших потерях на фронте?

А. И. П.: Ну как? Газеты ведь писали, газеты-то народ выписывал, и радио работало. Ну, радио в деревне не было ни у кого. По крайней мере, если частник не выпишет, то контора-то всё равно выпишет газету. Так или иначе - газета всегда была, последние известия всегда могли прочитать.

А. Б.: О больших потерях на фронте знали?

А. И. П.: Ну откуда? Они только знали по похоронкам по своим. У нас из деревни, говорю, ушло что-то около сотни человек, наверное. А вернулись, не знаю, человек 6 или 7 всего, инвалиды. Но никто не роптал, все как-то старались один другому помочь, и не было какой-то такой паники. Молились всё - скорее бы кончилась война! Пошли люди в церковь постарше, кто раньше и не ходил, а тут если выходной есть: давайте-ка сходим в церковь. У нас церковь в трёх километрах не работала, ходили в Ильинское за 7 км. Там хорошая церковь, работала нормально.

А. Б.: А люди среднего возраста по-разному туда ходили?

А. И. П.: Когда им было ходить? Во-первых, летом без выходных. Началась жатва или сенокос, Какой может быть выходной? Вот начинается пахота, сев - ребята пашут, боронят, сеют. Всё ребята! Брату у меня было, а сколько же ему было? 12, наверное, старшему. С 28-го - так 14!

Ему дали этого жеребца-производителя, - он своё дело сделал весной, его подкормили, - дали ему сеялку. Сеялки были поменьше, а эта как полторы, не знаю, как они назывались. Вот запряг он в неё, председатель пришёл: "Жеребёнок-то кормлёный, а сеяльщик голодный, еле идёт"! Брат не успевает за ним, тот бежит быстро. Председатель и говорит: "Коленька, миленький, ты больно-то устанешь, так ты встань на подножечку, постой маленько, отдохни. Он увезёт тебя". Вот так.

А эти десяти-, двенадцатилетние пахали, и женщины и девчонки, все работали. Вот закончилась пахота, вроде какой-то перед сенокосом, с неделю, перерыв получается небольшой. Вот тут вымылись, в баню сходили, постирали женщины. Когда им идти в церковь-то? А там начался сенокос, там уже никакого выходного. Сенокос кончился - день-другой как-то перерыв, начинается жатва. Так что ходить?

Молились, у каждого в доме есть икона, каждый перед сво иконой. Каждый просил возвращения хозяина в собственный дом, каждый молил своего Бога.

А. Б.: К Советской власти у людей какое отношение было?

А. И. П.: А разговора никакого не было. Никакого. Чтобы кто-то кого-то в чём-то обвинял. Или кто-то виноват. На Сталина молились, и всё. И никакого райкома, парткома или кого-то, чтобы сказали, что кто-то виноват. Или исполком в чём-то виноват, не слышала я. Я по деревням ходила, никакого роптания не было. Война есть война, все работали и никто, как говорится, не считал, что я не пойду, я не буду это делать, не хочу или там ещё что-то. Стар и мал - все шли на работу, кто хоть сколько чего-то мог.

А. Б.: Вы говорили, что в Суне были эвакуированные из Ленинграда.

А. И. П.: Ну, немного было в Суне привезённых из Ленинграда. И по району я ходила, может одна-две семьи в деревне, и то в сельсоветах, которые побогаче. У нас жили родственники, папиного брата семья - мать с двумя детьми. Они уже специально ехали, как к себе домой. В райцентре было 2 или 3 семьи. Вот куда их пристроить? Две у нас санитарочками работали в амбулатории, не в больнице.

А. Б.: Как к ним наши вятские относились?

А. И. П.: Жалели. Кто мог, кто-то молочка принесёт, кто-то яичко. Каким-то образом, как-то маленько старались помочь. Никто их не обижал. Но они и сейчас говорят, - я приехала, тётя прожила, уехала, потом мы поженились.

(показывает на Юрия Сысоевича)

Мы поехали по туристической, предложила найти тётушку свою. У меня адрес был, но нам сказали обратиться в домоуправление, а потом в справочной мне выдали справку с её адресом. Разыскали тётю, приехали, а там женщина тоже жила в Кировской области, в Котельническом районе была опять, так она говорила, что до сих пор молится, что там выжила, помогли ей с семьёй там прожить: "До сих пор молюсь за людей, их здоровье"!

Нет, к ним относились хорошо, старались как-то помочь. Они приехали некоторые совсем голые, а детей было много эвакуированных. У нас был целый детский дом калининский, на 130 человек, по-моему. Так директор даже так: лошадь была, садится и едет сбирать.

Приедет в деревню на лошади, и вот кого-нибудь пошлют: приехали детдомовцы, кто что может принесите. Обойдут всю деревню, и вот каждый несёт - кто картошки, кто морковки, кто свёколки, зерна сколько-то, муки, крупы - и вот так он, глядишь, наберёт и везёт ребятам. Ездил сам сбирать директор.

Норма-то мала, дети без родителей, персонал был хороший, вот придёшь к ребятам: "Ну как"? А школьники уже все: "Да ничего"! Спрашиваешь: "Есть-то больно хотите"! Отвечают: "Не больно, мы ведь завтракали, скоро обед будет". Ну, они и выглядели - деревенские ребята хуже выглядели, чем эти, поупитаннее, не такие как они приехали.

Когда родственники приехали, я ходила встречать целую неделю - то поезд придёт, то не придёт. Как они прорвутся оттуда. Я приблизительно знала, когда поезд из Ленинграда придёт, и каждый день бегала после учёбы. Они приехали, вижу, тётя идёт, кипятку несёт, еле-еле переступает, кости да кожа. Пришла, девчонка говорит брату, - она поменьше: "Если бы тётя Нина приехала к нам, её бы съели живьём"! Что я толстая по их понятиям! Ой!

И вот таких же ребят привезли почти. Но их привезли пораньше, они проскочили. Наши-то почти всю блокаду выжили там, а тот детдом, что в Суну привезли, тех пораньше, они, как говорится, были в теле. А уж эти-то приехали скелеты совсем.

А. Б.: Были ли какие-то развлечения во время войны?

А. И. П.: У нас в Суне работал клуб, кино показывали, все военные фильмы показывали. Танцы были - молодёжь ведь есть молодёжь. Кино кончится, кто хочет - останется. Сделают 1-2 сеанса, в выходной 2, наверное, было сеанса. Или в субботу 2 сеанса, в воскресенье сеанс и танцы. Кто хочет, останется, музыку включат. Не очень много было желающих. Мы вот придём, нас человек 10 соберётся, медсестёр. Сёстры пришли в этом 42 году в больницу из разных училищ. Их там было 6 в больнице этого выпуска, да нас в райздраве трое. Мы из-за реки туда придём, нас и звали "выборгские".

Нет, как-то наши девчонки и на танцы не оставались. Я говорила, что мне не до танцев, пошла домой. После смерти отца какие были танцы?

А. Б.: В деревнях вечёрки продолжались?

А. И. П.: Были вечеринки, как? Молодёжь всё равно собиралась, у нас дома контору председатель, - двухэтажное здание, до войны ещё было построено, - бумаги заберёт, вниз конторку поставит на зимнее время, а наверху освободит всё это помещение. Там прохладно, без одежды тёпленькой холодно, но соберётся народ - тогда надышат, как говорится. И всё равно, приходит гармонист, потопают, попляшут, повеселятся. Сколько ни реви, всё равно ничего не выревешь.

А. Б.: Вы говорили, что после войны мужчин в деревню вернулось мало. Как в таком случае чувствовали себя девушки и незамужние девушки?

А. И. П.: Как? Жили и жили. Кого-то ждали. Подросли ребята. А нас, между прочим, девчонок в деревне было меньше чем мужчин. Это я даже с возраста запомнила, мне было 10 - 12 лет может: идут парни с гармошкой, это парни - через всю улицу ширины деревни. Это человек 20 парней, по 20 - 25 лет, хорошие, здоровые парни. Сзади шантрапа, как их звали, пацаны идут 14 - 17 лет - их столько же. На вечеринку они собираются. Девок придёт 4. Когда я училась, тогда девчонок было побольше. В школу из нашей деревни ходило 21 человек, у нас было 2/3 девчонок в этом возрасте. А там где постарше - тех женихов, что убили, тем девок не было, некому замуж было выходить.

А. Б.: После войны трудно было найти себе партнёра женщинам вашего возраста?

А. И. П.: Мне 20 лет, девки об этом и не задумывались в деревнях, что замуж выходить. А там уж как придётся. А где их брать-то мужиков-то? Не было.

А. Б.: Так вот. Какие настроения были?

А. И. П.: Нет и нет, и живёт. Кто захочет - родит. Хоть это в деревнях слишком позорно было, но некоторые решались и на этот шаг. Потом ведь бывало и так: что-то случалось с семьями. Есть люди, и после фронта расходились. И вот бывало так, что он придёт с фронта, а жене вроде и не с кем, а уже с кем-то согрешит. Он придёт с фронта обиженный, он не будет со своей женой, если она ему изменяла. Он найдёт другую - девок тем более навалом, выбирай любую.

А. Б.: Та война была особенной ещё и потому, что довольно много женщин было в армии и на фронте. Их как-то среди женщин выделяли после войны?

А. И. П.: У нас таких не было фронтовичек, не знаю.

А. Б.: А фронтовиков как-то выделяли среди остальных людей?

А. И. П.: Кто их чем будет выделять? Пришёл он в деревню, в семью. Сила если есть, по состоянию здоровья можешь - идёшь, работаешь. Какое к нему дополнительное отношение будет? Как ко всем.

А. Б.: Вы не замечали с их стороны повышенной конфликтности по отношению к другим людям?

А. И. П.: Нет, никаких разговоров не было. И они себя не выставляли выше всех, и их никто не унижал. Вот как я по своим деревенским - всегда к нему с уважением относились. Женщины к жене - с завистью, само собой, но ведь тут никто ничего не выбирал. Что делать? Всё - на войну.

А. Б.: Когда Вы начали встречаться с Юрием Сысоевичем, Вы замечали, что на него война как-то повлияла?

А. И. П.: Я его до войны не знала, какой он хороший или плохой. Если б я его знала? Другое дело. Они приехали перевешивать в эту деревню зерно, а у меня тут сыпной тиф - я никого не должна пропустить в эту деревню. У меня с одной стороны карантин, и с другой тоже - попробуй въехать! Я выше всякого жандарма, я и жандарма могу не пустить, какой бы он ни был, хоть какое у него удостоверение будь. Карантин и всё! Это всемирное слово - карантин.

А они приехали - с бубенцами, с гармошкой по деревне едут. Ну, это что за сволочи такие появились тут?! Ведь написано чёрным по белому, - доска такая большая, - дёгтем, по-моему, написано "карантин". А они на сивом жеребце. Ну что, я за ними, куда они поедут? А они приехали туда, где дочь до этого болела сыпным тифом.

А. Б.: Как Вы относитесь к той войне теперь?

А. И. П.: А что, она столько лет как кончилась. Что про неё теперь? Где было что ладно, что не ладно, так не нам судить.

А. Б.: Нет такого чувства, что зря вы так работали и страдали?

А. И. П.: Как сказать зря? Войну-то? Если бы мы с соседом разругались, то было бы понятно почему и из-за чего. А тут дело политики, дело многого чего, что мы не знали и до сих пор не знаем. И то, что сейчас говорят - одного хвалят, другого обкакивают, - тоже не всё правильно.

А. Б.: У ветеранов войны один объём льгот, у ветеранов труда - другой. Это справедливо или нет?

А. И. П.: У нас вообще никаких льгот, всё сняли, дали 200 рублей. 220 простым, а нам, труженикам тыла - 250. Мы всю войну отпахали, а они тоже пенсионеры, которым заменили льготы, - всем же заменили эти льготы. Нам на 30 рублей больше. Мы всю войну горбатились, а они работали в тепле. Вот сравнить даже работу в госпиталях: она пришла на работу, надела казённые тапочки, казённый халат. На ней хоть худенькое платьишко, но она ходит в казённом халате.

Мы во всём своём, одежде и обуви, голодные, холодные. И того и гляди, мы заболеем. А получилось так - мы, труженики [тыла] наравне.

А. Б.: Это справедливо?

А. И. П.: Я считаю, что нет. Представьте себе. Я часто в Киров ездила, у нас аптекарша была, евреечка, она мне доверяла: я чёрненькая тогда была, и потом я в Кирове училась. Вот она с разрешения заведующей посылала меня в Киров в аптеку за лекарствами. Я проезжу трое суток, часто ездила.

Я в доме жила у тёти, у нас трое парней с 24 и 25 года, мои ровесники - работали они на "Лепсе" все. Спрашиваешь их сестёр: "Где парни"? Отвечают: "Так на работе, ушли в понедельник, к выходному-то придут"! Они целыми неделями там, не выходя с завода, им по 17 - 18 лет. Придут грязные, усталые, немытые, еле на ногах держатся. Спросишь, они говорят, что у них ребята и по 15 лет работают. Так они по 4 часа: 4 часа он работает, а 4 часа рядом у станка полежит, тут и отдохнёт. Потому что он не выстаивает 8 часов, ему не выстоять. Вот как работали! Одни труженики тыла.

И вот за 60 лет ... Пришёл в Кирове в приёмную Президента старичок, рассказывает, что всю войну проработал на заводе, обучал детей, работал так-то и так-то. И спрашивает: "Почему я не имею почти ничего, кроме этих вот рублей"? В этом несправедливость. О тружениках тыла единственно, что в праздник Победы, - вот тут они всех военных поздравляют, и нашего брата поминают. В церкви чаще поминают! И вот тут вспомнят.