Ильинков Николай Семёнович

О.К.: Представьтесь, пожалуйста, и расскажите о себе с самого начала.

Н.И.: Я, Ильинков Николай Семёнович, родился в Смоленской области, Монастырщинский район, деревня Туремск, в семье крестьян - бедняков. Мне не исполнилось и 2 лет, когда убили отца, и воспитывала меня одна мать. Я хорошо закончил 7 классов школы и хотел бы учиться дальше, но не позволило материальное состояние. В 1939 году я добровольно, по комсомольскому набору, пошёл в Армию.

Г.В.: Вы целенаправленно пошли в Авиацию, или выбор был случайным?

Н.И.: Нет, я хотел стать моряком – это точно. Но когда проходил мед. комиссию, мне не хватило то ли 700 граммов веса, то ли не хватило роста, теперь не помню. В моряки меня не взяли, но я как-то это пережил. Меня направили в общевойсковую Школу младших командиров. Там я был писарем и занимался комсомольской работой. А через 3 месяца эту Школу закончил, стал командиром отделения. Тут прилетает представитель из Омского авиационного училища, отбирает человек 5, и меня в том числе. Я прошёл комиссию, поступил и стал учиться.

Г.В.: А как выглядело это Училище?

Н.И.: Училище располагалось в красивом добротном старом кирпичном здании в г. Омске. У здания были ещё и пристройки. Когда Тимошенко стал наркомом обороны (Маршал Советсого Союза С. К. Тимошенко, нарком обороны СССР, май 1940 — июль 1941 – прим.), он проявлял большую заботу о физической подготовке бойцов Красной Армии, в том числе и курсантов. Нас здорово муштровали. Занимаясь строевой подготовкой, мы могли стоять целый час по стойке «смирно». Кто падал, из Училища уходили. Но я считаю, это правильно.

Г.В.: Сколько лет вы учились? Какая у вас была техника в качестве тренажёров и наглядных пособий? Поднимали ли вас в воздух в процессе обучения?

Н.И.: Мы должны были учиться 3 года. Но из-за Финской компании срок сократили, и нас выпустили через 1,5 года по укороченной программе. Изучали самолёты Р-5, мы на них начинали, и По-2 (У-2). Сначала была подготовка в классах. А на третьем курсе нас поднимали в воздух, вывозили, мы получали 24 часа налёта на Р-5.

Г.В.: Вы изучали только эти типы самолётов? А бомбардировщики?

Н.И.: В Училище были только эти самолёты. А бомбардировщики уже потом, непосредственно в полку, СБ и новый Пе-2. Но теоретически мы полностью прошли курс штурманской подготовки по своей специальности, изучали и бомбардировщики. Это нас вывозили на Р-5.

Г.В.: ТБ-3 изучали?

Н.И.: Нет. Он - такой громоздкий тяжёлый четырёхмоторный самолёт.

О.К.: А ДБ-3?

Н.И.: Это которые на Берлин летали? Нет, их не изучали... Училище я закончил, и мне при выпуске присвоили звание старшины.

О.К.: То есть Вы попали под известный приказ Тимошенко. Вот мне многие ветераны лётчики рассказывали, кто выпускался сержантами и старшинами, что их в частях селили в казармах. Выпускники училищ чувствовали себя почти офицерами, а их низводили до уровня рядовых. Это выливалось в пьянки, дебоши и прочие безобразия. Было ли у вас такое?

Н.И.: Всех, не прошедших срочную службу, даже офицеров, «загоняли» в казармы. Когда я после Училища попал в полк, меня тоже определили в казарму. Но ничего подобного у нас не было. Наш 10-й скоростной бомбардировочный полк, который сформировался на базе 2-й эскадрильи Р-5, базировался в таком месте, откуда пошла Авиация ещё царской Армии, в Гатчине. Нам внушали уважение к этому месту и к авиаторам, которые здесь были до нас. И мы чувствовали ответственность, поддерживали дисциплину.

Г.В.: А где вы жили в Гатчине, как выглядели казармы?

Н.И.: Это были обычные дома в городе.

О.К.: Скажите, а вам давали лётную практику? Вот, скажем, у штурманов Ил-4 была возможность научиться управлять самолётом. На Пе-2 это мало вероятно, но теоретически всё же возможно.

Н.И.: Поскольку мы переучивались уже в войну, нам этого не давали. Но с лётчиками мы пробовали самостоятельно… Управлять самолётом мы бы не могли, но могли помочь лётчику…

Г.В.: Мы это к чему, в бою могло случиться всякое. Смогли бы Вы довести и посадить самолёт на крайний случай?

Н.И.: Совсем самостоятельно - у нас такого не было. Но известны случаи… Было такое с лётчиком Захарченко Виктором Васильевичем, мы стояли в Польше. Они выполнили боевое задание, сбросили бомбы, но ему ногу и руку перебило, он самолётом управлять не мог. Это счастье, что у него штурман был такой, лётчик ему говорил и показывал, что делать, и штурман смог довести и посадить самолёт. Пусть не так хорошо, как лётчик, но они посадили самолёт, и спасли экипаж, и выполнили задание.

Чтобы штурман взял управление – это в исключительных случаях может быть. Но я бы один не смог.

Г.В.: Хочется спросить, какие были настроения у личного состава после Финской компании?

Н.И.: В полк я пришёл в 1940 году, когда Финская война уже закончилась. Это была очень трудная война. Стояла морозная погода, замерзали технические жидкости. Говорили, что снятые комбинезоны настолько замерзали, что их можно было поставить, и они стояли. Но тех. состав всё же справлялся.

Очень трудно было прорвать «Линию Маннергейма», почти невозможно было разбомбить. Но наш полк с заданиями справлялся благополучно. В Финскую компанию мы базировались на аэродром Левашово и оттуда работали.

Г.В.: Как тогда выглядело Левашово? Вы его помните?

Н.И.: Я там до войны был один раз. Это большое село и рядом аэродром.

О.К.: Вот Вы, молодой старшина, пришли в полк. Как Вас встретили?

Н.И.: В полк нас прибыло 7 молодых штурманов. Меня взяли в эскадрилью к Михайлову. Заместителем командира эскадрильи был Михаил Живолуп. С ГСС Живолупом Михаилом Андреевичем я сделал 94 вылета. Мы начали войну (ВОВ – прим.) не в составе Морской Авиации, а в ВВС, летали на СБ. А в 1943 году его назначили командиром «соседнего» 126-го полка. Потом он командовал дивизией.

Я окончил лётное училище по специальности «Штурман, начальник связи эскадрильи», был секретарём комсомольской организации. Вскоре меня назначили зам. командира эскадрильи по связи, поэтому я летал стрелком–радистом в экипаже зам. командира эскадрильи Живолупа. Под моим началом было 12 стрелков–радистов.

Штурманом я летал только тогда, когда больше не кем было штурмана заменить, заболел он, или что-то ещё. Но за всю войну это случалось не так часто, может, около 30 вылетов.

О.К.: А Вас это не беспокоило, что Вы, дипломированный штурман, и вдруг Вас сажают «задом – наперёд»?

Н.И.: Может быть, сначала. А потом уже мне дали подчинённых, с ними было много работы. Но я своих штурманских навыков не терял. Приходилось по команде ведущего и бомбить. Всего у меня 126 боевых вылетов, как стрелком–радистом, так и штурманом.

О.К.: Как Вы оцените данную в Училище штурманскую подготовку? Было ли её достаточно для начала службы в боевом полку?

Н.И.: Как Вам сказать… Сначала нас вывозили, смотрели, как справляемся, можно ли выпускать самостоятельно. Кому три полёта, кому пять, кому-то и семь полётов надо было, чтобы почувствовать уверенность. А потом самостоятельно определяли в экипаж.

Г.В.: Нравилось Вам летать, быть в воздухе, по-честному?

Н.И.: Раз я сам пошёл туда, по-честному, мне нравилось. Хотя и сбивали меня, и жгли меня, горел я, и ранен был, до сих пор 4 осколка в позвоночнике и поломанные рёбра.

Г.В.: Не боялись летать? Когда какая-нибудь зараза, какой-нибудь «мессер» догоняет?

Н.И.: Ничего я не боялся! Но иногда – да... Меня один догнал раз… В левое плечо. Мы как раз с Живолупом летим:

- Миша, двое нападают!

- Ну, давай, я вот в то облачко, - а там облачко было, - и они нас потеряют.

Наш самолёт в облако нырнул, и я потерял немецкий истребитель. А он нас не потерял и как шарахнул, по мне попало, в глазах потемнело. Миша кричит:

- Что случилось?!

- Да вот меня паразит царапнул.

- Как царапнул, признавайся?! – он мне кричит по самолётной связи.

- Да ничего…

Он передал на землю, что я ранен. Прилетели домой, сели. Подъехала санитарная машина. Но я ещё нормально себя чувствовал, хотя рука у меня «горела», как немец меня шарахнул. Навылет.

О.К.: Как Вам самолёт СБ? Что о нём скажете?

Н.И.: Это скоростной бомбардировщик, как будто хороший, но мало вооружён - одни пулемёты ШКАС. Хотя мы на этих самолётах работали с первого дня войны и до октября 1941 года. Скорость недостаточная, высота полёта – 1200 – 1300 метров на нём (Скорее всего это заданная высота при выполнении заданий, так как практический потолок СБ составлял 7800м, максимальная скорость - 450 км/час, но с учётом износа, характеристики ухудшались – прим.).

Нас должны бы прикрывать истребители, а их не было. Вот скажут, что нас на задание будут сопровождать истребители, подлетаем к их аэродрому, сделаем круг, иногда два взлетят на прикрытие – вот и всё. А мы же не можем дольше кружиться, ждать, пока они взлетят, мы должны быть над целью в расчётное время и бомбить.

Г.В.: В общем, летали без прикрытия.

Н.И.: Почти что. У нас не было истребителей. Не хватало их. Тогда были «чайки» и «ишаки» (истребители И-153 и И-16 – прим.). У них и скорость была почти, как у нас, 260 – 280 км/ час (Вероятно, обычная средняя скорость полёта в группе - прим. редкатора). Побили нас быстро. И к осени 1941-го года, к моменту переформирования (с сентября 1941 г. – прим.), в полку осталось только 7 самолётов…

(4 июля 1941 года экипаж командира эскадрильи (лётчик ком. эск. капитан Михайлов Леонид Васильевич, штурман капитан Левенец Гавриил Васильевич, стрелок - радист Шереметьев Иван Дмитриевич) в р-не деревни Рубеняты (15-20 км к ю-з г. Остров) совершил огненный таран танковой колонны противника. Это была первая потеря 10-го СБАП в ВОВ…

Ильинков состоял в экипаже ком. эск. Михайлова как зам. ком. эск. по связи. Но в тот день его включили в экипаж зам. ком. эск. Живолупа. Экипаж Михайлова совершил свой подвиг на их глазах.

По данным о боевых потерях 10-го СБАП за период 22.06-28.08-1941г. полк потерял 57 человек лётно-подъёмного состава, из них 33 человека только 6.07.1941г. в р-не г. Остров, атакуя танковые колонны на шоссе Резекне – Даугавпилс.

Всего за этот период 41-я БАД в боях потеряла 194 человека, из них: 201-й СБАП – 84 чел., 202-й СБАП – 20 чел., 205-й СБАП – 33 чел. (по сводкам о боевых потерях, 9554933 от 12.08.1941, 39, ЦАМО) - прим. редактора).

Но на этом типе самолётов я очень «хорошо» работал, и прыгал оттуда, и падал с Живолупом, он меня два раза вытаскивал, я был контужен.

О.К.: Какая была кабина стрелка на вашем СБ, круглая такая стрелковая турель МВ-3, или старая, где стрелок при стрельбе сдвигал панель и оказывался открытым?

Н.И.: У нас кабина была закрытая, с окошком, через него и стреляли... Когда по мне шарахнуло, фонарь разбился, хотя я в очках был, меня засыпало осколками пластмассы.

О.К.: Самолёты Ар-2 были в полку?

Н.И.: Нет, у нас были до сентября 1941 года только СБ.

Г.В.: Когда война началась, 22 июня, полк самолётами был укомплектован полностью?

Н.И.: Да, было 3 эскадрильи, и в каждой было по 12 самолётов. Полк был полностью укомплектован.

О.К.: Т.е. полк был 3-эскадрильного состава?

Н.И.: Сначала полк был 5-эскадрильный, пока стояли в Гатчине, и входил в состав смешанной авиадивизии. А когда война началась, дивизию расформировали, полки передали в другие дивизии, истребителей – отдельно, штурмовиков – отдельно… Из наших 5 эскадрилий сделали 2 полка, первый полк – наш 10-й СБАП из 3 эскадрилий, 1-й, 2-й и 3-й. А 4-ю и 5-ю эскадрилью передали в формируемый новый полк. Туда ещё добавили третью эскадрилью из другого полка и направили куда-то в Эстонию.

Г.В.: А номер второго, нового, полка не припомните?

Н.И.: По-моему, 202-й… 200 с чем-то…

Г.В.: Это вскоре после начала войны?

Н.И.: Сразу, в первые дни войны. Мы стояли на аэродроме Сиворицы.

О.К.: Сиверская, или Сиворицы?

Н.И.: Сиворицы! Наша эскадрилья стояла в Сиворицах (теперь аэродром малой авиации Никольское в 14,5 км к югу от Гатчины – прим.), а другие стояли в Сиверской. И там, и там.

О.К.: Как Вам запомнилось самое начало войны?

Н.И.: Когда объявили тревогу, техники подготовили самолёт, мы под самолётом ждали боевого вылета. Уже когда началась война, после выступления Молотова, нашему полку была поставлена задача (уж не знаю, из каких соображений) – нанести бомбардировочный удар по финскому аэродрому Миккеле (во время ВОВ в Миккеле располагалась ставка верховного главнокомандующего ВС Финляндии – прим.). Это было 24 июня. Разведка установила, что там большое количество самолётов, и они мешают действиям 35-й дивизии. Мы должны были ей помочь защищать наши границы, вылететь и эти самолёты уничтожить. Вот мы слетали, почухались, прилетели. Был даже воздушный бой. Финны взлетели, мы постреляли. Но никто даже не понял, что это начало войны.

О.К.: Т.е. вам по факту сообщили, но вы не поняли, что за война предстоит?

Н.И.: Да. А некоторые слетали:

- Ну, что ты видел?

- Ничего, - как на полигон летали.

Г.В.: Была ли до войны такая практика, чтобы ещё в мирное время каждому полку были определены цели, что бомбить в случае наступления часа «Х»? Как это впоследствии имело место, каждый полк знал свою цель, если что.

Н.И.: Нет. Каждый раз конкретное задание давалось через штаб округа на командный пункт командиру дивизии. Командир дивизии принимал решение в зависимости от задания, какой девятке его давать. В полку – три девятки, подготовка экипажей в них была разная. Хотя наш полк был исключительно дисциплинированный, подготовленный и имел боевой опыт войны с финнами.

Г.В.: Накануне войны было такое внутреннее ощущение, что Германия вот-вот на нас нападёт? Или ждали нападения от финнов?

Н.И.: А, с финнами всё закончилось, мы больше и не вспоминали о них. Началось с того, что гадали, кто победит, Англия или Германия. Начались дискуссии и шарахания. Одни говорят:

- Пусть лучше победит Англия.

- Англия не может воевать так, как Германия, - отвечали другие.

Никакого ощущения, что будет война, не было. Думали:

- Они начали войну, ну, и пусть там воюют между собой.

Г.В.: Насколько часто проводились учения и манёвры в течение года накануне войны?

Н.И.: Обязательно! Проводились по плану. Летали на полигон, бросали бомбы, стреляли по конусу...

Курсы переподготовки, г. Серпухов, 1944 г.

Г.В.: А буксировщики в полку свои были, или конусы таскала специальная буксировочная часть?

Н.И.: Свои таскали.

О.К.: Перед самой войной Сталин устроил большую «трёпку» своим наркомам за то, что не соблюдаются требования маскировки самолётов и аэродромов. В частности, самолёты СБ оставались «серебристыми», а должны быть окрашены в камуфляжные цвета. Давали ли вам команду перекрасить самолёты?

Примечание редактора: 15.05.1941 немецкий «Юнкерс-52» беспрепятственно пролетел от границы и совершил посадку на Центральном аэродроме в Москве. Последовал ряд санкций в отношении высокопоставленных начальников. После проверки состояния маскировки в лётных частях вышло Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 июня 1941 г. «О маскирующей окраске самолетов, взлетно-посадочных полос, палаток и аэродромных сооружений».

Н.И.: После этих событий нам поступило распоряжение самолёты маскировать. Это уже в самом начале войны.

Г.В.: То есть не перекрашивали, оставляли «серебристыми»?

Н.И.: Нет, не перекрашивали, маскировали в капонирах. Отрывали овальные капониры, а если не хватало капониров, самолёт хвостом загоняли в лес, а снаружи маскировали ветками. Самолёты оставались неокрашенными, за исключением командира полка. У него на носу была нарисована щука.

Г.В.: О!? Разрисованные самолёты были? Это была щука, или всё же акула?

Н.И.: Разрисовывали в основном истребители. У нас в полку такой самолёт был только у командира полка. (Полком командовал И.Я.Новиков – прим.) Такая красивая была щука, или акула, такая пасть, зубы нарисованы.

О.К.: Только пасть, или полностью акула?

Н.И.: Полностью акула. Очень красиво! И нам всем, конечно, очень хотелось такую же, но почему-то не разрешали. Якобы, если бы все самолёты были разрисованные, немцы издалека узнавали, кто летит. Так нам говорили. Но немцы всё равно знали всех наших командиров по фамилиям.

Г.В.: Всех знали?!

Н.И.: Знали. Вот мы на Кубани работали в 1944 году, взлетаем на задание, нас прикрывают… Тогда уже прикрывали, были новые истребители, скоростёнки другие, вооружение уже посильнее, маневренность… Нас сопровождали Покрышкин, Кожедуб, Прокушев, два брата Глинки «ББ» и «ДБ» (Позывные братьев Глинка – прим.)… Так вот мы поднимаемся в воздух, Глинки нас сопровождают, а немцы уже знали и кричали по радио:

- Ахтунг! Ахтунг! «ББ и ДБ» в воздухе! - своим же сообщают.

Г.В.: Бортовые номера на ваших самолётах какого цвета были?

Н.И.: Белые.

О.К.: Вернёмся в 1941-й год. Что, Вам кажется, тогда представляло наибольшую угрозу, авиация противника, их зенитки, или собственная недоученность?

Н.И.: Для бомбардировщиков на первом месте – истребители, а потом зенитки.

О.К.: Тем не менее, по опубликованным в 90-е годы данным, до 60% наших потерь связаны не с действиями вражеских ВВС и ПВО. Лётчики бились, гробились из-за недоученности.

Н.И.: Я в самом начале нашей беседы сказал, что в нашем полку была очень высокая подготовка. И даже когда приходило пополнение, это было дважды, в 1941-42, потом в 1943 году, они были подготовлены. В 1943 году нам дали полностью эскадрилью совсем молодых лётчиков, прямо из авиашколы, правда, у них командир был Пётр Цветков хорошо подготовлен, он из аэроклуба. Но командование полка сначала их эскадрилью всегда третьей ставило потому, что в полёте на задание истребители и зенитки в первую очередь работают по ведущим – это закон. Чтобы рассеять строй. А потом они уже работали нормально. Но у нас не было ни одного лётного происшествия, чтобы что-то произошло из-за недоученности лётного состава.

Г.В.: Из каких училищ к вам поступали молодые лётчики?

Н.И.: Первое пополнение мы получили в Казани. А где сформировали эту эскадрилью, которую потом получили, я не знаю.

О.К.: Когда вы работали на Балтике, приходилось бомбить «морские» цели, военно-морские базы, или корабли противника?

Н.И.: Сначала мы работали только по укреплённым пунктам, ДЗОТам и другим оборонительным укреплениям на Пе-2. А потом было у нас такое задание в апреле месяце 1945 года, летали мы несколько раз на Либаву.

Г.В.: Ой, эта несчастная Либава…

Н.И.: Вот тут было несколько вылетов. И как раз командира полка сбили 25 апреля 1945 года (И.М.Артемьев был сбит в р-не Пиллау – прим.). Штурман и радист погибли, а командир как-то чудом целым остался. Вылечили его неплохо, но к своим обязанностям командира полка он не вернулся. Жил в Москве, с нами общался (умер от болезни в 1947г. – прим.).

Г.В.: Вы сами на Либаву летали?

Н.И.: Я туда не летал… Знаете, Кёнигсберг и Пиллау? Вот эти порты мы тоже бомбили. Самое основное – штурм и взятие Кёнигсберга. Там такие укрепления страшные, до сих пор стоят, хотя их бомбили. Бомбы 250 кг бросали и «пятисотки», попортили кое-чего, но не разбили.

О.К.: Некоторые ветераны из лётного состава имели претензии, что командир полка, штурман полка, замполит полка практически не летали. Вот в связи с катастрофой экипажа вашего командира вопрос, у вас летали?

Н.И.: Зам. командира полка по политической части не летал. Он не из лётного состава. А сам командир полка летал постоянно.

О.К.: Какими группами ходили на боевые задания?

Н.И.: В зависимости от цели. Обычно «девяткой», а в 1944 году были задания, ходили бомбить всем полком.

Г.В.: А всей дивизией бомбили?

Н.И.: Нет. Иногда были задания бомбить одновременно, но каждому полку давали разные цели. Вот 14 сентября 1944 года, когда началось наступление по освобождению Советской Прибалтики и города Риги, нашему полку дали задание – уничтожить на аэродроме в Риге скопление немецких самолётов разных типов до 200 штук. Немецкие истребители мешали продвижению наших войск. Вот их надо было уничтожить.

Нам сначала досталось более лёгкое задание – разбомбить переправу в 60 км от Риги. Первый полёт был с утра, всё нормально, пошли отдыхать. Вдруг командир вызывает, всех строит, ставит задачу и говорит прямо - нам предстоит такой полёт, что из него многие могут не вернуться. Кто себя чувствует слабовато, мол, выйти из строя. Так нам командир ставил задачу перед бомбардировкой того аэродрома.

Никто не вышел. А у одного штурмана отец был при смерти, и была телеграмма, его командир полка отпустил, но он не уехал. Если бы он уехал, то экипаж остался бы неукомплектованным. Лётчик его попросил остаться, и он согласился, не уехал.

Нас вылетело на задание три «девятки». И полком мы бомбили этот аэродром. Задачу поставили так:

- 1-й «девятке» - вывести из строя взлётно-посадочную полосу;

- 2-й «девятке» - разбомбить самолёты на стоянках;

- 3-й «девятке» - уничтожить склады горюче-смазочных материалов.

Страшно было. Погода ясная, солнечная, ни одного облачка. Высота полёта - 4000м, а бомбить заходили с высоты 3800м. Там была «каша»… Прямо трудно мне сейчас это рассказывать… Там была такая «каша»…

Наш полк сопровождали 26 истребителей, звено «Аэрокобр» было даже (в это время уже были «Аэрокобры»). Километров за 100 при подходе к цели, нас уже встречали истребители противника. А заходили мы с моря, чтобы поменьше попадать под зенитки. Но корабельных зенитных установок было достаточно и там.

А у них такая тактика, сначала встречают первую группу истребители, летают, шуруют, потом они уходят в сторону, и группу встречают зенитки, наверное, до 400 разрывов. Такие шапки разрывов, мы их немножко видели из кабины.

Николай Семёнович слева

О.К.: Как у вас было принято маневрировать, на зенитку, или от зенитки?

Н.И.: Как мы можем маневрировать, если мы должны держать курс?! Немножко по высоте. Взять 50 метров, уже не так эффективно будет, не попадёт. От зениток уходили, рассредоточиваясь. Как истребители нападают, мы собираемся в строй, чтобы дать по ним массированный огонь.

Г.В.: Насколько велика была точность бомбометания с высоты 3800м?

Н.И.: Мы хорошо тогда отбомбились, фотоснимок подтвердил.

Г.В.: Сами делали фотоконтроль?

Н.И.: Сами. У нас в полку было 2 фотоаппарата, у ведущего и у заместителя командира. А если не сфотографируешь, нам боевой вылет не засчитывали. Снимок подтвердил, что мы тогда уничтожили 29 самолётов на аэродроме. А в воздушных боях мы сбили 5 самолётов. А сами потеряли 11 экипажей... И это только в нашем полку. Из этих экипажей вернулось не больше 11 человек, а 27 похоронили… В Риге.

О.К.: Принято считать, что авиацию противника лучше всего «давить» на аэродромах. Но за исключением редких случаев, таких, как с нашими аэродромами произошло в первые дни войны, эти операции не так уж и эффективны. Ну, уничтожат 5 – 10, ну, 15 самолётов. Но основная часть авиации на аэродроме стоит замаскированная и никак не страдает, летчики остаются в живых. А нападающая сторона несёт большие потери.

Насколько эффективны, по Вашему мнению, налёты на аэродромы? И насколько целесообразны потери наших экипажей при уничтожении на вражеских аэродромах техники без экипажей?

Н.И.: Налёты на аэродромы делали в исключительных случаях. Вот трижды совершали налёт на аэродром Каменка (возможно, оговорка – прим.) под Ленинградом, а эффекта…

О.К.: Ноль? Нет, есть примеры, как налёт японцев на Перл-Харбор. Но они единичны.

Н.И.: Эффект есть, немцы на какое-то время приходят в замешательство. Но… Мало. Вот если бомбить ДЗОТы, или подобные укрепления, там эффект больше.

Г.В.: Подавить аэродром – это тактическая задача. Здесь главное – вывести его на время из строя, чтобы не дать противнику задействовать авиацию при проведении какой-то своей операции.

Н.И.: Задачи по уничтожению авиации на аэродромах ставились командованием фронтов при большом скоплении противника на этих аэродромах. Для этого разрабатывалась специальная программа. Мы в таких операциях почти не участвовали.

Г.В.: То есть, получается, что ваш полк занимался больше выполнением задач фронтовой авиации?

Н.И.: Да. И занимались разведкой. Наш экипаж на разведку сделал 26 вылетов.

Г.В.: В чьих интересах вы делали разведку, в интересах полка, дивизии?

Н.И.: В интересах командования фронтом, или командования дивизией.

О.К.: Всё-таки опять про 1941 год. Примерно в процентах, на какие задания совершали вылеты?

Н.И.: Мы бомбили в день по 2 вылета, танки бомбили, колонны... В основном, колонны. Враг двигался, почти не встречая сопротивления. Мы защищали Ленинград.

О.К.: Чем бомбили?

Н.И.: В основном, «сотками» (авиационные бомбы по 100 кг - прим.).

О.К.: А почему именно «сотками»? Танкам и бронетехнике урон от них минимальный, только при прямом попадании. А пехоте больший урон был бы нанесён осколочными бомбами.

Н.И.: Если надо было по пехоте, мы насыпали 10-килограммовые бомбочки в такие коробки по 100 кг и бомбили по переднему краю. Это уничтожение живой силы. Если нужно бомбить укрепления, их «сотки» не берут, мы на СБ вешали 2 бомбы по 250 кг. Этими бомбами мы достигали цели.

О.К.: Насколько точно хорошо подготовленный экипаж мог отработать по подобной цели?

Н.И.: Про себя я не скажу, а у нас в полку были 2 штурмана, они были «снайпера». У них промаха никогда не было. Это Кострыкин и Супрун Гриша, такие были. У них получалось исключительно. Вот тренировочные полёты были, конечно, все стараются показать себя, но у некоторых не получалось, а у них всегда получалось.

О.К.: С ампулами КС летали? (Ампулы с горючей жидкостью для создания очагов пожаров – прим.)

Н.И.: Нет, мы их не использовали.

Г.В.: С каких высот живую силу бомбили?

Н.И.: 1000-1200м - только, а иначе не засчитают боевой вылет. Почему-то такие были дурные приказы, так считалось, что с бОльших высот не попадёшь. Ерунда это! Хорошо натренированный экипаж отработает с той высоты, с которой ему удобнее.

О.К.: По тому времени за такое количество вылетов полагался, минимум, орден «Красная звезда».

Н.И.: Вообще-то нам платили деньги и награждали, как положено. Я не знаю уж, так мне посчастливилось, или… 4 июля 1941 года наш командир эскадрильи совершил таран, как Гастелло. Мы с Живолупом были его заместителями, и в тот день я сбил свой первый самолёт противника из ШКАСа.

О.К.: Он сам нарвался?

Н.И.: Я был в 1-м звене. А он идёт в атаку вот так, потом из неё выходит. И надо ловить момент, когда он брюхо подставит. Так я его и сбил.

В июле месяце 1941 года, где-то 28 июля, при выполнении задания нас не прикрывали, только 2 истребителя там полетали с нами… И вот напали на нас 5 немецких истребителей и «почесали» нас, а нас 3 звена – «девятка». Одного нашего сбили, второго… Строй расшатался. Как-то получилось, нас осталось трое. И 4 истребителя стали на нас нападать. Я одного подбил. Потом их истребитель сбил нашего одного и пошёл на посадку. И когда он уходил, я его и сбил, второго. (Большие потери полк понёс в боях 14 и 25.07.1941г. в р-не д. Большой Сабск Волосовского р-на Лен. обл. – прим.)

В этом бою я с самолёта СБ, бомбардировщика, сбил 2 фашистских самолёта. Это было написано в газете «Ленинградская правда» 13 или 15 августа, что Ильинков сбил 2 самолёта в одном бою. Также в газете «Родина» и в газете «Страж Балтики». Найдите эту газету «Ленинградская правда» за 13 августа 1941 года.

Г.В.: В каком месте примерно произошёл этот бой?

Н.И.: Где-то в районе Тосно–Мга, я уже точно не помню. Вот газету «Ленинградская правда» найдите. Она у меня была, но потом куда-то делась. Я у них в редакции просил, они мне прислали. И «Страж Балтики» поднимите, но там число я не помню.

А когда уже мы переучились на самолёт Пе-2, прибыли из Казани на Волховский фронт, такой аэродром Каменка... У меня есть перечень всех аэродромов, там всё расписано, где и когда мы садились, но я с собой не взял... Ну, и вот 4 февраля 1942 года звену дают задание уничтожить какой-то населённый пункт. Полетел хороший опытный командир звена, лётчик Миша Ратников с экипажем. А штурман моложе был, и стрелок – радист Ваня такой, друг мой. Ну, они полетели… И сейчас «летают»… Так и не нашли мы их. (Ст.лейт. М.И. Ратников погиб 3.02.1942г., ЦАМО – прим.)

7 февраля уже «девяткой» летим. Я в воздушном бою с самолёта Пе-2 пулемётом «Березина» с нижнего люка сбил фашистский самолёт, первый в полку. У меня есть альбом, там комсомольцы написали: «Ильинков открыл счёт на данном типе самолёта». После этого наш экипаж был представлен, но «Звёздочек» нам не дали. Наградили орденом Ленина. Так я получил самую первую награду в Великой Отечественной войне - орден Ленина. Такого больше не найдёте, чтобы в одном бою стрелок с бомбардировщика сбил 2 фашистских самолёта.

О.К.: Как подтверждали сбитие?

Н.И.: Наземные службы. Вот когда я сбил фашистского стервятника у станции Мга, а там стояла эскадрилья асов немцев, и я одного сбил... Но и наш самолёт тогда подбили... Немец спустился на парашюте, остался жив, его привели в землянку и допросили, он что-то рассказывал. Нас привели в эту землянку, а я был ранен, он так посмотрел и спрашивает:

- Кто меня сбил?!

- А вот этот мальчик, - ему показывают на меня, 22 года мне было.

- Гут! Гут! - он подошёл ко мне и похлопал по плечу.

О.К.: За всё время войны, сколько раз Вас сбивали?

Н.И.: Во время войны я 4 раза выбрасывался с парашютом. Один раз зацепился за пулемёт, долго летел, привязанный к самолёту, чуть не сгорел, но как-то отцепился. Второй раз прыгнул, лечу в воздухе «солдатиком», а парашют не раскрыл. Потом дёрнул, он раскрылся, я остался жив. Третий раз прыгнул, всё нормально. Но тут – 2 истребителя, и у меня в куполе 32 пробоины. К счастью, купол не загорелся.

Г.В.: А экипаж?

Н.И.: Весь экипаж выбрасывался… 11 раз я «падал» вместе с Живолупом на подбитом горящем самолёте. Садились на брюхо, Живолуп два раза меня вытаскивал, я был контужен. Ранен я был трижды, два раза тяжело, один легко. У меня травмирован позвоночник, 4 осколка во мне сидят.

О.К.: Насколько живучи были самолёты, на которых Вы летали? Какой при одинаковых повреждениях держался в воздухе дольше?

Н.И.: Трудно сказать. Это зависело от повреждений. Если попадут в бак, то получается такой шлейф бензина, он может загореться. Это опасно, и надо немедленно садиться. Если повреждение мотора, или другие какие повреждения, то попробуешь, работает, хорошо. Но, главное, перетянуть за линию фронта. Если не перетянешь, как Михайлов, как Николаев (у них не было возможности), тогда командиры договаривались с экипажем и направляли самолёт в колонну техники, танков или живой силы. Михайлов сюда падал (район г. Остров – прим.), а Николаев на шоссе Рига-Елгава.

О.К.: Старались и до аэродрома тянуть, чтобы посадить и сберечь машину? Или главное было спастись самим, а «железа» ещё наклепают?

Н.И.: Задача была – перетянуть через линию фронта, а там, как позволит обстановка. Если возможно, будешь тянуть до аэродрома. А если нет, подыщешь площадку и сядешь на фюзеляж.

Сталинградский фронт, 1943 год

Г.В.: Расскажите про своего командира Михаила Андреевича Живолупа. Что он был за человек?

Н.И.: Это был мой «отец», он был старше меня и, как сына, опекал. Мне он говорил – «мой спаситель». Живолуп ещё в Финскую воевал, был высоко грамотный человек, добрый, человечный, самое основное, никогда никого не оставлял в беде. Он личный состав воспитывал, прививал им хорошие добрые качества, передавал свой опыт. У нас в экипажах было так принято: сели в самолёт, стали все «как один». Что бы ни случилось, все должны друг другу помочь, беречь, вытащить.

Г.В.: После войны отношения поддерживали?

Н.И.: Обязательно! 4 раза я в Риге организовывал встречи. Приезжали со всех городов Советского Союза, 147 человек. Живолуп всегда был у меня в гостях. Хотя он потом был командиром другого полка (126-го Гв.БАП – прим.), я его всегда приглашал. Он мне что-то подсказывал, советовал.

Г.В.: Вы помните свой последний боевой вылет с Живолупом?

Н.И.: Все «такие» вылеты, что… Падали мы, он вытаскивает… Вот горел штурман Василий Богатырёв, выпрыгнул, попал в воду, нахлебался… Мы его вытащили... А там на берегу слепни, его кусают, он же битый, весь в крови. Живолуп мне говорит:

- Ты его береги, - и пошёл искать машину. Я свой пистолет отдал штурману, сам полез на дерево, осмотрел местность, увидел недалеко деревню. Но Живолуп пошёл в другую сторону, и он долго шёл, но всё-таки потом нашёл машину, приехали, нас забрали. А пока он шёл, нас уже нашли люди из той деревни и нам помогли. Завели в дом, обтёрли кровь, а штурман «плохой» был уже. Потом приехала машина, нас повезли… Вот что выделить, если я с Живолупом сделал 94 вылета, и все такие запоминающиеся?!

Г.В.: Как для Вас война закончилась?

Н.И.: Войну полк закончил в Прибалтике, аэродром Гаргждай* в Литве. Отсюда наш полк ещё пересадили под Лиепаю примерно на месяц… И как раз в апреле 1945г. нашего командира там сбили, нас постигла такая беда.

Примечание редактора: Гаргждай - теперь аэродром малой авиации в 5 км к востоку от Клайпеды, 55°42'38"N 21°14'39"E

http://wikimapia.org/#lang=ru&lat=55.711422&lon=21.243353&z=16&m=b&search=Гаргждай

И потом ещё хуже. 8 мая 1945 года где-то нашли укреплённый пункт, там немцы окопались и не давали пройти нашим. Туда отправили наше звено… Там оно и осталось… Их потом нашли и похоронили, все три экипажа…

Победу мы встретили в Гаргждае. Мы ничего не знали, и вдруг в 4 часа началась пальба из ракетниц, из пистолетов, трескотня! Вот так мы встретили День Победы.

А потом я участвовал в Параде Победы 1945 года и нёс наше Знамя по Красной площади. А потом нас приглашали на приём к Сталину.

Г.В.: Расскажите, как из своего 124-го гвардейского бомбардировочного полка Вы попали в 51-й минно-торпедный.

Н.И.: Уже после войны меня списали с лётной работы из-за язвы желудка. Это, наверно, в 1949 году. Пришлось менять службу, а место нашлось в 51-м полку.

Г.В.: Вы переживали сильно?

Н.И.: Очень. Я не хотел из своего полка уходить.

Г.В.: 124-й полк тоже передали в ВМФ. Как быстро его переодели в чёрную форму?

Н.И.: Быстро, наверное, за 3 месяца.

Г.В.: Какие были сложности в полку из-за перехода?

Н.И.: У лётного состава с пилотированием никаких сложностей не было. Были сложности из-за торпед, как бросать торпеды.

Г.В.: А на каких самолётах?

Н.И.: На Пе-2 мы пробовали. (Пе-2 не способен нести торпеды, хотя, не исключено, что опыты проводились. Однако 124-й полк в 1950г. перевооружился на самолёты Ту-2, оборудованные торпедными мостами, скорее всего, речь о них – прим.)

Г.В.: Пробовали бросать торпеды на Пе-2, как их переоборудовали?

Н.И.: Да. Такие специальные балки приделывали под фюзеляжем… А в 51-м полку я 2 года отслужил начальником отдела кадров, меня назначили, хотя я не хотел. Потом обратно перешёл в свой полк. Так что я как начал службу, так и закончил её в своём полку. Был начальником связи эскадрильи, а затем меня ещё выбрали секретарём партийной организации.

О.К.: Во время войны в чём заключалась политработа, и насколько она была нужна?

Н.И.: До 1942 года во всех частях были «нелетающие» замполиты. В лётных частях были заместители по политической части, секретари партбюро, секретари парткомиссий и секретари парторганизаций эскадрилий. В 1942 году упразднили это, и ввели обязательное требование, чтобы зам. командира эскадрильи по политчасти был лётчик, или штурман и обязательно летал. И тогда же освобождённых парторгов, комсоргов - всех убрали.

О.К.: Вы считаете, это правильно?

Н.И.: Правильно, или нет, но люди были нужны, некому летать было. А не летавших направляли в другие части.

О.К.: Один ветеран мне говорил:

- Как меня может учить политработник, который не летает? Я – нормальный командир. Мне контролирующий политработник не нужен. Я беспартийный воевал в 1941-42 г.г., и партийный воевал в 1943-44 г.г. одинаково.

Н.И.: Так говорили истребители и штурмовики. Бомбардировщики бы этого не сказали, наверняка.

О.К.: Это был штурмовик.

Н.И.: Хотим мы, или не хотим, но среди лётчиков, штурманов, радистов, инженерно-технического состава есть разные люди. И чтобы поддерживать нормальную дисциплину, нужен в полку замполит обязательно. Хотели мы этого, или не хотели, но это было нужно, чтобы доводить определённую информацию до личного состава полка. Это укрепляло дисциплину, улучшало боевую подготовку. Истребители – это другое дело, у них «вольная охота». У них командир эскадрильи, штурман эскадрильи, остальные – «вольные охотники».

О.К.: Скажите, а не обидно было, что бомбардировщиков награждали меньше, чем истребителей, хотя их помощь для наземных частей была более значима?

Н.И.: Для наземных частей важнее всего были штурмовики. Это «летающие танки». Они летали на низких высотах, могли бросать бомбы, обстреливать из пушек, уничтожать живую силу. А истребительная авиация должна взлететь, кого-то отпугнуть, но основная их задача – сопровождать бомбардировщиков.

Г.В.: А использовали истребителей в начале войны не по назначению как лёгкие штурмовики, почему почти всех и угробили. Вреда противнику никакого, а гибли «пачками». В то же время ударная авиация летала без прикрытия.

Н.И.: Какие из них штурмовики?! Мы летали без прикрытия, а если бы истребители были, хотя бы отвлекали противника, нам было бы спокойнее.

В войну был издан указ, регламентирующий критерии, по которым представляли к званию Герой Советского Союза. Бомбардировщикам звание получить было сложнее. На наш экипаж писали представление. Но нас 3 человека, кому присваивать звание, командиру, штурману, или стрелку-радисту? А стрелок сбил к тому времени 4 самолёта врага, из них 2 в одном бою. Вот и наградили весь экипаж орденами Ленина.

О.К.: Много у вас героев было?

Н.И.: У нас в полку было только 4 героя и один кавалер трёх степеней. В женском полку (125-й ПБАП – прим.) было 12 героев, я их всех знаю.

На 25-летие Дня Победы я участвовал в организации встречи ветеранов нашего полка, разыскивал однополчан по всей Стране. Мы собрались в Москве впервые после войны, наш 124-й Гвардейский бомбардировочный полк и 125-й Гвардейский женский бомбардировочный полк, входившие в 4-ю бомбардировочную дивизию. После этого стали встречаться регулярно, организовали советы ветеранов.

В 4-ю БАД входили 3 полка, 124-й, 125-й и 126-й на самолётах Пе-2. И мы с октября или ноября месяца 1942 года постоянно работали вместе. Наш полк находился в Казани и получал пополнение, потом нас посадили в Киржаче, оттуда направили в Камышин, где мы только переночевали, так в ноябре мы перебазировались под Сталинград на аэродром в совхозе Сталинградский.

В то же время был сформирован женский бомбардировочный полк Марины Расковой и укомплектован личным составом. Девчата летали очень неплохо, но пороха не нюхали, и мы их начали обучать. Обычно на задания мы летали девятками самолётов (3 звена по 3 самолёта), и в каждое звено включали по одному женскому экипажу, так натаскивали. Потом к себе в девятку включали одно целиком женское звено. Постепенно их обучили, и они стали летать с нами вместе на боевые задания. Но всё-таки им задачи ставили полегче. Так вместе и пролетали всю войну.

Г.В.: Когда этот женский полк вывели из состава дивизии?

Н.И.: Когда закончилась война, и мы уже сидели в Паневежисе, их полк расформировывали. Но два женских экипажа согласились служить дальше, и они перешли в наш 124-й полк. Это экипажи Антонины Скобликовой и Тамары Русаковой. Тамара была очень скромная дама, с мужиками вообще не общалась, Боже, избавь. Но я был комсоргом полка, и со мной она разговаривала. А я всю войну был не освобождённым комсоргом, сначала – эскадрильи, а потом полка.

Русаковых три сестры: капитан Тамара Ивановна Русакова - бомбардировщица, полковник Александра Русакова – инженер радиотехнической службы, полковник Нина Русакова – лётчик – испытатель.

Г.В.: Когда девушки, Антонина Скобликова и Тамара Русакова, перешли к вам в полк, экипажи у них были женские?

Н.И.: Нет. Девочки из их экипажей не захотели переходить к нам. И эти лётчицы в нашем полку летали с мужиками. А весь остальной женский полк разошёлся, кто в ГВФ, кто в малую авиацию, кто по домам.

Г.В.: И долго девушки с вами летали?

Н.И.: Не долго. Полк базировался в Калининграде. Они уже хорошо отработали торпедометание. Но как-то экипаж Тамары Русаковой полетел на учебное торпедометание, отцепили торпеду и сами упали… По сей день их так и не нашли. (Экипаж погиб 22.03.1952г. – прим.)

А Тоня Скобликова ушла, кажется, когда полк перешёл в ВМФ в минно-торпедную авиацию. Она уехала на место жительства в Кисловодск. Я бывал у неё в гостях, она жила хорошо.

О.К.: В настоящее время Вы с кем-то ещё из вашей дивизии общаетесь?

Н.И.: Это раньше по 147 человек собиралось. Тогда нам помогал райком партии, оказывали материальную помощь, предоставляли на время встречи общежитие, давали автобус, бесплатно кормили. И мы ездили на места боёв, 4 дня проводили эту встречу. Совет ветеранов был в Москве, а в Риге у нас был комитет из 7 человек. Я был заместителем председателя этого комитета и вёл всю эту работу.

А сейчас тех, с кем бы можно было поддерживать связь, никого нет. Я так надеюсь, ищу, но что-то никто не откликается. Есть ветеран в Николаеве, но он «молодой», сейчас он полковник, юрист, а был штурман. Женат на девушке из полка М. Расковой.

Г.В.: Давайте запишем на камеру Ваше обращение. Вдруг кто-то из ветеранов дивизии откликнется?

Н.И.: Я, Ильинков Николай Семёнович. Рад встретиться с людьми, которые интересуются ветеранами Великой Отечественной войны. На сегодняшний день уже настоящих ветеранов, которые служили с первого и до последнего дня войны, с 22 июня 1941 года до 9 мая 1945 года, не отыскать. Если кто где и появится, так это уже пополнение 1943-44 г.г., 1926-27 г.г. рождения. Других не найти. Все уже в преклонном возрасте. А если и остались живые, они уже не в состоянии вести общественную работу. За ними нужно ухаживать.

Но всё-таки я хочу сказать, может быть, где-то ещё остались ветераны нашего 124-го гвардейского авиационного бомбардировочного полка и нашей 4-й гвардейской бомбардировочной дивизии. Хочу пожелать им доброго здоровья, счастья, благополучия! И если кто-то может, прошу откликнуться на мою просьбу. Мой адрес: Рига…

Желаю однополчанам хранить нашу боевую дружбу, передавать свой богатый опыт молодёжи и воспитывать нашу молодёжь. Наша молодёжь и не знает, что была война, кто начинал войну, не знает, и кто закончил её, тоже не знает. Это нам, ветеранам, надо рассказать, общаться с молодёжью, давать им напутствие, чтобы они могли принять эстафету от ветеранов Великой Отечественной войны.

В 1949 году наша дивизия, в том числе наш полк, были переданы в КБФ, Краснознамённый Балтийский флот. И мы работали в Морской Авиации до 1961 года. Было интересно! Приступили к торпедированию. И этим морским лётчикам, морским друзьям своим я передаю большой привет, желаю им счастья и благополучия! Если кто-то захочет, пусть со мной общается. Будем дружить, вспоминать, делиться своим боевым опытом и строить планы на будущее, воспитывать нашу молодёжь. Большой – большой привет морякам гвардейцам! Мы все были Гвардия!