Краснов Александр Борисович

Я 1922 года рождения, родился в Киеве.

- А кто Ваши родители были по специальности, по положению в обществе?

Когда я родился, они еще "никем" были. Потом отец стал крупным партийным работником. Был арестован, и сидел в следственной тюрьме. Хотя его оправдали и выпустили, он на партию обиделся, и потом работал преподавателем марксизма-ленинизма в институте: Жил долго. Мать в свое время была зав. Горздравом. Но, зачем это рассказывать...

Школу я не закончил, недоучился целый год, с 9-го класса ушел в военное училище, боялся опоздать. Уже в 1945 году, когда кончилась война, я экстерном сдал экзамены.

- Как получилось, что Вы попали в военное училище?

Был я в 9-м классе, и одновременно учился в аэроклубе. Я рвался в небо, бросил школу, недоучился и пошел в 1940 году в Чугуевское высшее училище летчиков. Училище выпускало лейтенантов. Но в декабре вышел знаменитый приказ "№ 0253", я его до сих пор помню. Вам, наверное, про это рассказывали: Тимошенко из училищ сделал летные школы. В училище учились три-четыре года, а в школах меньше, я например, всего восемь месяцев учился...

- А как же мандатная комиссия? У Вас же отец сидел...

К этому времени его уже выпустили, и он был полностью реабилитирован. Но чуть раньше меня из-за отца с аэроклуба погнали. Отец - враг народа, какой же аэроклуб? И пока отец был под следствием, мы с матерью мучались. Я работал учеником токаря на заводе, и жили мы очень скромно. Сидел отец почти целый год, доказывал свою невиновность. Если бы не доказал, его не было бы... Он справился... Справку о реабилитации я храню до сих пор.

- На каких самолетах учились?

Я истребитель. Самыми хорошими тогда были самолеты "И-16". Я на этом самолете вылетел и школу закончил, а в начале обучался на спарке "УТИ-4".

- Вы сразу вылетели на "УТИ-4"? А первоначально, наверное, провозные на "У-2" были?

На "У-2" я летал в аэроклубе. Я что-то мало запомнил, мало летал на них. Потом на "УТИ-4". Когда вылетел самостоятельно на "И-16", началась война. Ну, Чугуев вроде далеко от границы, но поскольку немцы продвигались очень быстро, пришло в школу распоряжение, отобрать курсантов, которые хоть чуть получше других, и им сдать госэкзамены. Все рвались на фронт, это вы понимаете. Я, слава Богу, не хуже летал, чем другие, сдал госэкзамены и попал в эту группу. Нас выпустили сержантами. Сержант - это два треугольничка. Поскольку я успешно летал, то мне добавили еще один треугольник - старший сержант. И с этими треугольниками я ходил до 1943 года. А вокруг были лейтенанты:

Сержантов после меня только два выпуска было. А потом опять лейтенанты пошли.

Мне не повезло, потом я болтался по ЗАПам. ЗАП - это запасной полк.

Сначала я попал в ЗАП в Куйбышеве на аэродроме Кряж, где переучивался на "ЛаГГ-3". Но самолетов не было, была только теория, и такие как я - сержанты болтались там несколько месяцев. И тогда я попросился на устаревающие "И-16". Поехал на Север в другой ЗАП. А там вместо "И-16" были уже американские "Томагавки". Стал я на "Томагавках" переучиваться. Самолет очень плохой, тяжелый. Оттуда я сбежал, попал в 20-й ЗАП в Новосибирск, вот там, наконец, я сел на "Як" и успешно вылетел на нем, и только тогда я попал на войну.

- А на каком типе "Яков" Вы летали?

В ЗАПе "Як-1". Потом я летал на "Як-7", потом на "Як-9". С буквой "Р" - разведчик, "Як-9р". Основную часть войны я провел в разведывательном полку, который назывался АРПГККА - авиационный разведывательный полк главного командования Красной армии. Таких полков на весь Советский Союз было три. Был истребителем-разведчиком. Но вначале я в 519-й полк попал.

- А как попали в 519-й иап? Приезжали "купцы"? Или Вас с ЗАПа направили туда?

Группа, человек десять-двенадцать закончили обучение в ЗАПе и поехали на фронт. Под Курск, в 16 Воздушную армию. Нас распределили по дивизиям, по полкам. Из группы я попал в 519-й полк один. Было это где в мае-июне 1943 года.

- Как Вас в полку приняли, когда Вы пришли?

С пренебрежением: "Летать не умеют, стрелять не умеют".

- Такое отношение было конкретно в этом полку, или во всех?

Везде. Нас звали "желторотые": в ЗАПах мы боевое применение не проходили, два-три вылета в зону, на пилотаж, одна-две стрельбы. И били нас, как куропаток.

- Какой налет у Вас был при выпуске из школы?

Часиков девять. И это еще много. Я хитрый был, старался, как мог, лишний полет выпросить.

- А в ЗАПах какой налет?

В ЗАПах тоже самолетов было мало. Я уже сейчас не помню сколько... Часов десять может, налетал, на американском самолете. Я вообще не хотел на нем летать, уклонялся... Плохой был самолет:

- А чем он Вам не понравился?

Мы его звали "утюг". А истребитель должен быть маневренный, скоростной. Хороший американский самолет был только "Аэрокобра". Но "Кобра" мне не досталась. И тогда я оттуда сбежал.

- Вы прибыли в 519-й, встретили Вас пренебрежительно. Но провозные, ознакомительные полеты, обучение какое-то было?

Сначала проверяли пилотаж, а потом последовательно полеты парой, в звене.

Мы рвались в бой. Нас было три-четыре человека таких "зеленых", "желторотых". Мы ходили, ныли:

- Пустите на войну... Пустите на войну...

Но командир сказал, что слабаков в воздух он не пустит. В других, соседних полках "желторотых" быстро выбивали. Но наш полк особый был - нас долго учили, и мы остались живы. В нашем 519 полку, я только за полк говорю, добросовестно учили. В начале одиночный пилотаж, в течение нескольких полетов проверили наш уровень... Потом учебный воздушный бой. А если у меня что-то не получалась, то меня вновь в зону посылали, доучивать определенную фигуру. Пилотажем мы особо не занимались. Все, что делали, все разговоры были только о том, что нужно на войне.

- А как насчет воздушного хулиганства?

Чтобы показать свое умение, в пилотаже у нас было заведено, что каждый летчик имел свой личный "крючок", как мы называли. Мы имели право на крючок, если задание успешно выполнено. У меня "крючок" был такой: разгонял самолет, подходил на бреющем, делал полупетлю, в верхней точке переворачивал истребитель на спину (иммельман). При этом давал салют со всех огневых точек, выпускал сразу шасси и шел с ходу на посадку. А у моего хорошего товарища Васи Кононенко "крючком" была "восходящая бочка". Он тоже подходил на бреющем и выполнял эту фигуру.

Комэск мой, капитан Авеков, кстати, погиб на таком "крючке": подходил к аэродрому на бреющем, переворачивал самолет и шел перевернутым полетом. Долго идти было нельзя, потому что двигатель захлебывался и останавливался. Он вверх ногами низко шел, над землей метров двадцать. Но так получилось, что однажды столкнулся с землей и сгорел. После этого у нас навели железную дисциплину... Да я и сам испугался.

- Ведущего Вам когда дали?

Это попозже. Меня взял к себе в пару хороший летчик, Герой Советского Союза Степан Колесниченко. Он со мной долго летал, пока я сам не стал ведущим. Увы, когда Курская битва кончилась, он ушел на задание и не вернулся:

- Согласно архивным данным, Колесниченко Степан Калинкович сбит в воздушном бою 30 августа 1943 года. Курская область. Как это случилось?

Он ушел на "свободную охоту" и не вернулся.

- Есть уточнение: лейтенант Колесниченко умер в госпитале 2 сентября 1943 года. Это данные из архива. Видимо он упал где-то, а пехота его подобрала, но он позже умер. По результатам нашего исследования часто выявляется такая ситуация: не вернувшиеся с боевого задания летчики попадали в общевойсковые госпиталя и там умирали, либо после излечения переходили в другие полки. А в своем же старом полку они числились как погибшие.

Я этого не знал. И не мог знать, потому что был переведен в другой полк - разведывательный.

Курская битва кончилась...

- Вы в ней участвовали? Или еще учились?

Учился я, учился: В полк я прибыл 4 мая. Курская битва началась 5 июля, меня учили, но всегда учеба сочеталась с боевыми вылетами.

- Когда состоялся Ваш первый боевой вылет? Как происходил Ваш ввод в строй, Вы не помните?

Могу сказать примерно. 4 мая мы прибыли в Курск. Дней через десять я на спарке полетал с опытными командирами. А примерно в середине июня я уже ходил на задания. Кстати, не так и много по времени получается. Я и "Юнкерс" сбил еще до Курской битвы.

- А как, не помните?

Это очень интересно. Вот видите, медаль "За отвагу"? Это лично от Руденко, он, тогда генерал-полковник авиации, человек знаменитый, командовал 16 Воздушной армией, а потом у нас в ВВА им. Ю.А. Гагарина был начальником. Прилетел Руденко к нам на аэродром (он периодически летал по аэродромам, пассажиром, конечно). Потом, когда свои дела закончил, разговаривал с летчиками. А в это время в небе появился инверсионный след. Высоко шел одиночный самолет противника. Руденко взглянул на командира полка:

- Видишь?

- Так точно, товарищ командующий.

И тут же подал команду:

- Дежурной паре на взлет!

У моего напарника оказался самолет не исправен - мотор барахлил. Я взлетел один. Разведчик летел очень высоко, я надел кислородную маску. Сначала он упорно летел в наш тыл. Потом, когда меня увидел, развернулся, пошел обратно. А дальше бой был. Не очень красивый бой. Я с одной стороны зашел, с другой. У самого дырки появились в самолете - стрелок "юнкерса" стрелял. Но я все-таки его сбил. Когда сел, докладываю. Руденко похлопал меня по плечу, вынул из планшета коробочку и сам медаль "За отвагу" прикрепил мне на гимнастерку. Мне бы дураку спросить документы на медаль... Так у меня и нет никакого документа, а медаль "За отвагу" есть...

А эта медаль тогда очень высоко ценилась.

- А почему Вы считаете, что некрасивый бой?

Некрасивый, потому что опыта у меня было мало, как щенок вертелся вокруг слона. Долго вертелся, и стрелял плохо: Почти все боеприпасы израсходовал. Стрелок-радист стрелял в меня, я шарахался от трассы, сбивал наводку. Еще раз захожу в атаку, а он идет со снижением, хочет уйти, его еще догнать надо. Поэтому некрасивый бой был.

- Как Вы поняли, что его сбили?

Как тут не понять - черный дым пошел с левого мотора.

- А может быть, он смог уйти, хоть и подбитый?

А, ну тогда я доскажу. Мне хотелось скорее похвастаться перед командующим. Когда он ушел с черным дымом к земле, я, не дождавшись его конца, скорее домой полетел. А когда сел, уже передали, что там-то и там-то "Юнкерс-88" упал. Оказалось близко - километров тридцать. Это было близко от аэродрома, поэтому туда послали машину. Я упросил командующего, чтобы меня взяли в эту машину посмотреть. Вижу - лежит этот "Юнкерс", экипаж жив, но весь в крови. Командир же экипажа был ранен моими снарядами, да и солдаты первым делом здорово побили их... По-русски летчики не говорят...

Я подошел к ним.

- Вот этот летчик вас сбил, гадов, - говорит один из солдат.

Штурман самолета дерзко возражает:

- Вы бы нас не сбили, но у нас был неопытный стрелок-радист, молодой.

А другой член экипажа вообще что-то оскорбительное в мой адрес произнес. Мог ли я стерпеть? Я его ударил и отобрал пилотку на память. Потом долго носил с собой. Все-таки интересно, свастика. И забрал парашют. Привез его домой, нашим девушкам. Они из него блузки шили и шарфики шелковые. Была такая мода. На всех хватило, парашют большой.

- А разве шелковые шарфики не выдавались? Я видел фирменные шарфики с белыми и черными полосами, как зебра.

Нет, Вы ошибаетесь, были подшлемники, а фабричных шарфиков не было. Ну, может, только у нас в полку не было...

- И до какого времени Вы, Александр Борисович, служили в 519-м?

Это точно помню, когда закончилась Курская битва (1 августа был салют в Москве). Меня откомандировали в 48 гвардейский дальний разведывательный полк. Туда штучный отбор был. Выбрали меня.

48-й гвардейский разведывательный авиационный полк дальних разведчиков главного командования был смешанный. Одна эскадрилья наша была истребительная, вторая - американские "Бостоны" и "Боинги". Самой большой дальностью располагали "Боинги" "Б-25". Двухкилевые. Они летали очень далеко. Базировались они в Кубинке, под Москвой, а летали из Кубинки на Кенигсберг, на Берлин, даже вообразить страшно.

- А по каким показателям отбирали?

Я не знаю. Пришел приказ: "Лейтенанта Краснова командировать в 48-й гвардейский ордена Суворова полк". Сначала я думал, что еще вернусь обратно. Но я воевал там до конца войны.

- В 1943 году были введены офицерские звания, и погоны. Как Вы к этому отнеслись?

Да это так, особой радости, правда, не было. Погоны носили царские офицеры, и у нас же их не было. Начальство приказало одеть, и мы одевали. А потом, конечно, привыкли и вроде так и должно быть.

- В училище кормежка была нормальная?

Да, в училище питание было нормальное, но ведь это было еще до войны. А в ЗАПах не очень. В ЗАПах тоже норма была летная и техническая, мы, летчики, получали летную. А вот технари голодные были.

Пока на фронте - еда была обильная, но в тылу даже мы, летчики, полуголодные ходили.

- Вы курящий были?

Без курева было нельзя. Вылезешь из "Яка", весь мокрый как мышонок, в глазах "Мессеры", "Фоке-вульфы". Ну как тут без папиросы. На курево была строгая субординация. Командир полка курил "Казбек". Летчикам выдавали "Беломор". Техникам табак, "Легкий" назывался. Солдатам - махорку. Моршанскую.

- А наркомовские сто грамм:?

Здесь тоже жесткий порядок был. Сегодня летал, хоть один вылет, хоть двадцать, получаешь свои сто грамм. Вне зависимости от числа вылетов, сто грамм, не больше. Кто не летал, тому дуля.

Опять рассказываю случай из жизни. Это было на Курской дуге, в 519-м полку. К нам приехал на стажировку из Монинской академии штурман эскадрильи. Вечером пришли на ужин, старшина всем летавшим разливает в стаканы сто грамм. Стажер, хоть на боевые задания не летал еще, но высокомерно замечает:

- О, слабаки, по сто грамм пьют.

Я говорю:

- Так товарищ капитан, не дают больше.

- Это вам не дают.

- А Вам?

- Когда я буду выполнять боевые вылеты, так я сегодня тебе отдам сто грамм, а завтра ты мне.

Ребята смеются. Его долго мурыжили, он летал плохо, и, наконец, выполнил первый боевой вылет (штурмовиков сопровождали). Нам командир сказал:

- Пусть "горбатые" (так называли штурмовики "Ил-2") горят, а чтоб вот этот прилетел живой.

Ну, мы его все охраняли, не дай Бог собьют - позору не оберешься. Прилетели, вечером в столовой старшина ему наливает по сто грамм и всем летавшим.

- Товарищ капитан, попрошу, давайте свой стакан.

- Нет, давай ты мне.

Я не понимаю:

- Да какая разница?

- А может, меня завтра убьют!

Так и не отдал. Вот Вам про сто грамм наркомовских.

- Боевой вылет - сто грамм. Это понятно. А если сбивали самолеты противника?

Мы получали деньги. Тысячу рублей за истребителя. Что-то две, кажется, не помню, за бомбардировщик.

- Гвардейское звание Вам сразу присвоили?

Нет. На двенадцатом вылете на разведку в 48-м гвардейском.

- На каком самолете вели разведку?

В 48-м полку летал на "Як-9р" - дальнем разведчике. На базе "Як-9" с дополнительными баками, но слабое вооружение. Он отличался не вооружением, а фотоаппаратом. Там, где была вторая кабина, был установлен фотоаппарат с большим фокусным расстоянием. Он был не перспективный, а плановый.

Летали мы, дальние разведчики, на крупные объекты. На Будапешт, на Бухарест, на крупные аэродромы.

- Вы пришли в 48-й. Вас обучали ведению фоторазведки?

Обучали, но недолго, фотографировать легче, чем вести воздушный бой. Мы ходили парой.

- Вы уже были ведущим?

Нет, сначала ведомым. Ведущим был летчик, переучившийся с "Пешки". Он был такой же слабак в воздушном бою, как и я в разведке. Ведь набрали с других полков истребителей. Первый вылет ознаменовался тем, что я забыл открыть фотолюк, и привез "черную" кассету. Получил втык. И больше я уже не забывал открывать люк. Но все нормально получилось, потому что он фотографировал, а я прикрывал ведущего. В истребительном полку ведущий сбивает, а ведомый прикрывает. Здесь то же самое, только с фотографированием.

- И с каких высот Вы фотографировали объекты?

Нужно было набирать большую высоту. Типичная - шесть тысяч метров. Чем выше летишь, тем больше захватывает фотоаппарат.

- На какую глубину вели разведку истребители?

Мы летали далеко, на "Як-9р" дополнительные топливные баки были, и радиус действия поэтому был такой же как у "Пешек". Вопрос: посылать "Пешку" или посылать пару? Правда у них экипаж три человека, и качество снимков лучше. Во всяком случае, и мы дальние разведчики были.

- У пары есть больше шансов, что кто-то один вернется.

Конечно. И нас труднее сбить, потому что мы не лезем на бой. А наоборот стараемся обойти, уклониться, а на истребителе это проще.

- Насколько активно немцы противодействовали разведчикам? И кто в основном: истребители или зенитки?

Зенитки ставили огненные завесы только над важными объектами, поэтому больше мы опасались немецких истребителей.

- Какой самолет противника Вы считали более опасным, "Мессершмитт" или "Фоке-Вульф"?

Вопрос неправильно сформулирован. В начале войны "Фоккеров" у противника не было. Но и когда они появились, "Мессершмитты" не потеряли своего значения. Они были разные. Первая серия "М-109 Е", дальше по алфавиту. "Ме-109 G", еще "F" форсированный был. И "Фоке-Вульф" тоже совершенствовался. Зениток мы боялись меньше. Они могли сбить нас первым залпом, а когда мы увидели первый залп - барашки появлялись, мы могли уходить от них противозенитным маневром. И просто ответить на вопрос, кого больше боялись разведчики, не удается...

- "Мессершмитт" в основном шел с трехточечным вооружением, в базовом варианте. А "Фоке-Вульф" - с шеститочечным. Пилоты бомбардировщиков, с кем ни разговаривали, говорят, нет хуже врага для бомбардировщика, чем "Фоке-Вульф 190".

Правильно говорят, потому что они - бомбардировщики, у них маневренности нет. Короче, я особой разницы не замечал.

- А какое примерно соотношение в силах было при встречах с немецкими истребителями? Вас двое, а их сколько?

По-разному. Это зависело, где, когда и как. Если у линии фронта, то там чаще одно-два звена. А когда летишь далеко в тыл противника, там пары ходят.

- При вылете на разведку назначали еще запасную цель?

Конечно. Например, если основная цель закрыта облачностью или ее не оказалось в заданном районе.

- А в этом случае Вам полет засчитывался как боевой вылет?

Нам засчитывался боевой вылет, если он выполнен с фотографированием объектов.

- Сколько примерно вылетов приходилось в день выполнять?

Ну, вылет один-два, мы же подолгу летали.

- Предположим, Вам поставлена задача, сфотографировать что-то за линией фронта. Вы пересекаете линию фронта и перед Вами, допустим, десяток "Юнкерсов 52". Неповоротливая машина...

"Ю-52" - военно-транспортные самолеты, десятками они не летают. У нас была заповедь: независимо от типа самолетов в бой с противником не ввязываться, выполнять свою задачу.

- А если противник сам в прицел лезет?

Один самолет я так и сбил. Мы шли на разведку, и вдруг девятка легких бомбардировщиков "Ю-87", они самые слабые были у немцев. "Лаптежники" их звали, у них сзади стрелок, но очень уязвимый самолет. И когда их идет девятка, тут конечно трудно от соблазна удержаться...

- Как засчитывали разведчикам сбитые самолеты?

Чтобы самолет противника засчитали, нужно было, чтобы или наземные войска подтвердили, или фотокинопулемет, на разведчиках их не было. Поэтому вдали от фронта разведчики не очень-то старались, все равно не засчитают. А вот когда мы подходили к линии фронта, и попадалась добыча, тогда подтверждение войска дадут...

- Разведчики докладывали о том, что вели бой? Что-то сбили?

А как же. Еще с такой гордостью, я же не истребитель по предназначению, но и врага сбил, и задание выполнил.

Стрелки "Пешек" тоже сбивали воздушного противника, но это было не часто. И хотя у летчика "Пешки" тоже оружие есть для стрельбы в переднюю полусферу, но я не помню, чтобы командир экипажа сбил бы самолет, это крайне редко было.

Я хочу остановить ваши вопросы о воздушных победах и подчеркнуть: заслуги разведчиков - это не сбитые самолеты, а количество боевых вылетов на разведку и ее результаты.

Так, за сто боевых успешно выполненных вылетов на воздушную разведку командир имел право представить летчика к званию Героя Советского Союза. Кстати, у меня к концу войны было сто тридцать семь вылетов...

- А почему Вас не представили?

Меня представляли, как положено.

- Если представление, то на него должны были отреагировать. И даже если Героя не присваивали, должны были дать что-то взамен.

Так и было: орден "Боевое Красное Знамя": У меня сохранилась копия наградного листа.

- Смотрим. Начштаба 5-й ВА подписал, командующий Горюнов, подписал. Нет подписи Малиновского, командующего 2-м Украинским фронтом.

За меня ходатайствовала и академия, и Совет ветеранов. И я получил очень любопытный ответ: это же просто анекдот.

- "Старший лейтенант Краснов А.Б. 16 мая 1945 года, действительно был представлен к званию Героя Советского Союза", ... "с этической точки зрения было бы неправильно по прошествии шестидесяти лет после окончания ВОВ подвергать сомнению пересмотр награды фронтовиков. Подвиг Гастелло повторили четыреста семьдесят три человека, но удостоено только семьдесят восемь звания Героя. Подвиг В. Талалихина повторили пятьсот пятьдесят два человека, из них только сто десять стали Героями Советского Союза.

Подвиг Матросова повторили более четырехсот человек, но звание Героя Советского Союза удостоены менее половины из них. Остальные решением командования награждены орденами Ленина, Красного знамени и Слава Отечественной войны."

Ну, что вы, интервьюеры, на это скажете? Никакой логики...

- А что скажешь? Только руки разведешь... При фотографировании какие-нибудь маневры можно было производить?

Ни в коем случае. Иначе масштаб фотографирования меняется.

- А если Вы почувствуете, что еще немного, и зенитки собьют?

Ну, тогда выходишь из фотографирования, и снова начинаешь заход.

- Счетчик кадров у Вас стоял в кабине? Вы знали, сколько у Вас пленки осталось?

Пленки всегда хватало с избытком. Может, и был счетчик, но я никогда на него не смотрел, я его не помню.

Мы придумали в эскадрилье, чтобы дважды не выходить на объект, такой тактический прием: "фотографирование с крена". Это значит первый снимок объекта сделал планово, потом чуть-чуть одно крыло поднял... А между снимками восемь-девять секунд. Получалось двухмаршрутное площадное фотографирование. А потом уже к концу войны, я уже настолько освоил этот прием, что за один заход выполнял трехмаршрутное фотографирование. И потом, когда наши фотограмметристы делали планшет, было очень интересно смотреть. Как будто три самолета фотографировали. Это мое изобретение потом внедрили, правда, только истребители.

- А соблазна не было по наземным целям ударить? Паровоз какой-нибудь...

Конечно были, и не только соблазны, но это было позднее. В 1944, в 1945 годах. Нам ставили задачу, провести разведку со штурмовкой, чтобы "установить характер целей"... Это интересная формулировка задачи. Например, увидел эшелон, прошел горизонтально и сфотографировал, а потом, если в воздухе нет препятствий, разворачиваемся вдоль эшелона, и открываем огонь, срывая тенты снарядами. И еще раз фотографируем, иначе не поверят.

- А Вы до конца войны летали на "Яках"? И когда все-таки пересели на "Як-9"?

Ой, это я уже забыл. Что именно на "яках" - это железно. Последний вылет делал не 9 мая, а 11 мая.

Мы базировались возле Братиславы. Немцы в это время рванули к американцам: 9-го мая, как положено, салют сделали, и в столовую пошли отмечать Победу, я уже успел выпить вот такую кружку вина. Водки не было. В это время пришла команда:

- Срочно поднять пару на разведку отступающего противника.

И я полетел... До сих пор боюсь вспоминать. Был нетрезвый. А немцы толпами идут. Толпами буквально. И машины, и танки, и все прочее. Ну, как тут не проштурмовать, да еще на пьяную-то руку...

Когда я прилетел обратно, все технари сбежались, у меня на радиаторе и ветки, и тряпки, и кровь, и что только не было.

- Как ты, - говорят, - живой остался?

Это 9 мая-то. А потом 10 мая были вылеты. Уже немецких истребителей в воздухе не было, а зенитки стреляли редко. А 11 мая уже все, война кончилась.

- С американцами в воздухе столкновений не было?

Мы не сталкивались.

- А слышать, слышали? Не доводили до вас, что мы по ошибке с американцами бои вели?

Это не нашего ума дело было. Такой информации не было.

- Вы на Дрезден, на другие немецкие города летали на разведку?

Посмотрите на карту. Полк наш по югу шел: Бухарест, Будапешт, Вена, вот наш путь. А где Дрезден!

- А военно-морские базы? Или это отдавалось на откуп морским летчикам?

Нет, такого жесткого разделения не было. Я парой летал на Салоники. Представляете где Салоники? Это же на Эгейском море.

- Значит, над морем летать приходилось? И каковы впечатления?

Если высоко, на шесть тысяч идешь, то никакого впечатления... А вот если летишь на малой высоте, страшно, некомфортно, высоту трудно определить. Я над морем много ходил.

Когда я иду на шести тысячах, если мотор откажет, я с этой высоты спланирую как-нибудь к берегу, качество аэродинамическое у "Яка" большое. Ну, если не очень далеко - выплыву как-нибудь, но далеко в море приходилось уходить.

Страшнее над горами было летать. Вершины торчат, как пики, и не дай Бог мотор откажет. Одна гора была в Греции, я помню, называлась гора Олимп, про нее легенды разные рассказывали. Все горы остроконечные, а эта плоская, и большая площадка. Это был наш характерный ориентир.

А вот еще любопытная история. Мы часто сопровождали штурмовиков. Базировались они на другом аэродроме, мы друг друга не видели, только слышали. Возвращаемся с задания, и один "Ил" побитый, а в плоскости дыра. Я над ним зашел и говорю:

- Горбатый, горбатый, я через твою дырку в плоскости веду ориентировку.

Он мне отвечает:

- Пошел НА Х...!!!

Это не смешно. Смешно было дальше. Я не знал кто это. А потом в 1947 году я поступаю в академию, и он, оказывается, поступает. Мы друг друга не знаем, ходим мимо один другого. Потом он говорит:

- Эй, - говорит, - Вы на Курской дуге были?

- Был.

- А где Вы базировались?

- Я в Дмитров-Льговске.

- А я в Фатеже.

- А я чувствую что-то знакомое в голосе, да?

Я говорю:

- Какой у тебя номер на киле был?

Он отвечает:

- Четверка.

- Так я, - говорю, - тот самый Сашка. А как Вас зовут?

- Яков.

Сашка, Яшка... Мы обнялись, обрадовались.

Был какой-то праздник, я рассказываю это с трибуны, а потом говорю, что Яшка, про которого я говорил, это Яков Борейко, он сидит в зале, говорю:

- Поднимитесь, Яков Ильич, пусть на Вас посмотрят.

Ну, такие бурные аплодисменты были в зале...

- Вас сбивали?

К сожалению, сбивали. На Курской битве горел. Еще в 519-м полку. Сбили зенитки. Рассказываю обстоятельства.

Мы прикрывали штурмовиков, штурмовики работали по танкам, а мы истребители, над ними кружились, защищали от истребителей противника. Но истребителей в воздухе не было, а я смотрю, как горят эти "Илы", один за другим. Да как-то совесть замучила меня, я опустил нос и пошел штурмовать зенитку...

- Зенитки хорошо видно было?

Только когда стреляют. Вот я вижу три языка, то есть три батареи, или три пушки. Я прицелился, одну подавил. Перенес огонь на вторую, и тут как трахнули по мне! Мотор разбили, температура воды сто десять, больше чем температура кипения под давлением. Масло кипящее льется на меня, и самого поранило. Я отвернул от цели, чтобы только домой долететь, километров восемьдесят до линии фронта было. А мотор "тр-тр, тр-тр:", то станет, то работает. А так неохота оставаться там, у фашистов... Внизу рядом со мной чуть ниже летит "Ил", за ним черный дым, горит бедняга. Он тоже тянет к линии фронта. Тогда двух наших сбили, меня и еще кого-то. Наши прилетели, и говорят:

- Мы видели, как Краснов шел к линии фронта, черный дым был, потом взорвался. Парашют видели...

А на самом деле это выпрыгнул стрелок из штурмовика. Мне было видно, как летчик пытался сманеврировать, в крен положил машину. Самолет врезался в окоп на линии фронта. А парашют этого стрелка снесло к немцам. Его-то за меня и приняли. Ну, а потом... Дальше длинная история...

Мне бы сесть с убранными колесами... Но я был молодой, "храбрый", и мне машину хотелось спасти вопреки приказу - у нас в полку самолетов мало, если я сяду на пузо, то приду домой и мне не дадут другого самолета.

Я выпустил шасси, закрылки, стал садиться. Выбрал ровную площадку. Метров пятьдесят держал самолет, а там же передовая, окоп был заросший, колеса туда попали, самолет перевернулся, и меня накрыло. Я лежу вверх ногами, и кипящее масло с водой льется на меня. А у меня вот эта рука, правая, бортом придавлена. Я два раза ей шевельнул и потерял сознание от боли. Прибежали солдаты... Они потом, когда я поправился и приехал посмотреть, рассказывали:

- Вот здесь Вы упали. Самолет перевернулся, мы все сбежались кругом, а как Вас достать, не знаем. Принесли лопаты, стали копать яму. А земля каменистая, копать тяжело, медленно. А у нас был один солдатик, он когда-то на аэродроме где-то служил. Мы его "летчиком" звали, он предложил:

- Вы, - говорит, - поднимите за крыло, летчик вывалится.

Мы подняли за крыло, а Вы не вываливаетесь.

Он опять говорит:

- Там у него привязные ремни, вы порежьте ремни.

Стали резать, и порезали парашютные лямки, а не привязные ремни, а они же толстые...

Когда я, наконец, вывалился, они ходили за водой и поливали ведрами меня, пока я не очухался. Ну, а потом отправили в госпиталь. Вот такая была история.

- Это был единственный раз, когда Вас сбивали? Или еще довелось?

Я и с парашютом выбрасывался. Над своей территорией. Где-то в бою я зазевался, и прошла очередь через самолет, и ничего сделать было нельзя, выпрыгивал.

- А прыгали с какой примерно высоты?

Тысяча-восемьсот метров.

- Среди наших летчиков слухи ходили, о том, что немцы расстреливают парашютистов?

Почему слухи? Это так и было. И я видел. И я видел, шли мы домой... Наших было звено, одного сбили. А мы не сразу заметили. Смотрим, не хватает одного, оглянулись, он спускается на парашюте, а два "Фоккера" кружатся вокруг и стреляют в него. И видно, трасса идет через купол. А он стропы подтягивает. Мы, конечно, отогнали их, он живой остался.

- А наши в ответ не расстреливали немцев?

Я не знаю.

- Один из наших летчиков сказал... Я расстрелял экипаж "Юнкерса".

Я ж сбивал над своей территорией фашистов, зачем же я буду расстреливать, никуда не денутся.

У нас в 519 полку был другой случай. Фамилию я не помню. Летчик кипел злобой - немцы его всю семью убили.

Где-то в бою он сбил одного "Мессершмитта". Летчик немецкий пошел на вынужденную, и посадил самолет на ровное зеленое поле. А наш, вот фамилия вертится, Ваня его звали, свой самолет рядом посадил. А мы остались сверху. Командир кричит:

- Куда? Куда ноги выпустил?

А летчик сел, выскочил из самолета, немец же вылез из своего "Меса", поднял руки и шел навстречу. Уже мирно настроенный пленный немец. Но наш вытащил свой "ТТ" и убил его. Потом взлетел и прилетел домой, командир эскадрильи капитан Авеков летал с нами, говорит:

- Ты зачем немца убил?

Он чуть не заплакал:

- Они убили мою маму, они убили мою сестру, они отца повесили за партизанство. Всех буду убивать, мстить проклятым фашистам.

Вот так я вам на ваш вопрос отвечаю. Об этом бесконечно можно рассказывать, сами понимаете.

Я вроде все позабыл, а с вами начинаю вместе вспоминать. У меня совсем другие теперь заботы. Сегодня каникулы. Имею я право на отдых? А у меня два адъюнкта диссертации защищать будут в ближайшую среду.

Война так далеко от меня теперь. Вот сейчас с Вами кое-что вспомнил.

- Летали с открытым фонарем? Или закрывали фонарь?

Это дело вкуса. Вообще-то наш командующий 16-й ВА Руденко требовал закрывать фонарь, потому, что, он так говорил, скорость на километров сорок увеличивается. Он когда к нам приезжал он все время уговаривал и требовал:

- Закрывайте фонарь.

А я не мог закрывать, мне ничего не видно было.

- Качество стекла было очень плохое?

Не очень, но желтоватое такое было, видно было хуже. Но, как-то я привык к "И-16", где никакого фонаря не было, и всегда открывал фонарь и упорно летал с открытым фонарем. А скорость, что там сорок километров, когда сотнями километров меряешь.

- Перед началом Курской битвы была история и большой разбор полетов на предмет срывавшейся обшивки с крыльев на "Яках". Не слышали?

Срывало полотно? Может где-то в другом месте? Курская дуга была большая. Я про это в книжке читал, но сам ничего подобного не видел.

- Вам известны случаи мародерства, когда наши войска оказались за границей?

Были, конечно. Но у нас, у летчиков, до этого не доходило. Опять рассказываю из жизни. Это в Австрии уже было. Мы, летчики, летаем, некогда нам трофеями заниматься. А наш техсостав шарил там по домам. Однажды у меня самолет поломался, точнее всего лишь дутик сзади, маленькое колесо. Но без него не полетишь.

Я подошел к технарям, они снаряжаются ехать. Я говорю:

- Ребята, я с вами поеду.

Они покривились, но летчиков уважали, возражать не посмели.

- Ну, садитесь, товарищ лейтенант. Только Вы, пожалуйста, не очень мешайте нам.

По-видимому, они уже что-то разнюхали, едем куда-то в определенное место. Подъезжаем, как в кино показывают: замок стоит, настоящий. Острые кверху шпили: Слезли, идем. Самый главный технарь идет впереди... Вошли мы в замок, а там старая женщина, и две девочки маленькие возле нее. Он требует:

- Золото! - и еще какие-то грозные слова, уже забыл.

А женщина:

- Нихт, нихт, нихт, - трясется, плачет. А на стенках висят разное оружие и портреты.

Этот мерзавец хватает со стены кривую саблю и замахивается на старуху. Она упала на колени, плачет... Больше не мог я терпеть, отобрал у него эту саблю, и плашмя по шее этой саблей.

- Иди, - говорю, - так твою...

Выгнал их всех.

Приехали домой:

- Больше мы Вас не будем брать, товарищ лейтенант.

Вот это мародерство, вернее, попытка мародерства.

А второе не совсем мародерство, но... В той же Вене голод был страшный, выносили люди все, что у них есть. Летчик наш, лейтенант Нежугав, за буханку хлеба выменял аккордеон.

- Ну, это не мародерство, в общем-то, это же обмен.

Может, так. Но люди голодные же. И наживаться на чужих бедах...

Я забыл сказать в продолжение, я тоже ведь не ангел. Пока технари продолжали свои поездки, я попросил:

- Привезите мне ковер.

Они привезли. Мы его порезали пополам и положили на левую и на правую плоскости моего самолета - чтобы "Як" мой не страдал от сырости на стоянке.

Вот, это был единственный мой трофей. И когда приехал домой в Кировоград, ребята идут ко мне:

- Ну, Сашка, трофеи покажи свои!

А у меня ничего не было, понимаете, ничего! Я и не знал, что надо запасаться трофеями. Как был у меня чемоданчик, так я с ним же и вернулся. Они говорят:

- Эх ты... разиня!

- С немецкой техникой знакомились? Может быть, когда на освобожденной территории?

В конце войны немцы бросали, но в основном неисправные, побитые.

Самолеты, танки я видел, много танков. Целые кладбища танков. Наших и немецких, особенно под Курском. Там же такие танковые сражения были! Ходили мы, смотрели танки, залазили вовнутрь и на танкистов смотрели побитых, горелых. А самолетов меньше. Самолеты далеко были, а танки рядом. Ну, смотрел и что?

- Если Вы вовнутрь в кабину садились, как Вам немецкий самолет показался?

В "Мессершмитт" я залазил. Он мне показался просторным. У нас все-таки кабины теснее. Оборудование такое же, как у нас. И рычаги, можно было бы и взлететь, если бы "Месс" был исправный. У нас были случаи, когда, да вы знаете, наверное, что наши летчики взлетали на "Мессершмиттах", Кожедуб прославился. С ним много я встречался. Начиная с первых дней, когда его выпустили сержантом.

Он был мой инструктор, еще там, в Чугуеве. Потом я на войне с ним встречался, потом встречался здесь в академии. Он учился, и я учился. Потом встречался, когда он уже был маршалом. Это все, кстати, вот в этой книжке написано.

- Многие летчики о Кожедубе говорят, что он такой грубоватый, сельского типа мужик был. Не особо образованный.

Преувеличивают. Бывало иногда, но это не правило.

Уже после войны, после академии, уже после того как Кожедуб закончил службу, он был определен в так называемую "райскую" группу. Вы слышали про это?

Я тогда писал очередную книгу, вот из тех, что вам показывал. И поехал к Кожедубу, в эту "райскую" группу, на Кремлевскую набережную, это давно было. Пришел туда, поднялся, там два этажа занимала "райская" группа. Райская группа - это большие начальники, там и Руденко был, и Соколов, министр обороны. Короче, там длинные коридоры такие, в каждом коридоре маленькие комнатки, вот как половина этой комнаты, где мы находимся. В каждой комнате диван, стоял телефон, сейф, и у каждого есть порученец-прапорщик. Я нашел дверь, где Кожедуб написано, зашел:

- Разрешите, товарищ маршал!

- А, заходи. - Мы хорошо знакомы были.

- Разрешите обратиться?

- Ну что ты так, "обратиться", ты посмотри, что мне прислали.

Показывает мне плотную меловую бумагу, там написано. "Уважаемый генерал-полковник Кожедуб Иван Никитович, немецкое посольство устраивает прием, - и т. д. и т. д. - Просим..."

И говорит:

- Посмотри, что эти, - матюгает, - что они написали.

- А что, я не вижу ничего плохого.

- Ты посмотри, они написали генерал-полковник, они оскорбили меня, я уже вторую неделю как маршал!

Берет ручку, вот так перекрещивает приглашение, говорит порученцу:

- Поедешь в посольство, бросишь им на пороге. И скажи, что ноги моей там больше не будет.

Вот с этой стороны, "дубом" его назовешь. А в общении никакой он не дуб, учился в академии, нравился преподавателям...

Но приведу еще один пример. Кожедуб был у нас в академии председателем Государственной экзаменационной комиссии. А я выпускал очередное свое отделение. Он говорит:

- Я к тебе приду на экзамен.

Маршалу не запретишь:

- Есть! Приходите, пожалуйста, товарищ маршал.

Он пришел. Мы все, члены комиссии, пять человек, подвинулись. Он в самом центре сел, а я рядом с ним сижу, как тактический руководитель. Мои слушатели готовятся и отвечают. Очередной слушатель доложил третий вопрос билета: "Тактические приемы истребителей при поражении наземных целей".

- По третьему вопросу ответ закончен.

- Товарищ маршал, у Вас вопросы будут? - спрашиваю председателя Госкомиссии.

- Да, - говорит Кожедуб, - будут. А вот ты мне скажи, - (он всем на "ты" говорил), - что самое главное для летчика-истребителя, при поражении наземных целей? Отчего зависит успех?

- От правильной подготовки летчика, от боеприпасов, от скрытности выхода на цель, от умения применять оружие...

- А еще?

Я думаю, что же еще надо учесть, и сам не знаю. Тогда маршал изрекает:

- Эх ты, слабак, главное ударить ПО ЦЕЛИ!

Это я как очевидец рассказываю.

Спрашиваю:

- Товарищ маршал, какую оценку, по-вашему, ставить?

- А как он учился?

- Хорошо учился.

- Четверку ставьте ему.

- Ходят упорные слухи, что он сам в Корее принимал участие в боевых действиях, хотя ему было категорически запрещено летать на боевые задачи?

Не летал он там. Ребята, которые были в Корее, и с которыми я дружил, отрицали такое.

- С Савицким Вам приходилось встречаться?

В 1952 или в 1953 году. И не лично. Я тогда уже академию закончил, служил в войсках ПВО, в истребительной авиационной дивизии. Тяжелое было время, боролись с самолетами-нарушителями. И в свое время ни днем, ни ночью из боевого дежурства не выходили. А Савицкий, его позывной был - "Дракон" (все знали этот позывной), лично проверял готовность ПВО, выходил на аэродром, на предельно малой высоте, и грозно объявлял:

- Я "Дракон", прошел ваш рубеж.

Ну, как его перехватишь? На малой высоте, вы же понимаете...

И так он был рад, когда не удавалось его обнаружить.

- Он на самом деле был такой боевой летчик?..

Я его лично не встречал. Но слух о нем был как о жестком командующем. Как он летал, не могу сказать.

- Как сложилась Ваша послевоенная служба?

После войны я поступил в Военно-воздушную академию (тогда еще без "Гагарина"). Был такой прием: "Золотая Орда".

Это когда одни Герои шли. Я успешно сдал экзамены. Но начальник академии С.А. Красовский решил принимать только тех, кому уже двадцать девять лет, и которые на следующий год не успеют. Поэтому, несмотря на мои успешно сданные экзамены, я приехал только через год. Окончил академию. Будучи слушателем академии, я занимался научной работой, и меня упорно оставляли в адъюнктуре, но у меня тогда другие были мозги.

- Хочу летать, не останусь, - отвечал на столь лестное предложение.

Уехал в полк, вылетел на реактивных истребителях "МиГ-15". Так и летал.

- А проблемы были при переучивании на реактивный самолет?

Нет, на них даже легче было летать. На опытных, может быть, были трудности, но к 1952 году, когда я пришел в полк, самолеты "МиГ-15" уже были освоены... У них из кабины обзор лучше. На нереактивном самолете нос задирается, не видно ничего впереди на посадке. А в этом, как в машине сидишь.

На "МиГ-15" летал. Летал год, летал два. В 762 иап летал с аэродрома Разбойщино, это такая большая деревня возле Саратова, глухое место такое. Через некоторое время мне из академии прислали приглашение в адъюнктуру. Я приехал в адъюнктуру. И первым делом я показал себя с "плохой" стороны, потому что я не очень держался за место, хотел летать. Пришел на кафедру, первое партсобрание. Я сижу, слушаю, выступают коммунисты, возмущаются. Один говорит:

- Невозможно работать, когда в одной аудитории шесть преподавателей. Мы мешаем друг другу.

Другой говорит, что методички не так пишем. И еще что-то.

Я сидел, сидел, и дурной был, сейчас я уже поумнел, я говорю:

- Разрешите мне?

Все посмотрели на меня - без году неделя, а туда же.

И я вылез на трибуну:

- Я, признаюсь, наверное, еще не разобрался в ваших науках, только первые дни на кафедре. Но меня удивляют выступления. Вот этот, - говорю, - жаловался, что ему тесно в одной комнате. Этот - там чего-то методичку не так пишет. А вы когда на работу ходите? Вы же ходите к полдевятому, как гражданские люди. А вы знаете, что такое ночные полеты? Не знаете. А у вас есть боевое дежурство? Нет у вас перехвата контрольных целей. Ну, чего же вы плачете?

Вот так и сказал, горячий был. А в нашу парторганизацию входил начальник факультета, генерал Ненайшвили. Он говорит начальнику кафедры:

- Кудряшов, - ты кого принял? Гони его обратно, пусть едет на свои боевые дежурства.

Вот такое неудачное начало было. А потом я защитил диссертацию, кандидатскую. Вроде уже в полку делать нечего. Ну, я еще пытался летать, тогда еще можно было ездить на летную практику на сорок суток. Коллеги говорят:

- А зачем, Александр Борисович, Вам это надо? У нас на год дается нагрузка, а Вы сорок суток не работаете - летаете, а потом сидите допоздна в кабинете.

Потом перестал летать, стал доктором военных наук. Теперь все время с адъюнктами и соискателями работаю, оппонирую диссертации, занимаюсь военно-научной работой.

Благодарю за внимание.