Балакирев Рем Васильевич

- Я, Балакирев Рем Васильевич, родился в 1927-м году в Туркмении. Отец партийный был, хороший работник. И где-то в 1928-м или 1929-м году его перевели в Москву, где только что организовался завод «Фрезер» по выпуску режущего инструмента для металлообрабатывающей и машиностроительной промышленности. В Туркмению я потом ездил один или два раза.

Не знаю, как отец попал в Туркмению. Сам-то он из Козлова (Мичуринска). Ни в гражданской войне, ни в 1-й мировой не участвовал.

Мать-то до Москвы все время в Средней Азии жила, а дед мой из Запорожья в Туркмению приехал. Мать у меня домохозяйка.

- Ваша семья пострадала от репрессий?

- Отец в 1937-м году дрожал, когда начались репрессии. У него приятель был, Герман Лотте, коммунист, в 30-х годах, когда в Европе началось преследование коммунистов, он бежал в Россию. Начальником цеха был на заводе «Фрезер». Его сразу арестовали. И отец боялся, что его тоже арестуют. Но как-то обошлось. Когда в 1939-м году был арестован и затем расстрелян организатор репрессий, бывший нарком внутренних дел Николай Ежов, это событие обсуждали. Отец тогда был, по-моему, парторгом цеха.

- Начало войны с Германией удивило вашего отца?

- Конечно.

- Говорят, что в Москве в октябре 1941-го года была паника. Что-то такое помните?

- Нет, не помню. Я был совсем пацаном.

- Рэм Васильевич, помните бомбежки Москвы в 1941-м году?

- А как же. Мы с отцом с балкона видели, как бомба попала в пруд усадьбы Кусково, где был дворец графа Шереметева, и оттуда вверх поднимался фонтан водяных брызг. Видели бомбежки много раз. Вот поймают прожектора самолет и ведут, ведут, ведут. И наши зенитчики, много раз видел, даже сбивали эти самолеты.

- Как изменилась ваша жизнь после начала войны?

- Осенью 1941-го года основное оборудование завода эвакуировали в Томск. И мы с матерью уехали туда же. Расселили нас, приехавших, по домам. Жили в комнатке, наверное, квадратных метров 13 – 15. Пять человек нас было там: мы с мамой, соседка наша и сами хозяева. Жили очень дружно, никаких претензий, все хорошо было. И я работал на заводе «Фрезер».

Отца же оставили в Москве. Он хотел уйти в ополчение, но ему не разрешили. Если бы немцы прорвались к столице, его команда подрывников должна была взорвать завод, чтобы он не достался врагу. На фронте отец не был, все время работал на заводе «Фрезер». А в 1943-м году он нас вызвал из Томска, и мы вернулись в Москву.

Здесь у меня был знакомый Шармут Пишта, венгр. Рядом с нами проходила железная дорога окружная, и военные эшелоны ехали на фронт. Пишта уехал туда в одном из них. А он был старше нас всего на год. Мы ему все завидовали. «Пишта на фронт попал». И мы тоже хотели.

- Когда и как вы попали в армию?

- В январе 1944-го года мы пошли добровольцами в Московскую объединённую школу военно-морского флота. Преподаватели были толковые, да и мы, пацаны, быстро схватывали все это дело. И где-то к весне школу перевели в Киев. И там я её и закончил рулевым сигнальщиком.

- Как отец и мама отнеслись к тому, что вы уезжаете на фронт?

- Я уже и не помню. Меня мать провожала, когда мы в Киеве уже были. Конечно, плакала.

- После школы вас куда направили?

- Где-то уже в 1945-м году, в январе или феврале нас отправили в действующую армию на сторожевые катера в Днепровскую военную флотилию, которая в это время стояла на реке Висле в Модлине, в 30 км от Варшавы. Плавали мы по Висле, потом по каналам.

- Рэм Васильевич, как вас приняли в экипаже?

- Относились к нам все в экипаже, где много было балтийцев, очень хорошо. Даже когда на операциях мы были, матросы за нами присматривали: как, что там, живой или нет. Нам ведь тогда по 16 лет было. Вроде бы еще и не юнги, все-таки помладше были на год.

- А чему-то учили, когда вы попали в часть?

- Нет. Мы сами по себе как-то. Допустим, чему меня учить?! Я только из школы. И мне сразу доверили руль. Стоял, конечно, командир рядом. Я и сигнальщиком был, хорошо писал флажками. Так что все нормально было.

- Долго ли привыкали к военной обстановке, к бомбежкам?

- Как-то даже и не чувствовалось. Прятались, конечно, многие погибали. Когда бой идет, ни о чем и не думаешь, стреляешь. Я рулевой сигнальщик. В боевой обстановке командир за рулем, а я второй номер у пулеметчика.

- Насколько тяжелыми были бои?

- В районе Кюстрина бронекатера флотилии участвовала в сражении. Шуровали так, что даже стволы пушек красные были. А мы на своих катерах подвозили боезапас.

Потом на Шпрее наши полуглиссеры (быстроходные катера, движущиеся в полупогружённом состоянии) переправляли десант. С берега все время строчили немцы. Приходилось перебрасывать десант туда-сюда. Очень много там погибло наших. Они похоронены в Трептов-парке. Многие стали Героями Советского Союза, человек 8 или 9.

- Расскажите про свою первую военную операцию…

- Первая военная операция была под Одербергом, где погиб наш командир отряда и был ранен мой дружок. Тогда наша флотилия ночью перебрасывала части 62-й армии, по-моему. Все видно было – луна как раз светила. Бронекатера проскочили кое-какие, а у нас скорость поменьше, и два катера наших подбили. В мотор попали из крупнокалиберного пулемета, он заглох, мы вылетели на дамбу и стали мишенью для немецких пулеметов и артиллерии (с правой стороны были немецкие позиции). Пришлось с катера прыгать в воду. Все спрятались за катер, потому что строчили из пулеметов невозможно, весь борт был пробит. А на втором катере командир погиб. Потом там пулеметчика тоже убили. А у нас в команде только пулеметчик был ранен и командира немного задела пуля. Наш дружок на катере, на 22-м был ранен. Его позже перетащили – один матрос, тоже раненый, шесть человек на себе вытащил.

Пришлось выйти на берег. И тут видим, что бронекатер вылетает один, развернул свою «Катюшу», как врезал туда, оттуда немцы стреляли, и они замолчали на какое-то время. А потом еще наша артиллерия все время укрепрайон немецкий обстреливала. И утром все закончилось. Подошли наши катера, нас сняли, и мы поплыли на базу. Вот такое было.

А фактически первая операция – это когда попал я на катера. Бомбежки постоянные, «Мессершмитты» эти, «Фокке-Вульфы» («Рамы») чертовы! Никуда не денешься, потому что реки не очень широкие там. Висла еще более-менее, а остальные – узкие. Приходилось все время маскироваться.

- Что стало с вашим катером, подбитым под Одербергом? Его потом отремонтировали?

- Отремонтировали, потому что ходили за нами специальные баржи, механические, со всем необходимым для починки. У нас, на сторожевых катерах, моторы стояли зиловские. Их снимали, новые ставили. И где-то через два или три дня катер возвращался в строй.

- Какие еще задачи приходилось выполнять?

- Один раз в разведку ходил – гидрографы искали второй выход, шлюз. Пришлось через немецкие позиции пройти, проскочили. Четверо нас было: двое – охрана и два гидрографа: капитан-лейтенант и старший лейтенант.

Бывало, что охраняли понтонные мосты, которые наши возводили, чтобы немцы их не разрушили. Было так: немцы бросали плавучие мины, мы их вылавливали, но некоторые все-таки проскальзывали, взрывались, приходилось восстанавливать мост.

- Расскажите еще о военных операциях вашей флотилии.

- Когда уже Берлин почти захватили, нас развернули, и мы пошли на Балтику. Впереди шел тральщик, тащивший штабную баржу нашей бригады. И он подорвался на мине, прямо на наших глазах. А так как на тральщике было 5 – 6 глубинных бомб, то они детонировали. Катер взорвался, и у баржи оторвало нос. От взрыва вверх поднялся большущий столб воды.

А в заливе стояли немецкие корабли, которые не успели выскочить в Балтику, они были заминированы. И один бронекатер подошел и тоже взорвался. По-моему, там немецкая подводная лодка стояла.

Был такой еще случай. Мы получили приказ выйти в Балтийское море у немецкого города Свинемюнде, чтобы проверить уходящие в море немецкие корабли. Бронекатера и наш катер тоже в этом участвовали, как вспомогательные суда.

Хотели выйти в Балтийское море. И вдруг начали снаряды лететь, создав мощную огненную завесу и закрыв выход в море для наших кораблей. Смотрим, командир дивизиона поднимает флаг: «Взять обратный курс». Только мы развернулись и немного отошли, как вдруг вылетает катер какой-то, с каким-то большим начальником, капитаном I ранга, по-моему: «Почему не выполнили приказ?!» Командир бригады отвечает: «Невозможно потому что. Там выход-то всего, может, километра 1,5 – 2 и сплошная огненная завеса. Все катера уничтожат!»

Потом развернулись и пошли обратно. Оказывается, это наша береговая батарея открыла огонь. Они не разглядели нашего флага, думали, что немецкие корабли хотят выскочить в море. А мы-то думали, что нас обстреливал немецкий линкор «Шеер», который, как выяснилось, ранее атаковала авиация: наши, американцы и англичане. И наш летчик – полковник, Герой Советского Союза его подбил. В трюм корабля попала вода, и он сел на банку.

Но мы до линкора не дошли. Бронекатера проскочили к нему, потом взяли на абордаж. А у нас катер был плоскодонный, особенно нельзя было по морю… Нам дали команду развернуться и идти опять на Одер.

Позже ребята рассказывали, что на линкоре из команды ни одного человека не оказалось. Видимо рано утром подошли немецкие подводные лодки и сняли всю команду. А нашим только замки с орудий остались. Потом, я слышал такое, что якобы наши хотели забрать линкор себе, а американцы и англичане сказали: «Мы тоже участвовали в атаке на корабль». Короче говоря, его все-таки стащили с этой банки, к берегам Швеции довели на самое глубокое место, открыли кингстоны и затопили – никому не достался.

- Вам удалось побывать в Берлине? Что вы там видели?

- Вы слышали что, когда 22 тысячи орудий на Зееловских высотах под Берлином стреляли, включали прожектора. Жуткая картина! Это был 1-й Белорусский фронт. Жуков устроил такое. Там были очень мощные немецкие укрепления. После артиллерийской подготовки кошмар, что там было!

А когда война закончилась, нашему катеру пришлось выводить полуглиссера, уцелевшие на Шпрее. Там рейхстаг около канала близко был. Я зашел туда, расписался даже на нем.

- А как насчет трофеев? Может, были трофейные корабли, лодки?

- Трофейных кораблей я много видел в Штетине. Корабль немецкий взяли и сделали из него крейсер «Киров». Две или три подводные лодки стояли немецкие, катера – база целая. Потом корабли забрали, на Балтику все отправили.

У нас же, в Днепровской флотилии, только свои катера были. Сначала флотилия была Волжской, а потом, когда уже Сталинград взяли, все катера, бронекатера с Волги перебросили на Днепр.

В Днепровской флотилии было три бригады: 1-я, 2-я и 3-я.

- Какое на катерах было вооружение?

- Крупнокалиберный, 12-миллиметровый пулемет у нас на носу стоял, на тумбе. И «Максим», спаренный был на рубке. Это у нас, на сторожевых катерах. На тральщиках был только пулемет «Максим». А на бронекатерах впереди сотка и сзади сотка, а потом уже вместо сотки и сзади стали устанавливать «Катюшу».

- Бывало такое, чтобы зенитным орудием удавалось сбить немецкий самолет?

- Наши зенитные катера очень много сбивали немецких самолетов, особенно разведывательных «Фокке-Вульфов» («Рамы»). Как повиснет, зараза, где переправу делают, и висит на высоте, наверное, где-то 1000 километров. Смотришь, через некоторое время летят бомбить уже эти «Мессершмитты» или «Юнкерсы-88».

А у нас был дивизион зенитных катеров, мы их «Лаптями» называли. И очень много звездочек, наверное, штук по 10 – 12 было на их бортах – за каждый сбитый самолет по звездочке. На одном катере смотришь, звездочки на обоих бортах.

- Приходилось вам лично становиться за зенитный пулемет?

- Нет, не было такого случая. Из автомата я стрелял с катера, но не на берегу.

- Были ли во флотилии потери от немецкой авиации?

- Я такого не помню. У нас как-то все обошлось. Самолеты летали на большой высоте. Бомбы падали рядом с катерами, но не попадали.

- Советские самолеты прилетали, вы видели воздушные бои?

- Часто пролетали «Петляковы», «Лавочкины», но воздушные бои происходили не над нами. Самолетам нужен простор, а мы-то в узком месте были, на реке. У нас особенно не разбежишься.

- Были еще случаи, когда свои по ошибке по своим стреляли?

- Был такой случай. Значит так, летит самолет. Думали, «Юнкерс-88», у него звук такой ууу, ууу, ууу. И этот тоже – ууу, ууу и высоковато летит. И наши с зенитного катера ему как врезали! А оказалось, что это наш Пе-2 летел. Гул моторов был как у «Юнкерса», потому что сзади у него было такое же хвостовое отделение.

С парашютами спрыгнули летчики недалеко от «Лаптей». Летчик видел, откуда стреляли, и поэтому с пистолетом на них! Ребята спрятались на катере, закрыли люки и сидели. Потом уже с летчиками разговаривал командир бригады. Вот такое даже было!

- А 9 мая вы запомнили?

- А как же! Мы стояли полумесяцем, по-моему, около Штаде. И вот вдруг с нашего флагманского корабля полетели ракеты. В чем дело?! Война, говорят, кончилась. И все стали стрелять, у кого что было: кто из автомата, кто из пулемета, кто из ракетницы. Как начали палить! Ой, столько радости было!

- Что за человек был погибший командир отряда?

- Такой добродушный был, хороший командир отряда сторожевых катеров, лейтенант Лоза Алексей, 22 года ему было. Его похоронили на польской территории, на правом берегу Одера.

- Рэм Васильевич, а кроме командира отряда Лозы вы могли бы еще кого-нибудь выделить из командиров, из офицеров?

- Командир бригады Комаров был, капитан II ранга, еще начальник штаба бригады. Командир катера старшина 1-й статьи Бережной, очень прыткий хохол. И еще по комсомольской работе мичман был Кувенев. Двое последних от нашей бригады или даже флотилии участвовали в параде Победы 24-го июня 1945-го года.

- Лично для вас, что такое геройство?

- Командир отряда был лейтенант Михаил Калинин. Вот тогда ребята проявили геройство, это да. Потому что под сильнейшим обстрелом, несмотря ни на что, они перебрасывали десант. Допустим, рулевого убивают, моторист становится за руль, продолжает путь. Много катеров, конечно, подбили там, очень много.

- А кого-то из них вы знали лично?

- Сотников в дивизионе был, Михаил Трофимович, по-моему, старшина 2-й статьи, другие ребята, я уже и фамилии забыл. Их с катеров брали и отправляли на Шпрее на полуглиссер. Сотников погиб, ему посмертно Героя Советского Союза дали.

- Были ли случаи, когда, по вашему мнению, человек был достоин награждения, но его по каким-то причинам не награждали?

- Нет, я такого не знаю.

- На вашем корабле, в Днепровской флотилии многих награждали?

- Да, многих. Командир нашего сторожевого катера получил орден Отечественной войны I степени. Пулеметчик – орден Красного Знамени. В общем, три или четыре человека у нас на катере получили. А я как пацан, что там…

А сейчас у меня есть ордена Отечественной Войны II степени и Трудового Красного Знамени; медали «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За взятие Берлина», ведомственные, памятные и юбилейные медали и знаки.

- Была ли во время войны традиция обмывать награды, как в фильмах показывают?

- Нет, такого не было. Получали ордена, конечно, но я не помню, чтобы обмывали. К тому же только в самом конце войны стали водку-то давать.

- Были ли юнги у вас, которым по 15 – 16 лет?

- Мы сами чуть ли не юнги были. Мне в 1945-м 18-й год только шел...

- К вам приезжали адмиралы, кто-то из высшего состава с проверками?

- Да. Командующий наш – Григорьев Виссарион Виссарионович, вице-адмирал, приезжал к нам с проверками. Его Сталин один раз разжаловал до капитана III ранга, потом его восстановили. Это после войны было.

- Рэм Васильевич, а можете рассказать про политработников?

- Мы зашли в один город. С нами был из политотдела капитан III ранга. Попали в какой-то дом, выскочила старуха и начала орать по-немецки. А он взял ее и переспал. Потом она опять орет и орет, и этот капитан III ранга ее застрелил. Вы знаете, нас все это так возмутило!

- Рэм Васильевич, в Днепровской флотилии вам приходилось иметь дело со СМЕРШем, с особым отделом?

- Нет, не приходилось. Встречался с начальником штаба, его фамилия тоже Балакирев, как и моя. Я в госпиталь пришел, он там был.

- Были ли случаи, что кто-то проступки совершал, кого-то в штрафную роту отправили?

- Когда в Польше были, двое ребят, гвардейцев изнасиловали двух полячек и грабанули, не знаю, что. Это все открылось – кто-то доложил. И расстреляли ребят. Приказ Жукова был такой: за мародерство, за насилие чуть ли не расстрел.

- Рэм Васильевич, в трудные моменты вы вспоминали о боге?

- Нет. У нас на катерах вообще никто об этом никогда даже и не говорил.

- А были ли какие-то суеверия, приметы у моряков?

- Не помню я такого, не до этого даже было!

- Хорошо кормили в Днепровской флотилии?

- Хорошо. Когда в школе учились, голодуха такая была, страшное дело! А вот как попали на катера, там все было, даже сливочное масло. В общем, кормежка была отличная. Мы даже об этом не думали.

- Отмечали ли праздники во время войны?

- Нет. Никакие не отмечали.

- А наркомовские сто граммов давали?

- Это было. По сто граммов в чайник наливали. Но не каждый день, а в неделю раз или два.

- А что-нибудь вас удивило за границей, в Польше, в Германии?

- Особенно удивило то, что у них все открытое было, никаких замков не было, особенно в Германии.

- Было ли какое-то общение с местными жителями, с поляками, немцами?

- Нет, я в Берлине с одной Фридой встретился. Немецкий не знал, а как-то вроде все понятно. Когда молодой, быстро запоминаешь язык. А потом уже после войны, где-то шлюз прорвало, затопило весь городок. И с нами жил немец. И вы знаете, по-немецки стали с ним разговаривать. А уже в Россию пришли, все забылось.

- Как вы относитесь к бывшим противникам, к немцам, австрийцам?

- Относились нормально к немцам. Ходили в их бары, ресторанчики, сидели с ними, разговаривали. Я считаю, нормально.

Интересный случай был. В Одерберге был шлюз, с его помощью поднимали воду и корабли на высоту 32 или 38 метров. Когда наши корабли стали подходить сюда, эсэсовцы хотели его взорвать. И вот рабочие, немцы, сами разминировали и спасли этот шлюз. И некоторых эсэсовцев, по-моему, поймали наши солдаты. Вот такое было.

- Какими были корабли по надежности? Не было проблем с надежностью?

- Проблемы, конечно, были. Особенно с нашими катерами, хреновенькие они были, если разобраться-то. Очень слабенькие. Во-первых, скорость маленькая, а сначала ведь были тральщики, знаете какие? – У них были газогенераторные печи, в которые бросали дровяные чурки. Какая здесь скорость?! На островах немцы разводили свиней и зимой и летом. А у нас много ребят было из деревень. Поросят возьмут, и окорок в этих печах закоптят, будь здоров!

Уже после войны на таких тральщиках американские дизели поставили по 150 или по 200 лошадиных сил, надежные.

В 1948-м - 1949-м годах я на Черном море, на тральщике служил в составе 3-й бригады Черноморского флота. Базировались в Очакове. Это тоже была война – столько мин мы там тралили!

- Когда вы были на Черном море, у вас корабли не подрывались?

- У нас был плашкоут (грузовое судно с малой осадкой и с высокими бортами) и на нем стоял специальный сердечник магнитный. И в то же время стоял толкач, бил в корпус тук-тук-тук. Значит, и акустика была и магнит. Немцы же магнитно-акустические мины ставили в шахматном порядке. Плашкоуты часто подрывались на этих минах, их заменяли. Наш не подрывался.

- Случались ошибки, из-за которых вы на мель садились?

- Нет, такого не было.

- Как насчет службы вашей? Приходилось во время службы на Черном море выходить в город, общаться с местными жителями?

- Придем в город, якорь бросили и стоим. Нас особенно и не выпускали. Увольнительные были, но редко. Два или три месяца вообще их не было.

Мы в Николаеве стояли, Южный Буг тралили даже. Я был рулевым. Сначала старшим матросом, потом старшиной II статьи, а уволился уже мичманом.

- Рэм Васильевич, вас демобилизовали в 1950-м или в 1951-м году?

- В 1951-м. Семь лет срочной службы у меня получилось.

- Что говорили в народе о развенчании культа личности Сталина на ХХ съезде партии в 1956-м году, о речи Хрущева?

- Большинство были не за Хрущева, а за Молотова, Кагановича, Маленкова. Хрущеву не верили.

- А снится вам война?

- Это раньше было, сейчас уже не снится.

- Рэм Васильевич, вам 93 года (интервью взято в 2020-м году). Есть ли у вас какой-то секрет долголетия?

- Нет у меня никакого секрета. У меня есть дача – сажаю, выращиваю, копаю. Вот сейчас поеду чеснок сажать. Выпивать – выпивал. Я и сейчас могу стопочку дернуть. Это ничего страшного. До 1981-го года курил, а на 81-м году жизни я несколько раз бросал, и ничего не получалось. И вот, наконец, бросил перед Днем Победы. Поехали в парк культуры и отдыха, мы там встречались все. А ребята идут, курят, и мне так хочется! А я сам себе по рукам бах, бах! И вы знаете, перетерпел это время и все! И больше ни один раз не брал сигареты в руки.

- Спасибо вам за рассказ.