Я, Кривошеев Григорий Васильевич. Родился 1923 году, 31-го марта в характерной семье: мама была сельским врачом в Крыму. Она была сильная женщина, член партии, активистка, депутат Зуйского районного совета. Одна обслуживала 10 сел и аулов, причем практиковала предотвращение болезней. При ее участии была открыта амбулатория и родильный дом. Папа был старше ее, работал художником-декоратором. У них была дочь и три сына. И все эти три сына - летчики. В 40-ом году старший брат Борис уже летал над Кавказом, средний брат Володя окончил Качинское Краснознаменное военное училище, летал над Сахалином, а я учился в десятом классе. И мама мне сказала: "Двоих сыновей уже забрали в армию, они служат Отечеству. А ты останешься со мной. И поступать только в медицинский институт". К этому времени я уже дежурил у нее в родильном доме, меня знали в медицинском институте. Но в декабре месяце 40-го года приходит к нам в 10-й класс Зуйской средней школы инструктор Качинского училища, лейтенант Соболев, молодой такой, симпатичный, в парадной форме. И рассказывает о положении в мире и напоминает решение партии и правительства: "Комсомолец, на самолет!" И вот мы, четыре человека. Первый - Морозов Коля, он страшно увлекался драматическим искусством, руководил в нашей школе драматическим кружком, играл в драматическом театре Симферополя. Второй - Шура Никифоренко, украинец, он увлекался архитектурой и мечтал быть архитектором, посылал свои проекты куда-то, ездил в Москву в строительный институт, говорил, что туда поступать будет. Третий - Семен Зиновевич Букчин, еврей, у него старший брат был секретарь райкома, он партизанил в Крыму и погиб, а средний брат - директор школы, его хорошо знали в МГУ, он туда на лекции ездил, хотел учиться на физика. И я - четвертый, вечерком приехали в Симферопольский аэроклуб. У меня по школе друзья там были. Переночевали, а утром прошли медкомиссию, и нас зачислили. Я когда домой приехал, не знал, как матери сказать. Она же мне сказала: "При мне будешь, врачом". Я крутился-крутился, отец заметил, что я чего-то не договариваю: "В чем дело?" - говорю: "Мамуля, я нарушил твою заповедь и поступил в Симферопольский аэроклуб" - у нее слезы потекли, и говорит: "Сын, иначе я не ожидала". Я закончил Симферопольский аэроклуб, а потом поступил в Качинское военное училище. А школу я не закончил - мы из 10-го класса ушли, а потом - война. Аттестат за 10 классов я получил после войны. В войну я потерял почти всю семью. Средний брат погиб 18 августа 1941 года. Он закончил Качинское училище, был истребителем, а когда приехал на Сахалин, переучился на СБ. Служил в 55-ом полку скоростных бомбардировщиков, и в июне их перебросили на западный фронт. И вот 18 августа под Полтавой он был сбит. Правда, мне сообщали об этом дважды, в первый раз, что это произошло под Полтавой, а во второй, что, вроде, - под Днепропетровском. Старший остался жив, закончил службу зам. командира полка. Когда немцы оккупировали Крым, кто-то донес, что мама - член партии, и ее арестовало гестапо. А тогда в поселок ездил киномеханик, кино же было не в каждом селе, а этот киномеханик был по национальности немец, так он пошел в гестапо и ее освободил. Так какая-то мразь второй раз донесла, и в 42-ом году ее расстреляли, отец хотел отомстить за нее - его повесили. Вот нас со школы ушло четыре человека, и все четверо вернулись, а из тех, кто остался многие погибли. Они начали партизанить, помогали, руководили, были связными и гибли, осталось 4 девочки, три парня и все.
- А. Д. На чем Вас учили в Качинском училище?
В аэроклубе мы полностью прошли программу на По-2. Аэроклуб я закончил в 40-м году. На Качу приехали в марте 41-го, 1-го мая я принял присягу, там мы сразу начали летать на моноплане УТ-2. Инструктором у меня был Филатов. В училище дисциплина идеальная была: построения, до секунды рассчитанный распорядок: В столовую приходили: на 4 человека столик, чистота, белые скатерти, вилка, ложка, салфетка; приходим с аэродрома в комбинезонах промасленных, умываемся-переодеваемся и только потом - в столовую. Зарядка была, общефизическая подготовка, теоретическая подготовка. Исключительный порядок и ни секунды свободного времени, только для того, чтобы письма написать. Только закончили программу по УТ-2 и - война. До войны несколько раз были боевые тревоги учебные, но ими не спекулировали, потому что это расслабляет. И вот, боевая тревога, я вскакиваю, одеваюсь и вижу, что у моего командира, который был очень педантичным, звездочка на пилотке сзади. Никогда такого не было! Вот этот момент на всю жизнь запомнил. Думаю, что-то не то: "Командир, что случилось?", - "Война". Построились: "В караул, на Микензевы горы!", там у нас было бензохранилище. Приехали мы туда приблизительно в пять часов утра, прожектора шарят, еще темно, рассвет только начался и, смотрю, немцы летят и бомбят. Это было 22-го июня. Вернулись, в столовую пришли - нет белых скатертей, курсанты шаркают грязными сапогами. Потом мы уже ходили и в караулы, и на рытье окопов. Я лично киркой и лопатой вырыл 32 окопа. Тогда 22-го июня я увидел, как десяточка СБ. учебным строем туда летит, а оттуда возвращаются четыре-пять - избитые, исполосованные. В августе 41-го года наше училище из Качи эвакуируют, переводят его в Красный путь, это - между Сталинградом и Ростовом - на - Дону, там был какой-то гарнизон, но это - в степи, казарм не хватало. Нас, 7 учебных эскадрилий, разбросали по всей округе. Я был в пятой эскадрильи, командир эскадрильи - Воротников. Сразу же организовали полк инструкторов, и он в их числе улетел на фронт. Нам дали командиром эскадрильи Победоносцева. Когда приехали в Красный путь, назначили начальником училища Дважды Героя Денисова, он еще с Испании Дважды Герой. Зима - не за горами, и каждое звено вырыло себе землянку - прямо в земле большая яма, перекрытая бревнами и засыпанная сверху землей. В ней кроватей не было, а были земляные выступы, как нары. Началась зима, а у нас на 120 человек - 4 пары сапог было. Дров нет, угля нет, ничего нет, даже обед не на чем приготовить. Так отрядили курсантов, сделали сани с полозьями из лыж и за 15 километров от расположения части мы ездили и перевозили траву. Она у основания была в палец толщиной. Так на этой траве готовили, согревались. А для поддержания хорошей физической формы перед входом в столовую поставили коня и брусья, не перепрыгнешь, - в столовую не попадаешь, а есть-то, хочется. Немцы уже подходят к Москве, Ленинград - в кольце блокады, общее настроение - ужасное. И вдруг, в ночь на 6 декабря - боевая тревога. Мы поднимаемся, и командир эскадрильи Победоносцев говорит: "Под Москвой произошел прорыв!" Столько-то танков уничтожено, столько-то солдат взято в плен: Гарнизон просто воскрес! Мы воспряли, стали совсем другие люди! Весь Союз за Москву дрался! Денисов что сделал? Хоть казарм и не хватало, он взял из-под Москвы человек 20 пленных немцев, и когда мы на занятия уходили, их проводили перед нашими глазами, и он говорил: "Вот видите пленных немцев? - это под Москвой взяли". В каком учебнике можно написать, как воспитывать в людях уверенность в себе? - А у нас после победы под Москвой было очень хорошее моральное состояние, такие были у нас мудрые командиры. К нам в землянку приходили преподаватели, проводили занятия, приносили харч, зимой мы мало летали, - не было топлива. Из самолетов были только И-16, те, что мы привезли. Еще на Каче я успел самостоятельно на нем вылететь. Ранней весной начали летать. На самолет дают мизер бензина, полетов мало. Готовили не весь отряд, а 1-2 человека с эскадрильи, когда они программу заканчивали, то их одевали, как следует, и отправляли на фронт. Я закончил в июне 43-го года. Нас закончили 5 человек, с каждой эскадрильи - по одному человеку. Был и такой случай, когда под Сталинградом было тяжко, то бросили клич: "Кто пойдет в пехоту?!" и многие пошли, насильно никого не заставляли. Некоторые потом вернулись, некоторые остались.
- А. Д. В 1943-м Вас учили на каких самолетах?
Уже на ЯК-1, но это только были первые модификации, еще с гаргротом. И вот мы вдвоем с Юрой Гунченко (он 7-ю эскадрилью закончил, я 5-ю) попали в 16-й запасной авиационный полк под Саратовом. Первый выпуск младших лейтенантов был - до этого сержантов выпускали, такой приказ был издан перед войной. А что такое младший лейтенант - одежда та же сержантская, штаны потерты, только погоны офицерские. Когда мы приехали в 16-й полк, нас младших лейтенантов было 3 человека: я с Гунченко и с другого училища парень, Янгаев Иван Андреевич. Нам дали отдельную палатку. И вот в первую ночь, зашел в эту палатку один летун, и говорит: "Ребята, вот здесь много летчиков, которые уже были сбиты, пришли с поля боя, с госпиталей. Они удрученные, горелые. Я вас прошу, сделайте все, чтобы здесь не задерживаться. Пройдете курс, и - поскорее на фронт, там совсем другая жизнь, другая атмосфера" Короче мы были всего 27 дней в запасном полку. Мы там прошли так называемое боевое применение: воздушный бой, стрельбы по наземным и воздушным целям, полеты по маршруту. Но это мизер, у нас всего 15 часов налета было. 27-го августа мы уже прибыли в 6-ю гвардейскую дивизию, командиром дивизии был генерал Сиднев. Прибыло нас 26 летчиков, человек 8 младших лейтенантов, а остальные сержанты. Нас распределили по полкам. Нас четверо попало в 31-й гвардейский полк, которым командовал тогда Б.Н. Еремин, историческая личность. Он один из первых провел бой не оборонительный, а наступательный, в марте 42-го года. Ведь когда война началась, учили только отбивать атаки. Мне тот бородатый, который к нам в палатку тогда зашел, сказал: "Приедешь в полк, покажи, что ты летчик. Дадут тебе пилотаж, так ты отпилотируй так, чтобы струи шли от плоскостей". И вот распределили нас по полкам. К Еремину прихожу, представляюсь. А Еремин для меня - такая фигура! Я в запасном полку отпустил усы для солидности. Он мне говорит: "Это что за усы?" - "Для солидности", - "Какой солидности? Ты в бою солидность покажи". Я пошел за палатку, вынул лезвие, которым чинил карандаши и усы сбрил. Меня распределили в первую эскадрилью.
- А. Д. А летчиков, только что прибывших на фронт сразу в бой выпускали или готовили?
Готовили. Был у нас парторг полка Козлов, у него была обязанность - вводить в курс дела всех прибывающих летчиков, это не экзамен, не лекция - это беседа. Бесцельных разговоров перед полетом не было. Говорили о том, как выходить на цель, как вести разведку, шел постоянный обмен опытом и совершенствование мастерства, вечером уже - другое дело, там и о девках можно потолковать. Козлов вводил нас в историю полка, как и какие летчики воевали. Потом изучали район действия, изучали материальную часть. Вновь прибывшие обязательно сдавали зачет по знанию материальной части, по штурманской подготовке. Делалось это так: подробно изучали район по карте. Потом карту убирали, давали чистый лист бумаги, и требовалось нарисовать, что ты видел. В первый раз можно было подсматривать, а во второй - уже карту совсем убирали, и рисовать надо было целиком по памяти. Истребитель не имеет штурмана, он сам себе штурман, радист, стрелок, летчик, и когда он просматривает карту, он должен ее запоминать. Карту клали или в планшеты, или, что было лучше всего, в сапог. Это что касается подготовки. Что касается тактических приемов, опытные летчики молодых распределяли по звеньям.
- А. Д. В звене 4 самолета?
Да, 4. Когда уже побеседовали, командир выходит и говорит: "Ты полетишь туда-то". И вот звено, 4 самолета, 3 опытных, а один -в первый раз, молодой. У нас только так было, в других полках, я знаю, что ничего даже похожего, но у нас и потери наименьшие были. Правда бывало и так, командир говорит: "Все, пора тебе, выпускаю тебя ведущим", а я говорю: "Командир, давай еще полетаем, я в себе уверен, но я не уверен, что у меня напарник будет такой, как ты". Я не подхалимничал, я просто чувствовал в нем силу. Бывало, прилетает заместитель командира дивизии, просит дать ему одного летчика с ним слетать, ему меня дают, прилетает начальник по воздушной стрельбе - меня посылают и так далее. Они верили, что я не подведу. Я за все время ни одного ведомого не потерял. Один раз Решетов дал мне Жору Смирнова, опытного летчика, сказал: "Один раз ты ведущий, а он ведомый, другой раз наоборот", чтобы почувствовать силу. И Жору Смирнова впрямую сбивают. Они летели звеном: зам командира дивизии, ведомый наш Выдриган, Решетов и Жора последний, и - прямое попадание зенитной артиллерии, самолет разлетелся вдребезги, Решетов осколки до самой воды сопровождал, не увидел парашюта. Жора другом моим был, я его родителям написал, в штаб написал, чтобы пенсию матери его установили. Война закончилась, я еду в 46-ом году в отпуск, приезжаю, и мне говорят: "Жора Смирнов приходил!" Это для меня было шоком, пришел, сунулся, он перед самым приводнением парашют открыл, его в плен забрали, и он 1,5 года в плену был. Его уволили, даже, несмотря на то, что никаких компрометирующих материалов не было. Я к комиссару: "Как же так?! Такой летчик и увольняют!" Комиссар говорит: "А меня не было в это время". К командиру эскадрильи, к Решетову, пошел, а его перевели. В итоге Жора потолкался в полку, с друзьями выпил и уехал домой. Вот так он после плена оказался никому ненужным, это ужасно обидно. Потом Решетов дал мне Стадниченко, из Донбасса, но он щупленький такой парень, и я чувствовал - не то; что он, как летчик слаб, физически, он не может сделать того, что могу сделать я. Вот с Решетовым летал, я чувствовал его силу, чувствовал свою силу. Пара должна быть неразлучная. А тут чувствую, чуть прибавлю, - он отстает, чуть резкий маневр - он оторвался. Не обижая его, каким-то путем мне дают белоруса Михалевича, такой здоровый парень, а оказался немножко вялый, флегматичный. Ну, мы с ним так и летали, до конца войны.
- А. Д. На чем тогда летели?
На ЯК-1. Весной 44-го меня сбили. Это было под Херсонесом. Немцы со всего Крыма сползлись к Херсонесу и оттуда на всех возможных средствах: на баржах, лодках, бревнах каких-то удирали из Крыма. И вот их штурмовики добивали. Мы сопровождали штурмовики, которые вел Григоренко, молодец-парень. Мы шли шестеркой во главе с Героем Советского Союза капитаном (тогда он был капитаном) Решетовым Алексеем Михайловичем. Штурмовики обычно делали 1, 2, 3 захода максимум. Один раз бомбы сбросят, второй раз - реактивными снарядами, потом - пушечным огнем. А эти попались (мы их "рогатыми" называли), они 8 заходов сделали, 40 минут. Снизу "Фокера", а сверху "Мессершмитты". Мы были в мыле, устали от воздушного боя, ведь 40 минут дрались. Володя Михалевич в том бою был у меня ведомый, то есть его обязанность была прикрыть меня. Освободились мы от истребителей противника, вышли на свою территорию, подлетаем уже к Бахчисараю, а базировались тогда в Сарабузе, на Крымском аэродроме. И в это время "Мессершмитты" сверху сваливаются на нас, и меня по правой плоскости. Это страшное дело, когда по самолету снаряды взрываются и приближаются к кабине. И я только левую ногу дал и последний снаряд - мне в затылок, в бронестекло. Оно разлетелось вдребезги, и я почувствовал, что мне обожгло затылок и спину. Надо садиться, смотрю, - горит правая плоскость. Куда садиться - все дороги забиты техникой, которая гонит немцев на запад. Я самолет "листом" почти под 90 градусов положил, скольжением пламя сорвал, перед самой землей передо мной примерно 100-метровое поле виноградника, но оно перепахано. Я шасси не выпускаю, - произвожу посадку на фюзеляж. Щитки выпустил, чтобы сократить путь планирования. И перед самой посадкой у меня мысль: "Надо самолет спасать", и щитки убрал. Приземлился, ну, конечно, проехался мордой по прицелу. Вылез, Решетов меня сопровождал, я ему помахал, что все нормально. Когда пыль осела, смотрю - передо мной метрах в пяти - скала. маю, если б не убрал щитки, пропланировал бы еще метров 10, то все, крышка мне бы была - лобовой удар и - готов. Что это - патриотизм? Борьба за жизнь или за самолет? Нет - это грамотные действия хорошо подготовленного пилота. За мной приехали, самолет полуразобрали, отвезли, и на следующее утро в 12 часов на нем можно было лететь на задание. А второй раз меня сбили в Западаной Украине. Уже иду с боевого задания, подхожу с тыла противника к линии фронта и думаю: "Надо линию фронта пересечь на минимально возможной высоте", чтобы угловое перемещение было быстрее, а значит, меньшая возможность попасть по самолету. Только пересек линию фронта, тут у меня мотор - "тыр-тыр-тыр", и заглох. В тот раз я летел на самолете ЯК-7Д. Он был специальный пятибачный, то есть два бака - в левой плоскости, два - в правой и один - в фюзеляже, и тройник - вниз, оттуда брал уже карбюратор. Так вот, кто-то попал мне в этот тройник, бензин еще есть, расчет верный, а тяги нет, и все - мотор останавливается. И высоты нет, чтоб спланировать. Я в левую сторону смотрю, а справа у меня сосна, и я об эту сосну - плоскостью. Меня пошло крутить, самолет перевернулся и вверх ногами упал. Парашют отстегнул, лямку привязную отстегнул и выбрался. Что было дальше, если кому рассказать - не поверят. Выскочил я, смотрю стоят два мужика: "Летчик! Иди сюда, тут бандеровцев полно. Беги к нам". Я подбежал, у них - телега, в телеге - сено. "Залазь сюда, мы тебя вывезем, спрячем, а то тут бандеровцев полно". Я поверил, залез туда в сено. Они поехали, а я думаю: "Надо было бы хоть сообщить", самолет уже совсем разрушенный. И вдруг нашу телегу останавливают. Я сено разгреб, вижу двух красноармейцев, один - рядовой, другой - капитан. Они спрашивают: "Вы не видели, здесь летчик упал?" - "Нет, не видели". Думаю: "Куда ж они меня везут?!", выскочил, пока кавалеристы - за автоматы, эти мужики уехали. Если бы не попались эти красноармейцы, или бы я не прислушался, о чем там речь, или не сообразил, то не было бы меня уже.
- А. Д. Как вы сбили свой первый самолет?
В Сарабузе готовился к разведывательному вылету Вася Балашов. Стоит самолет Пе-2 и шестерка Решетова. Подъезжает Хрюкин, командующий 8-й ВА: "Доложить задание!". Тот докладывает. Хрюкин говорит Решетову: "Если на самолете Балашова будет хоть одна царапина, то тебя - под трибунал, а если его собьют - расстреляю". Мы вылетели, а Балашов 3 захода делал. Нас атаковали сверху и снизу, мы сбили, по-моему, 2 самолета, причем, один меня чуть-чуть не сбил. Балашов последний заход сделал и уходит, а я смотрю - "Мессер" валится, а ведомым у меня был Стадниченко. Я закручиваю вираж с набором, "Мессер" - со мной. Стадниченко отбивает атаку и к Балашову приближается, так было задумано во время подготовки. Набор - это интересный момент, этого нигде, ни в каком наставлении не написано, как нужно сделать вираж, чтобы выйти выше противника, чтобы сделать минимально возможный радиус. Я набирал высоту, пока его не увидел, пока не встали друг напротив друга. Вижу, сидит рыжий немец, в наушниках, в белоснежной сорочке с галстуком. У меня коленки сразу заходили, думаю: "Он же опытный, а я - пацан", мандраж такой, а потом думаю: "Нет, не получится у тебя". Я умудрился не то чтобы выйти в хвост, я послал очередь выше его в том, направлении, куда его самолет движется, и он сам залез в нее. Последний рассудок, последние силы на это пустил. Это было где-то 26-го апреля 44-го года. Это была моя первая победа.
- А. Д. Ваш полк специализировался на разведках. Какое оборудование было установлено на истребителях для выполнения подобных заданий?
На истребителе был 1 фотоаппарат АФАИ (авиационный фотоаппарат истребителя). Он находился внизу под фюзеляжем, а управлял я им из кабины. Прежде чем вылетать, я раскладываю карту, смотрю задание. Например, нужно снять дорогу, масштаб такой-то, чтоб автомобиль или танк был размером с булавочную головку или с копеечку, в зависимости от этого мне нужно подобрать высоту. Я должен рассчитать скорость полета в момент включения фотоаппарата, ведь он кадры накладывает, так вот если я скорость превышу, то снимки будут разорваны, а если уменьшу, - будут накладываться. И третье, я должен четко выдержать курс, если я от курса отклонюсь, то фотопланшета не получится. Сделал все эти расчеты, потом на карте должен наметить ориентиры, откуда я должен начать съемку и где закончить. Потом должен выйти на цель, найти намеченный ориентир, посмотреть, где эти машины или танки, или что я там еще должен фотографировать, убедиться, что я на него точно вышел. Выхожу, выдерживаю точно высоту, потому что если подниму высоту, то масштаб будет меньше, опущу - больше, и не получится съемки, на одном кадре будет один масштаб, а на другом - другой. Идеально нужно выдержать 3 параметра: скорость, курс и высоту и недопустить крена самолета. И вот я захожу, и уж тут по мне садят из всего, чего можно. Отклониться я не имею права - не выполню задания. И я уже плевать хотел на все эти разрывы справа и слева. Летчик должен рассчитать так, чтобы выполнить съемку на максимально возможной скорости. Почему? - потому что зенитная артиллерия у немцев рассчитана на определенную скорость. Они видят самолет ЯК, они ставят свой прицел на 520 километров, а я не 520 иду, а 600. И все разрывы сзади. Прилетаю я, тут фотолаборант несет пленку в фотолабораторию, печатают ее на фотобумагу, все это дело монтируют в планшет, и получается съемка нужного объекта. Я на планшете уже расписываюсь, там же расписывается мой командир полка и начальник штаба, и этот планшет везут тому, в интересах кого я выполнял это задание. Я сделал 227 вылетов из них 128 - на разведку. Мало того, что я должен был разведать, где у них там какой аэродром, пушки, артиллерия, сосредоточение, я должен был дать предположение, а что это значит? Что перевозят по дорогам? Почему по этой дороге, а не по другой, какие самолеты на аэродромах, и какие задания они смогут выполнять и т.д. Поэтому требовалась мозговая работа и хорошая тактическая подготовка. И я успешно совершал эти вылеты. У меня было 4 сбитых самолета - мало, но зато на разведку много вылетов. В дивизии 3 полка. 31-й, не знаю почему, больше всего делал разведывательных вылетов. За 3,5 года полк сделал 16676 боевых вылетов из них на разведку - 11590, а остальные: прикрытие поля боя, сопровождения. У всех было расписано, столько сбил самолетов - такой орден, столько - такой орден. 85 полк, - все в орденах и командир полка в орденах. А я получил свой первый орден, когда у меня уже было 85 боевых вылетов. Уже потом выяснилось, что командир полка Еремин, хороший командир полка, но он никому не давал, пока ему самому орден не дадут, поэтому у нас с наградами было туго. Я своего командира не обвиняю.
- А. Д. На каких типах самолетов Вы летали?
ЯК-1, ЯК-7, я летал на ЯК-3, ЯК-7Б, ЯК-7Д (дальнего действия), потом ЯК-9У металлический уже, на нем я и закончил войну.
- А. Д. ЯК-3 хорошая машина?
В каждой машине есть плюсы и минусы. Он легче, маневреннее, но запас горючего у него меньше. Для нас, для разведчиков он не походил.
- А. Д. ЯК-9, говорят, лучше был.
Да, конечно, они ведь совершенствовались, лучше и лучше были. Скажем, ЯК-1 был с гаргротом, а потом кабину сделали стеклянной, поэтому улучшился обзор. Потом улучшили аэродинамику крыла, киля, фюзеляжа. Живучесть у всех одинаковая, они же деревянные были: лонжероны, крылья, обшивка. А фюзеляжи, по-моему, были с металлическим каркасами. Но это была великая технология, это была многослойная фанера, склеенная под разными углами, она была как жесть, как железо, обшивка была крепчайшая. Моторы водяного охлаждения, хорошие моторы. По тому времени хорошие машины - с "Мессершмитами" запросто дрались. Может, по аэродинамическим качествам ЯК-1 был хуже "Мессершмитта", но по владению самолетом немецкие летчики нам уступали.
- А. Д. Правда, что основные потери летчиков приходятся на первые 10 вылетов?
Тут дело сложнее обстоит. Я в академии поражался, сидит человек за столом, его бой изучают, он сидит и говорит: " Врут, врут, не так все было" - ну так встань и скажи, как было. Ко всем утверждениям историков надо критически относится.
 Сидят слева на право: Коля Зонов - погиб в октябре 1943, Григорий Кривошеев, Венеамин Верютин - погиб в конце 1944, Гриша Куценко - погиб 8.5.45, Семен Базнов - погиб в Мае 44-го, Саша Ожерельев - погиб, ГСС Николай Выдриган - погиб в 1946, Иван Пономарев - умер в 1967, двоих летчиков не помню фамилии, были с нами мало -погибли, Иван Боровой - умер в 1956-ом Стоят слева на право: ГСС Иван Пышкан - умер в 1972, ГСС Алексей Решетов - умер в 2001, Анатолий Рогов, Сергей Евтихов - умер в 1983, Николай Никулин, Борис Еремин, Николай Самуйлик - погиб в 1943, Сергей Филин, ГСС Фотий Морозов - умер в 1985, Виктор Ворсонохов, П. Газзаев, ГСС Игорь Нестеров- умер 21 |
- А. Д. А что подводило, как Вы думаете?
По разному складывается. Колю Зонова на моих глазах сбили. Нам участок на карте показывают: вот здесь сосредоточились наземные войска, для предстоящего форсирования реки, вот от этого до этого района нужно прикрыть войска от авиации противника. Назначают истребители, составляется график дежурства, один командир приводит восьмерку, потом другой его сменяет, по сигналам, по таблице переговорной я пришел, ты ушел, наземный представитель внизу сидит, принает отчеты. Если бомбардировщики придут разобьют переправу, он знает ответственного. Вот от этой границы до этой - умри, но не допусти бомбардировщики, а за границей - пусть бомбят, ты за нее не отвечаешь. И вот такой наряд, восьмерка Решетова. Первое ударное звено возглавляет Решетов. Я в его звене. Второе звено прикрытия - его заместитель и там был Коля Зонов, в каждом звене 3 старых летчика, один молодой. Нужно иметь скорость для встречи противника. Начинаешь с 2000, допустим, снижаешься с увеличением скорости, потом поднимаешься и опять скорость теряешь. Такие "качели". Увеличиваешь даже больше чем разрешено техническими характеристиками, скажем, условно, для Яка - 530, а можно идти и на 600. В случае появления самолета противника с большой скоростью заходи и сбивай. Мы пикируем, сбиваем, а звено прикрытия нас прикрывает, потому что сверху тоже есть "шмиты", ты за нижними погонишься, а тебя - сверху, вот для этого и нужно было звено прикрытия. Расстояние между группами было 500-800 метров, потому что дальше зрительная связь теряется, локаторов тогда ведь не было. Уже сделали разворот, подходит наша группа прикрытия. Идут бомберы, а немецкая группа прикрытия - на солнце. И Коля Зонов потянулся за ударной группой, хотел сбить, проявил инициативу. И ему командир группы говорит: "Встань на место!", а он потянулся, и его сверху истребители сопровождения... Колю сбили, он выпрыгнул с парашютом, я свои уставные обязанности выполняю, а сам смотрю, как он там? Немец зашел, и парашют его расстрелял. И ведь не по-дурному погиб, это был патриот, но недисциплинированный.
- А. Д. То есть получается, что дольше жили те, кто выполнял правила?
Да, вот скажем, не хвалясь, но в своей летной работе я ни разу ничего не нарушил. Нас в шестерке - три пары, каждой дали задание: Решетов идет на аэродромы, я - на шоссейную дорогу, и Костылин Иван - сосредоточение танков. Договорились, что до линии фронта идем шестеркой. Доходим до линии фронта, в это время наземный командный представитель Еремин, говорит: "Решетов, Кривошеев, ко мне, в такой-то квадрат на 1200-ах, а Костыгину продолжать выполнять задание". Штурмовики пришли под прикрытием "Мессеров". Погода была отвратительная, облачность - рваная, один слой проходит, второй, третий. Вроде и не сложно, но и не просто. Земли не видно. Начал пробивать облака вниз, и мой ведомый меня потерял, и у Решетова ведомый оторвался. И когда я подошел к району, смотрю - ведомого нет, вижу ЯК (я еще не знал, что это Решетов), подлетел, увидел, что это Решетов, становлюсь ведомым. Бой длился 40 минут. Было 20 штурмовиков и 18 "Мессершмиттов". Атаки справа и слева, Решетов с первой атаки сбивает одного, я - другого. Я чувствую, меня бьют, я маневрирую. Решетов - изумруд-истребитель, меня выводит. Я железно стал и, как положено ведомому, за ним кручусь, а он, потому что положено спасать ведомого, как только меня атакуют, он выводит, я - за ним. И вот 40 минут ковырялись. Два самолета сбили. Это под Сальноком было, в Венгрии. И уже Еремин говорит: "Хватит, уходите!" Не дали мы немцам бомбить. Вот когда прилетели, ведомые наши уже сидят, поняли, что потерялись и пошли на аэродром. А у меня не хватило горючего до стоянки. Подошла машина, подтащили самолет. 36 дырок в моем самолете. У Решетова - одна, потому что я его прикрывал. Самое интересное, одна из дырок была снизу, снаряд прошел, пробил парашют и задницу мне поцарапал. Вот что значит дисциплина, мог бы и уйти, мог бы и уклониться, но командир - для меня закон везде, во всех полетах. Дисциплина очень важна. И я так думаю, что по недисциплинированности тоже были потери. Один летун любил, когда выполняет задание, приходить и с малой высоты делать "бочку". Ему все командиры говорили, что не надо. И однажды он чиркнул крылом по земле и разбился. Засчитали как боевую потерю, потому что не успел сесть после выполнения боевого задания. Такие случаи бывали, но мало. Сначала по неумению больше гибли.
- А. Д. На каких высотах чаще всего шли бои, и какую высоту чаще всего выбирали для встреч с противником?
Я разведчик, поэтому, когда речь идет о боях, я несколько затрудняюсь. Я получал задания принести планшет определенного масштаба, и я сам, ну конечно с помощью штурмана эскадрильи или полка, делал расчеты. Так вот, когда я делаю расчет, я думаю не только про планшет, но и как его сделать, чтобы не сбили. Взлетаю, ухожу на восток, набираю высоту 3000, потом - разворот, потом, пока дохожу до линии фронта, у меня где-то 5000, чтобы малокалиберная меня не достала, чтобы автоматы не достали, чтобы если только вылетят самолеты на перехват, чтобы я их видел, принял решение, в общем, чтобы обеспечить себя высотой. С этой высоты я делал первую съемку. И вот, когда нужно масштаб укрупнять, я делаю разворот и на максимальной скорости (самолет ЯК-1 где-то на 520-530 рассчитан, но я видел у себя -700, потому что - с принижением), настраивал свой фотоаппарат на эту скорость, чтобы не накладывались кадры и не рвались. И на максимально возможной скорости шел, и вся зенитная артиллерия сзади оставалась. В зависимости от масштаба я делал съемку: или 3-х или с 5000 или с 200 метров. Соответственно строил маршрут. А бои, как правило, - на 2000-3000 метров. Эшелонировано по высоте, если нижняя ударная группа идет на 2000, значит, верхняя на 2500; если на 2500, то на 3000. От 2000-3000 до 5000, но на 5000 уже нужно было кислородом пользоваться, кислородное оборудование было, маски были, но эти маски снимались, делался мундштук и дышали. Потому что маска затрудняет осмотр.
- А. Д. Закрывали верх кабины?
Да, обязательно. Кабина надвигается. Однажды какому-то летчику снарядом попало в фонарь, и заклинило, его сбили. Слух распространился, и некоторые летчики не закрывали, чтоб не заклинило, им разъясняли, что с закрытым фонарем увеличивается скорость где-то на 50 км/ч, а это - существенно. Это все говорилось, чтоб с закрытыми фонарями летали.
- А. Д. Были ли на ЯК-1, 7 и 9 режим, использовавшийся в бою в качестве "форсажного", он мог называться "чрезвычайным" или как-то еще?
Может быть, в самом конце войны. По крайней мере, пока я летал, не было. Мотор нормальный, все зависит от сообразительности и грамотности летчика. Некоторые летчики, я знаю "зафугуют" на полную мощность, особенно, когда он один летит на разведку, или командир, которому все равно, что у него там сзади. Вот, например мой командир и я получали благодарности за экономию горючего. Почему? Потому что я до встречи с противником на боевом режиме шел, не перегружал мотор, а за счет эволюции самолета сохранял свое место в строю. Командир вправо, я, чтобы потом его не догонять, упреждаю его действия и держу и скорость, и дистанцию. А вот когда надо, в бою, тогда максимально использовал технические данные мотора. Переключение там легкое, как на машине, только там - ногой, а здесь - рукой.
- А. Д. Вот Вы говорите, что на разведку парой летали, а какова задача второго, ведомого?
Меня прикрыть. Летчик, который фотографирует и ведет разведку, он смотрит на землю, 90% внимания отдает земле, а ведь "шмиты" гуляют: Его безопасность нужно обеспечить. Поэтому, если летчик не уверен в своем ведомом, он будет отвлекаться и некачественно выполнит разведку. Это очень ответственно, поэтому ведущий смотрит, "лазит по помойкам", как у меня один говорил, выискивает. А ведомый его прикрывает. Бывали такие моменты, когда очень сложные условия, ограниченная видимость, высота маленькая, в этом случае ведомому очень тяжело: малая высота, маневренность низкая, - тогда вылетал один. Но это бывало редко, потому что грамотные командиры летчиков берегли, но если была такая необходимость, то вылетал и один. Тут уже сам себе и Бог, и воинский начальник. Здесь нужно очень тщательно спланировать маршрут, чтобы обойти зенитные установки, близко не подходить к аэродрому противника, осмотрительность нужна.
- А. Д. А у Вас были лендлизовские самолеты?
Да, были. А как же?! Мы отвоевали на Яках, а сразу же после войны переучились на "Кинг Кобры" американские, П-63. По маршруту летать, отличный самолет, но это не истребитель, он тяжелейший. Во время войны Покрышкин на 39-ой воевал.
- А. Д. Вы рассказали про две свои победы, но Вы говорили, что у Вас их было 4?
Да, четыре. Четвертый я интересно сбил. Это было, наверное, под Будапештом. Задание я не помню, но я был в ударной группе. Не видел я ничего - видел ведущего. Только он в разворот, смотрю, перед моим носом вылезает "Мессершмитт", целится сбить Решетова. Меня он не видит, так как выходит из-под меня, а я его не видел. Я на все гашетки, что были, нажал и он передо мной разлетелся. Решетов: "Молодец!". А я и не верил, что я его сбил, думал, что не попал. А третий: Хатван аэродром, возле Будапешта. Уже приближался конец войны. Там летали неоднократно на разведку. И полетели на разведку аэродромов, и вот, в какой-то момент я самолет на взлете сбил. "Мессершмитт"-109-тый. Когда летали на разведку. Нам прямо говорили, и я строго выполнял: "В бой не вступать!" Почему? Потому что у меня данные, фотоаппарат, и я уходил. 31 воздушный бой, а сбил 4. Оборонительные бои. Если бы летал прикрывать поле боя, то, наверное, больше было бы. Но я удовлетворен тем, что я выполнил 128 вылетов на разведку. Сначала за 60 вылетов давали Героя, потом - за 80, потом - за 100. На меня было представление, об этом я узнал уже в 68 или в . А начальник политотдела, убрал. Ну, там были личные счеты. Он был женат, я холостой: С этим начальником нас судьба в Германии свела, я приехал помощником командира дивизии, а он был начальником командира корпуса. Он ЧП там сделал: вез чужих жен и разбил, и одна погибла. И он побежал ко мне, чтобы я подписал письмо, что вот во время войны воевал он хорошо, проявлял инициативу. Его Жуков разжаловал и уволил.
- А. Д. Из немецких самолетов какие самые сложные были, из тех с какими приходилось драться?
Я дрался с "Фокевульф-190" и " Мессершмит-109". Говорят, что "Фокевульф" хорош на малой высоте, а "Мессершмидт" на большой. Неправда, оба одинаково хороши и одинаково сложные. Всего драться приходилось раз 5-6 максимум, а так уходил. На счет воздушных боев надо говорить с тем, кто вел воздушные бои, сбил самолетов 15, выполнял задания по уничтожению самолетов. А я разведчик.
- А. Д. Унемцев зенитная артиллерия была сильная?
Сильная, очень сильная. Особенно досаждали "Эрликоны". Не знаю, какой у них был калибр, но, наверное, не меньше 20. Ужас. Потом мелкокалиберная, марку не помню, их тоже не видно было, только трассу.
Вот такой случай со мной был. Пересекаю линию фронта, смотрю на восток, скорость 650-700 и надо мной, где-то выше артиллерийский снаряд летит. Мне не поверили, а потом один опытный летчик тоже самое рассказал.
Обычно спрашивают: "Страшно или не страшно?" Мне было не страшно, но настороженность была, это не страх, это - собранность, осторожность, готовность к атаке. А как только их увидишь, так сразу другим человеком становишься.
- А. Д. Головой каждую минуту вертеть надо?
Не то что каждую минуту - 20 раз в минуту. Было такое правило - восьмерка: вперед, назад, под собой. Некоторые с синей шеей прилетали. Я осматривался в зависимости от обстановки, если у меня скорость 700, то я знаю, что меня никто не догонит. Если ведомый сзади, то тоже не очень верчусь, надеюсь, что он меня прикроет. Поэтому, смотрю, ищу что мне нужно. Найти цель это сложно. Вот задан район, а танков нету и все! Поле и копны, а к копнам следы танковые. Когда у Решетова ведомым был, наши блокировали Никопольскую группировку. Задача - и не дать ей перейти Днепр. Переправ нет, а по рации передают, что уходят! Как уходят?! Мы полетели. Смотрим-смотрим - нет переправ, и тут я вижу: здесь следы до речки доходят и там, за речкой, следы начинаются. Докладываю, так и так, он: "Пойдем, пролетим еще раз" - прилетаем, оказывается они понтоны поставили, потом их утопили, флажками обозначили и идут по ним, а сверху их и не видно. А самолеты камуфлировали так, будто нет аэродрома. Посадочные "Т" убирали, самолеты все закрывали (это и мы тоже делали) ветками. Очень трудно определить было. Или нужно было провокацию устроить или быть очень внимательным. Так вот, когда я ищу и ведомый меня прикрывает, я все внимание на поиск обращаю, назад не смотрю. Но если я ведомый, то это моя обязанность - прикрывать, он там ищет, я на него только изредка посматриваю, чтобы не оторваться, а так назад смотрю.
- А. Д. В чем Вы летали?
Я летал в гимнастерке, нам зимой выдали меховые унты, меховые комбинезоны, одели здорово. Но истребитель первым делом должен видеть ,что у него сзади творится, а с этим меховым воротником ничего не видно. И я никому ничего не говоря, подходил к самолету, отдавал куртку технику. В кабине тепло, а собьют где-нибудь, замерзну конечно, ну и черт с ним. Может быть я поэтому и жив остался, потому что голова вертелась, за 227 боевых вылета ни одного ведущего и ни одного ведомого по моей вине не потерял. Решетова один раз сбили, но тогда не я с ним летал.
Как-то полетели мы с Выдриганом, мы с ним полетели зимой, я раздетый. Облачность прижимает и прижимает. Разведку провели, возвращаемся. На запасной аэродром приземлились. А холодно, у Коли была курточка американская меховая, он подходит ко мне: "На, Гришка, одень" - "Не надо" - "Одень, мне положено о своем подчиненном заботится".
- А. Д. А платки шейные шелковые носили?
Да. Были шелковые платки, но подавляющее большинство их выбрасывало.
Когда мы в полк прилетели на новеньких Яках, которые получили в Саратове, у нас, пацанов, их отобрали, передали опытным. Мне сказали облетать самолет. Прихожу, механик докладывает, что самолет готов: "Облетай - говорит - да так, чтоб струи были". И я начал рвать, чтобы себя показать, а в это время "Шмиты" там были, я их не видел, но поскольку я рвал они меня сбить не могли. И когда я пошел на посадку, шасси выпускаю, сел. Я не знал, что самолет был собранный: шасси от одного, фюзеляж от другого, да еще и не облетанный после ремонта. Приземляюсь, механик: "Молодец, облетал самолет!" Командир подходит: "Ну ты дал им, молодец" - " Да я их и не видел даже" - " Вот за это тебя уважаю, другой бы себе присвоил, а ты честно ответил". Так вот когда мне техник про самолет докладывал, я говорю: "Как же так?! Что же ты мне ничего не сказал?" - " Все нормально, подписывай формуляр". Сам он грязный, самолет грязный. Я тогда только на фронт пришел, а они ночами работают, двигатели перебирают, куда им там до шелковых платков. Я как вспомнил этого Туржанского, который коврики в столовой стелил, так я на следующий день подшил белый подворотничок. Механику говорю: "Вон банка бензина, возьми постирай, чтоб ты орел был!" Сажусь в самолет, а механик мне: "Командир, ты у меня седьмой" - "И последний. Будешь плохо мне самолет готовить - расстреляю прямо здесь, а будешь хорошо готовить - останусь жив. Идет?" - "По рукам". Прилетаю, зарулил, выходит механик в белых перчатках, комбинезон постиран и папироску мне. Я говорю: "Иван, извини". Порядок есть порядок.
Я не носил платок, зам командира - носил, опытный летчик был, у него, наверное, вылетов 400 было. Погиб он в Никополе, там был никопольский плацдарм и вот он на разведку несколько раз ходил. Последний вылет, он полетел и мне говорит: "Твой маршрут на запад, набирай высоту, а оттуда на большой скорости возвращайся, потому что "Шмиты" поджидают" Особенно, когда за облака выходишь, они там ловят. Я думаю, что так и попал, он выполнил задание, передал по радио о выполнении, а потом молчание. Самолет разбросало на километр. Он, видимо, раненный тянул на аэродром, но в воздухе сознание потерял и с землей под малым углом встретился. Но точно никто не знает, но я думаю так. Были на самолете дырки, сбили его. Нас он предостерегал, а сам вот на это попался. Третий вылет за день делал.
- А. Д. А сколько вылетов в день делали?
Бывало 1, бывало 5. Зависит от задачи и времени, готовится, например, операция какая-нибудь, тут вылеты, конечно, учащались. Но у меня мало вылетов по 5 в день было, может быть два-три таких дня было. А так в основном 1,2,3 вылета. А вот мой командир делал больше, 5, он опытнее был, больше ответственности на нем, больше ждали от него.
- А. Д. И летали практически каждый день?
Нет, не каждый день. Это зависит от погоды, обстановки. К операции готовятся ведь обе стороны, сосредоточиваются. Тут разведчики почти каждый день вылетали, надо было знать, что делает противник, а боевые сидели, а когда операция начинается, тут уже они по 3-4 вылета делали, а мы так, свидетельствовали. На разведку иногда вылетали, смотреть, что там делается.
- А. Д. На "свободную охоту" выпускали?
У меня было или 1 или 2 раза всего и то так, случайно. Там другие эту задачу выполняли. Когда я только пришел на фронт, это в моде было, а в 44-ом году там уже у нас было преимущество, но все равно гибли до самого конца Гриша Куценко 8-го мая погиб.. Под Прагой 8-го мая, уже о капитуляции сообщили. Пришли мы на аэродром, нам сообщили, что нужно звено, восьмерка. Зам командира, я в паре с ним и Морозов, у него 850 боевых вылетов, его на дважды героя посылали, но ему не присвоили и с ним Гриша. Летели на разведку в интересах бомбардировщиков, мы полетели цели определять. Определили, передали по радио, летим обратно, а погода была такая - низ облаков 300м, населенные пункты горят. Дым от них получаются сплошные столбы по 2-3 километра, вер их раздувает. И картина получается такая: 300 метров потолок темный, столбы эти, коридоры такие. Туда шли еще общей группой, а на обратном пути по парам разбились. Выходим на нашу территорию, после линии фронта - Гриши нет, задействовали разведчиков. 8-го искали, 9-го,10-го, 12-го мы вылетали на боевое задание. Нету и только в 73-ем году, Решетов получил письмо от журналиста "Огонька", тот был в Чехославакии и он нашел свидетеля: когда мы пролетали, на церкви сидел стрелок и его с "Эрликона" подбил. Он сразу загорелся и в озеро. Вынули самолет по инициативе Решетова, по ордену Красного Знамени установили номер, через наш архив установили домашний адрес. Написали родственникам, назвали школу именем Куценко.
- А. Д. Забирались ли лучшие летчики-истребители в специальные части и группы?
Не забирались, но для каждой группы были примеры для подражания, эти примеры изучались. Я очень тонко ощущал, что из меня делают разведчика. После каждого летного дня командир полка собирал летный состав и по каждому полету делался поминутный разбор: как выбрал маршрут, как докладывал, как готовился, как фотографировал. И в процессе этого разбора вырисовывался способный человек, на него ориентировались, привлекали для обмена опытом. Были и такие моменты, когда по сравнению с остальными чуть-чуть образованнее, выше по сознанию, на него все косились, потому что всех заставят подниматься до его уровня, а не всем это было приятно, даже были такие, которые сдерживались, не раскрывали что и как делали, что бы другим не под силу было. А уже в части Новиковым организовывались семинары, учебно-методические сборы для лучших летунов, шло повышение квалификации. Обмен боевым опытом, не просто разговорный, а плановую таблицу составляли и, например, пара Покрышкина и пара Решетова проводят воздушный бой, садятся и потом разбор. Подводят итоги, выясняют ошибки. Потом все разлетаются по своим частям и опыт, приобретенный лучшими летчиками, уже изучается в части.
- А. Д. Вы слышали о формировании чуть ли не группы штрафников?
Когда попер немец в наступление, когда все время отступают и отступают, миллионы в плену. А перед эти нам пели: "Мы будем воевать на чужой территории!" Слова и лозунги хороши, он был ты мирный человек и вдруг - стрелять. Скажу из своего опыта, когда я только прибыл на фронт. Решетов сказал: "Пойдем, погуляем". И мы пошли "гулять", он ознакомил меня с линией фронта, поговорил со мной о том, как держать ориентировку. Летим, видим самолет немецкий, марку не помню, штабной какой-то не боевой, а мы звеном полетели, он командиру второй пары: "Ну-ка шарахни ему!" - он с большой дистанции стрельнул - не попал, а я думаю: "Ну как же так?! Это же штабной самолет, не боевой". Решетов говорит: "Ах ты слабак!" и как вдарит по тому самолету и он вдребезги разлетелся, это для меня был переломный момент, я понял, что такое война. Когда я свой самолет первый сбил, а меня при этом чуть самого не сбили, до этого я летал сосредоточенно, тогда я остро почувствовал, что такое война, когда друзья гибнут совсем все по-другому начинается. Я разговаривал с одним летчиком, он струсил в бою и не один раз и его в штрафную эскадрилью. Что это такое? - в самый пиковый, тяжелый, ответственный бой направляли, такой что или ложись там, или выдержи, возврата нет. Там он был командиром эскадрильи, а к нам пришел заместителем командира полка, а потом его перевели куда-то командиром полка, хороший летчик был, ему Героя не дали, наверное, только потому что в штрафной был, так вот он мне сказал: "Григорий, ты знаешь, штрафная меня научила преодолевать мой страх". Преодоление страха и понимание, что за этот страх тебя могут расстрелять - это великое дело.
- А. Д. А как его звали?
Не помню. Он был у нас недолго, если бы подольше продержался, я бы его запомнил.
Их много было, наверно, в каждой армии такая эскадрилья была.
- А. Д. А Вы знаете про такую группу "Мечь"?
Знаю. Как она рождалась - не знаю. Командир, генерал Яковенко, герой Советского Союза. Встречался я с ней часто. Они на Ла-5, по-моему, воевали и на ЯК-1, у них была характерная окраска: самолет, как самолет, а лоб красный. Она, наверное, находилась в резерве главного командования, я с ней часто встречался. На Молочной, в районе Западной Украины, в Сайноке, это Венгрия, но она, по-моему, не была подчинена нашей воздушной армии. А после войны я с Яковенко хорошо был знаком.
- А. Д. Это была эскадрилья или группа?
Группа. Больше эскадрильи. Группа может быть 1,5 эскадрильи, может 2. Это боевая часть, которая, наверное, больше эскадрильи но меньше полка. Летчики там были хорошие. Молодцы.
- А. Д. Вы говорили, что в запасном полку была очень низкая мораль?
Нет, не низкая. Для меня это было ново почему, потому что в училище там у нас каждый день политзанятия, командиры настраивали: "Вперед! На фронт!" и так далее, а когда я попал в запасной полк, так там, когда ко мне этот старый пришел он мне сказал: "Здесь многие избитые войной". То есть он сломался, не потерял веру в Отечество, нет, он просто сломался, не ожидал он такой силы, не ожидал, что там такие летчики. Так он готовился, так хотел воевать и вдруг его победили. Мораль у них была крепкая, а вот вера поколеблена.
- А. Д. Вот то, что Вас сбили, повлияло на Вас?
У меня получилось так, что повлияло положительно. Во-первых, выбило надежду на "авось" в любую секунду надо был на стороже, во-вторых, когда я произвел посадку, подумал: "Соображаю кое-что", если бы я на другое место сел, то разбился бы, я не разочаровался в себе, наоборот чувства обострились и начал воевать по-другому. Были моменты, лечу а "Шмиты" стороной идут. Знаю что они меня видят, думаю: "Летите! У меня другое задание". Я не бросался на врага. Если бы я с ними бой бы завязал, то не знаю, кто бы победил, но задание бы не выполнил. Так что на мне мое сбитие не отразилось.
- А. Д. Вы говорили, что Вашего друга расстреляли в воздухе, это практиковалось? И нами и немцами?
Это практиковалось до 43-го года, немцы издевались над нами, преимущество было на их стороне, они мало того, что они сбивали, парашюты расстреливали, они еще на земле добивали. А когда в 43-ем году пошли новые самолеты, пошло разъяснение, что победить можно не горлом, не лозунгами а техникой пилотирования, внимательностью.
- А. Д. А наши расстреливали немцев, выбросившихся с парашютом, в воздухе?
Наверное нет, не было таких случаев, которые я видел. Я думаю что нет, потому что русский характер такой.
- А. Д. Но с другой стороны это логичнее, что вот сейчас он спасся на парашюте, а завтра полетит и собьет вас?
Конечно, конечно. Вот когда сбивали и он садился, то этих всегда добивали. А вот так чтобы на парашюте, не помню.
- А. Д. А как труднее заметить самолет противника, летя выше или ниже его?
Очень сложно и там и там. Лучше всего видно, тогда, когда низ темный, а облака белые, тогда самолет контрастный, а вот когда погода непонятная, то очень трудно заметить. Все зависит от освещения, времени суток, положения солнца. Были летчики, вот Решетов, я на него всегда удивлялся, летим мы с ним он: "Справа впереди 15 градусов чуть выше нас". Не вижу, проходит какое-то мгновение, появляются точки. У Решетова зрение было удивительное, он выручал, видел и сразу командовал, построение в боевой порядок. Он учил так, надо не смотреть, а видеть.
- А. Д. Что значит групповая победа?
Сбил один, значит зашел и сбил. А групповая это когда ,например, идет группа на группу, один оторвался я или комэска его подбил, а он продолжает лететь, а второй летчик его добивает.
- А. Д. А как засчитывался самолет?
Когда я пришел, то железно, нужно было 2 подтверждения: наземных войск и с воздуха.
- А. Д. А если падал на территорию противника?
Все равно, два подтверждения. С появлением фото-кино пулеметов в конце 43-го они были у командира эскадрильи, то есть когда сбивал, командир заходил и фотографировал. А в 44-ом они почти у всех были.
Но это было в конце войны, а так нужно было обязательно 2 подтверждения. Я не помню такого случая, чтобы просто так подтверждали, в нашем полку такого железно не было. Если сбил, то сбил. Потом, когда прошло некоторое время после войны, тогда пошло вранье, например я зна что он 5 самолетов сбил, а он говорит 8.
- А. Д. Случаи трусости бывали?
Бывали. Просто трусости я не знаю, но трусость прикрытая объективностью, была. Вот я рассказывал, мы шестеркой летели, запросил Еремин к нему, а ведомый мой и Решетова потерялись. Мой ведомый, хороший парень. Он начал воевать на По-2, сделал на нем 850 боевых вылетов, ему Героя не дали и он во время войны написал рапорт, переучился на истребитель и пришел к нам в полк. Но что такое По-2 - телега, а здесь техника пилотирования нужна. Он был король посадок, а вот вираж сделать не мог, и он меня терял, и не только меня. Прилетаем, все в мыле, а он сидит! По морде надавали ему, но под суд не отдали. Мы понимали что это летчик, что сделал он 850 боевых вылетов. Предательства нет. У Решетова ведомый хороший летун, прекрасный, но его накануне сбили, и он, наверное, это как-то не так воспринял и проявлял не трусость, а скорее неуверенность. Но именно предательства, трусости не было.
- А. Д. Дело мордобоем разрешалось?
Когда как, Коптилова - мордобоем, но культурно, дали, потом: "На платок, вытри!" А вот один - три вылета, три раза бросил в бою ведущего! Приходит запрос, полку надо послать на курсы усовершенствования 1-го летчика, имеющего не менее 30 боевых вылетов, подписывают ему ноль и отправляют. Командир может и сохранил кого-то из летчиков, но во-первых, он этому приписал ни за что, во-вторых, освободил его, дал возможность считать себя участником войны, а ведь на самом деле он трус.
- А. Д. Под трибунал у вас не отправляли?
Нет, за все время я один раз был свидетелем расстрела. Был повар в штабе дивизии, когда 1-2 раза ходил питаться, вот так я знал этого повара, хороший мужик. Однажды прилетаю с задания, к капониру подруливаю, смотрю в капонире сидит этот повар, а рядом с ним часовой, поздоровались, он закурить попросил, я ему дал "Что такое?: Чего здесь делаешь?" - " Расстреливать привели," - я это воспринял как шутку, пошел докладывать, доложил результаты вылета. Я иду, смотрю самолеты садятся, целое представительство, на опушке леса красный стол накрыт, яма вырыта и приводят этого парня. Военный трибунал, 3 человека. Я недалеко стоял, за убийство венгерской гражданки суд приговаривает к расстрелу, выходит старшина, достает наган, раз - осечка, сам майор достал и выстрелил. Оказывается, он ночью деваху затащил на чердак, а когда начал ей в любви объяснятся, то какой-то тяжелый предмет на голову ей упал и убил, так рассказывают, а как на самом деле было - не знаю. Это очень сильный момент, но наши вооруженные силы и повода не давали. Мадьяры, румыны наши аэродромы чистили, чтобы мы кого-то обидел - упаси Бог. Идем, мадьяр попросил закурить - дали, они очень уважительно к нам относились. Никогда я не слышал ни одного слова "оккупанты", всегда вежливые были. Чехи вообще перед нами стелились, такие вечера нам устраивались. Нас распределили вчетвером к одному лавочнику, там у него на первом этаже магазин, а мы вчетвером жили на втором этаже в комнате, столовая была напротив. А после ужина приходили он нас всех угощал. Когда закончилась война, он нашей эскадрильи дал 12 посылок, кто сестре послал, кто матери. Я вот сестре каракуль послал. Все это трепотня, что нас плохо встречали.
Вот некоторые говорят, что летчики пьяные летали - не могло там пьяных быть, но как использовать эти фронтовые 100 грамм положенные, расскажу. В столовой 3 стола, за каждым по эскадрильи, и стол командования за ним командир, замполит, начальник штаба и инженер. Если за столом хотя бы одного летчика нет ,никто не имеет права начинать есть. Потом, командир эскадрильи докладывает, что все в сборе, разрешают начинать. Старшина идет, у него учет, сколько эскадрилья сделала боевых вылетов, столько ему и выдавали 100 грамм, если 15 вылетов, то 1,5 литра. Он в красивом графине ставит этот графин командиру эскадрильи, у каждого прибор. Положено было, вилка, ложка, скатерть белоснежная в любых условиях. Как правило за столом 12-13, у каждого стаканы. И вот оценка, как ты летал, если полные сто грамм - значит заслужил, если чуть больше - вообще но задираешь, если чуть-чуть не долили, значит плохо летал. Без слов, все и так знали. Но это была моральная оценка и командир полка наблюдает. А некоторые просто, раз положено сто, то просто разливал и все.
- А. Д. Ночные вылеты были?
Нет, ночью мы не летали. Ни разу. За все время раза 2 меня поздно посылали на задание и возвращался я уже в сумерках. Но аэродром к ночным полетам не приспособлен был, поэтому таких полетов не было. Был такой хороший момент, был этот командующий Хрюкин, а в одной из дивизий командовал Зимин, педант до глубины души. И вот под Сталинградом появляется немецкая группа, действовавшая ночью. И вот Хрюкин звонит Зимину и говорит: "Поднимай 12 экипажей сегодня ночью, надо приучать" - "Мы же ночью не летаем" - "Знаю, что не летаем, но ты летал?" - "Летал"- "Так расскажи летчикам, как надо" - "Но я же ему ставлю непосильную задачу". А в это время приказ №227, каждая вынужденная посадка - расстрел, самолеты надо беречь. "А ты им расскажи как надо действовать в ночных условиях". Они сделали костры бензин, масло туда наливают, когда летчик подлетает он обязательно должен видеть землю, ее он не видит, но он видит эти костры ориентируется и создает посадочное положение. "Ты расскажи, как сажать, но если кто-то из летчиков сомневается ,то я ему разрешаю сбросится с парашютом, но только если он собьет". Это неприемлемо для летчика, если он сбил - конечно сядет, а если не сбил, то ему не разрешается выпрыгивать с парашютом. "Я же непосильную задачу ставлю" - "Я отвечаю". И вот 12 самолетов он поднял и сбили они много самолетов и пошел шквал немецких передач. Хрюкин ему утром звонит и говорит: "Зимин, поздравляю, получил перехват, что у нас появилась группа, которую перебросили с Сибири". Все сразу переменилось наши ставили готовится к ночным полета, а немцы остерегались, что есть противник.
- А. Д. Что считалось боевым и не боевым вылетом?
Если был самолет на территории противника, это боевой вылет. С любой задачей, линию фронта пересек - боевой. А не боевой - корректируешь огнь, но летаешь над своей территорией.
- А. Д. Если на перехват?
Если над своей территорией сбил противника - боевой, а не догнал, то не боевой.
- А. Д. Учебные бои проводились?
В полку молодому обязательно дадут возможность показать, как он пилотирует, а потом командир эскадрильи с ним проведет учебный воздушный бой. Но это все было очень сложно, играть нельзя. Все эти учебные боевые тревоги расслабляют.
- А. Д. Недалеко от фронта располагались?
Да, недалеко, истребительная авиация в 30-40 километрах от фронта, это максимум, а то и 4-5, мы на одном аэродроме сидели в 3 километрах. Оттуда выходишь на бреющем и дальше поднимаешься, чтобы не знали где мы базируемся. Вот приходилось мне там корректировать, я летал на разведку, а артиллеристы решили перенести огонь с ранее назначенной цели на ту, что я указал. Задание мне мой командир дал скорректировать, и я вынужден был выйти на территорию противника, чтобы корректировать, вот боевой вылет.
- А. Д. На разведку погоды приходилось летать?
Обязательно, но туда летали только опытные разведчики, я за все время не летал. Как правило или командир полка или его заместитель или один из опытнейших летчиков, даже не каждый командир эскадрильи.
- А. Д. Увас не было начальника метеослужбы?
Был. В каждом полку метеоролог был. Метеослужбы это великое дело. Метеоролог каждое утро на рассвете командиру полка докладывал, разведчика посылает, чтобы узнать не только над аэродромом. Выпускали тех, кому приходилось летать в облаках, тогда же не было никаких нормативов, курсов. Командир должен ать кто на что способен и вот он назначал. На своей территории кроме этого находили дедов в селе, по направлению взлета, специально ездили, находили местного жителя, который мог определять, какая будет погода и они давали прогноз. И тогда уже командир ориентировался.
После академии я убедился, по секундам все расписано, когда кто вылетает, садится, маршруты, соответственно уровень нужно подбирать, так лично я выезжал, искал деда, а ему если бутылку покажешь, он тебе все правильно скажет. И в большинстве случаев попадали.
- А. Д. С наземных РЛС сведения были?
Во время войны не было. В 43-ем году появились пеленгаторы, он показывает направление. Он давал где я нахожусь по отношению к местонахождения пеленгатора, чтобы я, если заблужусь, вышел на свой аэродром.
- А. Д. Рациями пользовались охотно?
Там всякие были разговоры. Были моменты что деды не хотели ими пользоваться даже бронеспинки снимали, потому что тяжелая. Маски снимали, тогда я по-другому на это смотрел, для меня они же совсем к другому были привыкшие и много не понимали, а мы за ними повторяли. А радиостанции были очень надежные называли РСИ-М радиостанция истребителя модернизация такая-то, коробочка такая компактная, но ее нужно было настраивать, потом когда настроишь, на этом барашке были два фиксатора, чтобы зафиксировать волну, а когда самолет летит он же дрожит. И волна сбивается. А последующие с фиксированной настройкой, только каналы переключались, чтобы нас не перехватили, например связь с штурмовиками по такому-то каналу, сегодня канал 1-ый, 4 или 5 каналов было. В этом случае абсолютно надежная, но по началу не на всех самолетах такое было. Передатчики не на всех были, а приемники на всех.
Вооружение очень хорошее было на И-16 были "Шкассы" малокалиберные а на ЯКах одна пушка 20-мм и 2 пулемета 12,6, а в конце пушку поставили 37 мм, но снарядов соответственно меньше было.
- А. Д. Но их хватало?
Хватало. Они стояли на ЯК-9У ими по наземной цели хорошо. Было такое правило, если никто не мешает, то стреляй по наземным целям.
- А. Д. Вооружение было надежное ?
В зависимости от ухода. У нас в полку оружейники были старшины, старшие сержанты, а вот исполнители были девочки. Ручки нежные, сама хилая, а пушка-то тяжелая, а ее снять нужно, почистить, некоторые им конечно помогали. Я как увидел такое дело, я сразу собрал человека 3-4 : "Чтоб она эту пушку не поднимала". Так вот у меня оружие ни разу не отказало. И всегда было в идеальном состоянии. Очень важно своевременно собрать-разборать, отрегулировать прицел, потому что на истребителе пушка стреляет, ею не шевелят она намертво приделана и для того, чтобы стрелять, надо весь самолет поворачивать. Поэтому если здесь на миллиметр отклонение то там на 200 метров. А вот крепление и состояние это от обслуги зависит. Случаи отказа были, но редко, потому что неправильно собрали или почистили.
- А. Д. Как Вы оцениваете уровень подготовки немецких пилотов?
По разному, разные пилоты бывали.
- А. Д. Какие сильные и слабые стороны были у немецких самолетов?
Об этом может говорить кто угодно, а профессионал нет.
- А. Д. Были потери по техническим причинам?
Думаю, что были, но у нас не было.
- А. Д. Количество вылетов планировалось командиром полка?
Нет. Рано утром начальник штаба приезжает на КП полка и дает направления. Военный совет определяет стратегию.
- А. Д. Количество вылетов лимитируется заданием?
Да, но командир не может мне сразу сказать сколько вылетов я сделаю. А почему? - Например, утром командир эскадрильи ставит целиком задачу, полетел, меня сбили, поймали, я им все рассказал и они уже все определят. Поэтому никогда полностью задачу не ставили.
- А. Д. А почему, когда снижалась активность фронта, летали меньше?
Раз все остановилось. Чего ж летать? Стрелять нужно тоже с толком, когда нужно помешать, а так зачем? Вот когда они выходят куда-то сосредоточиваются, то тут как раз по ним и надо удар наносить.
- А. Д. По лендлизу что вы получали?
Колбасу, тушенку, шинели, куртки летные, унты.
- А. Д. Бензин наш был?
Не знаю.
- А. Д. Был ли лимит какой-то по бензину?
Что характерно, что после академии разговаривал с летчиками и они говорили: "О лимите я во время войны не думал, сколько запрошу, столько давали". На любой аэродром садишься, меня никто не спрашивал где, что, а в первую очередь заправляют самолет, почему? А вдруг налет и я должен буду взлететь.
- А. Д. Самолеты камуфлировали?
Да, сначала камуфляжи были темно-зеленые. Потом стали выпускать такого окраса: снизу голубой, сверху серый. Придумывали камуфляжи, но это сдуру все. Мы их прятали, лесов не вырубая. И его не видно, а для ого, чтобы посмотреть видно или нет, кто-то вылетает смотрит и говорит, что и как. Делали командиры чехлы. Маскировке придавалось большое значение посадочное "Т" всегда убиралось, там дед какой-нибудь сидит, он его разбросит, приземлюсь и он его убирает.
- А. Д. Попадали под бомбежку?
Да, один раз. Готовился массированный налет на какой-то пункт, названия не помню, но в Венгрии это было, и на одном из полевых аэродромов командующий армией собрал руководящий состав, который должен будет участвовать. И я попал в их число. И немцы, наверное узнали. Сидим в землянке, и слышу, я выскакиваю, возле землянки самолет этого командира, он выскакивает, садится в самолет. А механик ему кричит: "Мотор снят". Такое напряжение было, что он вскочил в самолет без мотора. Взрывы, взрывы, это страшно Там, когда стреляют, я не слышал, а на земле это ужасно. Я лежу, а Решетов на спину лег, я тоже перевернулся. И вижу немцы выкидывают такие маленькие бомбочки против живой силы. Одна метрах в 20-метрах от нас упала, ждем разрыва - тишина, подошли смотрим - кассета. Один единственный раз под бомбежкой был мне на всю жизнь запомнилось. Один раз в Харькове. Щели были буковой "Г" и шесть механиков в этой щели погибло. Ни разу самолеты не вывели из строя и вот людских потерь от бомбежек было только вот этих 6 человек. Один раз по столовой стреляли, не бомбили, а штурмовали. Только из столовой выходим, смотрю пара летит и стрельнула, все из столовой повыбегали, ну тарелки там конечно побило.
Интервью: Артем Драбкин Артем Драбкин |
