Лукьянов Иван Петрович

Рождение и крещение

Я родился 10 сентября 1912-го года в деревне Новая Колпна Ясеньковской волости Крапивненского уезда Тульской губернии. Крестины и принятие христианства последовало 12 сентября в Николо-Кочаковской церкви, расположенной в двух километрах от будущего райцентра Щекино.

Крещение мое происходило в отсутствии родителей: отец Петр Арсентьевич находился на морской военной службе, маме Евгении Тимофеевне нездоровилось после родов. Обязанности кумы и кума выполняли старшая сестра Настя и брат Василий. В этот день в православных храмах проходило богослужение «О памяти светлых князей Александра Невского и Данилы Московского». Мощи святых князей переносили из города Владимира в Санкт-Петербург. Желанием моих родителей было назвать меня Александром. Но церковный батюшка не посчитался с этим, руководствовался другими убеждениями и событиями, которые произошли в христианском православии. Дело в том, что во второе воскресение сентября во всех православных храмах прошли траурные богослужения, посвященные смертной памяти Предтечи Иоанна Крестителя Иисуса Христа. В библейской истории христианства написано, что в этот день Иудейский царь Ирод, ярый враг христианства, охваченный яростью к тому, что Иоанн обличал его сожительство с любовницей, приказал отрубить пророку голову. В результате батюшка Николо-Кочаковской церкви осуществил обряд крещения, руководствуясь библейской историей, и записал в церковную книгу мое имя «Иван», не посоветовавшись с родителями новорожденного. Продолжительное время родные и близкие продолжали звать меня «Александром». Этот непристойный случай при крещении стал известен, когда местное волостное управление потребовало от моих родителей подлинные метрические записи, а, следовательно, взяло их от руководства церковного прихода. После этого меня стали звать Иваном.

Родные места

Дальние и ближние родственники мои были крестьянами и до 1861-го года находились в крепостной зависимости графского клана Толстых, проживавших в усадьбе в деревне Ясная Поляна. После октябрьских событий 1917-го года в России произошли изменения государственно-территориального устройства. Деревня Новая Колпна стала принадлежать Щекинскому району Тульской области.

До революции моя родная деревня состояла из двух слобод, расположенных по две стороны от шоссейной дороги Тула-Орел. В каждой насчитывалось по 50-60 дворовых хозяйств, преимущественно средних и бедняцких семейств; управлялись собранием сельской общины, подчиненной волостному управлению. К югу от деревни, по направлению к шоссе на расстоянии в один километр располагался купеческий поселок Щекино, заселенный преимущественно тульскими купцами, имеющими в своих хозяйствах магазины, мастерские, мельницы и кузни для ремонта сельхозтехники. Впоследствии, после установления советской власти, население Новой Колпны и купеческого поселка объединились в единый административный территориальный центр районного значения Щекино Тульской области. В западной части района располагался кирпичный завод промышленного немецкого предпринимателя Гилля. Это предприятие выпускало домостроительный кирпич и другую продукцию.

Также хотел бы отметить, что в восточной части райцентра до начала XX-го столетия во владении частного шахтовладельца барона Богатырева работали шахты № 2, 3, 4 и «Грицовская» по добыче каменного угля. Надо сказать, что вплоть до конца Первой Мировой войны на большой территории района к югу от райцентра население частным способом, кустарно, без механизмов осуществляло добычу железной руды. Добытую руду на гужевом транспорте доставляли на металлургический завод «Косая Гора», расположенный в десяти километрах от Тулы.

Теперь несколько слов о том, чем занимались крестьяне, составлявшие основную часть населения деревни Новая Колпна. Община два раза в год, осенью и весной, распределяла между индивидуальными крестьянскими хозяйствами земельные наделы, т.е. землю для посевов зерновых культур, пашни и для огородов. Общине принадлежали луга, леса, пастбищные угодья, водные ресурсы, пруды, реки, озера для выпаса скота и общественных сенокосов. Трудоспособное население было в основном занято в своем индивидуальном хозяйстве, занималось землепашеством и скотоводством. В большинстве своем крестьянская семья имела рабочую лошадь, одну или две коровы, до десятка овец и птицу. Основными сельскохозяйственными культурами были рожь, гречиха, просо, конопля, посадки картофеля, капусты и других овощей, как для личного потребления, так и для скота и птицы, а также, в меньшей степени, для рыночной продажи.

Мои дальние и ближние предки жили в небольшой каменной избе, покрытой листовым железом, примыкающей к соседскому дому. В верхней части хозяйства располагался амбар для хранения зерна и овощей на зиму. Имелся двор для скота и птицы, т.е. коровник и птичник. Из-за материального недостатка в хозяйстве не было постоянной лошади. Для проведения сельскохозяйственных работ приходилось на договорных началах обращаться к добрым соседям или близким родственникам. Пахота, молотьба собранного урожая ржи, овса, уборка и сушка сена осуществлялось в основном ручным способом: сохой, косой, серпом. Обмолот зерновых, ржи, овса лошадиной тягой могли позволить только более-менее состоятельные хозяева деревни. Напротив нашего дома в пятидесяти метрах проходила шоссейная магистраль, за которой следовала большая площадь и прилегающий к ней комплекс зданий торговых купцов Кудрявцевых: магазин, трактир и постоялый двор (гостиница). Это было не только коммерческой политикой этого предпринимателя для обогащения, но и необходимой ночной остановкой для отдыха гужевого транспорта, следовавшего с продовольственным грузом на базар в Тулу.

Графы Толстые

Судьба моей семьи неразрывно связана с именем графов Толстых. Как я уже говорил, меня крестили в Николо-Кочаковской церкви, построенной в середине XVIII века, к которой примыкало сельское кладбище. Здесь за каменной оградой расположен фамильный склеп, где похоронены родители Толстого: мать Мария Николаевна Толстая, урожденная Волконская, отец Николай Ильич Толстой и брат писателя Дмитрий Николаевич Толстой. Около склепа находятся могилы деда писателя Николая Сергеевича Волконского, сестры жены и других близких родственников. На этом кладбище похоронен мой прадед Куприян, участник боев под Бородино, где он воевал урядником в группе ополченцев под командой князя Волконского. Рядом находится могила моего дедушки Арсентия Куприяновича, умершего в 1922-м году, который являлся участником Крымской войны 1853-1856-х годов в Севастополе, где он сражался вместе с графом Львом Николаевичем Толстым и был награжден медалью «За защиту Севастополя». Мой отец, Петр Арсентьевич, моряк Балтийского царского флота, участник Первой Мировой и Гражданской войн, умер 12 августа 1940-го года и также был похоронен на этом кладбище. Здесь же покоятся другие мои родственники.

Детство. Школьные годы

После моего рождения отец продолжал военную службу на Балтийском царском флоте, матушка вынуждена была покинуть работу по найму в семействе купца Кондратева, после чего стала заниматься своим индивидуальным хозяйством. Пахала, косила, доила, молотила, варила, ухаживала за детьми и престарелыми родителями отца. В детские годы нигде не училась, была не грамотной, не умела читать и писать. Письма к отцу помогали писать подружки, соседки.

У меня хорошо осталось в памяти, как я смотрел в окно, несмотря на строгий запрет матушки, на огромный людской митинг в деревне, посвященный революционным событиям 1917-го года. Когда я достиг школьного возраста, пошел учиться в Новоколпенскую начальную сельскую школу. Изучая предметы русского языка по букварю и учебнику по арифметике с сестрой, рядом с нами дома училась наша матушка.

Долгая и добрая память сохранилась у меня о сельской школе, где прошли первые школьные годы, о первой учительнице Евгении Александровне, о заведующем школой и учителе Федоре Федоровиче, который учил в юношеские годы моего родного отца.

После окончания четырех классов в 1926-м году пошел учиться в Щекинскую школу-семилетку. К тому времени наша мама научилась сравнительно хорошо читать по слогам и сама писала отцу письма. В школьные годы, годы юношества становлюсь в ряды пионерской организации, а затем вступаю в ряды Ленинского комсомола. В деятельности пионерской организации, а затем в комсомоле принимал самое активное участие. Являлся вожатым отрядом пионерии, членом райкома комсомола. Сохранил добрую память о замечательной пионервожатой Вере Кутаревой и секретаре комсомольской организации Паше Рудакове. В учебе не являлся отличником и отстающим. На зачетах, экзаменах в основном получал оценки «хорошо» или «удовлетворительно». С товарищами по классу был дружен и не встревал в ребяческие драки. В общественной деятельности пионерской организации научился рисовать акварелью, а в комсомольской организации - играть и любить футбол.

Светлую память в моей душе оставили о себе замечательные учителя семилетки: Мария Владимировна Златоверховная по математике, Владимир Владимирович Стахсев по химии, Алексей Алексеевич Сахаров - физик, Владимир Иванович Нечаев по русскому языку, Павел Петрович Нестеров по обществоведению, его жена Мария Владимировна по географии.

В нашей школе училось более сотни учащихся из рабочих, крестьянских и бывших купеческих семей. Близкими друзьями и товарищами по классу стали Коля Стружихин и Сережа Фролов, которые сидели за одной партой, мы нередко помогали друг другу подсказками и шпаргалками. А девочки по классу: Лиза Трещева, Маруся Чернова, Маруся Чадаева, Лида Ростовцева постоянно вызывали любезные взгляды и симпатии к себе.

Учебный процесс в школе давал всем желающим возможность заниматься самодеятельным творчеством. Коллектив учителей, школьников старшего возраста сумели подготовить и поставить на сцене Щекинского шахтерского клуба на профессиональным уровне два драматических спектакля по произведениям Островского и Достоевского. Художником этих спектаклей являлся я, ученик 7-го класса «А».

Окончил я школу в 1930-м году. К этому времени ушли из жизни люди старших поколений нашей семьи: бабушка, а затем дедушка. Окончив многолетнюю трудную, изнурительную до предела, военно-морскую службу царского режима, в 1918-м году вернулся в семью родной отец. Мы стали жить в новом политическом и государственном строе России. Наступили годы НЭПа и новых органов Советской власти. На собрании граждан деревни Новая Колпна председателем сельского Комитета крестьянской бедноты и батрачества, будущего Исполкома Сельского Совета, была избрана моя матушка Лукьянова Евгения Тимофеевна.

Пионерия

В мае 1925-го года состоялась впервые в истории молодежного движения торжественная линейка пионерских отрядов и ее первой вожатой стала Вера Кубарева. В 1926-м году я принимал непосредственное участие в группе делегатов первого пионерского слета в районе, затем проводимого в областном городе Тула. Наша делегатская группа, составляя команду спортивных игр по легкой атлетике, бегу, плаванию, заняла 2-е место в областном слете и была награждена почетным призом. Я стал первым победителем в соревновании по бегу и прыжкам в высоту. Общественная работа в пионерии, а затем в комсомоле не являлись для меня помехой в активной помощи родителям для ведения ими индивидуального сельского и домашнего обихода. Помогал убирать урожай, пахать, ухаживать за скотом. В хозяйстве появилась лошадь, корова, поросенок, овцы. Днем и в ночное время моей обязанностью стало водить на выпас лошадь или корову.

В 1930-м году после окончания семилетней школы и небольшого летнего отдыха пришла мысль по совету родителей попытаться поступить учиться в фабричное заводское училище (ФЗУ) при Тульском оружейном заводе. К радости в это училище подали заявления (и их приняли) ряд моих одноклассников. Но к большому моему горю с позволения Шекинского райкома комсомола мое заявление было отозвано, и приемная комиссия отказала мне. В беседе с секретарем райкома комсомола Костей Полечаевым, близким моим другом, было сказано: «Будешь работать вместе со мной».

Состоялось заседание бюро райкома комсомола, на котором меня утвердили в должности председателя бюро юных пионеров Щекинской организации. С этого момента я становлюсь молодым аппаратным чиновником. В июле приступил к исполнению должностных обязанностей, вскоре райком комсомола направил меня на курсы ЦК ВЛКСМ пионерских работников в Москву. Здесь училось около 50 работников пионерского движения из всех областей России. Размещение слушателей, занятия проходили в доме-усадьбе писателя Аксакова в селе Абрамцево Звенигородского района недалеко от Москвы. На курсовых занятиях с лекциями выступали комсомольские работники ЦК, Московского комитета, сотрудники педагогических вузов, деятели культуры, писатели, проводились экскурсии в музеи. 2 августа 1930-го года в колонном Доме Союзов состоялась Всесоюзная комсомольская конференция, посвященная принятию комсомольского шефства над военно-морским флотом. При этом председательствующий и другие члены президиума были в матросской форме. Находясь впервые в Москве, глубокие незабываемые впечатления оставила в моей душе Красная Площадь, Мавзолей Владимира Ильича Ленина, Храм Христа Спасителя, музей изобразительного искусства имени Александра Сергеевича Пушкина, стадион «Динамо».

Комсомол

После учебы на курсах я работал в аппарате райкома комсомола, где мне удалось познать многое не только в жизни взрослых людей, но и молодежи. В годы первой пятилетки в стране ускоренными темпами проходил процесс индустриализации народного хозяйства, преобразование единоличных крестьянских хозяйств в коллективные. Частное шахтовладение постепенно переходило в государственную собственность. Промышленность, и прежде всего тепловые электростанции, ощущали голод в каменном угле. Шахта, на которой работал мой отец, прекратила существование, и он вынужден был поступить на работу кочегаром на новостроящееся керамическое предприятие «Кислотоупор». На этом заводе он проработал до конца своей жизни. На всем жизненном пути, как в годы молодости, службе во флоте, так и в последующие годы отец был избавлен от дурных привычек курения и спиртной зависимости, умел читать и грамотно писать. Не стало его в период исполнения им трудовых обязанностей в заводском цеху 12 августа 1940-го года. Как установила медицинская экспертиза Яснополянской больницы, смерть наступила при остром кризисе аппендицита.

Произошли изменения в служебной деятельности моей мамы. Она принимала самое активное участие в коллективизации сельского хозяйства в районе, а в 1930-м году ее командировали на Кремлевские курсы при ВЦИК в Москву. В течение учебы она познакомилась с Михаилом Ивановичем Калининым, Надеждой Константиновной Крупской и Авелем Сафроновичем Енукидзе.

Забота о дальнейшем повышении образования становится для меня проблемой номер один. Я решаюсь на поступление в Щекинский вечерний горный рабфак, но туда принимали людей, непосредственно работающих в сфере производства, на шахтах или на их стройках. Мой старший по возрасту товарищ, Василий Пармухин, являясь секретарем партийного комитета строительства новых угольных «Тулшахтстрой», порекомендовал перейти на это строительное предприятие в качестве электрика с исполнением обязанностей секретаря комитета комсомола без отрыва от производственной деятельности. Чтобы иметь возможность учиться, я согласился с его предложением. В течение небольшого срока успешно освоил специальность электрика и поступил на вечерний факультет рабфака треста Щекинского шахтстроя. В скорости был принят в ряды коммунистической партии.

В 1932-м году было принято решение ЦК ВКП (б) по развитию угольной промышленности. Для его выполнения в Тульский угольный бассейн прибыла комиссия Московского комитета партии, возглавляемая ее секретарем Лазарем Моисеевичем Кагановичем. После проверки последовали изменения в кадровых структурах. На шахте № 8 Щекинского шахтоуправления образовались вакантные места секретаря комсомольской организации. Лазарь Моисеевич Каганович в личной беседе со мной предложил мне эту должность. Я дал согласие с условием, что буду продолжать учебу в рабфаке. Вновь построенная шахта из-за отсутствия необходимого числа рабочей силы не выполняла производственного плана по добыче угля, поэтому меня по поручению руководства московской комиссии командировали в город Павловский Посад Московской области для вербовки комсомольцев для работы в шахте. Я выполнил это важное для дела партийное задание. Со мной пришло 50 здоровых, способных на работу в шахте, парней и девушек. Для них были созданы все необходимые условия: благоустроенное общежитие, бесплатное питание в столовой, обучение шахтерскому труду по добыче каменного угля. В результате наша шахта стала успешно выполнять производственный план и из отстающих встала в ряд передовых шахт подмосковного угольного бассейна. Осенью в конце года состоялся слет «изотовцев» шахтеров-ударников производства треста «Тулуголь» в город Сталиногорск.

В числе участников слета находилась делегация комсомольцев-шахтеров моей шахты. В приветственной речи Лазарь Моисеевич Каганович назвал в числе ударников угольной промышленности и мою фамилию. Впоследствии, спустя небольшой промежуток времени районная газета «Щекинский шахтер» опубликовала подробный отчет о прошедшем слете в Подмосковье. Спустя год после посещения шахты делегацией ЦК ВПК(б) с инспекторской проверкой работы угольной промышленности по выполнению решения по работе шахт прибыла комиссия Московского комитета партии во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым.

Хрущев достаточно подробно и глубоко интересовался, как шахта выполняет производственный план, лично спустился в штольни. Его интересовала работа комсомольского участка мобилизованных в шахтеры «тысячников». При отъезде, попрощавшись с коллективом Хрущев подарил, каждому комсомольцу по чемодану, в котором находились белье, постельные принадлежности, бритвенные приборы, да еще и фотоаппарат «ФЭД».

Молодежная жизнь в стране, ее активность проявлялась не только в сельском хозяйстве и промышленности, но и в политической, общественной деятельности. На комсомольских собраниях, конференциях, съездах, в молодежных кружках не стихали дискуссии по самым различным вопросам. При доме Щекинском культуры был построен спортивный стадион. Создана футбольная команда «Шахтер». Регулярно проводились соревнования по легкой атлетике, волейболу, баскетболу. На районных соревнованиях по футболу команда моей шахты заняла первое призовое место, а ее капитан комсорг шахты Ваня Лукьянов был удостоен награждения значком ГТО 1-й ступени.

Первые шаги в авиации

В 1933-м году по инициативе районного добровольного общества «Осоавиахим» на луговом поле близ нашей шахты был создан кружок любителей планеризма. Более двух десятков ребят и девчат пожелали заниматься в этом виде спорта, в том числе и я. Занятия в планерном кружке проводил бывший инструктор Тульского аэроклуба Иван Погребняк. В красном уголке шахты проводились теоретические занятия по аэродинамике, а практические подлеты на одноместном планере (взлет, посадка) с помощью мощных амортизаторов совершались самими слушателями кружка. За летний период каждому планеристу пришлось совершить по 10-50 подлетов.

В то время все молодые ребята мечтали стать профессиональными летчиками. И в это время правительство объявило «спецнабор» членов партии и кандидатов в члены для комплектования авиационных частей Красной Армии. В школу летчиков направили парторга шахты, моего друга Васю Пармухина, а также комсорга шахты, моего предшественника Илюшу Русанова. В течение двух лет они обучались в Таганрогской военно-авиационной школе, а затем стали замечательными летчиками. На многих шахтах «Щекинуголь» шахтеры подарили свой однодневный заработок в фонд строительства новых самолетов. Горьковский авиастроительный завод № 21 построил для нашего аэроклуба два учебных самолета У-2 с наименованием «Щекинский шахтер» и «Щекинский комсомолец». Торжественная передача состоялась в Туле. Делегацию шахтеров возглавлял секретарь райкома комсомола Ваня Журавлев. Прекрасный специалист, в 1939-м году Иван был сослан в Кемеровский угольный бассейн только за то, что он был женат на девушке польской национальности.

Но наша радость по поводу новых самолетов длилась недолго. Всех постигли траур и горе в связи с гибелью людей при катастрофе самолета «Щекинский шахтер» во время праздничных торжеств, посвященных Дню Красной Армии в феврале 1934-го года. Недалеко от шахты № 6, на взлетно-посадочной полосе состоялись празднично-показательные полеты на дареных самолетах, пилотируемых летчиками аэроклуба с пассажирами на борту. При очередном показательном полете на посадке летчик допустил грубейшую ошибку – потерю высоты левой плоскостью самолета, зацепился за дерево и упал на землю. При этом погиб он сам и пассажир Павел Петрович Нестеров, редактор газеты «Щекинский Шахтер». Трагедия с катастрофой и гибелью людей произошла в ста метрах от нас на моих глазах. Помощь пострадавшим не увенчалась успехом. Гибель моего любимого учителя Павла Петровича и наставника постоянно вспоминаю до сих пор.

История с трагедией вызвали отрицательное отношение авиации у многих щекинцев, в том числе и у моих родителей. Так что мое твердое стремление стать летчиком вызывало категорический протест и возражения.

1934-й год стал годом моего призыва на военную службу. Сначала состоялись первые беседы и консультации с военкомом Щекинского района Емельяновым. Он рекомендует меня на службу в авиационных частях. Надо сказать, что я с юных лет полюбил военную форму. Страшно гордился, когда надевал отцовскую морскую бескозырку и ходил героем среди ребят моей улицы. Мой папа много рассказывал о безупречной службе кочегаром в царском Балтийском флоте на миноносце «Стерегущий», на котором они часто охраняли царскую яхту «Штандарт» во время визитов в шхеры, Англию и Германию. Их корабль часто посещал российский император Николай II, завоевавший сердца матросов своей добротой и отзывчивостью, а вот жену царя Алису, как говорил отец, никто не любил за ее заносчивость и бл…во с Распутиным. Он рассказывал, что в ноябре 1910-го года, будучи в отпуске, папа принял участие в похоронах Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне. В 2007-м году по ГТРК «Крым» я увидел передачу (ее повторили в 2010-м году к 100-летию со дня смерти великого писателя Толстого), во время которой показывали кадры кинохроники похорон Льва Николаевича. С удивлением увидел на экране телевизора многочисленную массу людей в траурном обличии у гроба писателя, и среди них человека с усами в матросской военной форме, на голове которого была бескозырка с крупными буквами «Стерегущий». Это был мой отец. Так что, как видите, история нашей семьи была неразрывно связана с историей графов Толстых.

Будучи участником боевых действий Балтийского флота в годы Первой мировой войны, отец стал идейным и активным революционером в матросском отряде Дыбенко. В Петрограде в октябре 1917-го года охранял революционный Смольный и вождя революции Владимира Ильича Ленина, других членов нового большевистского правительства.

6 июня 1934-го года в Московском механико-машиностроительном институте имени Николая Эрнестовича Баумана начала работать приемная, мандатная и медицинская комиссии по спецнабору ЦК ВКП (б) в авиацию. Щекинский райвоенкомат отобрал в порядке призыва на военную службу 20 ребят, надеявшихся служить в авиации.

Так как родная мама не разделяла моего желания быть летчиком, выражала не только неудовольствие по отношению к такому выбору, но и категорический протест, то мне пришлось, без ведома родителей, собрать в сумку кое-какие дорожные вещи и тайно покинуть родной дом. Позже я узнал, что отец сочувственно пережил мой поступок, а вот мама долгое время плакала. 23 июня 1934-го года, садясь в пригородный поезд Огоревка-Щекино, из окна вагона я посмотрел в последний раз на мою любимую шахту, которой были отданы самые интересные годы юности.

На мандатную и медицинскую комиссию на предмет годности к службе в авиации прибыли более шести тысяч хлопцев из городов и областей со всего Советского Союза, а отобрали только 500 человек. Из 20 человек моего района годным оказался я один.

Ейская школа морских летчиков и летчиков-наблюдателей военно-воздушных сил Рабоче-крестьянской Красной Армии имени Иосифа Виссарионовича Сталина

Нам объявили, что всех прошедших комиссии направляют в город Ейск, в школу морских летчиков и летчиков-наблюдателей военно-воздушных сил Рабоче-Крестьянской Красной Армии имени Иосифа Виссарионовича Сталина.

Поздно вечером 15 августа 1934-го года колонна будущих курсантов школы пешим строем под руководством одного из строевых командиров последовала на Казанский железнодорожный вокзал, чтобы проследовать поездом Москва-Ростов к месту постоянной службы в Ейск. Разместились в плацкартных пассажирских вагонах и ехали двое суток. За это время сдружились, ближе узнали судьбы каждого, нашлись единомышленники и товарищи. Например, с Колей Косоруковым и Колей Крыловым дружба сохранилась не только в годы учебы, но и в годы войны. Некоторые из ребят до призыва в авиацию летали на учебных самолетах в своих авиаклубах, что было страшно мне любопытно, подробно делились своими впечатлениями о воздушной стихии. В Ростове-на-Дону мы пересели на пригородный поезд Ростов-Ейск. Железнодорожная магистраль проходила недалеко от морского побережья Приазовья, и многие из нас в первый в жизни наблюдали из окна вагона за морем, поражающим своим величием.

Курсант Ейской школы морских летчиков и летчиков-наблюдателей военно-воздушных сил Рабоче-крестьянской Красной Армии имени Иосифа Виссарионовича Сталина Иван Петрович Лукьянов, 1934-й год

Прибыли в Ейск, в западной части города был расположен городок школы, территория которого по масштабу превышала территорию самого города. Границы авиагородка были ограничены капитальным проволочным заграждением. Здесь находились основные здания для проживания личного состава курсантов, учебные корпуса, штабы отделов, органы тыла - склады, стадион, столовая, территория основного центрального аэродрома, летное попе, ангары. Само командование, штаб и политический отдел школы размещались в 3-х этажном изысканном архитектурном здании в парковой зоне в километре от проходной учебного городка.

Выйдя из вагонов прибывшего поезда в Ейск, колонна курсантов последовала строем в городскую баню, где нас подстригли «под машинку», вымыли и переодели в красноармейскую форму, причем каждому выдали фуражку с козырьком и армейской эмблемой «Красная звезда». Вот теперь я почувствовал, что стал воином Красной армии, курсантом-летчиком.

С августа 1934-го года по январь 1935-го мы проходили курс молодого бойца. Устанавливался строевой режим жизни личного состава от подъема до отбоя. Постоянно звучали команды: «Подъем», «Вставай», «Становись в строй», «На зарядку», «Завтрак», «На обед», «Ужин» и т.д. Классные и практические занятия в поле проводили командиры сухопутного армейского полка, который базировался в городском гарнизоне. В классах в основном изучались уставы внутренней, дисциплинарной и караульной служб, а строевые занятия и занятия по тактике войск Красной Армии проходили в поле. Все свободное от занятий время посвящалось спорту. Сформировалась сборная по футболу спецнабора. Самым активным участником и игроком команды оказался я. В спартакиаде училища наша команда заняла первое место.

С 5 января 1935-го года всех расписали по гарнизонам. В школе было четыре учебных эскадрильи с отдельными аэродромами: Александровка, Кухаровка, Ейск-центральный и городской морской. Навсегда в моей памяти останутся фамилии прекрасных руководителей нашего учебного заведения: начальник училища Бажанов, начальник политотдела Черный, начальник штаба Сперанский и начальник учебной части Кихтенко. Большинство руководителей школы в годы репрессий погибли.

Теоретические занятия в зимнее время 1934/1935-х годов проводились в учебных классах авиагородка центрального аэродрома Ейска, а летом авиаэскадрильи выезжали в лагеря, где осуществлялись учебные полеты. Моя 3-я авиаэскадрилья имела постоянное место базирования в селе Александровка. Педагогический состав состоял из командира авиаэскарильи майора Тужилкина, начальника штаба майора Радугина, военкома Пралыгина, парторга Матвеева, командира отряда Тихомирова, капитана авиазвена Бурдина и моего непосредственного учителя – инструктора Николая Герасимовича Хромова, одного из самых грамотных и авторитетных военных инструкторов-летчиков.

Учебно-самолетный парк, состоявший из У-2, постоянно находился при аэродромных ангарах, а в летные дни выводился курсантскими группами «на красную линейку» для построения и встречи с руководством полетами. Летний день состоял из двух смен: первой с утра и второй после обеденного перерыва.

Режим учебы дней рабочей недели распределялся таким образом: в понедельник (декадник) работа на самолете по подготовке его к полетам, вторник и среда являлись днями практических полетов, с четверга по субботу проводились теоретические занятия или строевая подготовка и физкультура.

Летно-технический состав авиаэскадрильи, семьи которого жили в городе, в рабочие дни ночевал в командирских общежитиях, а на выходные дни уезжал домой. Курсантам в выходные от занятий дни разрешалось увольнение с обязательным возвращением к отбою. Каждый курсант учебной группы имел возможность в летний день совершать не менее 2-3 полетов с инструктором или самостоятельно. Вывозная программа в первый год обучения с инструктором зависела от способности курсанта быстрее или медленнее овладеть техникой пилотирования.

По воле судьбы, находясь в рядах курсантов спецнабора, я становлюсь старшиной авиазвена, в состав которого входили 3 летных группы по 12 курсантов в каждой. На петлицах моей солдатской гимнастерки и шинели появились знаки отличия - по 3 треугольника на каждом воротнике петлиц.

По учебным программам двух лет боевой и политической подготовки нам надлежало изучить историю ВКП (б), историю СССР, основы политической экономии, аэродинамики, метеорологии, вооружение самолетов, наставление по производству полетов, боевой устав, материальную часть авиационных моторов самолетов По-2 и Р-5.

Как курсант первой летной группы инструктора Хромова, я завершил вывозную летную программу на самолете У-2 со следующим результатом: 113 полетов с инструктором и 10 контрольных полетов с командиром звена, командиром отряда и командиром авиаэскадрильи. Тем временем к нам с инспекторской целью прибыл Главнокомандующий военно-воздушных сил РККА командарм 2-го ранга Яков Иванович Алкснис. После двух контрольных полетов с командармом в задней кабине и его положительного разрешения, инструктор группы решил выпустить меня к первому самостоятельному полету в моей летной жизни в июле 1935-го года. Это было захватывающе. Всего же мой налет на У-2 в первый год обучения составил 42 часа и 188 посадок.

В знак благодарности за отличную технику пилотирования командование нашей школы разрешало мне как курсанту на левом рукаве солдатской гимнастерки нашить выше локтя эмблему военного летчика. Кроме того, командование авиаэскадрильи представило мне по окончанию летного периода учебы кратковременный отпуск с выездом на Родину. Родители, друзья по работе на шахте и товарищи тепло встретили будущего летчика. 25 декабря 1935-го года в Исполкоме сельского совета мы зарегистрировали брак с моей любимой девушкой Лизой. Мне было 23, ей 21 год от роду.

После возвращения из отпуска в школе меня ожидали серьезные проблемы. Оказалось, что моего отца исключили из партии якобы за прошлые связи с бывшим руководителем матросского отряда, оппозиционно настроенным к большевикам, Раскольниковым в октябре 1917-го года. Сюда же приплели причастность моей семьи к торговле, которую до революции вел старший брат отца Федор, женившийся на купеческой дочке. Подвергли острой критике мою мать якобы за поощрение кулаков в деревне при приеме их в колхоз и за обиду бедняков.

В связи с таким положением моих родителей, у партийной комиссии политотдела школы при обмене партийных документов возникли сомнения в моей лояльности, временно в связи с проверкой искренности моей биографии я был отстранен от учебных полетов. Существовала реальная возможность отчисления. Но правда восторжествовала! Инспектор училища, который были командирован для проверки письма о моей биографии, выявил, что все эти сведения явились ложью и личной местью моим родителям. Отца восстановили в партии, а я был восстановлен во всех правах для дальнейшей военной службы.

Зимой 1936-го года мы начали изучать новый боевой самолет Р-5, его вооружение, эксплуатацию двигательной системы, военно-тактические характеристики. Аэродром Александровка усилиями курсантского коллектива авиаэскадрильи был быстро подготовлен к практическим полетам на новых боевых самолетах Р-5. Первые дни недели и месяцы учебных полетов проходили под руководством Хромова. И вдруг, неожиданно для всех, по состоянию здоровья летную группу покидает любимый наш инструктор Николай Георгиевич Хромов. Вместо него временно выполняет обязанности инструктора наш командир авиазвена Бурдин.

Проходит примерно месяц, и обязанности инструктора нашей группы начал выполнять летчик-практикант из Кореи. Он пребывал в Советском Союзе в качестве атташе своего государства, и, не обладая хорошим знанием русского языка, изъявил желание стать летчиком-стажером и поработать в одной из учебных групп нашей авиаэскадрильи.

Наступил момент мучений для него самого и для нашей летной группы. Командир авиаотряда Рассудков, поняв всю бессмысленность данной затеи, был вынужден заменить корейца на русского наставника. К нам пришел из штатного резерва училища Мельников, к сожалению, тоже не из лучших летчиков-педагогов. При сложившейся ситуации среди курсантов и моих близких товарищей нередко возникали нездоровые настроения и даже нежелание летать с такими наставниками. Только при повседневном пристальном внимании командира звена и авиаотряда удалось сохранить боевой дух в группе и подготовить ее к заключительному этапу боевой учебы: к выпускным государственным экзаменам.

Наш учебный авиаотряд, которым командовал Иван Михайлович Рассудков, по итогам экзаменов был удостоен награждения переходящим Красным знаменем Азово-Черноморского крайкома ВЛКСМ. В эту пору как раз начинается эксперимент – в учебную программу вводятся ночные полеты курсантов. Первым в этом эксперименте оказался задействован я. После трех провозных полетов с инструктором совершил на самолете Р-5 три самостоятельных полета при освещении посадочной площадки фонарями «летучая линия». Потребовалось всего 2 ночи для выпуска в полет всех двенадцати курсантов нашей учебной группы. Отлетали великолепно. Командир группы Николай Житинский был награжден ценным подарком - чемоданом с походной койкой. Всего ночью я налетал 3 часа 40 минут, и совершил 18 посадок.

Всего же мой общий налет в училище на всех типах самолетов (По-2 и Р-5) составил 97 часов 6 минут и 425 посадок. Сохранилась и летная характеристика, которую мне дали по окончанию учебы: «Летную программу усвоил легко. Техника пилотирования отличная. Летно-теоретический курс усвоил хорошо. Может быть использован в истребительной авиации».

Ноябрь 1936-го года. Торжественное построение одетых в морскую командирскую форму выпускников Ейской школы морских летчиков и летчиков-наблюдателей военно-воздушных сил Рабоче-Крестьянской Красной Армии имени Иосифа Виссарионовича Сталина. Зачитали приказ наркома ВМФ СССР об окончании учебы и назначении каждого выпускника к новому месту службы: кого на Дальний Восток, кого на Черное море, а кого на Балтику. Строй бывших курсантов торжественным маршем под аккомпанемент оркестра покинул место построения, тепло прощаясь с товарищами и командирами.

В мирном небе

В декабре 1936-го года после кратковременного отпуска в родные места на поезде Тула-Ленинград, а затем на автомашине я прибыл в свою родную 13-ю истребительную авиационную эскадрилью, расположенную на аэродроме Купля Кингисеппского района Ленинградской области рядовым летчиком. Командиром эскадрильи являлся замечательный летчик Георгий Губанов, однокашник Валерия Павловича Чкалова. Одновременно со мной прибыло еще 6 летчиков, которые окончили нашу школу.

Авиагарнизон Купля (по названию деревни) включал в себя жилые дома этого населенного пункта и бывшего совхоза, который перестал существовать из-за нерентабельности, а местное население уехало на другие места жительства. Для офицеров и их семей было построено четыре двухэтажных дома из деревянных бревен с двумя подъездами. Канализации и водоснабжения не было. Рядовой состав размещался в матросской казарме. Личный состав питался в столовой. В служебном здании размещался штаб и управление авиаэскадрильи. К летному полю с «красной линией» примыкал двухсекционный ангар, в котором размешалось до 50 самолетов и здание авиамастерских. Все служебные и бытовые здания освещались автономной электростанцией по расписанию, в основном в вечернее время. Гарнизонный дом культуры постоянно служил местом отдыха или массовых мероприятий для матросов и семей офицеров. Также имелся магазин военторга.

Ближайшей железнодорожной станцией к гарнизону являлась станция Копорье железной дороги Ленинград-Кингисепп-Нарва, связанная с нами полевой дорогой. При отсутствии автомобильного сообщения, особенно в зимний период, появлялись немалые трудности при выезде в Ленинград или обратно.

Все гарнизонные объекты с летно-посадочной площадью аэродрома располагались близко к границам лесного массива высоких сосново-еловых деревьев, что создавало определенные сложности и дополнительную физическую напряженность летчика при взлете и посадке, особенно для прилетающих из других мест.

Первым делом после прибытия мы стали осваивать истребитель И-5, на которых летали летчики прежних поколений. Хорошо помню, как на аэродроме Низино, что неподалеку от Нового Петергофа, 5 мая 1937-го года я самостоятельно совершил первый полет на самолете И-5. Все лето этого года боевая подготовка проходила в лагерях. Осенью перелетели на свой родной аэродром Купля. В технике пилотирования самолет И-5 требовал повышенного внимания летчика при взлете и посадке. В силу особенностей в аэродинамике самолет не прощал ошибок при выполнении фигур сложного пилотажа: бочек, петель, разворотов. К великому сожалению из ошибок в технике пилотирования в зоне самолет сваливался в плоский «штопор» и не всегда выходил из него в нормальный полет. Мой общий налет в 1937-м году на И-5 составил 68 часов.

Зимой 1938-го года в гарнизон прибыл железнодорожный поезд, в вагонах которого находились разобранные самолеты И-16 и И-15. Началась сборка и изучение техники, чтоб весной приступить к их освоению. В качестве инструкторов выступили летчики 3-й авиаэскадрильи с аэродрома Котлы, которые уже летали на И-16, часть из них были участниками войны в Испании. Перед самостоятельным взлетом на И-16 пришлось освоить самолет УТИ-4, на котором я совершил вывозную программу с инструктором. На аэродром Котлы во время переучивания на И-16 прибыл замечательный летчик Валерий Павлович Чкалов. На всю жизнь запомнил его беседу с нами, молодыми летчиками, и со слезами на глазах встретил информацию о трагической гибели Чкалова в 1938-м году. Мое переучивание на самолете И-16 сделало меня настоящим воздушным летчиком-бойцом. В порядке профессиональной страсти совершил несколько учебных полетов на самолетах И-15, И-153, на которых летали летчики 3-го авиаотряда моей эскадрильи. Общий налет на И-16 составил 64 часа (196 полетов), кроме того, 11 полетов я совершил ночью.

С апреля 1939-го года по май 1940-го я исполняю обязанности командира авиазвена, а затем в мае приказом наркома ВМФ был назначен командиром авиаотряда 13-й авиаэскадрильи ВВС Краснознаменного Балтийского флота.

Первый боевой опыт

30 ноября 1939-го года началась советско-финская война. В ее ходе я совершил 78 боевых вылетов на любимом и родном самолете И-16.

В первые дни войны летчики моего авиаотряда совершили барраж по прикрытию линкора «Марат» с воздуха от авиации противника в сильный зимний мороз, когда корабль наносил удар по позиции финских дотов на «Линии Маннергейма». Из-за малочисленности самолетного парка у противника встреч нашей авиации с финнами в воздухе практически не было. Всю войну мы занимались штурмовыми ударами по наземным целям: по железнодорожным поездам, автотранспорту, по шоссейным магистралям.

Исключением из рутинных тактическо-штурмовых вылетов стал удар по крупному отряду аэросаней с живой силой финских лыжников, которые пытались атаковать морской гарнизон на одном из островов в Балтийском заливе. Противник использовал тактику шахматного строя и кругового движения. Поэтому атаковать группой было опасным из-за вероятности столкновения самолетов при перестроении. В итоге по моему приказу цели были атакованы пушечно-пулеметным огнем каждого самолета по конкретным аэросаням. Но такая тактика штурмового удара потребовала времени, больше часа продолжалась штурмовка. Все аэросани с вражеским десантом лыжников были уничтожены. Безусловно, отдавая такой приказ, я сильно рисковал тем, что из-за продолжительности полета самолеты могут остаться без горючего. Но нужно было спасти морской гарнизон. После штурмовки все самолеты произвели благополучные посадки на своем родом Куплинском аэродроме. После доклада в штаб авиаэскадрильи личный состав моего отряда получил благодарность и по 100 грамм к ужину.

На всю жизнь врезался в мою память зимний полет с летчиком Сизовым в сложных метеоусловиях в акваторию Финского залива с целью поиска места падения самолета Р-5, экипаж которого не вернулся с боевого задания. После длительного барражирования удалось вблизи вражеских берегов обнаружить разбитый самолет и раненых летчиков, выскочивших из самолета и начавших махать руками. Хотел сесть на лед, но потом решил не рисковать, и по возвращению домой доложили обо всем командованию, тогда за спасшимися была выслана летающая лодка. Экипаж самолета МБР-2, который спас летчиков, удостоили награждения Орденами Красного Знамени. Я с ведомым получили дарственные часы.

За время боев наши летчики совершили сотни боевых вылетов. К подготовке самолетов подключились все. Жены командиров организовали женсовет. По вечерам женщины набивали патронные ленты для пулеметов самолетов, вылетавших на боевые задания. Мой авиаотряд эффективностью при выполнении боевых заданий во многом обязан технику звена Леше Гусарову, старшему технику отряда Коли Кнышу и инженеру авиаэскадрильи Виктору Александровичу Яковлеву. Мой же И-16 всегда был готов к вылету благодаря самоотверженности техника Юры Фурмана.

В конце марта 1940-го года в Петергофском царском дворце заместитель председателя Комитета партийного контроля Матвей Федорович Шкирятов вручил мне Орден Ленина. В июле 1940-го года приказом наркома военно-морского флота СССР, тогда еще капитана 1-го ранга Николая Герасимовича Кузнецова меня назначили комиссаром 13-й отдельной истребительной Краснознаменной авиаэскадрильи и присвоили звание «батальонный комиссар». Я сразу понял, что как политработник должен стать примером для летчиков, то есть не меньше, а больше, чем они, летать, участвовать в учебных стрельбах днем и ночью.

3-й отряд авиаэскадрильи, который ранее летал на самолетах И-15, приступил к переучиванию на новые самолеты И-153 «Чайка». Во время учебных полетов на учебном полигоне бомбометания произошла катастрофа, при которой трагически погиб мой боевой друг и товарищ Степан Николаенков. Вскоре в состав авиаэскадрильи вошел вновь сформированный авиаотряд из группы летчиков с Дальнего Востока, не имеющих боевого опыта, но летавших на самолетах И-16.

В том же году в Свердловском зале Кремлевского дворца председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин вручил мне Орден Боевого Красного Знамени. В группу награжденных также входили летчики Сизов, Алехин, Зверев и Иванов. Вечером мы стали зрителями спектакля «Война и мир», который проходил в Большом театре. Главную роль исполнил Народный артист СССР Михайлов, дирижером был Николай Семенович Голованов. При возвращении из Москвы в свою часть в поезде «Красная стрела» мы случайно встретились и побеседовали с заместителем народного комиссара обороны СССР Кириллом Афанасьевичем Мерецковым.

В августе 1940-го года к нам на аэродром Купля прибыл начальник Главного политического управления Рабоче-Крестьянского флота СССР Иван Васильевич Рогов. Он беседовал с личным составом и особенно проявил интерес к результатам моей ночной воздушной стрельбы по конусу в свете прожекторов. Попал я метко.

Приходилось много работать с личным составом эскадрильи. В политаппарат входили: Андрей Ганжа - секретарь партийного бюро, Михаил Голод - пропагандист, Виктор Иванов - комсорг, Алексей Мазур - политрук матросской роты, Семена Шведкин - начальник гарнизонного дома культуры.

Великая Отечественная война

22 июня 1941-го года началась Великая Отечественная война. Я в это время находился в Черноморском военном санатории на лечении в Ялте, 21 июня 1941-го года закончился первый день моего отдыха. На следующий день мы узнали о нападении Германии на Советский Союз из выступления наркома иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова.

После обеда по радио передали распоряжение начальника санатория: все отдыхающие должны вернуться в воинские части. Помещения санатория становятся военными госпиталями. Санаторным транспортом проследовали в Симферополь, откуда я поездом Симферополь-Ленинград в перегруженном пассажирском вагоне на третий день прибыл в родную часть. Дома меня встретила взволнованная жена и трехлетняя дочурка.

Не теряя времени на раздумья, сразу же бросился в штаб авиаэскадрильи, где ознакомился с военной обстановкой прошедших дней войны, после чего сел в свой самолет И-16 под бортовым номером 12.

Первой новостью стал для меня второй день войны. Рано утром самолет противника «Ю-88» на небольшой высоте появился над аэродромом и сбросил первую фугасную бомбу. К счастью, она упала в болото за границей взлетного поля и не взорвалась. Не раздумывая, расположенное поблизости подразделение зенитной обороны открыло пулеметный огонь по самолету противника. Со шлейфом огня и дыма, по докладу наблюдателей «Ю-88» упал в морскую акваторию вблизи острова Сескар Финского залива.

Этот незабываемый эпизод стал радостью личного состава матросов зенитного подразделения и началом счета сбитых вражеских самолетов моей родной эскадрильи.

Начались тяжелые воздушные бои с немецкими самолетами на подступах к Ленинграду. В воздушном бою при барражировании над Нарвским мостом на свой аэродром не вернулись два наших летчика. А при повторной встрече с противником на следующий день нам удалось сбить 1 истребитель Ме-109 и два штурмовика «Ю-87», не потеряв ни одного своего самолета. Я летал на боевые задания практически каждый день. Боевая обстановка требовала, чтобы я сидел в готовности с надетым парашютом в своем самолете днем и ночью, либо в кабине, либо под крылом. В таком же положении находился мой постоянный ведомый Витя Алехин, молодой летчик, который недавно окончил мою родную школу пилотов, к этому времени она стала называться так: военно-морское авиационное училище имени Иосифа Виссарионовича Сталина.

В августе 1941-го года в небе над Нарвой Эстонской состоялся мой первый воздушный бой, была одержана первая победа. Лично сбил на самолете И-16 немецкий самолет «Ю-88». Об этом даже написали в «Ленинградской правде».

Затем произошла памятная победа над Кингисеппом. Пришел сигнал из штаба авиабригады о том, что к нам летит немецкий самолет-разведчик «Дорнье До». Наступили сумерки, вылетаю на перехват один, без ведомого.

Приближаюсь к цели, освещенной зенитным прожектором, со стороны станции Кингисепп. Сближаюсь, и после опознания противника открываю огонь. С третьей очереди левая сторона вражеского самолета охвачена огненным шлейфом. Самолет упал в лесной массив. Сделав два круга, убедился в результате боя, после чего благополучно вернулся на свой аэродром. Был рад еще одной моей победе. В скорости о ней узнал поэт Всеволод Азаров, корреспондент дивизионной газеты «Победа» и написал обо мне замечательную поэму «Комиссар Лукьянов». Уже после войны я узнал, что экипаж сбитого мной самолета был пленен группой кингисеппских партизан под командованием Владимира Спиридоновича Путина, отца будущего Президента России. Еще во время войны мы с ним встретились, и он рассказывал мне, как партизаны ловили фашистских летчиков.

В следующем воздушном бою открыл свой счет Витя Алехин. Мы столкнулись с группой истребителей «Ме-109» над озером Хаболово, неподалеку от которого базировалась лодочная авиаэскадрилья на МБР-2. Встреча произошла неожиданно. Группу обнаружил ведомый мой Алехин. Зашли к немцам в хвост. Завязался бой, мой ведомый решил атаковать крайнего ведомого группы противника, а я его прикрыл сзади. Витин огненный удар был настолько эффективен, что он при одном заходе ударил не только по ведомому, но и ведущему. Вернувшись после воздушного боя на свой аэродром, мы узнали, что из соседнего гарнизона позвонили и рассказали о том, что в их районе сбитые самолеты-истребители противника упали в озеро. Командир и комиссар этой части приехали к нам на аэродром и поздравили с очередной победой.

Из всех ожесточенных сражений в воздухе мне больше всего запомнилась защита родного аэродрома в августе 1941-го года. Многочисленная группа бомбардировщиков и штурмовиков противника под прикрытием истребителей попытались нанести мощный удар по нашему аэродрому, который остался один в оперативно-тактической зоне наших войск. Спасло только то, что мы, находясь в воздухе после завершения очередного боевого задания, не успели произвести посадку. Произошла горячая схватка с противником.

Когда мы прилетели, противник, встав в тактический круг, как раз готовился нанести бомбовый удар по объектам нашего аэродрома. Мы своей группой влезли в круг противника, и каждый нанес удар со стороны задней полусферы самолетов противника. В течение получасовой воздушной схватки немцы потеряли шесть самолетов, один из летчиков был захвачен в плен, наши потери составили 3 самолета и 2 легко раненых летчика. В короткое время повреждения от ударов противника по объектам нашего аэродрома были устранены, так что взлетное поле и личный состав авиаэскадрильи оставались в боевой готовности.

Теперь предстояло задача нанести ответный улар по противнику. Решили нанести ракетно-пулеметный удар по группе немецких войск в южной части Чудского озера, по дороге на Гдов-Кингисепп. Командир авиаэскадрильи Лучихин нередко жаловался врачам на плохое состояние здоровья, не проявлял активности, на сложные боевые задания не вылетал, поэтому ответственность за выполнения боевого приказа возложили на меня. Самым важным было точно опознать с воздуха то место, где находится противник, иначе можно было ударить по своим войскам. По дороге двигались танки, артиллерийские установки, автомашины с личным составом, мотоциклетные части. Именно передовые разведывательные группы на мотоциклетных средствах дали мне повод решить, что под нами противник. Нанеся ракетно-пулеметный удар, мы вернулись в свое расположение. И первый же вопрос, который мне задали в штабе: «А по своим ли произошел удар?» Пришлось доказывать свою правоту. К счастью, наземные войска подтвердили, что мы атаковали противника. Такой подход со стороны штабов в первые месяцы войны сильно сковывал инициативу летчиков.

Следующий штурмовой удар мы нанесли по пляжу Чудского озера неподалеку от оккупированного Гдова, где скопились автомашины и мотоциклы противника. Штурмовой удар был настолько эффективен, что весь пляж, шоссейные магистрали к нему охватили огромные пламя пожаров.

В этом бою мы от огня мелкокалиберных автоматических пушек мы потеряли одного летчика и еще четверо из нас получили ранения. В их числе оказался и я. Произошли попадания двух снарядов в мотор и кабину моего самолета, в результате я был контужен и получил ранение в правую ногу. Только счастье, а, вернее, летное мастерство позволили вернуться на избитом до основания самолете и произвести благополучно посадку на аэродроме.

25 августа 1941-го года поступил приказ эвакуировать семьи офицерского состава авиаэскадрильи в тыл страны. Погрузив женщин и детей в товарные вагоны железнодорожной станции, мы попрощались со своими родными и близкими, некоторые навсегда. Все военное время моя семья, жена и дочка, находились в эвакуации в одном из населенных пунктов Куйбышевской области, где пахали, сеяли и убирали урожай в колхозе.

В конце августа мне довелось прикрывать крейсер «Киров» во время Таллинского перехода. Мы получили приказ с наступлением глубоких ночных сумерек найти корабли в море и установить прикрытие с воздуха истребителями 13-й авиаэскадрильи. Первым вылетел я с командиром авиазвена Иваном Сизовым в качестве ведомого. В море удалось обнаружить корабли эскадры и установить прикрытие с воздуха. Разгорелись ожесточенные бои в воздухе с многочисленным противником. Крейсер «Киров» благополучно прибыл в Кронштадт.

Эскадрилья несла тяжелые людские потери в воздушных боях. Редко когда самолеты возвращались на аэродром с боевых заданий, и при этом не имели пробоин или серьезных повреждений от огня противной стороны. Днем и ночью непрерывно шла работа инженерно-технического персонала авиаэскадрильи по ремонту и восстановлению самолетов, получивших повреждения в воздушных боях. Руководил всем золотых рук мастер Федор Федорович Мытов, который не имел ни общего, ни технического образования, но при этом возвращал в строй настолько поврежденный самолет, что, казалось, он никогда не сможет снова оторваться от земли, а не то, что подняться в воздух. Кстати, в обязанности начальника ПАРМ Федора Федоровича входили не только ремонтно-восстановительные работы материальной части, но и поиски самолетов, которые не возвращались на свою базу, а падали где-то в лесных массивах вместе с экипажем.

Комиссар авиационного истребительного полка

В сентябре 1941-го года нами был получен приказ Наркома ВМФ адмирала Николая Герасимовича Кузнецова о снятии с должностей командира и комиссара 5-го истребительного авиационного полка 1-й авиабригады за бездеятельность в командуемом полку и назначении на эти должности подполковника Петра Васильевича Кондратьева и батальонного комиссара Лукьянова. Что же произошло? Этот полк располагался на аэродроме Низино, и противник, пользуясь превосходством на фронте, совершил массированный бомбоштурмовой удар по самолетам и живой силе гарнизона. В результате было сожжено 23 самолета, в личном составе счет убитых и раненых шел на десятки. Авиаполк и аэродром вышел из боевой готовности на длительное время. Как показало расследование и анализ происшедшего события, причиной стала страшная беспечность и безответственность всех звеньев командования в авиаполке и авиадивизии ВВС флота. Последовали оргвыводы, отстранение от должностей. Был снят с командования авиаполком Душин и убран с должности комиссар Скобелев, а в авиадивизии убрали полковника Панова.

Я, сев на свой самолет И-16 вместе с авиатехником Юрой Фурманом, перелетел к месту нового базирования на аэродром Низино, расположенный в нескольких километрах от Нового Петергофа. К нам в полк на пополнение прибыли летчики и технический состав из расформированных авиачастей, а также летчики с Дальнего Востока и выпускники военно-авиационных училищ. Командирами авиаэскадрилий стали опытные летчики, получившие боевой опыт и ставшие мастерами воздушного боя: Бондаренко, Мясников и Никитин. Кроме того, в штат авиаэскадрилий ввели комиссарские должности. Их заняли опытные и авторитетные летуны: старшие лейтенанты Коля Косоруков, Николай Теплов, Исакович, которых я хорошо знал еще по летной школе в Ейске.

Боевая техника полка включала в себя Миг-3, Як-1 и ЛаГГ-3, но сами машины относились к самолетам довоенных, к тому времени уже устаревших производственных серий. Из-за близости немцев к аэродрому Низино полк был вынужден перебазироваться на армейский аэродром Левашово Выборгского района. Когда мой И-16 на борту с техником взлетал с аэродрома, взлетную полосу уже обстреливали немцы, чей разведывательный отряд прорывался к Низино.

Из-за наступивших сумерек я не сумел найти аэродром Левашово, куда перебазировался полк. Пытался сесть на аэродроме в Кронштадте. Но заградительные средства ПВО не позволили совершить посадку на аэродроме Бычье поле. Опасно маневрируя, рискуя столкнуться с препятствиями на границах и посадочном поле при освещении фар, удачно произвел посадку своего самолета на аэродроме Лисий нос. А утром следующего дня спокойно перелетел в полк на аэродром Левашово.

Начались жаркие воздушные бои над кораблями Балтийского флота, базирующимися в Кронштадте, Ораниенбауме и Ленинграде. Круглые сутки шли воздушные бои над блокадным городом. С помощью замечательного летчика Володи Корешкова мне удалось за короткое время освоить технику пилотирования на самолете Як-1 и принимать активное участие в выполнении боевых задач полка. Никогда не чурался боевых вылетов, за что был уважаем и пользовался авторитетом у личного состава своего авиаполка. Произошел очередной воздушный бой над крейсером «Аврора» над ораниенбаумским рейдом и очередная победа над вражеским самолетом Ю-87. Кстати, 10 сентября 1941-го года я был удостоен награждения вторым Орденом «Ленина», вручение которого состоялось в ноябре членом Военного совета Рабоче-Крестьянского флота СССР адмиралом Смирновым в помещении штаба авиации на Поклонной горе.

В ноябре 1941-го года к нам на аэродром прибыл музыкальный коллектив Ленинградского дома офицеров, в котором пела Клавдия Ивановна Шульженко. Весь вечер в ее исполнении проходил концерт в самолетном ангаре. Ее очень любил комполка Петр Васильевич Кондратьев. Мы жили в землянке у аэродрома, с нами находился еще начальник штаба подполковник Куцов. Комполка любил выпить, и однажды он приказал начштабу достать из-под кровати бидон со спиртом. А меня попросил взять машину «эмку», и съездить в Ленинград для того, чтобы привезти Клавдию Шульженко. Оказалось, что он с ней познакомился еще во время того приема, когда ему вручали орден. Приехал за ней, забрал, и Шульженко провела вечер вместе с Кондратьевым, утром я комполка не видел.

18 января 1942-го года наш полк был преобразован в 3-й гвардейский истребительный авиационный полк ВВС ВМФ. Командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал Владимир Филиппович Трибуц перед строем личного состава совершил акт вручения Гвардейского Красного Знамени. Зимой 1942-го года полк перебазировался на аэродромы Новая Ладога в устье реки Волхов. Самолеты находились в капонирах, личный состав днем грелся в аэродромных землянках, а ночью отдыхал в свободных квартирах города. Питание осуществлялось привозной пищей, приготовленной поварами гарнизонной столовой. Зима усложнила эксплуатацию авиатехники. По разным обстоятельствам боевого времени сократился парк самолетов. За полгода войны полком не было получено ни единого нового самолета. Летать приходилось на самолетах не только поврежденных, но и на самолетах, у которых давно вышли сроки технических параметров эксплуатации.

Боевая задача полка заключалась в прикрытии с воздуха «Дороги жизни», Волховской электростанции, кораблей Волховской военной флотилии и войск Волховского фронта. В это время в летней столовой нашего аэродорома в ходе праздничного концерта по случаю вручения полку Гвардейского Знамени мы впервые услышали в исполнении Клавдии Ивановны Шульженко песню «Синий платочек». Она оставила впечатление на всю жизнь. Кроме того, в знак признательности летчикам-истребителям Клавдия Ивановна подарила командиру полка Петру Кондратьеву патефон и небольшой чемоданчик с пластинками своих песенных произведений. Полюбившимся же летчикам-истребителям нашего полка, в том числе и мне, она вручила синие платочки, с которым я летал вплоть до конца Великой Отечественной войны.

Батальонный комиссар Иван Петрович Лукьянов, комиссар 5-го истребительного авиационного полка, зима 1941/42-го года

Продолжал летать на Як-1, а командир полка стал летать на моем И-16, ожидая лучшего для себя лучшего самолета. И дождался. Однажды по тревоге мы взлетели на своих самолетах, я в качестве ведомого. Над Волховской электростанцией ввязались в воздушную схватку с немецкими истребителями «Ме-109». Нам помогали самолеты И-16 из соседнего авиаполка. Один из чудаков на И-16, не опознав в силуэтах Як-1 и «Ме-109», выпустил по моему самолету снаряд, который взорвался неподалеку от борта и повредил радиатор, из-за чего я был вынужден произвести посадку на лед замерзшего озера. Провел всю ночь, закутавшись в парашют, в кабине своего самолета. И только рано утром с помощью солдат Волховского фронта через штаб стрелковой части благополучно вернулся в свой полк. А Петя Кондратьев после такого полета вообще перестал летать на боевые задания и предпочел водить учебно-тренировочный самолет УТ-1. Мне же 23 февраля 1942-го года присвоили звание «полковой комиссар» (в 1943-м году я стал полковником).

Также в феврале произошло неприятное событие – добровольно сдался немцам в плен летчик из соседнего 4-го гвардейского авиационного истребительного полка Кулаков. Он прибыл на наш аэродром в Приютино, где дислоцировалась одна из авиаэскадрилий, чтобы перегнать самолет И-16 к себе в полк. С разрешения командира 61-й истребительной авиабригады ВВС ВМФ полковника Ивана Георгиевича Романенко, который в тот момент пребывал на аэродроме, с помощью аэродромного техника усадил свою жену, которая до этого момента была в одной из гостиниц Ленинграда, в фюзеляж самолета. Спокойно произвели взлет.

В ходе полета они произвольно изменили маршрут и совершили посадку на аэродроме Котлы, занятый немцами. Летчик Кулаков и его жена добровольно и без сопротивления сдались в плен, после чего изъявили желание служить у немцев. Как мы вскоре узнали, его жена стала хозяйкой офицерского борделя в Гатчине, а сам Кулаков работал в немецкой разведке, а также вербовал пленных летчиков во власовскую армию. Военный трибунал Краснознаменного Балтийского фронта приговорил изменников Родины к высшей мере наказания. Последовала кадровая чистка. С должностей сняли командира авиабригады Романенко и комиссара Бессонова, руководство полка Кулакова, а бедный техник, который помог ему посадить в фюзеляж самолета жену, был приговорен к трем годам лишения свободы. Несколько позже на самолете И-153 преднамеренно сел на оккупированную врагом территорию летчик 10-го авиаполка Спицын.

В начале мая 1942-го года полк перелетел на тыловую базу Богослово для пополнения. Здесь мы получили 26 английских истребителей «Харрикейн». В первоначальном изучении тактико-технических характеристик новых самолетов добрую помощь оказали специалисты, прибывшие с Севера, где иностранная техника уже вовсю эксплуатировалась, а летчики имели опыт боевых действий на ленд-лизовских самолетах. Не захотев летать на «Харрикейне», ушел от нас в июне 1942-го года Петр Васильевич Кондратьев. Командовать полком стал мой замечательный друг подполковник Николай Михайлович Никитин, Герой Испании. Пока шел процесс сборки, группа летчиков во главе с командиром полка подполковником Никитиным и мной отправились на переучивание в Москву, где предстояло практическое освоение техники пилотирования на самолетах «Харрикейн». К счастью, все инструкции к ленд-лизовским самолетам были на русском языке. С помощью известного летчика Степанченко, военного приемщика авиазавода и начальника летного центра, мы приступили к самостоятельным полетам и тренировкам в технике пилотирования. Затем вернулись аэродром Богослово, где приступили к облету и тренировкам по своим подразделениям.

Перед отправкой на фронт истребители перегнали в Москву, где на них установили толстую броню и более мощное отечественное вооружение: две пушки ШВАК и два пулемета ШКАС. Но в итоге «Харрикейн» был излишне утяжелен за счет вооружения, в результате чего потерял в маневренности. Завершив переучивание, полк был перебазирован на прифронтовой аэродром Борки у поселка Лебяжье Ораниенбаумского военного плацдарма.

Воздушные бои происходили без исключения с численным превосходством противника. Низкие летные аэродинамические качества самолета «Харрикейн» не позволяли в бою добиться превосходства над немецким самолетом «Мессершмитт-109» или «Фокке-Вульфом». Из первого воздушного боя над Кронштадтом не вернулся командир эскадрильи Саша Бондаренко и его ведомый Митя Теплицкий. В связи с такими боевыми потерями у летчиков появилось уныние, ослабла уверенность в собственных силах. Тогда я лично сел в свой «Харрикейн» и возглавил группу прикрытия торпедоносца, который должен был атаковать немецкий танкер, следующий в финский порт. При подходе к цели летчик торпедоносца Вася Балебин сбросил торпеду точно по цели. Мощный взрыв огня и дыма на танкере потряс воздух. Взрывная волна достигла высоты, на которой находился и я. Попав в нее на «Харрикейне», еле-еле удалось выскочить.

Дальше разразилась воздушная схватка истребителей моей группы с прикрывающими самолетами немцев, а затем состоялось благополучное возвращение всех летчиков и торпедоносца на свой аэродром. По итогам боя летчики Костылев, Каберов и Львов записали в свой счет два сбитых самолета противника, а мой «Харитуша» получил несколько пулевых и осколочных пробоин.

Будни ленинградской блокады каждый день приносили воздушную тревогу. Однажды группа истребителей под руководством молодого командира авиаполка Коли Никитина вылетела на прикрытие морского десанта на левом побережье Невы у «Невского пятачка». Произошел воздушный бой с самолетами противника. Ведущий группы при атаке «Ме-109» получил опасное повреждение своего самолета, но, к большому счастью, все окончилось благополучно в жизни моего боевого друга.

А вот очередной боевой вылет группы прикрытия самолетов Пе-2, которую возглавил заместитель командира полка Александр Мясников, закончился трагично. Воздушный бой над железнодорожной станцией Тихвин с численно превосходящим противником привел к тому, что ведущий группы погиб.

Получили задание сопроводить советский самолет-разведчик Пе-2 в северный район озера Ладога. Группу сопровождения возглавил комиссар авиаэскадрильи Коля Косоруков. В воздушном бою, прикрывая самолет разведки, ведущий группы истребителей получил тяжелые ранения и при посадке на поврежденном самолете погиб.

За август-сентябрь 1942-го года полк сильно сократился из-за гибели летчиков. Погибли комэски Бондаренко и Руденко, комиссары эскадрилий Бурек, Рыбин. Получил ранение и я, совершив аварийную посадку с пробоиной от атаки. В тяжелых воздушных боях получили ранения летчики-асы Коля Ткачев, Саша Алехин, Коля Руденко. Они после успешного лечения продолжали успешно вести воздушные бои вплоть до конца Ленинградской блокады. Хотел бы привести следующий факт: совершив за 1942-й год 59 боевых вылетов, я ни разу не возвращался на свой аэродром без пулевых или осколочных пробоин от огня противника на самолете. Личный состав 3-го гвардейского авиационного истребительного полка переживал не лучшие свои времена, воюя на «Харрикейнах».

В сентябре 1942-го года последовал приказ из Главного Политического Управления ВМФ прибыть мне (вопреки желанию) в Москву на ускоренные курсы политработников. С горечью в сердце расставался с родными боевыми друзьями-товарищами, вынужден был со слезами на глазах покинуть на долгое время свой боевой авиаполк. Не вдаваясь в подробности в содержание бесед со мной начальника кадров, а затем начальника Политического управления ВМФ, позднее я понял, что не столько наша учеба на курсах интересовала руководство, а изучение моральных и других качеств политработников, занимающих ответственные должности.

Начальник политотдела 9-й штурмовой авиадивизии

В декабре 1942-го года, не дождавшись окончания курсов, я был назначен по личному указанию Ивана Васильевича Рогова на должность во вновь сформированную 9-ю штурмовую авиадивизию начальником политического отдела.

Штаб авиадивизии и политотдел вместе с одним штурмовым и одним истребительным полками разместились на аэродроме у деревни Гора-Валдай в свободных зданиях православного монастыря. На самом аэродроме стояли истребительный и штурмовой авиаполки, оставшиеся полки дивизии (также истребительный и штурмовой) размещались на аэродроме Борки у поселка Лебяжье на Ораниенбаумском плацдарме.

Штат политаппарата состоял из квалифицированных работников – моего заместителя подполковника Гусева, помощника по работе с молодежью лейтенанта Киреева, и инструкторов-пропагандистов – майора Владимирова, капитанов Филиппова и Власова. Техническими работниками являлись девушки, призванные в Краснознаменный Балтийский флот по мобилизации.

Полковник Иван Петрович Лукьянов, начальник политотдела 9-й штурмовой авиационной дивизии, 1943-й год

Политотделом издавалась еженедельная дивизионная газета «Летчик Балтики», редактором которой был Вениамин Шалман, а литературным сотрудником - Всеволод Азаров, мой прекрасный друг. Кроме меня, из политработников никто не имел счастья владеть летной профессией, но каждый из них был способен умело руководить партийно-политической работой с личным составом.

Профессиональная деятельность аппарата отдела позволила мне активно осуществлять боевую деятельность, летать в группах сопровождения на самолете Як-1 и прикрывать в боях штурмовики Ил-2. Чаще всего я участвовал в боевых группах прикрытия штурмовиков 13-го Краснознаменного истребительного авиационного полка, бывшей моей родной 13-й авиаэскадрильи, которым командовал мой замечательный друг и товарищ Саша Мироненко. Моим постоянным ведомым стал Вася Жариков, боевой летчик, бывший комиссар авиаэскадрильи, ставший затем инспектором по технике пилотирования нашей авиадивизии. Близким товарищем и боевым другом являлся техник моего самолета Алексей Николаевич Прусаков, уроженец Пятигорска, с которым мы дружили и в годы войны, и после. Вспоминается случай, когда пришлось совершить посадку, возвращаясь с боевого задания в сложных метеоусловиях, при ограниченной видимости, да еще и на самолете, получившем в воздушном бою многочисленные повреждения от зенитного огня противника. Когда я вылез из кабины самолета, Алексей Николаевич по-братски, со слезами на глазах крепко обнял меня и снял парашют.

В январе 1943-го года к нам на аэродром Гора-Валдай прибыла группа работников кино во главе с Романом Лазаревичем Карменом. В нее также входили Сергей Иванов и Аркадий Климов. Они снимали боевые действия летчиков-штурмовиков и летчиков-истребителей для дополнительных воздушных сцен в кинофильме «Ленинград в борьбе». Роман Кармен, находясь во второй кабине штурмовика ведущей группы, под моим непосредственным прикрытием, при сильном зенитном огне противника своим киноаппаратом снял десятки метров киноленты с результатами бомбоштурмовых ударов по железнодорожным эшелонам противника на станциях Волосово, Кестово и Кингисепп. А Сергей Иванов и Аркадий Климов запечатлели на пленку удары по аэродромам около станции Котлы, в районе Гатчины и в море по немецкому танкеру в бухте города Кунда.

Дважды мне приходилось присутствовать на совещаниях руководящего состава авиационной дивизии, которые проводил командующий Ленинградским фронтом генерал армии Леонид Александрович Говоров. На первом мы решали вопросы по авиационному обеспечению высадки десанта через реку Нева по созданию невского плацдарма. По итогам второго наши штурмовики должны были с аэродрома Борки Ораниенбаумского плацдарма принять участие в наступательной операции по захвату Ропши. Честно признаюсь, что тогда создалось впечатление не только у меня, но и у многих других, что такой высокого ранга военачальник не обладал достаточно образованной культурой в обращении с подчиненными.

А однажды произошел интереснейший случай. На замерзшее озеро близ нашего аэродрома у деревни Гора-Валдай, в сложных метеоусловиях, на боевых самолетах Ме-109 произвели аварийные посадки без выпуска шасси, то есть «на пузо», два немецких аса: обер-лейтенант и ефрейтор. Естественно, они оказались в советском плену, а самолеты в наших ангарах вызывали повышенный интерес. Инженеры, техники и летчики, в числе которых включили и меня, с большим любопытством изучали вражеский истребитель. Один из самолетов был в скорости отремонтирован и годен к полетам. Он стоял в ангаре рядом с Яками. При неуемном любопытстве с помощью моего друга, главного инженера авиадивизии Ивана Григорьевича Андронова, мне удалось досконально изучить трофейный самолет.

Знаете, изучение материальной части и аэродинамических качеств Ме-109, техники пилотирования на нем для меня не составляло больших трудностей, тем более что я имел достаточный опыт полетов на самолете И-16 советского производства, на котором умело могли летать, к великому сожалению, далеко не все летчики. Посидев в кабине самолета с работающим мотором, я сделал несколько пробежек по взлетно-посадочной полосе. Затем, втайне посоветовавшись с близким другом Васей Жарниковым и инженером дивизии Иваном Сергеевичем Дроновым, совершил взлет, убрал шасси и сделал два круга над аэродромом, а затем через Ропшу перелетел через линию фронта, и оказался в районе Гатчины, где на аэродроме базировалась немецкая авиация, бомбившая днем и ночью Ленинград. Раньше, как ни полетят наши самолеты-разведчики, их обязательно сбивают немецкие зенитки, а меня на Ме-109 пропустили.

Здесь я сделал вид, что намерен произвести посадку, чем ввел в заблуждение средства вражеской противовоздушной обороны. Выпустил шасси, совершил три круга на аэродроме, сохранил в памяти места, основные объекты нарисовал прямо на ноге, запомнил численность, точки базирования самолетов, после чего убрал шасси и вернулся на свой аэродром. При этом на подлете к аэродрому Гора-Валдай по мне открыли сильный огонь наши зенитки, я еле успел сесть. На немецком самолете осталось несколько пробоин.

Мой полет на вражеском самолете не вызвал однозначной оценки у высокопоставленного начальства. Некоторые пытались даже наказать за мою дерзость. Командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота Самохин устроил целое разбирательство. Я был морально готов к этому, но все равно, с большим трудом отбрехался. Мной руководило чувство, что полученная разведывательная информация сыграла положительную роль в боевой деятельности летчиков-штурмовиков дивизии: мы успешно ударили по аэродрому врага, который до прорыва блокады днем и ночью непрестанно бомбил мой любимый Ленинград.

Самолет Ме-109, на котором я совершил единственный дерзкий полет, стоял в ангаре дивизии. А летом в 1944-го года нашелся летчик из управления авиации Краснознаменного Балтийского флота, инспектор по техники пилотирования Татаренко, который с одобрения своего начальства предложил перегнать самолет в Ленинград.

Не изучив, как следует, материальной части и аэродинамических особенностей в технике пилотирования, он улетел в Ленинград. Не сумев выпустить шасси самолета, произвел посадку на живот с последующим списанием «Мессершмитта-109» на металлолом.

Меня с приходом в авиадивизию на «эмке» возил шофер Толя Ситников, и вскоре после вступления в должность он упросил направить его в Ейское военно-морское авиационное училище имени Сталина. Посмотрел на него, и отправил. И он в течение шести месяцев научился летать, после чего вернулся в 71-й истребительный авиационный полк. Стал летать на боевые задания. Шофер-летчик. И в одном из воздушных боев в мае 1943-го года он на И-153 «Чайка» протаранил «Мессершмитт» Bf-109G-2 в районе острова Лавенсари. Оба пилота погибли.

Остались от моего пребывания в 9-й штурмовой авиадивзии и негативные воспоминания. Все дело в том, что командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота Самохин был очень пристрастен к выпивке. Из-за алкоголя погиб его заместитель Русаков. Произошло это так: на самолете И-15 в состоянии алкогольного опьянения, нарушая все возможные наставления по полетам, производя взлет поперек взлетно-посадочной полосы, самолет Русакова зацепился на границе аэродрома за макушки деревьев и рухнул на землю.

1 июня 1943-го года погиб Герой Советского Союза Петр Васильевич Кондратьев. Он прилетел на аэродром острова Сескар, который строители готовили для сдачи в эксплуатацию. После изрядного застолья со сдающими и командиром ПВО Федоровым, который стал подначивать Кондратьева, последний, летавший к тому времени редко, решил проявить свое летное мастерство на И-16, и при взлете на низкой высоте стал делать управляемую бочку из серии сложного пилотирования. Не справился с управлением и погиб на глазах больших военачальников. Я участвовал в его похоронах в Кронштадте и открыто плакал. Это был лучший командир полка, которого я знал. Замечательный человек.

Прошел примерно месяц, и следующей жертвой алкоголя стал заместитель командира 1-й авиадивизии полковник Смеренский. После хорошего застолья на аэродроме Борки, где базировались 7-й штурмовой и 13-й истребительный авиаполки со своим однокашником командующим ВВС КБФ Самохиным, Смеренский, который, мягко говоря, имел некоторые психические отклонения, вылетел на «Яке» на некое боевое задание, которые ему никто не давал. При взлете погиб. Расскажу подробнее, как это произошло. Мы видели остатки их «пиршества» в столовой в виде пустых бутылок и объедок. И когда я с Александром Алексеевичем Мироненко, командиром 13-го истребительного Краснознаменного авиаполка, поднимались из лощины, в которой была расположена столовая, на аэродром, то я заметил подающий Як. Показал на него Мироненко, тот удивленно говорит: «Точно падает!» Когда пришли на аэродром и узнали, кто вылетал, оказалось, что Смеренский был невменяем, дал технику, который работал со стабилизатором его самолета, по морде, и взлетел. Я сам полетел на его поиски, и нашел «Як» на берегу озера вверх ногами.

Замполит 10-го гвардейского истребительного авиационного полка Иван Петрович Лукьянов, аэродром Бычье поле, 1944-й год

Произошедшие трагедии привели к кадровым перестановкам. К моему большому сожалению, комдив 9-й штурмовой авиадивизии подполковник Владимир Степанович Корешков в июне 1943-го года перешел на должность командира 61-й истребительной авиабригады ВВС ВМФ (с июля 1943-го года данная бригада была переформирована в 3-ю истребительную авиадивизию, а затем в 1-ю гвардейскую истребительную авиадивизию). К нам в качестве командира дивизии пришел очередной дружок Самохина по бутылке полковник Георгий Иванович Хатиашвили. Вместе с начальником штаба полковником Кияшко они, настоящие патриоты алкоголя, смогли сохранить свои жизни только потому, что вообще не летали. По своим личным качествам оба были бесконечно далеки от общения с летным составом. Большую часть времени проводили в штабе у телефона, а комдив Хатиашвили и вовсе предпочитал в летном салоне обжиматься с обслуживающей его официанткой эстонского происхождения. Где уж тут командованию дивизии найти время для общения с летчиками!

Конечно, я неоднократно критиковал их действия, но, к несчастью, угодничество и подхалимаж со стороны их непосредственных подчиненных нередко брали верх даже на политсобраниях. В последнем моем полете по сопровождению группы штурмовиков я получил сильную контузию от мощного наземного взрыва. К счастью, благополучно произвел посадку на соседнем аэродроме. Находясь в состоянии шока, какое-то время не летал.

Затем произошел совершенно неприятный инцидент. Безалаберность в штабе авиадивизии постепенно перешла на штабы полков. Вылетев на боевое задание, группа штурмовиков под командованием командира полка Акаева, в сопровождении группы истребителей Водочного в сложных метеоусловиях не выполнила боевой задачи. Командир штурмовиков и его ведомый не вернулись из боя – погибли. Командир истребителей был вынужден произвести посадку вне аэродрома, и разбил свой самолет, который в итоге не подлежал ремонту.

Естественно, штаб 9-й штурмовой авиадивизии изложил в отчете свою версию происшествия, я же направил в Главное политуправление ВМФ иное изложение случившегося, в котором указал на все недостатки, наблюдаемые мной в штабе. В результате комдив и штабные работники решением Военного совета Краснознаменного Балтийского флота схлопотали выговоры. Это привело к тому, что ко мне стали относиться с открытой враждебностью. Самохин все мои наградные листы отправлял даже не под сукно, а прямиком в корзину.

В разговоре Иван Васильевич Рогов предложил мне аналогичную должность на Черноморском флоте, но я попросил перевести меня на любую должность в 1-ю авиадивизию. Таким образом, с января 1944-го года стал заместителем по политчасти командира 10-го гвардейского истребительного Краснознаменного авиационного полка ВМФ, где командиром являлся мой бывший подчиненный майор Терентий Антонович Усыченко.

Кстати, в 9-й штурмовой авиадивизии не произошло позитивных изменений, продолжалась кадровая чехарда, за короткое время после Хатиашвили сменилось три комдива, также трижды менялись начальники политотдела. Число потерь в летном составе продолжало расти без объективных причин.

Заместитель командира по политчасти 10-го гвардейского истребительного Краснознаменного авиационного полка ВМФ

10-й гвардейский истребительный Краснознаменный авиационный полк ВМФ дислоцировался на аэродроме Бычье поле в Кронштадте. Состоял из трех авиаэскадрилий по три звена в каждой. Комполка майор Терентий Антонович Усыченко, его заместитель Королев и начальник штаба Акимов знали меня еще по Ейской школе морских летчиков. А комдивом 1-й гвардейской истребительной авиадивизии был мой прекрасный друг полковник Владимир Степанович Корешков.

Секретарь партийного бюро Саша Михаилов подробно рассказал о работе парторганизации, а Ваня Москаленко – о комсомоле. После ознакомления с боевой деятельностью личного состава, с партийно-политической работой, я вплотную занялся подготовкой к полетам на самолете Ла-5. Это был современный скоростной истребитель с мощным вооружением, способный на равных соперничать с немецкими «Мессершмиттами» и «Фокке-Вульфами».

С помощью своего техника Проневского и моториста Киприга удалось быстро изучить эксплуатацию, технико-тактические характеристики Ла-5 и приступить к полетам. Инспектор по технике пилотирования дивизии майор Катков сделал со мной два учебно-провозных полета на самолете Ла-5УТИ, после чего выпустил меня к самостоятельным тренировочным полетам на самолете Ла-5 по кругу и в зоне.

В свой первый боевой вылет я прикрывал от бомбоштурмового удара немецкой авиации военно-морскую базу Ораниенбаум, где находилась легендарная «Аврора». После этого боя полюбил верткий Ла-5 всем сердцем.

Первый воздушный бой на новом самолете я принял на Ропшинском направлении при наступлении наших войск с Ораниенбаумского плацдарма. Это был мой второй боевой вылет на Ла-5. Был ведущим группы истребителей, направленной на прикрытие штурмовиков. Завязался бой с истребителями врага, и я пополнил свой счет очередным немцем.

Как-то мы сопровождали штурмовики Пе-2 из 12-го гвардейского пикирующего авиационного полка Героя Советского Союза подполковника Василия Ивановича Ракова. Я к нему подошел на аэродроме, а он вытащил откуда-то заполненную до краев полулитровую бутылку самогона и начал пить из горла. Я ему кулаком стал грозить. Затем высшие начальники пришли на аэродром, а Ракова нет. Его искал сам командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота Самохин, мне пришлось доложить, что произошло. Но тот отмахнулся, потому что любил Ракова. В целом торпедоносцы и пикировщики любили выпить, ведь работа у них была собачья – из каждого боевого вылета кто-то из летчиков не возвращался.

По приказу Верховного главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина рабочие собирали средства на самолеты для защиты Родины. Щекинские шахтеры решили вручить построенный на их средства новейший истребитель Ла-7 Горьковского авиационного завода № 21 мне как своему земляку. Написали письмо Сталину, и через неделю газета «Ленинградская правда» опубликовала разрешение Сталина на этот подарок. Группа летчиков-перегонщиков посадила на наш аэродром 3 новеньких Ла-7, один из которых предназначался лично мне. Что интересно – все прибывшие к нам новые самолеты были уже закамуфлированы зеленой краской.

На подаренном мне самолете мне удалось летать с мая 1944-го года до окончания Великой Отечественной войны. Даже после войны, будучи начальником политотдела 1-й гвардейской истребительной авиации, до 1951-го года я летал на этом самолете.

Вскоре мне довелось участвовать в интересном эксперименте: инженер полка по вооружению Борис Частиков, неутомимый трудяга, склонный к различным экспериментам, решил провести испытания светящейся бомбы с воздушной подвеской под крылом истребителя Ла-7, и убедительно просил, чтоб этот эксперимент выполнил я в ночном полете. Управление авиацией Краснознаменного Балтийского флота приняло решение о том, что испытания необходимо провести перед ночной бомбардировкой Выборга группой самолетов 101-го авиационного полка дальнего действия, которым командовала полковник Валентина Степановна Гризодубова. Выполнил приказ с честью, удачно сбросил светящуюся бомбу, все над городом хорошо осветилось, и по возвращении на аэродром получил благодарность из уст самой Гризодубовой.

В значительной степени моя деятельность в этот период была связана с многочисленными полетами по прикрытию и сопровождению специальных самолетов, на которых летали народный комиссар ВМФ СССР адмирал Николай Герасимович Кузнецов и его начальник штаба, заместители наркома, а также командование Краснознаменным Балтийским флотом. Все специальные полеты проходили из тылового аэродрома Богослово на Ленинград через Ладожское озеро и обратно. Несколько раз приходилось при сопровождении специального полета встречаться с самолетами противника. В этот сложный психологический момент ведущий не должен терять рассудок, быть постоянно готовым проявить умение, чувствовать ответственность за порученное дело. Кстати, хочу подчеркнуть, что никогда Кузнецов не покидал аэродром до посадки всех истребителей прикрытия, и всегда благодарил меня как ведущего за проделанную работу. В последний раз на моей памяти адмирал посетил Кронштадт во время прорыва вражеской блокады Ленинграда.

Полковник Иван Петрович Лукьянов, 1945-й год

Мой последний боевой полет, когда я встретился с истребителями противника один на один, произошел в небе над Карельским перешейком. Вылетели парой с молодым летчиком Сашей Калининым, только недавно прибывшим в полк после окончания авиаучилища, по сопровождению и прикрытию, на всякий случай, самолета-корректировщика Ил-2, который корректировал артиллерийский огонь фортов Кронштадта.

Неожиданно появились два истребителя противника «Ме-109», которые попытались атаковать наш корректировщик. Завязалась схватка. Прицельным огнем своей пушки и пулеметов я сбил врага. Возвратились из боевого задания с благополучным исходом. Когда покидали район действий, заметил, как наши солдаты, находясь у своих машин на шоссейной дороге Ленинград-Выборг, махали шапками и поздравляли меня стрельбой из автоматов в воздух.

Вскоре боевые действия перешли в Прибалтику. Свой предпоследний полет на Ла-7 я совершил по прикрытию штурмовиков, наносивших бомбоштурмовой удар по немецким десантным кораблям и аэродрому в бухте Курляндского полуострова. Дорого стоило увидеть, как бомбы наших Илов превратили вражеский аэродром в огненный шар.

Весной 1945-го года мне разрешили на По-2 слетать на Родину в Щекино и навестить маму, родных и близких, которые вернулись к нам домой из эвакуации. Не раздумывая долго, на связном самолете По-2, вместе с летчиком с кронштадтского аэродрома отправились в путь, ориентируясь по железным дорогам Ленинград-Москва, Москва-Тула и Тула-Щекино, и на аэродроме села Пирогово совершили посадку. Встретился с семьей, родными. Слетали на этом самолете по кругу над родной деревней Новая Колпна, по очереди взял в кабину свою маму, сестру, ее мужа и своего любимого племянника Эдика. На следующий день улетели обратно тем же маршрутом. Благополучно сели сначала в Москве в Богослове, затем на Новой Ладоге для заправки горючим, после чего вернулись на свой аэродром в Кронштадте.

В мае 1945-го года боевые действия закончились Победой на фронтах советских войск и их союзников. До этого авиаполки 1-й истребительной авиадивизии ВВС Краснознаменного Балтийского флота провели последние бои в Восточной Пруссии. Личный состав 10-го гвардейского авиационного Краснознаменного полка этой дивизии завершил бои на аэродроме Нойтиф близ города Пиллау с таким балансом побед: сбито 217 самолетов противника, потеряно 71 своих летчиков. Я лично с 1941-го по 1945-й год провел 78 воздушных боев, в ходе которых сбил лично 12 самолетов противника и 5 в группе. Цифра же моих боевых полетов по летной книжке вообще астрономическая – 1690.

9 мая 1945-го года я принял участие в торжественном митинге у памятника Петру I в Кронштадте, где базировался штаб полка. На лицах людей были улыбки, а в глазах – слезы. Вечером организовали праздничный ужин.

- 13-й истребительной авиаэскадрильей командовал Лухичин. Что Вы можете о нем рассказать?

- Хороший командир, летал прекрасно. Но при этом очень мало вылетал на боевые задания. Это было его личное дело, вскоре он ушел по ранению, и его заменил командир 12-й авиаэскадрильи Денисов, подразделение которого было расформировано из-за больших потерь.

- Как бы Вы оценили английские «Харрикейны»?

- Дрянь. Говно. Ни скорости, ни маневра. За сентябрь 1942-го года у нас погибло более 15 летчиков. Например, хороший летчик Сухов не вернулся с первого задания на «Харрикейне». Но все-таки после И-16 он помощнее был.

- По количеству сбитых самолетов Сухов проходил на звание Героя Советского Союза. Но это звание он так и не получил, не знаете, почему так произошло?

- Звание Героя Советского Союза давали тем, кто умел просить. Я также не умел просить, хотя к концу войны подходил по всем параметрам.

- Как бы Вы оценили Героя Советского Союза Георгия Дмитриевича Костылева как летчика?

- Замечательный летчик, я его сильно уважаю. Но дело в том, что он, когда выпьет, тогда не своим умом живет. Когда мы базировались на аэродроме Новая Ладога, он выпил в доме офицеров, а там официанткой работала Мария, жена контрразведчика нашего авиаполка. Стал проявлять к ней симпатию, и дело кончилось тем, что Военный Совет Краснознаменного Балтийского флота разбирал это дело, в итоге Костылева отправили в штрафной батальон, лишив звания. Прошло около месяца, он смог пробраться ко мне на разговор. Очень просил, что помог ему получить прощение. Тогда я пошел к командующему Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмиралу Владимиру Филипповичу Трибуцу. Походатайствовал за Георгия Костылева, и тот по моей просьбе распорядился вернуть его в истребительный полк. Но все равно, из-за пристрастия к алкоголю, после войны Костылева быстро демобилизовали. Он стал директором пивного завода в Риге Латвийской ССР. А там он совсем пропился. И оттуда его тоже убрали. Кстати, какое-то время у нас служил дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Сергей Прокофьевич Денисов по прозвищу «Папочка». Он также приставал к официантке Маше, и его контрразведчик обвинил в трусости. Член Военного Совета Краснознаменного Балтийского флота Смирнов стал распекать «Папочку», и его отправили в штрафной батальон, где он ходил на разведку. И он также обратился ко мне, я снова пошел к Трибуцу, после чего Денисова оправдали. В 1943-м году его поставили командовать истребительной авиадивизией, там еще что-то стряслось, и в 1947-м году «Папочку» отправили в отставку по болезни. Он любил выпить, и как-то, находясь на учебе в Военно-политической академии имени Владимира Ильича Ленина, я его встретил на улице – Денисов сидел на асфальте. И он мне говорит: «Дай пятерку!» Пьяный. Но я ничего ему не дал, потому что все равно пропил бы, зато отвез домой.

- Как бы Вы оценили командира 3-го гвардейского истребительного авиационного полка Николая Михайловича Никитина?

- Замечательный человек, летал хорошо, умело командовал полком. Однажды Никитин на «Харрикейне» прилетел на аэродром после того, как его на встречном курсе атаковал немецкий истребитель, и разбил бронестекло. Командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота Самохин вбил себе в голову, что он трус и отвернул по время атаки, после чего и столкнулся с немцем. Грозился отправить его в штрафбат. Я Никитина выручил, помог оправдаться.

- В 1942-м году командиром авиазвена в 3-м гвардейском авиационном истребительном полку был будущий Герой Советского Союза Дмитрий Михайлович Шаров. В 1945-м году Шаров стал командиром 10-го Гвардейского истребительного Краснознаменного авиационного полка. Каким человеком он Вам запомнился?

- Летчик он был неплохой, но подтрусывал немножко. Когда в конце войны стал летать на Ла-7, то не совсем хорошо владел техникой пилотирования, и при перелете из Таллина в Финляндию резко развернулся на взлетной полосе, в результате поломал шасси. Будучи в 1952-м году в Севастополе на практике как слушатель Военно-морской ордена Ленина академии имени Климента Ефремовича Ворошилова он вылетел на МиГ-15. Не справился со штопором и погиб в авиакатастрофе. Был похоронен близ аэродрома Бельбек.

- Будучи комиссаром 3-го гвардейского истребительного авиаполка, с кем из ведомых больше всего любили летать?

- С комиссаром эскадрильи Николаем Косоруковым. Прекрасный летчик. А погиб нелепо – во время захода на посадку на поврежденном «Харрикейне» немец его атаковал и сбил.

- С немецкими летчиками, сбитыми Вами, доводилось общаться?

- Нет. Пленными летчиками занимались особисты. Они с ними сами разговаривали. Результаты допросов до нас не доводились. Но в целом мы завидовали немецким летчикам в первый период войны, ведь их «Мессершмитты» были лучше наших истребителей.

- В чем заключались преимущества немецкого истребителя «Мессершмитт» над нашими самолетами?

- В скорости и маневре. Это основные показатели, которые нужны истребителю в бою. И-16 «Мессершмитт» превосходил по этим показателям, да еще и имел хороший запас авиационного топлива.

- Есть такая легенда, что после Великой Отечественной войны на вооружении истребительной авиации Краснознаменного Балтийского флота поступили немецкие «Фокке-Вульфы». Вы что-то об этом слышали?

- Глупости, не было ни одного такого трофея. Зачем они сдались, когда у нас был превосходивший любой «Фокке-Вульф» по маневренности Ла-7?!

- На каких высотах обычно летали немецкие самолеты?

- На средних высотах любили, ведь воздушные бои и бомбежки в основном с них проходили.

- На борта наших самолетов какие-то рисунки наносили?

- Нет, такого не было. А зачем?! Ненужным украшательством не занимался. У нас были только красные звезды. Вот надписи: «Смерть фашизму!» кое-кто делал, но я любил чистые бока самолета. А по поводу историй о том, что после получения английских «Харрикейнов» летчики исписали их всякими лозунгами, в том числе и матерными, скажу одно – такого не было.

- На Яке в полете закрывали кабины, или предпочитали летать с открытыми?

- Летали и с открытой, и с закрытой. Но больше с открытой, потому что так обзор был лучше.

- Только что прибывших в полк летчиков сразу на боевые вылеты выпускали, или предпочитали доучивать?

- Нельзя новичка в бой бросать. Их сначала готовили.

- Забирали ли лучших летчиков-истребителей в какие-то специальные части?

- Нет, такого не помню.

- Что считалось боевым вылетом?

- Все вылеты на задания сразу же относили к боевым. А вот облеты новой техники, перелеты в тыловой аэродром или перегон самолета из ремонта относились к не боевым.

- Сталкивались ли Вы со случаями трусости летчиков в воздушном бою?

- Во время боевых операций изредка случалось подобное. Я спасал таких летчиков от штрафбата. Наши особисты частенько любили рассуждать о том, кто из летчиков трус. Тыловые вояки.

- С приписками в боевых счетах летчиков имели дело?

- Было такое. Один летчик, погибший во время войны, любил сам летать, в одиночку, и по возвращении докладывал, что сбил самолет противника в воздушном бою. Но мы быстро определяли, что он врал, так как никаких данных с земли о воздушном бое не поступало.

- Сколько секунд надо было стрелять по самолету, чтобы из него повалил дым?

- Это целое искусство. Как повезет.

- Суеверия какие-то были, ведь летчики народ суеверный?

- Не было никаких. Здесь мы как политработники тщательно работали. И молитв перед вылетом не произносили, это считалось позором. Хотя фотография Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина на приборной доске имелась у многих, и у меня в том числе. Он был для нас почти Богом.

- Каков был процент комсомольцев и членов ВКП (б) среди летчиков-истребителей?

- Все летчики были или членами партии, или комсомольцами. Беспартийных не было.

- Насколько были удобными кабины наших самолетов?

- На «Харрикейне» кабина была попросторнее, но в целом мы не обращали на это внимания. Парашют держали под задницей.

- Какие-то изменения в тактику воздушного боя с течением войны вносились?

- Ничего не менялось. Важно было чувствовать воздушный бой.

- Как кормили летчиков?

- Отлично. Ежедневно давали шоколад и 100 грамм «фронтовых». Даже в блокадном Ленинграде и летчики, и технари не голодали. Все были сытыми. Авиация снабжалась по полной норме.

- С ППЖ сталкивались?

- Не было такого.

- Что было самым страшным на войне?

- Налеты немецкой авиации на аэродром. Потому что немцы налетали целой кучей, здорово вооруженные, их авиация в первые годы войны всегда имела преимущество над нашими самолетами. Так что и численно, и тактически мы были слабее. А вот с 1943-го года ситуация переменилась. Мы бились с немцами на равных, а под конец войны стали их превосходить.

- Вы всегда были уверены в неминуемом поражении немцев и нашей Победе?

- Да. Как политработник не мог позволить себе даже каплю сомнения, ведь если бы я страдал трусостью, меня бы тут же выгнали с должности. Были случаи, когда отдельные летчики подтрусывали. Их посылали в дом отдыха в Черкасово для летчиков Краснознаменного Балтийского флота, и они там приходили в себя. Туда же отправляли тех, кто излишне уставал, и появлялись проблемы в летной работе. Трусить в бою нельзя. Но чтобы кто-то отказывался от выполнения боевого задания – таких случаев никогда не было.

- Насколько тяжело было перейти на мирный уклад жизни после того, как война закончилась?

- Как на полном бегу остановили. Трудно было переключиться.

- Во снах войну вспоминаете?

- Во сне иной раз снится, как воевал и летал. Такое не забывается.

- Многие ветераны-фронтовики вспоминают, что, несмотря на все трудности Великой Отечественной войны, это было самое прекрасное время – время молодости. У вас такого ощущения нет?

- Нет, война была очередным событием в летной работе. И я благодарен судьбе, что остался жив. Надеялся дожить до конца войны, мыслей о том, вернусь или нет из боя, у меня никогда не было.

Визит делегации западных союзников

В конце мая 1945-го года на аэродром Кронштадт в сопровождении официальных лиц морского ведомства СССР прибыла группа офицеров во главе с адмиралом – морским атташе США. Американцев интересовала авиация Краснознаменного Балтийского флота, ее боевые действия в борьбе с фашистами, авиатехника и самолетное вооружение. Нашу встречающую авиагруппу возглавлял командир авиаполка гвардии подполковник Терентий Антонович Усыченко.

Одним из делегатов американской группы являлся летчик, обладатель Медали Почета, участник воздушных боев с противником во Франции и Италии. Его очень заинтересовал мой самолет Ла-7, тактико-боевые данные которого он хорошо знал. Подробно расспрашивал меня и моего техника о Ла-7. Настойчиво просил, чтобы мы показали самолет в воздухе, но, к сожалению, это не было предусмотрено протоколом визита. С добрыми пожеланиями мы пожали друг другу руки и распрощались.

Послевоенная служба

Сначала продолжал служить в своем авиаполку, а с 1947-го по 1951-й год я стал начальником политотдела 1-й гвардейской истребительной Выборгской Краснознаменной авиационной дивизии ВВС ВМФ. Затем с 1951-го по 1955-й годы учился в Военно-политической академии имени Владимира Ильича Ленина. Окончив ее с отличием, был направлен на Черноморский флот начальником политотдела 88-й минно-торпедной Краснознаменной авиационной дивизии ВВС ЧФ. Имел возможность освоить новую технику и летал на реактивном самолете Ил-28. В 1957-м году стал начальником политотдела 49-й истребительной Краснознаменной авиационной дивизии ВВС Черноморского флота, летал на самолетах Миг-15 и Миг-17, а в 1960-м году в связи с реформированием и значительным сокращением численности Вооруженных сил СССР приказом командующего Черноморским флотом был демобилизован. В летной книжке у меня зафиксировано ровное число – за 26 лет службы я совершил 4 000 полетов. Переехал в Симферополь, где проживаю до сих пор.

Гражданская жизнь

С 1961-го по 1963-й год я работал на штатной должности заведующего отделом культуры Симферопольского райсовета депутатов. Затем трудился в отделе кадров крымского областного управления культуры, являлся инструктором отдела пропаганды и агитации Симферопольского райкома партии. В 1980-1987-м годах работал инспектором по кадрам и секретарем партийного бюро в крымском областном управлении кинофикации, после чего окончательно вышел на пенсию. Находясь на пенсии, принимаю деятельное участие в общественно-политической жизни Симферополя. Часто провожу уроки мужества в общеобразовательных школах, в читальных залах городских библиотек. Неоднократно избирался в состав городских советов депутатов трудящихся, пленумов райкомов и горкомов партии.

Поздравление Ивану Петровичу Лукьянову в честь 100-летия

Интервью взято во время медиамоста Симферополь-Самара, который проходил на базе Республиканского внешкольного учебного заведения «Малая академия наук учащейся молодежи Автономной Республики Крым «Искатель». В основе интервью лежит текст книги «Размышления Ивана Петровича Лукьянова», изданной в Севастополе в 2008-м году.