Потапов Иван Федорович

Потапов Иван Федорович: Родился я в 1923 году в Красноярском крае, Тасеевский район, село Фаначет, от железной дороги девять километров. Родители мои - крестьяне, абсолютно неграмотные, как и подавляющее число жителей села, занимавшихся хлебопашеством и охотой. И некоторые из первоклассников нашей школы уже женились. Школа у нас то открывалась, то закрывалась. То учитель «контрой» оказывался, то по болезни. И я вроде в школу поступил с восьми лет, но начал учиться только с десяти.

- А «контра» - это как понимать?

Сейчас это очень сложно понять. Наверно, какое-то подозрение появилось, и раз - учителя у нас не стало. А что на самом деле было нам неизвестно. Но целый учебный год пропал. Прислали на следующий учебный год другого учителя. Хороший учитель, все его любили. Но полгода только проработал, после чего умер от болезни. Опять ждем нового учителя.

- А какое там хлебопашество? Там, по-моему, и лета почти нет.

Там очень хороший климат. Лето прекрасное, до тридцати пяти градусов тепла. Земля прогревалась полностью. Вот зима - да, холодная - сорок градусов и ниже бывает.

У нас в селе я окончил семилетку, и подался в районный центр - село Тасеево, которое, как бы сказать, более прогрессивное было. Там даже аэроклуб был. Там я поступил в восьмой класс. В декабре 1940 года к нам пришел представитель аэроклуба и уговорил несколько человек поступать учиться на летчика. Сразу прошли медицинскую комиссию.

- Как Ваши родители отнеслись к тому, что Вы будете летать?

Очень положительно. Над деревней авиамаршрут проходил, все время «Р-5» летали. И все как-то к самолетам уже привыкли.

В аэроклубе в Тасеево была только теоретическая подготовка. Мы прошли теорию полета, конструкцию самолета, и метеорологию. (Тогда это была обязательная дисциплина). Учились по схемам, по рисункам. В мае 1941 года после испытаний за восьмой класс (Экзамены тогда называли испытаниями), нас направили в сибирский городок Канск. Там было два аэродрома и два аэроклуба: гражданский от ГВФ, и военный. Точнее, не совсем военный, но обмундирование нам выдали, (правда, не «первой свежести») и к военной дисциплине приучать стали. Первоначальное обучение было только на «У-2».

Я попытался продолжать учебу в вечерней школе. Но когда начались полеты, стало не до нее. Да и какая это была учеба: раз в неделю, знаний никаких…

- А сколько часов Вы налетали в аэроклубе?

В аэроклубе на «У-2» , по-моему, часов семь. Я помню, что было семь полетов с инструктором, остальные уже самостоятельные…

- В какую кабину вместо инструктора укладывали мешок с песком?

В переднюю всегда садился летчик.

- Как Вы узнали о начале войны?

В тот момент мы были в лагерях, жили в палатках, возле полевого аэродрома. На построении нам объявили о начале войны. Ну и ряд соответствующих патриотических слов сказали. И тут же пришло распоряжение: отпустить нас на двенадцать дней по домам. А при получении специального сообщения мы должны были явиться на призыв. Так и сделали…

В августе 1941 года нас привезли в Омскую военную авиационную школу пилотов (человек сто, наверное, одновременно привезли), там был очень строгий отбор, включая и мандатную комиссию. С каждым конкретно беседовали, и определяли, кто куда годился. С нашего тахеевского района из семнадцати человек четырех отобрали в истребители. Всех отобранных в истребители направили, по-моему, в Новосибирск, а мы под Омском остались. К этому времени сюда начали прибывать эвакуированные с Запада авиационные школы, и получилось столпотворение: пять школ в одну школу влились. И мы начали копать ямы под землянки. К началу 1942 года все эвакуированные школы были уже здесь.

- Курсанты обсуждали происходящее на фронте, причины наших поражений?

Нет, этой ерундой не занимались. Обсуждали, как скорее попасть на фронт...

- Неужели Вы считали себя уже пилотами способными воевать?

Конечно, нет, ведь мы прошли лишь «первоначалку». И «У-2» - это же не боевой самолет, на нем тогда еще не воевали. Ночные бомбардировщики «У-2» появились позже.

После присяги, нас сразу перевели в УЛО - учебно-летный отдел, распределили по классам. Многие наши преподаватели за короткое время от начала войны уже успели поучаствовать в боевых действиях, некоторые были инвалидами.

Учеба наша продолжалась почти три года. И одна из причин - смена техники: учили «Р-5», а он стал негоден для фронта. Пришел «СБ», закончили обучение на нем, и его уже не надо. Стали «Пе-2» изучать.

Дело еще в том, что был перерыв в связи с непрерывным увеличением школы. Потом возникли проблемы с горючим. Помню, был период, когда мы только в караул ходили, и занимались строевой подготовкой.

В школе опять теорию учили, но уже более углубленно, более обстоятельно.

Перед каждым типом самолета изучали его особенности. Общее, конечно, оставалось, но особенности техники пилотирования предварительно теоретически изучали…

- А по мере роста числа курсантов аэродром расширялся?

Нет. Увеличивалось число инструкторов. И все равно их не хватало на всех обучаемых. Тогда ужесточили отбор, чаще пригодных к летной работе отсеивали по медицинским показаниям и не отправляли на фронт.

- С увеличением количества обучаемых, и количество полетов увеличилось? Не вызвало ли это увеличение числа аварий?

Аэродром все время интенсивно работал. К тому же, через Омскую школу с Америки перегоняли самолеты.

Аварий было - «сколько хочешь». И они были связаны не с перегрузкой аэродрома, а с техникой. Например, на «Пе-2» стояли моторы «М-105 РА». А у них была коварная особенность: при облегчении винта - при переводе на малый шаг, а это делали при посадке, случалась произвольная раскрутка винта. Конструкция не выдерживала, происходил обрыв шатуна, он пробивал блок, магистрали нарушались, и самолет загорался. И даже если не загорался, возникала аварийная ситуация. А когда один мотор внезапно обрезает, допустим, на вираже на высоте четыреста метров, тут уже пилот не успевает среагировать…

- Какая импортная техника через аэродром Вашей школы шла: бомбардировщики или истребители?

Я помню: истребители садились. Но на аэродроме нас не было - мы в такие дни не летали. И это касалось не только прилета иностранной техники, но и когда прилетали с Иркутского завода «Пе-2», перегоняемые на фронт. Тогда аэродром тоже закрывали для учебных полетов, что бы помех им не создавать. Только перегонщиков обслуживали, и они дальше шли…

- На полеты школы выделялся ограниченное количество топлива. А на полеты этих перегоночных групп не было ограничений?

Да. Их не задерживали.

- А желания удрать с перегонщиками на фронт не возникало?

Это было бы не выполнимо: к ним никого из посторонних не допускали Тольк обслуживающий технический состав. Заправка, осмотр, подготовка к перелету. По-моему, для перегоняемых самолетов была специальная группа технического состава.

- Летная книжка у Вас сохранилась?

Да, вот она: вот записи про «У-2», «Р-5», «СБ», «Пе-2»…

- Вы учились и летали в школе на трех типах самолета. Давайте по порядку: как Вам показался «Р-5»?

«Р-5», по отношению к «По-2», это более мощная машина. Для управления им требовалась физическая сила. Там стабилизатор управлялся штурвальчиком, к которому тянулись тросы. И усилие, особенно при посадке, приходилось применять порядочное. Но летали на «Р-5» совсем немного.

- После «Р-5» Вас пересадили на «СБ»?

Нас пересадили на «СБ», как раз когда решили разгрузить основной аэродром, и летом направили по лагерям. Мы стояли на полевом аэродроме в местечке Марьяновке. Местность там очень ровная. Да и вся западная Сибирь ровная. И нет проблем с площадками для посадки. Когда мы приехали, начали с рытья котлованов под землянки. В них устанавливали двойные нары, метров по тридцать длиной.

Потом нас там и на зиму решили оставить, и начали дополнительные землянки рыть, а земля уже промерзла. И долбили землю…. Сейчас представлю себе, как это было: это ж с ума сойти! А тогда мы не чувствовали трудностей. Молодые, здоровые...

Зимой мы почти не летали, потому что не было техники, чтобы расчищать полосу. Непродолжительное время и на «Р-5», и на «СБ» лыжи ставили . Но от этого почему-то отказались… Мы в землянках перезимовали, и уже летом закончили программу на «СБ». А осенью нас вернули в Омск. И начали мы изучать теорию «Пе-2».

- Курс обучения полету на конкретном самолете из чего состоял?

Два-три самостоятельных полета по кругу, потом в зону пилотирования. На «У-2» мы петли делали, виражи, и мелкие и глубокие, горку… На «Р-5» меньше виражей и петли не делали.

А на «СБ» как будто на крыше сидишь. Плоскости большие. Хороший обзор был у штурмана. У него стеклянная кабина, впереди он все видел. А мы только слева, справа…

- А на боевое применение летали?

На этих машинах, нет, не бомбили, не стреляли. Только пилотаж.

- Штурманская подготовка у Вас была?

Только самые общие сведения. Ориентировка, прокладка маршрута. Основное обучение получили уже в боевых частях. Было такое руководство, называлось «РВ-44».

- С начала войны, самолеты из училища на фронт не забирали?

Здесь в Омске? Нет. Наоборот мы ждали, что бы к нам прислали, потому что самолеты выходили из строя, особенно спарки. И их не хватало. В первом же вылете на «Пе-2»-спарке у меня казус произошел. Я начинаю взлетать. И в конце пробега самолет резко потянуло влево. Инструктор приказывает:

- Прерываем взлет!

Я, инструктор и руководитель полетов все посмотрели, попробовали. Двигатель на земле работает нормально…

Тогда инструктор сел на пилотское сидение, я сзади, начинаем разбег. Перед отрывом винт на двигателе вдруг самопроизвольно переходит на большой шаг, а в этом случае не взлетишь. Инструктор вновь прервал взлет… Выяснили, что-то с масляной схемой не в порядке. И тут мне легче стало…

Спарка удобна для оттачивания техники пилотирования. Все курсанты на спарках учились, а мне лично не повезло: спарка сломалась, и инструктор приказал мне:

- Останавливаться нельзя. Я покажу тебе как надо летать.

Он показал на боевом самолете «Пе-2» как это летать в зоне, виражи, мелкие и глубокие, боевой разворот… Я сзади летчика сидел, на месте штурмана и лишь только смотрел, что делает инструктор… Вы знаете, было обидно - всех провезли, всем все показали… А я - выкручивайся как знаешь.

Я и экзамен сдавал тоже на боевой машине.

- Какой самолет для Вас, как для летчика, удобнее в пилотировании «СБ» или «пешка»?

«СБ» я просто отбрасываю: очень неповоротливая машина…

- Мы слышали другую оценку «СБ» - самолет не пилотажный, но очень комфортный и приятный в пилотировании.

Если летать в мирное время на дальние расстояния - хорошо. Но по боевым качествам с «Пе-2» не сравнить. Единственный недостаток «Пе-2» - могут возникнуть проблемы при посадке. А так, она в управлении энергична, хоть в пикировании, хоть на набор высоты, отличная.

- Сколько нужно было сделать самостоятельных полетов, чтобы считать, что курсант освоил самолет?

Я конкретного числа не помню. Немного. На «СБ» - пять-шесть полетов. На «Пе-2» примерно столько же. Около десятка полетов. Но еще, по-моему, на «Пе-2» были полеты на слетанность. Но даже парой слетать не всегда в школе были возможности.

- Скажите, пожалуйста, как Вас кормили в аэроклубе, в школе?

В аэроклубе - хорошо питались, регулярно. Достаточно. Но я уже не помню подробности…

В школе, поскольку там много народа было (по численности пять школ), столовая работала непрерывно. Все время выдавали кусочек масла, хлеба, грамм двести, и на завтрак, и в обед. Рис, картофельное пюре, с мясом. Хоть маленький кусочек, но все равно мясо было…

Короче хватало. А когда направляли в наряд на кухню, тогда был свободный доступ, и тогда наедались вдоволь.

- Вы закончили школу в каком звании?

В ноябре 1943 года нам присвоили звание младший лейтенант. Официально еще об этом не сообщили, но как говорится, земля слухами полнится. А нас, опять как солдат, - в наряд направили. Мы возмутились. Меня, правда, в списке тех, кто, идет в наряд, не было. Но я как все… Начальник штаба построил нас:

- Почему приказ не выполняете? Назначили наряд, значит изволь…

И конкретно на меня как гаркнул:

- Вот ты, почему не идешь?

Я говорю:

- Меня в списке на наряд нет.

Он тогда на старшину закричал:

- А таких людей, почему сюда поставили?

Короче скандал был…

А после нового года о присвоении звания было объявлено уже официально, и нас отправили на Ленинградский фронт.

- Отправили в Москву, в управление кадров, или прямо на фронт?

Мы, группа была человек тридцать, через Москву ехали. Московские впечатления: въехали в город, - глаза разбегаются…. И еще яркие впечатления от метро, запомнилось: эскалатор кончается - надо переступить, а элементарного опыта нет, и один из нас Петя, такой худощавый, высокий, не переступил во время, и как грохнулся… Вот это запомнилось. Про отдел кадров я ничего не знаю. Туда ходили те, кто сопровождал нас.

- И всех на Ленинградский фронт отправили?

Точно нмогу сказать. Вот в 140-й полк добрались человек десять.

- Как добирались?

Поездом. Я помню, что прибыли прямо на Московский вокзал. Но в Ленинград осмотреть не удалось: нас тут же на вокзале в крытую машину посадили и повезли, как выяснилось, на переподготовку. Место это называлось аэродром «Углово». Там мы, дней десять-пятнадцать, наверное, пробыли и почти ничего не делали. Наши документы посмотрели и сказали, что налет по семь часов на «Пе-2» вполне достаточен, нечего нас переучивать…

Дальше. Согласовали по телефону наше распределение по частям. И мы поехали в штаб дивизии, он здесь в Гатчине был, во дворце.

- В тот момент как называли Красногвардейск или Гатчина?

По-моему, нам сказали «Гатчина», и мы так назвали «Гатчина». А на картах было «Красногвардейск». («Президиум Верховного Совета СССР вернул городу Красногвардейску имя Гатчина 23 января 1944 года»)

Мы в штаб не заходили - опять наш старшой туда ходил. Вышли из машины, походили-поразмялись, потом снова сели в машину и поехали. И уже к вечеру оказались на аэродроме в Сиверской. Запомнилось: когда подъезжали к местечку Межно, увидели: в поле из снега торчат неубранные трупы…. А когда темнеть начало, немцы начали бомбить. Похоже, что били они по железнодорожному мосту. Наши зенитки стояли прямо в городке, на окраине аэродрома. При стрельбе из зенитки раздается громкий звук, потом когда осколки летят, тогда шелест такой. А когда осколки на аэродромное покрытие из немецких металлических плит падают, то такие пронзительные звуки слышны…

Нас привезли прямо к столовой и накормили…

На следующий день комиссар полка Лущик Григорий Аврамович с нами побеседовал. (Именно - АВРАМОВИЧ. Однажды дивизионная машинистка меня поправила.) Выяснилось, в частности, что относительно меня делали запрос на мою родину: уточняли кто я такой, откуда. Этим тайная полиция занималась.

- Как правило, первое представление вновь прибывших должно быть командиру полка?

Командир полка на излечении был. Его я не запомнил, он еще один раз появился, и его списали. И исполняющего обязанности командира Кузьменко в тот момент тоже не было. Поэтому и принимал нас комиссар.

Нас распределили по эскадрильям. Я в 3-ю эскадрилью попал… Командир этой эскадрильи - Борисов, недавно был ранен: у него снаряд взорвался под сидением, всю нижнюю часть осколками посекло. Он подлечился в госпитале, но последствия ранения еще оставались, и он отдыхал после ранения в Ленинграде.

Потери в полку большие были. В эскадрилье в тот момент осталось только три самолета. Была и спарка среди них. И после знакомств, начали проверять технику пилотирования. Меня проверял Моисеенко, командир 1-й эскадрильи. Потом и на боевое применение на полигон летали, но я забыл куда…

- А немецкие истребители, пока Вы тренировались, тут не летали, не «шакалили»?

Нет. Тут их уже не было. Они были уже в Эстонии. В Тарту. Там они всегда щипали наших.

Мы ждали пополнения самолетами. И они прибыли прямо из Казани К нам в эскадрилью прибыло укомплектованное звено. И командир звена и летчики: Сашка Воронов, Петя Андреев и Костя Гицын. Потом командир другой эскадрильи Хохлов познакомился с нами, побеседовал, и стал проверять нас на слетанность…

- А в это время Ваш полк, продолжал неполным составом на боевые задания летать?

В этот период вели только разведку. Но потери были… С нашей эскадрильи тогда Некрасов погиб. Вроде на У-2 разбился.

- Кстати о потерях, Вы экипаж: Соловьев - зам. комэска, штурман - Комаров и стрелок Силкин сбитый 15 февраля 1944 года помните?

Нет, этот экипаж я не знал…

- Меня просили у Вас уточнить о гибели экипажа летчика Караваева. Есть разночтения: погиб 8 июля или 7 сентября 1944 года и как его сбили, подробности Вы не помните?

Лешу Караваева - не сбили. Это был, что называется «несчастный случай». Мы отдыхали в общежитии нашей эскадрильи, он играл на гармошке. Пришел Миша Енушенко. Отстегнул ремень с пистолетом и бросил его на нары, он ударился об стенку, раздался выстрел, Оказывается, патрон был уже заложен в патронник. Пуля Леше в спину попала, прошла насквозь… Он умер. Там в Ратчино и был захоронен. (ОБД «Мемориал»: Алексей Демьянович Караваев 1919 г.р. лейтенант, штурман, погиб от случайного выстрела 7.9.1944 г. Похоронен в деревне Ратчино, перезахоронен в Кайболово Кингисеппского района И.Ж.).

- Разбирательство было по поводу этого случая?

Сразу у всех проверку личного оружия устроили. И оказалось, у всех было так: патрон уже в стволе.

- У летчиков были «ТТ»?

У штурмана полка был «парабеллум» был. Не знаю, может еще у кого было иностранное оружие. Но в основном «ТТ». Изредка у нас проверяли наличие оружия и его состояние.

- Стрелять из личного оружия доводилось?

Стреляли только один раз и только по мишеням. Близ Сиверской.

- А что так мало? Или ограничения были какие-то?

Нет, запрета никакого не было. Но и потребности не было.

- Про экипаж Галыгина Вы помните? Есть данные, что он погиб 8 июля 1944 года, в районе деревень Грязно и Даймище, Рождественского сельсовета?

Точно я не знаю. Он не с нашей эскадрильи. По времени это случилось, когда мы летали на Выборг. Там его подбили. Говорили, что кто-то выбросился на парашюте. Потом, уже после войны, я слышал, что вроде Галыгин жив и вернулся из плена…

- Но Рождественский район находится не под Выборгом, а с другой стороны, почему же он не сел в самом Ленинграде. Вы же не через Ленинград летали на Сиверскую?

Нет. Мы возле Кронштадта проходили, коридор был специальный. Если уклонишься, то наши зенитки стреляли. А начале предупредительными. А потом могли и боевыми…

- Вернемся к началу Вашей боевой работы. Когда Вам дали самолет?

Когда пригнали самолеты с Казани, тогда и мы получили. Тогда только одно звено прибыло с экипажами. А остальные самолеты перегонщики пригнали. К этому времени уже сформировали наш экипаж, штурман - Васильев, а стрелок-радист, как его, Василий… Ой, господи, я помнил хорошо… Все девять самолетов в эскадрилье были укомплектованы.

- Могли штурмана или стрелка по мере необходимости в другой экипаж временно забрать?

Во время войны? Если по болезни только. Лично у меня такой случай был. Я был готов к вылету, но врач меня отстранил и доложил об этом командиру. Так наш экипаж и не полетел. И сто грамм не было…

- Мы слышали много жалоб на плохое состояние новых самолетов «Пе-2». Технарям приходилось буквально перебирать самолеты по новой.

Было. Были случаи такие. Техники ругались и исправляли дефекты…

Но не все дефекты техники могли обнаружить. Иногда у летчиков проявлялось какое-то неизвестное чувство. Предчувствие что-ли… Вот я пробовал самолет перед вылетом: сразу двигатель вывел на полные обороты… Вроде нормально. Но возникло чувство, что что-то не так. И правда, тут же у левого мотора редуктор развалился. Масло сразу потекло. Мой экипаж тут же пересадили на пасной самолет и мы взлетели… Вот такие были случаи.

- Один летчик-истребитель мне сказал, что старые опытные летчики его учили: « Главный прибор в кабине - задница пилота! Еще не один датчик не среагировал, а она уже чувствует». Вы с этим согласны?

Это действительно так. Бывает, что почти не заметная тряска предвещает беду…

Опыт старых пилотов очень важен. Как меня учили: «Крути головой и глазами во все стороны, иначе собьют!». И «Держись в строю. Будешь отставать, сожрут!». Это точно. И еще: « Если тринадцать вылетов сделаешь, и не собьют, значит до конца войны дотянешь!»

- А когда Вы пошли на первое задание? И куда?

Первое задание: мы перебазировались в Ропшу. Аэродром тогда был маленький. Там еле вмещались, разбегаешься и садишься - уже тут кусты.

Рассредоточились, палатку поставили, где летный состав отдыхает и пищу принимает. Большая палатка на всю эскадрилью. И для технического персонала отдельная палатка. Начали изучать цели, а мы должны были бить по переднему краю, в районе Зеленогорска…

- Финнов бомбили?

Да, с этого начинали. Финляндия еще не вышла из войны, надо было на нее нажать - бомбили и Выборг, и Лаппенранту… В общем, все опорные пункты, которые где финны окопались. Работали все три полка нашей дивизии 140-й, 34-й и 58-й.

- А какие бомбы брали в первый вылет, Вы не помните?

Сотки. А потом на специальных креплениях и двести пятьдесят. А с двумя пятисотками летали, по-моему, экипажи 34-го полка, с Пушкинского аэродрома. В таком случае разбег большой нужен. Они оттуда летали, в частности, на Волхов - бомбить мост. Тогда 34-го полку была поставлена задача: разбомбить Толмачевский мост. Им сказали, кто разбомбит, тот сразу Героя получит, И получили… Я только не помню, кто…

- А сколько соток вешали?

Четыре в люке.

- «В люке», это в фюзеляже или в мотогондолах?

Фюзеляжные.

- А в мотогондолы?

И в мотогондолы можно по сотке, тогда восемьсот килограмм получится. С восьмью сотками мы взлетали эскадрильями с аэродрома в Ратчино. Один раз даже полком пробовали. Но полком стесненно, неудобно, и уже опасно… Летали бомбить аэродром за Нарвой, и Ракквери, и Йыхви, станцию за Нарвой, и аэродром истребителей Тапа…

- А «РРАБы» (ротационнная рассеивающая авиабомба) использовали?

Эти по живой силе использовали. Они в кассете. При рассеивании охватывали большую площадь. Я сижу в самолете нажимаю на кнопку, открываются бомболюки, второй кнопкой нажимаешь на сброс и все, мое дело сделано.

- А чем били по танковым колоннам? Фугасами? Или «ПТАБ»?

И фугасами и «ПТАБы» в большом количестве бросали, они в кассетах навалом.

По данным разведки в лесном массиве в районе Сиверской немецкие танки размещались. И много бомб тут бросали, некоторые не взорвались. Их потом минеры извлекали. Здесь, в Сиверской, на нашем дачном участке эти самые «ПТАБы» находили, одну бомбу у нас под верандой обнаружили… Может, я сам «под собственный дом» бомбу положил?

- Тормозные решетки у Вас всегда были?

Никогда не снимали…

- А с пикирования Вам часто приходилось бомбить?

Пикированию мы учились. Но в одиночку с пикирования бомбить не приходилось. А в группе пикирование пологое, градусов тридцать-тридцать пять, не больше. Но в группе держаться тяжеловато. И чтобы не столкнуться, особенно на выводе, самолеты немножко удалялись друг от друга, а это вело к рассеиванию.

Обучались мы пикированию, когда мы стояли под Волосово. Я забыл, кто мне показал пикирование, может и командир полка. А потом я сам вывозил других. И я - молодой летчик пикирование показывал, например, комэску Тунику, а он еще в финскую воевал в 1939 году. Он «старик» уже был. Ему такие нагрузки переносить было трудно.

- А пикировали на тренировках под каким углом?

Я их тренировал с пикированием аж за семьдесят градусов.

- С какой высоты ввод был?

Наверно, около двух тысяч семьсот метров.

- Если с двух тысяч семьсот вводить в пикирование под семьдесят градусов, то может не хватить высоты на вывод…

Кто вам так сказал?

- Мне объясняли: ввод в пикирование под семьдесят градусов осуществляется с высоты пять тысяч метров. Полтора километра прицеливаешься, сбрасываешь бомбу, и включаешь автомат вывода. Потом еще семьсот-восемьсот метров идет просадка самолета. Может Вы с четыре семьсот начинали ввод в пикирование?

Нет. На высоте четыре семьсот уже кислородное голодание начинается. А я помню, как я тренировал летчиков. Да полторы тысячи я терял высоту... Возможно, высота была побольше, чем я сказал, ну три семьсот, но не больше. А сброс бомб, и автомат вывода включаешь одной кнопкой…

- А при этом сами помогали выводить?

Я помогал. Порой странное чувство возникает при пикировании - не хочется выводить. Ты понимаешь, такое ощущение: скорость нарастает, машина очень устойчиво ведет себя. А при выводе возникнут неприятные ощущения… А в конце вывода попадаешь в болтанку…

- Вам доводилось группы водили?

Нет. Я и войну закончил рядовым летчиком. У нас группы в основном водили такие «зубры», что мне до них…

- С 1944 года восемьдесят вылетов это весьма и весьма не мало.

- Не восемьдесят вылетов у меня, а девяносто восемь.

- В летной книжке записано…

В летной книжке написано: «премия за восемьдесят вылетов», а всего девяносто восемь вылетов. И еще один вылет боевым не засчитали. Мы тогда мимо попали.

- Ну не по своим хоть?

К счастью нет. А получилось так: в Финляндии озер много. И было два озерка с почти одинаковым контуром. И очень подробно рассматривать нужно, чтобы разницу обнаружить. И там и тут населенные пункты. И ведущий не туда прицелился… Потом выяснилось, что за час до удара там еще наши были, но хорошо, что они ушли с этого места…

- А случаи бомбежки по своим войскам были?

У нас в полку были. Это произошло в 1945 году, наша разведрота остановилась на обед, и по ней отбомбились…

- Наказали всю группу?

Бомбили «по ведущему», поэтому и наказали только ведущего - командира эскадрильи Туника. «Десять лет с пребыванием на фронте». Но оставили в полку.

- Как правило, лишали звания и орденов?

Нет. Все оставили, только «десять лет»… А потом, когда война закончилась, его экипаж отправили на Восток. С Японией воевать.

- Ваши основные цели каковы были?

Различные… Много раз на поле боя. Поддержка наступающих войск. Бомбили по опорным пунктам, по крепостям. И еще аэродромы. Аэродромы летали бомбить всегда в сопровождении. Потому что над аэродрома всегда истребители… Били и по кораблям, когда они у берега. В Пиллау это было…

- А в Данциг…

Нет, туда мы не ходили. Мы закончили Кенигсбергом. Но еще не сдавалась группировка Курляндии, это - Латвия. Уже война закончилась, и объявлена победа, даже отпраздновали, салют сделали. И вдруг команда: «По самолетам». Но тут же объявили «Все! Сдалась группировка. Можно вылезать». И на этом война закончилась…

- А какая задача была для Вас самая сложная и неприятная?

Вы знаете, я был молодой, я ничего не боялся, страха не было…. Не нравилось, когда стреляют по тебе. К цели подходишь, они начинают стрелять…

- А передний край у немцев зенитки прикрывали?

Да, малокалиберные зенитки. И особенно противные пушки «Эрликоны»…

- Вас подбивали?

Нет, не сбивали, ну пробоин этих много было. Дырки-то делали.

- А на вынужденную приходилось садиться?

Однажды при вылете на задание, мотор отказал. Вынужден был садиться на аэродроме штурмовиков.

- А бомбы скинули?

С бомбами садился, сел нормально. Мы сами отремонтировали. Оказалось, что лопнула трубка подвода масла к механизму перевода винта с малого на большой шаг и наоборот. Трубка лопнула, и масло выбило. Мы сказали инженеру полка штурмовиков, что нам требуется, он принес… Помню, как мы втроем винт ставили… Сто двадцать килограмм весил…

Я говорю инженеру полка:

- Оставим у вас наши бомбы?

- Ни в коем случае, забирайте свои бомбы. Нам свои девать некуда!

Ну, мы взлетели. Я еще когда садился, понял, что мне не хватит пробега. Пришлось по касательной отойти - ногу дать, развернуться в конце пробега. Выруливали рядом с пленными немцами. Они какие-то кирпичи делали…

Только взлетели, установили бомбы на взрыв и в озеро, сбросили эти бомбы.

- Разнородные ударные группировки на Вашей памяти использовались? Например, налет на одну цель, «Ил-2» и «пешек», или «Ту-2» и «пешек»? И как координировали их взаимодействие?

В таких комбинациях одновременно нам не доводилось участвовать. Бывало, что перед нашим приходом штурмовики работали по зенитным средствам. Допустим, по зенитному прикрытию аэродрома. Такое бывало в Пруссии. Ну, а с истребителями взаимодействовали часто. Разные истребители прикрывали нас. И даже французы были. Но мы с ними не были связаны.

- На «пешке» реально было вести воздушный бой с «Мессершмиттом»?

В одиночку что ли? Я на разведку не ходил, но с нашей эскадрильи ходили. У нас в полку был стрелок-радист, сбил «Мессершмитт». Немец тот очень нагло полез…

- На каждом самолете «Пе-2», начиная с самых первых серий, были два курсовых пулемета, которые управлялись летчиками. Когда атаковали противника или бомбили, Вы стреляли из них?

- Этими «ШКАСами» не управляли. Они были жестко закреплены. Прицел - перекрестье. Вот у стрелка-радиста «ШКАС» можно было даже со шкворен снять. И были случаи, когда с этого «ШКАСа» стреляли прямо с рук. Но это очень опасно, можно не удержишь, он сильную отдачу имел. У штурмана был «БС».

Стрелял я с пулемета раза три, когда мы как бы, штурмовали…

Истребитель или одиночный самолет прицеливается. А в группе, только ведущий прицеливается, а остальные держат строй. Как перевели самолет в пологое пикирование и начинаем боекомплект расстреливать в сторону врага. Вероятность попадания мала…

В общем, курсовой пулемет был не такой уж и нужный. Так, на всякий случай. Ну, пугнуть, если надо.

- За время Ваших боевых вылетов, стрелки и штурмана истребители противника сбивали?

Да. Был Герой в нашем полку, у него три ордена Славы было. Потом после войны он в Одессе работал адвокатом… Почему-то на наши встречи не приезжал…

- А Вам с истребителями бои приходилось вести?

Мне доводилось встречаться с ними только в группе, в Пруссии. Тогда мы имели в воздухе полное превосходство. Но они сопротивлялись до конца. Слухи ходили, что у немцев и летчики-«власовцы» летали, а им, как говорится, уже было некуда деваться. И они до последнего дрались. Но мне везло.

Был такой случай. В нашей комнате поселили летчика-разведчика. Нам сказали: «Когда самолет-разведчик пойдет, то и вы поднимайтесь. Пойдете в то же время, но своей группой». Он ушел, а нас не разбудил. Слышим: он уже пробует мотор… И мы, два экипажа, в летном одеянии, бегом два километра… Прибежали, командир идет с КП, получил задание. И сразу: «По самолетам!»…

Уже два вылета сделали - остались и без завтрака, и без обеда. А у одного из наших летчиков, Ивана Поселенина, неисправность самолета выявилась. Он говорит:

- Хватит тебе, давай я слетаю на твоем.

Я говорю:

- Этого еще не хватало.

- А я пойду командиру скажу, что ты не жравши летаешь.

И действительно так и сделал. Возвращается с командиром, Командир приказывает:

- Ты два раза уже слетал, теперь пускай он слетает.

И полетел. И напали на них истребители. Ивана Поселенина сбили, он выпрыгнул на парашюте, при этом потерял пистолет. А штурман когда прыгал, ногой об стабилизатор ударился. Короче, немцы с собаками их сразу поймали. Посадили на баржу, хотели куда-то перевезти. А тут наши истребители прилетели, начали колотить эту баржу… Поселенин «под шумок» смог убежать, но навстречу немцы попались. Опять попался. И опять бежал. Добрался до нашей передовой. Снова летал… Потом его списали раньше времени, у нас таких, которые в плену побывали, в первую очередь списывали. Он здесь, в Ленинграде, окончил институт, и потом еще летал на самолете. Последние годы мы уже не встречались.

- Я так понял, что к своим самолетам Вы относились достаточно трепетно и в чужие руки только по приказу отдавали?

Никому, безусловно… Мы же за ним ухаживали, чистили. И хотя в школе нас не учили, мы все про него знали, и мотор перебирали… Герметизация плохая была ужасно. И масло часто переливалось, и куда не залезешь, ото всюду как черт вылазишь…

- К Вам самолеты приходили только с Казанского завода? Или с Иркутского тоже?

С Иркутского завода было очень мало…

- Помните как Ваш самолет был окрашен?

В общем, зеленоватые такие цвета. И с камуфляжем небольшим. Снизу голубой, вот. А сверху вот такой темноватый, темный.

Это потом уже, после войны уже начали камуфляжи делать, а так, ой господи, на заводе покрасят и…

- А серые самолеты приходили. Серого цвета, не зелено, а серые?

Серые были тоже, были, были.

- А рули направления у Вас белые были или зеленые?

Они все одинаковые были, зеленые.

- У Вас практиковались рисунки, подписи какие-то на самолетах?

Нет, не было. Ну разве что на запасном, на котором мне довелось летать, был нарисован крокодил. Прямо под кабинойетчика…

Не особо и рвались рисовать что-нибудь. Это же выделяться, а выделенного немцы сожрут в первую очередь. Не боялись, но проще смотрели на все…

- Наши истребители сопровождали Вас?

Сопровождали нас часто, но не всегда.

- Летчики ударной авиации, часто предъявляют претензии к летчикам-истребителям, за то, что плохо сопровождали, за то, что отрывались постоянно. У Вас такое было?

В отличие от нас, истребители базируются недалеко от фронта, десять-пятнадцать, ну самое большое, это пятьдесят километров от линии фронта. Они в день до десяти вылетов делали. Поэтому и летчики изматывались, и самолеты неисправными становились. Это потом нам объяснили.

Например, это было уже в Пруссии. Прилетаем к аэродрому истребителей, они не готовы, заправляются и только три самолета. И тут команда:

- Сделайте еще круг!

Вот, а мы шли полком, круг-то этот… Ну вот и все…

- Три самолета, больше не будет, нету.

Истребители противника напали, одного нашего сбили, и сразу ушли. Командиры полков потом разобрались…

Ну, не могли они защитить нас совершенно надежно. Они старались защищать до последнего, но…

Вот когда мы были здесь на Ленинградском фронте, Я помню, нас прикрывал полк истребителей, в котором командиром был полковник Жидов. (Г.Н. Жидов майор, командир 401 иап). Георгий Жидов - Герой Советского Союза. Вот у него никогда не было никаких недоразумений, если его полк прикрывал. Он сам приезжал, вопросы взаимодействия уточнял. Редкий случай. Может, и единственный.

- А как Вы узнали, что кончилась война?

Ну не знаю, во сколько часов, но это ночью было. Телефон зазвонил. Дневальный получил телефонограмму, и таким обыденным голосом говорит:

- Товарищи офицеры, война кончилась!

Никто не реагирует. Он повторяет:

- Товарищи офицеры, война кончилась!

Разыскали командира эскадрильи. Война кончилась! Мы тут все открыли окна, пистолеты достали, начали стрельбу… Вот такие дела.

- Вторую половину Вашей военной службы Вы в основном провели за рубежом. Как относилось местное население к нашим?

В Австрии хорошо относилось. И во время войны и после. Мы там появились в 1950-м году на смену. После победы был такой лозунг брошен, что вроде как "братство с населением". И наше панибратство было вплоть до того, что начали рожать австрийки от наших летчиков детей… А жили мы обособленно, часть воинская закрыта…

А когда Хрущев договорился с американцами о выводе войск из Австрии, мы в Венгрию перелетели. Ну, Венгрия отличается от Австрии, хотя помните была такая страна Австро-венгерская империя.

- Отличалась в худшую сторону?

Конечно. Хотя западноевропейское у них тоже не отнимешь. Особенно их города, Будапешт и этот Дебрецин.

- А летали еще на «Пе-2» ?

На «Пе-2». Я за границей на нем летал. В Советском Союзе все уже переучились на «Ил-28». Почему такая практика была? И получилось так, когда мы переехали в Союз, здесь уже летчики 1-го класса были. А нам только 3-й класс присвоили. Из-за этого дальнейшая судьба моя была с запозданием…

- А какие взаимоотношения с немцами были, когда в Восточной Пруссии Вы стояли?

Там никаких немцев, уже не было. И сами смылись, и их поляки выгнали. Они после войны к немцам относились, как говорится, хуже не куда. И к тому же считали, что эта территория к ним отходила… А про нас думали, что мы тут будем только отдыхать после войны.

- Известно, что сразу после войны, происходило очень много летных происшествий и катастроф. У Вас это было? С чем это связано?

Во-первых, из техники военного времени уже все выжали. Ресурс моторов заканчивался… И эти моторы сдавали… А на низкой высоте не успевал летчик среагировать на отказ мотора…

- Вы не помните, какой ресурс двигателя был?

А, по-моему, сто часов или пятьдесят. Я забыл.

- Вы не помните, какой был ресурс у планера, у «Пе-2»?

Вот на счет ресурса планера, вы уж извините… Потом усталость летного состава, и боевые ранения начали сказываться. И не только боевые…

Когда мы в Пруссии стояли на аэродроме Гросс Допенин, мы обзавелись велосипедами в свободное время ездили по окрестностям, на озера… И однажды на узкой дороге автомашина сбила летчика 1-й эскадрильи Ивана Немчанинова. У него были повреждения черепа. Его вылечили и допустили до летной работы. Но тут мы с ним вместе поехали в отпуск. Он раньше любил шутить, ко всему с юмором относился. Беседую с ним и чувствую, что у него реакция ослабла. Я ему прямо про это сказал:

- Ты сам-то чувствуешь, что реакция не та, что была раньше? Ты реагируешь с задержкой, а это - опасно.

- Пока земля вертится, я буду летать.

Я про это рассказал его отцу, врачу-хирургу. Отец пытался уговорить сына бросить летную работу. Бесполезно. Когда мы вернулись из отпуска, начались учения. Мы летели на аэродром в Сиверской, а погода испортилась, облачность, и когда он садился, он упал.

Другой случай тоже на Сиверской. Тогда самолет врезался прямо в Военторг… Одна девочка погибла, и весь экипаж… Наш полк только-только сел и мы туда прибежали. Начали собирать руки, ноги… Ко мне подошел замполит и сказал:

- Уйди, отсюда, летчику не положено такие вещи делать.

Даже на «ПО-2» разбивались. Такой Тихонов был. Тогда чтобы технику пилотирования поддерживать в основном тренировались на «ПО-2» . Но это же никакого сравнения…

- Ваше отношение к техникам?

Техники во время войны одним экипажем жили. У меня Шаповалин такой был техник.

Он раз конфуз допустил. Не спал, ремонтировал.

- Вот я лягу под крылом тут, у самолета.

Я запустил моторы. Попробовали двигатель, он не проснулся. А надо было отсоединить шланг баллона. Он сразу же вскочил и пошел. И я пошел. А корреспонденты приехали фотографировать полеты.

А тут баллон с воздухом сзади тянется, мотается. Мы думаем, выдержит, не выдержит, так и тянется. А штурман полка глянул, говорит:

- Господи!

Побежал за ключом, отсоединил шланг. Ну, успели там, когда уже на взлетную выруливали…

Да, даже было в газете фото, фотография, но нас не зафиксировали - успели баллон в последний момент отсоединить прямо на ходу.

- Кроме него, сколько в полку Героев Советского Союза было?

Героев? У нас был командир полка, штурман полка Малин Анатолий.

- А такой Кирийчук, у Вас был летчик?

Летчик? Нет, это штурман был Кирийчук. Такой здоровый дядька был. У него кличка была «Крошка». Мы с ним общались. Мой штурман Васильев, с ним они еще раньше были знакомы…

Этот Кирийчук был как раз штурманом в экипаже Немчанинова, который погиб. Он как раз в тот раз не летал, я не помню почему… Он где-то был в другом месте. И если он тогда был в экипаже, может, по-другому бы сложилось. Потому что он был опытный штурман…

- А штурман полка на задание летал?

Штурманом полка Малин стал уже потом после войны. А до этого штурманом полка был Салата, по-моему, тоже Герой. Его самолет был сбит, он выпрыгнул. И не помню почему, парашют не раскрылся… Но он попал на край воронки от большой бомбы, наискосок съехал, и остался жив. Когда его везли в госпиталь на телеге, он все время сознание терял. Вылечился, он потом снова летал.

По-моему, у нас три Героя было. Вот в 34-м гвардейском полу там много… А мы не гвардейцы.

- За сто вылетов представляли к званию Героя. Вам не обидно, что Вы два вылета недобрали…

Один я пропустил, и один не засчитали. Но мне-то, понимаешь, тогда обиднее было, отдать самолет другому… Еще и потерять.

А потом мой следующий самолет еще при перегонке посадили на вынужденную. Нивелировка его была нарушена. И потом меня все время тянуло вправо к ведущего машине. Понимаете?

Я слева шел, и все время наготове был. И когда при зенитном обстреле над целью, осколок мне попал сюда в ногу. Нога задрожала так, самопроизвольно. Но, я держался в строю, все время…

Потом как сели, сели, врач подбежал, говорит:

- Расстегивайте комбинезон, брюки.

Кальсоны не пробило. Но даже кальсоны не пробило только кровоподтек… За ранение это не считалось.

А ведь я испугался, думал "ногу отрежут". Нога в начале не работала, и самопроизвольно тряслась… Оказалось, что осколок прогнул сектор газа, раскололся напополам и только потом ударил по мне. Я долго его хранил, потом он потерялся.

- Сто грамм когда вам начали выдавать?

Ну, когда на боевые начали летать. А я не пил. Я вообще это дело не любил. Поэтому я отдавал своему штурману. Он любитель этого был. И из-за этого с ним вечно приключения происходили. Однажды когда мы стояли в Литве, на аэродроме Пацуны, он в котловане находился. А самогон покупали у местного жителя, и поскольку к нему нужно было метров на двадцать подниматься, его называли "Егорка-на-горке". И вот они сходили к "Егорке-на-горке", выпили там, и начали оттуда спускаться, и покатились. Да еще когда скатились, устроили стрельбу из пистолета. А внизу комиссар Лущик проходил. Ужас!

На завтра строится полк, комиссар проверил у всех оружие. Лущик такой ушлый был. "Кто стрелял, тот, значит, пьяный был". И вышли из строя: Кирийчук, Васильев, и еще, не помню, человек пять. Ой, такой разгон, такой шум был.

- А Вы вышли из строя?

Нет. А меня не вызывали он проверил оружие и все… Я с Лущиком летал раза три летал. Он за штурмана.

- Так он, ваш комиссар летающий был?

Да, летающий, штурманом.

- Ваше личное отношение в те годы к замполитам и к особому отделу, к «смершу»?

Ну, с особым отделом я никак не был связан. Как-то мимо меня проходило.

С комиссаром мы познакомились сразу как в полк прибыли. Он со всеми, как говорится, по-отцовски беседовал. У меня уважение к нему было. И я до самой его смерти с ним переписывался.

И было еще и такое: истребители напали на нас, правда вреда не причинили… Он сидел за штурмана, но не стрелял, у него там заедание какое-то случилось. Так я на него матом. И ничего, не обиделся… Дружно жили.

- А скажите, вообще матюгались много?

Ну, кто как привык. У нас в деревне матюгались, я еще мальчишкой иногда матерился, когда отца не было видно поблизости…

- А в полете во время переговоров по рации, много мата было?

Я лично слышал по рации, когда истребители бой вели:

- Мудак! Куда рулишь!

Вот такое, а другого мата… После войны мне выговор командующий сделал - не сдержался один раз.

- А специалисты по связи с вами занимался?

Все время. Как говорить, как пользоваться. У нас-то тогда рации через стрелка-радиста были. Только у командира было прямая связь. Поэтому команды шли через радиста. И время уходит, и еще как точно радист передаст. Недоразумения бывали.

- А качество связи устраивало?

Нет, через «ПУ» переговорное устройство плохая связь. В общем, старались техники радисты делать свое дело, но бывали случаи что «хрипит-сипит» и все… По ушам давало очень.

- У Вас в самолете стоял фотоаппарат?

Фотоаппарат был не на всех. На моем самолете стоял, на ведущем стоял. У ведущего звена стоял обязательно. А у остальных не было.

Фотографировали результаты бомбометания. Фотоаппарат включал и выключал штурман. И если снимка нет, все: не засчитывается вылет. Понимаете. Так вот. И такие случаи были.

- Ясно ли на снимках было видно, что происходит на земле?

Как только сбросил бомбы, сразу включается аппарат. И видно как бомба летит. И тут уже ничего тут не изменишь. И куда она попадет видно. А взрыв, шапка, это тоже заснято. Но с высоты, допустим, четырех тысяч, вообще на земле ничего не видно. А тем более, когда дымка какая-то стоит…

- А с каких высот в основном бомбили?

В основном с четырех тысяч. Но на Кенигсберг летали на две тысячи. Потому, что облачность опустилась, командир полка сделал круг, и мы спустились. И все нормально, хотя стреляли они безумно, и взрывы и прямо по курсу и слева, и справа, но почему-то обошлось…

- А боевой курс тяжело было выдержать?

Да, главное выдержать боевой курс. Это гарантия попасть… Большое напряжение… И дело не в обстреле зенитками. Нет, никто на снаряды не смотрит. Нет, не в этом дело… Нужно бросить по ведущему… И смотришь только на ведущего. По отрыву бомб я командую: «Сброс». И нужно что бы все одновременно сделали это.

Но иногда бывали казусы. Когда полком летали на Тарту, мы должны были по железнодорожным составам бить. И наша эскадрилья из-за штурмана Ивана Филиппова запоздала, и промазала. А у меня одна бомба зависла, и я ее механически сбросил. И как раз она и угодила прямо с состав. А он был с горючим, и взорвалась вся станция.

- В документах личного состава встречаются такие записи, например: «По итогам войны засчитано уничтожение двух танков, пяти самолетов, уничтоженных на земле, до батальона пехоты…» Каким образом устанавливались конкретные цифры?

Это по результатам фоторегистрации восстанавливали дешифровщики.

- Вопрос о деньгах. Сколько Вы получали, и на что тратили?

Ежемесячный оклад: тысячу пятьдесят рублей. Премия за восемьдесят вылетов была три тысячи рублей… А какие премии были за тридцать вылетов, и за пятьдесят, я не помню…

Аттестат у меня был выписан на мать, по пятьсот рублей в месяц. Остальные?… Часть шло на книжку… Короче, оставались на руках какие-то деньги. Но небольшие, правда. Тратил их «в Военторге»

- А на займы на оборону Вы подписывались?

Беспрерывно. Нас спрашивали, мы подписывали, хоть на тысячу рублей, хоть на десять, сколько попросят. И мы даже не задумывались на эту тему…

- После войны какую технику Вы освоили? И в каком звании, откуда ушли на пенсию?

До 1953 года включительно летал на «Пе-2». Потом группа летчиков с командиром съездила в Воронеж, там переучиваться на «Ил-28». И в Дебрецин, в Венгрии, пригнали спарки и боевые самолеты. Начали переучиваться в полку. К этому времени, и командир полка сменился, и командиры эскадрильи. Только наш командир эскадрильи остался. Потом я перешел в другой полк. В 1953 году меня направили на курсы усовершенствования в Таганрог. Там была теоретическая подготовка, про атомную энергию, новейшая теория полета. И ночью вывезли нас. И по одному, по два полета сделали, и считалось, что мы переучены. Дальше было распределение. По разным причинам я отказался от повышения по службе с переездом и в Среднюю Азию, и на Курилы. И поехал я в тот же полк на ту же должность.

Приезжаю в полк, а все командиры звеньев уже 1-й класс имеют. А у меня 3-й класс. В общем, отстал я. Перевели в другой полк. Там год, наверное, проработал, и полк в 1958 году расформировали и никого в кадрах не оставили.

- Скажите, каково Ваше отношение к реформе авиации Хрущева?

Не понятно в чем реформа заключалась. Если в сокращении численности летного состава и парка самолетов, то почему-то боевых летчиков убирали, а оставляли малопригодных для боевой летной работы, и почему-то на наземные должности им было легче устроиться. Получилось, что именно они меньше других пострадали. Если б в 1961 году у нас с Америкой заваруха началась, то летать-то было бы некому…

Что касается меня самого, может, я и сам виноват. Мне командующий предлагал возглавить отдельное звено, в должности майора. Но я не разобрался, что это такое, подумал типа транспортного звена, и отказался. И только позже встретился с командиром этой эскадрильи Дубровиным. Он был раньше в 34-м полку. Оказалось, это специальная «атомная» эскадрилья на «Ил-28». Я забыл, как она называлась. Предназначалась для нанесения ударов тактическим атомным оружием…

В 1958 году я демобилизовался…