Мабо Михаил Яковлевич

Родился я в Таганроге. Когда мне было 5 лет, семья переехала в Орджоникидзе (Владикавказ). Я сирота: отец ушел из семьи, когда я был грудничком, а мать у меня была чекисткой и погибла в 1935 году на станции Ртищиво в крушении поезда, будучи в командировке. Я рос у бабушки.

- Как жилось перед войной? Было ощущение, что война начнется?

- Со мной на эту тему разговор несколько другой... В 1941 году мне было 13 лет. Мы тогда не были такими взрослыми, как сейчас наши ровесники. Повзрослели во время войны. И жили мы в совершенно другом изменении. Я не хочу сказать, что вода была мокрее, такая же была вода. Но мы чуть-чуть были другими. Нам не с чем было сравнивать, мы жили в закрытом государстве со своей идеологией. Сейчас мне есть с чем сравнивать, и я считаю, что мы жили с правильной идеологией. У меня 4 внука и 6 правнуков, с ними мы разговариваем на разных языках. Мы тогда интересно жили. В 1942 году я пришел во Дворец пионеров и записался в художественную студию. Я учился, рисовал, - все это бесплатно, на все это было время! Многим другим интересным занимались. Опять вот сравниваю с сегодняшним днем...

- Как для вас началась война?

В 1941-м году я оказался в Киеве у дядьки, на каникулах. Он работал старшим консультантом по оборонным делам Украины. Там я войну и встретил.

В ту ночь его вызвали. Во дворе стали поднимать аэростат. Но киевлян к этому приучили за месяц с лишним: каждую ночь в Киеве были тревоги, всем выдали светозащитные полотнища на окна. Так что всерьёз этот день у нас во дворе не приняли. А дядька позвонил, сказал: война! Я вышел во двор, рассказал, а на меня как зашикали: какая может быть война?

Жили мы в самом центре: вот Совнарком, Днепровский мост, Арсенал и штаб Киевского военного округа. Этот район как раз и бомбили, зажигалки сбрасывали на крыши. Бомбили с периодичностью в 2 часа. Я уже был в том возрасте, когда нас, мальчишек, в бомбоубежища не пускали.

Это была встреча с войной - 22 июня. Потом уже я вернулся к себе в Орджоникидзе. В 1942-м году немцы подошли вплотную к Орджоникидзе, и мы эвакуировались в Тбилиси, где дальше и протекала вся моя жизнь. Я прекрасно владел грузинским языком. Это сейчас я его абсолютно забыл, потому что уехал из Тбилиси в 1947 году.

- Повоевать вам не пришлось?

- В 1942 году мне было 14 лет. Мы втроём с ребятами сговорились, вступили в комсомол и рванули на фронт. А путь лежал через Баку. И там мы попали на такую землечерпалку, "Родина" называлась, - там и обосновались на жилье. А потом нам сказали, что можно устроиться на танкер и плавать на нем. Вот мы и перебрались на танкер "Жданов". Нас там оказалось 96 человек: 90 ребят и 6 девчонок. Команда стала думать, что с нами делать.

- Танкер числился в действующей армии?

- Да. Вся Каспийская флотилия была в действующей армии, война же шла. Но в 1960 году, уже через 15 лет после окончания войны, кто-то задним числом в Министерстве обороне со 2 февраля 1943 года вывел всю Каспийскую флотилию из действующей армии. И мне сказали: никакой я не ветеран. Так я оказался в ветеранах военной службы, но не в ветеранах Великой Отечественной войны.

- Откуда известно, что в 1960 году?

- В военкомате сказали. Если бы я к ним обратился в 1959 году, я был бы ветеран. А так, Паулюса пленили 2 февраля, и война под Сталинградом закончилась. А у меня запись - 3 февраля... Как тогда документы оформляли?! Черт его знает. Мне это прислали из архива.

С февраля по апрель я был на "Жданове". Нас расписали, кого в машинное отделение, кого матросом... Я попал в артиллерийский расчет подносчиком зенитных снарядов. Сейчас такое представить невозможно, фантастика просто! Я был болезненным мальчишкой, а оказался на этом корабле, и в этой ипостаси. Корабль этот был по тем временам громадным: 10 000 тонн водоизмещения. Огромный танкер! Мы состояли в каспийской флотилии, возили горюче-смазочные материалы защитникам Сталинграда. Шли на Астраханский рейд, отстреливались от налетов, когда за нами охотились, прятались в порту Шевченко.

Мы ходили по Каспию, а на астраханском рейде нас ждали баржи. Мы приходили, сливали всё топливо и уходили снова в Баку, а они уже везли по Волге...

Я, конечно, был еще мальчишкой. Как жил экипаж, я не знаю.

- Чем кормили?

- Кормили нормально. Никакой нужды не было. Ребята-артиллеристы ко мне относились по-отцовски. Те же обоймы со снарядами... Для меня это была неподъемная вещь, но я был к ним приписан.

Каспий имеет свою особенность: это очень серьезное море-озеро, оно маленькое и не имеет упорядоченного движения волны, там нет килевой или бортовой качки. Это сплошной хаос. На этом море проходили практику все капитаны. Как меня не смыло ночью с палубы, я не знаю, какой-то ангел меня хранил.

Так продолжалось в январе, феврале 1943 года, а в апреле, с пленением 6-й армии Паулюса, вся нагрузка со Сталинградского фронта спала, и нас списали на берег. Нас собирались отправить на астраханские ремонтные заводы: со дна поднимали потопленные баржи, которые надо было ремонтировать. С этим я уже не согласился. И мы втроём сбежали оттуда обратно.

Вообще сбежали потом все. Всех списали на берег, и все смылись. На ремонт барж никто не пошел. Остались одни девчонки, их экипаж пригрел. Уже будучи курсантом в спецшколе, в 10-м классе, иду в форме по Плехановскому проспекту. Навстречу идут два морских лейтенанта, девушки. Я думаю: буду я им еще честь отдавать! А они мне говорят: товарищ курсант, подойдите. Подошел. Они говорят: Миша, чего же ты нам честь не отдаешь?! Оказалось, эти девчонки. Их потом экипаж отправил в Батумское мореходное училище. Они окончили это училище, стали штурманами дальнего плавания.

- Как вы добирались домой?

- 6 суток - прямо по Джеку Лондону. Ни маковой росинки во рту. Я был воспитан так, что просить не мог, украсть не мог. Мы так и держались втроем: шли пешком по рельсам, ехали на подножках, на цистернах, - раньше у цистерн с обеих сторон были небольшие тамбуры. Ехали в собачьем ящике, на аккумуляторных отсеках под пассажирскими вагонами. Вот таким образом я добирался до Тбилиси. Приехал этот вояка домой, бабушка меня не узнала. Даже подаяние дала...

Я пришел в свою же школу. Окончил 7 классов. Что делать дальше?

- Голодно жилось в Тбилиси в 1942 году?

- Голодно было везде. В Тбилиси была сложная жизнь, как и везде. В 1942 и 1943 годах в спецшколе, будучи курсантом, два года я кушал квашеную акацию и хвосты селедки. По 200 грамм. Еще я получал 600 граммов хлеба. Но мы же были молодыми, ходили в форме, утюгов не было. Вместо них у нас были фанеры: с той стороны проведешь мылом, сбрызнешь, и на ночь фанеру в одну штанину, в другую - и кладешь между решеткой под матрас. И вот такие были отглаженные брюки! Ходили мы одетые с иголочки, сами за собой следили. Но бывало: идешь с девушкой, а из-под одежды выползает вошь. Вшивые были. Тогда мы с этим не могли бороться. И парили одежду, и утюгами пытались - чем угодно, ничего не помогало! Закончилась война, и вши исчезли. Вот и клопов сейчас нет. А мы, будучи курсантами, в училище, выносили нары, обливали бензином и поджигали. Бензин сгорал, а нары - нет, и мы их обратно заносили. Кровати стояли в банках с водой, но клопы залезали на стены и пикировали на нас оттуда. Клопы - это штука страшная, они не исчезают... А сейчас их нет. Что на это влияет? Это с бедой связано. Непростая была жизнь.

Жили мы более чем скромно. Часы у меня появились уже после окончания училища. В велосипеде нужды не было. Радиоприемники... В том смысле как сейчас транзисторы, - этого не было. Ламповые вообще были, но у нас не было. Телевизоров не было.

- Какие были взаимоотношения с местными жителями?

- Грузия - есть Грузия. Мы не говорим про сегодняшний день. Грузия всегда жила своей жизнью. У нас была спецшкола имени Бенделиани, Героя Советского Союза. У меня есть интересная книжка - "За гранью возможного", с перечнем всех, кто делал воздушный теракт. Оказывается, и он сделал воздушный таран (теракт) и получил за это звание Героя Советского Союза. Грузины воевали здорово, но и отлынивали здорово. У меня брат служил в армии во время войны и летал в экипаже командующего. Он был старшиной. Знаю, что они под этим делом устраивали в городе тотальную мобилизацию. Они служат, а молодежь ходит как ни в чем не бывало - во время войны! Они их - за грудки: ты что здесь сидишь? И в рожу... Были такие возмущения. Я бы не сказал, что это единичный случай.

Они умели и умеют откупаться. У них это получалось лучше, чем у всех. Но настрой ... Когда я при Горбачеве услышал, что грузины стали друг с другом воевать, то сказал: вот это и есть конец света. Чтобы грузин пошел на грузина! Это конец света! Более гостеприимных людей я не знаю, хотя на Кавказе прожил большую жизнь, знаю и грузин, и осетин, и армян, и азербайджанцев.

Я ни на Кавказе, ни в Средней Азии никогда не слышал, чтобы кто-то нелестно отозвался о русском. Я летал уже, будучи командиром на Ту-154, в Средней Азии, экипаж - местные ребята. Как-то прилетаем в Самарканд и, конечно, пошли за колониальными товарами: дыни, арбузы... Больше брать некуда. Идет узбек. Я говорю: ака, иди сюда, присмотри тут. Он говорит: нет проблем. Мне говорят: командир, он же все утащит. - Это мы утащим, а он будет считать за счастье! Мы ушли, ходили-ходили, вернулись - а он стоит. Рахмат, говорю. Кстати, сейчас у нас очень чистый двор - таджики убирают...

- Почему вы решили пойти в авиацию?

- Я поступил туда, где кормили и одевали, и где было, где жить. Мечты о небе у меня не было. В Тбилиси была спецшкола военно-воздушных сил. Я просто оценивал себя: не атлет, а здоров я или нет - не знал. Пошел в эту школу, а она оказалась моей судьбой. В 1943 году прошел спецшколу, прошел медкомиссию без вопросов. Сейчас строгая медкомиссия, но она и проводится другими способами: очень много аппаратуры, которая определяет объективное состояние. Раньше было не так. Идёшь к терапевту, - и вдруг под тобой проваливается пол! И тут же у тебя замеряют давление, пульс. Проверяют, как работает нервная система в стрессовой ситуации.

Дальше - ещё проверка. Помещение с невысоким потолком, ты стоишь по стойке "смирно", на голове шлем с пером, а на потолке над тобой - мишень. Через какое-то время ты устаешь и начинаешь раскачиваться по амплитуде, а они следят, как перо по мишени ходит. У них были какие-то свои критерии, которыми они руководствовались. Такое и сейчас есть.

Есть еще похожее упражнение: вращающийся стул, после которого тебе предлагают пройти по половице. Если вестибулярный аппарат недостаточно тренирован, ты по прямой не пройдешь. Или так: ты садишься, нагибаешься, закрываешь глаза, и тебя крутят. Время они засекают. А у стула есть такой шест - прямо за твоей спиной, - и ты должен поднять голову точно к шесту. Тут тоже всё зависит от вестибулярного аппарата.

Так получилось, что я прошел по всем статьям. Всего в СССР было три спецшколы: военно-морская, артиллерийская и ВВС. Они давали потрясающие кадры. Почему? Я тебе сейчас постараюсь объяснить. Все они готовили ребят к поступлению в училище. И в училище уже приходили не несмышленыши, а ребята с очень хорошей строевой, физической и достаточной теоретической подготовкой. Как и сейчас, были льготы. Выпускникам спецшкол никаких вступительных экзаменов сдавать не надо было: проходили только через собеседование. Физически я выглядел так плохо, что начальник училища на мандатной комиссии посмотрел на меня и говорит:

- А на турник сам залезешь?

- Залезу!

- Принять.

И я поступил в Кировобадское военно-авиационное училище летчиков имени Хользунова.

- Какая была подготовка в спецшколе?

- Тогда в авиационной спецшколе мы прыгали с парашютом. Первый прыжок я делал с По-2. Я считаю, это был мой единственный прыжок. Так-то я сделал всего 15 прыжков. Но - вылезти на крыло, держаться за стойку, рука на кольце, и тебе летчик говорит: пошел! А ты стоишь. Летчик берет ручку, - раз! И тебя уже нет. Вот это был прыжок. А дальше, с АН-2, с ЛИ-2 - это были не прыжки, а десант. Единственное, я не мог прыгать вторым, третьим, десятым. Я должен был прыгать первым! Это был такой моральный настрой.

Самым сложным был третий прыжок: у меня не открывался парашют. Я открывал его двумя руками и все стропы у меня прошли вот здесь. Потом оказалось, что шпилька была загнута в люверсе, но все обошлось. Я прыгал с огромным удовольствием. Прыгнул, - и скорей, разрешите еще раз! И все у нас были так настроены.

В 1943 году уже были авиатренажеры, я летал на таком. Назывался кабиной Линка, с моторами на мехах.

Я очень неплохо знал немецкий язык. Преподавателем у нас был Сергей Христофорович Оганезов. Он владел английским, французским, немецким и всеми восточными языками. Причем он умел перевоплощаться. Когда говорил на французском, это был француз. Когда на английском - англичанин. Артист был. Он когда приходил, проверял по журналу, то со мной разговаривал по-немецки. По сути, никогда меня не вызывал. У меня были пятерки.

Прибыв в училище, я оказался дежурным по классу. Пришла преподаватель немецкого языка. Я скомандовал по-немецки. Она так на меня смотрит: ведь ей докладывал на хорошем немецком языке. Точно также садится, журнал проверяет, а со мной переговаривается. Говорит: вы учитесь где-нибудь? - Нет. А это был 1947 год. - Почему? - Где я могу учиться? - После занятий подойдете ко мне. Пишите заявление. "Прошу принять меня на заочное отделение по курсу немецкого языка". Приняли.

Вот так поступали в институт. Но через год я бросил: хорошего дрына не было, чтобы меня бить, как следует. А мог бы окончить училище, параллельно окончить институт, и был бы военным переводчиком.

- Когда вы окончили школу?

- Должен был окончить в 1946 году, но как раз тогда в Советском Союзе ввели одиннадцатый класс. И мы просидели в спецшколе еще почти год, потому что прошли только курс десятилетки. Почти ничего не делали. В 1947 году мы были официально выпущены, получили аттестат зрелости и были направлены в училища. Кто в какое училище - опять по состоянию здоровья. Очень многие ребята не прошли летную комиссию и поехали в технические, а я попал в кировобадское военно-авиационное. Там нас было несколько ребят, человек 10. Я окончил его в 1951 году.

- Преподаватели были с боевым опытом?

- В основном, нет. Сейчас структура обучения в училищах совершенно другая. У меня внук командир корабля, летает из Домодедово на А320-х. Он окончил Балашовское училище. Пока он учился, я был там несколько раз - у них совершенно другая структура. Раньше было так: курсанты поступали в теоретический батальон. Только теоретическая подготовка. 6 месяцев - курс молодого бойца, прием присяги, караулы, занятия. По окончанию нас направляли в летные полки. Сейчас все по-другому.

В полку было 3 эскадрильи. Первая эскадрилья летала на УТ-2, вторая - на СБ, потом на УТБ-2, третья эскадрилья - на Пе-2. За время обучения в полку лётчики переходили из эскадрильи в эскадрилью, и так проходили через все три. На Ту-2 - только спаренное управление. А после окончания УТБ-2 - на "пешке".

- У-2 не было?

- Нет. Я на У-2, или По-2, летал потом. По окончанию всего курса летной подготовки нас переводили в полк боевого применения. Уже не на полевом аэродроме, а непосредственно в училище, - и вот тут уже были боевые инструктора. И опять на "пешках". В полку боевого применения курсант проходил курс подготовки в закрытой кабине. Взлетаешь, закрываешь кабину, и дальше так пилотируешь по маршруту, в закрытой кабине. Сзади сидит инструктор. А потом выпускали самостоятельно.

- Вас обучали летать на Пе-2?

- Да, я летал на Пе-2, и на боевое применение летал.

"Пешка" это чрезвычайно сложная машина. Я был влюблен в "пешку". Ни одной грубой посадки у меня не было. Я вообще к летной работе относился чрезвычайно серьезно, и для меня "пешка" была всем. Инструктором у меня был старший лейтенант Миша Шмелев. Он был единственный инструктор, который имел право выпускать курсантов самостоятельно, без того, чтобы отдавать на проверку командиру эскадрильи или полка. Инструкторская кабина была сзади кабины летчика, там был раньше бензобак. Вот этот бензобак вынули, на его месте устроили кабину инструктора с управлением, сделали маленькое окошечко, через которое он наблюдал, как ты себя ведешь.

И вот мы начали летать. Смотрим: все экипажи летают у других инструкторов, сажают машину отлично, а мы ее колошматим. Я говорю: товарищ старший лейтенант, что мы - нерадивые что ли? Почему все летают отлично? Он говорит: им всем помогает инструктор, я вам не помогаю. Зато после летного дня мы садились, и он с каждым проводил хороший разбор. У него была такая методика.

"Пешка" очень сложна на посадке. Дело в том, что у нее стояночный угол закритический, потому что бомбы были на внешней подвеске из-за пикирования. Поэтому "пешка" уже в штопорном положении, в срыве.

Но она давала потрясающий навык. Там даже так было: одна рука на секторе, другой - досаживаешь машину. Но если у тебя посадка получалась грубой, по технологии штурман тебя сзади обхватывал и держал прижатым к бронеспинке, пока тебя мотало. Потому что машина "козлит". Вообще есть методика исправления "козлов" на посадке, это все расписано. Но на "пешке" ничего такого нет, ты шуруешь ногами, - авось попадаешь, как нужно, чтобы погасить все это. Как мы говорили, "козел" и семеро "козлят".

Прибрал газок, спланировал,

На десять метров выровнял

И резко отдал ручку от себя.

И отодрал козла лохматого,

Козлищу бородатого.

Эх, жизнь авиационная моя!

Прогрессирующих "козлов" на этих самолетах не было. Да, там были "козлы", там были серии "козлов". Но мы тогда не говорили: прогрессирующие. "Козел" и семеро "козлят", - вот так говорили. Прогрессирующие "козлы" потом были, на Ил-28...

- Вы быстро освоили самолёт?

- Я знаю, что ребята делали больше 100 вывозных полетов, потому что машина очень тяжелая. А у нас 17 полет, и Шмелев мне говорит: тезка, сам бы полетел? Я говорю: запросто. Когда курсант скажет, что не полетит?

- А бутылку поставишь?

- Хоть две.

Садимся, заруливаем на предварительный старт, и он вылезает из кабины. И мне показывает: запрашивай. А сам - к руководителю полетов, в квадрат - так это раньше называлось. Я спрашиваю: разрешите на исполнительный? Мне говорят: занимайте исполнительный. Даже сейчас у меня идет мороз по коже... Разрешите взлет? - Взлетайте! Я вообще мало чего боялся, а по молодости - тем более. Ну и пошел. У "пешки" были свои особенности: не было прибора, показывающего, синхронно ли двигатели выходят на режим. Слушаешь, как двигатели взяли, - и пошел. Начинаешь выдерживать направление, особенно, когда поднимаешь хвост. Самолет ведь по своей сути же - гироскоп. Выдержать направление надо, потом оторваться - и пошел. Я сделал полет по кругу, зашел на посадку, сел нормально, заруливаю...

Первый полет я сделал на спарке, а дальше уже - боевая машина. Там уже экипаж: штурман, борт-радист. Когда я сел в боевую "пешку" и порулил, никакой Чкалов для меня не был авторитетом. Я сам для себя им был. Вот такая психология. Я уже на УТ-2 взлетал самостоятельно, а теперь - на "пешке". И вот я выруливаю, - это фантастика! Я готов это пережить еще тысячу раз. Это навсегда осталось в моей памяти.

Я выполнил первый самостоятельный полет на боевой машине. А потом уже в полку начались полеты на боевое применение. Уже сам, без инструктора.

- На боевое применение как летали?

- На боевое применение летишь со своим экипажем в зону стрельб, заходишь по конусу. У тебя пушки, у штурмана и радиста - пулеметы. Снаряды выкрашены спереди, а конус матерчатый. Когда снаряд попадает в конус, он оставляет на нём краску. У каждого экипажа - свой цвет патронов. Видно, у кого сколько попаданий.

Потом - на бомбометание. Был у меня штурман - Миша Бибирштейн, капитан. Он мне на всю жизнь запомнился. Мы полетели бомбить, так он говорит: имей в виду, я никогда не бросал бомбы мимо цели. У меня это в голове осталось. На "пешках" все зависело от летчика: надо было строго выдержать курс, заданную высоту. Никаких автопилотов, ничего такого не было. Мы пришли на полигон. Заходим. Он говорит: холостой. Не выдержал я машину. Заходим еще раз, я уже сижу, как на иголках. Холостой! И с третьего захода он говорит: бросаю серию. Две бомбы. Круг - цель - 100 метров. И он положил их обе в круг.

Он говорит: заходим еще раз, пикировал когда-нибудь? Я говорю: товарищ капитан, когда я мог пикировать? А на "пешке" и слева, и справа на форточках были красные черточки. Первая линия - 45, вторая - 60, и третья - 80 градусов. Ты вводил в машину в пикирование и под горизонт подставлял очередную линию. И вот 60 градусов пикирования, - это надо иметь характер! Идешь на газу, чтобы не застудить двигатель, тормозные решетки... Все это воет!..

- Курсанты на "пешках" бились?

- Потери курсантов на "пешке" были. "Пешка" же задумывалась как истребитель-перехватчик. Я знаю, что на "пешке" бочки крутили. Был такой Полбин Иван Семенович, так у него в полку летчик крутанул на аэродроме "бочку". И Полбин это увидел, посадил его на гауптвахту. Потом пришел к нему и говорит: расскажи, как ты это сделал. Потом сам крутил.

Был такой Коля Громов, курсант. Мы с ним дружили. И мы решили крутануть "бочку". Первым пошел я. Это сейчас истребители делают управляемую "бочку", когда самолет летит вокруг своей оси. А раньше на УТ-2, По-2 делали штопорную бочку: задираешь нос, и "бочка" получается как петля. Штопорное положение, только в горизонтальной плоскости. А в кабине "пешки" боевое стекло и - красная боевая черта. И машины у нас были все с фронта, битые-перебитые. Я самолёт задрал, и в этом стекле увидел горизонт. А я не понял, что это, только увидел, что теряю скорость. Не хватило у меня ни характера, ни мастерства, - ничего.

Я прилетел, Коля меня спрашивает: Миш, как там? Я говорю: Коль, я не сумел сделать. Я как машину задрал, надо было сразу давать на крен, а я потерял скорость. Он говорит: завтра я сделаю. Хорошо, что ты мне это сказал. И он полетел. И больше не вернулся: пошел в зону и погиб. Никто не знает, как он погиб, а он крутанул "бочку". Судя по характеру падения, самолет рассыпался в воздухе от перегрузки. Я же сказал, что машины были битые, старые. Версии были такие: его сбило ПВО или ещё что-то такое произошло. А что курсант крутанул "бочку", - такой версии даже не рассматривали. Прошло много лет, я уже отслужил в армии, стал командиром корабля. Прилетел в Минводы, выхожу в форме командира корабля. Идет мой училищный командир эскадрильи. Мы обнялись - 20 лет не виделись. И он меня спрашивает: как погиб Громов? Ты представляешь, у него 20 лет сидел этот вопрос! Я говорю: он крутил "бочку". Он: я так и думал. И все, на эту тему мы больше не разговаривали.

- Других потерь не было?

- Нет. Мы нормально отлетали, весь курс. Я прошел прекрасную школу, сдал государственный экзамен, окончил училище по 1-му разряду.

С "пешек" мы уходили в полк боевого применения. Я полетел в экзаменационный полет: в зону на пилотаж - виражи мелкие, глубокие, надо было выполнить два полета по кругу с инструктором. И тут на вираже - мощнейший хлопок, и меня выбросило из-за штурвала. Инструктор взял управление на себя, а я выкарабкался. Прилетели - я весь в крови, как потом оказалось, 25 осколков в спине. В чем дело? Был такой хлопок, что мы думали: нас подстрелили, сбили. Оказалось: кок винта держится на трех кронштейнах, и вот один из них слетел, попал на лопасть винта. А тот его послал в кабину. Кронштейн ударился о борт самолета, погасил скорость... Мне перевязали шею, и я сделал еще два полета самостоятельно.

А в полку боевого применения было так. Приехал командующий 30-й воздушной армии, и прошел слух, что он любит баловаться на прямой. Раз - и убирает один двигатель. У тебя отказал двигатель - ты должен справиться, зайти на посадку и сесть. Непростая ситуация для курсанта. Ну вот, настал мой черед. Он сел в самолёт, мы с ним взлетели, сделали несколько полетов, заходим на посадку. И у меня как рванул двигатель - полный отказ. И я выполнял заход на посадку с одним двигателем в реальных условиях отказа.

- Куда вас распределили после училища?

- Я попал в Среднюю Азию, в 453-й Ордена Александра Невского Будапештский бомбардировочный авиационный полк. Это был уже 1951 год. Нас прибыло два человека.... Нас хорошо приняли, но самолет-то какой оказался... "Бостон"! Мы же учились на "пешках", а тут американская машина - "Бостон". Нас всех вывезли на аэродром, мне показали мой самолет. В полку у каждой эскадрильи номера самолетов были своего цвета: зеленые, черные, красные, желтые. У меня была желтая девятка, заводской номер 39279. Мне сказали: вот твой экипаж, вот техник Саша Переверзев. Меня им представили.

Русской инструкции не было, а были буклеты на английском языке, очень хорошо иллюстрированные. Мне дали три дня на их изучение.

В самолете ничего по-русски. Футы, фунты, квадраты, мили, - все приборы совершенно другие. Целый баян АЗС, автоматов защиты сети, микстура, сектор газа. На "Бостоне" все управление двигателями, механизация на задних стенках кабины имела разные конфигурации и разный цвет. И перед тем, как выпустить самостоятельно, тебя сажали в кабину, завязывали глаза, и спрашивали: где такой-то прибор? Такая была методика. Это совершенно необходимая вещь - чтобы ты не рыскал, не искал.

В общем, самолет очень интересный. Двигатели - "Райт-Циклон". Сколько лет отлетал на них, отказов не было.

- Легко было переучиться?

- Командиром полка был Александр Васильевич Бугаев. По молодости лет считали, что он к нам придирается, но на самом деле это был милейший человек. Мне дали четыре провозных полета, на пятом со мной полетел Бугаев и после этого сказал: все, хватит. И я пошел на свою боевую машину. Взлетел с экипажем, выполнил полет по кругу, захожу на посадку. Подвел машину, как положено, выровнял и, как "пешку", добрал на три точки. На редан посадил. Опустил переднее колесо - стыд, позор... Заруливаю, вылез, говорю: "Товарищ полковник, лейтенант Мабо выполнил первый самостоятельный полет". Он говорит: ты на чем летал? - На пешках. - Во посадка! Летай! Машину я не повредил, потому что аэродром травяной был. Мудрость летчицкая была, он ведь мог бы и выговорить мне. Потом на "Бостонах" я летал достаточно много.

- Как передавали самолет американцам?

- Самолёты были получены по ленд-лизу, и надо было их сдавать. Приехала американская комиссия, мы им сдали самолеты, на двигателях стояла американская пломба, поставленная в 1939, в 1940 годах.

Они все самолеты отбуксировали на край аэродрома, облили бензином и сожгли. Это было для нас потрясением. А уж для меня, молодого летчика... Мою машину отбуксировали, облили, сожгли, а потом еще тракторами укатали! Я это пережил два раза в жизни. Второй раз - в 1960 году, когда Хрущев разогнал всю авиацию. Мы пригнали себе 22 новых ИЛ-28, расход ресурсов был часов 30-50, абсолютно новые машины. А в полк телеграмма пришла - резать! И мы у себя на аэродроме порезали 55 новых машин. Двум солдатам давали самолет, они его резали автогеном. То были американские машины, а это - наши. Тогда я уже был военным летчиком первого класса, эту машину чувствовал без оглядки. И вдруг такую машину...

- Как это произошло?

- Да так. Полковник с черными погонами спросил:

- Чем вы занимаетесь?

- Готовимся к учениям.

- К каким учениям? Приказ министра обороны: вы с 3 августа уже не летчики.

Командир полка - к командиру дивизии, командир дивизии - к командующему, тот делает запрос Вершинину. Тот ничего не знает. Вершинин идет к Малиновскому. Тот говорит, мне доложили: какой-то полк остался в Средней Азии, я и написал - расформировать и порезать самолеты.

На нас сразу надели черные погоны, и полк стал ракетным.

Летный состав? Те, кто выслужил, вышел на пенсию, а к молодым приехали купцы. Летать хотите? - Хотим. - Все, пишите. И всех их потом заслали на Балхаш. А я вышел на пенсию. Мне повезло в жизни: от меня никто не избавлялся, я начал и окончил службу в одном полку. 10 лет в одном полку. Я знаю, бывало, что от людей избавлялись: давали звания, должность, - только уезжай.

Мы стали решать, куда из Средней Азии ехать. Из Андижана я бы никуда не уехал, но мы уже 7 лет прослужили в Каршах. Есть такое место в Узбекистане.

- В авиации остаться не предлагали?

- Предложили мне на Ан-2. Я говорю: не буду пока на химии, я пенсионер, зачем мне это нужно?

- Подожди, будешь в УТО (учебно-тренировочный отряд. В армии был учебно-летный отдел) инструктором?

- Так я же у вас не летал ни на одном самолете.

- Сначала научим, а потом будешь сам всех обучать.

- Принимается.

С меня снимают первый класс и дают третий. Меня вывезли на АН-2, Як-12, на "СуперАэро-145", чешский самолет такой был. И на "Мораве" Л-200, - это фантастика, сказка! Это легковая "Татра"! Лаврентьев, президент академии Наук, летал из Москвы в Новосибирск только на них. Шикарный салончик, ну прямо - автомобиль. Машина позволяла летать в любых метеорологических условиях. И даже 8 литров спирта было....

Я был единственным летчиком в Таджикистане, который летал на этом самолете, потом их всех научил летать. Во-первых, все руководство Таджикистана, первый секретарь. Я его по всем таджикским помойкам возил. Меня по телевизору показывали чуть ли не каждый день.

А потом пришел приказ в 1962 году: всех военных летчиков, летавших на реактивных самолетах, переучить на тяжелую технику. И я в 1963 году переучился на ИЛ-18. Стал работать командиром корабля. В 1969 году приехал в Москву, летал во Внуково. В общей сложности во Внуково проработал 33 года.

Я в авиации отлетал 60 календарных лет. Столько не живут.