Я родился 21 января 1920 в деревне Субботино Звизжовского сельсовета Дзержинского района Калужской области, в рабочей семье. После окончания семи классов школы пошел учиться в школу ФЗУ при Калужском электромеханическом заводе, которую окончил по специальности слесаря. В 1935-м году вступил в комсомол. Потом работал слесарем на том же заводе. Впоследствии горком комсомола послал меня работать на Алексинский химкомбинат. Потом я работал уже на швейной фабрике в Калуге.
В 1940 году меня призвали в ряды Военно-Морского Флота. Служил я на военном складе Военно-Воздушных Сил Балтийского флота № 17 в Ленинграде вместе с Михаилом Бахановским. Парень примерно моих лет (1920-1921 год рождения, уроженец Смоленской области), он работал в секретной части этого материально-технического склада и имел звание старшины 2-й статьи. Мы с ним дружили. У него осталось немало моих фотографий. Сам склад находился в Ленинграде на Гаванской улице, рядом с казармами плавсостава. Уже потом, в 1942 году, склад был эвакуирован в город Горький. Когда в 1944 году он вернулся в Ленинград, то находился уже не на Гаванской улице. Мне, правда, служить там дальше не пришлось, так как вскоре после начала войны, в октябре 1941 года, меня перевели в 3-й Отдельный саперный батальон 72-й стрелковой дивизии. Мы, помню, стояли под городом Колпино, несли оборону, занимались минированием и разминированием, ходили в разведку.
В июле 1942 года я попал в Отдельный особый отряд автоматчиков-моряков ГВТБ Балтийского флота под командованием майора Гранина. Отряд находился в Кронштадте. В это время у меня звание было старший матрос. В этом же отряде находился парашютный батальон майора Маслова. Когда же отряд Гранина был расформирован, то я попал в батальон Маслова, который впоследствии вошел в состав 260-й Отдельной бригады морской пехоты. В 1943 году мы ездили в Ленинградскую область для того, чтобы тренироваться прыжкам с парашютом. Стало понятно, что нас готовят к высадке в качестве десанта. Также несли оборону против Ораниенбаума и Петергофа.
В начале 1944 году из Кронштадта нас перевели на остров Лавенсаари. Отсюда через 10 дней мы и пошли десантом в Эстонию, в район Мерекюла, в составе отдельного батальона под командованием майора Маслова. Выходили мы из Лавенсаари, как сейчас помню, днем 13 февраля на двадцати судах. На нашем бронекатере находились три отделения третьей роты. Нашим командиром взвода являлся лейтенант Василий Семин, командиром роты — старший лейтенант Кузьменко. Всего в батальоне имелось три роты. Кроме того, нашему батальону в качестве десанта придали четвертую роту из 260-й бригады морпехов с пулеметами ПТР. Когда мы плыли, в заливе сплошного льда не оказалось — было только сало. Впрочем, когда мы шли на Мерекюла, то сидели на кубриках. На палубу нас не выпускали. У берега Мерекюла был ледяной припай.
Когда наш катер подошел к месту высадки, то с берега немцы открыли по нам огонь. На несколько секунд нашу местность осветили два прожектора, находившиеся справа. Они находились на некотором расстоянии друг от друга. Обстановка складывалась критическая. Первым с нашего катера прыгнул командир взвода Семин. Но до 1943 года, то есть, до высадки десанта, нашим взводом командовал лейтенант Любимов. Следом за ним прыгал и я. Воды оказалось нам по шею. Мы были одеты в прорезиненные костюмы, державшиеся на лямках сверху. Под ним у нас были ватные зеленые бушлаты, гимнастерки, тельняшки, на ногах — кирзовые сапоги и носки, на головах — черные шапки. Взвод наш вооружили автоматами ППШ, финскими ножами и гранатами по семнадцать штук на каждого. Кроме того, нам выдали по два диска патронов и по 12 дисков патронов россыпью, фляги с водкой и несколько ружей ПТР.
Высаживаться и выходить на берег нам пришлось под огнем. Помню, я тогда разрезал резиновые костюмы Семину и другим своим товарищам. Их мы бросили на берегу под скалой. Так как наш катер, с которого мы высаживались, находился слева, видимо, мы высаживались на левом фланге, у подъема глинта. Затем пошли вперед. Слева от нас бил немецкий пулемет, справа же горели какие-то машины. Вместе с моим другом из Тульской области Сергеем Барабошкиным, который являлся командиром моего отделения, мы пошли слева на пулемет. Очереди, которые из него поползли, разрезали нам вещмешки. В результате из них высыпались патроны. Тогда мы забросали этот пулемет гранатами и он умолк. После этого мы вернулись на старое место для того, чтобы собрать рассыпавшиеся у нас патроны. Затем наша группа подошла к подъему на гору — уступу глинта. Правее же с этого глинта по нам били пушки.
Затем мы пошли левее пушек через кустарник. Когда же мы прошли полтора километра, навстречу нам попалась группа немцев. Мы заняли круговую оборону и в течение всего дня 14-го февраля бой. Для того, чтобы вести бой против нас, немцы подвезли пушки. Потом к ним пришла еще одна группа гитлеровцев. Затем к нам подошли матросы нашей роты и сказали, что майор Маслов находится в нашей роте, вместе с Кузьменко. Также сказали, что с ним находится мальчик-эстонец, которого взяли из Мерекюла в качестве проводника. Через какое-то время нам удалось разбить одну немецкую пушку из ПТР. Сначала, правда, Семин попытался ее снять сам. Но из этого ничего не вышло. Тогда мы ударили по ней из ПТР и разбили. Командир роты Кузьменко в это время находился слева от нас. Где-то там же, видимо, был и Маслов. Так как немцы подходили к нам вплотную, мы стали бросать по ним гранаты. Один немец бросил под нас гранату. Мы ее сразу подняли и бросили обратно. Вторую гранату мы поймали на лету и тоже отправили обратно. Все это время мы действовали совместно с Барабошкиным: я бросал гранаты, а он прикрывал меня из автомата или заряжал диски. Потом мы с ним менялись местами.
В этом же бою где-то в полдень меня ранило в левую ногу — чуть выше ступни (щиколотки). Тогда же, к полудню, был убит пулей в грудь и командир взвода лейтенант Семин. Когда я подполз к нему, то застал его уже мертвым. Криком я доложил об этом Кузьменко. Но еще до этого, пока я полз, слышал, как Кузьменко крикнул своему вестовому матросу Николаю Анисимову: «Анисимов, ко мне! Я ранен!» Едва этот матрос пополз к нему, как я сообщил громким голосом о гибели Семина. Тогда прозвучал новый крик Кузьменко: «Остаетесь за Семина! Держитесь! Не пускайте немцев близко».
Через несколько минут после этого ко мне подполз Барабошкин, и я передал ему команду Кузьменко. Таким образом, мы стали вместе с ним командовать: расставили людей, продвинулись вперед и продолжили сражаться. К немцам подходили подкрепления, пушки и танки. Вместе с Барабошкиным мы хотели захватить один из танков, но нам это сделать не удалось. Танки прошли по краю леса и стали обстреливать нас. Нас спасло то, что немцы находились рядом с нами, и поэтому танки отошли. Ползком мы стали собирать у убитых гранаты. К вечеру бой немного стих. Тогда мы стали проверять тех, кто остался в живых. И выяснилось, что единственными живыми из всего взвода оказались Барабошкин и я. Слева от нас еще шел бой, но, правда, редкий. Кто там с немцами сражался, мы не знали. Но скоро и там все затихло. Тогда мы с Барабошкиным стали выходить из леса и вскоре встретили одного своего товарища из четвертой роты, которая была нам придана из 260-й бригады. Раненый в ногу, он едва шел. Мы его взяли с собой. Этот товарищ сообщил нам, что из его группы осталось в живых семь человек, в том числе два командира — командир батальона и кто-то еще. Но они пошли вперед.
Идя по их направлению, мы, впрочем, так никого и не нашли. Ночью мы отправились втроем в путь дальше на юг. Днем же спрятались в сарае в сене и вели разведку. Через какое-то время к нашему сараю подъехала подвода с немцами, которые стали накладывать себе сено. Мы их захватили живьем, но никаких сведений от них получить так и не смогли, поскольку не знали немецкого языка. Мы сели на лошадь и вместе с этими пленными уехали в лес. Там мы их убили прикладами и ножами, пустили лошадь и ушли.
Затем у нас происходило несколько стычек с фашистами, в одной из которых мы потеряли нашего третьего товарища — его убили. Примерно через три дня после всего этого мы встретили группу из четырех человек во главе с лейтенантом Любимовым. Вместе с ними мы стали двигаться дальше. Пытались пройти шоссе Нарва — Таллин, но там было много машин. Одну из них мы днем захватили, но в ней оказался только шофер и бутылка водки. Ничего съестного мы там не обнаружили.
Надо сказать, мы несколько раз выходили на шоссе. Один раз перешли через шоссе в лес, где находился хутор. Совсем недалеко от него проходила железная дорога. На самом же хуторе обосновались немцы. Мы их забросали гранатами и убили. Все это время мы испытывали большие трудности с едой. Питаться приходилось снегом, болотной водой и еловыми шишками. В течение всей ночи мы продолжали следить за железной дорогой, которая охранялась немецкими патрулями. Потом мы перешли эту дорогу и стали идти по лесу, но попали на засады. На рассвете мы приблизились к сараю, недалеко от которого лежал наш подбитый самолет. Когда мы подошли к самолету, нас обстреляли. Пришлось идти в сарай. Через какое-то время мы увидели двенадцать человек разведчиков, одетых в маскхалаты. Они нас не заметили. Мы так и не смогли узнать, кто они были на самом деле.
Впоследствии мы снова попали на засаду, в которой убило Барабошкина. Саму же засаду мы уничтожили. Впрочем, через какое-то время мы попали на засаду снова. Тогда мы ее забросали гранами и отошли без потерь. Когда в таком же положении мы оказались и на третий раз, нас вдруг окликнули по-русски: «Матросы, идите сюда! Мы — свои, русские». Но когда мы подошли к ним поближе, они открыли по нам огонь. Здесь все мы были ранены. Я получил ранение в стопу правой ноги.
Потом недалеко от нас вспыхнул бой. Решив, что это идет бой наших с немцами, мы пошли на его шум и вышли на какой-то хутор. В находившемся там сарае оказалось много немцев. Но и у стоявшего там дома немцев было также много. Они нас заметили. Мы решили проскочить между домом и сараем, но они открыли по нам огонь. В результате этого мы потеряли двух своих товарищей. Нас осталось после этого трое. Справа стоял на ходу танк. Тогда мы решили дойти до стога сена и пройти задами за деревней. Потом немцы бросили ракету. Кто-то кинул гранату. Из-за этого убило моего товарища. У меня же разбило автомат. Так я остался вдвоем с Любимовым. Через какое-то время мы попали на двух немцев. Но так как мы замерли, то они нас не заметили. Один из них пошел в том направлении, откуда мы пришли, а второй ушел в землянку. По дороге прошел танк, который мы до этого пропустили. У меня имелись всего одна граната и разбитый автомат, у Любимова — пистолет.
Затем мы вышли на минное поле, прошли его, ступили на тропу и спрятались в сарае. Сам я закопался в сене. Любимов же стал вести наблюдение за обстановкой. Когда же в сторону сараю двинулись двое немцев и он их обнаружил, то забрался ко мне в сено. Зайдя в сарай, немцы сказали: «Рус, Иван, вылазь!» После этого они походили по сену и поступали по нам, но так нас и не заметили. На всякий случай я приготовил гранату и уже думал подорваться вместе с ними. Сена там оказалось где-то на полтора метра. Едва немцы вышли из сарая, мы почему-то подумали, что они нас подожгут. Но они не стали этого делать. Тогда мы вышли из него и поползли прямо к лесу. По пути, уже где-то вечером, когда стало темнеть, нам встретился патруль в количестве всего одного немца. Я ножом нанес ему удар в грудь. Кроме того, ударил по горлу. Любимов же тут же зажал ему рот. Вскоре немец был мертв.
Мы зашли в лес и ходили по нему, проведя в нем всю ночь. Днем мы наткнулись на двух наших солдат с термосами. Потом подошла разведка. И хотя эти ребята дали нам хлеба и сала, мы все это так и не смогли проглотить. Только попили воды. Тогда у нас отобрали оружие. Гранату я не отдал, спрятав ее на груди. Нас привели в штаб и там вместе с Любимовым разделили. Ведь он еще до встречи с нами был ранен в руку. Нас привезли в деревню Кондуши, в которой располагался аэродром и где находился представитель из Кронштадта. Он и записал мои воспоминания. Перед этим меня допрашивал какой-то пехотный полковник. Там же, на аэродроме, я встретился с двумя летчиками, которые вдвоем пролетали над полем боя, где мы сражались. Они вели разведку и летели на большой высоте. Помню, перед ними над нами кружили два немецких самолета и строчили из пулеметов. Но потом, на наше счастье, прилетели два наших истребителя.
С тех самых пор я больше не встречался с Любимовым. После этого в тяжелом состоянии я был доставлен в госпиталь в Ленинград. Оттуда меня эвакуировали в Пермь, где сделали 17 операций на ноге. В итоге левую ногу мне ампутировали ниже колена. Также я лишился полстопы на правой ноге, пяточной кости и пальцев. В госпитале я пролежал в общей сложности пятнадцать месяцев. В 1945 году меня демобилизовали по болезни. На этом моя служба в армии закончилась, и я вернулся в Калугу. Здесь я поступил учиться в общеобразовательную школу-интернат. В 1950 году поступил на Калужский завод КЗАМЗ в отдел технического контроля, где работал в качестве контролера. Считаюсь инвалидом Отечественной войны. Кроме того, у меня есть медали «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией». Жена моя — Мария Ивановна, инвалид 2-й группы, родилась в 1921 году. У нас двое детей: родившийся в 1948-м году сын Владимир и родившаяся в 1952-м году дочь Наталья.
Из личного архива Ильи Вершинина
