- Родилась я в 1933-м году в селе Синявка Неклиновского района Ростовской области. Когда я родилась, мои родители работали в самой Неклиновке на заводе и папу оттуда комсомол направил на работу в Заветинский район тоже Ростовской области. Сначала он немного проработал редактором местной газеты в селе Заветном, а потом его направили в Девятый совхоз этого же района работать секретарем партийной организации. Мама же моя работала простым поваром. В 1940-м году папе сделали очень тяжелую операцию, после которой его направили в Крым на лечение, где и застало его начало войны. Папе в срочном порядке пришлось прервать лечение и возвратиться домой. После начала войны, зимой 1941-го года, папу из Девятого совхоза перевели на работу в Девятнадцатый совхоз в хуторе Савдя, там же, в Заветинском районе. Там он снова работал секретарем парторганизации совхоза, а мама там же работала простой рабочей.
Летом 1942-го года ему по телефону позвонили из Ростовского обкома партии и сообщили, что он назначен ответственным за эвакуацию скота. Скот из двух районов Ростовской области, Заветинского и Ремонтненского, собрали в одно большое стадо, которое нужно было гнать за Волгу.
- Как Вы узнали о том, что началась война?
- У нас в Девятом совхозе протекала речка, на берегу которой собралось много народа. Накануне в школе прошел выпускной вечер и многие на берегу продолжали его отмечать: гармошка играла, все веселились. Вдруг скачут двое верховых, я как сейчас их помню, и кричат: «Война началась! Война!» Тут же все испугались, разволновались и с берега речки побежали кто куда.
В конце июля 1942-го года мы всей семьей отправились в эвакуацию в Казахстан.
|
|
Зина с папой. 1935 год |
- Папа вас отправил отдельно или все это время находился с вами?
- Он все время был вместе с нами.
|
|
Папа. Крым. 1940 год |
- Как проходила подготовка к эвакуации?
- Когда объявили о том, что нужно будет собраться и уехать из совхоза, мама поначалу отказалась, она не хотела никуда уезжать. Она говорила папе: «Ты, Коля, езжай, а мы останемся здесь». А в это время мамин брат, который был военным и служил в Таганроге, уже ехал вместе с отступающими нашими частями по направлению к Сталинграду. Он заехал к нам ненадолго и как раз попал на подготовку к эвакуации. Услышал, как мама не хочет уезжать и сказал ей: «Уезжай. Семьи коммунистов немцы расстреливают в первую очередь, поэтому уезжай».
Построили для нас, эвакуирующихся, четыре кибитки, наподобие тех, что раньше у цыган были, взяли мы самые необходимые вещи и были готовы к отправке.
- Четыре кибитки – это на вашу семью?
- Нет, на нашу только одна кибитка полагалась, в остальных ехали другие семьи рабочих, которые гнали крупнорогатый скот и овец.
- Кем были запряжены кибитки: лошадьми или быками?
- Лошадьми. В армию наших лошадей не забрали, поэтому мы ушли в эвакуацию с этими лошадьми и с ними же вернулись потом обратно.
- Как Ваш папа руководил эвакуацией в двух районах? Он постоянно ездил туда-сюда?
- Нет, было определено заранее место, куда согнали скот из этих двух районов и оттуда уже погнали его в сторону Казахстана. Восемнадцатого августа 1942-го года мы, вместе со своим огромным стадом, прибыли к берегу Волги.
- Сколько народу сопровождало стадо? Четыре кибитки – это было только из вашего совхоза?
- Вот только мы и сопровождали. Из других совхозов и Ремонтненского района стадо никто не сопровождал. Они только пригнали скот к месту сбора, передали нашим и уехали обратно. Наши при приеме скота обязательно пересчитывали его по головам.
- В какое место на берегу Волги вы пригнали стадо? На переправу у села Никольское?
- Вы знаете, я Вам сейчас уже не могу сказать. Подошли мы к Волге, а там уже стояли баржи, на которые стали грузить скот и наши кибитки. Если крупнорогатый скот грузили на баржи, то овец загоняли в пароходы, прямо внутрь. И баржи и пароходы были так сильно замаскированы ветками, что казалось, будто это не пароход, а остров какой-нибудь. Но немец не дурак же, все он прекрасно видел – от такого количества скота над Волгой пыль стояла столбом. Грузились мы, а самолетики эти, немецкие, кружили над нами и кружили.
- Кто-нибудь из военных руководил переправой?
- Военных, чтобы руководили, я там не видела. Может быть и был кто-нибудь старший на переправе из военных, но этим папа занимался, а мы этого не знали, сидели в кибитке. Иногда выскочим из нее и побежим взрослым помогать, стадо заворачивать.
- Как долго вы стояли на берегу Волги, ожидая своей очереди на переправу?
- Недолго. Практически нас стали грузить сразу после того, как мы подошли к берегу, даже и суток мы там не простояли.
- Падеж скота по пути к переправе был большим?
- Нет, падежа почти не было.
- Чем вы в это время питались?
- Да кто чем. Кто-то что-то купит по дороге, кто-то что-то выменяет.
- А можно было, к примеру, забить того же барана для питания всего вашего коллектива?
- Нет, что Вы! Этого нельзя было делать! Поэтому выкручивались как могли. Во время движения папа большую часть времени с нами рядом не находился, он постоянно был в штабе. Что это за штаб и где он находился, я не знаю, но ему постоянно давали указания направления, он приезжал к нам, говорил куда нам двигаться, и мы по этим указаниям гнали скот.
- Где поили стадо?
- Там, в степи, речки небольшие попадались на пути, вот в них и поили.
- Как вы питались? Сообща или по отдельности?
- В каждой кибитке сами себе еду готовили, кто что мог.
- Как решался вопрос со снабжением водой?
- Мы из дому брали с собой воду в бутылках, плюс у нас был бидон полный воды. Где можно было, мы пополняли свои запасы, местные жителя нам не запрещали этого делать.
Переправили нас через Волгу и тут же было приказано весь скот спрятать в ближайшем лесочке. Как только мы это сделали, опять налетели немецкие самолеты и стали переправу бомбить и обстреливать. Видимо, когда мы переправлялись, они только разведывали, а потом как начали обстреливать, да сильно так! Видимо неподалеку на Волге разбомбили какой-то корабль, перевозящий топливо и черный дым с пламенем поднимался прямо от воды. Я глядела на это пожарище сквозь ветви деревьев и спрашивала: «Пап, а что это такое?», а он мне отвечал: «Это горит Волга-матушка, нефть горит».
- На переправе стояли зенитки или пулеметы, которые вели огонь по немецким самолетам?
- Нет, я ничего такого не видела. Да и по самолетам никто там не стрелял. Среди нас был один еврей, и, когда начался обстрел, он начал метаться в испуге, все искал свои сапоги. Папа схватил его за шкирку, утащил в лесок и говорит ему: «Зачем тебе сейчас сапоги? Куда ты собрался бежать?» Только после этого тот успокоился.
- Этот лесочек, в котором вы прятались, немцы не бомбили?
- Нет, их больше переправа интересовала, они ее бомбили. Мы успели переправиться, а после нас, наверное, кто-то тоже переправлялся, и они под эту бомбежку, думаю, попали.
- После бомбежки вас не задействовали помогать убирать жертвы и восстанавливать переправу?
- Нет, не задействовали. У нас была своя задача – угнать скотину.
Мы переждали этот вечерний налет на переправу и двинулись на север, в сторону Камышина. Сначала мы проходили мимо села Никольское, но нам там нельзя было останавливаться, потому что рядом с селом находился ложный аэродром. Несмотря на запрет остановки, люди и животные были настолько уставшие, что никуда дальше не пошли и расположились рядом с этим ложным аэродромом. Девчонки наши, четверо их было, не стали отдыхать, а собрались и пошли в село смотреть кино. Пришли, сели на полянке, смотрят. С ними еще парень один был, кучер, Витя Славгородский, тоже рядом сидит, курит. А в ночном небе видно, как прожектора шарят, ищут кого-то. Сначала прожектора светили, потом ракетницы пошли. Кто-то сказал, что надо бы возвращаться к нашим кибиткам, потому что как-то неспокойно. Одна из девчонок говорит: «Да пошли они, мы скажем, что в кино ходили». Однако большинство решили вернуться. Когда вернулись, в нашей кибитке была медсестра, которая ехала вместе с нами. Забыла сказать, что, когда мы переправились через Волгу и прятались в том лесочке, мама там родила мне братика Юрочку. Улеглись мы спать и вдруг, на заре, как завязалась стрельба, бомбежка! Скот ревет, непонятно ничего. Но этот воздушный бой шел недолго. Как только он закончился, мы сразу же собрались и продолжили наше движение на север вдоль Волги. По дороге нам стали попадаться валяющиеся на земле немецкие самолеты, которые уже догорали. Во время утреннего обстрела и бомбежки убило некоторое количество скота. К нам подъехали военные машины, на которые погрузили туши убитых животных и увезли куда-то.
- Ваша мама рожала прямо в том лесочке?
- С нами ехала медсестра из нашего совхоза, Мария Ивановна. Когда мы переправились через Волгу и загнали кибитки в лес, она дала мне и Ване, это мальчишка тоже из нашего совхоза, большой мамин платок и сказала: «Вон, видите, лужу большую? Вот там рыба плавает, идите и поймайте ее». Мы, как дураки, побежали туда, с этим платком в той грязи лазили, рыбу искали. Никакой рыбы, разумеется, не поймали. Идем обратно, плачем. Приходим и говорим: «Там никакой рыбы нет, вот только платок вымазали в грязи». А медсестра отвечает: «Это ничего, что вы платок выпачкали. Зато я тебе, Зиночка, братика поймала!»
Когда мы дошли до берега Волги, напротив которого был город Камышин, было уже темно. Мы разместились прямо у воды. У нашей кибитки плохо закрепили колеса на земле и она, вместе с нами, четверыми, покатилась по склону в воду. Нам повезло, во время движения кибитка слегка изменила направление движения и поэтому не перевернулась. Поднялся шум, прибежали военные, которые находились рядом и вытащили нас оттуда. Мы все были мокрыми, наше имущество тоже все было мокрое.
У Камышина простояли совсем недолго, нам дали направление идти до Казахстана. Шли долго, но дошли. Нам приходилось, вместе с мамой, ходить чистить и мыть крупнорогатый скот, который разместили в заранее подготовленных сараях. Сараи, честно говоря, были так себе. Волков там было очень много, эти твари по крышам даже могли пробраться и забраться внутрь. Бывало, придешь кормить, смотришь, а в сарае лежит коровка уже загрызенная.
- У вас был только крупнорогатый скот?
- Да, мы отвечали только за крупнорогатый скот, овец там другие гнали, но вместе с нами.
Кушать нам особо нечего было, и мы ходили в лес, в котором водилось много дичи, а в водоемах ловили рыбу. Пойдем в лес, по птичьим гнездам насобираем там яиц, папа рыбы наловит – вот и все питание. Река, которая там протекала, мне запомнилась цветущими большими красивыми белыми лилиями.
- В каком районе Казахстана вы находились?
- Вот не помню уже… Что-то с памятью у меня…
- Вы говорите, что в лесу было много дичи. Охотились на нее?
- Нет, там некому было ее стрелять, там людей почти не было.
- Когда вы гнали скотину по степи, у кого-нибудь из вас были с собой ружья? Ведь волков, как Вы упомянули, было очень много.
- Нет, ружей ни у кого не было. С нами из мужиков только папа один был, и все, остальные все женщины. У нас был еще один пацан, восемнадцатилетний Витька Славгородский, так он сбежал.
- Где же он сбежал?
- Да после Никольского, когда нас стали бомбить, он и сбежал. Испугался, видимо. Он кучером у нас был, погонял нашу телегу.
В 1943-м году, после того, как освободили Сталинград, мы стали возвращаться обратно домой. Как возвращались мы домой – это страшное дело! Боже мой, живого места не было, окоп на окопе! Попадались нам на пути целые штабеля из снарядов и чего-то еще в больших ящиках, а вокруг валялись немецкие каски, которые мы иногда использовали как горшки. Проезжая мимо бывшей передовой, мы шныряли по окопам, бегали, искали себе чего-нибудь и в одном из блиндажей, только вошли, как услышали какую-то нерусскую речь. Мы выскочили оттуда, прибежали к папе. Папа отправился вместе с нами, вытащил из этой землянки немца и отправил его в Сталинград. У немцев там, в той землянке, было столько консервов! Но мы их не решились взять себе. Нам попались по пути однажды верховые, оказалось это саперы, так они нам не разрешали ничего поднимать с земли, потому что там все было заминировано. Мальчик из одной нашей семьи увидел на земле какую-то красивую игрушку, поднял ее, и она у него взорвалась в руках. Так и пришлось нам этого мальчика Ванюшку там похоронить.
- Где вы переправились обратно?
- Я уже не помню. Помню только, что на нашей стороне Волги мы шли мимо Сталинграда. В сам Сталинград мы не заходили, но по его южной окраине прошли.
- В Казахстане вы провели целую зиму. Чем в это время кормили скот?
- А там были заготовки сделаны заранее, у каждой фермы стояли скирды соломы или сена.
- Обратно вы погнали скот сразу зимой 1943-го или все-таки дождались наступления весны?
- Весной мы поехали обратно. Дождались, пока под Сталинградом все закончится и поскорее стали возвращаться домой. Обратно мы шли так же, только своим совхозом, ни с кем не объединяясь.
- Если сравнивать с тем количеством скота, с которым вы уходили летом 1942-го года, сильно уменьшилось его количество при возвращении весной 1943-го года?
- Нет, не очень сильно.
- Обратно вы гнали стадо по тем землям, где прокатилась война и люди жили очень голодно. Кто-нибудь из них просил вас помочь им скотинкой или мясом?
- Нет, никаких таких просьб не было. А одни были даже такие, дед с бабкой, которые нам жаловались и говорили, что когда здесь немец был, то они жили гораздо лучше, чем сейчас. Вот сволочи какие! Нам одна женщина по пути рассказывала, что такие, как эти дед с бабкой, ничем не гнушались, даже раздевали убитых догола, забирая себе их одежду.
- Папа Ваш все время находился вместе с вами в Казахстане?
- Да, он все время с нами был, до самого возвращения. Он и там продолжал руководить нами, а, по возвращению в совхоз, снова вернулся к своей партийной работе.
- Для скотины в Казахстане были приготовлены сараи. А где жили вы?
- Нам выделили для проживания какое-то здание, раньше в нем казашки пекли хлеб. Это здание поделили пополам и одну половину отдали нам для проживания. Получилась как бы небольшая пристройка, похожая на квартиру. Вот в этой пристройке мы и жили всей семьей: нас, четверо детей, и папа с мамой. А остальные семьи жили по другим точкам, где находились остальные части нашего большого стада, недалеко от нашего места пребывания.
- Как вас приняли казахи?
- Хорошо приняли. Я сейчас случай расскажу, может он и не к делу, конечно. У меня же братик родился, как я говорила уже. И вот пришла как-то к нам одна казашка. По-русски она ничего не понимала и не почти не говорила. Она полюбовалась моим братиком, покачала его в маленькой коечке, которую сделали специально для новорожденного, и ушла. После ее ухода братик как начал орать, мы ничего с мамой не могли сделать, не могли его успокоить. Через некоторое время эта казашка возвращается к нам и гримасой показывает плачущего человека. Мы сначала не сообразили, что это с ней, а потом мама ей кивнула: «Да». Казашка говорит: «Давай вода». Мама принесла ей кружку с водой. Потом казашка изобразила, будто держит руками что-то, потряхивая из стороны в сторону. Мы догадались, что она просит принести сито. После сита она попросила у мамы нож. Потом заставила маму взять ребенка на руки, показала, как его нужно держать, зажав ножки между своими коленями, а сама начала над Юрочкой колдовать. Сначала побрызгала на него водой через сито, вытерла его и ушла. А мы как дурачки, честное слово, смотрели на все эти ее действия.
- А с ножом что она делала?
- Ничего. Просто держала его в руке под ситом. Ушла, значит, казашка, мама поносила братика на руках немножко, он уснул. Прошло какое-то время, к нам снова пришла казашка. Мама показывает ей жестами, что ребенок спит. Та кивнула и показала маме, что она его сглазила. Получается, что она ребенка сглазила и она же этот сглаз с него сняла.
- А вы, дети, как с казахскими детьми ладили?
- А там деток не было. Это же точка была в степи.
- Как решался вопрос с Вашим обучением?
- Никак. В школу я пошла уже только когда вернулись домой, в 1943-м году. На тот момент мне было одиннадцать лет, и я пошла в первый класс. Учебу в семилетке я не закончила, только шесть классов. У нас же семья большая была: папа все время на работе был, мама в тяжелом состоянии в больнице лежала, и поэтому вся забота о младших легла на меня, я кормила, я варила, я ухаживала. Потом я с отличием окончила курсы мастеров сельского хозяйства, поскольку хотела стать агрономом, получила диплом и надо было мне ехать учиться в Ростов. Но папа сказал: «Никуда не поедешь! Понятно?», и я осталась работать в совхозе.
- Папу по возвращению из эвакуации не призвали в армию?
- Нет, он же инвалидность получил после операции, ему же ребро удалили. Поэтому его и на фронт сразу не забрали. И даже когда мы в Казахстане были, его пытались призвать в армию, но потом возвращали обратно.
- За время эвакуации были еще потери в вашем коллективе кроме сбежавшего и подорвавшегося на мине?
- Нет, все остальные вернулись живы-здоровы.
- Технику вместе со скотом не эвакуировали?
- Нет, мы, когда гнали совхозный скот, никакой техники рядом не видели.
- После вашего возвращения в совхоз, местные жители рассказывали вам, что там происходило во время оккупации немцами?
- Немцев там почти и не было, а вот румын было очень много. Но долго они там не пробыли, их оттуда поперли. Мы сами не интересовались подробностями, а нам никто ничего особо и не рассказывал. Некогда было рассказывать, все были заняты восстановлением совхоза, мы скот вернули домой, да еще и начали развивать овцеводство.
- Во время оккупации в совхозе были полицаи или староста?
- Был полицай по фамилии Нагорный. Но, когда уже стали подходить наши войска, он бежал из совхоза и вместе с ним бежал его сын Колька. Кольку задержали, не помню где, и дали много лет лагерей. Вернулся домой он только в шестидесятых годах. А отца его задержали уже после войны в Новочеркасске. Я бы, может, и не знала, что его задержали, но лет шесть назад нас, детей войны, собирали в Ростове, а там рассказывали нам о всех злодеяниях полицаев и один мужчина рассказал, что Нагорного задержали в Новочеркасске.
- Как Вы узнали о том закончилась война?
- Это воспоминание о девятом мая сорок пятого года в памяти у меня осталось на всю жизнь. Когда мы пришли в школу, все разбежались по классам, а к нам пришел наш директор школы и говорит: «Ребятки, быстро выходим все на улицу и строиться!» Выскочили все, построились, а директор выходит и говорит: «Дорогие наши дети! Закончилась Великая Отечественная война! Мы теперь будем жить прекрасно!» А солнце в этот день было таким ярким, наверное, от такого известия даже солнце радовалось вместе с нами со всеми.
Иногда меня приглашают в школу, где я рассказываю о том, что нам пришлось пережить. Так знаете, как внимательно слушают дети такие рассказы! Один мальчик встает и спрашивает: «А что же вы кушали во время войны?», я отвечаю: «Лебеду кушали, чакан копали, мыли и ели. Лебеду мы просто рубили и варили с нею борщ, разумеется, без мяса. Мясо шло рядом, но брать его было нельзя. Если хотелось мясо, то мы ловили сусликов». Плохо очень, что наши дети очень мало знают о тех годах.
| Интервью и лит. обработка: | С. Ковалев |
