Я родился 6 августа 1921 года. Отец был инженер, геодезист. Мать - домохозяйка. Когда мне пошел второй год, отцу предложили работу на Украине в Мерефе геодезистом по распределению земель под колхозы частные и так далее. Там же я поступил в начальную школу. Окончил ее уже в Харькове в 1940 году. Одновременно со школой окончил аэроклуб. После окончания школы подал документы в медицинский институт, но после посещения морга, забрал их и перевелся в Харьковский университет на физмат. В начале сентября нас студентов послали в колхоз на картошку, а как только оттуда вернулись, меня уже ждала повестка из военкомата с требованием явиться на сборный пункт. Направили меня в 660-й стрелковый полк для прохождения общевойсковой подготовки перед отправкой в училище. Полк квартировался в Радвиличке. Жили в казармах. Засели мы за уставы и очень много было строевой подготовки. Приняли присягу, сдали все уставы и стали ходить в караулы, на полигон, научили нас стрелять из карабинов. Я был пулеметчиком ДП. Удовольствие было его таскать… 11 килограммов!
Когда мы закончили изучение стрельбы, начались марш-броски на границу, а это почти сто километров. Выходили к поселку Жигун, занимали позиции. Наше место было там, где река Неман делает петлю язычком в сторону Польши. Немцы, когда мы шли кричали: «Русиш швайн, скоро вас будем пу-пу!» И задницы нам показывали. Так хотелось выстрелить, но даже кричать в ответ запрещалось.
В ноябре мы маршем пошли в Идрицу. Там до нового года мы там занимались чисткой оружия, охраной складов. Сортировали белье после стирки. А 24 февраля меня в месте с группой отправили в Оренбург в училище. Я сначала попал в первое училище, летное, а потом всех, кто имел законченное среднее образование, перевели во второе, штурманское или как тогда называли стрелков-бомбардиров. Сдали вступительные экзамены, прошли карантин, опять строевая подготовка, опять уставы, но было намного легче, поскольку никаких полевых занятий не было. Началась теория - навигация, бомбометание, стрелковое дело, марксистско-ленинская подготовка, тактика, материальная часть самолета и другие вопросы. Начали летать на Р-5, 3С, ТБ-3, СБ, Р-10, ТБРН (то же ТБ3 только с другим двигателем). Полеты на отработку воздушной стрельбы, бомбометание, в основном проходили на Р-5. Уже под конец учебы приехало 10 инструкторов по ночной подготовке. Они нас вывозили ночью. Некоторые группы возили на стажировку под Сталинград. От этих инструкторов мы получили очень много знаний. При этом из нашей группы в 12 человек, по-моему, только 2 человека погибли на фронте. Подготовка была исключительной и когда я попал на фронт, у меня было ощущение, что я там был уже много лет.
В конце октября, начале ноября группу перевести в Чебоксарское училище, где готовили разведчиков. Сначала поселили в Доме правительства, потом перевели на аэродром в Толиково. Там мы и налет увеличили и навыки ориентировки отточили. Нам, например, давали изучить маршрут, а потом пролететь по нему без карт. В апреле 1943-его нас выпустили, присвоив звание младший лейтенант. Отправили в Алатырь, где формировались ночные бомбардировочные полки. Я попал в 392 АПНБ в эскадрилью к капитану, а затем майору Баранникову. На фронт мы прилетели, когда уже заканчивалась Белгородско-Харьковская операция. Вот там я получил свой первый орден Красной Звезды. Обнаружил группу танков, поджег ее, прилетел, доложил, и ее уже потом добили. Все кто тогда летал ордена получили. Какое впечатление от боевых вылетов? Ощущение наверное как у охотника идущего на медведя с рогатиной. Мы жне не защищены ни от пуль ни от осколков…
Летчиком у меня был младший лейтенант Ванечка Некеров. Мне тогда было 22 года, а ему 19 лет. Фактически командиром экипажа был я. Да и всю дорогу я был командиром экипажа. Хотя всегда говорили: «экипаж летчика…» Ну что он мог, пацан? И потом я же сам вожу машину. Я же окончил аэроклуб на У-2. Кто поражает противника? Штурман. Он и ведет, и дает команды вправо, влево, высоту, курс командиру, так называемому.
Первые вылеты делали в район Мерефы, моего родного дома. Посмотрел на свой дом - цел, не сгорел, значит, там есть жизнь. Мне потом отпуск дали три дня. Съездил домой навестил мать и сестру. Отец в это время уехал. Они рассказали, что их чуть не расстреляли в последний день перед освобождением. Один какой-то младший эссесовский командир поставил их к стенке. А их постоялец был снабженец, но офицер, но вовремя пришел, как гаркнет: «Вы что делаете!» И не дал их расстрелять.
В этих первых вылетах я в лесу разбомбил склад. Не знаю, что это за склад был, но взрыв был хороший и возник большой пожар. Надо сказать, что через несколько дней после прибытия полк по дурости потерял десять самолетов за одну ночь. Был приказ фотографировать результаты бомбометания. И вот готовили один самолет, подвешивали ФОТАБы. Инженер полка был педант, выстроил в две шеренги самолеты, хотя их надо рассредоточивать. Каким, то образом слетела ветрянка со взрывателя, а поскольку в бомбе взрыватель не ударного, а замедленного действия она взорвалась. Начали гореть самолеты, и эскадрилью как корова языком слизала. Инженер убежал в поле и залез в скелет погибшей лошади, потом еле его оттуда вытащили. И смех и грех… Наказали оружейника, дали ему штрафную.
Пошли через Украину. Много приходилось делать вылетов на разведку, поскольку наш экипаж был одним из самых подготовленных. Однажды пришли сведения, что в Варваровке находится немецкий штаб. А погода плохая! Кого посылать? Макарова. Вел самолет по расчету времени и вышел точно туда, куда надо. Они не предполагали, что их будут бомбить, был включен свет и я хорошенько там поработал, за что получил от командующего благодарность.
Очень тяжелые вылеты были на Смелу - крупный железнодорожный узел. Я, как разведчик, шел впереди. Подлетаем к Смеле. «Старшина» (самый мощный прожектор) засветил и стенка огня. Мы свернули: «Обойдем. Подождем пока им не надоест». Отлетели, возвращаемся - такой же огонь. Я начал стрелять по прожекторам и зениткам из пулеметов. По моему примеру стали стрелять остальные самолеты эскадрильи. Прожектора погасли, и мы друг на друга полезли. Отбомбились очень хорошо - такие взрывы были, что не приведи господа. Я все боялся столкнуться с другими самолетами. И все-таки два самолета столкнулись…
Во время Корсунь-Шевченковской операции нашу эскадрилью послали на разведку днем. Нужно было выяснить расположение немецкой танковой группировки. Шли фронтом, чтобы захватить как можно большую площадь. Погода была плохая. Облачность метров на 400 Перелетали линию фронта, а облачность поднялась и мы оказались на виду. Взлетели «мессершмитты»… Назад прилетело только два экипажа. Причем на посадке у нас отвалилось крыло.
Самолеты мы получили только к лету 1944 года. До этого летали, но как подменный экипаж - своей машины у нас не было. Ясско-Кишиневскую операцию мы начинали с аэродрома возле Окницы. Ближе к Яссам у нас был аэродром подскока, с которого мы летали, вели разведку с попутным бомбометанием. Наш экипаж нашел фронтовые склады и получил разрешение на их бомбометание. Взяли вместо бомб 6 кассет с КС. Бомбили с 2200, так там рвалось так, что нас из стороны в сторону швыряло. За этот вылет мы были представлены к Ордену Отечественной войны Второй степени.
А дальше было проще, особенно нас не колотили, но потери конечно были. И гибли не только в бою, а и по дурости. То нашли противотанковую мину. Повесили на дерево и стали по ней стрелять. Во взрыватель никак не попадут, пока метров на 15 не подошли. Тут она и рванула. Оторвало стрелку три пальца. Калекой поехал домой. В Венгрии стояли на берегу речушки, шириной метров 20. Вода прозрачная, рыбки там плавают. Наши технари решили глушить. Нашли немецкую цементную 200-килограммовую бомбу. Вмонтировали взрыватель с замедлением. Четыре человека сели в лодку, втащили эту бомбу и выплыли на середину. Вытащили чеку, стали ее бросать лодка перевернулась, бомба пошла на дно, а они рванули к берегу вплавь. Доплыть они не успели. Их взрывом как лягушек метров на пятнадцать из воды выкинуло. Все живы, но получили взыскания. У нас старались не отправлять в штрафные. Во-первых, все специалисты, прошли войну. Зачем человека отправлять в штрафбат?
- Как относились к боевым потерям?
- Мы никогда не видели погибших. Только тех, кто по дурости… А если не вернулся… У нас не было ни одного случая, чтобы полетел, не вернулся, а через некоторое время пявися. Если пропал экипаж - значит погиб. Очень переживали. Родителям отсылали помощь, личные вещи.
Я все чаще летал не со своим экипажем, а с заместителем командира полка по политчасти майором Щербаковым. Он ни с кем не летал, только со мной. Хороший был летчик. У него была жена писарем в штабе, а потом она ушла к командиру части, майору Иларионову, которого мы звали Иван Грозный. Почему? Он не летал, а только отдавал приказы. За войну он может десяток вылетов сделал и все, а замполит был летающим…
Румыны сдались быстро. В конце года стали работать по Будапешту и другим населенным пунктам. Под Будапештом нас сбили. Мы вели разведку дороги Будапешт - Эстергом … Нас поймали прожектора и как начали нас лупить. Снаряд попал в мотор, и он разлетелся. Самолет стал кобрировать. Мы вдвоем его еле удерживали. Упали на нейтральную полосу. Мы были без сознания. Нас вытащили к своим. Причем нас даже не ранило. Я только ударился подбородком обо что-то и содрал кожу - до сих пор шрам остался. Вообще за войну меня только один раз ранило. Недалеко взорвался крупнокалиберный снаряд и осколок прошел над ключицей, поцарапав ее. Это ранение даже не зарегистрировали. Комиссар говорит: «Тебя спишут, а с кем я летать буду?!» У нас в санчасти был замечательный хирург. Обработали рану сульфидином, зашили, и через месяц ничего не было.
- Как выполнялось бомбометание?
- В правой плоскости был вырез, стояли стрелки и градуированная шкала. Я никогда этим прицелом не пользовался. Я чувствовал и ни разу не промахивался. Так тика была примерно такая: мы старались заходить против ветра, с тем чтобы уходить по ветру. К тому же при этом угловой снос минимальный. Прибираем газ, но не сильно. Особенно зимой, потому что двигатель мог остыть и остановиться. Скорость постоянная, а высота меняется, но все равно прицельный угол один и тот же. Сделал расчеты и когда почувствовал, что пора - бросал бомбы. Если цель длинная и узкая - колонна или эшелон, то бросали серию бомб под тридцать градусов к цели. Немножко раньше первую, потом вторую, третью. Попадали. Фотоконтроль подтверждал.
Какую бомбовую нагрузку брали?
- До 250 килограммов. В основном брали 50-килограммовые и 100-килограммовые бомбы или кассеты с 2-килограммовыми или с 10-килограммовыми бомбами. Причем когда на разведку ходили брали столько же. У нас были двухбачные самолеты, на которых можно было до четырех часов летать. У штурмана стоял пулемет на турели. Как из него стрелять? На сиденье на коленки встанешь и стреляешь. Мы же не привязывались и парашютов у нас не было. Еще в кабине был автомат на случай, если собьют. Возили листовки. Мы их брали с удовольствием - они нас иногда спасали, поскольку пачку листовок пули не пробивали. Сначала отбомбимся, а потом летим агитируем. А вот бомбы в кабину я не брал - это опасно. Достаточно было подвешенных.
- На какой высоте выполнялись боевые вылеты?
- Там, где мы ожидаем сильное противодействие ПВО, мы держали высоту 2000 с лишним. Особенно боялись эрликонов. Если его прозеваешь, если увидишь не полоску, а светящуюся точку - это твой снаряд. Немедленно отворачивай! Надо внимательно смотреть.
- В чем летали зимой?
- В комбинезонах и сапогах. Унтов не было. А летом в ботинках с обмотками или в сапогах и легком комбинезоне. В шинелях делали перелеты.
- За ночь сколько удавалось сделать вылетов?
- До 11, если недалеко и ночь длинная. А так, на дальние вылеты, один-три вылета. Всего я сделал 279 вылетов. Думаю немного больше, мы иногда вылеты не записывали. Прилетаешь, сразу подвешивают бомбы, заправляют самолет и полетел. Мне надо докладывать идти, а не охота. Мы не считали вылеты, старались побольше нанести ущерб врагу. И награды нам особо не нужны были - мы врага били. Были конечно «жуки»... но в основном летный состав был патриот, которые себя не жалели. Мы летали и днем и ночью. Никто не говорил: «Хочу спать, устал». Надо лететь, значит, летим.
Кроме полетов на бомбометание летали на выброску диверсантов. Я сам, как летчик, возил двух серьезных мужиков и трех девчонок-радистов. Один из мужиков прыгал с высоты 500 метров, а второй с 50 метров методом срыва. Девчонки прыгали со 100-200 метров. Пилотировал я при этом с задней кабины, а пассажир садился в переднюю.
- С немецкими истребителями приходилось встречаться?
- Бывало ночью нас гоняли… Днем часто приходилось вывертываться. Им было трудно с нами бороться - у нас скорость маленькая, радиус разворота намного меньше.
- Летали в основном с аэродромов подскока?
- Да. Иногда летали с базы. Когда закончилась летная ночь, сначала спать уходили, а потом уже завтрак. За завтраком положенные сто грамм, но я не пил и не курил. Вместо этого получал шоколад. Кстати, перед длительными полетами нам давали таблетки колы.
- Что делали в свободное время?
- Занимались кто чем: читали, некоторые готовились в высшие учебные заведения. Я, например, занимался, думал вернуться в университет после войны. Очень много занимались самодеятельностью. Я до войны окончил музыкальное училище по классу фортепьяно и скрипки. Отец научил меня играть на гитаре. Пел хорошо, до того, как не простудился. Это было осенью в Венгрии. Испортилась погода, прекратились вылеты. Сел под колесо и уснул. Замерз. Целый месяц не мог разговаривать.
- Суеверия были?
- Считалось, что те, кто обогащается, трофеями занимается - тот погибает. Знаешь почему? Они дрожали в полетах, думали о своих трофеях и гибли. Я со скрипкой летал. Как не возьму скрипку, так нас или собьют или садимся на вынужденную. В Венгрии летчик и штурман вдруг напились и плачут оба: «Мы погибнем». Прощаются с нами. Думаем, напились люди, нервный срыв. Полетели в очередной полет и их сбили…
- Новые машины приходившие в полк были качественно собраны?
- Хорошо делали. Недостатков не было. И потом у нас были специалисты-техники, ребята серьезные, ответственные. Отказы конечно случались. Однажды техник неправильно сделал зазоры и двигатель встал. В град если попадаем, выбивает толкатели, приходилось садиться на вынужденную. Пропеллер часто бился - он же деревянный.
- Денежное довольствие получали?
Да, нам переводили на книжку зарплату и за вылеты. В конце войны у меня что-то тысяч 15 скопилось. В Сахалоби мы с майором Щербаковым нашли несколько мешков немецких денег. Майор говорит: «Давай, возьмем мешочек, разжигать печку». - «Да, ну. Тащить его» Так и не взяли. А нам потом полевые стали выдавать этими деньгами! Во, мы были бы богатые!
- Дневные вылеты на бомбометание были?
- Да. Были дневные вылеты на бомбометание на линию фронта.
- В то время вы знали про женский бомбардировочный полк?
- Да. Мы их уважали. Они воевали на юге. У них задания были попроще, чем наши. Мы встретились с ними, когда было расформирование нашего полка в Киржаче. Ходили нос к верху - они все герои, в орденах, не то, что у нас - три - четыре ордена. Они начали воевать с 1942 года.
В конце войны дали мне молодого летчика Петра Викулина. Он к нам пришел из штрафного батальона. Попал он туда за то, что пилотировал над домом своей девушки, зацепился за журавль и разбился. Хороший летчик, но любил выпить. Мы работали с ним при штабе Второго украинского фронта. И вот однажды он пропал. Я получил задание, а его нет. Пришлось посадить техника и лететь самому. Выполнил это задание, доложил. Нет Викулина. Думаю: «Не убили ли его, докладывать или нет. Ладно, подожду до вечера». Вечером едет румын на волах, и мой Петя сидит на соломе. Останавливается повозка. Румын слезает, вытаскивает канистру с вином, а потом стаскивает мертвецки пьяного Петра. Я подхожу: «Ты что?! Нам дали задание, надо лететь!» - «Лети сам!» - «Что с тобой будет, если узнают, что ты так нализался?!» Взял я эту канистру, и пока он спал, зарыл в землю. Он просыпается, первым делом: «Где канистра?» - «Я ее подарил, ее уже распили». - «Нет, ты, наверное, спрятал». Начал ходить по двору искать. Нашел. Я опять ее отобрал: «Буду тебе выдавать перед сном, но ни одной капли днем».
- Когда тяжелее было воевать, когда вы начали в 43-ем или в 45-ом году?
- Все время было тяжело. Немец жестоко защищался. Война окончилась очень интересно. Ночью 8-го около полуночи часов вдруг повсюду началась стрельба, ракеты взлетают. Мы все бегом на аэродром. Я бегу рядом с командиром полка, скрипка со мной. Он говорит: «Ты с ней как с ребенком не расстаешься». Сели в самолеты, запустили моторы, ждем вылет. Вдруг бежит дежурный: «Конец войне!» На следующий день торжественный обед, я первый раз выпил 100 грамм. А ночью полетели на боевой вылет к Праге и два экипажа погибли. Уже письма домой написали - все, война закончилась, ждите нас с победой. Вот такое было…
| Интервью и лит.обработка: | А. Драбкин |
