Резник Льюис (Лейба)

Я родился 20 августа 1930 г. в маленьком городке Янов-Полесский (современный белорусский г. Иваново) возле г. Пинска в Восточной Польше. Я был самым младшим из пятерых детей. Мой брат Арон был старшим, а за ним-три сестры: Малка, Хая (Хелена) и Леа (Лиза). В нашем городке жили пять тысяч человек, половина из них евреи.

Большинство евреев были ремесленниками или лавочниками, которым едва хватало на жизнь их заработка, однако, они не были такими бедными, как местные крестьяне-христиане. По городским понятиям моя семья считалась зажиточной.

Антисемитизм был обыденным явлением даже до войны. Будучи детьми, мы часто сталкивались с словесными угрозами и физическими нападениями со стороны мальчиков-неевреев. Однако у нас никогда не было погромов.

В нашей округе многие крестьяне все еще продолжали верить, что евреи используют христианскую кровь для выпечки мацы. Нередко евреев били, а еврейские дома грабили. Я все еще вспоминаю неприятное чувство, когда я сидел дома, слышал шум и видел беспорядки на улице. Однако не все евреи были робкими. Один еврейский мальчик, Юдель Резник (не мой родственник), всегда стоял на своём и давал отпор хулиганам. Его звали "штаркером" (крепышом).

Моего отца уважали его ровесники и рабочие, а мы его любили. Отец был набожным человеком. Он не пытался обманывать своих сотрудников, обращался с ними справедливо и с добротой, а также предоставлял им кредит для покупки муки и других необходимых товаров. Особые отношения, которые мой отец выработал со своими рабочими, убеждали нас в том, что мы могли рассчитывать на их поддержку, если в этом возникнет необходимость. В сущности, я сегодня жив частично и по причине того уважения и преданности, которые испытывали рабочие к моему отцу.

Моя мама Белла (Бейлке) была "еврейской мамой", доброй и сочувствующей еврейкой. Она была красивой и преданной нам. Моя семья обращалась с мамой как с принцессой. У неё была слабое здоровье, мой отец обожал её.

Всё лето 1939 года было ощущение и страх надвигающейся войны. Тем не менее, тем летом мой отец приготовился к ремонту смолокурни. Однако последовавшие трагические события были вне его контроля.

Никогда не забуду трагические события 1 сентября 1939 г., когда немцы напали на Польшу. Днём в пятницу, когда мама готовилась к шаббату (воскресенью), мы включили радио и услышали о нападении. Диктор обещал, что нападение будет отбито, и захватчики будут отброшены от польских границ. "Польша в конце-концов победит!"--заявил он слушателям.

Дворянство из Завишей бежало в Румынию, а затем в Италию. Потоки беженцев, главным образом, евреев, убегающих от наступающих немецких армий, заполнили наш край. Беженцы рассказывали о жестоком обращении со стороны немцев, но мы рассматривали их рассказы как пропаганду либо, в лучшем случае, как сказки, выдуманные, чтобы разжалобить нас, потому что они потеряли своё жильё. Никто не мог понять и не хотел верить в их рассказы. Казалось смехотворным то, немцы, цивилизованный народ, были способны на такие зверства.

Вскоре я вступил в пионеры. Я считал это большой честью. Мне выдали красный галстук, зажим для галстука, и я стал барабанщиком отряда.

Посыпались проблемы. Вскоре после прихода Красной Армии предприятие моего отца было конфисковано без какой-либо компенсации, однако, папу заставили управлять предприятием в пользу государства. Если квоты выпуска не соблюдались, он нёс ответственность, которая почти равнялась ответственности за саботаж с дальнейшими последствиями. В конце-концов, он был снят с должности и стал обычным рабочим в Янове.

Многие беженцы, поселившиеся в Восточной Польше, были детьми, которые просто скучали по своим семьям и хотели воссоединиться с ними. Поэтому они отказывались от советского гражданства. Согласно логике большевиков, так как эти беженцы желали вернуться домой, они являлись иностранными шпионами. Их грузили в вагоны и отправляли в Сибирь. По иронии судьбы, они оказались везунчиками, так как большинство из них пережило войну, несмотря на огромные испытания.

Вторая волна депортаций в Сибирь началась в июне 1941 г. Незадолго до депортации большое количество советских солдат в зелёных фуражках появилось в нашем городе. Они были пограничниками, мы чувствовали, что произойдёт что-то страшное. Ночью в пятницу, 20 июня, солдаты врывались в дома граждан, которые имели штамп в паспорте "параграф 11", их насильно увозили. Жертвами по большей части, как мне кажется, были евреи. Солдаты извещали их, что у них есть немного времени собрать свои пожитки. Затем их отправляли на железнодорожную станцию и загружали в вагоны. В субботу 21 июня множество людей пришло попрощаться со своими родными. Когда люди сожалели о депортируемых, мужчина по имени Берилл Дивинский, который был в вагоне, произнёс страшное предсказание. Он заявил: "Вы, кто здесь остаётся, будете завидовать нам, изгнанным". Для меня до сих пор остаётся тайной, как он смог предсказать надвигающийся кошмар.

В воскресенье около полудня я услышал пулемётный треск и самолёты, кружащиеся над нашим городом. Вскоре мы узнали, что Германия напала на Россию. В течение недели мы видели советских солдат, которые беспорядочно отступали. На тринадцатый день с начала нападения в наш город вошли первые немецкие подразделения. Это было 5 июля 1941 г.

Когда пришли немцы, жители-неевреи выбежали и приветствовали их цветами, хлебом и водой в знак дружбы. Даже одна еврейка их приветствовала, так как она наивно считала, что сумеет найти общий язык с немцами. Я был ошеломлён, увидев мощь немецких армий, особенно после поспешного отступления Красной Армии. Немцы были на транспорте, солдаты выглядели уверенными, отдохнувшими и готовыми к бою.

В тот же день мы увидели грузовики, наполненные русскими военнопленными, которых отправляли в немецкие тылы. На следующее утро, в субботу, я увидел первое проявление жестокости по отношению к евреям. Габбай (псаломщик) нашей синагоги, Мойше Довид Высоцкий, пожилой и слабый человек, шёл навестить свою дочь. Понятное дело, его длинная борода и хасидское одеяние явно выдавали в нём еврея. Как только группа немецких солдат его заметила, его окружили и заставили чистить ботинки солдатам, а также мыть их велосипеды. Чтобы ещё больше его унизить, они отрезали ему бороду. Я помню, как он задыхался от ужаса, и как это веселило солдат.

Однажды поступил приказ всем евреям сбрить бороды. Набожные евреи считали это день днём траура. Какое-то время некоторые мужчины предпочитали оставаться в домах, чем бриться. Они пытались носить носовые платки, чтобы покрывать свои лица, но, в конце-концов, им ничего не оставалось, как смириться.

Евреям было приказано назначить представителей для формирования еврейского консультационного органа юденрата. Председателем был Алтер Дивинский, который перед войной занимал аналогичный пост в местной еврейской общине. Юденрат отвечал за предоставление еврейской рабочей силы для нацистов, а также составлял списки людей, которых отправляли в лагеря, с которых собирали золото или иные поборы в пользу фашистов. Зачастую членов юденрата наказывали физически по прихоти немцев. Иногда еврейской полиции приказывали избивать беззащитных членов юденрата, которые их же (полицейских) назначили.

Нарукавную повязку сменил жёлтый круг на верней одежде, а затем круг сменила жёлтая шестиконечная Звезда Давида, которую носили все евреи начиная с 10 лет.

Мне даже сложно описать, какую боль я испытывал, надевая эту повязку в первый раз. Вспоминаю один случай, когда местный мальчик моего возраста напал на меня. Он подъехал ко мне на лошади и ударил меня палкой по голове. Я стоял и плакал от боли, но не мог дать сдачи.

Вечером 4 августа 1941 г. был получен приказ всем мужчинам-евреям собраться на рыночной площади. Местная полиция под руководством нескольких немецких офицеров начала окружать мужчин и повела их к месту сбора. Так как наш дом находился в центре города, мы думали, что будет безопаснее провести ночь в доме моего дяди, расположенном на окраине. Когда мы шли к его дому, мы напоролись на двух полицаев, которые были одноклассниками моих родственников. Они повели себя культурно по отношению к моим сёстрам и позволили нам пойти дальше. Наступила ночь, а мы сидели в ужасе и ждали, что в любой момент постучат в дверь и нас уведут.

Мужчин, которых держали на рыночной площади, заставили стоять на коленях всю ночь. Затем им приказали танцевать, петь, совершать другие унижающие действия. Их избивали. Рано утром во вторник 5 августа 1941 г. им без объяснений приказали разойтись и идти домой.

Мы опять подумали, что худшее позади. Тем же утром мой отец пошёл загружать брёвна на платформы. Мой брат остался дома, так как собирался закончить "малину" в сарае для дров на заднем дворе. Я пошёл навестить своих двоюродных братьев, которые жили в двух улицах от нас. Как только я пришёл, я заметил немецких солдат на лошадях. В отличии от частей вермахта у них были камуфляжные накидки. Некоторые из них вели лошадей, на крупах которых были пулемёты. Немцы ехали по тротуару, заглядывали в окна домов, чтобы увидеть, кто внутри. У меня появилось зловещее предчувствие, и я побежал домой.

Пока я бежал, местная девочка Горупа лет 16-17 посоветовала, чтобы я снял повязку, чтобы немцы меня не распознали. Я предупредил брата о том, что видел, и помог ему замаскировать вход в схрон. Пока мы были в сарае для дров, я услышал, как немцы вошли к нам во двор.

Солдат вошёл в дом и спросил “Wo sind dieManner?” (“Где мужчины?”) У меня отнялись ноги, и я ничего им не ответил. Я до сих пор испытываю дрожь и немею, когда вспоминаю, что брат был на волоске от поимки. Если нацисты проезжали мимо еврейского дома и замечали мужчину-еврея через окно, они спешивались и хватали его. Без сомнения, некоторые наши соседи-христиане были более чем рады показать немцам еврейские дома.

В считанные минуты немцы окружили мужчин и погнали их как скот на рыночную площадь. Жертв заставили бежать, а немцы ехали за ними на лошадях. Я видел еврея, которого задержали во время утренней молитвы, который был одет в "таллесим" (накидку для молитв). Слова не могут описать мои чувства или выразить ужас и беспокойство. Хоть окружение длилось менее трёх часов, для меня это время было вечностью.

Как мы позже узнали, полиция запретила моему отцу выход из города, и он вернулся в дом моего дяди, где он с другими родственниками прятался в подвале. К сожалению, их нашли и увели. Через три или четыре часа более четырёх сотен евреев-мужчин окружили и начали избивать на глазах членов семей. Одна женщина вцепилась в своего мужа, в то время как эсэсовец пытался его увести. Но она его не отпускала, тогда их обоих застрелили на глазах их детей.

Оставшиеся жертвы были поделены на три группы согласно их физическому состоянию. Затем их построили в три колонны и погнали из города. Я мог видеть колонны вдали и чувствовал облегчение: мне казалось, что испытания закончились. Конечно, в тот момент я не знал, что мой отец был среди жертв. По пути мужчин избивали. Лошади скакали по людям, которые падали от ударов или от слабости.

Затем начался расстрел. Некоторых убили на месте в городе. Оставшихся погнали на окраину города. Вскоре после этого мы услышали винтовочные выстрелы, это было начало полного уничтожения нашей еврейской общины. Старые и больные расстреливались за городом возле старого еврейского кладбища, а остальные были казнены в двух милях от города в полях Боровичей. Только один человек, Файвел Каплан, выжил при расстреле. Пуля попала в него по касательной, и он притворился мёртвым.

Немцы могли так быстро и эффективно справиться с задачей, потому что у них была помощь и поддержка некоторой части местного населения. Некоторые жители-христиане охотно и без принуждения указывали эсэсовцам на еврейские дома, выдавали схроны евреев, а также выдавали людей, которые пытались скрыть свою еврейскую принадлежность. В одном случае офицер-эсэсовец подкупил маленького еврейского ребёнка, который рассказал немцам о схроне, в котором спрятался его отец.

Было странно и больно жить в нашем городе сразу же после расстрела из-за чувства отчаяния и утраты. Ни одного еврея-мужчины не было видно неделями, никто не был уверен, кто выжил, а кто пропал. Некоторые соседи-неевреи воспользовались нашим горем и выуживали у евреек их пожитки. Беспринципные люди часто обманывали женщин, говоря им, что их муж или сын прячется и ему нужна еда или одежда, чтобы выжить.

Потом немцы объявили приказ, что все евреи должны зарегистрироваться для получения пайка. Оставшиеся выжившие люди вынуждены были покинуть свои схроны. Люди ошибочно подозревали, что правила регистрации были трюком для того, чтобы выявить всех перед их уничтожением. Как оказалось, каждому выдали идентификационную карточку. Еврейские карточки были помечены буквой J, что означало jude (еврей).

Немцы также объявили, что евреям не разрешалось собираться даже для религиозных церемоний. Многие выжившие рисковали жизнями, нарушая приказ и зачитывая вместе молитву "каддиш" (молитву, которая читается по умершим людям трижды в день в течение года). В течение полутора месяцев не было коллективных служеб, так как мужчины все ещё прятались. Наш дом был одним из многих домов, где появилась импровизированная синагога. Если бы нас застали во время службы, нас бы сожгли заживо в доме.

Зимой 1941 г. я подхватил корь и тяжело болел. Ходили слухи, что всех евреев города депортируют и заставят поселиться где-то в гетто. Моя семья была озабочена моим состоянием и нашим будущим. Мы пытались держаться, обменивая наши пожитки, чтобы получить хоть какую-то добавку к скудным хлебным пайкам, а также нанимаясь на работы к соседям-неевреям, работая на германские оккупационные власти. Время от времени один из крестьян, который работал у моего отца, приносил нам еду. Моя сестра Хелена работала в комендатуре. Она признала, что немецкие солдаты были вежливыми и иногда относились к ней с состраданием. Часто они давали ей еду. Однако в конце-концов ей пришлось бросить работу, так как немцы объявили, что евреям запрещён вход в комендатуру.

В апреле 1942 г. вышел приказ о том, что евреи Янова выселяются из своих домов и переселяются в гетто. Прямо перед Пасхой в город прибыл немецкий офицер в коричневой униформе со свастикой. Он приказал председателю юденрата Алтеру Дивинскому, чтобы тот провёл его по будущему гетто. Только сошёл снег, всё вокруг было в грязи. Они оба пересекли улицы, а в конце "прогулки" сапоги немца были очень запачканы, поэтому он приказал Дивинскому почистить их.

Накануне Пасхи мы получили новости о том, что через несколько дней мы покинем наши дома и переедем в гетто. Выделенный район был не больше четырёх кварталов. В него "упаковали" более 3000 евреев, а на территории было лишь около 70 одноэтажных домов. По мере заселения в него евреев из окрестных деревень, условия стали невыносимыми. Нацисты уступили и включили в гетто ещё некоторое количество домов, когда переполненность стала невыносимой.

Как только объявили о том, что мы должны переехать в гетто, германские власти приказали юденрату выделить рабочих для вкапывания столбов и натягивания колючей проволоки вокруг гетто. Нацисты, ответственные за уничтожение евреев в Яново, выделили каждому "жизненное пространство" около 1.2 квадратных метров. Когда евреи заселялись в гетто, полиция построилась на его входе, чтобы проверять пожитки, и иногда их конфисковывала. Я больше никогда не видел мой дом, где прошло детство….

Рядом с нашим домом жила добрая христианская семья, чей сын Сеня Лахмай стал полицаем у немцев. Сеня заметил, как один полицай набросился на еврейского мальчика-сироту, который потерял своих родителей при пожаре в 1940 г. Полицай хотел отобрать пожитки ребёнка. В это сложно поверить, но Сеня выступил против полицейского и заступился за ребёнка. Двое полицаев долго спорили, но, в конце-концов, Сеня победил.

Нам повезло, что у нас были дальние родственники по фамилии Чемеринские, у которых был дом в районе гетто. Мы заселились к ним, по крайней мере, у нас была крыша над головой. К нам присоединились ещё восемь семей. Мы делили гостиную с тремя семьями, переполненность была ужасающей. В одной комнате было 20 человек, другие части дома были также переполнены. Так как в таких условиях легко передавались болезни, немцы приказали всем евреям, как мужчинам, так и женщинам, побрить головы. Это также был способ унизить евреек.

В августе 1942 г. по "сарафанному радио" мы узнали, что в Пинск прибыли двое украинских полицейских, которых называли "номер 13" и "номер 41", которые были настоящими зверями и садистами. Евреи знали о них по бляхам с номерами, которые те носили на форме. Летом 1942 г. эти полицаи объявились в нашем городе. Сложно понять, как два человека могут привести в ужас такое множество людей. Я вспоминаю, как один из них перелез через колючую проволоку в гетто, выбрал одного ничего не подозревающего человека, и начал избивать его резиновой дубинкой. Он продолжал избивать мужчину даже тогда, когда тот потерял сознание. Мужчину увели в больницу, даже спустя много недель на его лице были синяки и шрамы.

Сразу после Рош га-Шана (еврейского Нового года) в 1942 г. мы заметили большее количество немцев, чья форма отличалась по цвету (была зелёной) от формы солдат вермахта. По документам, которые я получил из Германии после войны, я установил, что это были члены 2-го кавалерийского эскадрона 2-го батальона. Мы также узнали, что на окраине города в деревне Рук вырыты рвы, предположительно, для массовых захоронений.

Главный германский администратор Лоренц уверил евреев Янова, что рвы будут использоваться в качестве подземных хранилищ для бензина. Он дал "слово", что евреи не пострадают, так как работы, выполняемые ими, были "существенными для германской экономики". Несмотря на наше беспокойство, не было попыток массового бегства, даже когда мы узнали, что другие гетто были уничтожены. В самом деле, как могли просто исчезнуть 3000 евреев?

Все люди в гетто, которые могли работать, были направлены на работы. Меня отправили пасти скот, который немцы конфисковали у евреев и местных селян. Это дало мне возможность покидать пределы гетто и иногда приносить домой молоко. На праздник Йом Киппур была моя очередь пасти коров, но я хотел участвовать в Yizkor (еврейской поминальной службе по умершим) в честь моего отца. Поэтому я попросил члена юденрата освободить меня от работы на этот день, а я попасу через два дня, 24 сентября 1942 г. Эта замена спасла мне жизнь.

В тот день мои сёстры Хелена и Лиза были отправлены на уборку картофеля в поле недалеко от склада леса, а мой брат и самая старшая сестра Малка пошли работать на лесопилку. Пока я пас скот, я услышал, как немцы оживлённо передвигаются по дороге из города к свежим рвам. Рядом с нами проходил полицейский, он остановился и проговорился моему компаньону по фамилии Табачник, что на следующий день гетто будет ликвидировано.

В тот вечер я выяснил, что все евреи, которые работали на лесопилке, должны были остаться на ночную работу и принести с собой еды на три дня. Необычное требование усилили мои подозрения о надвигающейся катастрофе, поэтому я решил не возвращаться в гетто. Вместо этого я проскользнул на лесопилку и быстро нашёл первоначальный схрон моего брата. Я заснул и провёл всю ночь с другими жителями города, которые там прятались. Утром 25 сентября Арон узнал, где я нахожусь, нашёл меня и перевёл в свой новый схрон во дворе лесопилки. Там я увидел двух сестёр и, к моему великому удивлению, мою маму, которая, похоже, потеряла волю к жизни после того, как убили нашего отца. К счастью, Хелен и Лиза также были здесь, потому что они остались на лесопилке вместо того, чтобы вернуться в гетто в конце дня. Мама была в "малине", потому что Арон вернулся в гетто и забрал её. Я спросил: "Где же Малка?" И узнал, к сожалению, что она с бабушкой осталась в гетто.

Когда Арон и мама уходили из гетто, они видели, как Малка возвращалась в гетто. Малка сказала, что она собирается забрать кое-какую одежду для сестёр, а также мои ботинки. Хоть мама умоляла её бежать с ними, Малка отказалась. Она улыбнулась и сказала, что рада, что мама может спастись. Позже я узнал, что Малка вернулась в гетто, чтобы спасти своего молодого человека. К сожалению, вскоре после того, как она вошла в гетто, ворота были заперты, а гетто окружено гитлеровцами и их пособниками. Моя мама до конца жизни горевала, что не остановила Малку.

Утром 25 сентября 1942 г. первая колонна евреев, женщины, мужчины, дети и младенцы, была выведена из гетто и отправилась к месту расстрела. Некоторые мужчины на лесопилке, у которых хватало смелости вскарабкаться на кучу брёвен, наблюдали эту печальную процессию. Они выкрикивали: "Они ведут колонну людей!" Крики жертв остались со мною навсегда. Дорога из гетто к рвам была устлана трупами евреев.

Их заставили полностью раздеться, загоняли в яму и заставляли лечь лицом вниз. Затем им стреляли в голову из пулемётов или винтовок. Горы одежды лежали на земле. Несколько человек пытались сбежать, но очень немногим удалось избежать града пуль.

Мне хотелось бы особо упомянуть один пример мужества. Женщина по имени Хана Городецкая шла к месту казни со своими двумя сыновьями. Когда охранник ударил одного из её сыновей, она пришла в ярость и инстинктивно швырнула горсть песка в лицо нацисту, закричав: "Дети, бегите!"

Использовав замешательство немцев, многие попытались сбежать. Последовала стрельба, большинство людей погибло, включая Хану и её детей. Её старший сын Юдель, однако, сумел сбежать. Он выжил и после войны поселился в Израиле.

Я также вспоминаю историю, которую мне рассказал Гетцель Шустер, мальчик моего возраста. Пока жертвы были в городе, он сумел убежать во внутренний двор дома. Когда он вбежал во двор, старая украинка схватила его за волосы и потащила к нацистам. К его счастью, у него были короткие волосы, он высвободился и сбежал. Он тоже поселился в Израиле.

Немцы поняли, что некоторых евреев они не нашли даже после дня убийств и грабежей. Поэтому вечером они подожгли гетто. Те, которые пытались избежать пожара, расстреливались. Юдель Шустер, подросток из Янова, прятался в нашем убежище вместе с моей сестрой и бабушкой, а также другими людьми, которые жили в нашем доме. Он вышел из убежища после того, как подожгли гетто, а позже рассказал моей семье, что наш дом загорелся последним. Он сказал, что когда немцы подожгли дом, бабушка осталась в убежище и погибла, а сестра, её молодой человек и другие люди сбежали из горящего здания. Тех, которые сдались во время пожара, собрали возле здания юденрата. Некоторых живыми бросили в огонь. Остальных, включая Малку и её молодого человека, расстреляли при попытке к бегству.

Далее я привожу отрывок из протокола судебного заседания над эсэсовцем Адольфом Метшем, который был одним из палачей. Обвиняемый Петш описал расстрел евреев:

"Трое из нас были назначены стрелками для участия в "акции" в Янове. Евреев насильно согнали в гетто. Прячущихся искали и находили. В этой связи я вспоминаю, что во время поиска прячущихся евреев использовались даже ручные гранаты. С места сбора евреев погнали к месту расстрела на расстоянии 2 километров от города. Если я правильно помню, во время акции присутствовала полиция порядка, а также жандармы. Ямы уже были вырыты, но я понятия не имею, кто об этом распорядился.

Мы стреляли евреям, которые лежали в яме, в голову из пулемётов, а делали одиночные выстрелы. Перед расстрелом евреи должны были раздеться. Расстреливали всех: мужчин, женщин и детей. Что касается количества казнённых, я не помню точное количество. Может 1000, 1500 или 800. Но точно можно сказать, что много сотен. Перед ликвидацией евреи должны были сдать свои ценности. Не могу вспомнить, кто отвечал за их сбор, однако, думаю, кто-то из районного руководства. Члены районного руководства носили коричневую униформу, а мы называли их "золотыми фазанами". Во время расстрелов в Янове мы наблюдали разные сцены, особенно когда расстреливали матерей и детей, тех, кто нянчился с новорождёнными. В таких случаях сначала на глазах матерей убивали детей, чтобы дети не кричали ещё громче.

Насколько я помню, расстрел в Янове продолжался с 8 или 08:30 утра где-то до двух часов дня. Во время ликвидации мы не пили алкоголь. Только после того, как закончили расстреливать, раздали алкоголь.

Заканчивая описание казни в Янове, хотел бы пояснить, что мы трое сменяли друг друга во время расстрела. Мы трое совершали казни с утра до полудня. Жертвы должны были лечь лицом вниз. Они ложились на уже расстрелянных людей. Мы сами не становились на тела убитых. Когда яма была почти полной, жертвы становились на край ямы, после выстрела они туда падали.

Когда дело дошло до расстрела матерей с маленькими детьми, женщинам сказали, что они должны положить детей рядом с собой. Головы детей должны были быть открытыми, чтобы избежать "трудностей" с попаданием во время стрельбы, иначе дети сразу не погибнут.

Мы не проверяли, убиты ли все жертвы. Это не было нашей ответственностью. Может кто-то и выжил. Во время "акции" мы не ели, а только курили. Мы не могли есть, потому что стоял сильный запах. Пахло кровью и экскрементами, потому что во время расстрелов из жертв выпадали внутренности. После "акции" моя униформа пропиталась кровью, мои руки тоже были запачканы кровью. То же самое было и с другими, кто участвовал в деле. После каждого расстрела я, как и другие, получал новый комплект формы. Была ли она постирана или это был новый комплект-этого я не знаю. Для эсэсовцев было очевидно, что приказы были правильными, мы их не обсуждали. Существовали приказы, а мы должны были их выполнять. Мы были выбраны для того, чтобы стрелять, и мы это делали".

На следующее утро 26 сентября 1942 г. "айнзацкомманда", уничтожив евреев в Янове, подошла к лесопилке. Директор лесопилки приказал всем рабочим построиться во внутреннем дворе. Большинство мужчин, включая брата Арона, подчинилось, а женщины и дети, включая меня, остались в схронах. Ворота лесопилки раскрылись и набежала свора нацистов. Внезапно мы услышали голоса снаружи, крики "Они пришли убить нас!" К счастью, Арон сумел сбежать и спрятался вместе с нами. Крики “FerfluchteJuden, heraus!” ("Проклятые евреи, выходите!") доносились до нас. Я был напуган до смерти разговором маленькой еврейской девочки и фашиста, который её поймал. Я слышал её крики и помню точно её слова, когда она плакала и умоляла нациста пощадить её: "MeinlieberHerr, Ichbinsehrjung, Ichhabeangst, Ichwillnichtsterben". ("Мой дорогой господин, я очень маленькая, я напугана, я не хочу умирать".)

Фашист постарался утешить её. Тихим и бесстрастным голосом он сказал: “Habkeinangst, es dauertnichtlang, wirbenutzenmachineGewehr” ("Не бойся, это будет быстро, мы стреляем из пулемётов").

Также я помню, как один из украинских полицаев прошёл по крыше нашего убежища, насвистывая советскую песню "Широка страна моя родная".

Нацисты, как охотники, передвигались по лесопилке, снимая ряды досок и ища добычу. Внезапно захваченным жертвам приказали подняться, и их увели. Крики жертв становились невыносимыми. Евреи, которых окружили в лесопилке, были построены. Началась процедура отбора. Мужчин, имевших трудовую квалификацию, пощадили, а остальных, раздев, увели к месту казни. Немцы пощадили молодую еврейскую девушку Эстер Ледерман. В это сложно поверить, но звери-нацисты были покорены её красотой и сохранили ей жизнь.

Оставшимся приказали раздеться. Нацисты выкрикивали имена людей, которых директор лесопилки, этнический немец, решил пощадить. После процесса отбора "ненужных" расстреляли во рвах. "Нужные" евреи жили до того момента, пока им не находили равноценную замену из местных. Через шесть недель после расстрелов их также казнили.

После такого трагичного и изматывающего дня мы заснули. Ночью мы были разбужены украинским охранником, который слышал, что кто-то храпел. Он сказал нам, что скоро будет сменяться охрана, и нам нужно молчать, чтобы нас не обнаружили. Я не знаю, почему охранник пощадил нас. Без всякого сомнения он принимал участие в окружении евреев. Может он почувствовал угрызения совести и искал прощения. Люди в нашем схроне прислушались к его совету и перебрались к беглецам, которые прятались в хижине на территории лесопилки, а женщины и я остались в убежище до конца ночи.

28 сентября 1942 г. мой брат решил, что нам нужно перебраться в лес возле деревни Завиши, в тот самый лес, где мы свободно играли до войны. Рабочие начали шуметь, чтобы отвлечь внимание украинцев-охранников. В тот момент моя мама и Лиза сумели выскользнуть из лесопилки незамеченными. Они пошли к лесу Завиши, где надеялись найти убежище.

Мама и Лиза собирались добраться до деревни Потаповичи, которая находилась возле леса. Если бы они добрались так далеко, они хотели встретиться с крестьянином по имени Радион Наумчик. Они прошли путь днём, пересекли две деревни перед тем, как дошли до "Королевского канала" (сейчас Днепро-Бугский канал) за деревней Потаповичи. Через канал не было моста, на другой берег можно было добраться на пароме или на лодке. Они подошли к каналу в сумерках и решили спрятаться в болотах, так как по берегу ходил полицейский. Кто-то, наверное, узнал их, так как об этом узнали в Потаповичах. Паромщик Охрим, который знал мою семью, услышал об этом и направился вечером искать мою семью. Он кричал: "Дети! Дети! Женщины! Женщины!", чтобы привлечь их внимание. Но мама и Лиза были слишком напуганы и боялись ответить.

Радион всё-таки нашёл их. Он пригласил их в дом и спрятал на несколько часов. Он также дал им с собой еды. Лиза сказала ему, что оставшаяся часть группы будет пересекать реку следующей ночью, а Радион посоветовал паромщику оставить для нас лодку. Лиза и мама затем отправились в лес.

Ночью мы выскользнули из нашего убежища и побежали в лес. Мы избегали больших дорог, шли через поля и рощи, надеясь, что нас не выследят. Однажды мы заблудились и зашли в дом одного крестьянина, чтобы спросить, куда идти дальше. Хоть крестьянин и знал, что мы евреи, а его племянник был полицаем, который помогал сгонять евреев в Янове, но он подсказал нам правильный путь и пожелал удачи. Наконец мы нашли маму и сестру, а также вместе с ними ещё несколько беженцев из Янова.

ЖИЗНЬ В ЛЕСУ

Несколько дней после прибытия в лес у меня была эйфория. Я выжил! В лес пришли ещё несколько человек, включая Юделя Шустера, мальчика, который прятался с моей сестрой и бабушкой в гетто. Он был последним, кто видел мою сестру Малку в живых.

Многие беженцы строили хижины близко к дороге и наделали глупостей. Дым от костров был виден за много километров и выдавал их немцам. Немцы часто заезжали в Завиши. Мы днём и ночью слышали звуки моторов грузовиков и мотоциклов. Часто нацисты въезжали в лес на грузовиках и начинали вслепую стрелять по деревьям из пулемётов. Подозреваю, что они в целом знали, где мы, но боялись заходить слишком далеко в лес из-за возможных партизанских засад.

Мы прибыли в лес в конце сентября, погода была тёплой, поэтому не составляло проблем спать под открытым небом. Когда шёл дождь мы находили укрытие под плотной листвой на деревьях. В октябре стало холодно, особенно по ночам. Когда стало совсем невтерпёж, мы всё время жгли костёр и спали вокруг него. Мы редко мылись и поэтому быстро подхватили вшей. Каждый шов в одежде, который касался тела, был во вшах. Чтобы избавиться от них, мы держали нижнее бельё над огнём, одежда разворачивалась, и паразиты уничтожались.

Как я ранее сказал, выжившие не были приспособлены к такой жизни. Они создавали слишком много шума, оставляли следы и были неосторожными. Это привело к трагическим последствиям.

Однажды группа молодёжи отправилась за провизией в деревню Хомичево. Одного из них, Лейзера Ратновского, схватил местный крестьянин, который его связал и предупредил фашистов. Деревенские боялись развязать юношу из-за боязни расправы со стороны немцев. Когда Лейзер не вернулся, мы правильно предположили, что его поймали. Мы разу же покинули наш лагерь, так как знали, что нацисты будут его мучить, чтобы он выдал расположение всех остальных. Так и получилось: он повёл немцев в лес, но когда они туда приехали, он либо выпрыгнул из фургона и был убит при побеге, либо в последний момент передумал и отказался помогать немцам. Потом мы нашли его изуродованное тело.

ЗАСАДА 1 НОЯБРЯ 1942 ГОДА

Первые два месяца жизни в лесу мы сменили место нашего лагеря четыре или пять раз. Наше убежище было ближе других к большаку. Однажды в середине ноября 1942 г., когда строительство убежища ещё не было закончено, а температура внутри была очень низкой, я вышел к костру, чтобы погреться со своей сестрой Лизой. Я услышал голоса и разговоры со стороны дороги. Дорога не была видна из-за соломенной хижины. Моя сестра пошла, чтобы посмотреть, кто идёт, и в тот же момент я услышал стрельбу и крики на немецком “Halt!” ("Стой!") Я кинулся к подземному убежищу, где были моя мама и другие люди, и закричал: "Немцы! Немцы!"

Я побежал. Пули свистели вокруг меня, люди разбежались во все стороны. Некоторые беженцы растерялись, и, не понимая, где стреляют, побежали прямо в засаду. Нам повезло, что лес был очень густой, а стволы деревьев достаточно толстые, чтобы остановить большую часть пуль. К счастью, я догнал свою сестру Хелену и пятерых других людей.

На следующий день мы наткнулись на два замёрзших трупа. Это были тела партизан: один из них был русским евреем по имени Саша Берковиц, а другого звали Миша, он воевал ещё в гражданскую войну в Испании. Их уважали советские партизаны, они были очень достойными людьми. С их гибелью мы, беженцы, потеряли настоящих друзей, которые сдерживали антисемитские порывы некоторых других партизан.

После дня скитаний мы вернулись на старую базу и с ужасом увидели, что нацисты подожгли наши строения. Мы переночевали под открытым небом, запрыгнув в кучу сена, чтобы согреться. Утром мы ушли. По пути мы наткнулись на мужчину, который искал свою жену и детей. Он сказал нам, что моя семья жива, а Шломо, парень Хелены, был ранен в обе руки. Позже мы нашли маму.

Невозможно представить, что думала наша мама в ту ночь. Она решила сдаться фашистам, так как потеряла надежду увидеть нас живыми. Она шла по следам от телеги, когда услышала команду на русском языке: ей приказали остановиться и сказать, кто она такая. Её было всё равно, она рассказала, кто она такая. Двое мужчин подошли к ней и поняли, что угрозу она не представляет. По случайности моя мама наткнулась на лагерь советских партизан. Он был вдалеке от главной дороги в глухом лесу. Думаю, какая-то сверхъестественная сила оберегала её, приведя к партизанам. Партизаны не понимали, как она пришла к ним, и отнеслись к ней с подозрением. Однако ей разрешили войти в лагерь.

Во время засады сестра Лиза, которая была со мной во время стрельбы, упала на землю с первыми выстрелами. Какое-то время она лежала на снегу без движения, а затем стрельба утихла. Спустя время она услышала, как кто-то по-русски сказал: "Девочка мертва". Она осторожно открыла один глаз и увидела, как другой мужчина сказал: "Она ещё жива, должно быть, она ранена". Когда она открыла оба глаза, то поняла, что мужчины были из разведывательной группы партизан, и один из них был евреем. Партизаны не хотели обременять себя, взяв с собой еврейку, поэтому они ушли, чтобы выяснить расположение немцев. Когда Лиза попыталась идти за ними, один из них направил на неё оружие и пригрозил убить, если Лиза пойдёт за ними. Когда разведчики вернулись в лагерь, они нашли мою маму и сказали, что видели живую девочку на месте нашего прежнего убежища.

Тем временем моя сестра набрела на цыганский табор, пока шла в деревню Потаповичи, и поехала с ними. Внезапно за деревьями они увидели людей с оружием. Мужчины приказали остановиться и потребовали назвать себя. Ответом было: "Мы бедные цыгане". Лиза сообразила, что вооружённые люди не были немцами, так как цыгане их не боялись. Кто-то спросил: "Вы все цыгане?" Лиза сказала, что она еврейка. Тот же партизан, который направлял на неё оружие, сказал ей, что мама жива.

Партизаны столкнулись с дилеммой, когда мама, Лиза и цыгане пришли в лагерь, потому что мои родные узнали расположение партизанского отряда. Партизаны не хотели оставлять их в лагере, но боялись, что если люди уйдут, то они могу раскрыть местоположение отряда немцам. Ранее людей, которые случайно натыкались на расположение отряда, расстреливали. Как потом сказала мама и сестра, командиру партизан понравились цыганские дети, поэтому всех пощадили. Через 4-5 дней маму и Лизу увели из лагеря в убежище, где прятались все мы. Хелен и я сказали партизанам, где они могли найти останки своих павших товарищей.

Впоследствии мы узнали, как фашисты обнаружили наше убежище. У моего папы был рабочий-украинский националист, бывший солдат Белой армии в Украине. Когда он узнал о нашем местонахождении, он отвёл нацистов к нашему подземному убежищу. Позже партизаны расстреляли его за предательство.

ЖИЗНЬ В ПОДПОЛЬЕ

После засады мы ещё с тридцатью пятью беглецами отаборились в новом убежище. Еда сгорела, у людей почти ничего не было. Вскоре некоторые евреи покинули Завиши, ища более безопасное место в лесах около Белина. Однако мы решили, что у нас будет больше шансов, если мы останемся там, где были. Надеясь избежать нацистов, другая группа из десяти юношей и двух девушек отделилась от нас и построила подземное убежище рядом с лагерем советских партизан. Одним из группы был Мошке Голдберг, брат моего будущего шурина. Всем им, за исключением одного зрелого мужчины, был 16-21 год. Они считали, что будет безопасно, но просчитались.

Через некоторое время один из юношей, Мошке Айзенштат, вернулся в наше логово. Он был бледным, едва мог идти и заметно дрожал. Он снял рубашку, чтобы показать две штыковые раны на груди. Мошке сказал, что пришли трое партизан, одного из них звали Мустафа, а другой был помешанным бывшим солдатом из татар. Партизаны объяснили евреям, что они хотят взять людей в свой отряд. Но сначала евреи должны были пройти "проверку на пригодность". Они вывели двоих на улицу и пробили им грудь штыками, оставив на снегу. Те, кто были внутри и слышали крики, встревожились. Но им объяснили, что парней просто допрашивают, что это просто проверка. Затем начали убивать остальных.

Одной из жертв была Эстер Ледерман, красивая девушка, которую пощадили нацисты. Другая-Таня Баталина, 17-ти лет. У неё были братья, которых тоже убили. Было чудом, что Мошке выжил и выздоровел без малейшего медицинского вмешательства. Он прятался, чтобы его не обнаружили: если бы партизаны узнали, что он выжил, вне сомнения, они бы прикончили его, чтобы убрать свидетелей.

Однажды вечером партизан Саша, с которым мы подружились в лесу, пришёл к нам и попросил покинуть Завиши. Он намекнул, что есть опасность не только со стороны немцев. Он никогда не объяснял, но было видно, что он беспокоился о том, что партизаны могут с нами сделать. Некоторые беглецы последовали совету Саши и ушли в леса у Беллина. Однако, мы всё же остались в Завишах. Мы считали, что по причине того, что деревенские жители уважали нашего отца, нам легче будет добывать еду.

В раннем декабре 1942 г. брат решил, что нам пора покинуть убежище. Он и ещё трое мужчин построили другое убежище в другом конце леса, и они никому о нём не рассказывали, чтобы избежать предательства. Нам повезло, что мы родились возле леса и знали местность.

Моя семья, Шломо Вайсс, Йезик, а также кузнец с сыном из деревни Переруб перешли в новое убежище 30 декабря 1942 г. Декабрь имеет для нас особое значение. Гитлер пообещал, что до конца 1942 г. в оккупированной Европе не останется евреев. Почти шесть недель никто не рисковал выходить из схрона. Мы были отрезаны от мира и любопытствовали, остались ли мы последними выжившими евреями. От долгой жизни в тесноте у некоторых из нас появилась чесотка. Так как лекарств не было, мы использовали разные самодельные лекарства. Насколько я помню, в мае 1943 г. я впервые помылся с того момента, как мы покинули гетто в сентябре 1942 г.

С приходом весны появились новые проблемы. Погода потеплела, начал таять снег и протекать потолок и стены. Когда снег растаял и размякла земля, мы вновь перебрались в другой конец леса. Наше новое убежище было более просторное и гораздо выше над землёй. В нём было окно, печь из кирпича, а также стены с дорогой обшивкой, выдранной из замка графа Пуславского. Убежище находилось возле железной дороги Брест-Литовск-Пинск.

В конце апреля или в начале мая 1943 г. в нашем лесу появилась группа партизан и поселилась у нас. Их отправили совершать диверсии против немцев и пускать под откос поезда. Помню одного партизана по прозвищу "Ломоносов", потому что пуля перебила ему нос. Помню и дезертира из немецкой полиции, который был из Пльзеня, Чехословакия. Моя мама стирала их одежду и готовила еду. Взамен они приносили нам провизию. Часто они брали Арона и других мужчин из группы с собой на задания.

Возле нас воевали два партизанских отряда. Одним отрядом командовал человек по фамилии Наделин. Его заместителем был еврей Илья Абрамов. Неделин был добрым и сострадающим человеком, который хотел спасти выживших евреев и здорово нам помогал. В конце-концов еврей по имени Език, чей юмор развлекал нас в убежище, присоединился к отярду Неделина и ушёл из Завишей. Он погиб при освобождении Чехословакии.

Партизаны Неделина часто конфисковывали продукты и скот для отправки в Германию, но они делились добычей с евреями в лесу. Командир поручил пасти коров еврейским беженцам, у нас появилось молоко, мы делали продукты из молока и забивали коров на мясо. Мы даже устроили коптильню и готовили копчёную колбасу. Я, вместе с четырьмя другими подростками, пас коров. К тому времени мы неплохо питались. Мы свободно передвигались даже днём и могли посещать без страха деревни в округе. Иногда в лес заглядывали немцы, но никогда не заезжали в него далеко. Наконец, моя семья посчитала, что уже достаточно безопасно, и я могу ночевать в деревне. Помню то странное чувство, когда я ночевал в кровати в крестьянском доме.

В начале лета 1943 г. немцы окружили деревню Потаповичи, сожгли все дома, а жителей согнали и отправили на работы в Германию. Нацистский прислужник, который был старостой, предал своих земляков, приведя немцев ночью через Королевский канал. Конечно, партизаны хотели отомстить, коллаборационист спас семью, но почему-то отказался взять с собой свою дочь Настасию от предыдущего брака. Впоследствии партизаны её застрелили, так как не доверяли ей.

В ночь перед нападением немцев моя сестра Лиза была на окраине Потаповичей в доме нашего друга Радиона. Мы узнали о нападении и были обеспокоены её судьбой. Но мы уже стали специалистами по выживанию. Когда мы спали в деревне, мы старались быть подальше от её центра, ближе к лесу. Всегда был план отступления, поэтому когда Лиза услышала о прибытии фашистов, она смогла убежать. Жители, которые избежали депортации в Германию, присоединились к нам в лесу.

Весной 1943 г. фашисты узнали о нашем лагере и бомбили нас с воздуха. Самолёты были маленькие, похожие на лёгкий самолёт "Пайпер Каб". Кроны деревьев были достаточно плотными, нас не было видно с воздуха, однако было очень страшно, когда самолёты медленно кружились над нами, как стервятники, сбрасывая маленькие зажигательные и кассетные бомбы. К счастью, большая часть бомб взорвалась от ударов по деревьям и почти не нанесла вреда. По крайней мере, среди нас не было убитых и раненых, но нападения продолжались три дня. Мы ещё раз решили перейти в новое место. В этот раз все выжившие в лесу Завиши решили построить отдельные жилища в одном и том же месте, появилась маленькая община.

ОТХОД В РАФАЛОВКУ

В начале 1944 г. германская армия начала отступление на Восточном фронте. Увеличилось число фашистских солдат. Воздушные рейды повторялись всё чаще, а бомбёжки становились сильнее. Нас даже обстреливали из артиллерии. Хоть партизаны были хорошо организованы, а советские самолёты начали сбрасывать им оружие на парашютах, они не могли тягаться с немцами в открытом бою. Мы поняли, что они не смогут помешать проникновению немцев в лес. В то время мы не знали, когда же Красная Армия освободит нас. Мы также понимали, что партизаны собираются покинуть лес, поэтому ждали от них сигнала.

Однажды вечером партизан-еврей Авремель Фейнштейн сообщил нам, что отряд покидает лагерь. Мы также отправились в путь на телеге, не зная, куда нас приведёт этот путь. Нам надо было пересечь большое пространство, которое всё ещё контролировалось немцами. Во время движения наш караван пополнился евреями и неевреями, которые выходили из лесов. Мы встретили других беглецов из Янова, которые прятались в Белинском лесу и которых мы не видели с момента, как покинули гетто. Ранней весной мы пересекли эту местность, пока реки ещё были покрыты льдом.

На третью ночь нашего путешествия мы достигли какой-то деревни. После долгих поисков мы нашли ночлег у крестьянина. Маленький дом едва мог уместить нашу группу, поэтому я решил спать снаружи, в телеге. Вскоре после того, как я уснул, Арон разбудил меня и сказал, что надо покинуть дом, так как Шомо, который страдал от лихорадки, сказал, что подслушал беседу, в которой крестьянин говорил, что собирался нас убить. Он дошёл даже до того, что доказывал, что беседа была на иврите! Мы подозревали, что у Шломо галлюцинации, а беседы, по-видимому, не было. Но мы не хотели рисковать, поэтому мы покинули дом и провели остаток ночи снаружи. Хозяин дома был очень озадачен.

Во время отступления все мужчины, способные носить оружие, были зачислены в партизанский отряд. Арон и другие мужчины старше 18 лет ушли, оставив женщин, детей и немощных заботиться о самих себе. Однако вскоре после их ухода Арон и некоторые другие вернулись. Не было централизованного командования и никто не знал, что происходит.

В начале апреля 1944 г. мы пересекли реку Стирь возле деревни Рафаловка. Там мы впервые увидели солдат Красной Армии! Мы почувствовали огромное облегчение и считали, что наши беды позади, но счастье было недолгим. Снова мы оказались сами по себе. Через несколько дней после нашего прибытия брат и другие выжившие мужчины были призваны в Красную Армию. Арон был тяжело ранен в 1944 г., однако он пережил войну.

Все важные радиосообщения из Москвы начинались мелодией "Широка страна моя родная". 8 мая 1945 г. где-то в полночь я проснулся от этой мелодии и понял, что мы услышим что-то важное. Так оно и было. Объявили о капитуляции Германии. Тогда мне было 15 лет.

В августе 1945 г. наша семья снова переехала. Советское правительство поощряло переезд евреев и поляков из Беларуси в Польшу. Мы погрузили немногочисленные пожитки в вагон и, вместе с другими эмигрантами, отбыли из СССР. Мы ехали в г. Лодзь в Польше. В Лодзи мы оставались только три месяца, а нашей целью было добраться до американской оккупационной зоны в Германии. Покинув Лодзь в начале декабря 1945 г., мы решили покинуть Польшу.

Еврей-владелец конспиративной квартиры в Щецине знал некоторых водителей-красноармейцев, которые регулярно ездили в Восточный Берлин. За плату он согласился организовать наш побег. На следующий день моя семья вместе с другими выжившими погрузилась на грузовик, который направлялся в Берлин.

Нас остановили на польско-германской границе. К счастью, польские пограничники не имели право проверять советские грузы, поэтому мы пересекли границу без проблем. Прокувыркавшись два часа в кузове холодного грузовика, мы прибыли на место сбора-бывшую синагогу на Рикерштрассе в Восточном Берлине. Члены Еврейского агентства встретили нас, дали еду и кров. Они также организовали наше перемещение в американскую оккупационную зону. Мы оставались в Восточном Берлине где-то 10 дней. К моей радости, Берлин был довольно сильно разрушен.

Из Берлина на американских военных грузовиках нас повезли в Ганновер в британскую оккупационную зону. Оттуда мы переехали во Франкфурт и очутились в лагере для перемещённых лиц в Лампертхайме возле Манхайма, располагавшемся в американской оккупационной зоне.

После почти четырёх лет жизни в лесу моя семья получила возможность иммигрировать в Соединённые Штаты Америки. Мы доказали, что у нас есть родственники в Коннектикуте, которые готовы были материально помочь нам, чтобы мы не были обузой для американской системы социального обеспечения. 10 мая 1949 г. после 10 дней в море я достигнул берегов г. Нью-Йорка и увидел Статую Свободы. Наконец я почувствовал настоящую свободу и получил возможность начать новую жизнь.

ВОПРОСЫ:

- Чувствовали ли Вы дискриминацию в довоенной Польше? Кто унижал евреев, местные или власти? Были ли попытки полизировать евреев, как это проводилось с беларусами?

- Я был слишком маленький, чтобы прочувствовать всю силу польского антисемитизма, но кое-что помню. До Второй мировой правительство принимало антисемитские законы. Католические ксендзы в большей части были антисемитами. В публичных школах школьников-евреев заставляли сидеть отдельно от детей христиан. Польские университеты ограничивали наборы еврейской молодёжи, поэтому многие евреи были вынуждены отправляться на учёбу за границу. Польское правительство не слишком хотело интегрировать еврейские общины в своё общество. Лозунгом тех дней было “ Zidze do Palestini", т.е. "Уезжайте в Палестину!" Нередко евреев били.

- Если Вы что-то помните, не могли бы Вы немного больше рассказать о появлении первых партизанских отрядов в Вашей местности? При каких обстоятельствах они появлялись?

- В конце 1941-начале 1942 гг. партизанское движение не имело… нет, почти не имело влияния. В то время партизан называли "сальниками". Они формировали лесные отряды для выживания и самосохранения. У них не было центрального командования, экипировка была слабой, поэтому они наносили незначительный урон немцам. Также многие будущие партизаны-военнопленные убегали в леса, чтобы не попасть в нацистские лагеря военнопленных.

- Как местное население относилось к партизанам?

- После разгрома немцев под Сталинградом люди поняли, что Германия проигрывает войну. Местное население стало поддерживать партизан. К тому времени партизаны стали наносить чувствительные удары. Многие коллаборационисты стали уходить к партизанам. Их принимали с радостью, так как с собой они приносили оружие. Главным образом партизаны действовали на "железке", уничтожая поезда. Под конец оккупации немцы потеряли контроль над окружающими деревнями, большие территории контролировались партизанами.

- В своих воспоминаниях Вы упомянули об убийстве евреев советскими партизанами. Вам не кажется, что убийство могли совершить фашисты, переодетые в партизан для компрометации партизанского движения?

- Зверства, которые я упомянул в воспоминаниях, были совершены тремя партизанами из советского отряда, который располагался в Завишанском лесу. Я видел этих убийц много раз в компании других членов того отряда. Я знаю, к какому отряду они принадлежали. Они были советскими антисемитами.

- В Беларуси, Украине, России иногда говорят, что евреи не пытались оказывать сопротивление. Как бы Вы ответили на такое высказывание.

- Это обвинение, которое я множество раз слышал в прошлом. Давайте-ка я отвечу так: к моменту, когда евреев расстреливали, они были доведены до нечеловеческого состояния, их члены семей были убиты, люди потеряли волю к жизни. В лагерях Собибора, Майданека, в Варшавском гетто, в Ковно и других местах евреи сопротивлялись. Вы же знакомы с борьбой братьев Бельских, например.

Нацисты уморили голодом, расстреляли почти четыре миллиона советских военнопленных. Почему они не сопротивлялись? Первыми в Освенциме газами травили именно советских военнопленных. Почитайте, как сопротивлялись в гетто в Лахве, Ленине, Несвиже.

Не в интересах советской пропаганды было предавать огласке страдания либо героизм евреев. Рекомендую почитать Василия Гроссмана по этой теме.

- Кем были те, которые вступили в полицию с приходом немцев. Что, как Вы думаете, заставляло их служить немцам и убивать гражданских людей?

- Многие в нашей местности вступили в полицию из чистой ненависти к Советам, а также ради наживы, которую они получали из имущества еврейских жертв. В нашем городе полиция не участвовала в самом убийстве евреев. Они поддерживали порядок, охраняли гетто, помогали нацистам собирать рабочих, которых затем отправляли в Германию. А в самих расстрелах принимали участие литовские, латвийские и украинские коллаборационисты. Евреи были козлами отпущения.

- Каковы были последствия немецкой оккупации для местного населения? До Вас доходили слухи о расстрелах, сожжениях деревень?

- После уничтожения евреев наказания постигли и местных. Деревня Потаповичи, например, была сожжена фашистами, а людей угнали в Германию. Нацисты не долго раздумывали над убийством того, кто, по их мнению, подозревался в принадлежности к партизанам или поддерживал их. Они считали местных недочеловеками.

- Сколько людей из гетто в Янове пережили войну? Что с ними случилось в дальнейшем?

- Выжили менее 100 человек из гетто. После освобождения всех мужчин призвали в Красную Армию, очень немногие из них вернулись с войны. Все выжившие впоследствии поселились в Израиле или США.

- Вы помните, по меньшей мере, хотя бы один случай, когда немец или полицай помогли бы Вам или другим евреям из жалости или сострадания?

- Я описал два эпизода, когда сострадание проявили двое полицейских. Но наверняка были и другие случаи.

- Было ли подполье в гетто в Янове?

- 5 августа 1941 г. большинство мужчин из гетто было расстреляно. Женщины и дети не могли организовать сопротивление. Не было никакой посторонней помощи в этом деле.