Дында Сергей Демидович

Я родился 16 октября 1922 года в Хабаровске. Отец во время Гражданской войны был красным партизаном, воевал у Лазо, а после войны был водителем, плотником. Мать была домохозяйка. Вскоре после моего рождения мы переехали в село Фолынка.

Школа у нас была в городе Спас Дальний, в 5 километрах от села. Там я отучился 8 классов, перешел в 9 и летом прочитал в газете, что в Хабаровске можно поступить в железнодорожную школу. Я собрался и поехал.

Поступил в железнодорожный техникум, правда не в Хабаровске, а в Биробиджане, а в 1938 году меня из него выгнали. У нас в химкабинете большая бутыль со спиртом стояла, мы собрались, выпили, а тут кто-то зашумел. Мы бросили эту бутыль, а она здоровая, из нее хлещет, в результате отмок потолок. А под кабинетом химии был кабинет директора техникума и вот директор пришел в свой кабинет, сел за стол, а ему на голову обваливается потолок. Одним словом, троих выгнали.

Еще когда учился в техникуме я поступил в аэроклуб, и в 1939 году его закончил, получил удостоверение пилота 3-го класса.

Когда меня выгнали из техникума я пошел на аэродром, больше мне негде было жить, позже устроился на работу в Аэрофлоте – начальник посадочной площадки. На берегу Амура была посадочная площадка для У-2 и вот меня туда забросили. Я передавал погоду, встречал и провожал самолеты, они раз или два в неделю прилетали, а через месяц один такой самолет привез мне повестку в армию, и я на этом же самолете улетел обратно в Биробиджан.

В военкомате меня направили в Бирмскую авиационную школу летчиков.

В школе инструктор сразу понял, что я что-то знаю и я уже зачастую летал инструктором на УТ-2, одним из первых курсантов освоил И-16.

Школу я окончил в 1941 году и был выпущен сержантом, с 1939 года из летных школ уже не лейтенантами, а сержантами выпускали.

После начала войны на Дальнем Востоке выделили 27 человек из всех авиашкол, и отправили на фронт, а меня почему-то в Свердловск, там летно-испытательная станция была, как ЛИИ в Жуковском. Там я служил испытателем, а в 1942 году меня направили в Новосибирск, аэродром Толмачево. Туда из под Сталинграда прибывали разбитые полки, формировались и отправлялись на фронт. Я был направлен в один полк, который был полностью разбит под Сталинградом, они когда в Новосибирск приехали от всего полка осталось 5 человек, штаб и знамя. В декабре 1942 года полк был пополнен личным составом, получил матчасть и из Новосибирска был отправлен на фронт.

Полк, сперва, был направлен на защиту Москвы. Первоначально полк базировался в Химках, потом нас направили в Клин. Мы вылетали на перехват немецких бомбардировщиков, но ни одного так и не перехватили. Потом нас отправили на фронт.

Прилетели на аэродром Валуйки, а там собрались истребители, штурмовики. Немецкая разведка нас обнаружила и, в результате, как только мы прилетели аэродром атаковали немецкие бомбардировщики. Небо было закрыто немецкими самолетами.

Первый самолет пролетел, ударил по взлетно-посадочной полосе. А это зима, снег кругом. Наше дежурное звено было наготове и мы, под бомбежкой, начали взлетать. На полосах ямы, стараемся не попасть шасси в эти ямы, но взлетели. Схватились с немцами в воздухе. Крещение было красивое!

Зимой 1943 мы года взяли Харьков. Хрущев приехал поздравлять, потому что Киев еще был занят, а этот уже освободили. На Сенной площади собрались десятки тысяч людей, и немцы, узнали про это, направили три три группы бомбардировщиков, в каждой группе по 9 "Хейнкель-111", разбомбить все это дело. А мы как раз под Харьковом стояли и нас подняли. Комполка меня берет ведомым, я его прикрываю, 6 самолетов в воздухе, дает задание, и мы туда прилетаем. Началась драка, хорошо, что не было немецких истребителей, а то бы нам было…

Одни бомбардировщики были. Помню, командир заходит в атаку ведущего, я отстал от него, чтобы повторить атаку. Бьет, бьет, бьет, не горит ни хрена, выходит из атаки. Форсаж и пошел.

В общем, в первой группе сбили одного нашего командира звена. Пятеркой встречаем вторую группу. Дрались. Те уже разворот делали, тикать, но мы их догнали, еще трех сбили. А последняя третья группа вообще не появилась. Вот так мы сорвали задачу немцев. Ну да же что шестерка! Надо же было еще одну группу посылать. А если истребители прилетят?

А потом, говоря по честному, пропили Харьков. Наши отступают, немцы к аэродрому подходят, а я в воздухе был. Сажусь уже под вечер, заруливаю в свой капонир, смотрю, несется кто-то на машине. Выскакивает из машины, в руках маузер, и матом на меня – немедленно взлетай, а то немцы уже рядом с аэродромом. Хорошо мой самолет уже успели заправить. Я в самолет и на взлет, куда лететь – не известно, одно слово – спасайся! Садился уже в темноте, в Валуйках. Там стояла водонапорная башня и мы через нее все время садились. Я эту башню поймал и сумел сесть, чуть-чуть со штурмовиком не столкнулся. Докладываю заместителю командира дивизии, он мне:

- Ну, садись.

Сел в машину, привез в квартиру, которую снимал. Меня на койку, сам рядом на пол, а я старшим сержантом был, вот так вот. Потом под утро все собрались, разобрались, оказалось меня как раз замкомдива с аэродрома выгнали.

Немного позже меня ранило. Получилось как – четверкой полетели на разведку, уже домой вернулись, а у нас самолетами проблема была – баки в крыле были, и вот зимой, случалось, один бак начинал засасывать воздух, замерзал и на другой бак переключиться никак нельзя было. У нас приказ был, если с кем так случится, то садиться на аэродром подскока. Командир дал приказ садиться всем, но одна пара не послушалась и полетела на домашний аэродром. Они отлетели километров на 10, а там два "мессера", немецкие асы, их и сняли.Через какое-то время к нам приехал какой-то артиллерист, капитан, привез документы этих летчиков. Мы только тогда узнали, что они погибли.

На следующий день мне снова на аэродром подскока пришлось садиться, а у немцев хорошо разведка работала – только мы сели, как они налетели и начали штурмовать. Мой самолет не замаскирован, я отбежал, упал, кругом разрывы, рядом с локтем ударил снаряд и меня обожгло осколками. Потом все улетели на основной аэродром, а меня отправили в госпиталь.

Госпиталь был рядом с аэродромом, и на том аэродроме стоял мой самолет; чтобы его немцы не заметили, он был закидан сеном. Командир полка дал приказ самолет разобрать и привезти на базовый аэродром. Я узнал про это, думаю зачем разбирать? Пошел, сено раскидал, залез в самолет, проверил как работает мотор – отлично, дырки кое-где были, но самолет живой. У меня одна рука на привязи, а про то, что газ надо двумя руками давать, я не додумался. Запустил, выруливаю на взлетную и даю. Тут корка на ране лопнула, смотрю, кровь течет. Но взлетел, прилетел в полк, а мне командир полка - что ж ты делаешь?! Меня врач перевязал, но ранение было легкое, и, чтобы не терять время, меня отправили в тыл, в Инжавино, на штурманские курсы.

Отучился, через полтора месяца вернулся в свой полк и продолжил летать. Тут как раз июль – Курская дуга. Там такое село Скоротяги, рядом с Прохоровкой, и вот там мы летали. Там я сбил первый самолет, еще до начала немецкого наступления.

Анодин, мой комэск, ведет эскадрилью, я у него ведомым был. Наша задача – прикрытие наземных войск. Я вижу – немцы что-то бомбят внизу. А у нас на самолетах не было раций. Я Анодину показываю вниз, а он не видит ни хрена, нос по горизонту и прет, мы его называли – Нос по горизонту. Я от него отваливаюсь и прямо туда. Сбиваю первого на пикировании и быстренько опять в свою группу, догнал их. Прилетаем. Я говорю, сбил самолет.

- Какой самолет? Я не видел, чтобы ты уходил.

Я говорю, мы же назначены прикрывать наземные войска, там противник, а мы летим. В общем, это дело замяли. Это мой первый сбитый самолет.

4 июля мы получили приказ Сталина о том, что такие-то истребительные дивизии назначаются дивизиями воздушного боя, задача – завоевание господства в воздуха. Каждому летчику драться до последнего. Не меньше 45 минут. За нарушение этого приказа трибунал. Ужас! Наш полк входил в 249-я дивизию, и мы как раз попали в это пепелище.

151 полк: Проскурин, П. Обозненко, Леонов, Н. Томилин, Овсянников-Меньшиков-Егоров, Савченко, Агданцев Саша

Помню первый вылет. На рассвете полетело 16 наших самолетов. В воздухе драка страшная. Я даже не мог представить, что в воздухе такое может быть! Негде проскочить, чтобы не зацепить самолет. Истребительная группа?! Какое там! Как ей руководить?! Каждый кто как воюет.

У меня получилось так. Наш истребитель гонится за немцем, а на него заходит следующий, когда тот ни черта не видит. Я смотрю, вижу такое дело, оглянулся, полу-переворот и туда, выручать своего. И на пикировании меня атакует удетовец, это были такие асы, желтый нос у него. Я глянул, тут у меня уже желтое, я как левую ногу дал, этой стороной об фонарь, он лопнул и кровь пошла, такой удар был. На пикировании разогнал большую скорость и он опоздал. Он по кабине бил, а я рванул влево и он попал одним снарядом в плоскость впереди. Пробил бак.

Одним словом, окончил я этот бой, сел в Солнцево, там такой аэродром был по пути. Шасси выпустил, а закрыли боюсь, потому что не видно. Сразу перевернешься. Сел нормально, проскочил по ржи, зарулил. Докладываю, а меня там оставить хотят. Я говорю, как же я могу, если мой полк стоит в Сорокот…. Говорят, мы и ордена дадим, у них большие потери были, у нас тоже – из 16 вылетевших немцы 6 сбили.

И так по 3-5 вылета в день. В воздухе дикие перегрузки, некоторые ребята теряли сознания. В каждом вылете по 2-3 человека теряли, правда – после каждой потери из резерва поступали новые летчики, так что полк все время полный.

Дальше Харьков, Днепр.

Во время Корсунь-Шевченковской меня послали даже не парой, а одного. Я полетел туда где-то больше 100 км и назад. Вдруг увидел, пришли цистерны горючего на аэродром, доложил командиру, нужно зажечь керосин. Пришел туда и как засадил… Зажег по центру, взорвалось, ну а дальше уже само. Прилетел, выполнил. Но не, не верят. Обратились к командиру полка бомбардировщиков-разведчиков Пе-2. Сделать снимок. Сделали, все точно.

Потом Яссо-Кишиневская операция, май. Мы вылетели туда на Як-1. Прилетели я и вторая пара летчик Виноградов. Я парой и он парой. Я ведущий. Прикрываем наземные войска. Я смотрю – ПЗЛ, это польские бомбардировщики. Крикнул, приготовиться к бою и попер в атаку. А я всегда в прицел-то прицелился, но и назад посмотрю. Глянул назад, смотрю, четверка мессеров у нас в хвосте. Я как крикнул на 180 вверх ногами, и мы с ними разминулись. Тут уже не до бомбардировщиков, мы с мессерами как сцепились и, в итоге, всю их группу положили, всех четверых, а у нас ни одной царапины. Потом об этом бое в «Суворовском натиске» написали, была у нас такая газета.

Воеводин, Дында - курсанты авиашколы, 1941 год

И еще там же случай был, у нас комполка Зотов Матвей иванович, Герой Советского Союза, а я его еще по Курской дуге знал, он тогда капитаном в соседнем полку был и я как-то на их аэродром садился, не дотянул до своего, ну так вот во время Ясско-Кишиневской прикрываем наземные войска, а встреч нет, скучно. И Зотов говорит, сейчас я вам покажу как. Берет шестерку, я у него ведомый. Прилетаем к немцам, а там как раз группа немецких фоки-вульфов. Он раз туда, сбил и домой. Говорит, поняли скучно?

Потом наш полк пошел в Венгрию, участвовал в штурме Будапешта. В Будапеште я на Як-9Т с 37-мм пушкой летал, даже сбил одного, одни лохмотья полетели. Там поворот Дуная на 90 градусов и скала высокая. И я его на этой стене поймал в прицел. У меня два пулемета и пушка. Я его в прицел поймал и нажал, видел только как в воздухе его фонарь крутился. Взрыв и шмотки полетели.

После Будапешта полк штурмовал Вену, а затем нас перебросили в Чехословакию. Там погиб мой ведомый, Вася Дмитриев. Это в районе Брно было, там уже немцев практически не было. Мне командир полка и говорит – возьми двоих, слетай, а то они практически не летали, там действительно – у одного вообще ни одного боевого вылета, у другого три боевых. Мы так и полетели, я, Вася, у него 150 боевых, и вот эти двое. А до этого соседний полк разгромил там группу, и вот мы в этот район прилетели, думали, вдруг немцы им на помощь придут. Пришли… 12 самолетов, а нас четверо…Это последний бой был.

После войны продолжал служить, а когда пришел Хрущев… Я 8 лет подполковником прослужил, надоело и я ушел из армии. 31 год работал на космодроме.

- Когда вы учились в школе, был запрещен высший пилотаж.

- Да, запрещен. Виражи и переворот. Все.

- На штопор летали?

- Это обязательно. На штопор И-16 тяжело выходил. Бились много. А Як сам выходил, вот машина хорошая! Самая неприглядная машина. Шатается, а садится все равно.

- На Лавочкине не приходилось летать?

- Нет. Я летал на мессере! Стояли мы в Венгрии, уже после войны. В Бадене было около 100 новых немецких самолетов истребителей. Мне предложено было туда слетать, а оттуда пригнать самолет. Я говорю, а спросить у кого. Там будут переводчики и механики. Привезли меня туда. Я выбрал машину. Как запускать? Посмотрел как. В общем, узнал азы без которых нельзя летать. А планирование, посадка тут уж! Взлет то ясно, как обычно, взлет есть взлет. Я прилетел. Они с крестами. Захожу на посадку. А он несется, черт, и несется. В два раза дальше, чем наш. Я ушел. Захожу подальше, сделал четвертый разворот и сел. Это опыт уже!

- Как вам самолет?

- Самое главное, что сзади не видно. Я поражаюсь, как же они так. У нас же как, по сих пор бронестекло, 12 см, я через него вижу все на свете. А у них такого нет!

- Говорят, чем отличаются наши истребители, очень много нужно делать манипуляций в кабине. Газ не был связан с шагом винта, это нужно было делать отдельно. А как раз у немцев было все связано.

- Да, у них проще было сделано. Но наш Иван тяжело приходил в авиацию, и изобретатель и летчик. Так что считалось, все нормально.

- Манипуляции в кабине не отвлекали?

Нет. Ты на автомате все делаешь. Например, вот правая рука, помимо ручки, пушка и пулеметы. Левая рука – радио. Кнопку нажал, говорю, отпустил – прием. Стрельба, дублер, взлетел с аэродрома, включаешь оружие, чтобы стреляло. Обязательно короткую очередь над аэродромом.

Боевая пара: С. Дында и В. Дмитров, Унгены под Яссами, 1944 год

- От действий ведущего зависит жизнь ведомого. Как вы подобрали своего ведомого?

- Он был самый отсталый летчик. И мне его дают. Я говорю командиру: «Ничего лучше не придумали?! Не он будет меня прикрывать, а я его!» Говорят, поэтому тебе даю, что тебя не надо прикрывать. Ты сам прикрытие. Сделаешь из него человека. И действительно сделал замечательного летчика.

Я помню, на Як-3 мы были в Софии. На аэродроме было два полка. И я им показывал высший пилотаж со сложным. Никто не мог его делать. Высший делали, а сложный нет.

- Сколько у вас было боевых вылетов?

-185 вылетов, провел 85 воздушных боев, сбил 11 самолетов.

- Что считалось боевым вылетом?

- Когда ты прикрываешь войска, или ведешь разведку, или на спецохоте.

- Ночные вылеты засчитывались, как боевые?

- Да. Пехота звонит, ястребки, давайте, быстрее, а то нас тут уже жмут. Мы были в 40 км от штаба армии.

- В чем летали?

- Гимнастерка, брюки, сапоги. Зимой меховые брюки, меховая куртка и меховой шлемофон.

- Кислородной маской пользовались?

- Мы ее с собой никогда в жизни не брали, потому что она закрывает все.

- Бои выше 5000 шли?

- А как же. 3000 метров – это центр боев, а на Курской дуге было 5000 метров. Тут кислород применяли. Бывет прилетаешь, голова раскалывается. У нас делали палатку, две коечки, там кислородные баллоны, маска. После вылета на 15-20 минут дыхание кислородом. И проходит головная боль, опять можно лететь.

- Летали в шейных платках?

- У нас были специальные шелковые шарфики. Головой же вращаешь на все 360 градусов, шея натирается.

- Что было самое сложное?

- В сложных условиях выполнять задачу. Однажды так было – на Днестре сплошной туман был и меня послали найти сопку в тылу врага, нужно было ее отштурмовать. Я с Васей полетели. Говорю, держись моего крыла, больше ничего не надо. Туман, летим по памяти. Ложбина такая была и речонка, долетел, белым полотнищем нам показали где противник. Нормально отработали.

Дында, Нечаев, Багреев, Ефременко. Болгария, Ямбол, 1946 год. Самолет Як-3.

- Мандраж когда-нибудь возникал?

- Нет. Когда с двенадцатью под Брно дрались только почудилось, что сбить могут, потому что все на меня. Васю сбили, кроме меня еще двое новичков. Они меня держат, что я делал, они повторяли. В результате – это был единый большой самолет и остались живы. Из четверки потеряли одного – Васю. Немцы не выдержали, у них двигатель на полных оборотах может работать не долго и сразу они уходят. Это нам часто помогали. Деремся, закручиваем так, что не уйдешь, а они уходят все равно.

- На сопровождение ходили?

- Ходили. Помню, пара штурмовиков и я звеном прикрывал. Так они на высоте пятьсот метров идут, тут можно из пистолета сбить. А самое главное, сзади все время пара мессеров… Мне завязываться нельзя, могут другие по ним ударить. И так мы друг друга пасли. Они заходят, потом штурмуют… ничего не видно, не приятно.

А потом Пе-2 сопровождали. Красивая машина, но когда пикирует страшно. Выходит на пикирование, несется, мы в это пикирование не входим, мы тут сверху их пасем.

- Кого тяжелее сбивать – бомбардировщиков или истребителей?

- Бомбардировщиков тяжелее. Если по мотору, мотор горит, но он на одном моторе может лететь.

Правда и истребитель попробуй сбей – это же скорость. Для того, чтобы по нему попасть надо подкрасться, чтобы он не видел тебя. Чаще всего сбивают, когда тебя не видят. Я всегда учил своих летчиков, вы будете живы, когда все видите, не нос по горизонту, а когда нос крутится. Прилетаю с кровью на шее, это не от хорошей жизни.

За время войны в воздухе по мне ни одна собака не попала.

- Суеверия были?

- Я был один в полку, который делал все наоборот. Всегда фотографировался, когда фотографы из газет приезжали. Остальные – никто. А я делаю наоборот, все нормально. Оказывается, все зависит от тебя!

- Рисунки на самолетах какие-нибудь были?

- У моего истребителя на бортах нарисовано краской орлы слева и справа, крылья распластаны и в когтях держат свастику.

Слева направо: Фролков, Кадакидзе, Дында, Меньшиков, Паровин, Фолков, Хлюстов, Рязанкин, Сергеев, Василевский, Козулин. Венгрия, Хатван. 18 января 1945 года.

- На каких самолетах вы летали?

- Летал на многих. Один раз я разбил самолет так, что только граблями надо было собирать. Зимой 1944 года под Кировоградом повел шестерку, и назад лететь нельзя было, потому что пурга затянуло аэродром. И такая пурга, что ого-го. Я принял решение, распустил всех по разной высоте, кто куда можешь. Горючего было еще на полтора часа. И я сел между Полтавой и Кременчугом в хуторе. Что меня соблазнило, смотрю, какая то черная полоса, думаю, можно сесть. Захожу как на аэродроме, выпускаю щитки, шасси и прочее. А это кукурузное поле, кукуруза стоит выше человеческого роста. И по диагонали там сугробы. Твою мать! Но уже давать форсаж, взлететь! Можно на взлете потерять и еще хуже будет. И я как был так и сажусь. Перескочил один сугроб, во второй как уперся и вот летят кукурузные шмутки. Я стал вращаться. Садился носом, а остановился наоборот. Меня спасло то, что сугробы были по диагонали, меня все время крутили. Удары были не в лоб, а по касательной. Потом на попутных приехал на аэродром. Приезжаю, командир говорит: «Как машина?» «Можно взлететь». У нас на аэродроме У-2 был и вот меня на следующий день отвезли, на У-2 бензин привезли, заправили мой самолет. На быках вытащили его на ровное поле, такое длинное. И рулю нормально. И вот взлетал я. Боже мой, бежит, смотрю, скорость не та, чтобы он поднялся. Я дал правую ногу и тормознул. И он изменил направление. Я вдоль борозд, а то поперек борозд. Для того, чтобы не скапотировать все время держал ручку на себя. А тут, когда подбросило, я ручку не трогал, а шасси сходу на уборку поставил. И вот он падает, с той высоты, куда я его задрал, хвост по снегу, а мотор еще в воздухе. Все-таки взлетел.

И вот в 1944 году на Западной Украине, когда весна, снег. Утром просыпаемся, снега много, а средств убрать нет. Команда, найти летчика, который может взлететь с этого аэродрома. Командир полка, не долго думая, Дында уже взлетал с такого аэродрома. А мой самолет был на регламенте. Дали с другой эскадрильи. На нем, оказывается, раскрутка винта была, и они его хреново убрали. Мне сказали, пробеги. Я пробежал, нормально все, заруливаю. Давай! Два полка вышли смотреть, как дурак будет взлетать. Уже в конце взлета винт не тянет, та неисправность, которую они до конца не доделали. А впереди вижу противотанковый ров, думаю, сейчас ударюсь колесами и в воздухе уберу шасси, ударился, и он у меня вверх взлетел, и вот здесь остановился мотор, переворачивается и я падаю вниз. Падаю как раз в противотанковый ров. Зацепляю мотором за край, отрываю мотор, и без мотора пошел кувыркаться на той стороне. Только граблями его можно было собирать. Мое счастье, что он последний раз ударился, когда я был вверх головой, а не наоборот. Ударился и чувствую, что у меня в мозгах болит, сотрясение мозга. Лежу, открыл глаза, смотрю, левого крыла нет, правого крыла нет, а ноги стоят на земле, пола нет. Мотор оторвался, и тут дырка. Вместо мотора хвост лежит на тросах. У меня такое впечатление, что сейчас сорвется самолет, а там ни бака, ничего нет. Я выскочил оттуда, встал. Даже царапины не было. Два полка, кто на чем, несутся сюда. Погиб человек! Я сбросил парашют, шлемофон на парашют, со зла. Закурил и иду к противотанковому рву

Первым Отар подлетает, он из вездехода выскочил и тоже загремел в эту яму, противотанковые ямы же глубокие, широкие. Я говорю: «Кацо, ты как туда попал?» «Я хочу помочь летчикам, которые погибли». Снял свой ремень, соединили, вытащил я его. Он бросает меня, считает, что я вперед пришел, чем он. Бегал, бегал кругом, ни хера никого нет. Парашют лежит. Я говорю, ты чего ищешь?

Летчики 149 гв.ИАП. Командир полка Зотов Матвей Иванович ставит боевую задачу. Слева направо: Дында С. Д., Рязанкин В.П., Козулин Б., Горелов А. Ф., Давыдов Н., Виноградов А., Сергеев. 2-й Украинский фронт, Путенешты перед Яссами, 1944 год.

- Как чего ищешь! Летчика, который погиб!

- Это я. Парашют видишь, значит, я его сбросил.

Он как повернулся и тикать от меня. Отбежал, немножко тормознул, видимо, мысль то пришла.

- И ничего не болит?

- Нет, только машину разбил.

Приезжает командир дивизии Тараненко. Он говорит, 20 лет служу в авиации, ну, такого м… не видел, чтобы не разбиться. Это же надо! Запиши обязательно второй день рождения.

- Сколько тебе надо дней на отдых?

- Я и не устал.

Три дня дали. Так что машины не разбивал. Он сразу говорит, мы увидели, что мотор сдал. Техники виноваты.

- Как вообще складывались отношения с техниками?

- Хорошие отношения. Приходишь к самолету, он докладывает, все исправно, я расписываюсь, сажусь и лечу. Ничего не проверял, доверяешь. У меня было два случая с отказом мотора. Где-то в 1944 году четверкой пошли на задание. Лечу оттуда и турбулентное движение такое, что кидает самолет, уже на 500 или 700 метров мотор как обрезало, раз и нет. Я туда сюда, не пойму. У меня ведомым был Вася. Говорю, Вася, смотри, куда я упаду. Сплошной лес кругом. Выбираю вырубку, я туда, чувствую, что промазываю и скольжение. И в это время заработал мотор. Я потихонечку да помаленечку прилетаю на аэродром, сажусь. Открываю капот. На каждом блоке вот такой провод, и вот здесь штырь-то держится, а оболочки нет. Когда кидало нас, он выскочил и упал на другое место, полностью замыкание. А когда я начал скольжение, он вырвался и встал на свое старое место. Инженеры собрались и говорят, такое только в сказках рассказывают, а тут все на лицо. А второе… Был взрыв. Тут вообще страх божий. Это Ясско-Кишиневская операция. Командир полка говорит, давай лети на аэродром, и там всех остальных будете встречать. Там есть такая дырка, засунул туда механика и лечу. Надо было лететь вдоль линии фронта. Запах резины. Смотрю – огонь из приборной доски. Механик пишет бумажку, мы горим. Я киваю головой, горим. Снижаюсь до земли, в случае, если загорится, чтобы сесть и спасти механика. А так я мог бы прыгнуть. И тут такой взрыв, что весь самолет потрясло. Все боеприпасы от пушек и пулемета взорвался. Все капоты поотлетали. Надо было садиться в Унгене. Захожу прямо сходу, заруливаю. Все смотрят, а где ты капоты потерял.

- Техников за такое дело привлекали к ответственности?

- Конечно. Выгоняли, все было. Вот у меня взрыв или допустим провод выскочил, за это надо выгонять в три шеи. Не выгнали, потому что нужны хорошие специалисты. Это не по их вине, он просто этот шнур не пробовал. Если бы попробовал, он, конечно, же заменил.

Теоретическая конференция, проводит пол-к Фролков. Хлюстов, Василевский, Кальченко, Сергеев, Поровин, Дында, Фролков, Рязанкин, Кадакидзе, Меньшиков, стоит Козулин. Венгрия, Хатван. Январь 1945 года

- Как кормили на фронте?

- Хорошо. На Курской дуге помню, прилетаю, садимся, и нас встречает девушка в белом фартучке с мороженым на тарелочке с ложечкой, угощали мороженым. Они же видят, что улетают 20, прилетают 15.

- Как начинался обычный летный день?

- Обычно вставали в 5 часов. Потому что боевое задание могло быть в любое время. Умывались. Зубы даже не помню, чистили или нет. Первый вылет после завтрака. Кормили хорошо. Когда сидели в Клину…на сковородке жареная картошка. Заказывали меню на завтра. Обязательно давали 100 грамм. А Вася всегда добытчик следующего после 100 грамм. Выписка снимала напряжение. И тогда спать ложишься как настоящий человек и просыпаешься хорошо. За боевой день давали 100 грамм. А потом еще килограммами самогонка. Нормально!

- Пьяными не летали?

- Один раз летал. Погоды не было. Зима. Снег идет. Я зашел в дом, а мои командиры звеньев, а хозяин самогонку гнал. Я принял стакан. И вдруг прибегает солдат. Вас вызывает командир полка. Думаю, ну, все, конц. Оделся. Иду пешком до аэродрома. Штаб командного пункта был под землей. В коридор зашел, смотрю, командир полка и начальник штаба над картой, я уперся о стол:

- Товарищ, командир, прибыл

- О, давай….

Я пошел. Никто даже ничего не заметил. А в воздухе выходит все очень быстро.

- Плечевыми ремнями пользовались?

- В жизни ими не пользовался. Только поясным.

- Как осуществлялось патрулирование поля боя?

- Обычно это район, город или село. Прилетаешь, на своей высоте, 2500-3000 метров и ходим, чтобы солнце сбоку было. Обычная нормальная скорость, если только бой, то сразу по газам, форсаж.

- На свободную охоту отправляли?

- Один раз и то я сорвал. Это Будапешт. Вызывает командир полка и говорит:

- Сергей Дмитриевич, на охоту хочешь?

- Конечно.

- Собирайся, лети.

Я взлетел на Як-3. Вася был у меня ведомым. И пролетел я километров 20 от аэродрома, вдруг запах горючего… Надышался, какая там охота, тут домой бы добраться быстрее. Разворачиваюсь на 180 и сел. Обрыгался. Отравился. Проверяют. Бензопровод к мотору от помпы лопнул. Один раз и то мимо.

- Як-3 хоть и легкий, но мало горючки.

- Горючего у него в обрез. Вот Як-9…

В Ясско-Кишиневской операции штаб фронта попросил у нашего полка на ночь защиту. И меня с четверкой посадили на такой аэродром, где днем еле-еле мы садились. Здесь болото, за аэродромом железная дорога и провода. И вот 15 ночей защищал этот штаб. 18 налетов на город мы отразили. Хотя бы за это медаль дали, не хера!

- Вас учили летать ночью?

- Наш полк переучивался. Это после Курской дуги сразу. Дней 10, там же все по-фронтовому.

Тоже Ясско-Кишиневская операция, надо было прикрыть четверкой совещание фронта. Ночью поднимают четверку. Задача: прикрыть и ге садиться, прыгать. А мы все до одного сели. Нам костры зажгли, типа стрелы.

- В 1943 году, когда вы попали на фронт, нормально было налажено управление с земли? Как вас наводили?

- С конца 1943 года появились наводчики, у нас поставили аппаратуру. А то же летишь и ни черта, как на ишаках. Даже приемников не было.

-Вроде как у ведущего был приемо-передатчик, а у ведомого приемник?

- Такого не было. Сначала ничего не было. Потом поставили приемники. Ну ведь приемник и передатчик – это же одно и тоже, только кнопка другая. Это к концу 1943 года появилось.

- Политработники летающие были?

- Наш не летающий, но нормальный. Был СМЕРШ в нашем полку, он вообще дивизионный СМЕРШ, а жил в нашем полку. Хороший парень, я с ним дружил. Я говорю, взял бы лучше на истребителе полетал, чем по земле пузом…

- Оплачивали сбитые самолеты?

На фронте.

- Да. Истребитель – 1000 рублей, бомбардировщик – 1500.

- Аттестат переводили?

- Финансисты переводили.

- Как узнали, что закончилась война?

- Мы были в Австрии под Веной. Спим, вдруг кто-то кричит: «Подъем!»

- Что такое?

- Война закончилась?

- Да ты что!

- Серьезно.

Я из-под подушки вытащил пистолет и давай стрелять в потолок. Утром нас на автомашине везут на автобусе, а на аэродроме самолеты выставлены в ряд, гудят, ревут и стреляют!

- Как относилось местное население в Румынии, в Венгрии, в Чехословакии?

- В Болгарии замечательно относились. Такой простой народ. Румыния – это цыгане, продадут тебя с говном. Сплошные дельцы. Хотя я и по-румынски почти разговаривал. Плохо относились. А венгры настороженно.

- Какое было отношение к немцам?

- Ни разу с немецкими летчиками не встречался. Видел пленного летчика, он был ранен. Когда сел на Курской дуге на чужом аэродроме, утром летел самолет, немецкий бомбардировщик на одном моторе, ребята его сбили. Он все-таки приземлился. Вытащили пулемет и начали отстреливаться. Дураки, конечно.

К немцам, как к солдатам, была ненависть.

- Расскажите о своих товарищах по полку, дивизии. Вот у вас в дивизии был такой Борис Козулин - почему он не стал Героем Советского Союза?

- Не дотянул. Надо было 15 сбить, а он 13 сбил.

Еще у нас такой комэск Рязанкин был. Он после войны одним из первых переучился на реактивные и попал в Корею к Кожедубу. Так у него за войну два Красного Знамени было, и он еще в Корее два Знамени получил.

Грузин был, Отар. Ну грузин есть грузин, если кто где дерется – он туда. Все отходят, а он продолжали. Один раз подбили, второй, а на третий сбили. Это в 1944 году, в Румынии было. Вдруг к нам на аэродром садится самолет с румынскими знаками, и оттуда Отар выходит. Мы после войны с ним на Дальнем Востоке встретились, он штурманом армии был, а я в группе взаимодействия наших и китайских войск. И вот прилетает командир дивизии, Токарев, Отар, а я в гражданском, в белой одежде и в черных очках, подхожу к ним, а они стоят, пиво пьют и пробки под колеса бросают. Я подхожу: «Вашу мать, вы что же, хлопцы, кидаете под колеса метал!» Они на меня…

Штурманом полка Горелов был, он в полку еще со Сталинграда был, там был ранен, хромал. Их тогда пятеро в Новосибирск прибыло, он остался в полку, а остальных в другие полки направили.