Пряничников Евгений Николаевич

Обрывки мыслей и воспоминаний – шаг за шагом

Отец мой родился в бедной деревушке Ярославской области. Многочисленные заботы и постоянная нужда были причиной для отца ещё в детстве уехать в город на поиски работы. После некоторых скитаний он оказался в Петрограде, где, сменив ряд мест, на некоторое время задержался на специальности киномеханика.
Деда своего мне не довелось видеть. Побывал в этой деревушке я единожды значительно позже. Бабушка была всю жизнь в заботах и трудах ради многочисленного семейства. Из недолгого пребывания на родине отца мне запомнился лишь один эпизод из жизни деревушки. На окраине деревни недалеко от леса жители её разыскивали и выкапывали экзотические грибы (они росли в земле) трюфели, которые были весьма вкусны (может быть, это только воспоминание детства).
С первых дней империалистической войны (первая мировая война) отец оказался в солдатах и длительное время находился на различных участках фронта в окопах.
Вспоминал различные эпизоды из солдатской жизни: служение молебна перед боем, газовая атака, солдатские игры, аэроплан, награждение отличившихся крестами.
Отец хорошо умел стрелять, так например, из винтовки практически без промаха попадал в подброшенный пятак. В связи с этим ему поручили пристрелку винтовок для своей роты.
Революция 1917 года застала его в окопах Германского фронта, которую он, как и все солдаты, воспринял с большим воодушевлением и очень скоро оказался в рядах Красной армии, защищавшей Советское молодое государство от многочисленных врагов как внутренних, так и внешних.
Служа в рядах Красной армии, ещё в период Гражданской войны он быстро рос в должностях и уже носил на нарукавных петлицах три ромба.
Там же на фронте он встретил мою будущую мать, которая связала свою жизнь до конца жизни с ним. Была на всех фронтах и делила с ним все тяготы во время войны и все послевоенные годы.
Закончил он службу в рядах Советской армии уже после Великой Отечественной войны и вышел в отставку, будучи полковником Главного управления, членом коллегии одного из оборонных министерств.
Моя мать так же родилась в крестьянской семье в деревне близлежащей к городу. В силу бедности и трудности жизни в деревне, многие жители этой деревни работали на ткацкой фабрике города Нарва. Там работал ткачом и мой дед по линии матери. Дома бывал мало. Говорят, был связан с подпольщиками революции, но дожить до революции ему не довелось – он рано умер. Большинство детей его работали на этой фабрике, едва-едва сводя концы с концами. Мать рано покинула деревню и судьба привела ее на фронты Гражданской войны, где она встретилась с моим отцом.
В этой деревушке, находящейся в 12 км от г. Нарвы и в 14 км от г. Кингисеппа (бывший Ямбург) я бывал в своей юности. И запомнилось мне большое количество болот и лесов, окруживших деревушку. Леса и болота были богаты грибами и ягодами, которые были большим подспорьем в семье.
Бабушка была весьма энергичная и, несмотря на раннюю смерть деда, справлялась с нехитрым деревенским хозяйством, подключая все своё многочисленное семейство.
В этот период советской истории государственная граница с Эстонией проходила прямо черев деревню так, что половина ее была в Эстонии, а половина в Ленинградской области. После Великой Отечественной войны этой деревушки не стало вовсе.
К моменту моего рождения отец был переведен в г. Рыбинск, а вскоре в Москву, где я живу по настоящее время. Окончил среднюю школу, параллельно увлекался авиамоделизмом, что и определило всю мою последующую судьбу.
В авиамоделизме достиг определенных успехов: строил различные модели, с которыми выступал на соревнованиях. Одна из моделей с бензиновым моторчиком, имевшая размах крыльев почти три метра, была в числе первых десяти моделей, построенных в Советском союзе с бензиновыми моторчиками.
В нашем дружном коллективе энтузиастов авиамоделистов нельзя не вспомнить братьев Куликовых Константина и Виктора, братьев Краевских Владимира и Александра и братьев Петуховых Владимира и Александра. Особенно хочется вспомнить Владимира Петухова, самозабвенного энтузиаста, который буквально все делал своими руками и добивался больших успехов. Даже в наше время, когда он работал в КБ Яковлева А.С., он оставался моделистом и не только в душе. Можно вспомнить и многих других энтузиастов авиамодельного спорта тех времен (1937-1940) С. Малика, М. Згорина и, конечно, как сейчас говорят, наших наставников-гуру (учителей) Н.Н. Уколова, Е.А. Федорова. Работали мы в то время в Московском доме пионеров (пер. Стопани) и частично в Центральной авиамодельной лаборатории (ЦАМЛ) при ЦАГИ (ул. Разина).
Параллельно с этим увлечением и учебой в школе – 8-10 классы, я усиленно занимался в Аэроклубе Свердловского р-на г. Москвы.
Научился летать на учебном самолёте У-2 (в дальнейшем По-2), замечательном самолёте конструктора Поликарпова. Огромное поколение замечательных советских летчиков начинало учиться летать на этом самолете. Этот самолет внес немалый вклад в победу во время Великой Отечественной войны, будучи ночным легким бомбардировщиком.
В последующие два года я в этом Аэроклубе был инструктором-общественником, продолжая учёбу в 10 классе средней школы. После окончания школы 18 лет от рождения я уехал учиться летать в Борисоглебскую истребительную военную школу лётчиков им. В.П. Чкалова (декабрь 1039 г.) В этой военной школе я проучился 1 год и 4 месяца, за это время освоил самолёты Ут-2, Ути-4 и боевой самолет-истребитель И-16, того же конструктора Поликарпова. Этот самолёт был в то время самым прославленным, он воевал на Хасане, Халхин-Голе и в небе Испании. Немало отважных подвигов совершили наши лётчики на этом самолёте. Этот самолёт своей маневренностью, скоростью и отличным вооружением (2 пулемета ШКАС калибра 7,62 мм и две пушки ШВАК калибра 20 мм) наводил трепет на японских летчиков и заставлял уважать себя немецких летчиков, воевавших в небе Испании на самолётах Ме-109 фирмы Мессершмитт, имевших в то время несколько меньшее вооружение (два пулемёта МГ калибра 7,92 и одну пушку калибра 20мм) и маневренность.
Окончил я эту военную школу лётчиков на «отлично» по теории и практике полетов, но в соответствии с приказом маршала С. Тимошенко получил военное звание – сержант (вместо – лейтенант, как получали мои коллеги, выпустившиеся несколькими месяцами раньше).

Окончил я эту военную школу лётчиков на «отлично» по теории и практике полетов, но в соответствии с приказом маршала С. Тимошенко получил военное звание – сержант (вместо – лейтенант, как получали мои коллеги, выпустившиеся несколькими месяцами раньше).
В этом звании, в серой шинели (вместо синей) и в солдатском обмундировании я приехал для продолжения военной службы в качестве боевого лётчика-истребителя в 34 истребительный авиационный полк ПВО г. Москвы на аэродром Люберцы. Своим солдатским видом я немало удивил своих будущих коллег и командование полка и дивизии.
Командир полка майор Рыбкин, ознакомившись с моими документами и, в первую очередь, летной книжкой (основной документ лётчика, отражающий его лицо и лётную выучку), сказал:
– Да у нас все такие лётчики, прибывающие из военных школ.
Конечно, это хорошо я знал и сам. Меня приняли очень хорошо и я начал постепенно вписываться в коллектив. Все лётчики срочной службы в то время жили в казарме. Я был очень рад такому назначению – рядом Москва, где жили мои родители и сестра.
Оставалось несколько месяцев до Великой Отечественной войны, но никто этого не чувствовал, шла размеренная боевая подготовка. В это время полк получил новые самолеты-истребители конструктора А.И. Микояна МИГ-I. Эти самолеты существенно отличались от И-16, на которых полк был хорошо обучен и готов выполнять боевые задачи.
Получение новых самолётов и задача их освоения в кратчайшие сроки накладывало на весь личный состав полка большую ответственность и требовало многих усилий.
Несколько слов о самолете МИГ-I, в дальнейшем МИГ-3. Этот самолет имел более совершенные аэродинамические формы, как говорят более «зализан», на нём был установлен мощный высотный двигатель водяного охлаждения. Лопатки Поляковского, применённые в системе наддува, обеспечивали ему высотность до 7000 м. На этой высоте самолёт превосходил все известные самолеты мира, в системе ПВО этот самолет был незаменим.
На следующей серии этих самолётов МиГ-3 были установлены предкрылки на передней кромке крыла, которые автоматически выпускались на больших углах атаки, чем обеспечивали повышенные противосрывные свойства самолёту.
Наш полк (34 ИАП) приступил к освоению этого самолёта. В начале начали самостоятельно вылетать на этом самолёте наиболее сильные и опытные лётчики и руководящий состав полка и дивизии. Прекрасно вылетел на этом самолёте командир дивизии полковник Климов и другие лётчики, которые тут же делились впечатлениями об этом самолете и, как могли, передавали опыт. В конце мая 1941 года мы вылетели на летний полевой аэродром в районе г. Серпухова на берегу реки Оки. Здесь продолжалась кропотливая напряжённая работа по освоению этого самолета. Надо сказать, что наибольшая сложность заключалась в отсутствии учебного самолета этого типа «спарки». Поэтому каждому летчику приходилось самостоятельно вылетать без провозки и показа особенностей в воздухе. А этот самолёт существенно отличался от других самолетов не только по боевым качествам, но, что особенно важно, в период освоения его, по характеру поведения его на взлёте и посадке, да и на других режимах полёта. Здесь не обошлось без курьёзов и даже неприятностей. Один из лётчиков, не удержав направление при взлёте, развернулся, уклонившись от первоначального направления, в связи с чем шасси самолета не выдержали и сломались, машина была разбита. Это было весьма печально.
С другим летчиком произошло следующее: он отлично взлетел, выполнил два ознакомительных круга и начал заходить на посадку, но никак не мог правильно рассчитать и уходил, как говорят, на второй круг, в результате выполнил пять заходов, но не мог посадить самолет. Дело грозило окончанием запаса горючего, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Благодаря большому методическому опыту командира полка майора Рыбкина, который вмешался в руководство полетом, ситуация была спасена: он сказал, что летчик устал и не сядет. Пусть отдохнёт – сделает два круга без захода на посадку. После этого он приказал заходить и садиться. Что летчик и выполнил – блестяще посадил самолет, но вылез из него, как говорят, «мокрый». Освоение новых самолетов шло в основном успешно.
Дошла очередь и до меня. Я был в полку самым младшим, теоретически и морально я был готов к самостоятельному вылету на новом самолете. Выполнил два полета и две посадки – так было принято по методике обучения. Практически замечаний не было. Я был рад, самолет МиГ-I мне понравился.
Приближалось 21 июня I941 года – начало Великой Отечественной войны Советского народа с самым злейшим врагом всего человечества – фашизмом. Война не на жизнь, а на смерть, самая кровавая из всех войн, война двух идеологий и тут компромисса быть не могло, только Победа, только разгром фашизма.
Но пока всерьез никто не верил, что война вот-вот начнется. Ползли слухи, что немцы сосредотачивают войска на нашей границе, что войска они отводят с запада для отдыха, что были отдельные перебежчики от немцев, которые называли даже дату начала войны.
Буквально накануне войной запахло всерьез. Весь личный состав полка был собран по тревоге, распределены задачи. Срочно набивались пулемётные и пушечные ленты, заряжались пушки и пулеметы. Все самолеты были приведены в полную боевую готовность.
На следующий день мы услышали: враг вероломно напал на нашу Родину. Война началась. Выступление т. Сталина И.В. Вся страна всколыхнулась. Все за оружие, всё для победы.
Наш полк ПВО получил приказ срочно перебазироваться и рассредоточиться на двух более стационарных аэродромах и полностью быть готовым к защите нашей столицы г. Москвы.
Далее последовал приказ и его исполнение – образовать из нашего полка два, один на самолётах МиГ-I с летчиками, которые полностью освоили этот истребитель, и второй – на самолётах И-16 с летчиками, не успевшими полностью освоить МиГи – не выполнили нужного количества полетов на пилотаж, на самолетовождение и на боевое применение по щитам на земле и конусам в воздухе.
Естественно, я оказался в 177 истребительном полку, имевшем на вооружении истребители И-16 последних серий с пушками, пулеметами и реактивными снарядами РС-82.
Шло боевое дежурство на новом аэродроме около г. Подольска.
Первый месяц враг не трогал Москву, за исключением отдельных разведчиков. А на западе шли тяжелейшие наземные и воздушные бои. Враг имел некоторые преимущества, так как напал неожиданно и в полной боеготовности, на многих участках ему удавалось теснить наши войска. Все это, естественно, печалило летчиков, да и весь личный состав истребительного полка. Получалось, что мы не у дела, надо помогать там, где льется кровь наших воинов и неисчислимое горе и беда свалились на головы местного мирного населения.
Но высшее командование лучше знало, где держать наш полк.
Только через месяц после начала войны враг решился бомбить Москву.

Налеты он совершал только ночью. А наш полк был не обучен полетам и выполнению боевых задач в ночных условиях. На нашу долю оставалось дневное дежурство в самолетах по готовности № I – это значит взлет после сигнальной ракеты через 1–1,5 минуты.
Мы исправно выполняли эту задачу, изредка вылетая на перехват разведчиков и самолетов-нарушителей, своих самолетов, летящих без оповещения. Мы исправно справлялись с этой задачей, сажая таких «нарушителей» на свой аэродром. Но все это не давало удовлетворения. Мы хотели участвовать в настоящих воздушных боях.
Появилось решение – из многих полков ПВО Москвы сформировать новый полк и отправить его на действующий фронт, вооружив его самолетами истребителями И-16. Из нашего 177 ИАП было выделено 6 самолетов и 6 летчиков-счастливчиков были назначены в их число. Они готовились в соответствии с указаниями командования. Я не был в их числе и искренне завидовал им. Но судьба распорядилась иначе. В день отлета этих самолетов меня перехватил в столовой командир полка и сказал:
– В твоем распоряжении 30 минут, личные вещи на Ли-2, а сам улетаешь на самолете, на котором должен был лететь летчик Подопригора. Все ясно?
Я ответил, что всё ясно, я рад и готов выполнять приказ. Единственное, чего не хватало – это времени. Вещички я успел бросить в самолет Ли-2 – наш лидеровщик. А рассчитаться с финчастью, продчастью, естественно, я не успел, но не в этом главное. Основное – я лечу на фронт.
Ровно через 30 минут в воздух взлетела ракета «запуск двигателей». И в тот же момент я подбежал к самолету, механики уже раскидывали ветки, маскировавшие самолет, я надел парашют, вскочил в кабину, механик помог пристегнуть привязные ремни, и запустил двигатель. Через две-три минуты мы все были в воздухе, пристроились к своему лидеру Ли-2, который вез весь технический состав для обслуживания этих самолетов.
Курс на г. Талдом, что севернее Москвы примерно в 200 км. Мы летели, сердца наши ликовали, нас было два звена (в то время авиационные звенья были из 3-х самолетов). Два младших лейтенанта – командиры звеньев и четыре сержанта.
Вот и Талдом, вот и аэродром. Один за одним идем на посадку. Оказывается,  нас уже ждали. С других полков уже прилетели выделенные самолеты. Нас построили. Перед строем нового полка выступил представитель командования Московского военного округа. В своей речи он сказал: «Отныне вы 283 истребительный авиационный полк, вот ваш командир и комиссар. Времени никакого нет, будете знакомиться по пути на Волховский фронт, куда вы направляетесь волей высшего командования. На этом фронте нет наших истребителей, враг безнаказанно бомбит и штурмует наши наземные войска. Ваша задача пресечь его действия и, по возможности, уничтожить его самолеты.
К этому времени все самолеты были заправлены топливом. Последовала команда и мы все – 33 самолета И-16 – в воздухе, курс на Бежецк, ночевка и второй отрезок пути – и мы на аэродроме Веребье, что на единственном изгибе железной дороги Москва-Ленинград. Мы на фронте в 50–60 км от передовой, где идут бои.
Два-три дня на благоустройство и ознакомление с районом боевых действий. Выделенный нам участок линии фронта простирался практически по реке-красавице Волхов от Новгорода, через Чудов, Кириши (о них еще пойдет речь дальше) и практически до озера Ладожского.
Естественно, такой большой участок серьезно обеспечить было невозможно, другого выхода не было. В дальнейшем прибывали другие полки с тыловых аэродромов и постепенно становилось легче, равновесие сил в воздухе восстанавливалось.
А пока было тяжело, противник значительно превосходил нас в воздухе. На его стороне были истребители М-109 различных модификаций, у нас – прославленные, но значительно устаревшие И-16 (это не Испания). Было тяжело, но мы дрались с фашистскими асами, опираясь не энтузиазм, волю к победе и лучшие маневренные качества нашего «Ишачка», как любовно его называли все лётчики, да и техники. Противник понимал это и не шел на маневренный бой в горизонтальной плоскости, а тянул нас на бой в вертикальной плоскости. Надо сказать, что мы выполняли боевые задачи неплохо. Командование фронта, учитывая ситуацию в нехватке самолётов, было нами довольно.
К этому времени я уже совершил 17 боевых вылетов, участвовал в воздушных боях, штурмовал колонны войск, танков и железнодорожные составы, выполнял задачи разведок с воздуха.
В последнем воздушном бою участвовало много самолётов с обеих сторон. Бой был жаркий. Надо сказать, что в этот период и на этих самолётах не было радиосвязи ни между самолётами, ни с землей, и это естественно, накладывало свой отпечаток на характер боя. Вначале мы пользовались условными сигналами – эволюциями самолёта, но уже после первой схватки с мессершмитами, звенья практически распадались и бой носил характер самостоятельного одиночного боя, хотя и в общей свалке.
Так было и в этот раз. Самолеты мелькали всюду, трассы снарядов и пуль прошивали пространство. Атаки следовали одна за другой. В тот момент, когда один из фашистов проходил после атаки подо мной, я энергичным маневром захватил его в перекрестие прицела и дал длинную очередь из всех 4-х огневых точек. Дистанция была небольшая и мои снаряды прошили самолёт фашиста. Ме-109 вспыхнул, выпустил длинный шлейф дыма и круто, почти отвесно, стал падать к земле. Я ликовал. Это была моя первая победа а воздушном бою – первый сбитый самолёт противника, как потом оказалось, это был и первый самолет в полку.
Но в это время я сам был атакован мессершмитом, который я заметил только тогда, когда вдоль самолёта потянулись шнуры трассирующих снарядов и пуль, часть которых прошила мой самолёт.
Однако мой самолет не загорелся, оставался послушным в управлении, а двигатель, хотя и подбарахливал, продолжал работать и тянуть.
Сильная боль была в правой ноге, это немецкая пуля пробила её в районе пятки. Текла кровь, но что-либо сделать я не мог, нужно управлять самолётом, нужно вернуться на свой аэродром. Осмотревшись, я понял, что остался один, видно у всех кончилось горючее. Взяв курс на аэродром, я только уповал на то, чтобы не потерять сознание из-за потери крови.
Вот и знакомый аэродром, все уже дома, я последний. Рассчитываю и иду на посадку, но вижу красную ракету – «посадку запрещаю». Стараюсь осмыслить, в чем дело. Оказывается, я не выпустил шасси. В глазах уже идут круги и искорки. Сорок четыре оборота, лебёдки и шасси выпущено, мягко шелестит трава под колёсами, немного в сторону с ВПП, двигатель выключен и... дальше провал – слышу пулемётные и пушечные очереди, рёв моторов и тишина, кругом всё белое.
Оказалось, что я потерял сознание ещё в кабине самолета. Пришел в себя через четыре часа. Мне уже влили чью-то кровь и я лежу в полевом лазарете.

Пришедшие меня навестить коллеги лётчики и механики рассказали, что в моём самолёте насчитали сорок пять пробоин, из них шесть от снарядов, что пробиты два цилиндра двигателя. Какой же живучий самолет И-16, дотянул до своего аэродрома. Молодец! Мой механик улучил минутку и сказал:
– Командир, я тебе принес сувенирчик, – и бережно что-то разворачивал из газеты. Оказалось, что немецкая пуля пробила ногу, вошла в каблук моего сапога, оторвала его и иссякла. Вот этот-то каблук с немецкой пулей я долго хранил как сувенир.
Самолет восстановили. Через несколько дней он продолжал летать, выполнять боевые задачи. Полк набирался опыта, умножая свою славу в боях. Росли люди, новые задачи решал полк. А я оказался в госпитале, ходил на костылях и вместе с эвакопоездом через некоторое время оказался в Сибири, недалеко от Новосибирска, где окончательно вылечился через три месяца и был освидетельствован врачебной комиссией, как годный для прохождения дальнейшей службы.
Был направлен в 19 ЗИАП (запасной истребительный авиационный полк). Он базировался в нескольких километрах от Новосибирска, для обучения на новых боевых самолетах, последующего формирования в линейные полки, и отправки на фронт. Был декабрь 1941 года. Зима была лютая, морозы доходили до 44–46 °С. Спасало хорошее зимнее летное обмундирование.
Оказалось, что в этом запасном учебном полку я был единственный фронтовик, да еще имеющий боевой опыт.
В этом полку было много летчиков, давно не летавших и существенно утративших летные навыки.
Нa инструкторов-летчиков ложилась большая работа по вводу в строй таких летчиков. Полеты были интенсивные. После проверки техники пилотирования на Ути-4 и ввода меня в строй (я не летал уже более трех месяцев) мне предложили помочь инструкторам «повозить» обучаемых летчиков. Имеются ввиду провозные и контрольные полеты. Я дал согласие до того времени, как начнет формироваться очередной фронтовой полк. Основная мечта как можно быстрее на фронт в бой, мстить фашистам. Мы все регулярно слушали сводки Совинформбюро. Они по-прежнему были неутешительные, то на одном, то на другом направлении наши войска вынуждены были отходить под напором превосходящих сил противника. У нас не хватало танков, самолетов и другой боевой техники. Наша военная промышленность, эвакуированная на восток, только набирала силы. Нужно было выиграть время. Мы все это прекрасно понимали и все это только удваивало и утраивало наши усилия. Наш патриотизм был на самом высоком уровне. Буквально все, что только представлялось, мы мгновенно усваивали, впитывали в себя, готовясь к предстоящим боям.
Когда я понял, что меня хотят оставить на постоянно инструктором в этом полку, состоялся серьёзный разговор с командиром полка. Он оказал мне, что сам рвется на фронт, что через год – полтора он будет формировать боевой полк и возьмет меня в свой полк. Также он сказал:
– Ты повоевал, имеешь опыт и можешь нам помочь.
К этому времени я уже освоил два новых боевых самолета: ЛаГГ-3 и Як-7б и был готов воевать на любом из них, хотя мне больше понравился самолет Як-7б.
Несколько слов о самолёте Як-7б. Конструктором этого самолета был А.С. Яковлев. Самолет моноплан, смешанной конструкции: фюзеляж металлической форменной конструкции с полотняной обшивкой, а крыло цельнодеревянной. Двигатель М-105П двенадцатицилиндровый водяного охлаждения, мощностью 1100 л.с. В развале цилиндров была размещена 20 мм пушка ШВАК, а в дальнейшем даже калибра 37 и 45 мм ОКБ-I6. Самолет имел также один иди два крупнокалиберных пулемета БС, калибра 12,7 мм. Этот самолет был легким, маневренным и простым в управлении – «солдатская машина».
В разговоре с командиром полка я, естественно, не мог с ним согласиться, я рвался на фронт. В разговоре он заявил, что мог бы отдать меня под трибунал за невыполнение приказания. На что я ответил:
– Вы этого не сделаете, я же рвусь на фронт, а не наоборот.
В конце концов он согласился со мной и я был назначен в формировавшийся в это время 900 ИАП.
Пошла подготовка в новом боевом полку. Мы получили прямо с завода новые самолеты истребители типа ЯК-7б, о которых я уже говорил, говорил также, что они мне очень нравились и что я yжe полностью освоил этот самолет. Шла интенсивная ежедневная работа.
Небольшой эпизод: в этот период, прибыл с фронта 283 ИАП для получения и освоения новых самолетов и пополнения личным составом, в первую очередь летчиками. Мы встретились. От них я узнал, что я давно уже не сержант, что за боевые заслуги мне присвоено звание мл. лейтенант около 5 месяцев назад. Они рассказали о своих боевых делах, успехах и горьких минутах потерь своих товарищей-летчиков. Усиленно звали меня обратно в свой родной полк. Но им предстояло еще несколько месяцев осваивать новые самолеты. Я же рвался на фронт, был в составе 900 ИАП и полностью был готов выполнять боевые задачи как летчик-истребитель.
Оставалось несколько дней до нашего отъезда. Я не оговорился – именно отъезда, а не отлета, потому что облетав свои самолеты, мы их разобрали, поместили в специальные ящики и на платформы специального поезда.
Интересное явление я наблюдал в природе в этот период. Сильная морозная погода – февраль 1942 года. Я вышел из авиационного городка, направляясь на аэродром. И вдруг увидел впереди, притом так четко, авиационный городок, что не поверил своим глазам, оглянулся назад, но там был настоящий городок. Это был мираж. Для меня это было ново и интересно. В другой раз поздно вечером так же в морозную погоду я наблюдал необычное гало. Вокруг полной луны образовалось очень яркое светящееся кольцо диаметром примерно 8–10 диаметров луны, а на его поверхности еще более яркие расположились 8 лун, почти такой же яркости, как основная луна.
Настал день отъезда, начало марта, нас построили и перед нами держал речь представитель СибВО. Он сказал, что наш сибирский полк, он не сомневается в этом, отличится в боях за нашу Родину, что сибиряки всегда отличались стойкостью и отвагой и т.д. Мы переглянулись, но не нашли в своих рядах ни одного сибиряка. Здесь были москвичи, ленинградцы, харьковчане и представители других районов нашей Родины. Но в одном он был абсолютно прав. Все мы рвались на фронт и безусловно прославили бы свой полк.
Последовала команда «по вагонам» и потянулись долгие две недели нашего пути. Мы наблюдали виды нашей огромной Родины и были совершенно уверены, что такую страну фашистам не удастся поставить на колени, что Победа безусловно будет за нами.
Мы еще на заводе видели, как совершенно юные дети и женщины день и ночь непрерывно делали для нас боевые самолеты. Энтузиазм был огромен. Воистину, вся страна всколыхнулась и ковала Победу в тылу и на фронте. Правда, и мы были не старики. Большинству лётчиков было по 20–22 года, но в нас горел огонь.

Прибыли на аэродром в г. Тамбов, разгрузили и собрали своих «яков», как любовно все их называли, опробовали их в воздухе, устранили выявленные недостатки. И ждали приказа, на какой участок фронта нас направят.
Последовал ряд распоряжений, по которым мы в составе всего полка выполнили ряд перелетов, вначале оказавшись в районе Москвы, когда мы считали, что будем драться за нашу столицу.
В это время фашистские войска рвались к столице, вышли на дальние ее подступы – на линию Малоярославец-Можайск-Волоколамск, а на некоторых участках кратковременно им удалось прорваться даже на ближние подступы. Положение было весьма напряженным. Но Москва срывала все замыслы и срока гитлеровцев. Готовила и наносила удары по врагу, постепенно перемалывая живую силу и технику врага. Всем было ясно – наши войска готовятся и в ближайшее время нанесут по врагу сокрушительный удар, заставив отказаться их от захвата Москвы.
Но нам суждено было оказаться на аэродроме г. Урюпинска, где мы задержались не некоторое время. Мы считали, что решение Верховного командования наш полк включить в состав ВА, прикрывающей и обеспечивающей бои на южном направлении, где гитлеровцы замышляли захватить г. Сталинград, выйти на Волгу и далее снова, но с другого направления на Москву. Развертывалось величайшее сражение века – битва за Сталинград. Немецкие войска вышли на Дон, а в районе Калача шли жестокие бои. Наш полк пока бездействовал.
Последовало совершенно неожиданное и неутешительное распоряжение: «Передать все самолёты на пополнение 929 ИАП, а самим отправиться в тыл за новыми самолётами». У всех была одна мысль – вот это повоевали! Через три дня поступило дополнительное распоряжение: этому же истребительному авиационному полку передать всех рядовых лётчиков.
Итак, я в новом 929 ИАП (такова судьба и воля начальства). Меня это устраивало, я на фронте под г. Сталинградом на аэродроме Вороново. Бои идут весьма ожесточенные на Дону, особенно в районе Калача. Полк действует, выполняет задачи прикрытия наших наземных войск с воздуха от Юнкерсов типа Ю-87 и Ю-88, задачи завоевания превосходства в воздухе – идут многочисленные воздушные бои с мессершмиттами, yже появились новые его модификации Ме-109ф.
Надо сказать, что я попал в прославленный полк, здесь было чему учиться и у кого учиться. Учеба шла непосредственно в боях. В это время в нашем полку было 9 героев Советского союза, а остальные были награждены многими орденами. Это говорило само за себя.
Наш полк еще до моего прихода, в начале воевал на самолетах И-153 (Чайка) – это прославленная машина, особенно отличалась в боях на реке Халхин-Гол, но к настоящему времени безнадежно устарела, существенно уступала в своих тактико-технических данных немецким самолетам. Такое положение, естественно, вызвало к жизни определенные тактические приемы в боях с Ме-109. Так, например, «Кольцо» немецкие летчики не любили и чаще всего уходили прочь.
Переход же на самолеты типа Як-7б требовал применение и новых приёмов боя с немецкими самолётами. Наши «Яки» позволяли довольно успешно драться на маневре в вертикальной плоскости. На наших самолётах появились радиостанции. Это позволяло ведущему группы лучше управлять, а также получать информацию с наземных постов наведения.
Вспоминается один воздушный бой в начале августа в районе Калача. При прикрытии наземных войск подошла крупная группа немецких Юнкерсов с прикрытием истребителей типа Ме-109. Завязался ожесточённый воздушный бой. Ревели двигатели, трассы снарядов и пуль рассекали пространство. Мы с напарником увидали на высоте около 4000 м одиночный самолет Ме-110 – это двухмоторный истребитель. Видимо, в этом бою он использовался немцами как фотограф результатов бомбометания Юнкерсов или как разведчик. Мы немедленно атаковали его с двух сторон. Увидев нас, он выполнил переворот через крыло и стал круто пикировать, видимо, надеюсь уйти от нас, но мы продолжали его преследовать, не давая ему вывести свой самолёт из глубокого пикирования. Одна из моих пушечно-пулемётных очередей удачно прошила Мессершмита, он задымил и, не пытаясь выйти из пикирования, врезался в землю. Это была удачная победа. Бой к этому времени затихал и мы все (у нас было 12 самолётов) без потерь вернулись на свой аэродром. Оказалось при разборе боевого вылета, что мы еще уничтожили два Юнкерса и два Мессершмита Мe-I09. Это был весьма удачный бой с хорошими результатами. Но надо сказать, что бои были тяжелыми и мы всё же несли потери и в самолётах и в лётчиках.
Один из боёв для меня сложился неудачно. Видимо, одиночная случайная пуля врага где-то пробила систему охлаждения двигателя моего самолёта. За мной потянулась испаряющаяся струйка воды. Мне подсказали по радио коллеги-лётчики, да я и сам это увидел при развороте.
Стало ясно – без охлаждения двигатель долго не проработает. Подо мной территория, занятая врагом. Решение созрело мгновенно: курс 90°, возможно дотянем до своей территории. Побежали томительные минуты. Вот и линия фронта позади. Стрелки контроля режима поползли в разные стороны, из выхлопных патрубков появился белый дым – горело масло, скрежет, конвульсивные рывки двигателя и тишина, только шипение перегретого двигателя. Высота 4000 м. Ручка от себя, планирую, глазами подбираю площадку. Садись, практически, где хочешь – степь, только одиночные овраги, да пересохшие речки нарушают однообразие. Тем временен высота падает – 3000, 2000, 1000 м.
v
И вот, когда до земли оставалось 500–600 метров, я услышал (мой двигатель не работал) характерный свист самолета Me-109. Повернулся назад – я у него уже в прицеле. Как говорится – ваше решение? Скорее автоматически, чем сознательно, – ручка от себя и влево, педаль левая. В этот момент огненные ленты прошили мой самолёт, полетела обшивка с правого крыла. Выравниваю самолет из крена, ручка на себя – земля. Самолёт не скапотировал – уже удача – лежит на животе. Мысль работала быстро и чётко: «Наверное, будет расстреливать на земле». Быстрее от самолёта, ремни, за борт, но падаю боком, откатываюсь в сторону, смотрю в небо – где он? Оказывается, я ранен в правую ногу. Фриц сделал круг над моим самолётом и ушёл на запад, видимо, подумал: «Готов Иван». Далее всё пошло значительно медленнее и тяжелее. Знойное полуденное солнце в небе, стрекот кузнечиков и никого, сколько глаз хватает, кругом ни людей, ни машин. Только мы вдвоём – я раненый в ногу (три осколка) и безжизненный распластанный на земле самолёт, который всего каких-нибудь 10–15 минут назад был грозным для фашистов.
Перевязываю ногу, забираю планшет и парашют, снял и часы с самолёта (они сейчас хранятся у меня как память об этом событии), но, о ужас! наступать на ногу практически не могу, а кругом ни одной, даже захудалой палки. Только трава, да перекати поле. Но не век же мне здесь сидеть, надо двигаться на юг. Там должна быть дорога.

Проходит час, два, три. Не иду, а практически ползу, самолёт ещё виден. Солнце уже клонится к западу. Присел на парашют, задумался. И вдруг вижу – вдалеке едет автомашина. Встал во весь рост, машу руками, выпустил полную обойму из пистолета.
Не знаю, то ли он меня увидел, то ли судьба, но подъехал один солдат за рулём. Оказалось, что до ближайшей балки, где были люди более 10 км.
Далее мне обработали ногу, посадили на другую машину и в путь. Через 4–5 часов я на своём аэродроме.
Госпиталь авиационной 85-ой ВА, город Астрахань, дом отдыха 8 ВА под Пугачёвом и через 2,5 месяца я в строю, в штабе 8 ВА, уже за Волгой. В это время враг вплотную подошёл к Сталинграду. Шла самая кровопролитная битва за цитадель на Волге.
Я прибыл в штаб 8 ВА, чтобы уточнить, где находится мой полк. Но мне говорят, что у них такого полка нет, что он, возможно, в соседней армии. Но потом появился штабной полковник и, уточнив, чем я интересуюсь, объяснил мне, что командир полка майор Фоткулин погиб в бою, комиссар тяжело ранен, многих других лётчиков уже нет и что полк расформирован и знамя полка сдано в армию уже более 1,5 месяцев назад.
Я понял ситуацию и сказал, что тогда прошу вас направить меня в ту дивизию и полк, которую вы считаете нужным.
Получил назначение в 287 истребительную авиадивизию, которой командовал полковник Данилов. Уточнили, что эта дивизия в составе трех полков пока дислоцируется на аэродроме Средняя Ахтуба и Заплавское.
Был конец октября 1942 года. Прибываю в дивизию и получаю назначение в 27 ИАП под командованием подполковника Слуцкова.
Тут произошёл следующий эпизод: я пересекаю аэродром, чтобы попасть в землянку – штаб полка. Бросил взгляд в сторону деревни Ср. Ахтуба и увидел два самолёта, идущие на бреющем полёте. В тот момент я подумал – наши ребята возвращаются с боевого задания. Выскочив на лётное поле, они ещё плотнее прижались к земле и, когда проскакивали мимо меня, я увидел, что это два Мессершмита Ме-109 с чёрными крестами на жёлтом фоне на крыльях.
В следующий момент я услышал длинные пулемётно-пушечные очереди и в одном из капониров вспыхнул самолёт. Мессершмиты круто взмыли вверх и подались на запад. Никто на аэродроме даже не успел среагировать, так неожиданно и так нахально была произведена атака. Это-то на аэродромах, где базируются два полка наших истребителей.
Когда же я прибыл в штаб 27 ИАП, мне стало ясно – в этом полку осталось всего 4 самолета и 6 летчиков и что на вооружении у них Ла-5. Это прекрасные самолёты с многими преимуществами по отношению к ЛАГГ-3. На этом самолёте я не летал, осваивать его в таких условиях не просто. Командир полка понимал это, созвонившись с командиром дивизии, сказал, что мне следует пересечь аэродром, что на той стороне находится 293 ИАП, который вооружен самолётами Як-I, что волей командира дивизии я переведён уже туда.
Я прибыл в этот полк. Оказалось, что Як-1 этом полку осталось тоже только 4 самолёта, пятый только что сожгли Мессершмиты, которых я видел, но в полку 17 боевых лётчиков, один из них легко ранен, но не пожелал ложиться в госпиталь и находится в своём коллективе.
Командир полка подполковник Кетов познакомил меня с основным руководящим составом и с летчиками. Назначил меня во вторую эскадрилью, которой командовал тогда капитан Сафронов С.И., который назначил меня старшим пилотом и выделил ведомого лётчика сержанта Голиченко B.C., с которым мы в дальнейшем были связаны по боевой работе практически до конца войны. Более того, мы дружны по сей день, и эту дружбу поддерживают наши жёны.
Сейчас же я был очень рад и доволен хорошим коллективом, в котором я оказался, Шла боевая работа, хотя полки нашей дивизии были основательно потрёпаны, но дивизию с фронта не снимали, так как она имела богатый опыт работы в этих необычайно сложных условиях.
Стало известно, что мы получаем 10 самолетов из передвижных авиаремонтных мастерских около г. Пугачёва. Получить и пригнать эти самолёты на свой фронтовой аэродром было поручено нашей эскадрилье.
Нам добавили несколько недостающих летчиков из других эскадрилий. И под командованием капитана Сафронова мы блестяще выполнили эту задачу. Откуда-то добавили еще несколько самолётов и у нас в полку уже насчитывалось около 20 самолётов. Все они были не новые, как говорят - видавшие виды, со многими пробоинами. Они очень часто выходили из строя, но благодаря героическим усилиям технического состава полка, работавших на самолётах непрерывно день и ночь, практически все самолёты были в строю.
Боевая работа не прекращалась. Ежедневно начальник штаба подполковник Бугреев с утра читал приказ: «293 ИАП весь день всеми наличными силами прикрывать с воздуха г.Сталинград.» И мы летали, выполняя по два-три вылета ежедневно. Били противника в воздухе и на земле. Но нам было трудно, немецкой авиации было больше. Юнкерсы 87 и 88, Хейнкели III и другие непрерывно висели над городом, над нашими войсками, разрушая дом за домом, их основательно прикрывали истребители, Город горел, горела Волга, по которой текла нефть из разбитых хранилищ.
Мы дрались с Ме-109, били и отгоняли от наших войск Ю-88. Боевой счёт полка возрастал, ежедневно сводки-итоги дня говорили об этом.
На моём счету также прибавилось два уничтоженных самолета, один Ме-109 и один Ю-88.
Мой напарник был прекрасным лётчиком, отлично выполнял свои задачи и так же открыл свой боевой счет сбитых самолётов.
Вспоминается один боевой эпизод с одним из лётчиков нашей эскадрильи. Был очередной тяжёлый и жестокий воздушный бой, в котором самолёт этого лётчика был серьёзно повреждён, перебито управление. Летчик принимает решение и выполняет его – покидает самолёт на парашюте, но опускается на нём практически в центр Волги. На том берегу (западном) немцы открыли огонь по лётчику, на этом берегу наши войска ответили огнём, стараются принудить замолчать противника. В это самое время из прибрежных зарослей с нашей стороны на полном ходу вырывается катер в направлении лётчика, барахтающегося в центре Волги. Огонь с обеих сторон усиливается. Немцы теперь бьют и по катеру. Но отважные моряки тем временем приближаются к лётчику, багром цепляют парашют (другого выхода не было), который, к счастью оказался не отстёгнут, и, не сбавляя хода, возвращаются в прибрежные заросли. Операция была выполнена блестяще. Выручка в бою – это основа современного боя, а тут ещё моряки и наземные войска помогли лётчику.
Лётчик потом рассказывал: «Ну и нахлебался же я тогда воды, как на глиссере летел к берегу».

В другом случае, когда другой летчик также опустился на парашюте на берегу реки Ахтуба, немецкие стервятник выполнил 4 захода по нему, стараясь уничтожить его. И только находчивость нашего лётчика помогла остаться ему в живых. Случайно оказавшаяся на берегу колода дерева позволила лётчику прятаться за неё в зависимости от направления захода, стервятника. Лётчик отделался только лёгкими ранениями и мелкими осколками в теле.
Был уже декабрь 1942 года. Непрерывные бои продолжались. Наши силы тоже уменьшались, мы теряли самолёты, теряли лётчиков.
Мы знали, что на тыловых аэродромах накапливают силы, что сосредоточивается другая боевая техника и войска. Мы чувствовали, что готовится какое-то мощное контрнаступление наших войск. Это нас радовало и прибавляло силы. Понемногу нам добавляли самолёты и лётчиков, но серьёзного пополнения не было. Мы все прекрасно понимали, что нас используют для обеспечения прикрытия сосредоточивающихся сил для крупного контрнаступления. И настал момент!
Артиллерийская подготовка, всё кругом гудело и содрогалось. Три дня не было лётной погоды, мы не летали. Приходила только авиация дальнего действия и где-то наносила свои бомбовые удары по врагу.
За три дня войска Сталинградского и Донского фронтов, подкрепленные мощным резервом ставки, в своём небывалом порыве и благодаря превосходящим силам танковых дивизий и даже армий сумели замкнуть небывалых размеров кольцо окружённых гитлеровских войск в районе Калача. Там сошлись войска двух фронтов. В кольце оказалась группа армий под командованием фельдмаршала Паулюса численностью около 350 000 человек.
На четвёртый день и последующие дни была прекрасная лётная погода; наша авиация, также подкреплённая резервами Ставки, всей своей мощью обрушилась на врага, выполняя задание по разгрому отдельных очагов сопротивления немцев, нанося бомбовые и штурмовые удары. Истребительная авиация осуществляла прикрытие наземных войск с воздуха и выполняла задачи завоевания господства в воздухе. Наносила вместе со штурмовой авиацией самолётами Ил-2, удары по аэродромам противника. Надо сказать, что значительное число немецких аэродромов было подавлено в ходе наступления наземных войск, из-за трёхдневной погоды авиация немцев не могла подняться со своих аэродромов, но даже для эвакуации на тыловые аэродромы. Враг понёс огромные потери и в авиации.
Наземные войска продолжали наступление, развивая кольцо окружения, образовалось два фронта: внутренний – в сторону окружённой группировки и внешний – в сторону запада.
Немного оправившись от неожиданного ошеломляющего наступления наших войск и полного окружения большой группировки фашистов, противник предпринял мощное наступление своих мотомеханизированных и танковых войск со стороны внешнего кольца, с целью прорвать кольцо и соединиться со своей группировкой. Ему даже удалось несколько потеснить наши войска. Но наше командование предвидело такой вариант.
И вот контрнаступление наших танковых колонн, в жесточайшей схватке в районе Котельниково. Немецкие войска откатились обратно и даже ещё дальше.
Нашему 287 ИАП была поставлена задача действовать по войскам и авиации противника, находящейся в окружении. У противника в окружении находился аэродром Питомник, который они сильно укрепили противовоздушными средствами, используя его для организованного воздушного моста с целью снабжения своих войск в окружении боеприпасами и другими видами снаряжения.
Наша задача была разорвать этот мост и сорвать поддержку окруженных войск противника.
Наши штурмовики и бомбардировщики непрерывно наносили ощутимые удары по врагу, в том числе по аэродрому Питомник, но сопротивление и прикрытие его сильно мешали выполнению боевых задач. Наша авиация также несла потери. В составе 2-й АЭ 293 ИАП мы выполнили большое количество боевых заданий и достаточно успешно, но также несли потери – погибли три летчика, потеряли часть самолётов. Боевой счёт сбитых самолётов у наших лётчиков возрастал с каждым днём.
За успехи, достигнутые в боях, нашей дивизии было присвоено наименование Сталинградской, многие лётчики били награждены орденами и медалями. Четырём лучшим нашим лётчикам полка было присвоено высокое звание «Герой Советского союза».
Вспоминается один случай, когда четыре транспортных самолёта типа Ю-52, видимо не найдя своего пункта назначения в кольце окружения, случайно вышли из облаков над нашим аэродромом. Взлетевшая дежурная пара наших Яков в течении трёх минут сбила все четыре Юнкерса. Вокруг аэродрома пылали четыре огромных костра догорающих немецких самолётов.
Однажды недалеко от нашего аэродрома, в воздушном бою был сбит фашистский истребитель Ме-109, летчик покинул самолёт на парашюте и практически спускался на аэродром на виду у всех находящихся вне землянок.
Он без сопротивления сложил личное оружие и выполнял все наши требования. В ожидании пока его отправят в штаб Воздушной армии, его привели в землянку лётчиков.
Состоялся интересный разговор: он не понимал по-русски, а мы практически не понимали по-немецки. Но профессиональный разговор всё же вёлся с сильной жестикуляцией руками, как обычно лётчики поясняют маневры самолетов. Нас, естественно, интересовало мнение фрицев о наших самолётах.
Сам немецкий лётчик был среднего опыта полётов и воздушных боёв. До этого он воевал на западном фронте, где лично уничтожил 6 самолетов английских ВВС (харикейны и спитфайры), на нашем Восточном фронте ему удалось сбить только один наш самолёт штурмовик Ил-2. Как оказалось, он еще не знал, что на наших штурмовиках в настоящее время имеется воздушный стрелок в турели с двумя крупнокалиберными пулемётами. Это его сильно удивило – надо быть (но как быть – он уже в плену) осторожнее, не как в начале войны. Он очень уважительно отозвался о наших Яках и ЛА-5.
Далее беседу пришлось прервать, так как пришла автомашина с двумя солдатами для сопровождения. Один из наших лётчиков, до этого молчавший, т.к. был ранен и очень зол на фашистских летчиков, сказал, показав на солдат с автоматами: «Капут». Немецкий лётчик, видимо, подумав, что допрос окончен и что его сейчас расстреляют, побледнел. Но его увезли в штаб армии.
Была ещё зима, но в этих местах уже чувствовалось дыхание весны – дни становились длиннее, солнце поднималось всё выше и выше.
Операция по разгрому немецких войск в окружении приближалось к концу. Кольцо существенно сжалось, враг понес огромные потери в живой силе и технике. Горючее для танков давно уже кончилось и немецкие танкисты их несколько вкопали в землю, используя как доты, но боеприпасы таяли. Как говорили солдаты, немец становился не тот.

Настал день, когда вопреки приказу своего Фюрера держаться до последнего солдата, фельдмаршал Паулюс, понимая всю бессмысленность дальнейшего сопротивления, объявил о капитуляции (о сдаче в плен). Огонь прекратился. Всюду появились белые флаги. Началась планомерная эвакуация военнопленных, а их было 95 000, остальные были уничтожены в боях.
Запомнился один момент: немецкие солдаты в своих «эрзац-валенках» и укутанные в различное тряпьё, абсолютно безразличные ко всему окружающему, колонной от горизонта до горизонта двигались на восток.
Освободившиеся наши войска доформировывались и направлялись на запад, где успешно продолжало развиваться наступление, ФРОНТ в это время находился где-то далеко за г. Сальск.
Наша дивизия в составе всех трёх полков была перебазирована вначале на аэродром под Котельниковом, а далее около Сальска.
Когда мы всем полком находились под Котельниковом, бросилось в глаза огромное количество танков вокруг аэродрома. Видимо, здесь произошел жаркий танковый бой: я насчитал 16 подбитых немецких танков, в основном Т-4 и только 3 советских танка Т-34. Бой был явно победным для наших танкистов.
Я всегда имел большое желание познавать любую технику. Вот и на этот раз, улучив немного свободного времени и облазив несколько немецких танков, мне удалось обнаружить с исправной башней, видимо, вышла из строя ходовая часть. Я довольно быстро и успешно освоил управление башней и орудием, а затем выпустил по степи несколько снарядов из пушки, чем весьма был доволен. Часто я пытался разобраться и освоить другую боевую технику, стрелково-пулемётное оружие, боеприпасы и др. Я был молод и любопытен. Командир полка не раз говорил мне: «Брось ты это дело, тебя не убьют в бою, а ты сам подорвёшься на немецкой технике» Но, несмотря на фактический запрет, любопытство брало верх, я продолжал в свободное время от боёв ковыряться в различной трофейной, да и в своей технике.
Оказавшись в г.Сальске, наш истребительный авиационный полк продолжал выполнять различные боевые задания командования, несмотря на то, что ряды наши поредели, самолётов было мало. Чувствовалось, что нас скоро отправят в тыл на формирование и получение новых самолетов. А пока мы действовали, несли боевое дежурство, прикрывали свой аэродром и другие объекты.
Вспоминаются два случая из этого периода. Один из наших летчиков на подбитом самолёте выполнил посадку в степи, вне аэродрома. После восстановительного ремонта силами нашего технического состава полка самолёт был подготовлен к перелёту на свой аэродром. Мне было поручено перегнать самолёт, как более опытному лётчику, имея в виду, что во время ремонта самолёта выпало значительное количество снега, безусловно усложнившего, а может быть и сделавшего невозможным взлёт. Это было необходимо оценить и, приняв правильное решение, безусловно выполнить задание – пригнать самолёт, ведь их было у нас мало.
Прибыл на место назначения, около 150–180 км от Сальска, правда, недалеко от железной дороги, добираться пришлось на железнодорожном составе, состоящим из одних цистерн. Практически приходилось сидеть на сцепах и металлических рамах, было холодно, но спасало хорошее лётное обмундирование и бесконечные остановки, когда все бежали к паровозу, чтобы немного погреться. На покрытие этого расстояния составу потребовалось более двух суток.
Оценив обстановку на месте, я понял, что благополучно взлететь не удастся. Надо было что-то придумывать. Но что? Нас там только 4-е человека и самолёт. С одним из механиков я ушёл на станцию, где мне удалось договориться с одним из пехотных капитанов, который; вникнув в обстановку и задачу, стоящую передо мной, согласился помочь. Он выделил около ста человек солдат и командира с ними на 2–3 часа.
По выбранному мной направлению солдаты строем прошли по снегу, утаптывая его сапогами. Получилась импровизированная взлётно-посадочная полоса. Я был рад такому варианту, хотя ВПП была коротковата, но я надеялся, что в конце разбега для взлёта самолёт сможет оторваться от земли за счет подъёмной силы крыльев и всё будет благополучно. Я приказал готовить самолёт к вылету на завтра, в этот день мы все сильно измотались, да ещё предстояло натаять снегу и нагреть воду для системы охлаждения двигателя самолёта.
Ночью мои мысли многократно прокручивались вокруг взлёта и под утро у меня созрела, на мой взгляд, еще одна удачная идея.
На самолёте Як-I, как и на всех других самолетах конструктора Яковлева, были посадочные закрылки, имевшие только два положения: выпущены и убраны. Управление ими было пневматическое. Промежуточного положения, которое можно было бы использовать для облегчения взлёта, не было.
Идея состояла, в том, что мы подготовили несколько брусков порядка 250–300 мм длиной. Поставили их между щитками и краном и дали кран управления на уборку. Щитки крепко зажали бруски, оставшись выпущенными примерно на 15–20°, что было необходимо.
Самолёт был готов к взлёту. Я выполнил взлет успешно, дал щитки на выпуск, брусочки все выпали, а затем убрал щитки. Пригнал самолёт на свой аэродром и получил благодарность командира полка за находчивость. Мы и раньше использовали щитки самолёта для выброса листовок, которые раскладывались пачками в секциях щитков, щитки убирались, a в нужный момент в воздухе открытие щитков обеспечивало сброс листовок на головы противника.
Вспоминается один курьезный случай, когда мы летели на выполнение боевой задачи прикрытия, были «заправлены» листовками, которые должны были сбросить в конце задания. Завязался воздушный бой, в котором одному из наших лётчиков Ме-109 зашел в хвост и опасно близко приблизился. Этот лётчик сообразил: выпустил посадочные щитки и облако листовок полетело на фашиста. Немецкий лётчик, видимо, подумал, что это новое оружие, сильно испугался и его как ветром сдуло. Как говорится, русская смекалка. Смекалка и находчивость всегда были присущи русским людям, в том числе и лётчикам.
В одном из воздушных боёв, в подобной ситуации летчик выполнил переворот через крыло и выпустил шасси (шасси на Яке выпускались мгновенно), управлялись они тоже пневматикой. Внешне это выглядело так: «сдаюсь» и поднял руки вверх. Но это также ошеломило немецкого лётчика и он прекратил преследование.
Однажды мне самому удалось удачно использовать возможности самолёта Як-I. Я хорошо знал и владел штопором самолёта, он был послушен на штопоре, как и на любой другой фигуре высшего пилотажа. Практически выходил из штопора на любой части витка. И вот в одном из воздушных боёв я, оказавшись в прицеле фашиста, резко ввел свой самолёт в штопор и вывел из штопора в направлении под самолёт противника. Конечно, он потерял меня и я даже удачно сумел его атаковать снизу сзади, безусловно, «штопор» не боевая фигура, но в этой частной ситуации она позволила использовать её удачно.

Итак, мы наводились на аэродроме около г. Сальска. Выполняли различные боевые задания и дежурили по готовности № 1 – сидеть в кабине самолётов и быть готовыми взлететь через 1–1,5 минуты, только запуск двигателя и взлёт без выруливания.
В одном из таких дежурств дежурили парой. Взлетела зелёная ракета на КП. Запуск двигателя, взлёт. Мы в воздухе, но у моего ведомого лётчика не убираются шасси – какое-то противодавление мешает им дожаться и встать на замки. Принимаю решение идти один. С КП команда: курс на Малыгский канал, смотрите разрывы наших зениток, ищите самолет-разведчик. Вижу разрывы, но не могу увидеть разведчика. Разрывы зениток стихают. Поступает команда – курс на совхоз «Гигант». Ага! Увидел! Но очень далеко, еле различимая точка. Максимальный режим работы двигателя, надо догнать.
Передав на КП наведения: «Вижу, догоняю, буду атаковать». Расстояние между нами медленно сокращается. Но что это? Силуэт самолёта разведчика, очень похож на наш самолёт. Приближаюсь ещё, немного слева. Точно, это самолет Як-7б со звёздами на крыльях. Идёт спокойно без всякого признака волнения.
Меня наводили на него, но сейчас уже на пределе наведения (далеко), да и связь неустойчива по той же причине. У меня топлива немногим больше, чем необходимо для возвращения. Как говорится: «ваше решение?» С одной стороны, если это немецкий разведчик на нашем самолёте, необходимо уничтожить. Я готов, положение удобное для атаки, только довернуть и открыть огонь. С другой стороны, а если это свой самолёт и летчик выполняет своё задание и совершенно уверен, что я его не трону. Принимаю решение – разворот, курс на свой аэродром, посадка. Первые же вопрос – ты его догнал, почему не сбил? Объясняю. Говорят – не может быть. Так и осталось неясным положение – кто это был.
Фронт ушёл далеко на запад, мы фактически остались во фронтовом тылу. Получаем приказ передать все самолеты на пополнение одному из полков, но не нашей дивизии. Самим отправляться на формирование и получение новых самолётов. Нас сажают на транспортные самолёты и через несколько часов мы на аэродроме Разбойшина, недалеко от г. Саратова. Несколько дней отдыхаем, приводим себя в порядок, успеваем даже сходить (съездить) в оперный театр в Саратове. Посмотрели балет «Лебединое озеро». Это прекрасно – во время войны хоть несколько часов о ней не вспоминать.
Но на обратном пути немцы напомнили о ней, прилетели бомбить город. Тревога. Бомбят где-то дальше, идем по улице, но идти тоже не совсем безопасно. Наши артиллеристы зенитчики бьют по немецким самолётам, светят прожектора. А по асфальту тротуара и мостовой со свистом шлёпаются осколки от наших снарядов зенитной артиллерии.
На некоторое время прячемся в подъезде дома, все же не хочется быть ранеными или убитыми, так, ни за понюх табака.
Всё стихает – отбой воздушной тревоги. Довольно удачно и быстро добираемся до землянок на аэродроме, где нас расположили.
Снова начинается кропотливая и ответственная работа по отбору и вводу в строй новых молодых лётчиков.
Уже получили на полк 32 новейших истребителя Як-I. «Зеркалки», так их окрестили за то, что за кабиной летчика гаргрот срезан, бронеспинка только до плеча, а выше стоит 120-мм прозрачная броня, состоящая из органического и силикатного стекла. Обзор на хвост существенно улучшился. Это очень хорошо.
Молодых летчиков тренируем прямо на их же самолетах. Боевая слаженность звена, группы, прием воздушного боя, особенности тактики, применяемой фашистами.
Вот уже и сформировалась вся 283 ИАД. 100 штук новеньких, как говорят – без сучка без задоринки Як-I. Носы всех самолётов окрашены в красный цвет – это опознавательная окраска дивизии.
В числе этих самолетов в нашем полку 6 самолетов, подаренных нам трудящимися г. Саратова, в том числе и у меня с дарственной надписью: «Евгению Пряничникову от трудящихся Свердловского района г.Саратова.
Церемония передачи была приятной, представители трудящихся на митинге высказывали уверенность в том, что наши летчики на их самолетах опытный и отважный народ и внесут существенный вклад в дело разгрома врага и достижения Победы.
Дивизия была полностью готова и ждала приказа, на какой участок фронта ей надлежит отправиться, где теперь предстоят крупные операции по разгрому врага. Ведь наша дивизия была РГК (резерв главного командования) и ее могли направить в любую воздушную армию, как усиление в решении очередных задач.
Мы на Кубани. Аэродром – станица Елизаветинская около Краснодара – таково решение высшего командования. Значит, здесь будут крупные бои. Линия фронта проходит через Темрюк, что на берегу Азовского моря, немного восточнее станицы Крымская (ныне город Крымский) и далее упирается в Черное море в г. Новороссийск.
Поставлена задача подавить немецкую авиацию, завоевать абсолютное превосходство в воздухе. Кроме нас, здесь ещё много нашей авиации, и наши 100 самолетов истребителей – это существенный довесок.
Но здесь действует большая группа немецких асов, с ними надо считаться.
На следующий день группами по 20–12 самолетов с интервалом 20 минут делали ознакомительный пролет вдоль линии фронта. И началась боевая работа, прикрытие наших войск, в том числе, «Малой земли» – морской десант в районе совхоза «Мысхако».
Ежедневные воздушные бои. Эти бои вошли в историю Великой Отечественной войны, как самые многочисленные по числу участвующих одновременно в бою самолётов – «Собачьи свалки». Одновременно насчитывалось в воздухе 100–200 самолетов.
Удержаться группой было трудно, но сохранить боевую пару в основном удавалось. Было отлично налажено взаимодействие с постами наведения и зенитной артиллерией.
Примерно после двух недель почти непрерывных боёв в апреле 1943 года немецких самолетов явно поубавилось. Они начали осторожничать, уклоняться от боя. Говорят, у них был приказ, в котором значилось: «На Кубани появилась большая группа советских асов, летающих на самолётах Як-1 с красными носами. С ними в бой не вступать или вступать осторожно». Зауважали они советских истребителей. Это уже здорово.
Мы надёжно прикрывали свои войска с воздуха, а они выполняли свои боевые задачи, двигались вперёд, прижимая немцев к морю.
Была освобождена станица Крымская и ряд других стратегически важных населенных пунктов.
В это время наш полк базировался на аэродроме возле станицы Абинская. Забегая несколько вперёд можно сказать: за время пребывания нас на Кубани, а мы там были только 1 месяц и 5 дней, только один наш полк (30 летчиков) сбили в воздушных боях 78 немецких самолетов, а сами потеряли 17 самолетов и 6 летчиков. Эти цифры говорят сами за себя достаточно красноречиво и убедительно. Здорово!

Базируясь на аэродроме станицы Абинская, мы почти ежедневно наблюдали, как через наш аэродром на запад на боевое задание пролетали самолеты – пикирующие бомбардировщики Пе-2, конструктора Петлякова. Это были отличные бомбардировщики, и при хорошей профессиональной выучке летного состава, даже точечные цели поражали исключительно эффективно. Так вот, эти самолеты водили женщины под командованием полковника М. Расковой. Прекрасно, четко и бесстрашно работали летчицы её полка. Мы их не видели, т.к. они базировались где-то дальше от линии фронта, но мы знали и привыкли к тому, что всегда пролетали через наш аэродром, то девяткой, то двумя девятками, видимо, выполняя сложные и ответственные задания. Работали они практически без потерь – от немецких истребителей их надёжно прикрывали наши самолёты, а зенитную артиллерию они хорошо умели подавлять и сами.
Но в один из дней ушла на задание девятка, возвращались восемь самолетов. Мы, наблюдавшие с земли, были сильно огорчены, но через несколько минут мы увидели на горизонте низко летящую «Пешку», за которой тянулся шлейф дыма, она горела, но шла через наш аэродром. Все наблюдали за этой машиной. Думали, что она сядет на наш аэродром, но она прошла над лётным полем и села в 3-4 км от нас. Естественно, мы бросились туда, чтобы помочь, если возможно, кто на разных спецмашинах, а кто так – бегом.
Когда мы прибыли на место посадки, то увидели следующую картину: самолёт был удачно посажен на полянке, но сильно горел и вот-вот могли начать рваться топливные баки и боеприпасы.
Отважный экипаж этого самолёта – три молоденькие девчонки – поодаль сидел на земле и заливался горькими слезами. Когда мы спросили их, что их так сильно огорчает, вы, ведь выполняли задание и остались живы? Они ответили, что им жалко самолёт. Мы как могли, утешали их, а один лётчик сказал в шутку: «Ничего, девчата, Ферапонт Головатый ещё купит». Это несколько разрядило обстановку. Мы подвезли девчат на наш аэродром, накормили и отправили их на свой аэродром, предварительно сообщив по телефону, что экипаж жив, а это самое главное.
В один из дней нашей эскадрилье было поручено нанести штурмовой удар по немецкому аэродрому около Анапы, на котором базировались в основном Мессершмиты, которые, благодаря близости фронта, сильно мешали нашей авиации.
Было принято решение удар нанести рано утром с рассветом, максимально используя элемент внезапности и предутренней притупленной бдительности. Десятку истребителей Як-I повёл ее командир капитан С.И. Сафронов. Заход был выполнен со стороны моря на малой высоте. Немцы не ожидали нас и не видели.
Первый удар был весьма результативным – запылали 5 самолётов, в двух местах загорелись склады, видимо с горючим, т.к. пламя и дым были весьма интенсивными. Огромный очаг пламени вспыхнул в районе сосредоточения спецмашин для обслуживания самолетов.
Второй заход для удара оказался более тяжелым и менее результативным. Немцы, хотя и были ошеломлены, но сумели оказать сопротивление. Сплошная стена пулемётно-пушечного огня преградила нам путь. Казалось, пройти невозможно. Удар был нанесён, вспыхнули еще два самолёта немцев, видимо, часть немецких самолётов получила серьёзные повреждения без возгорания. Появились ещё очаги пожара и взрывы. Мы все вернулись на свой аэродром, но привезли много пробоин и повреждений со второго захода.

На одном из участков фронта была расположена зенитная батарея, видимо, перебазированная сюда с кораблей Черноморского флота, да и обслуживали её моряки. А моряки, как известно, народ отважный и храбрый. Вели они себя так, как на корабле – ведь там не убежишь и не спрячешься. Пушки батареи были расположены на каких-то кругах, возможно, цементных, никак не замаскированы и видны были издалека. Нo эти моряки владели искусством стрельбы по самолётам в совершенстве, так что немецкие лётчики очень боялись этой батареи, никогда её не трогали и обходили стороной.
Мы, лётчики, всё это знали и иногда, в процессе воздушного боя, когда было туго, тебя преследовал Ме-109, мы направлялись в район батареи, а моряки, в порядке выручки в бою, несколькими очень меткими залпами обязательно отсекут преследователя, обратив его в бегство, а то и собьют. Прекрасный пример взаимодействия моряков и лётчиков.
Один из многочисленных боёв разгорелся прямо над нашим аэродромом. В этом бою участвовало порядка 20–25 самолётов. Бой был тяжёлый. Короткие, но частые пулемётно-пушечные очереди с обеих сторон говорили, что те и другие лётчики были весьма опытными и экономили боеприпасы, зря не стреляли, только с коротких дистанций, как наиболее эффективных. Уже пылали на земле три сбитых мессершмита Ме-109, один из наших самолетов ушёл на посадку, очевидно, было что-то повреждено.
Видим, как загорается один из наших самолётов, лётчик покидает самолёт с парашютом и уже опускается на нём. Мы, наблюдавшие за этим воздушным боем, облегчённо вздохнули – хорошо, что лётчик жив. Бежим в сторону лесочка, где по нашим расчетам должен опуститься лётчик. Бегаем по лесу, но не можем обнаружить ни лётчика, ни парашюта. Лес довольно густой и далеко не просматривается. Через несколько минут поисков слышим крик – вот он. Сбегаемся вместе, но что это? – парашют и лётчик повисли высоко на деревьях, но летчик недвижим, никаких попыток не было, чтобы опуститься на землю. Осторожно опускаем лётчика на землю. С нами врач полка доктор Бограш. Осматривает лётчика, делает какие-то уколы, но безуспешно. При дальнейшем осмотре обнаруживается огромный синяк – кровоизлияние на спине. Очевидно в момент покидания самолёта как-то не удачно он ударился о стабилизатор или другую часть самолёта. Получилось кровоизлияние и кровь во рту. Шлемофон был туго затянут и не позволил освободиться от крови, наступило удушье. Тяжёлая потеря, рок, а очень хороший был лётчик.
Один из воздушных боёв, в котором мне довелось участвовать, произошёл над Новороссийском, частично над морем, частично над плацдармом, который занимали моряки-десантники. Мы вылетели в составе 14 самолетов, наша эскадрилья была подкреплена звеном (4-е самолёта) из соседней эскадрильи. Задача была – прикрывать наши войска (десантников) и наши самолеты Ил-2 – штурмовики и бомбардировщики Пе-2 и Б-25, которые обрабатывали немецкие позиции, облегчая работу десантников.
В это время приходит большая группа Юнкерсов под прикрытием самолётов истребителем Мe-109.
Завязался ожесточённый бой. Мы атакуем Юнкерсов. Вот уже два самолёта падают, один в море, другой на берегу. Третий Юнкерс задымил и развернулся, сбросив свой смертоносный груз беспорядочно в море, в сторону Крыма, там они базировались. Наша часть (6 самолётов) группа прикрытия связалась с истребителями. У нас тоже имеются сбитые Мессершмиты.

Я, после удачной атаки по Мe-109, который начал падать, оказался в почти вертикальном пикировании, был атакован другим Мессершмитом. В районе педалей самолёта появилось пламя. Что-то горело и языки его уже доходили до пояса. Принимаю решение прыгать с парашютом, ремни расстёгнуты, но что это? – не могу подняться с сидения. Соображаю, самолёт слегка вращается на пикировании – глубокая спираль, перегрузка, так; не покину самолёт, надо его вывести из спирали и, хорошо бы, в горизонтальный полёт.
Выполняю задуманное, но пламя исчезло. Видимо, его сорвало, так бывает. Тогда торопиться незачем.
Осматриваюсь. Подо мной море, хотя на мне надувной жилет, высота около 3000 м, двигатель почти не работает, отдельные очереди, как из пушки. Хорошо, что ещё слушается управления самолёт. Разворачиваюсь на восток, справа горы, там не сядешь, левее река Кубань, здесь можно и нужно подобрать площадку для посадки «на пузо». Высота падает. Вот подходящая площадка для посадки. Самолёт посадил удачно, но от трения о грунт самолёт снова вспыхнул.
Выскакиваю из кабины и отбегаю подальше, смотрю, как лижет пламя дарственную надпись на борту фюзеляжа самолёта. Жалко – теперь я безлошадный.
Ко мне подходит пожилой солдат, видимо из какой-то команды обеспечения. Видит моё удручённое состояние и говорят: «Что, сынок, сбили?» Я отвечаю – да, сбили, давай отойдём подальше, а то сейчас начнёт рваться от сильного огня.
Мы отходим и тогда я замечаю, что на мне парашют. Снимаю его и вижу – из него торчат лохмотья. Оказывается, в него попало четыре пули, парашют уложен в свой ранец во много слоев и в результате – многие сотни дыр и разрывов в его куполе. Вот, если бы я с ним выпрыгнул, как хотел, над морем. Судьба! Не смог – и к лучшему, а парашют не пробивается – броня, хотя и из шёлка.
Мой единственный собеседник – солдат говорит: «Сынок, наверное, надо пойти в наш штаб и составить акт, что самолёт сгорел?» Я отвечаю: «Не надо, так поверят, а хотят – пусть посмотрят».
Но солдат был прав, когда я вернулся в свой полк, а это было недалеко, Конечно же, мне  поверили, что сгорел самолет, стоивший 300 000 рублей. Но я горел, обгорела гимнастёрка и брюки. Я пошёл к начальнику вещевого снабжения. Он потребовал акт и, только после того, как командир полка высказал ему несколько крепких слов, он прибежал сам и принёс новое обмундирование. Интендант одним словом, ещё Суворов их недолюбливал.
Так как я имел некоторое количество ожогов, особенно на правой ноге, да к тому же на спине и шее обнаружены мелкие, но многочисленные осколки, пробившие только кожу, командир полка с комиссаром сказали: ты хорошо повоевал, имеешь ряд сбитых самолётов немецких, награждён за это двумя орденами, да к тому же теперь «безлошадный», поедешь на 10 дней в дом отдыха ВА в Ессентуки, отдохнёшь и немного подлечишься».
Оставалось только подчиниться, хотя мне очень хотелось еще поучаствовать в боях, уж очень я был зол на фашистов. Но я понимал, что самолётов мы потеряли больше, чем лётчиков.
Попав в Ессентуки, даже было как-то страшно, совсем не чувствовалось войны. А, может, ее и действительно нет? Но мы, конечно, знали, что идут бои очень тяжёлые и жестокие, что до Победы ещё очень далеко, что не вся наша территория освобождена, а враг еще силён. Мы все хорошо знали, что перелом в войне наступил, что враг всё равно будет разбит, он уже слабее нас, хотя в своей агонии еще очень страшен.
Вернувшись через 10 дней в свой родной полк, я узнал, что имеется приказ, в котором сказано, что мы свою задачу выполнили полностью и с честью. Перелом на Кубани достигнут, что фашистская авиация уже не господствует в воздухе и нам надлежит сдать оставшиеся самолеты на пополнение другим полкам, а самим отправиться на формирование и получение новых самолётов.
Вот настал день нашего отлёта на транспортных самолетах типа Ли-2, хотя их еще иногда называли Дугласами.
Но так как лётный состав с других полков ещё не прибыл для перегона наших самолётов на свои аэродромы, то мне с моим напарником необходимо остаться на несколько дней, организовать боевое дежурство для охраны самолётов и аэродрома. Возглавлял всю эту группу техников и других специалистов, всего около 15 человек, начальник штаба майор Полосухин.
Мы вдвоём с утра и до вечера сидели в кабинах, готовые взлететь для охраны аэродрома. Иногда взлетала ракета «Взлёт». Мы взмывали в воздух, по радио нам сообщали: «15 бомбардировщиков врага идут курсом 90°, будьте готовы встретить их». Но последующая команда говорила – «Проходят мимо, вам посадка».
Через три дня нас сменили другие лётчики и мы всей группой улетели на Ли-2 догонять свой полк.
Садился на аэродроме Химки, что на окраине нашей столицы Москвы. Москва всегда прекрасна во все времена.
Разместили нас в домах местного населения, тоже неплохо. Оказывается, здесь собралась вся наша 287 Сталинградская истребительная авиационная дивизия, все три полка.
Мне дают трёхдневный отпуск, уезжаю в Москву. Почти два года не видел родителей и сестру. Трогательная встреча, воспоминания, рассказы. Всё очень приятно.
Отец очень много работает в своём оборонном министерстве, ежедневно возвращается домой только под утро. Но так надо, идёт война. Мать и сестра тоже работают.
Москва спокойна и величава. Временами даже забываешь, что идёт тяжёлая война и только режим светомаскировки, да редкие воздушные тревоги напоминают об этом.
За эти три дня дважды сходил в театр. Посмотрел в оперетте «Марицу» и в Большом театре балет «Лебединое озеро».
На четвёртый день возвращаюсь в полк. Получаем новые самолёты Як 9т. Прекрасные самолёты с пушкой 37 мм калибра, установленной так же в развале цилиндров двигателя, стреляющей через вал редуктора и некоторые другие новшества. Боекомплект 28 выстрелов. И крупнокалиберный пулемёт БС, калибра 12,7 мм. Прекрасные самолёты – грозное оружие для врага!
Полностью получив все самолёты и пополнив личный состав недостающими лётчиками, ожидаем приказ. Куда пошлют, где теперь предстоят крупные операции по разгрому врага? Мы ведь РГК.
Приказ получен, мы уже недалеко от города Орел. Начинается Орловско-Курско-Белгородская битва.

Mы, конечно, не знали всего масштаба предстоящей битвы, но чувствовали, что будет грандиозное сражение, так как непрерывно идет сосредоточение войск и техники, особенно танков и артиллерии. Мы это видели на земле и особенно с воздуха. Сосредоточение шло не только на фронте, но и глубоко эшелонировано в прифронтовом тылу.
Началась боевая работа: сопровождаем бомбардировщиков, штурмовиков, прикрываем поле боя, выполняем задачи разведки. Ведём многочисленные воздушные бои.
Я назначен заместителем командира эскадрильи.
Хотя враг ещё очень силен, но уже чувствуется меньшая его наглость, осторожность, чувствуется появление лётчиков на стороне противника с меньшим опытом.
У фашистов появился новый истребитель ФВ-190. Еще не все из нас встречались с ним. Это самолет, имеющий двигатель воздушного охлаждения, хорошо вооружен, способен брать даже одну бомбу (280 кг) под фюзеляжем для выполнения штурмовых операций.
Вспоминается выполнение ряда боевых заданий, в которых мне довелось принимать участие, каждое из которых имеет ряд своих специфических особенностей.
Так, например, сопровождение дальних бомбардировщиков ДБ-3ф (Ил-4). Они вылетели где-то из-под Москвы колонной по 9 девяток (81 самолёт), проходили над нашим аэродромом, где мы, взлетая, пристраивались к ним для сопровождения в количестве 80–100 самолётов типа Як-9 и направлялись к цели в районе Брянска для бомбометания по железнодорожному узлу или аэродрому.
К моменту нашего подхода к цели этот район прикрывало около полусотни истребителей типа Ла-5.
К такой армаде, естественно, немецкие истребители и не пыталась приблизиться. Результаты бомбометания были отличные, командование было довольно.
Таких вылетов было выполнено три. Однако в третьем вылете погода в районе цели сильно ухудшилась, появились мощные кучевые и грозовые облака, которые вынудили наших бомбардировщиков менять направление захода на цель, обходя грозы.
Всё это усложняло сопровождение и надёжное прикрытие.
В конце концов после бомбометания колонна распалась на отдельные девятки и даже одиночные самолеты. То же произошло и с сопровождавшими истребителями.
Замелькали немецкие Мессершмиты и Фокевульфы. Появились сбитые бомбардировщики, постепенно мы удалялись на свою территорию. Немецкие самолёты исчезли, но погода оставалась сложной. Я оказался в паре с ведомым около одного Ил-4. Уточнив на карте, что мы движемся несколько другим маршрутом, нежели намечалось, и, уточнив запас топлива для возвращения на свой аэродром, я в определённой точке отвернул от Ил-4 и пошёл на свой аэродром.
В этом вылете часть наших истребителей не вернулась на свой аэродром, частично были сбиты истребителями противника или огнём зенитной артиллерии, некоторое лётчики возвратились, но оказались уже безлошадными, а некоторые прилетели на второй-третий день, так как надеясь, что наши бомбардировщики пойдут через наш аэродром, не следили за маршрутом и оказались вынуждены сесть на других аэродромах, а потом после дозаправки и необходимой подготовки возвращаться домой.
Еще одна нестандартная боевая задача была у нас – это сопровождение и прикрытие самолёта-корректировщика артиллерийского огня. У них было 4-е самолёта Ил-2, оборудованных для выполнения этой задачи.
Мы их называли мушкетёрами. Они летали по одному, а мы их сопровождали обычно четверкой.
Корректировщик Ил-2 – «мушкетёр» начинает ходить галсами вдоль линии фронта, обычно в течение 15–20 минут. Мы тщательно следим за воздухом. Естественно, немцы по радио вызывают с ближайшего или даже находящихся в воздухе своих истребителей.
Как только появляются немецкие истребители, наш «Мушкетер», как они говорили сами, «газ от себя, ручка от себя» – это значило на полной скорости переходят на бреющий полёт и на восток, на свой аэродром. Обычно двое из наших истребителей следуют за корректировщиком, сопровождая его, двое стараются связать немецких истребителей и, если не удается сбить их, то оторваться и уйти также на свой аэродром – такова боевая задача.
В один из дней меня вызвал командир полка и сказал – приказано выделить свободную пару для «охоты», я назначаю тебя ведущим, ведомого выбирай сам. Моим ведомым стал мл. лейтенант Сопрыкин Александр.
Командир полка пояснил боевую задачу – летаешь куда хочешь и когда хочешь, два-три вылета в день. Бить фашистов в воздухе и на земле. На земле особенно не пропускать легковые автомашины. Всё ясно? – спросил он. Мне всё ясно, ответил я, благодарю за доверие.
Работа действительно предстояла интересная. Свои боевые задачи на «свободную охоту» мы разработали сами и старались их разнообразить (не повторяться). Обычно мы уходили в сторону от всех и старались все до мелочей продумать и предусмотреть. Среди таких заданий были следующие: вылетаем рано утром, еще в сумерках, идём на бреющем полёте к немецкому аэродрому и несколько в стороне ожидаем. То взлетает какой-либо самолёт связи, типа Хенкель-126 или Фюзелер-Шторх – это наша добыча. Если никто не взлетает в течение определённого времени, выполняем атаку по стоянке самолетов и уходим на свой аэродром.
Другой задачей было, как мы называли между собой, вылет «к шапочному разбору». Это означало, что мы, зная какое-либо задание для остальных самолётов нашего полка, например, сопровождение штурмовиков, прикрытие поля боя и др., вылетали на 15–20 минут позже в тот же район, но несколько западнее. Приходили на несколько большей высоте, постепенно снижаясь и наблюдая за полем боя. Если какой-либо из немецких самолётов истребителей поднимался выше, считая, что отсюда он может атаковать наш самолёт, наша задача – уничтожить его, или какой-либо из самолётов немцев сильно напуган или повреждён и уходит в одиночку на запад – наша задача его добить. В течение небольшого промежутка времени мы парой уничтожили 8 самолётов противника в воздухе, ряд на земле и много другой техники на дорогах.
После боевого дня вечером на ужин обычно нам давали по 100 грамм водки и плитку шоколада, свободным охотникам – по 200 грамм водки. Некоторые сетовали на такую «несправедливость», говоря, – человек совсем не пьёт, а ему дают 200 г водки и с удовольствием выменивали шоколад на водку.
Нашей свободной паре приходилось выполнять полёты на разведку в целях обеспечения более эффективного вылета штурмовиков. Выполнялось это обычно так:

Цель для штурмовика была уже известна и отдан приказ о времени вылета. Например, штурмовка ж.-д. станции и подходов к ней. Наша задача была доразведка – сколько, какие и где находятся эшелоны и ряд других моментов. Мы парой на высоте 3–4 тысячи выполняли заход, обычно с запада, на эту станцию, вводили самолёт в пикирование и в процессе пикирования уточняли необходимые данные, с 2000–1000 м открывали огонь из пушек и пулемётов и на бреющем полёте пересекали линию фронта в направлении своего аэродрома. Такая разведка у нас называлась «разведка уколом».
После посадки я подбегал к ведущему самолетов штурмовиков, которые уже с запущенными двигателями, готовые к взлёту, ждали нас для уточнения обстановки в районе цели. Уточнения я давал на планшете ведущего.
В один из таких дней, а этот день мне запомнился крепко, было это 17 августа 1943 года, в канун дня авиации, произошло вот что. Я со своим ведомым Александром Сопрыкиным выполнил уже два вылета на свободную охоту и, надо сказать, довольно успешно.
В первом вылете нам удалось уничтожить самолет Хеншель-126, рано утром взлетевший с одного из аэродромов немцев, и проштурмовать этот аэродром, на котором возник очаг пожара в районе стоянки самолётов Ме-109 и ФВ-190.
А во втором вылете мы удачно атаковали колонну бронемашин, которая после нашей первой атаки уже горела, уткнувшись носом в кювет дороги. Во втором заходе по этой колонне загорелось еще несколько автомашин, а фашистские солдаты были рассеяны, но сумели организовать стрельбу из пулеметов и автоматов по нам.
Мы благополучно вернулись, но в моём самолёте имелось ряд пулевых и некоторые незначительные повреждения. Я отдал указания своему механику устранить неисправности и готовить самолёт к очередному вылету, а сам прилёг отдохнуть тут же под крылом самолёта в тени от маскировочных веток.
Через некоторое время прибежал запыхавшийся сержант-посыльный и сказал:
– Товарищ лейтенант, вас вызывает командир полка.
Я отпустил сержанта и пошел на командный пункт полка. Доложил полковнику Кетову, что я прибыл и жду его указаний.
Он подвёл меня к карте, лежавшей на большом столе, со всей обстановкой на линии фронта в настоящий момент и сказал, что необходимо выполнить разведывательный полет для уточнения ряда моментов в районе укреплений вдоль реки Болва, что течёт севернее г. Брянска по болотным местам с многочисленными торфоразработками. Данные необходимы самые свежие, так как намечен к исходу дня удар по этому району групп штурмовиков типа Ил-2.
Надо сказать, что к этому времени был создан II специальный авиакорпус (САК), состоящий из двух авиационных дивизий: нашей родной истребительной авиационной дивизии и штурмовой авиационной дивизии. Командовал этим смешанным авиакорпусом наш бывший комдив генерал Данилов.
Я ответил командиру полка, что мне все ясно и я готов выполнить этот полет, но мой самолёт будет готов через 2–3 часа по моим соображениям, и что точнее сможет доложить инженер эскадрильи.
Командир полка сказал:
– Возьмешь мою машину.
Я повернулся и пошёл готовиться к вылету со своим напарником.
По дороге мелькнула мысль, летчики любят шутить, что нехорошо летать на чужом самолете, если свой цел и стоит на стоянке. Но эта мысль тут же исчезла, так как другие более важные мысли, связанные с уточнением различных деталей предстоящего полёта заполнили голову. Подготовка закончена, мы в воздухе, я на самолёте командира полка, курс на запад. Предстоит разведка «уколом» с последующим пролётом на бреющем вдоль укреплений по реке Долва.
Заходим с запада, высота 4500 м., всё спокойно, даже зенитного огня нет. Вот момент для перевода самолётов в пикирование, и, вдруг, вижу со стороны солнца два немецких самолёта Ме-109, несколько выше нас. Наша задача – разведка. В надежде, что они нас не видят, я перевожу свой самолёт в пикирование, напарник несколько оттянувшись, как и было договорено, следует за мной.
Наблюдаю за мессершмиттами: они, немного довернувшись, тоже начали пикирование за нами. Так вот почему не стреляли немецкие зенитчики, – на нас наводили истребителей.
От них не уйти, у них преимущество в высоте. Надо принимать бой. Два на два – это не ново, у нас опыт. Сейчас мы с ними разделаемся или они отвяжутся и уйдут, ведь наша задача разведка, Выход из пикирования, разворот в сторону противника, схватка, короткие скупые очереди. Но в воздухе появляются ещё 4-е самолета Ме-109. Видимо, они находились недалеко и их вызвали и навели по радио.
Пытаюсь связаться со своим КП, доложить, что разведка сорвана, попросить помочь. Связаться не удается, видимо уже далеко, да и высота не большая, ведь мы уже пикировали, около 1000 м.
Тем временем бой осложняется – шесть на два, над их территорией.
Это бывает просто только у корреспондентов газет. Передаю своему напарнику – понемногу оттягивай бой на восток, на свою территорию. Противнику удаётся нас разъединить, я против четырёх, напарник против двух. Пулеметно-пушечные очереди и трассы от них непрерывно рассекают воздух.
Обнаглевшие фашисты, чувствуя своё преимущество, уже не осторожничают. Один из мессершмиттов, выходя из очередной атаки, перед моим носом вышел в разворот. Небольшой доворот, фашист в перекрестии, дистанция небольшая, очередь (пушка калибра 37 мм – это пушка!), фашистский самолёт буквально развалился на части и отдельные горящие обломки полетели к земле. А, гад, есть один!
В следующий момент, чувствую, что второй мессершмитт у меня на хвосте, резко даю ногу, чтобы создать скольжение и не дать хорошо прицелиться. Но одна из трасс прошила мой самолёт, он вспыхнул, и пламя в кабине, дышать нечем, огонь. Прыгать, Фонарь открыт, ремни и я вне самолёта. Падаю, хорошо можно дышать, не жжёт пламя. Мелькает мысль – парашют! Дёргаю кольцо парашюта и в этот же момент – треск веток, вода в болоте. Вскакиваю. Все вроде цело – руки, ноги, подальше от парашюта – могут стрелять по мне. И – точно, два захода по парашюту – он горит. Меня они не видят. Спасло то, что я открыл парашют на слишком малой высоте, практически не спускался. Раскрытие парашюта совпало с ударом о землю, хорошо ещё что болото – вода. Я жив!
Слышу рев двигателей и очереди – это мой ведомый теперь ведёт бой один против пяти. Это очень трудно! Гул моторов стихает.
Осмотрелся – кругом болота, мелколесье, отдельные островки сухой земли. Осмотрел себя. Всё обмундирование обгорело – одни лохмотья. Лицо и руки болят от ожогов. Пистолет висит на ремне, но взять в руки не смогу – больно. Интересно, чья территория, не ошибся ли я, должна быть наша. На всякий случаи пробираюсь на восток. Временами ополаскиваю руки и лицо болотной водой, так легче – не до стерильности.

Постепенно земля всё суше, выхожу из болот. Вдали вижу: идет группа людей, не немцы ли? Впервые в жизни ползу по-пластунски, поближе, чтобы разглядеть, а сам прячусь за кустарником. Люди подходят всё ближе. Меня не видят. Всё, наши солдаты, даже медали на гимнастёрках. Встаю и выхожу им навстречу. Короткие взаимные расспросы. Они видели наш бой частично, о судьбе моего напарника ничего сказать не могут. Оказалось – это наши артиллеристы. Линия фронта в нескольких километрах на западе, но здесь сплошные болота, там нет никого. Я в лазарете у артиллеристов. Доктор осматривает меня:
– Ну разделали тебя! Сейчас будем обрабатывать, водку пьёшь? – спрашивает доктор.
– Нет, не пью.
– Это хорошо! – говорит он, тогда на стакан и пей, лучше подействует, как анестезия.
Через некоторое время я обработан – лицо забинтовано, только амбразура для глаз, они у меня не тронуты – были надеты летные очки, они спасли глаза. Руки замотаны бинтами, как култышки.
– Раз вы хотите добраться в свой полк, то я могу дать машину. Она довезет до г. Карачев, а далее на попутках. Регулировщик поможет сесть.
По дороге от Карачева я увидел два самолёта По-2, стоящих на небольшой поляне. Водителя попросил остановиться и немного подождать. Подойдя к лётчикам, сидевшим около своих самолётов, я объяснил, что я тоже лётчик истребитель, что только 1,5–2 часа назад в воздушном бою был сбит и сейчас добираюсь на свой аэродром. Спросил их, не могли ли они меня перебросить на мой аэродром, так как всё сильно болит. Они прекрасно всё поняли и согласились выполнить мою просьбу. Они куда-то позвонили, видимо, согласовав своё решение, а я отпустил водителя, поблагодарив его на прощание.
Через несколько минут мы с одним из лётчиков в воздухе. Я объяснил и показал на карте, куда мне надо. Через 35–40 минут мы были над аэродромом. Мне показалось очень долго, но ведь это По-2, а не истребитель Як-9. Посадка, я дома. Прошу лейтенанта подрулить поближе к своему самолёту, ведь он же на земле.
Механик моего самолета не узнает меня, я в таком виде. Ой, командир, как же так, самолет ведь наш на месте.
Спрашиваю, вернулся ли Сопрыкин. Говорят – нет. Ждем ещё несколько дней самого или сообщений – ничего нет. Очевидно, погиб.
Так окончился этот неудачный боевой вылет.
Около месяца в своем полковом лазарете, немного подлечили и отправили на долечивание в Москву.
Многие месяцы в госпитале в Теплом переулке, около Крымского моста. Сделано четыре пластические операции на лице и физиотерапевтическое лечение. Но в Москве все же это хорошо, часто навещают родители и знакомые.
Лечение окончено. Направляюсь в кадры ВВС за назначением, но мне предлагают путевку в санаторий в Сочи. Отдыхаю, лечусь. Война как-то далеко, даже не верится, что она есть. Но война идёт, такая же жестокая и кровопролитная.
Наши войска продолжают теснить врага все дальше на запад. Ежедневно слушаем сводки Совинформбюро по радио и радуемся каждой новой победе.
Наш полк воюет где-то уже в Белоруссии, подходит к Латвии.
Получаю назначение вернуться в свой полк. Он уже воюет на 2-ом Прибалтийском фронте. Прибываю туда, на наш очередной аэродром. Сколько их уже прошло, что и не упомнишь, все они в основном полевые, временные, подготовленные БАО (батальон аэродромного облуживания). Вот и этот около большого красивого озера Лубана.
За мое долгое отсутствие мало что изменилось. Все и все знакомо, разве что появились новые лётчики.
На наш аэродром садится дивизия пикирующих бомбардировщиков Пе-2.
Эта дивизия отлично обучена для бомбометания с пикирования, как наиболее эффективного и точного бомбометания, особенно по малоразмерным целям. Лётчики этой дивизии имеют огромный опыт боев на других фронтах.
Нашей истребительной авиадивизии, в том числе нашему полку предстоит сопровождать и надёжно прикрывать все их вылеты от истребителей противника. Как выразился командующий воздушной армией, который ставил нам эту задачу, чтобы ни один волосок от них не был потерян от истребителей.
Началась боевая работа – боевые будни.
Выполняем 2, а то и 3 боевых вылета ежедневно.
Сопровождаем наших подопечных на различные цели, как-то – ж.-д. станция Эргли, мосты через реки, колонны танков и скопления автомашин, аэродромы врага и другие цели и задачи. Не каждый вылет, но достаточно часто в воздухе появляются немецкие истребители Ме-109 и ФВ-190. Появляются они большими группами, нападают осторожно на входе, то на выходе из пикирования наших «пешек».
Обычно наш полёт строился так: 2-е девятки (18 шт.) Пе-2 в сопровождении 12–14 истребителей Як-9т подходили к цели на заданной высоте и с заданного направления (высота и направление менялись от полёта к полёту) иногда 2–3 раза менялся курс полёта по маршруту, дабы ввести в заблуждение немецкую службу обнаружения и наведения.
Истребители наши обычно делились на две группы: например, 8 самолётов шло непосредственно около бомбардировщиков – группа непосредственного прикрытия, и вторая группа – 6 самолётов на 600–800 метров выше – ударная группа для сковывания истребителей противника, прорвавшихся к Пе-2. В таком боевом порядке мы подходили к цели.
Если на маршруте начинала бить зенитная артиллерия, то мы – истребители – отходили несколько в сторону от Пе-2 или увеличивали высоту полёта, зная, что когда бьет немецкая зенитная артиллерия, истребителей нет. При стихании огня, вероятно, появились истребители их. А во время обстрела безопаснее идти в стороне, зенитчики бьют по бомбардировщикам.
Перед самым подходом к точке начала пикирования, самолёты Пе-2 перестраивались в пеленг звеньев, а для нас это тоже было сигналом к перестроению. Ударная верхняя группа наших истребителей, убедившись, что всё спокойно, переходила в пикирование с опережением бомбардировщиков и выходила там, где надо было прикрыть их на выходе из пикирования, когда они наиболее беспомощны, так как их внимание отвлечено только что выполненным бомбометанием,  плюс большая перегрузка на выходе из пикирования, большая скорость и не у всех ещё убраны тормозные решётки.
Вторая группа, группа непосредственного прикрытия, пикирует вместе с Пе-2, иногда открывает огонь из пушек и пулемётов для подавления огневых точек, но не расходует весь боезапас до конца – может пригодиться на обратном пути.
Так было выполнено много десятков боевых вылетов. Командование фронта и ВА было довольно нашей совместной работой.
Расскажу о нескольких эпизодах, не укладывающихся в стандартную схему.

В одном из таких вылетов мы уже приближалась к цели. Истребителей противника не было видно. Всё было спокойно и, казалось, все так же спокойно окончится. Однако видимо где-то в стороне одиночный Ме-109, других никто не видел, а наблюдали за воздухом 64 пары глаз, разогнал огромную скорость и пошел почти вертикально в атаку под ведущий самолёт Пе-2. Когда его увидели, то было поздно, сделать что-либо было уже нельзя. Длинная пулемётно-пушечная очередь с мессершмитта и самолёт ведущего вспыхнул, повалился на левое крыло и начал падать, А у немецкого аса, как мы все считали, была столь велика скорость, что он выскочил ещё выше ударной группы, выполнил переворот и на пикировании ушёл на запад.
Наши бомбардировщики после некоторой паузы перестроились, место ведущего занял его заместитель и задание было выполнено полностью, как обычно. Да, это была тяжёлая потеря, но война есть война, потери были неизбежны. Несколько ПЕ-2 потеряли от огня зенитной артиллерии.
В другом полёте после выполнения бомбометания на выходе из пикирования все Пе-2 имеют большую скорость и за ними только успевай, даже на истребителе. Но одна из Пе-2 начала сильно отставать от основной группы. Она-то и доставила нам много хлопот. Немецкие истребители, увидев это, считали, что вот лёгкая добыча, немедленно начали сближаться с ней для последующей атаки. Нашим четырём истребителям, взявших на себя заботу о бедствующей пешке, пришлось немало попотеть, отражая одну атаку за другой заградительным огнём. Неплохо потрудился и стрелок-радист, израсходовав для этой цели весь боезапас. Хотя сбить ни один самолёт противника не удалось, но они отвязались от нас. Все благополучно вернулись на свой аэродром, когда все самолёты сидели уже на аэродроме. Все были целы, задача выполнена, а это главное. При техническом осмотре отстававшего самолёта было установлено, что на нем отказала система автоматической и ручной уборки тормозных решёток для пикирования.
Самолет шёл всю дорогу с выпущенными решётками.
Обычно в таких вылетах участвовал еще один самолёт Пe-2 – это фотограф. Этот самолёт оборудован специальными аэрофотоаппаратами и шёл он в 3–4 км позади основной группы, иногда на другой высоте. Его задача – получить аэрофотоснимки, после их дешифрирования составлялись боевые донесения для высшего командования фронта.
Вот эти-то самолёты для нас истребителей составляли особую заботу и трудности.
Их обычно сопровождали два, а иногда четыре самолёта Як-9т.
Но так как они шли позади основной группы, то и являлись предметом внимания и атак для немецких истребителей. Часто происходили воздушные схватки с мессершмиттами, чтобы отбить их атаки.
В одном из таких боевых вылетов я находился в ударной группе, то есть в группе наших истребителей, шедших вне основной группы и несколько сбоку. В тот момент, когда бомбардировщики перестраивались в пеленг звеньев для начала пикирования, я вместе с остальными самолётами ударной группы начали пикирование к точке выхода бомбардировщиков, чтобы обеспечить прикрытие на выводе. Но что это? Какие-то маленькие чёрные точки обгоняют меня. Я не сразу осмыслил это. Они, эти точки проносились и слева и справа и над головой, И вдруг меня осенило, так это же бомбы, сброшенные нашими Пе-2. Мне стало жутковато, а вдруг зацепят. К счастью всё обошлось благополучно, но я получил ещё один урок. Жизнь и война всё время нас учит, иногда очень жестоко. Люди расплачивались жизнью за свои ошибки. И тогда учились другие на ошибках своих боевых друзей.
В этот период к нам в полк, как и в другие полки нашей дивизии, поступали молодые лётчики на пополнение, так как потери всё-таки были. Таких лётчиков мы вводили в строй боевых обстрелянных очень осторожно. Когда убеждались, что в очередных вылетах более или менее спокойная обстановка, то принимали решение взять с собой одного из молодых лётчиков.
Так было и в этот раз. Задачу ему ставили на первый вылет только удержаться в строю, в паре с ведущим и смотреть за обстановкой, все видеть, потом расскажешь и проанализируешь весь боевой вылет. Но, вопреки нашим предположениям, обстановка осложнилась и довольно сильно. Еще на подходе к цели появилась большая группа истребителей противника типа Ме-109 и ФВ-190. Завязался воздушный бой. Немцы пытались прорваться к группе бомбардировщиков, снопы трассирующих пуль и снарядов прорезали пространство. Уже два немецких самолёта, задымив, уходили из боя. Мы пока потерь не имели. В это время наши бомбардировщики выполняли доворот по курсу примерно на 60°. И вся эта масса дерущихся самолётов следовала за Пе-2. Молодой лётчик, которого мы взяли с собой в этот боевой вылет, видимо, будучи заворожён всей обстановкой, потерял своего ведущего, а на развороте всей группы пошёл по внешнему кругу и начал отставать.
Не сразу заметили это опытные лётчики, бой отвлекал внимание, а когда увидели, то у него на хвосте уже висел мессершмитт, он этого не видел, его внимание было сосредоточено на том, чтобы догнать основную группу.
В эфире послышались многократные возгласы: «Мессер в хвосте», но молодой лётчик не реагировал. Это плохо кончится, нужен был любой резкий манёвр. Последовала длинная очередь из всех пяти стволов Ме-109. Трассы потянулись и прошили самолёт нашего товарища. Он погиб, видимо, так и не поняв, что произошло.
Это очень опечалило всех нас, но мы в этот момент были бессильны помочь ему.
Много ещё произошло событий, воздушных боёв. Наша Советская армии теснила врага. Уже были освобождена вся советская территория. Бои шли за освобождение стран Европы от фашистского рабства. И лишь в Латвии в районе Либавы немцы цепляются, видимо, думают использовать порт для эвакуации своих войск на случай окончательного разгрома.
Шли последние месяцы 1944 года. Командование приняло решение, а мне оставалось только выполнить, направить меня на краткосрочные курсы командиров эскадрилий в Высшую офицерскую школу в городе Липецке.
И вот я в Высшей офицерской школе, где собрался цвет фронтовой авиации. Все без исключения имеют большой боевой опыт и награждены многими орденами и медалями.
Из нас сформировано 4-е учебные группы по 35–40 человек. Группы сформированы по типам самолётов, на которых летал и воевал: группа Як, группа Ла, группа Ил-2, группа Пе-2.
Нам предстоит прослушать, изучить и сдать экзамены по аэродинамике, самолётовождению, воздушной стрельбе и бомбометанию и основам тактики ведения боевых действий авиации.
Через день с учёбой полёты, связанные с дальнейшим совершенствованием лётного мастерства – здесь и полёты различными строями, воздушные учебные бои, воздушные стрельбы, полёты на отработку элементов навигации и тактики.
Идёт размеренная интенсивная учёба. На всё это отпущено 4-е месяца.

Свободного времени практически нет. Помогаем друг другу в теоретической учёбе. Хорошо организованы курсы, много нового, но в основном хорошо систематизированы знания, полученные раньше и частично утраченные. Останутся хорошие конспекты лекций и методические разработки. Всё это пригодится, когда разъедемся по частям и будем воспитывать своих подчиненных, молодёжь.
Получили хороший налёт на все необходимые элементы боевого использования самолёта. Лётчики обменивались личным опытом боевых полётов.
Вот и подходит конец нашей учёбы, идут экзамены и зачёты, подводят итоги учёбы. Все лётчики, а нас около 150 человек, сдают успешно.
Я оказался в числе лучших, таких нас три человека (всё на «отлично», и теория и практика). Сфотографированы у знамени Высшей офицерской школы, объявлена благодарность.
Разъезжаемся. Многие уже сдружились, не хочется расставаться. Попадаю в распоряжение ВВС.
Чувствуется близкое окончание войны, бои уже идут на подступах Берлина. Мелькает мысль: «Власть переменилась, а были бои на подступах к Москве».
А в Москве война уже почти и не чувствуется. Это хорошо!
В кадрах ВВС с моим назначением не торопятся. Предлагают месячный отпуск и путёвку в санаторий ВВС в Алупке. Использую предложение, еду в Крым. Алупка, рядом Воронцовский дворец. А отдыхать неплохо, прекрасная природа, море, красивые дворцы и парки.
Возвращаюсь в Москву в управление кадров. Говорят, ждите, пока нет запросов, что-то подберём.
Тем временем окончилась война. Победа! Всеобщее ликование и радость. Парад Победы на Красной площади.
Прошу в кадрах оставить меня где-либо под Москвой, ведь война окончена. Обещают подобрать. Проходит ещё 1,5–2 месяца – всё ещё в резерве ВВС. И вдруг, неожиданно предлагают демобилизовать, если я желаю. Столь неожиданное предложение и заманчивое. Даю согласие. Ждите.
Еще через месяц в августе 1945 г. вызывают в кадры ВВС, объявляют приказ о моей демобилизации в запас. Вручают необходимые документы и желают дальнейших успехов.
Оформляюсь в райвоенкомате, сдаю личное оружие – пистолет ТТ-АГ649, он со мной был всю войну. Жалко расставаться, номер его до сих пор помню.
В милиции получаю паспорт, прописан у родителей, там же, откуда 5 лет и 8 месяцев назад уходил в ВВС СА.
И так, я снова на «гражданке», а что дальше? Еще не успел подумать, хотя мыслей разных много.
Хочу летать, хочу продолжить учёбу в Московском авиационном институте и много других планов и задумок.

Подводя итоги моего личного участия в Великой Отечественной войне можно сказать следующее:
Принимал участие в качестве лётчика-истребителя в воздушных боях и в выполнении других боевых заданий на Волховском, Сталинградском, Степном, Северо-Кавказском (на Кубани), Брянском и Втором Прибалтийском фронтах. В воздушных боях лично уничтожил 11 (одиннадцать) самолётов противника, среди них 6 Ме-109, 1 Ме-110 и 4 Хе-III, один самолёт подбит: Ю-88, горящий, ушёл на запад. Разведки, штурмовки, сопровождения. В воздушных боях был четыре раза ранен, лежал в госпиталях и возвращался на фронт.
За всё это награждён тремя орденами: «Красное знамя», «Отечественная война 2-ой степени» и «Красная звезда» и многими медалями.
За период войны летал на самолётах И-I6, ЛаГГ-3, Як-I, Як-7б, Як-9т.
По должности прошёл путь от рядового лётчика до заместителя командира эскадрильи, а в воинском звании от сержанта до лейтенанта. Всего прослужил в армии 5 лет и 8 месяцев.

Я живу в Москве. Много планов, много желаний. Но как их осуществить? С чего начать?
Хочу по-прежнему летать, но не в гражданском воздушном флоте. Говорят, туда не берут лётчиков– истребителей – они «хулиганы». Мне не очень нравятся такие полеты – «утюжить» воздух. Вот, если попасть работать в авиационную промышленность лётчиком-испытателем. Наверное, все полёты интересные, разнообразные, а некоторые и с «огоньком». Но как туда попасть? А ещё очень хочу учиться в институте. За годы войны и службы в армии у меня не пропало желание познания нового.
После некоторого периода хождений и волнений, меня принимают на работу лётчиком-испытателем в одно центральное конструкторское бюро (ЦКБ) авиационной промышленности. Это верх моих мечтаний, хотя я ещё не знаю что за работа, где находится аэродром. В сентябре 1945 г. я уже зачислен в штат.
Оказалось, что лётно-испытательная станция (ЛИС) при этом ЦКБ только организуется и я один из первых лётчиков-испытателей в этой организации. Надо ждать, надо помогать решать многие организационные вопросы.
К моменту оформления ЛИСа, нас четыре лётчика-испытателя. Двое из нас опытные лётчики ещё с дореволюционным стажем полётов, а двое молодые – у нас за спиной только опыт полётов на фронтах Отечественной войны. Но мы полны энергии и энтузиазма.
Сбылась и вторая моя мечта – я снова поступил учиться в Московский авиационный институт, факультет самолётостроения, на первый курс заочного отделения.
И вот я работаю лётчиком-испытателем – летаю на разных самолётах, а вечером учусь в институте – это нелегко и не просто. Свободного времени совершенно нет, сильно устаю, но я молод и здоров, а самое главное, всё очень интересно и именно то, к чему стремился, о чём мечтал ещё во время войны.
Впереди ещё шесть лет учёбы, если укладываться год в год. Но время летит быстро, я втянулся в учёбу, выработал свои приёмы изучения предметов и все экзамены сдаю успешно и точно по графику. Надо сказать, не всем заочникам это удаётся по различным причинам.
Женитьба мне не помешала, так как моя супруга работала там же, где и я, и так же вечерами училась. Мы отлично понимали друг друга и это помогало в учёбе и работе.
В начале 1952 года я приступил к диплому, который осилил за два отпускных месяца. Диплом у меня был – истребитель-перехватчик, как раз тот самолёт, на котором я летал в это время по работе.
22 листа чертежей, пояснительная записка, отзыв и рецензия были готовы.
Защита дипломного проекта прошла успешно и я получил диплом с отличием.
В это время я был одним из немногих лётчиков-испытателей с высшим инженерным образованием, а это серьёзно помогало в работе. Помогало лучше и быстрее осваивать всё более усложняющуюся реактивную авиационную технику, помогало правильно принимать грамотные решения в различных сложных ситуациях, помогало правильно и грамотно давать оценки различным моментам полётного задания на испытаниях.

В первый период испытательной работы мне довелось встретиться и вместе работать и даже летать на одном самолёте, учась у него, с одним очень интересным лётчиком. Это Алексей Константинович Туманский. Он задолго до Октябрьской революции летал на всех самолётах тех времён. Так, например, во время первой Мировой войны 1914 года он воевал на самолётах «Илья Муромец», бил немецкие позиции, осуществлял воздушную разведку. Туманский был одним из немногих русских лётчиков, не имевшим офицерского звания, но отличался личной храбростью и высокой профессиональной выучкой.
Несколько слов о самолёте «Илья Муромец». Это 4-х моторный тяжёлый самолёт, спроектированный и построенный коллективом инженеров и рабочих в Петрограде, являлся единственным в мире многомоторным самолётом в то время.
А.К. Туманский за личную храбрость и выполнение боевых заданий в период первой Мировой войны был награждён четырьмя Георгиевскими крестами.
С первых дней Советской власти А.К. Туманский оказывается в авиации Красной армии, активно участвует в воздушных боях Гражданской войны, на различных типах самолётов тех времён.
В период Великой Отечественной войны Туманский работает лётчиком-испытателем на одном из заводов авиационной промышленности. За этот период он дал путёвку в жизнь многим сотням боевых самолётов, в том числе пикирующим бомбардировщикам Ту-2, на которых наши боевые лётчики громили успешно фашистов на фронтах войны. За участие в боях Гражданской войны и за лётно-испытательную работу Туманский награждён многими советскими орденами.
Наша лётно-испытательная станция значительно разрослась и по количеству самолётов и по численности личного состава – лётчиков, штурманов, б/радистов и б/механиков, в связи с чем была преобразована в летно-испытательную базу.
Большинство пришедших лётчиков имели большой опыт, в том числе на фронтах Великой Отечественной войны. Среди них такие лётчики как Лунц Борис Григорьевич – ГСС, Куликов Сергей Иванович – ГСС, Митюшкин Л. Абрамов И., и др.
Работа наша была интересной – приходилось проводить всесторонние лётные испытания на различных типах самолётов, вновь создаваемых различных систем оборудования и вооружения самолётов и многое другое. Всё это требовало от нас, лётчиков-испытателей, самого тесного взаимодействия с инженерами, разработчиками этих систем, глубокого проникновения в принципы и конструкцию этих объектов. К этому времени мне, в числе первых трёх человек с нашей базы, представилась возможность освоить полёты на одних из первых советских реактивных самолётах.
На моём счету появились такие типы самолётов как МиГ-15, МиГ-17, МиГ-17п, МиГ-19, Як-25 и опытные самолёты СП-5, СП-6, Сп-7, Як-120, МиГ-355 и др.
Летать приходилось в различных метеорологических условиях, не только днём, но и ночью, если это требовалось по условиям испытаний, в различных частях Советского союза. Иногда летали над морем, горами, пустынными районами, тайгой.
Вспоминаются многие эпизоды, отдельные полёты и просто сложные ситуации, возникавшие в полёте, из которых удавалось найти удачный выход.
Как-то с Борисом Григорьевичем Лунц (Кстати, это тот лётчик Лунц, о котором писал Б. Полевой в своей повести «Люди с чистой совестью») мы проводили лётные испытания специального радио-прицела на самолёте Б-17. Это 4-х моторная тяжёлая машина, которую американцы называли «Летающая крепость», с большим экипажем и сильно вооружённую. Мы же её использовали для испытаний как аналог будущего боевого самолёта.
Полёты были тяжёлые – на практическом потолке этого самолёта, над морем с боевым бомбометанием по морской цели (специально оборудованная баржа-мишень).
Брали мы в свои бомболюки 20–22 авиационные бомбы типа ФАБ-100, а сбрасывали по одной штуке. Результаты попаданий фиксировались с помощью засечений пеленгов со специальных наблюдательных пунктов. Первое время работа не очень ладилась и бомбы ложились на значительных расстояниях от мишени.
В составе нашего экипажа был борт-радист Иван Дроздов – балагур и весельчак. Как-то вечером за ужином он и говорит в шутку: «Что они там с берега видят? Давайте мне I/2-литра водки, колбасы и хлеба, я сяду в центре баржи и буду точно сообщать результаты падения и разрывов бомб». На следующий день, когда мы полетели и начали свою работу, сбрасывая по одной бомбы, то третья бомба попала точно в цель и мишень затонула. Вечеров этого же дня мы спросили Ивана: «Сколько тебе нужно, чтобы ты сел на эту баржу?» Он только отмахнулся от нас.
В лётной работе, а тем более в лётно-испытательной, надо быть очень внимательным, помнить, что любой мелочи есть своя причина, которая может развиваться и усугубить положение многократно. Как-то, работая на одном их серийных заводов, мне предстояло испытать первые 10 самолётов МиГ-17п, в части проверки и отладки на них специального оборудования. Так вот, возвращаясь после выполнения задания и выполняя посадку, я обратил внимание, что мне не удалось создать посадочного положения самолёта. Я тогда подумал, что возможно я подошёл к ВПП на несколько уменьшенной скорости и рули глубины были недостаточно эффективны. В очередном полёте я отнёсся к этому более придирчиво, но посадка получилась такая же – была неясна причина и я доложил это ведущему инженеру ЛИСа.
Он немедленно остановил все полёты на этих 10 самолётах, отдал распоряжение о нивелировке всех самолётов и проверки угла отклонения рулей глубины. В результате оказалось, что на пяти самолётах руль при отклонении вверх не доходит на 5°, последующий анализ показал, что каким-то образом в систему проводки тяг управления рулём высоты попали наконечники тяг от другой серии самолётов. Попади эти самолёты в войска, где лётчики могли быть несколько слабее в своей подготовке, все их можно было побить на посадке из-за возникающего прогрессивного «козла», если допустить преждевременное касание ВПП передним колесом шасси.
А ведь на этих самолётах уже летали заводские лётчики– испытатели, но не обратили на эту «мелочь» внимания.
Как-то, летая в одной из воинских частей на самолётах МиГ-17 по проверке специального оборудования этих самолётов в порядке оказания помощи войсковым лётчикам в освоении этого оборудования и правильного его использования для решения боевых задач, на очередном самолёте при заходе на посадку я обратил внимание на падение давления топлива менее 4-х атмосфер. Это совершенно недопустимо, так как может не обеспечить необходимый распыл топлива на форсунках в камерах сгорания и двигатель может остановиться. Когда я об этом сказал инженеру эскадрильи, он ответил, что это давно на этом самолёте и что все лётчики знают и не обращают внимания. Видимо, неисправен датчик давления топлива, а вас просто забыли предупредить.
Пришлось объяснить всем, что такое положение не допустимо, что мелочей в авиации нет и что все законы и правила написаны кровью летчиков. В этот же день эта неисправность была устранена.