Сыщиков Николай Сергеевич

Родился я в 1917 году в городе Владимире, а рос в Рыбинском районе Ярославской области. В Рыбинске я окончил семилетку, и с Рыбинского аэроклуба началась у меня авиация. Начал работать в аэроклубе мотористом, закончил старшим техником и начальником технической службы аэроклуба. Потом, в 1938 году, ушел в Сталинградское военное авиационное училище – там готовили бомбардировщиков и истребителей. Я окончил в 1940 году истребительное отделение на И-16 и попал на службу в Забайкальский военный округ в 32-й истребительный авиаполк, который стоял на разъезде № 111. Это был октябрь 1940 года.

Ну, что? Служба есть служба. В апреле месяце, 6 апреля, мы перелетели в летние лагеря рядом со станцией Хада-Булак. Как-то раз готовились к полету, стоим в строю, командир полка ставит задачу, и в это время видим – идет на запад со стороны Монголии железнодорожный эшелон с военной техникой. Командир полка говорит: «Вам понятно, для чего это нужно? Скоро эта техника где-то пригодится!» В перерыве между полетами, пока самолеты заправляли, присели отдохнуть, и наш комиссар говорит: «Все, сегодня последний день летаю, и еду в Москву, поступать в политическую академию имени Ленина, а в июне месяце начнется война!» Так и сказал, дословно! Так что, все это ерунда, что многие сейчас толкуют – мол, не знали о будущей войне, не готовились… Я, по сути, рядовой солдат, на Дальнем Востоке знал, что в июне месяце на западе начнется война! Но у нас тут под боком своя угроза была, рядом Манчжурия и японцы.

Внезапно в конце мая несколько человек, и меня в том числе, перевели из истребительного полка в 250-й тяжелобомбардировочный полк, который стоял в поселке Сохондо под Читой. Начальник штаба встретил нас и рассказал, что полк готовится к большим армейским учениям с перелетом на запад. Все, конечно, знали уже, что это за учения и для чего полк на западе нужен.

– Николай Сергеевич, а Вас кто-нибудь спрашивал, хотите Вы на бомбардировщика переучиваться, или нет?

Это армия, кто там будет спрашивать? Куда надо, туда и посылают. В общем, 21 июня мы должны были лететь на запад, но погода не позволила, сопки закрыло облачностью, а 22 июня началась война. В то время оборудования для слепых полетов никакого не было, летали, как говорится, «по столбам». В общем, на войну мы вылетели 23 июня, когда распогодилось.

– Вы кем были на тот момент, вторым пилотом?

Да, мы прибыли в тяжелобомбардировочный полк на должности вторых пилотов. Дело в том, что полк был не укомплектован личным составом, старые бомбардировщики ТБ-3 готовили к списанию, но новых самолетов еще не наделали. Все же, это была сильная техника, и мы в составе 49 экипажей вылетели на запад. Прибыли на Украину, в Ворошиловград, и 3 августа начали боевую работу.

– В чем она заключалась? Какие были Ваши первые вылеты – бомбежка, или транспортные перевозки?

Самый первый вылет был не на бомбежку, а на выручку. На аэродроме Сталино бомбардировщики ДБ-3 оказались без бензина – сами понимаете, война есть война, всякое бывает. Мы заправили горючим полные баки своих ТБ-3, и ночью пошли их заправлять, чтобы они смогли улететь. Потом уже начали войну – в основном, летали на переправы через Днепр, в район Дериевки, где немецкое наступление шло.

– По ночам летали?

Только ночью! Днем за всю войну мы совершили только несколько боевых вылетов. Иногда делали два вылета за ночь – прилетаешь и получаешь по сто граммов за каждый вылет…

– Какую бомбовую нагрузку брали?

В зависимости от удаленности цели. На ТБ-3 на дальние цели брали обычно полторы тонны бомб, на ближние можно было и больше взять, за счет горючего. Когда мы переучились с ТБ-3 на Ли-2, там стандартная нагрузка 1000 килограммов была – 4х250 кг или 2х500 кг. Кроме того, осветители и фотографы брали зажигалки и фотобомбы. Мой экипаж часто на такие задачи ходил. Взлетали первыми с двумя «пятисотками», САБами и ФОТАБами, шли на цель, бросали фонарь, создавали точку прицеливания, очаг пожара на земле и отходили в сторону. Пока мы барражировали, остальные экипажи работали – полку отводилось 30 минут времени на удар. Как полк отбомбился – мы заходим и фотографируем результаты. Фотоаппарат стоял у штурмана.

– Все самолеты были фотоаппаратами оборудованы?

Не все.

– Прежде, чем к Вам пойти, я Ваше представление на звание Героя Советского Союза читал. Там написано, что в мае 1942 года Вы летали на снабжение кавалерийского корпуса Белова, и 22 мая Вас сбил ночной истребитель. Можете рассказать подробнее?

Кавалерийский корпус Белова был пущен в прорыв для работы по немецким тылам, а раз работа в тылах – надо его как-то снабжать. Мы возили им все, вплоть до тюков с прессованным сеном для лошадей. Если была площадка и возможность – садились, нет – выбрасывали с парашютом или без. Летали на эти задания только ночью.

В тот раз мы летали не к Белову, а западнее, к партизанам. Партизанский отряд «Дедушка» где-то захватил немецкие танки, но без горючего. Решили, что танки могут пригодиться, и мы возили к ним бензин, бросали с парашютами. На обратном маршруте нас подкараулил немецкий истребитель. Я не знаю, Ме-110 это был, или «юнкерс» Ю-88 – определить ночью было невозможно. Первая очередь мимо прошла, а со второй очереди у нас самолет загорелся. Мы покинули самолет с парашютами, и потом долго собраться не могли – раскидало всех. Помню, как мы с борттехником двигались по фюзеляжу, и он не хотел прыгать. Я его все уговаривал: «Чего ты, прыгай! Жизнь еще может пригодиться!» В конце концов, уговорил, он пошел на одну сторону, а я на другую. Приземлились. Позже все, кто остался в живых, собрались у Белова. Из экипажа погибли два стрелка. Один из них выпрыгнул, но не пристегнул парашют. Стрелку в турели парашют мешает, поэтому в полете он не надет, а висит рядом. Он парашют схватил, выпрыгнул, но карабины не все защелкнул, парашют раскрылся и ушел, а он… Я его потом нашел – лежит, кольцо в руке, а парашюта нет…

– Что с Вами потом было?

Потом мы у Белова были. Туда самолеты летали постоянно, но улететь получилось не сразу. Там так – костры или фонари по границам посадочной площадки горят, но закрыты, чтобы сверху не было видно. Самолет приходит, просит фонари, чтобы сесть, а выше немец ходит. Как только огни открыли – сразу начинается бомбежка, нашему уходить приходится. Потом нас все же вывез гражданский летчик Таран. Их двое прилетело, привезли противотанковые ружья, но один сел, а второму посадку не дали – немцы сразу начали патрулировать над этим местом, и, чтобы не сбили, второй самолет отправили домой. Мы улетели в Москву с Тараном, 29 человек он нас забрал на Ли-2. Наш полк как раз работал с подмосковного Монино, но должен был снова улетать на юг, на Украину. Командир полка оставил нам самолет и сказал – отдохните, а потом догоняйте. Ну, что – прибыли в полк, опять началась та же самая работа.

– Какая-то проверка по линии особого отдела была?

Нет, никаких проверок не было – времени мало прошло, да и были мы у своих.

– Скажите, с каких высот бомбили? С каких высот бросали грузы на ТБ-3?

Бомбили в основном с высот около 4000 метров, но можно было и больше высоту набрать, если цель дальше. Грузы сбрасывали в зависимости от способа выброски. Если с парашютами, то это 800-600 метров, а если тюки упакованные, без парашюта – то с малых высот, с бреющего полета.

– Написано, что вы выбрасывали десанты. С ТБ-3 бросали или с Ли-2? Это были какие-то разведгруппы, или дестантные подразделения?

И с ТБ-3 бросали, и с Ли-2 бросали. К примеру, помню, двумя экипажами выбрасывали десант в Крыму под Судаком, их человек 60 было в двух самолетах. Кто они были – не знаю, у них своя задача, а наше дело выбросить, где надо. Вообще, мы в Крым много вывозили разведчиков и диверсантов.

– Порты бомбили? По портовым сооружениям работали или по плавсредствам тоже?

Под Севастополем работали, и по Севастополю работали, и когда его отдавали, и когда брали. Там очень трудно сказать, какая цель была. Порт в целом.

– Листовки сбрасывать приходилось?

Листовки обязательно брали в каждый вылет в немецкий тыл: «Не верьте брехне Геббельса, мы придем и освободим вас, ждите, и мы придем обязательно!»

– Кто из экипажа их бросал?

Радист или стрелок, борттехнику тоже делать нечего, его звали «лишняя жертва на борту».

– Сколько человек был экипаж на ТБ-3?

Восемь человек. Два летчика, два штурмана – штурман-навигатор и штурман-бомбардир, два стрелка, борттехник, помощник борттехника.

– Какая задача у второго пилота была?

Помогать командиру. Управление у обоих летчиков одинаковое, справа и слева, левый на левом сиденье, правый на правом. Приборная доска одна на двоих, а остальное управление дублированное.

– В наградном листе у Вас написано, что 15 января 1943 года под Сталинградом стрелок вашего экипажа Ивкин сбил «мессершмитт» Ме-109?

Мы бомбили аэродром Питомник – я, кстати, учился на нем летать, на этом Питомнике. Не помню, с бомбами мы шли, или уже бросили… Нет, не бросили – с бомбами шли! Я штурману Коле, Николаю Николаевичу Глушкову, царствие ему небесное, говорю: «Коля, не спеши бомбы бросать, чтобы не сшибли сразу». Дело в том, что самолет с бомбами тяжелее, опустишь его носом вниз – и он быстрее идет. Пошли, а немец зашел с хвоста за нами, стрелок Ивкин открыл огонь. Гляжу – второй летчик, который стоял на одном из пулеметов, уже бежит, показывает, что сбили немца! Это было на рассвете, светло уже было. Сталинград уже был в нашем окружении, немцы были далеко от города, и истребителей у них внутри кольца было мало. Поэтому мы летали днем, но в тот раз они нас там подкараулили и сразу четыре экипажа сняли.

– Когда на Ли-2 пересели? В полку были только наши Ли-2, американских «дугласов» не было?

Летом 1942 года нам дали месяц на переучивание в Пичаево Тамбовской области. До конца войны наш полк летал только на Ли-2, да и после войны тоже на них. На «дугласах» не довелось летать, только на наших самолетах. Мы их Ташкенте на авиазаводе получали, сначала сами летали, а потом их нам пригоняла специальная группа перегонщиков, чтоб не отвлекать от боевых вылетов – мы на войне нужнее.

– Что было опаснее, зенитки или ночные истребители?

Конечно же, истребители опаснее, потому что зенитку видно – как только она откроет огонь, трасса пошла, ее уже видно, можно как-то маневрировать. А истребитель не видно, подкараулит, как и было с нами – подошел и со второй очереди сбил.

– Вас как-то учили из прожекторов выходить, тренировали?

Тренировок не было – опытные летчики подсказывали, как вести себя. Когда прожектора поймают, трудно выходить из лучей. Выйти, по сути, можно было только резким изменением курса и высоты полета. Тут вот какой вопрос – когда на цель заходишь, первым делом смотришь: есть ли зенитный огонь. Если зенитки начали стрелять, значит, истребителя нет – зенитчикам трудно разобраться, где свой, где чужой. Если зенитки не бьют, то смотри внимательно – рядом может быть истребитель.

– Какие самые сложные цели были на Вашей памяти?

На этот вопрос я даже не могу ответить. Трудно сказать, зависело от того, какая была ПВО у противника, как он прикрывал себя. Они прикрывали хорошо переправы – мы по переправам на Дону и на Днепре работали.

– Стандартный свой день можете описать – во сколько вставали, завтракали, обедали?

На войне распорядка нет. Хотя, конечно, распорядок есть – но его все равно нет. Особенно, когда на ТБ-3 летали – навигационное оборудование слабое, то туманы, то аэродром закрыт, то, бывает, вылетит полк на задание, и ни один экипаж не вернется на аэродром. Где-то все рассядутся по запасным площадкам, а потом собираются целый день, а в ночь опять на войну. Но, в основном, каждый сам знал – если в ночь летим, допустим, в 20 часов взлет, или летом в 22 часа, так как темнеет позже – к этому времени все должны быть готовы.

– Взлетали еще засветло?

Взлетали засветло, а летом и возвращались засветло – ночи короткие. Возвращались, завтракали и ложились спать.

– Сколько спали? Или как придется?

Как придется.

– Как отдыхали? Кино было, танцы?

По обстановке – смотря, где стояли. Если стояли где-то в хорошем населенном пункте, то ходили на танцы, а если где-то в поле – у себя устраивали танцы, силами художественной самодеятельности полка и батальона аэродромного обслуживания.

– Скажите, на Ли-2 автопилоты ставили? Насколько они были полезны?

Ставили. Было у нас несколько самолетов без них, но, в основном, на всех были автопилоты. Использовали их, конечно, чтобы не крутить баранку, особенно когда болтанка. Включили – и пусть крутит, старается. У него и чувствительность лучше, он быстрее реагирует – пока тряхнет, пока дойдет до головы, что сделать – а автопилот уже отработал.

– Нагрузки на органы управления на ТБ-3 и на Ли-2 сравнимые были?

Что сказать? Когда все работает – нагрузка небольшая. А когда на ТБ-3 один мотор откажет или выбьют его, то, конечно, тяжело держать.

– Сбивали Вас еще, кроме как в мае 42-го?

Сбивали, в Крыму, в ночь на 29 сентября 1943 года – мы на станцию Джанкой вылетали. Оттуда у меня уже началась другая жизнь. Сбил истребитель, я выпрыгнул с парашютом и приземлился в Азовское море.

– Вы уже командир экипажа были и Герой Советского Союза?

Да, звание 18 сентября присвоили. Старший лейтенант, командир корабля Ли-2. Наш народ на оккупированной территории был настроен хорошо, старались помогать. Хотя сейчас много и кричат на эту тему, но я считаю, что правильно сделал Сталин, что выселил татар из Крыма, они, паразиты, нас там и продавали. Как бы мне кто ни говорил, но русские люди и украинцы старались всеми силами нас спрятать, а татары все-таки выдали немцам!

– Экипаж растерялся, когда Вас сбили?

Конечно, экипаж собраться вместе не смог. В общем, приземлился я в Азовское море, но оно там мелкое – я вышел на берег, нашел какую-то скирду сена и в ней переночевал. На следующий день встретил женщин, которые работали в поле, и они быстренько меня переодели. Потом решили, что выберут время и определенной ночью переправят меня ближе к линии фронта, а через линию фронта уже бы другие люди провели – система была налажена. Но татары выдали меня немцам. Поначалу меня в Крыму держали в тюрьме, затем перевезли самолетом в Кривой Рог, а оттуда уже отправили в немецкие лагеря.

– Вас крымские татары сразу немцам сдали?

Татары донесли, а взяли немцы. Я первую ночь переночевал в скирде, ни с кем не встречался, а вторую ночь решил идти на юг, к горам – надеялся попасть к партизанам. Когда шел по дороге, меня встретила девочка. Она догадалась, кто я, и говорит – не ходите, нельзя тут ходить, Вас тут возьмут. Вернулись к ней домой, а у нее на квартире немец, точнее, не немец, а солдат немецкой армии. Мы с ним побеседовали, и я дальше ушел.

– То есть, ему до Вас никакого дела не было?

О том, что я сбитый летчик, он был, конечно, не в курсе дел, мы совершенно нормально разговаривали о других вещах. После, когда меня взяли, он говорил, что если бы донес на меня – уехал бы из Крыма, его бы перевели в Германию. Очень сожалел, что упустил шанс – уже знал, что в Крыму им будет капут. Я попытался зайти в еще одну хату, но женщина, хозяйка, говорит – не ходите, не ходите ко мне, у меня дети еще маленькие! Короче, дала понять, что ее могут преследовать за укрывательство. Ну, вышел от нее – а тут уже окружили, «хенде хох», и делай что хочешь…

Донесение штаба корпуса о возвращении старшего лейтенанта Сыщикова из плена, 1945 г.

– Вы до конца войны в плену были?

Да. Мы были… В Польше, в Пшасныше? Нет, туда, в Пшасныш, я вернулся из плена… Эх, елки – не могу вспомнить ведь! На Одере лагерь был…

– Специальный, для летчиков?

В основном, да. Гитлер хотел завоевать весь мир, и он не думал с нами рассчитываться, а намеревался в дальнейшем использовать.

– В лагере только советские летчики были, или союзники тоже – американцы, англичане?

Французы были, несколько человек. Не могу сказать, из «Нормандии-Неман» или нет, но точно знаю, что французы.

– Что Вы в лагере делали, заставляли Вас работать?

На работу летчиков не посылали, потому что знали, что рано или поздно все равно убегут. Весь день сидели в бараках.

– Кормили чем?

Давали хлеб, на день буханку на четверых, а один раз в неделю – на пятерых. В обед баланда из брюквы.

– Когда Вас освободили?

В мае 1945 года. Немцы пытались нас перевести в американскую зону оккупации, чтобы мы к своим не вернулись, но мы из лагеря разбежались. Они открыли огонь по нам, часть убили, раненых прикончили тут же, прямо у нас на глазах. Остальных повели на запад, но все равно, в конце концов, обстановка сложилась так, что мы бежали. К своим добирались кто как мог, но шли без страха, что мы в чем-то виноваты.

– Во власовскую армию в плену не агитировали вступать?

Конечно, агитировали – власовцы приходили много раз. Был у нас там Дважды Герой Советского Союза, летчик-истребитель, тоже сбитый – сейчас не помню его фамилию. Так вот, он однажды заявил: «Если придут еще, то я запишусь к ним, а потом к своим улечу!» Я говорю – прежде чем ты улетишь, они ославят тебя так, что ты никуда не пойдешь уже, нечего тебе там будет делать. Сделают так, что ты свою родину ненавидеть будешь!

– Были такие, кто все же записался к власовцам?

Были, конечно. У них была большая армия.

– Какую проверку проходили, когда вернулись?

Проверку проходили в Алкино, в Башкирии. Там запасной стрелковый полк был, командир полка был армянин, беседовал с нами… Не помню уже, сколько это по времени было, но потом нас отправили в управление дальней авиации, там мы встретились с руководством, и попали обратно в свою часть.

– На Вашей дальнейшей карьере сказалось, что Вы были в плену?

Нет, я такого не скажу, никто меня нигде не упрекнул. В 1948 году наш полк расформировали, и я ушел в запас. Приехал в Винницу, и пошел работать в «Аэрофлот» диспетчером. С полетами было сложно, да и летать уже не было необходимости – я уже был в возрасте.

– Ли-2 как-то в полку у вас дооборудовались, или в каком виде они приходили с завода – на таких и воевали? Я просто знаю, что во время войны пытались усиливать вооружение, в боковые люки пулеметы дополнительные устанавливали?

Он приходил уже бомбардировщиком. На всех самолетах стоял крупнокалиберный УБТ в башне стрелка, и два ШКАСа по бортам. Первое время в носу у летчика был неподвижный курсовой пулемет, но потом его убрали – не было в нем необходимости, это ж не истребитель! Слишком тяжелый был самолет, чтобы им ворочать, кого-то гонять и ловить в прицел, поэтому неподвижный пулемет просто убрали.

– На Ли-2 вся бомбовая нагрузка на наружной подвеске, бомболюков у него не было?

Пытались сделать бомболюки, но не вышло, поэтому была только наружная подвеска. Надо было серьезно переделывать конструкцию – там, где надо было делать бомболюки, стояли топливные баки – их надо было перемещать. В итоге, от переделок отказались.

– Про командиров своих можете рассказать?

Командиром полка у нас был Глущенко Иван Иванович. Он летал, есть даже его фотография перед вылетом с моим экипажем. Командир полка летал вторым летчиком с разными экипажами вторым летчиком, проверял, как экипаж выполняет задание.

Перед вылетом. Справа налево: командир полка Глущенко Иван Иванович (в данном случае вылетал вторым пилотом), летчик Сыщиков Николай Сергеевич, штурман Глушков Николай Николаевич, бортмеханик Копылов Андрей Петрович, стрелок Ивкин, радист Макаревич, наземный экипаж – механик самолета Володин и моторист Пацина.

– Скажите, на Ли-2 какой экипаж был?

Два летчика, штурман, борттехник, радист и стрелок – шесть человек.

– А из бортовых ШКАСов кто стрелял?

Борттехник, ему в полете делать нечего было, «лишняя жертва» была.

– Было такое, что без борттехника летали?

Нет, борттехник всегда был. Дело в том, что самолет постоянно не только как бомбардировщик использовался, но и как транспортный. Допустим, летим с боевого задания, отбомбились, садимся и берем в передовом госпитале раненых, и везем их куда-нибудь в Саратов. Оттуда к себе возвращаемся, получаем задание и опять летим на войну. Так что дремать нам не давали, и при погрузке-разгрузке борттехник нужен был.

– Больше двух вылетов за ночь никогда не делали? В основном, наверное, вообще один?

Не успевали больше двух вылетов, обычно один делали. Во-первых, сам вылет долгий, потом подготовка к нему время занимала. Например, из-под Тамбова с Никифоровки на Сталинград летали, два рейса сделаешь – 14 часов в воздухе…

– После этого сутки не давали на отдых?

Поначалу не давали, потом выходной день ввели. Десять дней летали, одиннадцатый был у всего полка выходным – конечно, если была возможность. Если где-то срочно была нужна ударная сила, то и этот выходной у нас забирали.

– Отдыхали при части, или в прифронтовых домах отдыха, которые были у авиаторов?

Бывали такие. Когда мы стояли в Никифоровке, был санаторий в Мичуринске – туда отправляли на 10 дней, но обычно там долго не держались. Война есть война.

– Вас там не держали, или вы сами не держались?

Фронтовикам спокойная жизнь не нужна была, в итоге конфликт вышел с дирекцией санатория. Фронт есть фронт, люди вырвались отдохнуть, им нужно немножко свободы – а тут попытались прижать, постельный режим устроить: «Вот твоя койка, на ней сиди и отдыхай». В общем, поднялся шум, за нами командир дивизии приехал, говорит «Ну, что? Не умеете отдыхать, умеете воевать – значит, поедем воевать!»

– Вы сказали, что командир полка был летающий. А политработники летали? Многие летчики к политработникам с пренебрежением относились, мол, сам не летает, а летать учит?

Наш замполит полка Дмитрий Варфоломеевич Селезнев много раз собирался со мной лететь, но так ни разу и не собрался. Но пренебрежения к политработникам не было, да и в последнее время все они были из летного состава.

– В чем летали? Документы, ордена, во что одевались – можете рассказать?

Летали в повседневной форме, у кого что было – глядите на фотографию, все с наградами.

– Обогрев в кабине был в Ли-2?

Да. А вот у ТБ-3 кабина открытая, подогрева никакого. После 8 часов полета вылезешь – и на ногах стоять не можешь. Надевали комбинезон, унты, маски на лицо, но мороз все равно пробивает все это.

– Скорость какая примерно у ТБ-3 была?

Около 150 километров в час, на наборе высоты 130 держишь. Говорю же – их должны были списать перед войной, можно сказать, они заброшенные стояли, 1932-1934 годов выпуска самолеты. На них еще старые двигатели М-17 стояли, а потому уже были самолеты с редукторными двигателями М-34Р, или «ревуны», как их называли, ревели они сильно. Сильные были моторы, но мы на них не воевали.

– Я думал, что ТБ-3 с М-17 уже до войны не дожили. Насколько серьезно отличались самолеты с разными двигателями?

Дожили. В технике пилотирования они практически не отличались, отличались грузоподъемностью, немного скоростью. Сильно не отличались.

– Самолеты в черный цвет красили снизу?

Да, и Ли-2, и ТБ-3 снизу были покрашены в черный цвет вместо голубого.

– На задание дальние бомбардировщики уходили поодиночке. Строем не летали?

Поодиночке. Пару вылетов, было, самостоятельно пытались построиться, а так все одиночно действовали. По уставу дальней авиации экипаж – самостоятельная боевая единица.

– С каким интервалом самолеты уходили на задание?

В основном, через минуту.

– Ваш штурман экипажа тоже звание Героя Советского Союза получил?

Да, Николай Николаевич Глушков, звание нам вместе дали, одним указом. Когда меня сбили, он в госпитале лежал – я с чужим экипажем летал. После войны он тоже здесь жил, в Виннице.

– Какая судьба у экипажа, с которым Вас сбили? Нашелся потом кто-то?

Всех остальных освободили раньше, потому что меня увезли, а их держали, по-моему, где-то в Кривом Роге. Наши наступающие войска освободили. Почему меня увезли, а не оставили с ними – не могу сказать.

– В плену Вас допрашивали?

Не было того, чтобы особо допытывались. Что они могли из нас выбить? Они прекрасно знали, что я буду брехать.

Страница из летной книжки с итогами боевой деятельности Н.С. Сыщикова

– Сколько у Вас всего боевых вылетов?

262.

– Как на фронте обстояло дело с алкоголем?

У ТБ-3 система охлаждения двигателей – спирт с водой, иначе вода в полете замерзнет. В фюзеляже бак, кружка на цепи возле бака, закуска – бортпаек, так что не бедствовали, кто хотел выпить – находил выход. На Ли-2 спирт был в антиобледенительной системе. На переднюю кромку крыла поступало тепло от двигателей, на оперении был электрический обогрев, а вот стекла кабины и лопасти винтов омывались спиртом из двух бачков.

– Недостатки какие-то у Ли-2 были?

Ну, о каких недостатках можно говорить? Гражданский самолет заставили воевать, он же не был создан как военный.

– Кабина Ли-2 как-то бронировалась?

Была бронеспинка, больше ничего не было.

Интервью было взято в г. Виннице 14 июня 2011 года. 16 февраля 2012 года Николая Сергеевича Сыщикова не стало.