Я родился 27 января 1922 г. в с. Каменское Васильевского района Запорожской области. Родители мои были крестьянами-середняками, в хозяйстве были корова и телка, лошадь и жеребенок, при уборке своего надела, отец слагался с кумом, он был соседом нашим. Отец был участником Первой Мировой войны, он только женился, как его забрали на фронт, где он попал в Германии в плен, и находился там во время Гражданской войны, после вернулся на родину. В семье было 3 сына, первый хлопец родился в 1914 г., второй в 1919 г. и я в 1922 г. Кроме того, у меня была сестра, но она умерла маленькой. В школу я пошел в 1929 г. в 7 лет, как раз в этот год семья вступила в колхоз. Окончил 9 классов, после пошел в бухгалтерскую школу, сам решил пойти, вернее, отец заставил, потому что у меня болела нога, и мне была нужна сидячая работа. А сама школа находилась в райцентре за 25 км от села в г. Большой Токмак. Окончил я школу в 1941 г., военное дело не преподавали, но вот значок ГТО у меня был, также и ПВХО, всего три значка имелось.
После завершения обучения я был прописан у брата в г. Запорожье, но наше колхозное начальство знало, где я определился после учебы, и пригласило меня назад в село. Когда я явился в колхоз, оказалось, что бухгалтер проворовался сильно в чем-то, его сняли, а пригласили, чтобы назначить "рахивныком", т.е. счетоводом колхоза. Тогда у нас вся документация велась на украинском языке, и должности все называли по-украински. Наш колхоз "Украина" был маленьким, всего 96 дворов, но работы хватало. 22 июня 1941 г. было воскресенье, я был в кузне, проверял что-то. И тут нам прохожий мужчина, наш колхозник, сказал, что война началась, у него еще было такое радио, наушное. А у меня дома был приемник небольшой, я в кузне ничего не слышал, поэтому после такой информации побежал домой, а там уже с десяток людей собралось, все слушать хотят мое радио. Его было слабо слышно, антенн тогда еще не было, но я узнал о том, что началась война прямо из речи Молотова, она как раз днем была, а вот Сталина речь недели через две я слушал. Запомнились мне тогда такие слова Молотова: "Немцы вероломно напали без объявления войны". В селе люди все зажурились, прямо сумно (т.е. грустно) в хатах было, жалели все. Ведь у каждого был мужик, и их брали в армию, в первую очередь молодых, а чуть позже так вообще всех подряд до 50 лет начали мобилизовывать. Отца взяли уже после освобождения села, и он погиб на фронте. У меня тогда не было ни брони, ничего, но как руководство в колхозе держали председателя и меня, не мобилизовывали, так продолжалось где-то месяца три.
Уже в августе 1941 г. мы начали эвакуировать скот, два колхоза, "Украина" и "Калинина" соединились и назначили туда женщин погонщиками. Мы расписок не давали, сколько эвакуируем поголовья, назначили сопровождать зоотехника из соседнего колхоза, может быть, оттуда что-то и было, от нас только гонщики и доярки. Но далеко скот угнать не пришлось, потому что его вернули немцы, догнали стада где-то в районе Донецкой области. Я в оккупацию не попал, потому мы с председателем выехали в соседний район Донецкой области с эвакоудостоверениями на лошадях, по дороге нас не бомбили, но немецкие самолеты мимо нас постоянно пролетали, на города, видимо, летели. В районе нас встретили, председателя сразу забрали в армию, а мы поехали дальше, причем эвакуировался не я один, конечно, а весь район. В итоге прибыли мы в Ростовскую область, в с. Преградное Молотовского района Ставропольского края в конце 1941 г. Сухпайка нам никакого с собой в дорогу не давали, я питался тем, что захватил из села. Потом люди по дороге давали еды, помогали тем, кто ничего не имел. В селе я встал на воинский учет, в январе 1942 г. призывают в армию, пришел в Молотовский военкомат, прошел медкомиссию, нога у меня болела, потому, наверное, по пути и не забрали, а тут уже сказали, что, мол, уже раненные и убитые есть, люди на фронте нужны, так что пойдете. И сразу призвали в Молотовске, при этом организовали митинг, военком и партийные руководители выступали на нем, дали призванным лошадей, каждому, в хозяйствах, видимо, мобилизовали, потому что лошади были неважные, конечно, скакуны. На митинге все выступающие говорили об одном: "Добровольцы уходят на фронт!" После собрания некоторые женщины с лошадей валили солдат, была неразбериха, лошадей побросали, ведь какое там уходили добровольно, так надо было говорить, что мы добровольцы, а ни заявлений не собирали, ничего. Но конечно, с седел сбрасывали и прощались молотовских призывников, а у меня-то никого не было. Мне как и всем присвоили звание "рядовой", хотя я и окончил 9 классов, но в школу не стали направлять, всех после митинга отправили на ст. Расшеватка Ставропольского края, 50 км мы проехали верхом. Там погрузили нас в вагоны, и попали мы в призывные лагеря, для обучения. Но нас там ничему не обучали, даже формы сразу у нас не было, дали ее примерно через месяц, а так нас везли поездами вокруг Москвы вроде к Ленинграду, но в бой мы вступили не сразу, а где-то месяца через два. Также выдали каждому винтовки, мы на лошадях, сабли дали. В итоге наша группа попала в 6-ю гв. кавалерийскую дивизию (гвардейское звание было присвоено позже, когда я служил уже, в 1943 г.). В первый бой мы вступили в Смоленской области под городком Красный, это небольшой населенный пункт был. Нас же поставили охранять склад с зерном, был дан приказ окопаться, а мы голодные, так один солдат побежал нарвать кормовой брюквы, она ведь была съедобная. Нарвал и к нам возвращался, и тут его обстреляли из артиллерии. Он прибежал в панике, но главное, принес жратвы. А через день немцы начали бить по нашим позициям, мы начали отходить, оставили склад зерна, так его никто и не запалил. Может, кто его и палил, но мы ничего не делали. И отошли километров 50, а потом попали в окружение, потому что немцы переправились через реку, переправы разрушили, и за Днепром окружили много наших войск, мы пытались все время выйти из котла, и в итоге нашей части удалось прорваться. Мы вышли на передовую, потери были, конечно, не могу точно сказать, какие они были, но что большие, то большие, потому что в окружении постоянно и обстрел, и бомбежка были.
После того, как мы вырвались из окружения, нас сразу бросили на освобождение нескольких деревенек, и надо сказать, что тут мы немцев врасплох застали своим наступлением. Когда мы освобождали какую-то деревню под Москвой, как раз проходили мимо Ржева, там были сильные бои, и вот там человек 6 в лесочке мы зарубили на клинках, немцы были в панике, отступали. Мы наступали, хотя и не так сильно, для форса пустили конницу вперед. А потом немец опомнился и так нам врезал, что мы отступали в город Торжок Калининской области, даже сдали Калинин, хотя это была и не наша часть, но в итоге весь фронт откатился от города. Бои были тяжелые, мы отступали все время, хотя и держались за каждый метр. Мы в обороне от пехоты не сильно отличались, потому как сидели в основном в окопах и отстреливались, а коней сдавали в тыловые части, там были специальные коноводы, они держали лошадей. У меня была первое время винтовка, потом выдали карабин, он удобнее, меньше, и вообще легче, затем мы получили автоматы. Танков немецких я не видел там, немцы нас и без них хорошо давили, но мы смогли удержаться на позициях за городом, рядом с каналом. Только потом, когда под Москвой немца окончательно отбросили, мы начали наступать, постепенно освобождали Калининскую область, в том числе г. Торжок, так что пришлось оставлять город, потом снова брать. Наших танков тоже не было, и не видели их, мы в конном строю наступали, если в оборону надо вставать, то нас сразу спешивали. Наступать было очень трудно, мы шли рядом с г. Торжком, немцы сильно оборонялись и не отходили, у них в основном были минометы и автоматическое оружие. Мы же атаковали по старинке, кавалерией. Население нас встречало так: поховались (т.е.попрятались) все, скрывались, и то так и встречали. Может быть, начальство встречали по-другому, но к рядовым не сильно выходили, а больше по схронам и окопам сидели. После освобождения города нашу часть перебросили на новосозданный Степной фронт под командованием Конева. Мы стояли в резерве за курской дугой, и как раз в июле там начались сильнейшие танковые бои, а нас держали как резерв на случай прорыва немцев. После Курской битвы наш 3-й гвардейский кавкорпус освободил Харьков, правда, я города не видел, потому что мы наступали западнее, после чего нас перевели на Северо-Западный фронт.
Здесь мы повели успешное наступление, подошли в итоге к г. Дно, ближе к Прибалтике. Где-то сбоку от нас был Волховский фронт, но мы в нем не состояли. Здесь нас уже берегли, мы атаковали стороной от больших населенных пунктов, кавалерию пускать стали только тогда, когда немцы явно отступали. Оттуда нас перевели в 1-й Прибалтийский фронт, тогда мы и не знали, что готовится операция "Багратион", и мы должны принять в ней участие. Кстати, освобождение Белоруссии еще не было начато, а в Витебской области был такой город Городок, располагался на дороге между Витебском и Полоцком. И вот весной 1944 г. нас с одного участка фронта на другой перевели, напротив Городка, мы должны были прорываться в партизанские районы. Мы рванулись вперед, прорвались, но дальше немцы засели крепко, наша часть большая, немцы позади нас отступили через Днепр, река там как раз начинается и неширокая, но они переправу спалили. Поэтому мы в партизанских районах 27 дней провели, первое время немцев мы и не видели, сами голодные, лошади корм поели, дохли, тяжело стало, тут начались атаки постоянные, мы отстреливаемся. Тяжело было потому, что много нас обстреливали, причем немецкие самолеты нас не сильно трогали, а вот артиллерия часто била по нашим позициям. И голод начался, так на полях картошку плохо выбрали люди, она померзла, вот мы ее собирали и ели, конина тоже в дело пошла. А ведь поначалу все было отлично, первые партизаны встретили нас, сами без формы, но очень сильно радовались, были все приветливые такие, что мы пришли наконец-то. Но в итоге мы остались одни, когда заняли оборону за болотами, куда вывели партизан, не знаю, но их уже не было с нами. Вскоре немцев уже другие наши части окружили, а мы все сидим в окружении, немцы по ночам листовки бросали, и я читал, хоть нам строго-настрого запрещали, там было написано: "Мы в кольце и вы в кольце. Что будет в конце?" В итоге все-таки прорвались мы, и сразу перед нами поставили задачу перерезать шоссейную и железную дороги Витебск-Полоцк. Одни наши части наступали с юга, а мы с севера, Городок быстро взяли, тут было много разных наших частей, кстати, отец жены шел рядом со мной в 100 км, и он погиб там, они брали Городок с запада, его убило и похоронили прямо в городе, он был райцентром. Что уж говорить, немцы там сопротивлялись очень сильно. Но все же к тому времени верх на войне за нами был, когда немцев окружили в Витебске, то там попало в кольцо несколько дивизий, и нам пришлось ехать мимо кладбища техники, где они машину на машину пускали, взрывали пушки, и тягачи взрывали, чтобы они нам не достались. За участие в этих боях нашей дивизии присвоили наименование "Витебская", после мы наступали на северную сторону Белоруссии, освобождали г. Лиду. И там мы загуляли, потому что оказался в Лиде винзавод, самолеты за городом поднимались и улетали, а мы вино пили. Грешили сильно, пока офицеры не начали бочки расстреливать, а нас бросили на передовую. Брали другие города, освобождали Гродно, перед этим городом меня забрали в артиллерию, видимо, посмотрели по грамотности, кроме того, я уже был гвардии старшим сержантом по званию, в итоге перевели командиром орудия 45-мм (затем нашей батарее дали 76-мм). И вот под Гродно мы уже вели обстрел немецких позиций, там была какая-то высота, говорили, что раньше здесь стояли царские войска, мы вытянули пушки на возвышенность. И город через р. Неман был нам виден, как на ладони, мы по нему стреляли.
После мы вошли на территорию Польши, наступали на г. Сувалки, я помню, когда мы город взяли, вышли за него, снова какое-то затишье на фронте получилось, не было ни наступления, ничего, и через наши позиции "Катюши" в сумерках стреляли, хорошо было видно, как снаряды летели через нас на немецкие позиции. А мы вот не наступали, мы долго простояли в обороне, затем нас бросили в прорыв, дивизия освобождала Польшу, и вывели нас на Балтийское море, мы пошли прямо по берегу над морем, в тылу у себя оставили город Гдыня, не стали его брать, мы рвались к Висле, тут уже мы в польские город не заходили. В итоге в составе фронта Рокоссовского мы попали в Восточную Пруссию, где мне довелось воевать в районе Кенигсберга, там бои были долго, другие части остались его освобождать, мы же вышли на берега моря и отрезали город от суши. Немцы оборонялись страшно, у них же дома кирпичные, и каждый дом крепость. Если Белоруссию немцы при отступлении палили хаты, они деревянные, горели быстро, а вот как мы вклинились в Восточную Пруссию, то тут пришлось тяжело, и ведь наша часть вошла в первой в Пруссию. Немцы оборонялись страшно, но все же мы их разбили в итоге. После этого наш фронт наступал севернее Берлина, мы форсировали р. Одер, там была страшная бойня, сколько там погибло, страх. Переправу бомбили, как наша батарея подошла к реке, сразу пошли какие-то катера на ту строну, потом переправили на них орудие, моста на нашем участке даже и не было. Немец обстреливал страшно, это была самая сильная бойня за всю войну, которую я видел. Вот после Одера мы наступали намного легче, с нами там уже дети воевали, помню. Пытались из окопов нас гранатами забрасывать, стреляли. Мы их в плен брали прямо в окопах, пацанва одна. Без остановок гнали таких вояк до самой Эльбы, в плен они сдавались валом, огромными массами.
Как мы дошли до реки, американцы уже были на той стороне, мы сразу увидели их машины. Река широкая, метров 800, весна, американцы лежат над речкой и отдыхают, а мы еще наступали и брали в плен немцев. В итоге война закончилась для нас 3 мая, радость была большая, все понимали, что вот-вот Победа. Встретились с американцами, они давали нам много разного, но мне как-то не попало, обнимались мы с ними как друзья. Но они вроде как были покрупней нас, я даже чувствовал себя моложе их. Как мы вышли на Эльбу, то поставили палатки, Рокоссовский решил организовать встречу, и через несколько дней на лодке приезжает американская делегация к нам в гости, происходит митинг. Вообще же американцы были очень грамотные, они залазили в наш танк и сразу заводили. И заглушат еще, такие были, толковые ребята. И вот на митинге один американец выступил: "Я 28 лет служу в американской армии, в войнах участвовал, и после такой войны не видел такой армии!" Дело в том, что нас для встречи переодели, а то ведь раньше у нас все было зашарпанное, и порванное, грязное, так все заменили, где только такое новенькое находили. Вот американец и хвалил нас сильно, они вообще очень дружные хлопцы. Потом организовали нашу поездку на их сторону, туда я не попал, там особые люди были. Вот так нам пришлось видеться с американцами, позже рассказывали нам, что где-то там самолеты встречались, но у нас такого не было.
- Как Вы встретили 9 мая 1945 г.?
- Из нашего дивизиона взяли в Москву на учебу ст. сержанта Лысенко, он участвовал в параде Победы, один от всего дивизиона. У нас же командир батареи созвал, наверное, человек 30, мы праздновали, и в сторону американцев стреляли, на запад, три выстрела сделали из пушки и все. А так радовались сильно, куда там.
- Век лошади на фронте?
- Очень часто лошадей убивали. То лошадь убьют, а солдат останется, а то и наоборот. Один раз мы получали большое пополнение лошадьми, потери у нас большие, и из Монголии привезли маленьких, выносливых, но диких лошадок. По 2-3 солдата из вагона получали лошадь, так много было надо, чтобы ее удержать. После этого тренировали монголок еще полмесяца рядом фронтом, а потом на них мы долго воевали. Солдаты снег тягали ногами, потому что ростом эти лошадки были как ослы, может, чуть-чуть больше, но выносливые и неприхотливые, они даже зерно не ели. Монгольские получше были, чем наши, а вот первые лошади, которых нам в Молотовске дали, были худые и совсем не выносливые, плюс к тому же на войне был кормеж плохой, а монгольским все равно, чем питаться, они совсем неприхотливые.
- Приходилось ли атаковать в конном строю?
- Не было такого, только один раз, когда мы застали 6 немцев в лесочке, а то так обычно спешивались. Вот на ходу из карабина стрелять пришлось много раз, а вот убил или не убил, сложно сказать. Когда меня награждали медалью "За отвагу", то записали мне 7 человек убитых, но я их не видел. Возможно, прибавляли, а может, и было, но я не заметил, в бою не сильно на такое дело внимание обращаешь.
- Основное оружие кавалериста?
- Клинок и карабин, последнее время автоматы. Вот с ним было трошки плоховато коннику. Опасно, где-нибудь зацепится автомат, у нас даже одного парня ранило, он случайно зацепил ремешком за крючок, и два выстрела в руку. Так его судить хотели как за самострел, еле-еле выручили.
- Использовали ли тачанки в части?
- Не видел ни разу. Также ни разу я и немецких кавалеристов не видел.
- Было ли такое, что приходилось специально для лошадей отрывать окопы?
- Окопов не рыли, хотя в обороне даже танки закапывали, а вот лошадей не приходилось. Дело в том, что кавалерия шла в наступление в основном по лесистой местности, и пускали нас по лесам. Поэтому в случае артобстрела мы и сами прятались в лесных чащах, и лошадей там же прятали.
- Организация ветеринарной службы?
- Я с нашим ветеринаром ни разу за всю войну не сталкивался, поэтому даже не знаю, как там и что было организовано.
- Каков был возрастной состав кавалерийских частей?
- В основном служили молодые, но были и по 35 лет солдаты.
- Как были организованы поставки фуража?
- Конечно, через старшин обеспечивали кормом, но бывало и такое, что снабжение плохое и корма совсем не было.
- Какой самый протяженный марш, который может выдержать лошадь?
- Монгольские лошади были очень выносливые, мы двигались по 40 или даже по 50 км, а ночью отдыхаешь и ты, и лошадь. Причем даже на уход времени нет, накормишь и все, были щетки, чтобы лошадь почистить, но и ту потеряешь, бывало. На фронте и противогазы выбрасывали, что его с собой тащить.
- Что делали бойцы, которым не хватало лошадей?
- Черт его знает, их куда-то забирали, отзывали, или дают лошадей, или в другую часть.
- Где были выше потери, в кавалерии или в пехоте?
- Одинаково, наверное. Хотя, возможно, в пехоте все-таки больше, мы-то после прорыва больше по тылам шли.
- Не пытались ввести какую-либо особую кавалерийскую форму в Вашей дивизии?
- Кубанки у нас с начала до конца войны были, но вот форма у нас была одна и та же, специальную казачью не вводили.
- Сталкивались ли Вы с немецкими танками?
- Было дело один раз. В том бою я даже потерял одного солдата из расчета. Мы закатили орудия, потому что нас предупредили, впереди тяжелая самоходка, вроде "Фердинанд". Тогда мы закатили в рожь пушки, чтобы видимости было меньше, а то наверху он бы нас сразу разбил. Но он все равно обнаружил батарею, и как начал по нам лупить из своей тяжелой пушки, снаряды мощные, почти сразу разрывом убило у меня в расчете солдата. Так что нам пришлось тягать пушки по ржи в сторону, пока мы возились, "Фердинанд" две пушки разбил, а его мы и не видели, тем более что нас предупредили, мол, наша 76-мм пушка его не берет, длинностволки, те брали, но у нас были короткоствольные. И вот больше напрямую с танками мы не сталкивались. Бывало, что мимо нас танки уходили в наш тыл, но мы по ним не стреляли.
- Сколько человек во время боя находилось одновременно у 76-мм орудия?
- Во-первых, наводчик, он у специального прибора находится, во-вторых, обязательно заряжающий, я как командир рядом с орудием, если беда, то я должен заменить. А также подносчик рядом, остальные рядом, если убило одного, сразу должна быть подмена. Хотя по штату в расчете должно быть 7 человек, у нас было по 5-6, мы, если что, друг друга заменяли.
- Во время боя кто выбирает цель?
- Обычно заранее объявляют по батарее, чем-то замеряют, наверное. Во время боя нам сообщают по телефону или посыльным. Если цель известна, то огонь ведем сами, но вот если нет целей, заранее определенных, то не стреляем, а ждем указания.
- Было такое, что окрашивали орудия? Например, наносили "белую сетку" под снег?
- Нет, зачем, мы белой краской после войны в хатах белили, это да.
- Катили ли вместе с наступающими кавалеристами "сорокопятку"?
- Тягали, а что делать, мы ведь били по зоне обстрела. А вот 76-мм лошадьми перевозили. В ночное или вечернее время дают сектор обстрела тебе, потом мы помогали в атаке, но вот дота нам ни разу не попадало. В 76-мм выгодней то, что она и против пехоты, и какая-то угроза танкам, пусть и средним, а не "Тигру" или "Фердинанду", а из 45-мм ты только пехоту поддерживай и все. У них и ОФ-гранаы были слабенькие, ямка роется от снаряда маленькая, а ведь от размера зависят и осколки, и прятаться при атаке наступающим там приходится.
- Сколько снарядов нужно заранее приготовить для боя?
- Смотря, какой бой. Бывает, нужно для обстрела всего три снаряда, а в какой другой раз приходится и больше. Но вот картечь и шрапнель мы не применяли.
- Известно, что советские боеприпасы хранились в густой смазке. Сталкивались ли Вы с такой проблемой?
- Не знаю, была обыкновенная смазка. И перед боем смазку счищать не надо было, вот то, что снаряды у нас хранились в специальных снарядных ровиках, это было, такие ровики обязательно надо вырывать. Оттуда уже подносчик их берет и носит к орудию.
- Как далеко друг от друга размещались огневые позиции орудий?
- Обычно было по метров 20-30 между орудиями.
- Кто выбирает огневую позицию для орудия?
- Ну, я под контролем командира батареи. Запасных позиций мы не делали, потому что были в наступлении, а для того, чтобы вырыть одну позицию, нужно часа 2-3, ведь сначала готовишь окоп для пушки, потом для себя ячейки, причем каждый сам для себя рыл. Все в расчете окопы для орудия рыли, и я тоже. "Ложных" позиций мы никогда не вырывали, в атаке они ни к чему.
- Как у артиллериста, какое у Вас было личное оружие?
- Представьте себе, никакого оружия не было в батарее, только у комбата был пистолет.
- Какое у Вас было отношение к партии, Сталину?
- Сталина мы уважали и ценили, и никто не мог промолвить что-то против него. А за Сталина все шли в бой, он тогда не считался каким-то злодеем, как сейчас говорят. В армии к нему все хорошо относились.
- Как относились к пленным немцам?
- Пленных я видел страшно много. Что уж скрывать, мы их били за то, что они воевали с нами, носками с лошади били. Всякое бывало, но лупили их регулярно. Вот в последнее время стали запрещать, когда немцы начали массово в плен сдаваться. Когда наш фронт под командованием Рокоссовского на Померанию наступал до Эльбы, то к нам сотнями шли, а сопровождают два солдата. И тут их уже не били.
- Какие настроения были в войсках в период кризисов на фронте, обороны Москвы и Сталинграда?
- Туго было и опасно. Но настроения не изменишь, хотя кто и скрывался, у нас были случаи дезертирства. Два случая я помню за войну на весь полк, за такое дело их полевой суд приговаривал к расстрелу. Помню, что они сбежали вдвоем перед боем, завтра должно быть наступление, а они хотели удрать, но их заградотряд поймал. Но расстреляли их только тогда, когда на формирование вывели. Выстроили полк, выкопали яму, шесть автоматчиков или карабинеров поставили, офицер прочитал приговор, в конце добавил: "Собаке собачья смерть!" Очереди и все, в яму кидают. Еще один раз случай был, тогда из автомата солдата-дезертира ранило в пах, офицер, тот, который должен был свалить в яму, увидел, что парень попался здоровый, еще жив был, тогда офицер его дострелил в голову.
- Какое было взаимоотношение с мирным населением в освобожденных странах?
- Вроде доброе, но в то же время мы опасались, особенно было такое дело в Польше. Когда мы возвращались через 15 дней после Эльбы в Россию, бывало, зайдешь в туалет в расположении воинской польской части, мы же проездом едем, а они стоят на постоянной основе. Офицеры с ними мирно разговаривают, а в туалете одни надписи против русских. Поляки не сильно приветствовали нашего брата, а немцы были в основном скрытные такие. Ничего не выдавали, может, и допрашивали кого из них, но от нас, рядовых, они скрывались где-то.
- Трофеи собирали?
- Видели страшенно много, а вот чтобы собирать, такого не было. Вот когда закончилась война, тогда нам выдали на посылки кому что, материалы разные.
- Что было самым страшным на фронте?
- Смерть, а что еще страшнее могло быть.
- Самое опасное немецкое оружие?
- Самым опасным оружием у немцев был шестиствольный миномет, мы прозвали его "Иваном", видимо, другие части взяли как трофей, а нас перебрасывали на передовую в районе г. Витебска, там мы видели его. Он как стреляет, так огнем вроде все горит, всюду. После нашей "Катюши" пришлось видеть взрывы, они все-таки не такие страшные, как у "Ивана" этого. Я как-то недалеко от его обстрела был. Это ад, такое было сильное оружие. К счастью, у него мало таких минометов было. В общем-то, и наша "Катюша" тоже шуму наделает и тикает быстро.
- Как мылись, стирались?
- Живых вшей с хвостами кормили, и в шинелях они повсюду были. И как-то нас вывели километров за 50 от фронта на формирование, так мы хоть в речке покупались. Когда моешься, твое белье шпарят, иначе вши съедают в паху и на груди. В последнее время уже так не было, как-то все упорядочилось, а так в общем при отступлении и в наступлении было очень тяжело.
- Выдавался ли сухпаек, и что в него входило?
- Его часто давали, особенно в наступлении. Туда входили сухари, сахар, американские консервы давали, и даже иногда смалец, он назывался шпиг. И брикеты с разным консервированным супом тоже получали, но редко. Сухпаек съедали сразу, 100 грамм и трошки покушать всегда надо было.
- Как кормили на фронте?
- Есть хотелось, 700 грамм хлеба в день маловато было, ведь дома ешь его с чем-то, а там один хлеб часто, маловато выходило.
- Молились ли в войсках?
- Нет, и предчувствий не было. Я молился только один раз, когда листовки бросали: "Мы в кольце и вы в кольце". Тогда я помолился, чтобы Бог простил, было дело. У немцев там был аэростат, и километров наверное на 8 от земли, только он поднимется в воздух, немцы начнут сразу лупить по нам. Страшно.
- Наших убитых как хоронили?
- Своих, если только нет отступления, в землю клали. Только одного, помню, нам не удалось похоронить, потому что надо было удирать. А так всегда старались закапывать. В наступлении, если где сзади бросили, то уже хоронят местные жители. Перед нашей деревней два с половиной месяца держалась немецкая оборона, они очень не хотели сдать Запорожье. Немцы на возвышенности, а наши в моей деревне внизу. Так постоянные атаки, потери, мобилизовывали, как рассказывали жители, коров и девчат, и свозили убитых. За 2,5 месяца хоронили всех в силосной яме, как я приехал, там было написано, что здесь захоронено 723 человека.
- Женщины у Вас в части были?
- Нет, у нас на передовой не было, при штабе артдивизиона была Наташа, обслуживала как санинструктор и их, и нас. Она была очень хорошая девушка, ни с кем не путалась. Я слышал, что у командира дивизиона была какая-то военная при нем, но он для меня неблизкий человек, поэтому точно не знаю.
- Были ли Вы все время убеждены в нашей Победе и в неминуемом поражении немцев?
- Когда отступали, уверенности не было, ей-богу. Такое было адское отступление, они на мотоциклах деревню, где мы стоим, объедут, и мы в окружении. Была паника сильная, что уж скрывать. А вот когда мы наступали, то тут уже была уверенность сильная.
- Получали ли Вы какие-нибудь деньги на руки?
- Нет, ничего не платили.
- Приходилось ли Вам воевать против "власовцев"?
- В общем, в плен мне не приходилось их брать, мы как-то окружили лес, нашу часть отправили в обход этого леска, а они там палили машины, пьянствовали, кричали "Ура!" оказалось, что это был искусственный прорыв, они делали вид, будто атакуют. Вроде бы прорвали фронт, может, где-то и прорвали, но у нас не было такого. Так что мы только слышали крики "власовцев" по-русски, хотя, может, это кто и другой был. А вот пленных мне не доводилось видеть, вообще-то они в плен не сдавались.
- Выделяли ли по национальности тех, против кого воевали?
- Нет, мне не пришлось ни с кем, кроме немцев, сталкиваться.
- Сталкивались ли Вы с заградотрядами?
- Они у нас в каждой части были, занимались тем, что ловили дезертиров и возвращали в часть на суд и расстрел. А особиста я видел, у нас им был лейтенант Уткин, это был очень хороший человек, он должен был чего-то смотреть, но к нам никогда не придирался, может, к начальству имел что-то, но к солдатам был просто душа-человек.
- Ваше отношение к комиссарам?
- Ну, чего, он пролетит мимо когда, поздравит с наступлением. Это душа человек, они большую роль играли.
После окончания войны через Германию и Польшу привезли нас в г. Изяслав Хмельницкой области, рядом находится г. Славута, это военные городки. Оказалось, что наш полк стоял там до войны. Я родился 27 января, а вышел указ, чтобы солдат 1921 г. рождения демобилизовали, а нас 1922 г. оставить на службе. Поэтому из-за 27 дней я прослужил полтора года лишних. Но в итоге в 1947 г. демобилизовался в свое село, хутор Аненфельд, после войны он стал называться Веселый. Приезжаю на ст. Попова Запорожской области, надо еще 25 км топать. Но тут так получилось, что мой дядько сдавал на коровах кукурузу на элеватор, и меня узнал, я рядом ходил и искал транспорт, он говорит мне: "Ты Кирилов сын? Отца нет, погиб". Я ответил: "Знаю, от матери письмо получил после войны". Так он на коровах и привез меня домой, а наша хата была седьмая от въезда, но дядька предупредил, что хату я не узнаю, потому что пока бойня была 2, 5 месяца, то уцелели только глинобитные стены, а так ничего нема. Батька успел перед мобилизацией мажару соломы на угол кинуть, и мать там жила, а из снарядных ящиков сделали двери в углу. Я еду, дядько специально меня провез на 2 хаты, и говорит: "Знаешь, то твоя мать на коромысле воду понесла до дому, а ты не узнал!" Я ответил: "Спасибо Вам, возвращаюсь!" Мать уже воду ту поставила, она ее несла из балки через дорогу, я захожу домой, а она как не узнала меня. Испугалась, позже рассказывала, что солдаты оставили в селе недобрую память, потому что все поразрыли вокруг, вещи, что находили, прятали куда-то, поэтому она не любила солдат. Ям по селу понаделали, были и нехорошие люди, уничтожали и одежду и еду. В итоге мать узнала меня, обрадовалась, снова назначили меня рахивныком в колхоз.
Вообще-то человек до меня работал, но деревня была до единой хаты спалена, кто первый демобилизовался, или по ранению, какого деда и не взяли, те понакрыли хатки две или три на все село. В 1947-й год уродил подсолнух сильно, склада нет, поэтому спрятали у счетовода колхоза в хате, он начал воровать, вот меня вместо него и назначили. В своем колхозе "Украина" проработал я 4 года, знакомая тетка, материна сестра, шпал гнилых дала с железной дороги, я их поколол и связывал по две, камышу помогла нарезать в плавнях, и так накрыл хату. Жена была при немцах в селе, они всех работать заставляли, она с 13 лет спину гнула, когда я пришел, ей всего 16 лет, а она уже была завклубом. Она у нас жила, потому что их хата, черепицей крытая, была в 5 км дальше от моей, там как раз проходила вторая или третья линия траншей, так им печку, подвал и колодец взорвали, уцелела только половина хаты. Я женился на ней, прямо на большой Октябрьский праздник. Хата уже была прикрыта, дал одному деду 100 кг ржаной муки, он самогон выгнал, повеселились.
Потом, так как в районе уже все знают меня, назначают бухгалтером в одну д. Димитрово, я туда поехал годовой отчет делать, свой сдал, они мне заплатили за работу пшеницей. Приезжаю, уже пацан родился, а там и дочка, школа в 5 км, у нас же даже первого класса нет в селе. После меня назначают в с. Юрьинтово Красноармейского района, как раз 5 км от нас, и я топчу снег детям по утрам, метели, холодно, проработал там заместителем главного бухгалтера 4 года в колхозе "Днепрестан". Дети растут, и один сослуживец, который после войны оказался в Севастополе, как-то говорит мне: "В Зуйском районе в Крыму болеет раком заместитель главного бухгалтера. Не работает, тебя возьмут, чего ты ходишь по 5 км каждый день?" Подумал я, дети подрастают, решил поехать, прошагал 25 км пешком до железной дороге, в итоге приезжаю в Зую, по дороге познакомился с людьми, они говорят: "Вон там человек в плаще, это председатель колхоза, вон пошел 100 грамм пить". А за ним, слежу, он вышел, потом еще за 100 граммами зашел, выпил в х. Угольный, как раз был выходной, воскресенье. Я захожу, к нему, познакомились, это был Воронцов Николай Ефимович, хатка у него еще была поганенькая. Представился, рассказал, что услышал о нужде в Зуе, он сразу вызвал главного бухгалтера, тот меня согласился взять на работу. Воронцов в итоге говорит: "Даю срок, 20 дней, бери паспорт, и быстро сюда, а то у нас годовой отчет скоро, другого возьмем". Приехал к себе в село, взял 4 бутылки шампанского, пригласил бухгалтеров и председателя "Днепрестана". Выпили, и я говорю: "Хлопцы, чтобы вы ни думали, но я даже годовой отчет делать не буду, а туда поеду". В итоге приехал в Зую, дали квартиру, через 20 дней семью привез на Новый год, для такого дела даже специально выделили мне машину, ведь ехать 400 км, через год поставил себе хатку. Работал заместителем главного бухгалтера 15 лет, потом стал главным бухгалтером и так ушел и на пенсию. Можно было бы и в другие деревни уехать, но я посмотрел Зую, это был райцентр тогда, хороший поселок. Вот таким путем, из-за детей я попал в Крым.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
