К авиации меня потянуло ещё в детстве. Мальчишкой я занимался в модельном кружке и аэроклубе. Инструктора в аэроклубе были для нас просто отцами. Они к нам тоже относились очень тепло. В аэроклубе нас одевали: выдавали комбинезоны, сапоги. Мы даже Ворошиловский паек там получали. Рано утром вставали, была ещё роса. Самолет уже стоит, тебя ждут. Отлетаешь - и на станцию: едешь в Москву. Вот так и учились.
В конце 39-го, по окончании аэроклуба меня решили послать в Серпуховскую лётную школу. Я не согласился учиться там. Почему? У моей родной сестры муж был летчик-истребитель (погиб он потом под Смоленском), который окончил Качинскую лётную школу. Он говорил мне: "Хорошо, что ты пошел в авиацию, но в морскую авиацию идти не советую".
Я пошел работать на завод "Красный пролетарий", а вскоре меня призвали. Попали мы на аэродром Ключевицы под Новгородом. Сначала отсидели в карантине, а потом за месяц прошли курс молодого бойца. После этого нас 36 человек вызвали к начальству на собеседование. 36 нас было. Заходим, нам говорят: "Вы попали в замечательную авиационную дивизию, будете охранять авиационную технику". Тут один из нас встаёт: "Позвольте, я окончил аэроклуб, у меня свидетельство есть". Из 36 человек у нас у 34 было свидетельство об окончании аэроклуба, а нас в охрану!
Весной 1941 года нас вызвали на медицинскую комиссию, а 19-го июня я уже оказался зачисленным во 2-ю Московскую военную школу пилотов, располагавшуюся на Измайловском аэродроме. Там уже палатки стояли, штаб размещался, даже летная столовая была.
21 июня мы пошли спать, а на следующее утро было удивительно, что нас никто не поднимает. Пришли мы в летную столовую покушать, узнали, что война началась. Паники не было, уже морально готовы были к такому развитию событий. Нас стали разбивать по соответствующим группам. У меня была, не хвалясь, хорошая летная подготовка. Я попал в группу, которая перебазировалась на аэродром Чертаново. Меня назначили старостой звена, а инструктором у нас была девушка Лиля, симпатичная, строго вела себя.
Уже через месяц начались первые налеты на Москву, но занятия продолжались. И вот, я сижу в кабине, Лиля подъезжает ко мне: "Володя, куда ты хочешь?" Я говорю: "Хочу в истребители". - "Хорошо".
Глядим - конец нашей учебы, сбор. Меня на Павелецкий вокзал и в Краснодар. Начали мы летать на И-16.
Когда летом 1942-го сдали Ростов-на-Дону, кто плохо летал, тех в наземные части и на фронт. И было, что глядим: эшелон с ранеными идет - а там наши бывшие курсанты.
Из-под Краснодара оставшихся курсантов эвакуировали под Саратов. Там переучили на "Яки" и отправили в 8-й ЗАП в Багай-Барановку. Там мне пришлось защищать честь полка перед комиссией ВВС. Нужно было сделать полет по кругу, полет по маршруту, полет под колпаком, полет в зону на пилотаж. Потом ещё стрельба по конусу, стрельба по наземным целям и свободный воздушный бой.
По конусу я попал 9 из 60. Это хорошо. Проверили меня по технике пилотирования. Говорят: "Сейчас взлетит председатель комиссии. Вы должны влететь в зону и показать свою способность осматриваться, поиск проводить и прочее. Завяжете воздушный бой, посмотрим, как вы деретесь".
Взлетели: он на Як-1, я на Як-1. Заметил его, к нему пристроился. Он стал крутиться туда-сюда. Я встал за ним и не оторвался. Он говорит со злостью такой: "Становись рядом со мной, пошли вместе на посадку".
После этого я ушел на фронт. Попал я в 91-й полк 256-й дивизии. Командующим дивизии был Герой Советского Союза Герасимов, "испанец", друг Каманина. Хороший дядька. Наш полк формировался еще до войны. Он участвовал в боях в Бессарабии. Застала его война в Шепетовке, там полк попал под первую бомбежку. Командиром полка был назначен Герой Советского Союза майор Романенко.
Мы размещались на аэродроме между Козельцом и Борисполем. С нами, пополнением, опытные летчики облетели фронт, показали все. И начали мы на прикрытие войск ходить. Я попал ведомым к командиру эскадрильи ленинградцу Боркову. Когда пришёл к нему, он сидит, смотрит карту. Я говорю: "Прибыл в ваше распоряжение". Он посмотрел: "Летать будешь со мной, если оторвешься, как дам…" Но поскольку я летал хорошо, возможности исполнить угрозу у него не было.
Вскоре началась Киевская операция, начались настоящие бои. 6-го числа была особо напряженная обстановка. Первым полетел Романенко с группой. Полетел с ним и мой друг Репцев. Оба они пропали. Из следующего вылета не вернулся командир звена Миша Шилов. Проходит 2-3 дня, в 7 часов вечера сидим мы в летной столовой, приближается на лошади всадник, глядим - Шилов, весь в бинтах. Оказывается, он сбил "Хейнкель-111", но и его подбили. Когда он сел на брюхо, к нему пацанята подбежали: "Дядя летчик, тикай отсюда, тут немцы". Его определили к какой-то женщине, она ему дала робу. Едва он перекусил, стучат в дверь. Он - раз - на печку. И сидит. Входят немцы. Шилов решил: в случае чего будет стрелять и прыгать в окошко. Немцы прошли в комнату, всё осмотрели. Видят: Миша спиной к ним на печке. А у него такие были длинные волосы, как у женщины. Спрашивают: "Это кто?" Хозяйка сказала, что это женщина одна у неё остановилась, идет к сестре, пробирается. Успокоились фрицы, спрашивают: "Яйко, млеко есть?". Поели и ушли.
Вскоре вместо пропавшего Романенко командиром полка был назначен Ковалев - настоящий летчик.
Что дальше было? Мы с Копайгорой как-то полетели на разведку и обнаружили какие-то непонятные копны. Они стояли в шахматном порядке, не так, как ставят в деревне. Спустились пониже, потом ещё пониже. Увидели, что это замаскированные танки. Прилетели, все доложили. Оказалось, что немцы готовили контрудар. Вскоре после такой нашей разведки командир говорит Неокову: "Вы с Цыганковым летите в Жуляны, заправьтесь там антифризом, и получите зимнее обмундирование". Это было уже в конце ноября. Мы взлетели, пришли в Жуляны, разошлись для посадки, а нам: "Отставить. Собраться в такой-то квадрат. Сопроводите группу "Илов". Мы с Цыганом идем: он справа, я слева. Я потерял его в облаках, стал осматриваться. Потом смотрю: время кончилось, горючее на исходе, надо на посадку идти. Я сел. Цыган уже сидит. Спрашиваю: "Ты где был?". - "Я там был. Ты что, ничего не заметил? Тебя же хотели снять. "Фока" подошел вплотную. Еще бы немножко, и сбил бы". А я ничего не видел в этих облаках. Говорю ему: "Спасибо, Ванюша".
Бои разные в ту пору были. Много летали на сопровождение "Илов". 23 февраля я гнался за "Пешкой". Самолет наш, а летали на нем немцы без номеров и без звезд. Но не догнал - температура масла была уже 120 градусов, а рядом линия фронта. Я решил вернуться.
Весной отправили нас в Харьков получать новые машины Як-9Т. На них летали недолго, а уже летом в Багай-Барановке получили Як-3. Дали облетать мне "единичку". Ой, хорошая машина, а мотор не тянет. Что такое? Вызвали с завода испытателя. Он говорит: "Летать не умеете". - "Ну, полетай!". Он сел, полетел, пропал куда-то. Потом глядим - идет он, у него дым сзади. Говорит: "Что-то здесь не так. Мотор, действительно, не тянет".
А тут пришла телеграмма, что Головатый Еремину купил самолет. Мы эту "единичку" ему и отправили. На неё наверняка мотор новый поставят, и он ее получит в лучшем виде. Мы получили машины в понедельник, 13 июня. Приехал генералитет, заместитель Яковлева. Нас хотели сфотографировать. Мы отворачиваемся все: мол, понедельник, да ещё чертова дюжина - примета очень плохая. Так и не стали фотографироваться.
В первые два дня Львовской операции погода была плохая, мы не летали. На третий день нас подняли. Нас вел командир полка Ковалев. Бой завязался нешуточный. 22 наших самолёта против 85 немцев. Происходило всё на высоте 1500-1700 метров. Бой продолжался минут 40 и пропал неожиданно.
Я в то время уже старшим летчиком был. Смотрю, а где же Шилов, наш командир звена? Только что же видел его 69-й номер. Он шел ведомым у штурмана полка. Мы сели с Борковым на соседний аэродром - до нашего далеко было. Нас уже и заправили, а Шилова всё нет. Я говорю: "Должен прилететь. Я видел его". Так и не дождались мы Шилова. Через часа полтора прилетели на свой аэродром. Шилова по-прежнему нигде нет. Механик предполагает: "Может, он сел на вынужденную". Потом мы уже узнали, что он перелетал линию фронта и попал под зенитный огонь. Его маханули прямым попаданием. Мотор встал. Он подумал, что это передний край и решил садиться. Выпустил шасси, сел, машина бежала, бежала и встала. Он выскочил, а кругом немцы. Попал в плен.
Переживали мы очень. Я стал командиром звена вместо Шилова. Закончилась Львовская операция. Прилетели в Тростянец. Там я сбил "сто девятого". Мы сначала на лобовой сошлись, а потом развернулся и сбил его.
В тот же период наш полк наградили орденом Богдана Хмельницкого. Целый месяц мы проводили фронтовые испытания Як-3. За каждый вылет мы писали отчет о поведении машины. И знаете, был в ней ряд конструктивных недостатков. Особенно серьезными были проблемы с выпуском и уборкой шасси.
Наша эскадрилья сидела в Дембицах, за Вислой. Как-то раз мы сидим, играем в домино, идет дождик небольшой. Подходит девушка. Говорит: "Я вас знаю". - "Откуда?" - "Я сестра Шилова". - У него две сестры было на фронте - "Знаете, я бы хотела забрать его вещи, чтобы их не посылали матери, не расстраивали ее". Ребята все замолкли. Я говорю: "Пойдемте". Рассказал ей, что мы только вчера получили письмо от одной медички. Она писала, что в Перемышле в бывшем лагере для военнопленных, где разместился их санбат, на одной из стен бараков она увидела надпись: "Я, Шилов Степан Михайлович, до конца предан партии Ленина и Сталина, сбит в жестоком бою над городом Тернополем 16 июля 1944 года. Кто прочтет, передайте по такому-то адресу". Так мы узнали, что он был в плену.
Помню, я с замкомэска полетел однажды в соседний БАО. Аэродром, куда мы полетели, был всего в полутора километрах от линии фронта. Поэтому надо было садиться с бреющего, чтобы не демаскировать его. Только сели - глядим, идет командир дивизии Герасимов. Ругается: "Додумались прилететь в такую погоду! Останетесь здесь до утра. Сегодня годовщина формирования дивизии. Ордена дают, концерт, ужин. А вот вам за работу", - Герасимов дает нам спиртик, нашли пиво. Куда его? Я говорю заму комэска: "Толь, давай гимнастерки снимем, завернем, и за бронеспинкой положим. Главное, в полете в бой не вступать". - "Давай". На следующий день ветерок поднялся. Пошли мы бреющим. Глядим - немцы сверху, мы прижались к земле, а тут стадо - я на хвосте привез чуть-чуть шерсти. Приземлились опять в Жешове. Я сел, а Толя мне говорит: "Я не могу, у меня что-то щитки не работают". Пошел он на второй заход. Только тогда сел. Командир наш видит: "Приведите себя в порядок!" - злой такой. Мы тут же пуговички застегнули. Он: "Почему вы вчера не прилетели?" - "Герасимов нас не пустил, такая погода". - "Хоть что-нибудь привезли?" - "Конечно". - "Идите, отдыхайте".
В январе 1945 года мы участвовали в прикрытии войск, ведших бои за Краков. 20-го мы за день по 5-6 вылетов сделали, а под вечер прилетели на аэродром Краков. Аэродром был заминирован, и нам пришлось садиться правей полосы. "Лавочкины" садились навстречу. Кто как садился, лишь бы только сесть. Город горел. Поселились в пятиэтажный дома, а часов в 10-11 пришли на аэродром на ужин. Командира полка не было, он на прежней точке остался. Заместитель командира полка посадил нас за П-образный стол, мы подвели итоги. Выпили. Смотрим - что-то нам дали не то. Начпрод говорит: "Товарищи летчики, не беспокойтесь, это спецпаек, все проверено, спасибо вам за работу". Утром встаю - чувствую себя плохо, а три человека лежат, не могут встать. Жрать хочется, а поешь - и тебя выворачивает. Не поймем, что случилось. На обед мы не пошли. Вдруг вечером девушка прибегает: "Товарищи летчики, кто отравлен, срочно в медсанчасть". Бежим туда. Нас проверяют. Глядим - один наш упал, девушка потеряла зрение. 26 летчиков - весь полк отравился! Потом как нас везли, куда везли - понятия не имею. Положили по двое на койках. Монашенки нас обслуживают. Штурман и еще два летчика умерли, несколько человек потеряли зрение. Правда, умер и начпрод. Вот сволочь, напоил нас метиловым спиртом. Я пролежал дней десять, а 2 февраля уже полетел на задание со своим ведомым Ваней Куденчуком.
Погода была весенняя, тепло уже было, все таяло. Мы взяли курс в заданный район - на юго-восток в местечко Герлец. Задание было прикрывать наши танки. В районе патрулирования было пасмурно, облачность рыхлая, и чувствовалось, что не совсем плотная и нетолстая. Имелись в ней небольшие разрывы, высота ее была примерно 1200-1300 м. Около 35-40 минут мы барражировали в заданном районе. Когда истекло время, развернулись и пошли в сторону своего аэродрома, надеясь по пути отыскать какую-нибудь наземную цель противника и штурмануть ее. Идем, скорость приличная: 500-550 километров в час. Обстановка вроде спокойная. Я говорю ведомому: "Вася, давай что-нибудь найдем, а то неудобно с полным боекомплектом возвращаться". В этот момент я случайно повернул голову влево и вижу, как нам в хвост, выйдя из облачности, на скорости заходит восьмерка Ме-109. Я тут же своему ведомому кричу: "Васька, сзади нас атакуют. Идет восьмерка". В голове мелькнуло: горючего мало. Видимо, подкараулили нас немцы.
Чтобы выйти из-под удара, пришлось резко развернуться влево, войти в облачность, чтобы занять более выгодное положение. Хорошо, что скорость была. Я на высоту не пошел, а Вася, оказавшись на внешней стороне разворота, чуть разогнался, идя за мной, и проскочил за облачность. Оттуда он крикнул, что за облачностью восьмерка ФВ-190. Замысел ясен: на пределе горючего загнать нас по вертикали, а затем сбить или, по крайней мере, добиться, чтобы сами без горючего упали.
Развернувшись в облаках, затем, пройдя немного, нырнул под облачность. Вижу - впереди, вытянувшись друг за другом, идут две пары Ме-109. Ведущий одной из пар меня заметил - в вираж и в облачность, а ведущего второй пары я успел отсечь очередью от облаков, затем взял в прицел и дал по нему несколько очередей. Он свалился на крыло и пошел вниз. Сам же тут же нырнул в облачность: горючего было на пределе, больше я не мог вести бой. Сообщил наблюдателю. С земли мне сказали: "Советских падений нет. Выполняйте 555 (идите домой)". Возможности искать ведомого уже не было. Минут через пять, выскочив из облаков, увидел в 250 метрах Ме-109, который шел параллельным курсом. Я опять заскочил в облачность, а когда еще через несколько минут выскочил, его уже не было.
Пришел я на аэродром. Перед самой землей винт встал. Так без мотора и сел. Як-3 - это ж такая машина: полтора часа летаешь нормально, а потом уже пора на посадку. Мы ведь все время ходили на газах. Вылез из самолёта и хожу сам не свой. Ведомого-то нет. Но мне сказали, что наши не падали. Проходит часа два. Слышу звук самолета. О, это же 75-й, Куденчук! Только он сел, у него шасси отвалились. "Ладно, - думаю, - починим, все в порядке". Оказалось, он сел к Покрышкину, его заправили, и не посмотрели, что у него есть пробоина. Но повезло нам в этой переделке, очень повезо.
31 марта 1945 года мы вылетели на штурмовку аэродрома города Ратибора. Группу вел командир полка Ковалев. Завязался воздушный бой. В какой-то момент я вышел в хвост паре ФВ-190. Мой ведомый Гена Смирнов отбил атаку на меня другой пары и дал мне возможность атаковать ФВ-190. Одного я сбил, а когда потянулся за ведущим, меня стала отсекать немецкая зенитная артиллерия. Чувствую - попали, начало трясти самолет. Погода была облачная, стояла дымка. В такой обстановке группу искать было невозможно. Мы с Геной вышли из боя, довернули на курс "0", с расчетом выйти на автостраду. Глядим: в дымке курсом на свой аэродром идет пара Ме-109. Догнать я их не мог, поскольку самолет трясло, и набрать скорость я не мог. Сказал Гене: "Сумеешь - атакуй, я буду сзади". Немцы, похоже, нас не видели. Смирнов немного развернулся вправо и атаковал. Несколько отставая, я шел за ним сзади. Одного сбил, а второй 109-й, заметив атаку, быстро вошел в облака. А нам того и надо - пора домой. Облачность прижала нас до 300-400 метров. Я местность просто не узнаю, хотя до этого не один раз водил в этот район группы. По компасу держим курс "0", а фактически полет проходит под другим курсом. Горючее на исходе. Машину трясет, решил я выбрать площадку и садиться. Вроде кругом спокойно, под собой вижу подходящую площадку. Говорю Геннадию: "Прикрывай, сажусь". Сел, немного пробежав, колеса стали зарываться. Самолет поднял хвост и остановился. Я выскочил из машины, вижу - человек на подводе едет. Я к нему, вытащил пистолет. А он, увидев меня, на ломаном русском языке говорит: "Я поляк". Спросил я его, чья территория, где есть аэродром. Он ответил, что территория польская, что русские здесь, а линия фронта где-то километрах в 10-15 (махнул рукой в сторону ее). Далее сказал, что аэродром у такого-то населенного пункта находится. Аэродром оказался, действительно, недалеко. Побежал я к самолету и по радио сказал Гене, куда лететь. Говорю ему: "Садись и приходи ко мне". Он улетел, однако через 7-10 минут вернулся, по радио мне объясняет: "Сесть не смог, аэродром раскис, много воды, опасно садиться". По моей подсказке он также на пределе горючего сел рядом.
Потом выяснилось, что в этом районе действует магнитная аномалия. Вот почему и курс по компасу был неправильный. Мы, сдав польским местным властям под охрану самолеты, взяли парашюты и с помощью поляков добрались до станции. Кстати мы летали в комбинезонах, а иногда в спортивных костюмах. Так, чтобы не выглядеть офицерами. Поскольку говорили, что офицеров немцы избивали и расстреливали, если брали в плен.
От станции мы две остановки проехали, а затем на машинах автобатальона, который подбрасывал боеприпасы и горючее нашим войскам, добрались поздно ночью до аэродрома. Как выяснилось, с этого боевого вылета не вернулось шесть человек, в том числе и мы двое. Командир полка был рад нашему возвращению, тем более что еще самолеты целы. Группа техников вылетела на место нашей вынужденной посадки, починили они мой самолет, заправили, и перегнали на аэродром.
8 апреля 1945 года наш полк стоял на аэродроме Гроткау. С утра была неплохая погода, высокая облачность, небольшая дымка. Мы вместе с другом Мишей Пятаком получили приказ вылететь на разведку железнодорожной станции города и аэродрома, расположенного восточнее города.
Обойдя стороной аэродром и сам город, мы зашли с запада. На станции стояли три наливных состава "головой" к фронту. Чувствуется, что они только что прибыли, однако с воздуха не было заметно, чтобы их разгружали. Мы доложили о результатах на землю. Нам тут же дали задание сделать два "холостых" захода, чтобы проверить, нет ли у немцев зенитной артиллерии. Мы выполнили, что было нам приказано, доложили, что по нам не стреляли. Как потом выяснилось, немцы, видимо, решили не демаскировать себя. Мы обошли город, взяв курс на северо-восток, пошли на аэродром. Мы шли с прижимом, "ножницами", набирая скорость, чтобы пройти пониже и избежать обстрела с земли. Пройдя аэродром, заметили в воздухе только взлетевшую пару Ме-109. У нас было удобное положение для атаки, даже разворачиваться почти не надо. Мы сходу атаковали эту пару. Впереди шел Леша, но после первой очереди у него заело оружие. Он крикнул по радио: "Продолжай атаку!" Что я и сделал. Один упал. Мы проскочили ведущего, довернули влево и на бреющем ушли на свой аэродром.
Доложили командиру, который решил отправить на штурмовку составов пару Толю Малышева с Витькой Альфонским. Мы им все рассказали. Подходит Малышев к своему самолету и как-то странно себя ведет. Я ему говорю: "Что ты, Толя?". - "Я что-то чувствую. Знаешь, вспомнилось, как горел на Курской дуге". Я ему говорю: "Толя, брось ты! Ни пуха тебе, ни пера!". Полетели они на своих Як-3. Час проходит. Погода становится все хуже и хуже. Через некоторое время раздался гул мотора и один "Як" пошел на посадку. Вернулся Альфонский.
От него мы узнали, что пошли они по нашему маршруту на железнодорожный узел. Знали от нас, что там не стреляют. Первый заход сделали под углом к составам, чтобы как можно дольше быть над целью. Стали уходить - все, что могло с земли стрелять, все по ним открыло огонь. Малышеву снаряд попал в распределительный бочок. Альфонский говорил, что видел, как от его самолета пошли белые, а затем черные струи. Толя стал задыхаться, фонарь открыл. (Летали ведь с закрытым фонарем, приучались к этому. К слову, приучаться приходилось и к рации, ведь поначалу ими не пользовались. Когда ввели звания: летчик-радист 3-го класса, 2-го, 1-го, летчик-радист-мастер, за которые доплачивали, стали ими пользоваться). И вот, Толя фонарь открыл. А надо сказать ещё, что мы летали в немецких сеточках. Мы их под Бригом захватили. А то ведь в наших шлемофонах голова потеет и волосы выпадают. Даже шелковые подшлемники не спасали. Пламя перекинулось Малышеву на голову. Альфонский ему кричал: "Толька, тяни!!!" Километров 15 до линии фронта оставалось, а высота - метров 900. Но видимо, сил терпеть у него уже не было. Он перевернул самолет и выбросился. Попал в плен и вернулся в полк 13-го мая.
Бреслау был взят 7 мая. Мы звеньями находились на боевом дежурстве. Самолеты на деревянных настилах стояли вдоль взлетной полосы. Со мной дежурили Леша Пятак, Юра Данилов и Гена Смирнов. Время подходило к обеду. Погода стояла ясная, солнечная, по-настоящему весенняя. Вдруг видим - прямо вдоль взлетной полосы нахально идет шестерка Ме-109 на высоте около 1500 метров. По тревоге немедленно поднялись в воздух. За нами еще поднялись две или три пары из другого полка, базировавшегося на этом аэродроме. Завязался воздушный бой. Группа немецких самолетов распалась. Один Ме-109 атаковал "Як" из другого полка. Вышло так, что я оказался несколько ближе к Ме-109, в выгодном для атаки положении. Дал одну очередь, другую. Вижу - хлопки дыма от мотора, перебои винта, лицо немецкого летчика, его взгляд - влево назад на меня, большие белые кресты на крыльях его самолета. Это картина врезалась в память. Еще очередь, и он сваливает на крыло свой самолет, и с дымом потянул к линии фронта.
Под вечер пришла после выполнения задания группа самолетов Пе-2 в сопровождении "Яков". Приземлились все бомбардировщики и почти все истребители сопровождения. Только один "Як" шел к третьему развороту, выпустил шасси прямо по-школьному. В этот момент со стороны солнца Ме-109 на большой скорости с прижимом идет прямо на него в атаку. Кричим летчику: "Смотри, сзади Ме-109!" Как будто он мог услышать! Но ему, видимо, подсказали по радио. Он резко заложил левый крен, и "мессер" на большой скорости проскочил мимо. Атака не удалась. А вообще, это не единственный случай, когда фашисты приходили мстить за своих напарников.
8 мая мы перелетели под Берлин. Погода была ясная. Меня поднимает командир полка: "Лети на тракт такой-то". Я полетел, докладываю: "Князь, я Ласточка-8, пришел 204 (то есть четверкой), дайте мне работу Мне отвечают: "Ласточка-8, Марков, большое вам спасибо за работу. Выполняйте 555". Это был единый номер, означавший возвращение на аэродром. Я говорю: "Князь, вы перепутали, я только что пришел на работу, тут были другие группы". Мне еще раз повторили: "Нет, не перепутали, выполняйте 555, спасибо за работу". Подхожу к аэродрому. Командир полка Ковалев мне: "Я Задорный, почему Ласточка-8 прилетел?". Отвечаю, что доложу на земле. Дело в том, что у нас 5 мая годовщина части намечалась, но её передвинули 8-е. На дежурстве приказали оставить шестёрку, остальным готовиться к вечеру. А у меня как сердце чувствовало: все бреются, а я не стал. И точно, слышу - боевая тревога! Это часа в 2 дня было. Мы побежали на аэродром, полком поднялись в воздух и полетели на Прагу. Оттуда я привез две пробоины - одна пуля в патрубок попала, вторая в лонжерон. Вот так война закончилась. Всего я выполнил 139 боевых вылетов, сбил шесть самолетов противника.
|
Интервью: Артем Драбкин |
