1. Некоторые подробности боевого вылета 7 августа 1942 года.
Базировались на аэродроме Ср. Ахтуба, восточнее Сталинграда. Состав экипажа: пилот Алексей Туров, штурман Алексей Туриков (автор этого письма), стрелок-радист Николай Сидоров. Приказом командира полка А.Ю. Якобсона я был назначен командиром экипажа. Видимо, командир полка учел мой боевой опыт, которого еще не имел Туров. Это, видимо, было правильно, так как участвовал я в боях с первого дня войны и попадал в очень сложные и трудные условия боевой обстановки. Правильность и дальновидность решения командира полка подтвердились во время выполнения боевых задач экипажем, в том числе и при выполнении данного полета.
Я и мои боевые товарищи понимали обстановку того периода, знали и видели, что немецко-фашистские войска несмотря на потери рвутся к Сталинграду. Видели, что враг коварен, жесток и силен. Понимали мы, что остановить и уничтожить врага можно только умением и силой. Требование Родины "Ни шагу назад!" воспринимали как свой священный долг.
Получив на этот вылет боевое задание, уничтожить скопление танков в районе свыше 100 км юго-западнее Сталинграда, я знал, что от меня в этом вылете многое зависит. От того как я нанесу бомбардировочный удар, сколько уничтожу войск противника будет зависеть успех выполнения боевого задания в целом.
В этом вылете участвовали три девятки наших бомбардировщиков ПЕ-2 под прикрытием двух восьмерок истребителей (примерно). Когда эта боевая группа собралась и легла на маршрут к цели, я все время внимательно наблюдал за воздушной и наземной обстановкой, видел весь боевой порядок, который представлял из себя внушительную силу. Эта мощь и собранность группы как-то незримо передавалась на чувства, вызывая собранность, серьезность и желание лучше выполнить боевую задачу, нанести больший урон врагу. Глядя на боевой порядок группы, я чувствовал какую-то приподнятость и гордость за свою Родину, чувствовал что есть силы и возможности победить врага. Но наиболее сильным, и, я считаю, самым важным чувством, было чувство ответственности за выполнение боевой задачи. Все остальное было направлено именно на выполнение боевой задачи, независимо от сложности обстановки.
Все, что можно было сделать на земле (до вылета), я сделал. Проложил и рассчитал маршрут полета. Изучил район цели на карте и пометил характерные ориентиры, по которым легче можно найти цель. Проверил готовность оборудования и прицелов, снаряжение бомб и пулеметных лент. Произвел предварительный расчет на бомбометание. Изучил на маршруте, где может обстрелять зенитная артиллерия и откуда могут атаковать истребители противника. Последние данные линии фронта нанес на карту. Линия фронта все время менялась: в одном месте немцам удавалось продвинуться вглубь наших войск, на других направлениях контратаковали наши войска. Эта неустойчивость линии фронта требовала большой осторожности и внимательности при ориентировке, особенно при вынужденной посадке в районе линии фронта: можно было угодить к противнику.
Перед боем, видимо, каждый человек оценивает все подробности предстоящих действий, предусматривает, как лучше выполнить боевую задачу. Предусматривает, какие непредвиденные обстоятельства могут встретиться и какая опасность подстерегает в бою, где, когда и откуда может угрожать она. Все это оценивал и обдумывал я, в том числе и перед этим вылетом. Находясь в ведущем звене ведущей девятки бомбардировщиков, я, конечно, думал и прикидывал, что особой опасности для меня истребители противника не представляют, потому что пройти им не дадут наши истребители и пулеметный огонь сзади идущих наших бомбардировщиков. Считал, что основную опасность представляет огонь зенитной артиллерии. Но обстановка над целью сложилась по-другому.
В воздухе я непрерывно вел ориентировку и следил за воздушной обстановкой и боевым порядком наших бомбардировщиков и истребителей прикрытия. Проверил пулемет на укладку лент с патронами - нет ли перекоса, поставил бомбардировочный прицел в боевое положение и установил предварительные данные для бомбардировки. Все это делалось быстро и просто, не прерывая ориентировки и наблюдения за воздушной обстановкой. Я видел, что по маршруту идем правильно и тщательно всматривался в воздушное пространство, чтобы своевременно обнаружить истребителей противника, которые могли появиться на новом участке маршрута.
День был ясный и жаркий, на небе ни облачка, но видимость была слабая. В воздухе стояла какая-то мгла от пыли и дыма, небо казалось каким-то бело-серым. Шли по маршруту сперва по берегу. На берегу Волги сражался и трудился Сталинград, дымились трубы его заводов, в воздухе рвались снаряды зенитной артиллерии, отражавшей вместе с нашими истребителями налеты авиации противника.
Все мысли и стремления были направлены к тому, чтобы быстрее дойти до цели, найти танки противника и как можно больше уничтожить их. Каждый понимал, что над Родиной нависла смертельная опасность и отстоять ее могли только мы - ее сыны.
До цели было еще около 100 км, как появились истребители противника, силы которых противник все время наращивал. Наши истребители прикрытия начали отражать атаки истребителей противника, открыли огонь из бомбардировщиков штурманы и стрелки-радисты. Стрелял короткими очередями и я, отражая атаки истребителей противника. Количество истребителей противника увеличилось, и они, связав боем наших истребителей, начали более интенсивно атаковать строй наших бомбардировщиков. Боевой порядок наших бомбардировщиков несколько нарушился, идущая за нами девятка бомбардировщиков оказалась почти над нами, и это дало возможность истребителям противника прорываться и атаковать ведущее звено, в котором находился и наш экипаж. Интенсивным огнем из пулемета отбили несколько атак истребителей противника, нападавших сверху сзади. По дрожанию самолета слышно было, как ведет огонь стрелок-радист Сидоров. Сначала один истребитель противника с полосой горелого дыма и пламени пошел к низу и врезался в землю, потом загорелся и другой самолет противника. Не исключено, что несколько очередей из моего пулемета способствовали этому. Бой с истребителями продолжался, противник наращивал силы истребителей. Прошли линию фронта, начался сильный обстрел зенитной артиллерии противника, разрывы ложились совсем рядом с нашим самолетом. Приближаемся к району цели, но надо увидеть цель, чтобы по ней точно прицелиться и поразить. Это самая сложная и трудная задача штурмана, от нее в основном зависит выполнение боевого задания. При отыскании цели и прицеливании забываешь об опасности со стороны истребителей и зенитной артиллерии и все отдаешь этому делу. Но выполняя эту основную задачу, все же успеваешь окинуть взором воздушное пространство, а при атаке истребителей дать несколько очередей из пулемета. Впереди справа вижу цель - танки и машины противника. Показал их Турову, который спокойно управлял самолетом и цепко держался в боевом порядке строя.
На прицеле уже установлены уточненные данные бомбометания (угол прицеливания и БУРП), подготовлен электросбрасыватель. Строй разворачивается вправо на боевой курс. Атаки истребителей противника нарастают. Непрерывно веду огонь по атакующим истребителям противника, сноп трассирующих пуль пролетает то справа, то слева. Крупнокалиберный пулемет Березина работает безотказно, истребитель противника будто зависает под перекрестием прицела. Даю длинную очередь, и противник с правым разворотом, горящий, падает вниз. Вижу, как ведут огонь штурманы и стрелки-радисты других самолетов нашей группы, слышу, как ведет огонь наш стрелок Сидоров.
Атаки истребителей противника нарастают. Группа легла на боевой курс, до сбрасывания бомб остались десятки секунд. Истребитель противника атакует снизу слева, стрелок-радист Сидоров ведет непрерывный огонь. Трассирующие очереди противника приближаются к левой плоскости, и левый мотор нашего самолета загорелся. От огня стрелка-радиста Сидорова истребитель противника тоже загорелся и ушел вниз. Наш самолет горит. И первая мысль - сбросить бомбы по цели. Успеем ли? Мгновенно созревает решение, что успеем. В подобных ситуациях я был уже не однажды, и опыт подсказывал такое решение. Я передал Турову: "Так держать!". "Есть так держать!" - ответил Туров и продолжал держаться в строю на горящем самолете. Через несколько секунд подошли на расчетный угол прицеливания, нажал на кнопку сбрасывания бомб, продублировал механическим сбрасывателем и по привычке включил фотоаппарат. Бомбы сбросились, самолет немного подбросило вверх, Туров со снижением вышел из строя. Я передал ему, что надо идти с правым разворотом, тянуть на свою территорию.
Горящий самолет со снижением шел на свою территорию. Обстановка сложилась очень тяжелая и опасная, незначительная оплошность могла привести к гибели или пленению экипажа. Я зорко и внимательно смотрел на горящий мотор, скорость и запас высоты. Видел примерно и линию фронта, но ориентиров там никаких не было, не за что было уцепиться, кругом ровная поверхность калмыцких степей. В душе теплилась надежда, что перетянем линию фронта и посадим самолет. Покидать самолет с парашютами означало попасть в плен. Ищу всеми силами, чтобы определить линию фронта. Под нами слева мелькнула небольшая колонна машин и артиллерии, по отдельным признакам мгновенно решил, что это наши войска. Самолет на малой высоте несется с горящим мотором над землей. Дальше тянуть нельзя. Даю команду Турову: "Сажай машину!". Туров ответил: "Есть сажать машину!". В голосе Турова слышалась уверенность, видимо тоже почувствовал, что территория наша. Я аварийной ручкой сбросил фонарь кабины, который задел меня по голове, но удар пришелся по металлическому наушнику шлемофона, и я сильно ударился головой о бронеспинку пилота. Самолет сажали на фюзеляж.
При посадке самолет резко развернуло почти на 360 градусов, потому что под фюзеляж попала несбросившаяся в воздухе бомба. Мы с Туровым быстро выскочили из кабины, помогли стрелку-радисту покинуть самолет через верхний люк и отбежали на безопасное расстояние от самолета, так как должны скоро взорваться бензобаки и может взорваться оторвавшаяся при посадке бомба. От колонны артиллерии, над которой мы пролетали при посадке, отделились примерно 10 - 15 человек и бежали в нашем направлении. Впереди бежал старший лейтенант, пехотинец, мы с ним обнялись и расцеловались, лицо его помню до сих пор.
Пехотинцы угостили нас табаком, рассказали обстановку и результат воздушного боя, сказали, что хорошо бомбили. Помогли добраться до медсанчасти, откуда через несколько часов на автобусе выехали с ранеными в Сталинград. Старшим этого автобуса назначили меня.
Наш экипаж был невредим, получил только небольшие ушибы при посадке, поэтому, сдав раненых в госпиталь, прибыли в Ср. Ахтубу. Экипаж остался в населенном пункте, а я пошел на аэродром доложить командиру о прибытии. Подхожу к своей землянке, сверху на насыпи без рубашек сидят мои друзья: Быстрых, Фунаев, Мельник, Крупин, Смирнов, Елагин и другие. Я издали узнал их и с улыбкой подхожу ближе, но вижу, что они почему-то не обращают на меня внимания. Когда я подошел совсем близко и остановился, Борис Быстрых встал и как-то странно всматриваясь в меня, подошел ко мне и слегка дотронувшись до моего плеча сказал: "Ты, что ли?" Я в недоумении почему-то осмотрел себя с ног до головы и ответил: "По-моему я, а что?"
Через весь аэродром, узнав на КП дивизии о нашем прибытии, бежал командир полка Александр Юрьевич Якобсон. Это замечательный человек, отличный летчик, строгий, но исключительно справедливый командир. Он обнял меня и тихо сказал: "Молодец, Леша. В рубашке родился". Сказано это было с такой душевной заботой и участием, что я еле удержался от слез. Командир повернулся, приложил руку к головному убору, как мог делать только он, и пошел опять на КП дивизии.
Товарищи считали, что экипаж погиб, так как видели, что самолет горел, никто с парашютом не выбрасывался, при посадке был виден столб дыма и огня. Судьба распорядилась по-иному.
2. Через несколько дней опять в боях.
С Алексеем Пантелеевичем Смирновым я начал летать в августе 1942 года. Первый наш совместный полет, по-моему, мы совершили на разведку в глубокий тыл противника. Начиная летать с новым экипажем, всегда переживаешь, как тебя примут и какие сложатся отношения в экипаже. Сам тоже присматриваешься к членам экипажа и определяешь их сильные и слабые стороны.
А.П. Смирнова знал до войны, служили в одном полку, но в разных эскадрильях. Во время войны знал его как смелого и безотказного летчика, скромного человека, хорошего душевного товарища и авторитетного командира. Смирнова уважали и любили подчиненные и он заслуживал этого.
Полет на разведку в тот период под Сталинградом был очень ответственным и трудновыполнимым заданием: оказывали сильное противодействие истребительная авиация и зенитная артиллерия. Боевая задача: разведать движение войск противника по дорогам к фронту, просмотреть станции и железнодорожные перегоны, определить количество эшелонов на них и все обнаруженное сфотографировать, разведывательные данные по мере их обнаружения передать с борта самолета на КП.
Маршрут полета в основном был определен, нам оставалось только определить направление полета и учесть погоду, солнце, тактические приемы и возможности своего самолета и самолетов противника. Прокладывая и рассчитывая маршрут полета, я обратил внимание на хорошее знание Смирновым наземной и воздушной обстановки. Я хорошо знал этот маршрут, так как неоднократно летал на разведку с другими экипажами примерно по таким же маршрутам, хорошо изучил районы расположения и калибр зенитной артиллерии, а также аэродромы противника. Данные о противнике были отмечены у меня на карте. Мнения наши по всем вопросам сходились, и мы быстро подготовились к полету. В подготовке к полету принимал участие стрелок-радист Натан Борисович Стратиевский, который все разведданные в закодированном виде должен передавать на КП с борта самолета. Я внимательно следил за Смирновым. Вел он себя спокойно и ровно, как-будто полет предстоял без всякой опасности. Но выполнить это задание было нелегко, и мы это все хорошо понимали. Готовясь к полету, одевая шлемофон и парашют, садясь в самолет, каждый из нас обдумывал детали предстоящего полета и что нужно сделать для его успешного выполнения. Я знал свою обязанность, чувствовал высокую ответственность и понимал, что от моих умелых и расторопных действий в основном зависит выполнение боевой задачи.
Взлетели, в районе аэродрома набрали высоту 3000 м и легли на курс. Я, как только сел в самолет, сразу начал осматривать воздушное пространство, потому что истребители противника могли появиться в любом районе полета и даже могли атаковать при выруливании и взлете. Маршрут полета проходил с общим направлением на запад в районе Миллерово и других населенных пунктов. Прошли мимо фронта, и было видно, как по дорогам с запада на восток движутся колонны автомашин противника. Я эти данные записывал на карте, фотографировал и через Стратиевского по радио передавал на КП.
Основную опасность для выполнения задачи представляли истребители противника, которые могли случайно нас обнаружить в воздухе или они могли быть специально подняты и поведены на нас, тем более что наш самолет оставлял после себя видимый белый инверсионный след. Ведя разведку войск противника, я очень бдительно просматривал все воздушное пространство на всех высотах. Обращал внимание на аэродромы, которые были на нашем маршруте и в стороне от него, следил за вылетающими с этих аэродромов самолетами. Пролетая в стороне от одного из этих аэродромов противника, я заметил две полосы пыли. Было ясно - вылетает пара истребителей, видимо, для перехвата нашего самолета. Я передал это Смирнову А.П., одновременно предложил набирать высоту. Смирнов утвердительно кивнул головой и перевел самолет в угол набора.
Мы знали, что истребители противника чаще всего действуют на средних высотах и имеют на этих высотах наилучшие боевые качества. Потолок нашего самолета был выше, чем у истребителей противника, тем более, мы шли на высоте около 4000 м, поэтому набрать такую высоту и догнать нас они не могли. На крайний случай, если бы истребители противника оказались на такой же высоте, то наш самолет ПЕ-2 на пикировании с большой высоты без тормозных щитков оторвался бы от них. Нужно было своевременно обнаружить истребителей врага. Весь экипаж следил за воздушной обстановкой, искал взлетевших истребителей противника. На сером фоне местности их обнаружить было очень трудно. Но зная, с какого места они следуют, я тщательно всматривался в этом направлении и рассказал Натану Стратиевскому в каком направлении их искать. Мы развернулись и с набором высоты продолжали полет. Во время разворота увидел истребители противника, они были примерно 3000 - 4000 м ниже нас и километров 10 сзади. По силуэту я определил, что это МЕ-109. Доложил об этом Смирнову, который передал, чтобы я и Стратиевский не теряли их из виду и все время докладывали об их положении.
Надеты кислородные маски, включены кислородные приборы. Высота полета 8000 м, в кабине холодно - ниже 20 градусов. Экипаж сосредоточенно и бдительно, без лишних разговоров и суеты выполнял свои обязанности. Смирнов пилотировал самолет и наблюдал за передней полусферой, я вел ориентировку и разведку войск противника, наблюдал за воздушным пространством, особое внимание обращая на заднюю верхнюю полусферу, сообщал данные разведки Стратиевскому, который их кодировал и передавал на КП, вел наблюдение за задней нижней полусферой.
Наш самолет шел с набором высоты. Истребители противника преследовали нас и тоже набирали высоту, но стали отставать. Я все время докладывал Смирнову о воздушной обстановке. Стрелок-радист Натан Стратиевский доложил, что истребители удаляются, а затем передал, что их не видит. Смирнов передал, чтобы продолжали следить за воздушным пространством, и вел самолет с небольшим углом снижения. Впереди внизу крупная железнодорожная станция, на которой скопление железнодорожных эшелонов. Я передал Смирнову, что по этой станции сбросим бомбы, которые у нас были в бомбометах, указал ему высоту и скорость бомбометания. Я, конечно, предполагал о наличии в районе станции зенитной артиллерии и поэтому все внимание обратил на местность вокруг нее, чтобы не пропустить выстрелы ЗА, которые хорошо видны в виде вспышек пламени, и за время полета зенитных снарядов до самолета выполнить противозенитный маневр. Это я неоднократно применял при полетах на разведку и всегда взрывы зенитных снарядов ложились где-то в стороне от самолета.
Мои предположения оправдались: в районе ж-д станции сверкнуло несколько вспышек. Я немедленно передал Смирнову: "Вспышки ЗА внизу", и он начал делать противозенитный маневр. Через некоторое время несколько разрывов зенитных снарядов черными крупными шапками повисли выше сзади справа. Я начал наводить самолет для бомбометания и к моменту сбрасывания бомб. Смирнов точно выдержал высоту и скорость полета. Я сбросил бомбы и включил фотоаппарат. Смирнов начал небольшое снижение. Обстрел ЗА продолжался. Бомбы попали в цель. Стратиевский доложил, что на станции возникли взрывы и пожары. Смирнов начал левый разворот на последний участок маршрута. На развороте мы видели, что на станции возник очаг пожара.
Обратный участок маршрута нужно было также разведывать. Сложность на этом участке заключалась в том, что полет осуществлялся во вторую половину дня, когда солнце находилось в юго-западном направлении, и задняя полусфера плохо просматривалась - мешало солнце, что могли использовать истребители противника для скрытого внезапного подхода к нам. Поэтому, осуществляя разведку войск противника, я все время напоминал Смирнову, чтобы он делал отвороты влево и вправо для тщательного просмотра задней полусферы. По дорогам с запада на восток шли автомашины противника. В некоторых местах было обнаружено скопление войск, которые тщательно маскировались, но они были сфотографированы и по снимкам будут точно установлены виды войск и техники. Впереди уже виднелись Дон и Волга, скоро аэродром посадки. Но бдительность не теряем, истребители противника могут напасть везде. Моторы, оружие и все самолетное оборудование работали хорошо. Технический экипаж во главе с техником самолета Гридневым отлично готовил материальную часть к полетам.
Боевое задание было успешно выполнено. Произвели посадку, зарулили на стоянку. Я первый вышел из самолета, снял парашют и стал готовить материал для устного и письменного доклада командиру полка. Смирнов и Стратиевский, снимая парашюты, несколько в стороне разговаривали между собой. Разговор, видимо, касался и меня. Они вместе летали с первых дней войны и хорошо знали друг друга, я летал с ними в первый раз. Из их разговора я расслышал фразу, сказанную Смирновым: "Он здорово все видит".
Так началась совместная служба с А.П. Смирновым. Продолжалась она до 1944 года, когда я был направлен переучиваться на летчика истребителя.
3. Некоторые подробности боевого вылета 18 декабря 1942 года.
Нашей эскадрильи поставлена боевая задача: бомбардировочным ударом уничтожить танки противника в районе юго-западнее Сталинграда. В этот период времени немецко-фашистское командование предпринимало попытки оказать помощь окруженным войскам.
Несколько дней стояла нелетная погода, и мы очень сильно переживали, что в такой ответственный момент мы не можем оказать помощь с воздуха нашим наземным войскам. В этот день погода несколько улучшилась, но была сложной - низкая облачность, снегопад, слабая видимость. Только хорошо подготовленные экипажи могли летать в такую погоду. Для выполнения боевой задачи выделили 6 наиболее подготовленных экипажей. Ведущим группы был командир эскадрильи А.П. Смирнов, ведущим штурманом - штурман эскадрильи А.М. Туриков.
Получив боевую задачу, я подобрал наиболее рациональный, выгодный и обеспечивающий выход на цель маршрут. При этом были учтены метеоусловия, направление для отыскания и поражения цели, противодействие зенитной артиллерии и истребителей противника, внезапность удара. Главное внимание уделил тому, чтобы маршрут полета способствовал поражению цели. Вместе с техником по вооружению Иваном Зарицким подобрали наиболее подходящие для этого задания бомбы, определили вид взрывателя и время замедления. На метеостанции уточнил погоду по маршруту и в районе цели. Погода была сложной и затрудняла выполнение задания. Записал данные о ветре по высотам в районе цели, давление и другие данные. Уточнил на командном пункте линию фронта и сигнал "я свой самолет" на день вылета.
Проложил маршрут на полетной карте (5 км в 1 см), рассчитал каждый участок полета (курс, расстояние, время полета), полностью подготовил полетную карту. Сделал несколько вариантов (по высотам) предварительных расчетов данных для бомбометания, исходя из скорости, направления, высоты полета, силы и направления ветра по высотам. Уточнил последние данные о районах расположения зенитной артиллерии в районе цели и об аэродромах истребителей, а также районы расположения нашей зенитной артиллерии для отсечения истребителей противника при их атаках, боевой порядок и распределение огня при атаках истребителей, сигнал и порядок использования самолетных гранат при отражении истребителей.
Наметил на маршруте участок для уточнения силы и направления ветра для расчета данных по бомбометанию. Определил способ восстановления ориентировки на случай ее потери. Все эти вопросы были уточнены с командиром эскадрильи А.П. Смирновым, а затем изучены и детально проработаны с летным составом группы. Командир эскадрильи после подготовки построил летный состав, довел последние данные об обстановке и дал команду по самолетам с последующим запуском и выруливанием для взлета.
Собрались над аэродромом, вышли на исходный пункт маршрута, я показал его Смирнову и передал ему курс полета на первом участке маршрута. Погода была сложной, земли почти не видно. Под нами белые облака и небольшие разрывы в них, через которые очень трудно вести ориентировку, но знание района полета и тщательная подготовка на земле помогали правильно вести группу. Вел круговое наблюдение за воздушной обстановкой, обращая внимание на нижнюю полусферу, так как истребители противника могут воспользоваться облачностью для скрытого подхода и атаки. Ведомые хорошо выдерживали свое место в строю, иногда правый или левый ведомый слишком близко пристраивался к ведущему и я рукой через остекление кабины показывал им, чтобы они удерживали свое место, и они быстро реагировали на эти команды.
Мне, как ведущему штурману, при такой сложной погоде было очень трудно, и я метался по кабине, всматривался то в левое, то в правое остекление кабины, а потом почти ложился на пол и смотрел в нижнее остекление кабины, иногда смотрел и через бомбардировочный прицел. Строго следил за скоростью и высотой, рассчитывал время полета до определенных ориентиров и потом через окна облаков находил эти ориентиры, отмечая на карте время прохода и курс. По уточненным в воздухе данным рассчитывал пройденное расстояние по курсу полета и откладывал его на карте с уточнением. Через разрывы облаков по наземным ориентирам я убеждался, что идем точно по рассчитанному маршруту, о чем все время докладывал Смирнову, который тоже вел ориентировку, держал на коленях планшет с картой и периодически поднимал его, чтобы лучше рассмотреть ориентиры. Смирнов всегда тщательно готовился к полету и хорошо ориентировался. Обстановка в воздухе была напряженной, но деловой и спокойной. Стрелок-радист Стратиевский доложил, что связь с аэродромом установлена и ведется устойчиво. Я передал Стратиевскому погоду на данном участке маршрута для передачи на КП.
По времени полета должны подходить к первому поворотному пункту. Уточняю по наземным ориентирам, которые с трудом можно рассмотреть через разрывы облаков. Идем точно. Сообщаю командиру: "Под нами первый поворотный пункт", и сообщаю дальнейший курс полета. Смирнов делает левый разворот и группа ложится на следующий курс.
Находимся примерно в 30 км от цели, курс и высота полета совпадают с направлением захода на цель. Передаю Смирнову, что буду уточнять расчетные данные на бомбометание, и он точно выдерживает заданный режим полета. По измеренным данным определяю угол прицеливания и другие данные для бомбометания, которые устанавливаю на прицеле. Веду ориентировку и наблюдение за воздухом. Заходим в район цели.
В этом полете наши истребители не сопровождали нас по всему маршруту, а прикрывали дежурством в воздухе над районом наших действий. Я всматривался в воздушное пространство, чтобы обнаружить истребителей прикрытия, так как когда их видишь, создается уверенность в выполнении боевой задачи. Связались с истребителями по радио, а затем я увидел их выше нас примерно на 2000 м. Шли они двумя четверками. Одна приближалась к нам, другая - на удалении нескольких километров маневрировала в воздухе. Передали истребителям по радио, что мы их видим. Они тоже ответили, что видят нас.
Приближаемся к цели. Четверка истребителей противника МЕ-109 парами, прикрываясь облачностью со стороны солнца, пыталась внезапно подойти и атаковать наш боевой порядок. Я сообщил Смирнову и дал очередь в направлении противника. Наши истребители парами со снижением и разворотом начали атаковать противника, вторая четверка наших истребителей осталась вверху и маневрировала. Истребители противника отвернули в сторону, а затем стали маневрировать. Завязался воздушный бой. Наши истребители все время оказывались выше противника. Один из самолетов противника огнем наших истребителей был сбит, остальные, прикрываясь облачностью, ушли.
Предстояла наиболее ответственная задача - вывести группу на цель, найти ее и уничтожить бомбами. Внимательно смотрю через остекление кабины. Сильно мешает облачность, но некоторые характерные ориентиры все же улавливаю взглядом и определяю, что вышли на последний ориентир, от которого надо делать правый разворот и ложиться на боевой курс. Район цели примерно в 10 -12 км, но еще не виден из-за облаков. Передал Смирнову, что вышли на поворотный пункт для выхода на цель, даю команду: "Правый разворот!". В разрыве облаков с трудом просматривается цель. Показал ее Смирнову и, наблюдая за ней, вывожу группу на нее. Пока что визуально по еле заметным черным точкам и проторенным подъездным путям определяю место расположения танков противника, показал их Смирнову и склонился над бомбардировочным прицелом. Слева, сзади и выше появились черные шапки разрывов зенитных снарядов. Заходим на цель с разворотов и снижением, что является и противозенитным маневром. Но к моменту сбрасывания бомб высота, скорость и направление всегда расчетные. А.П. Смирнов всегда выполнял противозенитный маневр, при этом делал его исходя из обстановки всегда по-разному и не в ущерб точности бомбометания. Группа минимальное время находилась на боевом курсе (т. е. выдерживали высоту, скорость и направление полета).
По прицелу вывожу группу на цель, даю команду Смирнову: "Правее!". "Есть правее!" - отвечает Смирнов и продолжает правый разворот. Еще раз командую: "Правее!" Группа энергичнее разворачивается на цель, которая приближается к продольной линии перекрестия. Даю команду: "Так держать!". "Есть так держать!" - отвечает Смирнов и цель точно по продольной линии смещается к перекрестию прицела. Правую руку уже перенес на кнопку сбрасывания бомб. Голова будто прикована к прицелу, и в этот момент забываешь обо всем, в том числе и об опасности для жизни. Все приковано к перекрестию прицела и одна мысль в голове - точнее поразить цель. В момент совпадения уровня цели и перекрестия нажимаю на кнопку сбрасывания и две бомбы, как было установлено на электросбрасывателе, отрываются от самолета, который несколько подбрасывает вверх. Включаю тумблер и фотографирую результат бомбометания. Через несколько секунд стрелок-радист Стратиевский докладывает, что бомбы попали в цель, возникли пожары.
Даю команду на разворот и группа начала второй заход на цель. Быстро осматриваю все воздушное пространство и не теряю из виду цель. На развороте видно два очага пожара в районе цели. Зенитная артиллерия продолжает обстрел, разрывы ложатся почти рядом, отдельные осколки попадают в самолет. Смирнов незаметно выполняет зенитный маневр. Боевой порядок выдерживался точно, через остекление кабины были видны уверенные лица наших летчиков.
Четверка истребителей противника выскочила из облаков и парами начали атаковать наш боевой порядок. Я своевременно обнаружил их и дал несколько коротких очередей в их направлении. Все штурманы и стрелки-радисты нашей группы взялись за пулеметы и открыли огонь. Истребители противника, видя могучий огонь с наших бомбардировщиков, пытались зайти строго в хвост, где трудно вести огонь и стрелку, и штурману. И когда истребители противника приблизились, я дал команду всем экипажам применить самолетные гранаты и сам нажал на кнопку их сбрасывания. Сзади нашего боевого порядка сначала мелькнули, а затем взорвались гранаты. Один из истребителей загорелся и пошел вниз, второй скрылся в облаках. Остальных истребителей противника атаковали наши истребители прикрытия и сначала один, а потом и второй истребители противника были сбиты. Наша группа второй раз выходила на цель, которую я, несмотря на атаки истребителей, не потерял из поля зрения. Вывел группу на цель, и сбросили остальные бомбы. Результаты сфотографировал. В районе цели произошло несколько крупных взрывов, и возникли очаги пожаров.
Без потерь привел группу на аэродром. Посадку производили в сложных условиях. Боевая задача была успешно выполнена. По фотоснимкам установлено, что группа уничтожила 5 танков, 20 автомашин, взорвано 3 склада с горючим и боеприпасами. Уничтожено много живой силы, повреждено много техники и оружия противника.
Летом и осенью 1942 года действовали с аэродрома Ср. Ахтуба. Это очень большой и ровный аэродром. На нем базировались многие авиационные полки и дивизии. На аэродроме были укрытия для самолетов (капониры) - подковообразные земляные насыпи, которые предохраняли от бомб и обстрелов противника. Много было окопов, траншей и щелей, а также землянок. Землянки были сухие и хорошо оборудованные. В наиболее приспособленных землянках располагались командные пункты. Летное поле бетонных взлетно-посадочных полос не имело. Грунт был прочный, при взлете поднималась сильная пыль, которая попадая в моторы и оружие, доставляла много хлопот техническому и летному составу.
4. С декабря 1942 года и до конца боевых действий под Сталинградом мы базировались на аэродроме Алтухов. Хороший аэродром с ровной поверхностью. Летный состав жил на какой-то животноводческой ферме. Помню наша (вторая) и первая эскадрильи летного состава жили в телятнике, оборудованном нарами, и обогревались печками, сделанными из бочек, дымоходные трубы были выведены в глиняные стены. Кровли, по-моему, были соломенные. Но нам там было уютно и тепло. Беспокойство доставляла болезнь туляремия, которая стала распространяться в январе месяце и некоторые наши товарищи ее перенесли. Наш экипаж не болел.
Летали мы на самолете ПЕ-2 (Петляков), пикирующий бомбардировщик. Двухкилевой, двухмоторный самолет. Моторы водяного охлаждения, если не изменяет память 2100 л.с. Бомбовая нагрузка около 2000 кг. Как правило, подвешивали 1000 - 1200 кг. Бомбы можно было подвешивать в люках или 4 шт. под плоскостями - по две под каждой. Экипаж 3 человека: летчик и штурман - в передней кабине, стрелок-радист - в задней кабине. Вооружение: два пулемета впереди - управлял ими летчик, один пулемет в передней кабине сзади сверху - управлял им штурман. Один пулемет - в кабине стрелка-радиста для обстрела задней нижней полусферы. Все пулеметы крупнокалиберные. До 10 гранат, которые выбрасывались штурманом, у них раскрывался парашютик и взрывался заряд, применялись для отражения атак истребителей, особенно когда они заходили строго в хвост в непростреливаемое пространство. Самолет отлично пикировал и выходил из пике. Были приспособления для бомбометания с пикирования, точность с которого была выше, чем с горизонтального полета. Максимальная высота полета (потолок) около 12000 м, скорость - свыше 480 км/ч. Время полета - более трех часов. Все данные указываю по памяти. Хороший самолет. Исключительно прочные шасси, несколько слабоватые моторы.
5. Несколько слов о товарищах. О них можно писать и рассказывать очень многое. Я считаю себя счастливым человеком, потому что имел таких замечательных товарищей.
Добрые слова уважения и благодарности надо сказать нашему командиру полка Александру Юрьевичу Якобсону, строгому, требовательному, но справедливому командиру, чуткому и отзывчивому человеку, прекрасному воспитателю и отличному летчику.
Знаю Александра Юрьевича очень давно. После окончания летного училища прибыл в его эскадрилью. Так сложилась судьба, что перед самой войной я летал с ним в одном экипаже - в одном экипаже начали и войну. Совершили с ним более 50 боевых вылетов, поэтому знаю его не только как отличного командира и летчика, но и как смелого, решительного и тактически грамотного воздушного бойца. Попадали с ним в сложнейшие ситуации боевой обстановки и всегда А.Ю. Якобсон, и в воздухе, и на земле, показывал пример мужества и стойкости.
Выше я писал об Алексее Пантелеевиче Смирнове. К написанному можно добавить, что кроме хороших боевых качеств Смирнов обладает и исключительно душевными качествами как человек.
Несколько подробнее хочу остановиться и рассказать о друге и боевом товарище Игоре Ивановиче Маркевиче. Этот человек, заслуживает похвалы, вечной памяти и славы. И.И. Маркевич был штурманом нашего полка, участвовал в боях с первых дней войны. Воевал под Сталинградом, во время вылета на воздушную разведку с аэродрома севернее Сталинграда 29 июля 1942 года в воздушном бою с истребителями противника погиб. Похоронен он, насколько я помню, в населенном пункте Верхний Курмоярский. Были с ним в одной эскадрилье до войны. Он отлично был подготовлен как штурман, был принципиальный человек на службе, веселый, добрый товарищ в свободное время. Любил напевать песни, одну из которых напевал и во время войны:
Шинель, шинель, с тобой жилось мне тяжко,
Но умереть не было суждено: и т.д.
Любил рыбалку, и даже во время войны, когда стояли на аэродроме Пичуга, севернее Сталинграда, ловили рыбу на удочку. У Маркевича были рыболовные крючки и леска. Больше ловил он, а я был его подручный - когда он вытаскивал рыбу на берег, я снимал ее с крючка. Ловил и я, но у меня получалось хуже: я тогда еще не имел такого опыта. Чтобы быстрей наловить, это делал он. Потом эту рыбу жарили нам в столовой и всей эскадрильей угощались.
Он был технически грамотный человек, всегда учился и даже во время войны. В первые месяцы войны Маркевич занялся конструированием авиационной бомбы, втянул в это дело многих, в том числе и меня. Все основные расчеты делал он. Когда работы по созданию бомбы были закончены, доложил командиру полка, а потом и авиагруппы. Был направлен с расчетами в Воронеж и потом в Москву. Идея и расчеты были одобрены. Видимо, эти работы были использованы при создании подобных боеприпасов, потому что я помню, что подобные бомбы выпускались и применялись в 1943 году. Маркевич до этих дней не дожил.
Игорь Маркевич был отличный штурман, по точности бомбометания с ним трудно было соперничать. Еще накануне войны, при учебных бомбометаниях многих авиационных соединений, он показал лучший результат. Я шел тогда сзади него и видел его попадания. В боевой обстановке он поражал цели еще точнее. Мне тоже привелось следовать за ним при бомбометании переправы в районе Бобруйска в 1941 г., и я видел как классически он положил бомбы в цель. Когда рассеялся огонь и дым после взрыва, ни переправы, ни немецких танков - ничего не оказалось, все было поднято взрывом и уничтожено. Неоднократно водил И. Маркевич группы в бой, всегда успешно выполнял боевые задания.
Был очень заботливый и внимательный товарищ. Я несколько раз летал на его самолете, и он все особенности, и самолета и приборов, и пулеметов буквально до мелочей расскажет и, немного прищурив глаза, с улыбкой напутствует перед вылетом.
Он уже был штурманом полка, но летал со всеми летчиками: и с рядовыми, и с командирами звеньев. И в последнем полете на разведку он летел с командиром звена Быстрых, штурман которого Н. Фунаев в этот период болел. Это был честный, правдивый и справедливый человек, чувствовал высокую ответственность за порученное дело, был настоящим бойцом и патриотом своей Родины, за ее свободу и независимость отдал свою жизнь. Игорь Иванович Маркевич был несколько старше меня возрастом, он был женат, имел двух сыновей. Он часто с большой заботой и тревогой вспоминал свою семью - жену и сыновей. Возможно, кому-нибудь из них когда-нибудь придется прочитать эти строки - гордитесь своим мужем и отцом, он был достойным сыном своей Родины.
6. После переучивания на летчика-истребителя я летал на Ла-5 и Ла-7 (Лавочкин). Участвовал в боях с империалистической Японией. Войну закончил 3 сентября 1945 года в Манчжурии, г. Цицикар.
Воспоминания прислал Михаил Туриков
