Вальков Алексей Андреевич

- Когда началась война, я учился в школе ФЗО в Тамбовской области, в Тамбове. Нас было 700 человек, вся группа комсомольцы, энтузиасты. Как только началась война - призыв. "Как, поедем на защиту Родины?" - "Поедем!" Посадили нас в вагоны и повезли. Попали мы куда-то около Ржева. Была слышна артиллерийская канонада, разрывы снарядов, бомб. Это было лето 1941 года. Ржев переходил из рук в руки. Остались одни стены, никого не осталось, тишина. Мы копали рвы 7 метров шириной, - из них просто так землю не выбросишь, сначала на стеллажи. И вот так мы копали до октября, когда немец стал подходить близко. Неоднократно нас обстреливали, и мы бегали, а они летали как хозяева. За одним человеком охотились, как звери, обстреливали нас.

Приехали в Москву на Ржевский вокзал. Там бомбежка. "Полундра!" Ребята быстро по чердакам. Там были ящики с песком, и в них бомбы закапывали, чтобы они не разрывались. У нас был военрук, хороший товарищ. Был в Испании, офицер, бывший летчик. У него вот так вот была оторвана кисть руки, и его не брали. И вот он пришел к нам, чтобы нас отправить. Какое тут! 1941 год, со всех заводов эвакуировали станки на восток. Вагонов нет. Команда: "Как можете, так и добирайтесь". Я был старший. "Езжайте на хлебзавод, там вам выдадут на каждого по два батона белого нарезного хлеба". Засмотрелись там, - я раз, три батона за пазуху. Привез, раздел. Пришли на Казанский вокзал, доехали на трамвае. Уже снег падает. Везли станки, вагоны закрыты, - поехали на буферах. Как остановка, капусту мороженую наберешь… Я один сидел, у меня было одеяло с собой. Добрался весь больной, простуженный, но приехал в Тамбов. Пришел к вечеру, - мать обрадовалась, что вернулся. Побросала все в печку - я насекомых привез.

В марте 1942 года по 4 человека нас отправили на трудовой фронт - на торфоразработки. В 1941 году был уже захвачен Донбасс, угольный бассейн. Топить чем-то нужно, Москву снабжать. Приехали мы в Шатуру. Там я работал до мая, уже тепло было. Они мне говорят: "Дадим тебе бронь, и в армию, на фронт никуда не попадешь, будешь работать здесь до конца войны". Я говорю: "Нет. Я не хочу здесь комаров кормить". Там жуть сколько комаров. Болото! Мы втроем бежали, все с одного села. Чтобы на электричку попасть надо через санпропусник пройти. Подумал: "Куда пойти в баню? Там без документов прихватят, и опять вернут". Но мы, как только подвернулась электричка, - раз, до Москвы. А в Москве на вагонах кое-как. Остановится поезд, - и мы быстро слезаем, чтобы нас не прихватили. И так мы доехали до Тамбова, до своей станции.

Был май 1942 года. Я сразу пошел в военкомат за приписным. Меня комиссия определила на Северный флот. Дали команду собрать с собой питание дней на 20. Сели в Кирсаново в вагоны, и нас повезли. Ехали через Ярославль, Вологду и Архангельск, вот таким путем. Три месяца ехали. Комиссия решала, кого куда. Мне повезло, я попал в Краснознаменный артдивизион, в зенитную батарею: 76-мм пушки стояли на сопках.

А.Д. - Вы были наводчиком?

- Комендор-зенитчик.

А.Д. - Стрелять приходилось по немецким самолетам? Попадали?

- Откроют огонь, а на сопках-то полно зенитчиков, там столько разрывов, кто попал, кто сбил, не известно. Потому что иногда все снаряды летят вместе: мы стреляем по одному направлению, по одной точке, и все они взрываются. Кто сбил, неизвестно, не установишь. Но иногда сбивали. Весь Кольский полуостров встречал эти самолеты. Тут зенитная батарея, смотришь: "на вот!", - и бьешь по ним. Там упреждение сам выбираешь.

А.Д. - Кому-то записывали самолеты?

- Был наблюдательный пункт, который записывал. А потом найди какое орудие? Какое поближе к ним, то и будет записано. Допустим, зенитная батарея, а рядом с ней штаб. Кто к начальству поближе, того и запишут.

В одно время снарядов было мало. Ведь их надо доставить туда, выгрузить. Нужно подойти и вот сюда, допустим, выгрузить. Баржи подходят, солдаты вытаскивают ящики на берег, потом отсюда по сопкам растаскивают. Был у меня такой эпизод. Тогда был приказ Сталина: заснул на посту охраняемого объекта - расстрел. Мы таскали снаряды: пошли, выгрузили их, а каждый ящик по 70 килограмм, и его нужно донести. Я растер ногу, и мозоль стала нарывать. Я доложил, что у меня болит нога. А в это время старослужащие написали заявление: "Просим отправить на фронт, нечего нам сидеть, стрелять по самолетам из пушек, мы хотим бить немцев напрямую". Летом светло, солнце не заходит. Я сижу, и идет командир взвода. Подходит прямо ко мне: "Чего спишь?" Я говорю: "Товарищ командир, я же вижу, кто идет, - лейтенант, командир взвода. Если бы было ночное время, темно, я бы сказал: “Стой. Кто идет?”" - "Всё, вы спали на посту, идемте, я снимаю вас". Пошли. Там был комиссар майор, политработник в штабе. Лейтенант пошел, доложил. Я захожу: "Краснофлотец такой", - "Расскажите, кто у вас отец, кто мать", - "Мой отец с 1895 года, был ранен, перелом груди, сейчас находится на трудовом фронте. Мать всесоюзная стахановка, председатель колхоза. В 1937 году приезжала в Москву", - "Почему вы спали?" - "Я не спал. Может быть, солнце немножко пригрело, задремал. Но шел командир, я его видел, чего я буду кричать “Стой, кто идет?” Тут расстояние-то маленькое. Я вижу - лейтенант", - "Почему вы сидели, а не стояли?" - "Я вам покажу мою ногу". Мозоль нарывает, нога вся красная, опухла. "Идите". Вызывает командира взвода: "Вы знали, что у него нога в таком состоянии? Я вам приказываю, идите и окажите ему медицинскую помощь, срочно. Посмотрите, у него может быть гангрена ноги". А я все слышу! Тот отвечает: "У нас и так личного состава мало. Все ушли на фронт, не хотят сидеть в обороне. Всего 5 человек осталось". Так все обошлось. Потом не знаю, куда делся этот лейтенантик.

Потом нас сняли, дали нам "сорокапятки", - и передали нас в полк, в морскую пехоту. Началась подготовка к высадке десанта. Мы готовились. Закопались в снегу в палатки. Наломали карликовые березы, набросали. Снега много, было тепло. Я отлично выполнил задание на учениях, и приказом командования мне объявили благодарность. Выстроили и сказали: "Такие-то, такие, - выйдите из строя. Это отличники боевой подготовки". Я стрелял отлично.

В артдивизионе я был до октября 1944 года. Пришлось нам немца не пускать на Мурманск. То есть стрелять в друг друга из орудий. Они по нас, а мы по ним. "Долина смерти" по реке Титовке, - там был наш рубеж. Там как раз речушка протекала. И там лежали убитые немцы и наши, и взять нельзя было. Они по нас стреляют, а мы по ним. Как только освободили всех, запах отвратительный. Наши войска шли сюда, где Финляндия. Там разгромили немцев, подошли сюда. А корабли нашего Северного флота подошли, стали, открыли огонь. Вот Кольский полуостров, вот Полярная, и недалеко от Полярной прекрасная Губа Долгая. Кольской полуостров во какой! Сопок много. А где Титовка, там было столько всего! Даже так было: там же были у нас лагеря с заключенными. Комиссар пришел: "Товарищи, вы русский народ?" - "Русские", - "Воевать за Родину будем?" - "Будем. Давайте нам оружие и мы будем воевать". Конечно, за ними стояли заградительные отряды. Даже и наши стояли в заградительных отрядах. "Ни шагу назад!" Стояли насмерть! Вот так там было. Батареи стояли, мы стреляли по ним, они по нас. Разведка докладывает в такой-то полк, и дают координаты.

А.Д. - Вы сказали, что у Вас "сорокопятка" была?

- Да. Она тоже далеко стреляет, на 2 тысячи метров.

А.Д. - Получалось не прямой наводкой, а с закрытой позиции?

- Можно с закрытой позиции. Была панорама. Взвод разведки был, разведчики докладывали им по рации: "В такой-то квадрат, в таком-то месте находится огневая точка или подошли немецкие танки", - и мы открывали огонь. Там батарея не одна, а несколько батарей, - ураганным огнем.

А потом нас собрали - и в Мурманск. Там переодели и распредели кого куда. Я попал в бригаду торпедных катеров Северного флота. Это было уже весной 1944 г. Личного состава на катерах не хватало. Катера были под номерами, и мой был 355-й катер. Нас было 4 дивизиона: в каждом дивизионе 9 катеров. У нас был лейтенант высокий, худощавый, и боцман - такой пройдоха!

А.Д. - Сколько человек экипаж катера?

- Четыре артиллериста, боцман, торпедист. Боцман пятый. А всего было 9 человек: ещё радист-радиометрист на локаторе, и торпедист. Да, еще три моториста. Мотористам очень сложно было. Бензин Р-9 действовал на все: и на волосы, и на половые органы, его пары очень вредные для здоровья. Хотя и обыкновенный бензин тоже действует. Бензин был не наш, американский. Катера же были канадские: Хиггинсы, Васпера. Я был на Хиггинсе. Они одинаковые, чуть разница в том, что есть локатор. Правый и левый мотор у них стояли на таких стеллажах. В самой корме стояла 37-мм пушка: кассету заряжаешь и ведёшь огонь. Но у меня был крупнокалиберный пулемет: два спаренных пулемета у рубки стояли, за металлическим ограждением.

А.Д. - Расчет сколько человек?

- Я один сидел. Всего на баке было 2 пулеметчика. К пушке надо снаряды подтаскивать, тут рядом ящики со снарядами стоят, - а в этих двух башенках - по одному человеку.

А.Д. - Как Вас встретили в экипаже?

- На корабле не то, что в пехоте. Это сейчас разболтались! Ранее судимых на флоте не было. Как на подводных лодках, так и здесь. Но бывали и неприятности. Как-то между собой торпедники и подводники сцепились. Мы с командиром дивизиона (Заколюжный, капитан 3-го ранга, за операцию он был представлен к Герою Советского Союза) пришли в Ваенгу и вышли на берег, а там патруль. Там стояли подводники. Что-то там не поделили, понеслась драка. Всех переловили, - тут еще комендатура. Заколюжный плакал, что такое случилось!

А.Д. - В море часто выходили?

- Как команда с флота, появилась где-то подводная лодка, - выходим и начинаем утюжить глубинными бомбами.

А.Д. - Бомбы наши были?

- Да. И торпеды. Только сам корабль канадский. Это же сложно доставить! Ведь сколько потопили немцы этих английских и канадских кораблей. Они и сейчас в море, - не могут поднять.

А.Д. - Приходилось участвовать в атаках?

- Было такое. В Норвегии были наши разведчики. Докладывают в штаб флота, что идет караван. Англичане были дальше, но они тоже могли передавать, что готовится караван кораблей в Петсамо. И вот идет караван. Тут несколько бригад, отрядов: 4 отряда, и в каждом отряде по 3 дивизиона катеров, то есть по 9 катеров вышли. Один катер прошел, поставил завесу, два прошли. В Рыбачьем тоже была база, и там у нас были и торпеды, и крупнокалиберная батарея, и зенитные пушки. И штрафники там были: всех штрафников направляли туда, потому что оттуда не убежишь. Тут немцы, а кругом вода. Небольшой перешеек, и наши вот здесь проходили. Вот Рыбачий, его обходили, а тут был проход. В Рыбачьем у нас был опорный пункт, зарядили и пошли. А это же время немцы почти подошли. Наши сюда прошли, поставили дымовую завесу, встретили их вот отсюда, и давай бить торпедами. Мы поднимали нос (то есть бак), идём почти 40 узлов. Выпустили торпеды, потопили, - потом докладывают, "уничтожили транспорт". А немцы что? Они соорудили баржи, которые выглядят как транспортные корабли: на палубе такие настройки, труба. Идут на большой скорости: не идут, а почти летят. И вот потом, через некоторое время идёт уже "настоящий" транспорт… Вот такой эпизод был!

А.Д. - На сколько уходили в море?

- Надолго не уйдешь, часа на 2-3. Меньше суток, конечно: это туда и обратно. А сколько до Рыбачьего дойти, - минута, и ты там. 45 узлов! Кратковременные выходы были, особенно зимой, когда все обледенелое.

А.Д. - Как кормили?

- Хорошо. У нас даже был дополнительный паек. Выходишь в море, дается 50 грамм масла, 150 грамм окорока, хлеб и все остальное, 100 грамм водки или спирта и 100 грамм шоколада, как авиаторам.

А.Д. - Вы говорили, что боцман был жулик?

- Боевой такой, молодец. В отношении команды ничего плохого не делал. Все продукты получал, выдавал. Получили - и сразу на стол.

А.Д. - А в зенитной артиллерии как кормили?

- Там у нас свой повар был. На 30 человек готовил, продукты получал хорошее, всем хватало. Питание было нормальным. Хлеб, конечно, в пайках, - везде было очень строго. На весь день полкило, - этого достаточно.

А.Д. - Одежда какая была?

- Кожа на меху; зимой и брюки, и сапоги теплые. Все теплое. Кроме этого - канадки с капюшоном.

А.Д. - Вши были?

- На корабле не было. Когда бы было, ведь все стирали сами, никому не сдавали. И откуда они могут появиться? У каждого разные шкафчики, подвесные полки. После войны, когда я демобилизовался, у меня, как у баталера была отдельная маленькая каютка. Интендант вещевого склада, такой тип, очень придирался ко мне, хотел этой каютой завладеть. А он проворовался, стащил мундир с орденами и медалями. Его осудили на 7 лет.

А.Д. - Конфликты были на катере?

- Между собой нет, и вообще у нас была дружная команда. Какой может быть конфликт, из-за чего?

А.Д. - На берегу где жили?

- В бараках, с голой печкой. Вот там, когда я был в морской пехоте, были клопы. Потом их морили весной. Вышли, закрыли, насыпали химикаты. Через некоторое время все промыли, вытащили. Потом приезжала специальная команда для обработки одежды, прожарка. Все сдавали: одежду, постель, чтобы вшей не было. Там дезкамера была.

А.Д. - Когда были на катерах, где жили?

- На плавбазе. Были три большие плавбазы. Специальные нары были, подвесные полки.

А.Д. - По экипажам держались?

- Да. Все раздельно, по кубрикам.

А.Д. - Ваше звание?

- Старшина второй статьи.