Я родился 21 ноября 1927 г. в с. Голубин Довбышевского района Житомирской области. Родители мои были крестьяне, отец был участником Первой Мировой войны, был латышским стрелком в Гражданскую войну, потом попал в плен в Германии, провел там 2 года, было, конечно, не сладко, они с другом не раз пытались убежать, но все их ловили, пока наконец не получилось, в итоге они попали в Житомирскую область и здесь женились. В 1929 г. отец вступил в колхоз, стал его первым председателем, хотя и был беспартийным. Мама была местной жительницей, работала в колхозе, в деревне была звеньевой. В семье, кроме меня, была только одна сестра. В хозяйстве у нас была корова, свиней держали и курей. Голод 1933 г. прошел очень тяжело, отца как раз незаконно посадили в тюрьму, якобы за бесхозяйственность, он отсидел 7 лет в Забайкалье, кстати, затем его реабилитировали. Но сразу после освобождения в село ему вернуться не разрешили, потому что у нас была погранполоса, 50 км от польской границы, поэтому он поселился в 40 км от нас в г. Бердичеве. Но домой время от времени приезжал. В школу я пошел очень рано, с 6 лет, потому что сестра уже ходила, вот я с ней и пошел, потом меня приняли официально, я сам тянулся в школу, т.к. хотя везде был голод, но в школе лучше всего в селе кормили. К 1941 г. я окончил 7 классов, 22 июня 1941 г. мать уехала на рынок, я утром коров выгнал, и смотрю, в сторону городов Житомир и Киев, видимо, бомбить, немецкие самолеты летели прямо над самой землей. Я сразу понял, что это не наши самолеты, они были с большими крестами на крыльях. Мать через 2 часа возвращается, рассказывает, что базара не было, потому что всех разогнали домой - началась война.
В первые дни войны над селом был воздушный бой, очень крупный, самолеты летели и наши и немецкие во все стороны. У нас в огороде была глубокая канавка для полива, воды там не было, так я лег в нее, и смотрел на летящие в небе самолеты. На второй день пошли разговоры, что недалеко от села был бой, и наших солдат там сильно разбили, страшное дело. У нас же солдаты стояли за деревней, целый артполк, так немцы бросили туда три снаряда, и солдаты разбежались, оставив тут и орудия, и матчасть. На второй день приходит к нам сосед Зигмунд и говорит:
- Пошли под гору со мной.
Отец, я, Зигмунд и еще один сосед решили пойти, около 5 км протопали, нашли невдалеке тягач, Зигмунд был маленький, но шустрый, вперед побежал, мы за ним. Как он прибежал к тягачу, оказалось, что там открыты пробки, все открыто. Он хотел посмотреть, как там внутри, только спичку зажег, и как настоящей волной выстрелило на него. Мы подходим, сосед весь обгорел сильно, только глаза у него живые. Сам черный весь. Из тягача забрали мы горючие и болты, Зигмунда поддерживаем, идем назад, как раз на этом участке до войны строилась трасса, и так ее и не закончили. Она должна была идти через нашу деревню. Отец говорит:
- Что мы крюк по ней делать будем? Пошли напрямую через лес.
На том и решили, только мы прошли с километр или полтора, как слышим крики:
- Товарищи! Товарищи!
Мы подходим и видим, что лежит летчик, с того самолета, что немцы сбили. Парашют висит на дереве, метрах в 4 от земли, зацепился за ветку, он его обрезал и упал, на землю. Летчик оказался раненный, одна пуля прошла возле виска, плечо прострелено, нога прострелена. Он когда падал, не мог, естественно, на раненную ногу приземлиться. Так что падал на здоровую, и ее выгнул. В итоге он ни руками, ни ногами не мог никак действовать. Мы сразу сняли парашют, это обязательное дело. А как домой пришли, в село вскоре явились немцы.
Летчик же лежал в нашем доме с пистолетом, в полном боевом снаряжении, но ему отец сразу сказал:
- Ты не вздумай из пистолета стрелять, когда немцы придут дом обыскивать. Если будешь стрелять, то они и тебя убьют, и всю мою семью пристрелят. Я тебя и так спасу.
Поэтому, когда немцы пришли, отец сказал, что это его сын, заболевший тифом. Он ведь хорошо знал, что немцы говорили, ведь в плену немецкий язык выучил. Они в деревню пришли так: я погнал коров в лес, в лесу кругом посмотрел, вдруг слышу шум, понял, что немцы где-то в лесу идут. Тогда я коров спрятал в лес, а сам бегом домой, чтобы сообщить, что идут немцы. Они как в деревню ворвались, там не спрашивали ничего, сразу начали распоряжаться, тот корову доит, тот курей ловит, что поесть, все истребляли, ни у кого разрешения не спрашивали. Вообще же их наши войска и мы ждали с запада, там у нашей армии точки обороны были, но немец туда не пошел, у него карты были самые подробные наших укреплений, а он зашел с востока, т.е. сначала рванул до Житомира, а уже оттуда с восточной стороны к нам пришел. Вели передовые части себя нагло, все подряд забирали. И дальше ничего не изменилось, через какое-то время восстановили колхоз, он так и остался, ничего они с ним не делали. Хлеб, что люди выращивали, подчистую забирали и вывозили.
Летчик у нас лежал и лежал, но в итоге начал ходить, окреп, ему свою спецовку отец отдал, летчик начал работать на торфоразработке, у нас недалеко от деревни была одна крупная. Все свое оставил у нас, в том числе планшет, мне передал записи, мать в голубке парашют спрятала. Но, видимо, нас соседка продала, она была глухая, но сама немка, а муж поляк, все за Польшу речи вела. И вот как-то немцы приехали, сделали обыск, нашли планшетку и парашют, но, к счастью, летчик дня за три успел уйти. Он до обыска меня с другом попросил:
- Отведите меня туда, где сбитый самолет лежит.
Мы там раньше были, собрали останки трех человек, у них одни руки и ноги были, и там похоронили, как положено, над могилой поставили крест с каской. Летчик на такое дело, и начал рассказывать, что в том бою он сам сбил самолет, но после его побили, а хлопцы на вот этом самолете решили его вытянуть, он прыгнул и живой остался. А те ребята пошли на пике, поэтому слишком поздно выбросились, и их всех потянуло за самолетом, вот так они летчика спасли, а сами погибли. После этого случая он ушел из деревни. Потом, когда я уже ушел в армию, сестра написала родителям письмо из Липецкого района Ленинградской области, мол, так и так, как летчик от нас вышел, он попал домой. Опять на фронт, дали ему второй самолет, он полетел, и так получилось, что разбился в один месяц с моим отцом в Польше, и даже лежат они на одном советском кладбище. Кстати, немцы за соседкой приехали и хотели забрать ее, но так получилось, что у них убило одного человека, поднялась суматоха, начали кричать, что тут партизаны, немцы сильно перепугались тогда.
Но вообще-то таких вот соседок в деревни почти не было, у нас было напополам, и поляков, и украинцев жило примерно равное количество. Раньше было больше поляков, даже когда я пошел в первый класс, то польская школа была, во втором классе количество украинцев стало больше, поэтому я оканчивал я русскую школу. Поляки к нам относились хорошо, мы жили дружно.
Старостой в деревне был местный немец Лешин, но как битва под Сталинградом началась, местные немцы начали удирать в Германию, тогда и староста уехал . Созвали собрание, кто будет? Немцы хотели, чтобы люди выдвинули, односельчане позвали отца моего, т.к. он был в Германии и язык знает, а он же был в партизанском соединении связным. А здесь его старостой сделали. Полицаями у нас были молодые хлопцы из деревни, и так как в деревне дружно жили, они не мешали никому. В Дзержинском районе наша деревня была конечная, дальше начинался лес, так от нас в 11 км стоял партизанский отряд из соединения Ковпака. Всех партизан через нашу деревню проводили, у нас был партизанский опорный пункт, они у нас постоянно жили, что уж говорить, половина деревни была в партизанах, поэтому нашу деревню немцы постоянно хотели сжечь, несколько раз окружали. Нас всегда спасал немец, который был главным комендантом в районе. Дело в том, что он женился на нашей деревенской девке, все время предупреждал, мать ее знала о намечающейся облаве, и говорила людям убегать. Пока немцы приедут, деревня уже пустая, оставалась в ней одна теща, ее не трогали. А так все убегали.
- Как складывались взаимоотношения жителей деревни с партизанами?
- Мы к партизанам относились хорошо, и они нас не трогали, ходили по деревне разговоры, что в других селах, бывало, партизаны забирали что-то, но у нас никого не трогали. У нас вся деревня им и так чем-нибудь, да помогала, я, к примеру, к партизанам патроны приносил. Дело в том, что как рядом с нашей деревней бой прошел., мы с другом туда сходили и нашли целую машину, где были в ящиках патроны, мы спрятали ее, никто не знал где, а патроны уже прямо в обоймах были. В деревне у одной нашей соседки прятался офицер, он был кадровый военный, наш односельчанин, его на фронте немцы схватили, и хотели расстрелять в траншее, но он приметил, когда будут выстрелы, и в этот момент прыгнул в траншею. И в той яме был, и хотя немцы после залпа в яме по телам еще продолжали стрелять, но он пересидел и вернулся домой не раненный. Вот орн нас попросил, мол, надо патроны, хлопцы, принесите патроны. Мы, конечно, сразу все не даем, сами на охоту ходим, но ящик или два ему принесем, через какое-то время он опять придет. Считай, что почти всю ту машину мы отдали партизанам.
- Бандеровцы в деревне не появлялись?
- Один раз я их видел. Недалеко от нас был стекольный завод, так они на завод попали и хотели оккупировать, их был целый обоз, человек с 800. Но у нас вся сторона была партизанская, бандеровцам, видимо, партизаны выдали на орехи, да так, что они как шухнули, а тут с другой стороны немцы их прижали, так что они больше и не были у нас. Ну, а так я близко ни разу не видел бандеровцев.
- Немцы не зверствовали в деревне?
- Ну как же, было дело. Как-то пошел я с другом в лес, и мы напали на кабель немецкий, какая-то связь шла. Посмотрели, вроде кабель хороший, перерезали его, смотали его с двух сторон. Хорошо, что дорога была из леса видна, мы вовремя заметили, что со стороны райцентра немцы едут. Тогда мы кабель спрятали, и пошли себе в деревню, но видим, что немцы следом за нами двигаются, а до деревни 5 км, мы спрятались в густых кустах, думали переждать. Но тут они нас поймали, причем так получилось, что вроде как немцы исчезли, тогда мы начали перебегать дорогу. Но оказалось, что один немец остался оправиться, и сразу раз-два, направил на нас автомат и все. Приводит немец нас в расположение своей части, мы объяснили, что к леснику ходили, они положили нас в яму, минут через 15 лесника привели. Его тоже поймали, потом сделали обыск в его сторожке, лесника опять куда-то повели, а мы в яме вместе с шишками лежим. Прошло время, немцу принесли покушать, он поел и нас ведет в лес. Оказалось. Что там уже целый штаб организовался, к тому времени деревню окружили, к нам начали придираться, мол, мы в партизанах были. Конечно, мы отнекиваемся:
- Какие партизаны, мы по грибы ходили.
А у нас в кошелках только пару грибов. Они разозлились, как влепили нам слева и справа, стали бить. Били-били, и потом, если бы не партизаны, нас бы расстреляли. Наши как-то узнали об облаве, окружили немцев, начался бой, а мы с другом шкурнули оттуда. А если бы немцы нашли тот кабель, то и повесили бы сразу, даже разговаривать не стали бы.
В тот раз, когда обыск у нас провели и парашют нашли, то отцу сказали на следующий день идти в район, а он не поехал, пошел в штаб партизанский, и рассказал, куда его вызывают. Ему там говорят:
- Ты что?! Тебя оттуда не выпустят!
Партизанский отряд состоял в основном из жителей нашей деревни, начальником штаба в нем был Поляковский, кадровый офицер из деревенских, он отцу посоветовал:
- Ты не думай туда ехать, а лучше спрячься дома.
Так отец никуда не поехал, и остался в деревне. в итоге даже старостой стал. Мы все ждали освобождения, у нас ведь были приемники в деревне, так что новости с фронта мы знали, и от партизан слышали. Немцы пытались молодежь угонять в Германию на работы, пока Лешин был старостой, один набор забрали, а как отца поставили, то в Германию ни одного не угнали, он и укрывал, и начал молодежь переписывать на старшие возраста, или на младшие. Чего отец только не делал, но в итоге ни одного парня или девушки не угнали при нем.
Пошел 1944-й год, уже выпадал снежок, как произошло освобождение деревни. Немцев в деревне уже не было, и первыми попали к нам советские разведчики, они были в простой форме, различий у них никаких не было. Как приехали, они у нас дома были пару дней, а потом ушли дальше. Но мы уже все знали, что русские пришли, настроение в деревне было очень хорошее, даже полицаи никуда не убежали. Никто их не трогал, всех и в армию забрали полицаев, после войны только расчеты делали, да и то к тем, кто виноват в чем-то был. Сразу в деревне заработал сельсовет, ко мне почти сразу пришла повестка, хотя мне было 17 лет в конце 1944 г. У соседей сын такой же, как я был, его тоже забрали, у него еще сестра работала в военкомате. Нас одними из первых забрали в снайперскую школу, но перед этим медкомиссию обязательно проходили, где признали годными.
Посадили нас на поезд, привезли в г. Новоград-Волынский, оттуда в Киевскую область на ст. Жмеринка, где находилась годичная снайперская школа. Но нас обучали по сокращенной программе, мы закончили ее за полгода. Форму нам выдали сразу, а вот поселили в интересное место - до войны там находилось какое-то предприятие, во время оккупации немцы организовали на его территории лагерь для военнопленных. Наши его отремонтировали, и мы поселились в бараках, но там стены еще были исписаны, люди погибали и писали на стенах. И только нас заселили, еще месяца не прошло, только началось обучение, как ночью поднялась тревога. Оказалось, что на станции засела немецкая команда, а станция крупная, узловая, и вот они запалили 4 вагона с людьми какими-то, а в ту ночь такой сильный ветер был, листы железа поднимал в воздух, так что когда нас пригнали туда, там уже сильнейший пожар разгорелся. И к вагонам было не подойти, все 4 вагона с людьми сгорело там. Потом нашли поджигателей, не знаю, что с ними сделали.
В школе учили всему, ежедневно практические занятия, в основном ночью, днем отдыхали. Тактики и строевой было мало, в основном стрельбы из винтовки ночью, и дневные занятия были всякие, в том числе и подрывное дело. Нас учили работать по одиночке. Стреляли из русской снайперской пятизарядной, но давали стрелять и из немецкой винтовки, мы изучали всякое оружие вплоть до минометов немецких. Надо сказать, что немецкие винтовки были лучше наших, у них прицел был так капитально приделан, что его не собьешь, у нашей же только она упала где, сразу сбивался прицел, надо снова пристрелку делать. Так что мы немецкие винтовки уважали. Вот оптика приближала что наша, что их одинаково. Подъем по правилам в 6.00, и дальше весь день занятия. Особенно серьезно учили маскироваться и позицию оборудовать, на занятиях ты должен замаскироваться, и не один раз, а три-пять, так чтобы никто не обнаружил тебя ночью, когда ракету в воздух пускают. А если твое укрытие нашли, то "0" или "2" ставят. Причем нам говорили, что на фронте надо всегда иметь 2-3 запасные позиции. Но на учебке ты приноравливаешься к требованиям, ведь знаешь направление, куда тебе идти, идешь и маскируешься, как положено, чтобы тебя никто не обнаружил.
- Как кормили?
- Нас кормили как летный состав, по девятой норме. Все заграничное, колбасы постоянно, кормили, как говорится, на убой.
- Как бы Вы оценили инструкторов в снайперской школе?
- Конечно, там строго держали, очень даже, и среди солдат были такие разговоры: "Ну, подожди, вот поедем на фронт, там мы с тобой посчитаемся!" Но как поехали на фронт, никто из инструкторов с нами не поехал. Их в одну сторону, нас во другую.
- С замполитом в школе сталкивались?
- Был у нас такой человек, очень хороший, у него и семья такая хорошая, к жене хлопцы легко за чем-нибудь могли обратиться. А вот с особистом я не сталкивался.
- Получали ли Вы в школе какие-либо деньги на руки?
- Да, сперва 8 рублей 50 копеек, а последнее время, уже в мирное, получал 30 рублей.
На выпускных экзаменах нас водили на стрельбища, там все решалось. Надо было поразить мишени, выдавали по 5-10 патронов. Все было сделано так, что мишени не видно, в одно время она появляется и движется, и сразу исчезает. Поэтому надо быстро сориентироваться и выстрелить, иначе не успеешь. Но устав сдавали как все, правда, я в армии пережил такое дело, что наш старый устав, что мы учили, отменили и ввели новый.
После сдачи экзаменов нас посадили в эшелон и повезли на Польшу, только ее проехали ночью, как передали, что война кончилась. Дальше нас не повезли, а направили в 180-й запасной полк. Там немного побыли, начали всех направлять кругом в разные части. Нас 50 человек, кто хорошо знал подрывное дело, отправили в Киевскую область, там была Корсунь-Шевченковская операция, и мы должны были расчищать поле боя. Приехали мы дрезиной, там же лес такой дремучий, и увидели, что там как немецкие офицеры повесились, так и висели. И там у нас даже машину разорвало, ведь было в лесах столько оружия, пушек и снарядов, что страх. Мы там полгода все разминировали. Потом ночью ст. лейтенант по тревоге нас поднял. Получилось, что там с местными гражданскими ребятами наши подрались и одного убили. Нас быстро на поезд, мы уехали, прибыли под белую Церковь, откуда нас отправляли на разминирование, а там уже другая часть, авиадесантная, стоит. Начали нас там шурудить, ст. лейтенанта разжаловали, влепили ему 5 лет за такое дело. Нас кого куда отправили, лично я попал в 32-й отдельный железнодорожный батальон на строительство моста на Припять. Там я попал в ночную смену работать, технику изучали, мы забивали сваи русским молотом. Но тут из Германии привезли немецкий, никто не знает, что с ним делать. Я говорю командиру: "Давай я за него возьмусь!" Разрешили мне, передали в помощь 4 человека, испытывать его у берега, никто не знал даже, на чем он работал, ничего не выходило, пока на солярке не запустили. В итоге я подучился, работал механиком молота, была норма 12 свай, а работали день и ночь. И тут я как начал бить немецким молотом, вместо 8 свай за норму делаешь и 40, а то и 50, за один сезон только подготовил 12 спаренных понтонов. Но что уж скрывать, работать с ним непросто, и вроде водолазы говорят, что все правильно поставили, но он как ударит один раз, если чуть отклонение в установке, то свая поскользнется, и мы летим в воду, а мост в сторону, потом нашу команду в 12 человек из воды катера спасают. После вызывают меня в штаб, спрашивают, сколько образования. Я ответил: "7 классов". Интересуются, не хочу ли учиться, конечно же, хочу. Тогда направили нас четверых в Киев как специалистов, мы приехали, год проучились в инженерной школе. Как окончил, меня направили в строительный батальон в Крым, здесь мост хотели строить, три месяца пробных были, вроде все получается, я тут и остался до 1951 г. Так что я 7 лет отслужил, прежде чем демобилизовался в звании "ефрейтор".
После демобилизации приехал домой, там начал в колхозе в лесу работать. Тут созвали собрание колхозное, говорят, что надо ехать в Крым, но никто не желал никуда уезжать, тогда приехали из министерства и сказали: "Не поедете в Крым, отправим на Север". На второй день я думаю, что все-таки схожу на собрание, а люди не идут и все, хотя там уже и комиссия приехала, откуда-то из Москвы, начали спрашивать: "Кто желает в Крым?" Я руку поднимаю, начали расспрашивать, добровольно ли я хочу, есть ли семья. Жены у меня не было, я ведь только демобилизовался, мать и я один. Решили меня все-таки записать как семейного, мол, все равно скоро женюсь. Направили из колхоза 40 человек на строительство участков, так я попал в Зую. Сразу начал заниматься строительством и строил в здесь разные объекты 36 лет.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
