Пругло Василий Михайлович

- Я родился 3 мая 1929 года в селе Вербовое Пологовского района Запорожской области в крестьянской семье. Когда мы жили в Запорожье, нас в семье было трое детей: старшая сестра Надежда, года на два старше меня, я, и младший брат Николай. А потом, когда мы оттуда уехали, у нас родилась еще одна сестра - Рая.

- Куда ваша семья переехала жить?

- В хутор Пимено-Черни Котельниковского района Сталинградской области.

- Что стало причиной переезда?

- Причиной стал голод. Отец ездил на заработки на Кубань и там ему сказали: “Ты здесь работаешь, а там у тебя четверо - жена и дети - от голода пухнут”. Отец сгреб свои вещи, взял то, что заработал, и возвратился домой. А в 1934-м году, когда мне исполнилось шесть лет, мы всей семьей собрались и переехали жить в Котельниковский район.

- Почему именно туда? Чем был обусловлен выбор?

- В эти места чуть раньше перебрался кто-то из знакомых моих родителей. и отец решил поехать туда, где уже живут знакомые ему люди.

- На чем вы добирались из Запорожья в Сталинградскую область?

- Я этого не запомнил, потому что был еще маленьким. Помню только, что ехали каким-то транспортом, а не шли пешком.

В хуторе нашлись люди, которые пустили нашу семью к себе на постой. Когда мы только приехали, к нам сбежались местные жители, окружили нас. Меня тут же увели куда-то играть, а когда я вечером возвратился, оказалось, что мы уже расположились у кого-то на квартире. Точную фамилию людей, у которых мы жили, я уже, конечно, позабыл, но мне кажется, что это были Нестеровы. Хозяйка отвела нам для проживания свою летнюю кухню. Отец наш был мастером на все руки: днем он работал в местном колхозе, как мастер-плотник строил вагончики для полевых бригад, а по вечерам сапожничал. Помимо всех этих работ он еще успевал строить землянку для нашей семьи. Мы ему в этом помогали, замешивая саман - глину вперемешку с соломой - из которого затем, при помощи двух деревянных форм, делали кирпичи для строительства стен дома. Вечерами собирались вместе: сосед-охотник и отец-сапожник каждый своими делами занимался и заодно беседы вели, а женщины в это время что-нибудь вязали, они вообще никогда без дела не сидели.

- Мама кем работала на новом месте?

- Знаю, что тоже в колхозе, но кем - точно не скажу.

То ли сразу по приезду, то ли на следующий год, я пошел в школу, которая находилась прямо в Пимено-Черни. И у нас там была школа почему-то не “семилетка”, а “восьмилетка”. В этой школе я и начальное четырехклассное образование получил, и дальше продолжил учиться. Учеба мне давалась без особых проблем, особенно я любил литературу. Помню, родителей приглашали на собрание, на котором мы, школьники, показывали какое-то выступление, а лично я должен был читать стихотворение.

- Как Вы узнали о начале войны?

- Да как только все узнали, так и до нас тоже это известие дошло.

- Вашего отца в армию призвали?

- Военкоматом города Котельниково его призвали, правда, не помню, в какое время. Он сразу попал красноармейцем на военный конный завод №1, находившийся неподалеку, на станции Семичная Ростовской области. Некоторое время он пробыл там, иногда даже приходя домой на побывку, чтобы помыться. Однажды его направили сопровождать лошадей куда-то в сторону Каспийского моря, видимо там формировалась какая-то кавалерийская часть. На обратном пути на станции Гремячая он бросил треугольник солдатского письма, которое мы получили и узнали, что его из военконзавода отправляют в действующую армию, на передовую, куда-то в направлении Крыма.

- У вас в школе с началом войны произошли какие-нибудь изменения в школьной программе?

- Совершенно никаких. Мы по-прежнему продолжали учебу в полной мере до тех пор, пока нас не оккупировали.

- На работы школьников привлекали?

- Нет, мы занимались только учебой.

Незадолго до того, как пришли немцы, у нас в хуторе Пимено-Черни размещался запасный полк Красной армии. Помню даже его номер: 101-й запасный полк. Из личного состава этого полка формировались маршевые роты и отправлялись на передовую в сторону Котельниково. Бойцы этого полка размещались на квартирах у жителей хутора. У нас в доме тоже стояли четверо бойцов: замполит и с ним трое солдат. Один из этих солдат, которого звали Федор Ковалев, очень хорошо рисовал. Мы как-то сидели всей семьей ужинали, а этот художник нас незаметно нарисовал. Да так мастерски, что все очень похожи получились! Этот рисунок у меня долгое время хранился, сейчас не знаю, куда подевался.

- Питались они где?

- У них в одном из дворов находилась хозчасть, при ней была полевая кухня. Вот туда красноармейцы ходили и там самостоятельно питались.

Запасный полк простоял в хуторе не долго, уйдя оттуда еще до прихода немцев. К тому моменту, когда они вошли, ни одного советского военного в хуторе уже не было.

- Перед приходом немцев колхозную технику и скотину угоняли в эвакуацию?

- В хуторе особо ничего и не было, чтобы угонять. Поэтому точно сказать ничего не могу.

- Как Вы увидели первых немцев?

- Они двигались через наш хутор бесконечно, целыми колоннами. Шли очень быстро, чуть ли не бежали. И техника шла, и пехота, и даже на велосипедах ехали!

- У вас дома кто-нибудь из них останавливался?

- Тем летом они шли на Сталинград через хутор не останавливаясь. Несколько раз немцы заходили и к нам, потому что шли по дороге, метрах в двадцати от которой отец соорудил для нашей семьи домик-землянку. Но заходили лишь для того, чтобы переночевать. Один из немцев даже немного понянчил мою младшую сестру Раю и спел для нее несколько каких-то своих песен. Однажды проходящая немецкая часть взяла в плен нашего красноармейца. Его поставили к стенке сарайчика у соседского куреня и застрелили. Потом, через некоторое время, те части, которые расстреливали, пошли дальше, а идущие за ними вслед подняли этого парня, а он оказался живой. Видимо они просто стреляли, не стараясь в него попасть, а тот, при первых же выстрелах, сам упал наземь. Те, которые его подняли, взяли и повели куда-то.

После того, как прошла основная масса немецких войск, в хуторе стало тихо. Сразу же выбрали старосту из местных жителей. Им оказался вполне нормальный человек, никаких проблем местным жителям от него не было.

- Полицаи в хуторе были?

- Нет, полицаев у нас не было.

- Немцы устраивали в хуторе показательные расстрелы?

- У нас в хуторе был один еврей из эвакуированных, которого немцы нашли и расстреляли.

- Много эвакуированных было в хуторе?

- Нет, их совсем немного было.

- Чем вы питались во время оккупации?

- Не могу сейчас вспомнить, однако хочу сказать, что немцы в хуторе грабежом не занимались - корову нам оставили, забирать не стали. Грабежи начались уже потом, когда наши немцам хорошо дали в Сталинграде и на помощь окруженным шло подкрепление, как немецкое, так и румынское. Вот в тот раз у нас в доме уже останавливались все, кому не лень. Но даже и в то время никто на нашу корову не покусился, она так и оставалась в сарае. В соседнем доме, казачьем курене, разместился какой-то немецкий начальник. Однажды к нам домой пришел один из его подручных и жестами объяснил, что его начальник хочет уснуть, а наша собака своим лаем ему мешает. Мы взяли собаку и заперли в сарае, чтобы та не лаяла, однако немец открыл дверь и застрелил животное.

- Кто занимался уборкой урожая в 1942-м году?

- Урожай, конечно, собирали, несмотря на то, что советская власть ушла. Кто его знает, куда они делись, ведь партизан никаких в наших краях не было. Во время уборки урожая тем летом погибла наша соседка Ненила Брыкалина. Перевозя зерно на быках, она задремала в бричке, а быки, оставшись без управления, свернули с дороги. и бричка перевернулась, придавив соседку насмерть.

- Кроме немцев и румын через хутор проходили какие-нибудь другие национальности?

- Да, говорили, что среди проходящих частей были еще итальянцы и хорваты.

До поздней осени 1942-го года у нас в хуторе немцев практически не было. А потом в сторону Сталинграда пошло очень много немецких войск. Проходящей техники и людей было, на мой взгляд, даже больше, чем летом.

Осенью 1942-го года в небе над хутором случился воздушный бой. Два самолета бились в небе и получилось так, что один сбил другого. Нам не было видно, чей самолет упал, немецкий или наш. Летчик, наверное, не выжил, потому что парашюта не было видно, только лишь самолет, падая, полетел и рухнул где-то далеко, километрах в трех в сторону хутора Дарганова. Когда после освобождения хутора я работал в поле на тракторе, наша бригада была вынуждена некоторое время стоять без работы из-за отсутствия топлива. И пока мы ждали, когда нам привезут керосин, мы решили сходить взглянуть на этот сбитый самолет. Пришли, смотрим: а это немецкий “Мессершмитт”. Выходит, это наш летчик сбил этого немца.

Затем бой случился уже в самом хуторе. Видимо те, кто шел с подкреплением на помощь в Сталинград, столкнулся с нашими войсками, которые не позволяли этого сделать. У нас в хуторе в тот день было полно и немцев. и румын. Один из румынов сидел у нас в хате, он разобрал свое оружие, вычистил его и, положив на стол, стал что-то есть. Мы, четверо детей, хоть и сидели тихо, забившись по углам, но мне удалось выглянуть украдкой в окно, и я увидел у соседнего дома наших солдат. В это время открылась дверь в комнату из коридора и в нашу хату заглянул красноармеец. Румын быстро вскочил и, лишь только открылась дверь, одним выстрелом застрелил нашего бойца, а сам убежал на улицу. Через некоторое время в хутор снова пришли наши солдаты. Они вынесли из хаты убитого солдата, который все это время по-прежнему лежал в коридоре, и положили на землю неподалеку. Но бой продолжался и наши снова были вынуждены отступить. Спустя какое-то время хуторяне решили похоронить погибшего красноармейца. Достали из гимнастерки его документы, прочитали, как его звали. Оказалось, он даже жил где-то неподалеку, в Ростовской области. Тело отнесли примерно метров за сто от дома и похоронили в глубокой канаве. Дальнейшую судьбу этого захоронения я не знаю.

Потом пришел день, когда мы не спали день и ночь, слушая перестрелку где-то неподалеку. Мы для себя придумали такую светомаскировку: клали набок табурет, ставили за него лампу, а сверху накидывали тряпку, чтобы свет шел в противоположную сторону. Получалось, что в хате светло, но со стороны улицы этого незаметно. Затем через хутор пошли советские части, двигаясь в направлении на Котельниково. Ночью раздался стук в дверь, шум и гам в прихожей. Оказалось, пришли советские танки, солдаты проверили, живут ли в хате люди и есть ли немцы в хуторе, и пошли дальше. Потом люди говорили, что где-то в районе хуторской мельницы наши солдаты догнали большой отряд, состоящий из румынских солдат, и после сильного боя, всех их там и постреляли. Пожалуй, это был последний бой в хуторе.

- Староста ушел с немцами?

- Я о его дальнейшей судьбе ничего не знаю.

- После боев обычно остается большое количество оружия и боеприпасов. Как с ними поступали у Вас в хуторе?

- После того, как прошли бои, мы, мальчишки, снаряды и гранаты освоили капитально. Не боялись их. Правда, был один случай. Мальчишка один нашел в канаве гранату Ф-1, хотел ее бросить и уже выдернул чеку. Но оказалось, что за этой канавой, там, куда он собирался бросить гранату, идут люди. Он стал ждать, когда они пройдут. А чека у гранаты уже была выдернута и спустя секунды она у него в руке и взорвалась. Брошенное оружие мы тоже потом ходили, собирали. У меня под крышей дома был спрятан револьвер, а еще у меня имелись самозарядная винтовка СВТ и карабин. Последний мне больше всего нравился. Как-то мы с братом и его приятелем нашли в степи в одной из ячеек пулемет “Максим”, а рядом с ним несколько коробок со снаряженной пулеметной лентой. Зная, как это делается, зарядили в него ленту и попытались выстрелить. Но от времени что-то там у пулемета внутри заржавело и выстрела не получилось. В нашем хуторе стоял сгоревший зенитный пулемет, соединенный из четырех “Максимов”. Но он сгорел так, что уцелел лишь угол одного из пулеметов. Мы из этого оставшегося “Максима” вытащили замок и пошли в поле, где поменяли его на найденном нами пулемете. В этот раз все получилось: я нажал на гашетку и дал очередь. Рядом стояли мой брат и его друг, оба желающие тоже пострелять и требующие: “Дай мне! Дай мне!” В общем, стали мы от нечего делать, после занятий в школе, ходить в поле чтобы пострелять. Не помню почему, но, после того как я закончил учебу, мы этот “Максим” притащили и сдали в школу, где шел сбор оружия для обучения.

После освобождения хутора нас заставляли ночами дежурить для того, чтобы вовремя обнаруживать бежавшие из окружения части немцев и румын. Нам говорили, что они голодные и будут стараться заходить в хутора, чтобы чем-нибудь поживиться. Вот мы с винтовками и бродили всю ночь, вслушиваясь в темноту.

- С вами был кто-нибудь из красноармейцев?

- Нет, никого не было, все были только свои, хуторские. Руководил нами председатель сельсовета, он же распределял кого куда ставить в посты. Вернее, это были не посты - мы просто ходили по улицам, патрулируя.

- Кого-нибудь удалось задержать из бегущих?

- Нет, никто к нам так в хутор и не зашел.

- А если бы поймали? Что вы должны были сделать?

- Мы должны были оповестить об этом председателя сельсовета, а уж он точно знал, что с задержанными нужно делать.

- Куда девали тела погибших во время боев за хутор?

- Не помню, чтобы в хуторе собирали тела погибших, а вот за хутором я лично, и такие же как я, осенью, после боев, принимали участие в сборе убитых. С нами был старик Яков Борисович, который на телеге, запряженной быками, отвозил собранных нами погибших солдат. За хутором Пимено-Черни, километрах в двенадцати, был хутор Небыков, со стороны которого шло наступление нашей пехоты. Я не знаю, случился ли этот бой недавно, или уже прошло какое-то время, но в степи между хуторами вся территория была усеяна нашими погибшими солдатами. Мы брали их тела, укладывали на телегу, а Яков Борисович увозил к месту захоронения. Далеко не возили: за хутором, на бугорке стояла кашара, слева от которой, в низине, были три круглые силосные ямы. Вот в эти ямы мы с моим другом Василием Подскребалиным опускали и укладывали собранные тела. Не знаю, считал ли их при этом кто-нибудь или нет. Что характерно, почти все погибшие, за исключением человек десяти, были уже раздеты. Не думаю, что это кто-то из местных постарался. Скорее всего, это их пораздевали румыны. Если у погибших попадались пеналы смертных медальонов, мы их собирали и отдавали Якову Борисовичу. Помню, в этих пеналах были длинные бумажные листки, заполненные карандашом. Впоследствии я не видел, чтобы у нас в хуторе проводилось какое-нибудь перезахоронение, наверное, эти солдаты так до сих пор там и лежат. Я потом, спустя годы, был в Пимено-Черни, интересовался у местных жителей, но мне все отвечали, что никого там не перезахоранивали. Надо поисковикам сказать, мне кажется, я и сейчас смогу найти это место.

После освобождения хутора около местной церкви осталось кладбище, на котором немцы и румыны хоронили своих солдат, погибших в боях за Пимено-Черни. В один из дней учебные классы в школе на время были закрыты, а школьников отправили разрывать немецкие могилы. Я в этом не участвовал, потому что меня отправили в кузню помогать кузнецу в качестве молотобойца. Мы с ним гнули крюки, изготавливая металлические багры для того чтобы можно было вытаскивать из земли немецкие трупы. Говорили потом, что все трупы, вытащенные из могил, грузились на телеги и вывозились за хутор, где попросту вываливались в канавы.

Весной 1943-го года возобновились занятия в нашей школе. и я пошел доучиваться в седьмой класс. Осенью, соответственно, пришла пора идти в восьмой класс, но проучился я всего одну четверть. В связи с тем, что был страшный голод, есть в семье у нас было нечего, а колхоз давал каждому работающему по три килограмма пшена на месяц. По этой причине я был вынужден уйти работать в колхоз.

- Кем работали?

- Сначала, до конца 1943-го года, почту возил из соседнего, в пятнадцати километрах, хутора Караичев. Затем работал в колхозе на различных должностях, а осенью 1944-го пошел учиться на курсы трактористов.

- Где проходило обучение?

- У нас в хуторе находилась большая машино-тракторная станция, на базе которой и были устроены курсы обучения трактористов. Всех мальчишек из нашего и близлежащих хуторов, которые были способны к обучению, посадили на трактора, чтобы обучить профессии и к 1945-му году я уже самостоятельно работал на тракторе.

- Как Вы узнали об окончании войны?

- Нам сообщили об этом. День Победы я отмечал, как говорится, “в борозде”. В хуторе наготовили еды и привезли нам прямо в поле. Мы всей бригадой, в которой я работал, вытащили из комбайна и расстелили рядом с вагончиком шестиметровое полотно, на котором для нас разложили праздничное угощение. На другой день я пахал в поле, когда ко мне на конной линейке подъехал председатель колхоза и стал махать, чтобы я остановился. Только я это сделал, как председатель подъехал и, не слезая с линейки, налил в стакан водки и протянул мне: “Выпей за День Победы!” Оказалось, он в тот день объехал всех трактористов, кто работал в поле, и угостил в честь Победы каждого из них. Так что мы это событие и с вечера отметили, и утром, отметив, продолжили работать.

В 1949-м году меня призвали в армию. Тогда два срока, 49-й и 50-й года, призывали не с восемнадцати лет, а двадцатилетних. Нас из Котельниково отвезли в Сталинград, там помыли в бане и повезли в город Батайск, где одели в форму и эшелоном, без пересадок, доставили в Румынию. В то время в Венгрии намечались какие-то беспорядки и наши войска свозили поближе к венгерской границе. Нас привезли и заселили в пустых казармах города Тимишоара, где мне предстояло провести следующие три года своей жизни, обучая новобранцев работать с установкой БМ-13, а попросту “Катюшей”, на базе американского “Студебеккера”. Боевые стрельбы у нас проходили очень экономно: мы делали все расчеты и вычисления, готовили установку к стрельбе, а затем в кабину забирался командир взвода и делал пуск.

- Как сложилась судьба Вашего отца?

- Он воевал в Крыму, под Севастополем попал в плен. Затем был освобожден и продолжил воевать. Дошел до Румынии, где скончался в госпитале от полученных ранений.