Родился я 12 января 1921 года в Киргизии. В селе Бурана. Семья у нас была простая: отец, мать, да мы с младшим братом Саламбеком. Отец работал в колхозе, а в начале 1932 года, когда колхоз только образовался, какое-то время даже был председателем колхоза.
В войну отца тоже забрали, и он вернулся с фронта живым. Из его рассказов помню, что он наводчиком был, воевал на Ленинградском Фронте на реке Волхов. А мой младший брат Саламбек воевал на Кавказе, но под Армавиром что ли его тяжело ранило, и он стал инвалидом. Пулей его ранило в правую ногу, но там позиции переходили из рук в руки, поэтому получилось, что он в окопах провалялся три дня. Только потом его подобрали и отправили в медсанбат, но за это время он уже сильно обморозился, повредил оба легких… И когда я в 1946 году вернулся домой, видел как он бедный мучился из-за этих болячек и вскоре умер…
Как вы узнали о начале войны?
Я как раз окончил 2-й курс пединститута. Ждали, что нас призовут со дня на день, но нам сказали: «Пока ждете повесток, давайте поработайте!» И до конца 41-го я работал учителем в селе, пока меня не призвали.
Но получилось так, что меня почему-то постоянно переводили из одной части в другую. И когда я служил в учебной части железнодорожных войск, меня вдруг вызвали в штаб. А там какие-то майор и капитан, в черных шинелях начали меня забрасывать вопросами: «Где жили? Что окончили? Где отец, мать? Есть ли братья?» Я все рассказал: «Отец воюет под Ленинградом, брат на Кавказе, а я здесь». Потом говорят: «Мы вас забираем, поскольку вы образованный. Нам такие люди нужны!» И меня привезли, куда бы вы думали? В Москву! Как оказалось, в кавалерийский полк дивизии имени Дзержинского.
А я ведь на лошадях с малых лет, фактически всю жизнь, поэтому и вольтижировка, и рубка лозы, все это было для меня не очень сложно. Можно сказать, что я был готовым артиллеристом. Командир нашего эскадрона Буханов мне так и сказал: «Мамаджанов, а ты оказывается, хороший кавалерист, настоящий! Где тебя такого нашли?» И командир взвода Костин меня тоже отмечал и очень хорошо относился. Правда, меня все звали Вася, потому что Жумакадыр очень трудное имя.
А вы, кстати, когда призвались, знали русский язык?
Очень плохо, потому что впервые начали его изучать только в 7-м классе. Потом учили и на подготовительных курсах в пединституте во Фрунзе, но все равно очень плохо понимали. А когда нас стали распределять на факультеты, то я выбрал географическое отделение, а там, оказывается, только русская группа. Как же я измучился… Ведь русского как следует не знаю, но никому до этого дела нет. Хочешь, учись, хочешь нет… Все переписывал у других ребят, потом прихожу в общежитие, и по русско-киргизскому словарю перевожу и учу. Вот так потихонечку с этим словарем за один год начал немножко понимать и говорить. Так и учился. Но больше, конечно, выучил, когда четыре года служил в армии. Ведь я был единственный киргиз в нашем кавалерийском полку, и переводить мне было некому. Было только четыре казаха, и как-то они пришли ко мне: «Киргиз будет старший брат, казаха - младший брат!»
Где вам пришлось воевать?
Начинали мы под Москвой, наступали вместе с конниками Плиева. С ними было хорошо воевать, потому что они прекрасно знали местность: где что, где какие дороги, где лошади могут пройти, а где нет. Но там сперва танки шли и пехота, а кавалерия добивает. А в случае, если что-то не получается, тогда надо лошадей сразу положить и стрелять. Ведь если в лошадь попадет, то считай все, тебе тоже не жить, потому что пешком сам оттуда не выберешься. Поэтому надо лошадь сразу положить, они были обучены ложиться, и стрелять.
А в сабельном бою приходилось участвовать?
Редко, но приходилось. Это когда уже добивали до конца.
В кавалерии сложно тем, что приходилось ухаживать за лошадьми.
Мне было несложно, я ведь с малых лет на лошадях. Все как обычно: чистить ее нужно, особенно хвост и гриву, чтобы битух не попал. Ведь если лошадь вшивая, то все, ее хозяин солдатом уже не считается. У хорошего хозяина она прямо блестеть должна. Но у нас ветеринарная служба за ними очень строго смотрела. Если вдруг где появились вши – сразу тревога. А ведь все просто, если мыть ее часто, то лошадь вшивой никогда не будет. Но не дай бог у кого вши появились, считай все, про весь эскадрон хорошего слова не услышишь
И, конечно, лошадь надо любить, чтобы она тебя понимала даже без слов. И если ты к ней со всей душой, то лошадь, когда увидит тебя, прямо встречает и радуется. У меня вначале был один конь. Монтик – настоящая рабочая лошадка. А потом выдали и вторую лошадь. Забавная ее звали. Ох, и красивая была кобыла. Но она предназначалась только для парадов. А если в бой, то только на Монтике.
В нашей предварительной беседе вы упомянули, что участвовали в депортации чеченцев.
Не только чеченцев, но и калмыков, и балкарцев. Об этом сейчас не принято говорить, но ведь эти народы поддержали немцев в самое тяжелое для нашей страны время. Сейчас они не хотят об этом вспоминать, но ведь получается, что тогда они предали родину. Пусть и были обмануты. Ведь немцы как их агитировали в листовках: «Мы вас трогать не будем, будете жить, как жили раньше. Но в свою очередь помогите нам ликвидировать советскую власть и уничтожить русскую армию!» Я всегда правду говорил, и как непосредственный участник тех событий скажу, что они предатели, которые убивали наших людей!
Как это происходило, что вам запомнилось?
В конце 43-го мы стояли в своем лагере на Хорошевском шоссе в Москве, недалеко от ипподрома. И в декабре нас отправили в Сальские степи, и нам пришлось участвовать в операции по высылке калмыков. Только вернулись оттуда, побыли немного, как в феврале в один из дней утром построили, и перед нами выступил командир полка Васильев: «Товарищи, есть особое задание. Нашему полку через два дня поручено выехать на Кавказ, и там мы будем выполнять совершенно особое и секретное задание». Но пока не объяснил, в чем дело. В Гудермесе разгрузились, расположились в станице Червленая, и вот здесь перед нами стали выступать уполномоченные НКВД, СМЕРШа. Рассказывали, что когда немецкие армии перли на Сталинград, то чеченцы, ингуши и балкарцы им всячески помогали. Дезертировали из армии, зверски убивали наших солдат и гражданское население… Вырезали красноармейцам звезды на груди… Поэтому партия и правительство приняли решение выселить их на дальние окраины родины: в Казахстан, Киргизию и Узбекистан». И нам пришлось выселять аул, если не ошибаюсь Гульчерой.
Как это происходило?
Всех нас распределили по конкретным домам. Два солдата, и старший - особист, всего три человека. И у них, оказывается, уже все данные были собраны. В каком селе, в каком доме, сколько человек живет. Причем подробные, сколько мужчин, женщин, сколько малолетних, стариков и среднего возраста. Когда мы заходили в дом, особист зачитывал им указ правительства: «… за пособничество немецким оккупантам… На сборы один час! Больше ста килограммов с собой не брать!»
Как люди воспринимали услышанное?
Нам ничего не говорили, только о чем-то между собой переговаривались. Но сопротивления не было, потому что кругом штыки… Взрослых мужчин собирали отдельно, а всех остальных грузили в машины. Если семья небольшая, то грузили в один «студебеккер» или «шевроле», а если большая, то в две машины. Всех привезли на вокзал в Гудермес, а там уже под парами стоял готовый эшелон. Даже печки в вагонах были уже затоплены. Всех быстро грузили по вагонам и вперед… Ну а сразу после Чечни точно также выселяли балкарцев. А чуть позже из одного из районов Азербайджана выселяли курдов. Их предупреждали: «Не говорите, что вы курды, говорите, что азербайджанцы. Если скажите курды – капут будет!» И когда я в 1946 году вернулся домой, то оказалось, что в нашем колхозе работала бригада курдов.
Вы говорили им, что участвовали в выселении?
Рассказывал. А 17-го июля 1944 года нам пришлось конвоировать пленных немцев во время их знаменитого шествия по Москве. Мы на лошадях с обнаженными шашками конвоировали слева первую колонну. Пленные вели себя спокойно, не отставали. А народ, вот удивительно. Я был уверен, что что-нибудь обязательно случится, но нет, все прошло на редкость спокойно.
Что вы чувствовали к пленным?
Они же простые исполнители, поэтому лично я к ним относился спокойно. И я думаю, что все так чувствовали. Ведь любой народ может так попасть, если попадется неправильный руководитель. А солдат причем здесь?
Как встретили День Победы?
Водку пили. Но больше мне запомнился Парад Победы, в котором наш полк тоже участвовал. Готовились к нему очень серьезно. С утра до вечера тренировались на аэродроме Тушино. Лошадей день и ночь мыли, хвост и гриву мылом. Подстригли их в шахматном порядке. А нам пошили шикарную парадную форму. И 24 июня утром через Ленинградское шоссе, через Белорусский вокзал мы отправились на Красную Площадь.
Парад, конечно, был удивительный и невероятно торжественный и красивый. А я на своей Забавной шел как раз с правой стороны, и все смотрел, как реагирует народ. Особенно интересно было видеть, как удивленно реагируют иностранные делегации.
А в 1946 году я демобилизовался. На общем построении командир роты Буханов сказал примерно так: «Товарищи, сегодня мы провожаем на родину нашего уважаемого Мамаджанова. Единственного киргиза во всем полку, который прослужил у нас четыре года, и все это время работал, не покладая рук!» Тут кто-то из ребят спрашивает: «А можно выпить сто граммов в честь товарища Мамаджанова?» - «Это вы сами решите!» Выпили в столовой со взводом, и ребята мне на прощание дали напутствие: «То, что ты едешь домой это прекрасно, но не забывай, где и с кем ты служил!»
| Интервью и лит.обработка: | А.Драбкин и Н.Чобану |
