Рассадкин Петр Алексеевич

Родился в деревне Спаско-Коркодино Клинского района Московской области. Окончил семилетку. Думаю, надо еще куда-то поступить - 7 классов это же мало. Поступил в Московский дорожно-механический техникум. Его не окончил полностью в связи с тем, что захотелось летать. Это тогда было престижно - летчик! Сталинский сокол! Параллельно с учебой в техникуме окончил аэроклуб Бауманского района. Учился в техникуме, по вечерам ходили, изучали теорию, самолеты, на которых нас обучали.

Первый полет был для меня знаменательным. Что я… мальчишка деревенский, еще не очень был по-городскому развит. А тут вроде как такая машина мной управляется. У-2 - отличный самолет. На нем кто угодно может летать - даже обезьяна и медведи.

Сама специальность, по которой я учился в техникуме, - дорожный строитель, - мне не очень понравилась. Такая кочевая. Ездить все время по командировкам, дороги строить.

Мы 39 год полностью летали. В конце года я успешно окончил аэроклуб. А шла финская война. Нам объявили: "Кто желает поступать в военное училище, можете подавать заявление". Я подал заявление и в декабре 39-го года уехал в Борисоглебск учиться в авиашколу имени Валерия Павлович Чкалова. Прошли мандатную и медицинскую комиссии. Все прошел нормально. Учились мы там год. Почему? Был ускоренный выпуск. Авиация расширялась, и надо было кому-то летать. И вот в течение года освоил скоростной истребитель И-16. Перед этим немного полетали на УТ-2, потом пересели на УТИ-4 и вылетели самостоятельно на И-16. В декабре 1940 года в звании младший лейтенант я закончил училище. Причем в ноябре нам присвоили звания, а уже в декабре вышел приказ выпускать из училищ сержантов. Наш выпуск дрожал - боялись, что снимут кубари.

После школы нас направили на освоение боевого применения в 163-й РАП, резервный авиаполк, находившийся в деревне Будово, недалеко от Торжка. Вот там нас обучали военному делу. Но, конечно, после того приказа жили мы в казармах. Летали строем в составе звена, стреляли по конусу, высший пилотаж в полном объеме.

Когда началась война, я еще был в резервном полку. Много самолетов передали в действующую армию, а когда немец стал подходить, из Торжка этот учебно-тренировочный полк перебазировался в Арзамас. Там была как бы база для формирования полков для отправки на фронт. Там были хорошие условия для обучения, местность ровная. Сначала летали на И-16, а потом стали осваивать новые самолеты ЛаГГ-3.

Вскоре сформировали 438-й полк под командованием Елизарова, с которым я пошел на фронт. В ноябре 41-го наши 22 самолета перелетели в Москву, в Люберцы, и выполняли задачу по прикрытию Москвы. Командиром звена был Швыряев, он потом стал комэском, - отличный летчик. Ведомыми у него был я и Глухов Вася, но он вскоре погиб в районе Фили. Его подбили, а он не дотянул.

Начали воевать. 5 декабря контрнаступление началось. Мы уже летали на прикрытие самой Москвы, на прикрытие наземных войск, которые уже готовились к контрнаступлению. Воздушных боев было мало. Были отдельные встречи с самолетами-разведчиками или с истребителями. Один проскочит и уходит. Выдохлись уже они. Уже такие массированные налеты на Москву они не могли осуществлять.

- На штурмовку летали?

- На Севере, а под Москвой нет. В общем, выполняли роль ПВО. Отражение налетов и прикрытие наших войск, которые сначала сосредотачивались, а потом пошли в контрнаступление. Мы летали вдоль линии фронта и обеспечивали прикрытие с воздуха. Деятельность была пассивная, потому что немцы уже выдохлись. Я уже говорил: отдельные встречи у нас были, и то они моментально уходили. Тем не менее, потери несли.

И вот в одном из полетов на боевое задание 28 декабря 1941 года мой самолет был подбит огнем с земли. Высота была маленькая, парашют я не мог использовать, пришлось садиться на вынужденную в районе Наро-Фоминска. Мы туда летали прикрывать войска.

Эта посадка была счастливая и несчастливая одновременно. Счастливая тем, что остался жив, а вообще-то должен был там замерзнуть. Самолет был разбит, потому что садился на лес. Привязные ремни оборвались, и меня выбросило из кабины. Лежал я без сознания. Потом в госпитале мне рассказывали, что местная жительница ехала в лес за дровами и случайно меня нашла. Погрузила на сани и повезла во фронтовой медицинский пост. Я помню, что на чем-то еду, открыл глаза, гляжу - сани. Думаю: значит, буду спасен - и опять потерял сознание. Там меня перевязали. У меня лицо было распухшее - ударился о прицел, зуб сломан, на затылке пробоина. Они мне оказали первую помощь и отправили в госпиталь на Новую Басманную в Москву. В этом госпитале я находился месяц. Во время лечения сдирал корочку - чешется же - и занес инфекцию. У меня поднялась температура, главврач дал распоряжение положить меня в изолятор. Потом я уже узнал, что надежды на выздоровление не было, и в этот изолятор клали тех, кто должен был умереть. Но я выкарабкался. Через 2 или 3 дня у меня спала температура, и я вернулся опять в свою палату.

Примерно 20-х числах января выписали опять в часть. Прибыл в часть, в Люберцы. Некоторых летчиков уже не было. Война есть война. Я приехал из госпиталя, у меня еще были шрамы. Я попросил съездить домой - навестить родителей, которые были под немцами 15 дней. Все там собрал, получил сухой паек, документы. Потом меня вызвали в штаб и говорят - отставить. Ехать к родителям нельзя, полк должен срочно вылететь. Нас пополнили самолетами и направили в сторону Ленинграда на Малую землю. И дома не пришлось мне побывать. Полк в конце января полетел в сторону Ленинграда обходным таким путем: Ярославль, Тихвин. Приземлились в Углово.

Оттуда летали на разведку, на патрулирование, перехват разведчиков. Немцы в это время вели себя пассивно. Воздушных боев не было. В феврале или марте меня направили на курсы командиров звеньев в Иваново.

- Готовили командиров звеньев трехсамолетного или четырехсамолетного состава?

- Трехсамолетного состава. И в 438-м полку до, по крайней мере, февраля 1942 года летали трехсамолетным составом. Занимались отработкой техники пилотирования, ходили в наряды, дежурными по аэродрому. Там в это время базировалась авиация дальнего действия. Было ли что-то новое для меня на этих курсах? Почти ничего, кроме летной практики. Тыловая жизнь скучная, на фронте веселее. Хотелось быть защитником своей Родины. Поэтому стремились попасть на фронт. А в тылу спокойная работа. Летали, потом назначат дежурить. Подежуришь по аэродрому, вот такие задачи мирного времени.

- А Вам не нужен был отдых от войны? Ведь там убивают, страшно?

- На войне страха не бывает. Кто боится воевать, тот быстро погибал. Никакого страха на фронте не было, это я говорю не для красного словца. Наоборот, чувствуешь ответственность перед народом, перед партией, перед руководством страны. Поставили задачу - ее надо успешно выполнить.

- В чем больше была ответственность - перед народом и партией или перед своими боевыми товарищами?

- Перед народом и партией. Защитить Родину, как можно быстрее освободить Родину от проклятого врага.

- С точки зрения бытовых условий, где было лучше - в тылу или на фронте?

- На фронте у нас, в авиации, было лучше, чем в тылу. Там разные нормы питания были. Все для фронта, все для победы было. Горючего было мало. А на фронте всего было в достатке.

Там мы примерно месяц полетали, и три человека направили в Чкаловскую. Там формировался 255-й полк двухэскадрильного состава, в котором я воевал до конца войны. Этот полк был сформирован из летчиков гражданской авиации, в основном аэроклубовских инструкторов - опытных летчиков с большим налетом, но без боевого опыта, которые переучились на истребители. У них не хватало несколько летчиков для того, чтобы в полном составе лететь в Ленинград. Вот нас туда и направили. Из всех летчиков полка боевой опыт был только у меня. Тем не менее, в полку я был назначен на должность младшего летчика.

Всем полком мы раза два летали в район Вышнего Волочка - отгоняли самолеты на фронт. Прилетим, самолеты там оставим и обратно на Ли-2 домой. А когда в 3-й раз мы получили матчасть в Горьком, в мае месяце мы полетели под Ленинград по маршруту Ярославль - Кашин - Тихвин - Ленинград. В Ленинграде мы базировались на аэродроме Левашово, Комендантском аэродроме и Парголово. И оттуда летали. Немцы летали мало. Поднимут нас - ожидается налет на Ленинград. Звеном, шестеркой, восьмеркой, пара звеньев для прикрытия Ленинграда. Покружились, покружились - налета нет. Потом несколько вылетов делали на сопровождение штурмовиков.

Под Ленинградом мы пробыли около месяца. А когда пошли конвои, для их прикрытия была создана специальная ударная авиагруппа, куда входили несколько минно-торпедных полков, пикировщики и истребители. Вот в этой ударной группе я сражался до конца войны. Базировались мы на аэродроме Ваенга, сейчас Североморск называется. Там мы находились всю войну вплоть до 9-го мая 1945 года.

Главная задача, конечно, - прикрытие нашего Северного флота, наземных войск и нанесение ударов по конвоям противников, по аэродромам. Когда были массированные налеты в район Мурманска, нас тоже поднимали, но обычно в последнюю очередь, когда уже нечего было поднимать. И потом наносили удары по немецким конвоям. Работа сложная. Обычно наш полк привлекался для сопровождения минно-торпедной авиации. Наша 5-я ударная группа стала потом 5-й минно-торпедной дивизией, в которую входили торпедоносцы на ДБ-3Ф. Потом они получили "Бостоны", "Хемпдены", которые называли "прощай, молодость" или "балалайка". Гробы. Помню, англичане прилетели туда целым полком, около 30 "Хемпденов". Немцы узнали и начали нас бомбить по ночам. Как налет, так обязательно несколько "Хемпденов" сожгут. Они быстро сошли - на боевых заданиях их сбивали хорошо.

Когда мы прилетели на ЛаГГ-3, во 2-м гвардейском Сафоновском полку были "Томагавки" и "Харрикейны". Но это тоже такие самолеты … прощай, молодость. ЛаГГ-3 значительно лучше и по скорости, и по маневренности. Может, только по вооружению они были послабее. На "Харрикейнах" было 12 пулеметов.

- "ЛаГГи" у вас были с каким вооружением?

- Три точки. Пушка 20-мм и два крупнокалиберных пулемета 12,7-мм. Такое же вооружение стояло, когда мы под Москвой воевали.

- "ЛаГГи" были трехбачные, пятибачные?

- Мы летали на трехбачном. В связи с тем, что полк был предназначен в основном для сопровождения бомбардировщиков, придумали подвесные бачки. Под правым и левым крыльями. Эти бачки, которые были предназначены для Пе-2, в ДАРМе приспособили нам. Мы же летали вон куда! Уходили далеко в море, а потом разворачивались на эти конвои для нанесения ударов. На задание ходили на бреющем полете на 15-20 метров, чтобы немцы не засекли. Расход горючего большой. А так минут 30-40 на этих бачках можно было лететь. Сбрасывали их или по выработке горючего или когда подходили к цели.

Мы уже на "кобрах" летали. Был морской бой, англичане с немцами схлестнулись где-то в Баренцевом море. А для того, чтобы оказать нашу союзническую поддержку англичанам, нам, четверке, дали задание пройти хотя бы раз над английской эскадрой. К нашим "Кобрам" подвесили топливные баки. Погода была отвратительная. Мы взлетали, а уже начиналась пурга. Но задание дали, туда прийти в этот район, над ним развернуться, показать звезды, покачать крылышками и вернуться домой. Отошли мы километров 50 от береговой черты, нас вернули из-за погоды. Потому что все аэродромы закрылись. Оставалась площадка на острове Кильдин, где сидел 27-й полк на "Харрикейнах". Нас туда сажали, был страшенный ветер. Мы только успели вернуться, сесть, кто как мог, и аэродром закрыло полностью на двое суток. При посадке Егоров… он не совсем справился с ветром, потом аэродром был покрыт льдом, тормозишь, а самолет все равно сносит. Его снесло на стоянку самолетов, которые там стояли, 27-го полка. Он погиб. Ему пробило висок.

- Командиров эскадрилий того периода помните? Когда Вы пришли в полк, кто им командовал?

- Якушев был командиром полка, но мы его и не видели даже. Не знаю почему. Он, видимо, не захотел на фронт лететь с нами. Он уже был в возрасте, пожилой, у него было много знакомств, видимо, он не захотел лететь на Север. Вел полк его заместитель Панин, который потом стал командиром полка. Панин имел боевой опыт. Он был в Испании. Когда я с ним познакомился, он уже имел орден Красного Знамени, орден Красной Звезды. Такие два боевых, авторитетных ордена. Командир был хороший, требовательный, грамотный, сам стремился участвовать в боевых вылетах и неоднократно меня брал ведомым, не знаю, по каким причинам. Потом он погиб. После него Чертов стал командиром полка. Он не такой командир, он был более приспособлен к учебному заведению.

- Как погиб Панин?

- Я в этом бою не участвовал. Они погибли с ведомым Сосновским. Они прикрывали минно-торпедную авиацию при ударе по немецкому конвою. Это немного южнее Варде. Я думаю, его гибель обусловлена тем, что он как командир полка, отвечавшего за безопасность ударных самолетов, чувствовал эту ответственность. В этом бою было численное превосходство немцев. Видимо, попав в тяжелое положение, он больше внимания уделял защите прикрываемых самолетов, чем своей безопасности. Бомберы любят, чтобы мы, истребители, рядом с ними шли. Нам невыгодно. Свободы нет. Сначала нас собьют, потом его собьют. Нам нужно делать маневр.

- Численное превосходство немцев часто бывало?

- Да. Бывало часто. Причем, надо заметить, из опыта боевого действия - они очень охотно любили вести воздушный бой при преимуществе у них в силах. Если равные или меньше, то они стремились уходить, уклоняться.

- Как Вам первый полет над морем?

- Страшно! Вдруг мотор сдаст?! Куда прыгать? В воду? Первые полеты были с переживаниями. Чем дальше улетаешь от своих берегов, моторчик вроде хуже и хуже работает. Над водой мы до этого не летали! А потом Баренцево море стало, как дом родной. Если надо оторваться - в море уходи, никто не найдет.

- Петр Алексеевич, перед тем, как летать над морем, Вы дополнительную штурманскую подготовку проходили?

- Нет. Только практика. Сначала летали недалеко. Когда у нас не было подвесных бачков, мы далеко не могли уходить, а уже потом, когда сделали подвесные бачки, мы уже были опытными, нам над морем было нестрашно летать.

- 46-й штурмовой полк входил в вашу дивизию?

- Нет, он подчинялся непосредственно ВВС флота. Он был отдельно, но летали вместе. Обычно комбинированные вылеты были. Штурмовики, бомбардировщики и даже высотные торпедоносцы, которые бросали высотные торпеды на парашютах. Между кораблями конвоя падает эта торпеда и начинается циркулировать, увеличивая радиус. Найдет цель - взорвется. Не найдет - утонет.

- Специфика сопровождения торпедоносцев, бомбардировщиков, штурмовиков отличалась?

- Конечно, отличалась. С торпедоносцами уходить приходится на полный радиус. За Нордкап, Нордкин, Варде. А если нужно вести воздушный бой, как потом возвращаться? А ведь иногда бачки приходилось сбрасывать раньше, если истребители появлялись. Нас же они старались обнаружить. Во второй половине войны у немцев появились локаторы. А поначалу радиосвязь. Обычно идем на задание - в воздухе молчок, чтобы не засекали. Тактически шли сзади, выше, по бокам. Они не любили, когда от них истребители отрывались. Хотели все время нас видеть.

- Задача штурмовиков в смешанных группах в чем заключалась? Подавление зенитной артиллерии на кораблях?

- Обычно они удар наносили по кораблям охранения. Некоторые по транспортам наносили удар. Обычно они обеспечивали подавление корабельной артиллерии. Немцы стреляли из главного калибра, ставили столбы воды, в которые иногда врезались наши торпедоносцы. А в этот столб если попадешь - то все, капут.

- У летчиков была специальная экипировка для полетов над морем?

- Поначалу жилетов не было - мы же были в сухопутной авиации. Потом дали специальные жилеты. Здесь коробочка. Если попадаешь в воду, происходит химическая реакция и жилет надувается. У меня был такой случай. 23 июля 1942 года мы участвовали в массированном налете на объекты немцев в районе Печенги. Я был ведомым у командира полка Панина. "Мессеров" было очень много - они успели взлететь с Луостари. В этом бою над территорией немцев меня подбили. Там были база. Мы туда подошли и начали бомбить по штабам, кораблям. Свалка была большая. В этой свалке уже на отходе пулька попала в систему водяного охлаждения моего ЛаГГ-3. Вода начала брызгать в кабину. Надо спасаться. Прыгать некуда - внизу немцы, а до Рыбачьего еще километров сорок. Дотянул до Рыбачьего, мотор заклинило и я решил прыгать. Вроде береговую черту я перетянул. Отсоединил кислородную маску…

- Вы с масками летали?

- Ну да. Ведь летали на 5000-6000. Маски все время были. Потом мы эти маски превратили в мундштук и сосали - удобнее. Потому что маску одел - лицо потеет, видимость ухудшалась. В бою же если не будешь головой крутить на 360 - собьют.
Так вот, снял маску, отсоединил разъем радио, отстегнул поясные ремни (плечевыми не пользовались, да и поясными не всегда), открыл фонарь, поднялся, еще посмотрел - ничего не забыл, чтобы планшет всегда был с собой - и меня вытянуло струей воздуха

- А почему прыгать? Сесть на воду было опаснее, чем прыгать?

- Да. Некоторые тонули. Не успевали выбраться из кабины, самолет зарывался в воду и тонул. А потом выбирайся под слоем воды. Решение было прыгать.

Выпрыгнул - и тихо, никто не гудит, красота: смотрю, куда я падаю. Вроде нормально. А потом гляжу - ё-мое, море подо мной! Меня ветром сдувает в Мотовский залив! Тогда я попытался, подтягивая стропы, скользить в сторону берега. А уже вода приближается. Перед приводнением по инструкции надо сбросить парашют, чтобы купол при приводнении не накрыл тебя. Сбросить я его сбросил, но раньше, чем надо, и плюхнулся мордой об воду. Сознание не потерял, но морда распухла. Сбросил сапоги и поплыл к нашему берегу. Так вот, жилет не надулся, поскольку по неопытности наши парашютисты не заправили коробочку порошком, который выделяет газ. После этого случая, когда я уже прибыл в полк, рассказал, начали проверять - ни у кого нет. Это же было вскоре после того, как мы прибыли. Плыл я около трех часов. Мы вылетели в 11 часов вечера примерно, а я выплыл около 2 часов примерно. Нас тогда двух подбили. Еще Сашку Крохина. Я с этой стороны Рыбачьего выпрыгнул, а он с другой стороны выпрыгнул. От переохлаждения он через 4 часа умер. Он выпрыгнул в воду и ждал, когда придет катер его подобрать. Так в это время у наших войск катера были. Я же поплыл сам, на катера я не надеялся, думаю, выплыву сам. На спинке так и плыл потихоньку, чтобы не было перенапряжения. Подплыл к берегу метров на 5, уже солдатики с наблюдательного пункта меня встречают. Они мне бросили бревно, толкнули мне, говорят, цепляйся. Я за это бревно ухватился, а оно меня опять туда потащило. Я его бросил, да берег рядом. Подплыл. Думаю, буду плыть, пока не почувствую землю. Доплыл до берега, почти носом воткнулся, почувствовал, что ноги достали землю. Я попытался встать, но сразу упал. Все! Напряжение спало. Тут свои. Они меня взяли за руки, вытащили из воды. Они взяли комплект сухого солдатского обмундирования. Зажгли колючки, перекати-поле, чтобы вроде обогреть. Я говорю: "Пойдемте быстрей в дом". Они меня фактически потащили. Я был в сознании, но сил не было. Пришли в наблюдательный пункт. Я попросил воды, пить захотел. Сколько воды я выпил! Наверное, от перенапряжения. Потом они мне дали каши, покормили, согрели. Отношение к летчикам было очень хорошим. Они сделали все, чтобы я отогрелся. Я же замерз, когда плыл. Сначала не чувствовал, а потом мне стало прохладно. У них была буржуйка, нагрели. Утром, когда поспал, начальник поста говорит: давай, иди, за тобой такси прибыло. Какое такси? Пара лошадей. На лошадку верхом. Одна лошадка для сопровождающего солдата, а другая для меня. Мы поехали в штаб части. Часа два, может, больше, мы ехали верхом. В штабе опять покормили, дали отдохнуть. Опять ночь наступала. Ночь-то светлая. Пришел катер с Большой земли и отвезли домой на аэродром.

Хотя меня не было только двое суток, в полку же была выпущена листовка, что я геройски погиб в этом бою. Когда я прибыл, весь тираж уничтожили. Мне не дали даже посмотреть. Хорошо, что родителям извещение не успели отправить. Еще полечился, отдохнул дня 2-3. Лицо-то было отекшим от удара, кровоподтеки были.

- Кто сбил, Вы так и не поняли?

- Шальная пуля стукнула. Там такая свалка была! А потом, на мне такая ответственность, я ведь ведомый командира полка. Больше за ним следил, чем за собой, чтобы его не бросить.

- Ударная группа, бомбардировщики, в этом бою понесли потери?

- Один или два были сбиты. И нас два истребителя.

- Каково оно, жить в условиях полярного дня и ночи?

- Летом все время воевали, а зимой спали. Полярным днем и день, и ночь весь полк был в боевой готовности. Сидели в землянках. Спали, конечно. Там всегда был дежурный солдат, которого мы называли писарем. Он держал связь со штабом. Ему сообщали по телефону: "Летчикам подъем!" Фактически, полк воевал круглосуточно. Немцы больше днем летали, ночью меньше. В полярную ночь у немцев летали только разведчики. Иногда бомбили нас. Однажды они набросали над аэродромом осветительные бомбы, а потом бросили несколько бомб.

- Кроме вас, в Ваенге еще были истребительные полки?

- Конечно. 20-й и 2-й гвардейский. На отражение налетов первым вылетал 2-й гвардейский полк. Как они начали взлетать, мы садимся в самолеты.

- С кем дружили?

- С Володькой Бурматовым. Кстати, он тоже в море прыгал, но жилет у него нормально сработал. В 1943 году 20-й полк, где он воевал, пошел на переформирование. А к нам перевели четырех летчиков: Бурматова, Простакова, Бойко и Горбачева. Мы так были знакомы как соседи, а тут подружились. Кстати, этот полк нам свои "Яки" оставил, но всего несколько штук. Вообще же после ЛаГГ-3 мы получили подержанные и новые "Кобры". Тогда уже полк стал трехэскадрильного состава. Две эскадрильи на "Кобрах", а в третьей были "Яки", "Томагавки", которые из 2-го гвардейского нам отдали. Эскадрилья была сформирована из этих остатков. Они летали в основном на штурмовки и бомбометание. Возглавлял эту эскадрилью Бойко, а вот остальных трех летчиков, что я перечислил, направили к нам в первую.

- Как строились взаимоотношения между летчиками ВВС и морскими летчиками?

- Нормальные, дружеские отношения. Подначек особых не было, правда, мы их называли самотопы, а они нас - кочколазы. Это еще с Японской войны пошло. Там моряков называли самотопами, а кочколазами - пехоту. Но это все в шутку.

- Случаев переходов между вашим полком и 2-й гвардейским не было?

- Были. Два молодых летчика к нам были переведены с гвардейского полка. Одного звали Горишный, фамилию второго забыл.

- Общее впечатление от самолета ЛаГГ-3?

- Он немножко уступал Ме-109, но, в принципе, на уровне. У него был слабоват двигатель. По сравнению с "Яком", конечно, был хуже. Моя первая победа была на "Яке". Я сбил "Фокке-Вульф-189" 2 декабря 1942 года.

Наша группа, ведущий - командир эскадрильи Харламов, получила задание встретить группу ДБ-3Ф. Они где-то выполняли задание, но топлива на обратный кружной маршрут не хватало, и им пришлось идти напрямую, не уходя далеко в море. Пошли шестеркой. Хотя я уже был старшим летчиком, ведущим пары, но в этом вылете я шел ведомым у заместителя командира дивизии Попова. Нам сказали, что с земли будет осуществляться наведение на истребители противника, если они будут идти на перехват бомберов. Над Рыбачьим был тонкий слой облачности с разрывами тысячи на 2-2,5. Мы идем, смотрим - группа "мессеров". Оказалось, что они прикрывали "Фокке-Вульф-189", который фотографировал наши объекты. Когда они обнаружили нас, этот "Фокке-Вульф" резко пошел на пикирование, чтобы удрать домой. Истребители немцев, как и наша группа, оказались выше облачности и потеряли его. Я это дело заметил и за ним. Потому что все время говорили: "Когда же собьют этот "Фокке-Вульф-189!" Думаю, не уйдешь! Наша группа осталась с "мессерами". Но те, видимо, забеспокоились, что потеряли "раму", и бой не состоялся. Они как-то разошлись. На самом выводе, перед землей я оказался точно сзади. Нажал на все гашетки. Он перед моим носом воткнулся в землю и стал кувыркаться. Один из трех членов экипажа остался жив и попал в плен. Фамилия у него была Петерсен, начальник разведки Северного Флота у немцев, доктор юридических наук. Потом его к нам привезли, и мы в землянке с ним беседовали. Собрали летчиков. Потом выводят этого фрица. Ему дали стул. Начали допрашивать с переводчиком. Уже не помню, какие там вопросы задавали, но он сразу отказался отвечать на вопросы, связанные с военной тайной. Единственное, его спросили: "Хочешь посмотреть летчика, который тебя сбил?" - "Хочу". Комиссар Мещеряков, рядом с которым я сидел, встал, на меня показывает. Он подошел ко мне, подал руку. А я ему не подал руки. Говорю: "Врагам руку не подаю". Он обиделся, сразу отошел на свое место.

- Какое он на Вас впечатление произвел?

- Впечатление - настоящий фашист. Ему было лет 50. Рыжеватая бородка, он был небрит, на щеке шрам. Мы у него спросили, откуда у вас шрам. Он говорит - это почетный шрам. Говорили, что его расстреляли, потому что он не хотел ничего рассказывать. Это был первый немец, которого я видел.

- Какое у Вас лично отношение к ним было?

- Немцы - враги нашего советского народа. Ничего эта встреча в моем отношении к ним не изменила.

- Это была Ваша первая победа. Какое было ощущение?

- Радость и гордость. Я почувствовал, что могу что-то делать. Такого ощущения, что там люди, не было. Если будут такие настроения, то воевать нельзя, будешь жалеть. Желание было еще раз сбить.

- После первой победы Вы обрели уверенность?

- Да. Почувствовал, что они горят. Их не только кто-то может сбивать, но и я тоже.

- Как Вы лично воспринимали войну?

- Как боец. По-другому никак.

- В то время хотелось перенять из немецкого опыта?

- На Севере мы стали применять полеты парами. Это у них переняли. Правда, когда мы прилетели, 2-й гвардейский к этому времени уже летал парами. Регулярно нам давали разведсводки о противнике. Говорили, какие летчики у немцев, какие у них наклонности. Кроме того, разбор полетов в полку проводился после каждого боя. Был и обмен опытом между полками.

- Что-то еще положительное у немцев брали на вооружение? Какие-то приемы воздушного боя?

- Приемы зависят от тактико-технических данных самолета. Они использовали всегда высоту. Они стремились занять положение выше нас и сверху атаковать, мы тоже начали потом это применять, когда на "Кобрах" летали. "Кобра" - самолет достаточно тяжелый, она по ЛТХ наравне примерно шла с "мессерами" первого поколения - Е, Ф, а потом уже появились "Фокке-Вульф-190". Они уже значительно были сильнее по своим качествам, чем "Кобра", у них был мощнее мотор. Как противник он был посерьезнее "мессеров-109" Е и Ф.

- "ЛаГГ" был тяжелее в управлении?

- Тяжелее, конечно, чем "Як". По усилиям на ручку примерно такой же.

- Вы упомянули про то, что "Кобра" была наравне с "мессером". А "Яки" и "ЛаГГи"?

- "Як" получше "ЛаГГа", но примерно на уровне "мессера" первых выпусков. А "мессер" Ф, Г, те были немножко выше по летным данным наших ЛаГГ-3. Про "Як" я бы не сказал, "Як" мог на равных с ними драться. Там уже все зависело от пилота. А вот "Кобру" мы любили. Удобный, хороший самолет, с хорошей маневренностью. Вертикальная немножко слабее, чем горизонтальная. Но на виражах можно спокойно бить "мессеров". И пушка 37 миллиметров, мощная пушка. Бух-бух - и немцы разбежались. Обзор хороший. Расположение приборов. Удобная кабина. Видимость. Сзади стекло стояло.

Радиосвязь отличная по сравнению с нашими, выше по качеству. На "Кобрах" мы уже запросто разговаривали. Раньше на "ЛаГГах", "Яках" по фамилиям обращались. Иногда матом пустишь в воздушном бою. А на "Кобрах" как сейчас мы с вами разговариваем. Нам тогда уже запретили говорить открытым текстом, тогда уже ввели позывные, по номерам.

- У Вас какой был?

- Это в зависимости от должности. 101 - командир полка. 106 или 105 - командир эскадрильи. Вот такие номера были. По номерам.

- Бортовой свой номер помните?

- Да. 69 и 02. Дело в том, что получалось так, что летчиков было побольше, чем самолетов. На одном самолете могли летать все. Но 02-й был моим личным самолетом.

- Звезды за сбитые рисовали?

- Рисовали, но не все. Когда посмотрели в газетах "Сталинский сокол", "Красная звезда" снимки со звездами, и у нас начали рисовать. Чем мы хуже? Но в связи с тем, что летчики менялись, эти звезды не соответствовали летчикам.

- Что было первичным - получение хорошего самолета - "Кобры" или то, что вы как летчик стали уверенно чувствовать себя в воздухе?

- Совпадение и того, и другого. Хороший летчик на хорошем самолете. Хороший летчик на хорошем самолете может творить чудеса.

- До того, как Вы получили "Кобру", сколько у Вас было сбитых?

- Кроме "рамы" был еще один или два сбитых. Можно посмотреть в летной книжке. А так все совпало. Совпадение хорошего качества летчика и самолета дает непобедимый результат.

- Можно ли сказать, что Ваше отношение к "Кобре" именно такое, поскольку этот самолет соответствовал Вашим навыкам?

- Можно так сказать. Но я, например, "Як" не стал бы умалять, он не хуже "Кобры" по летным качествам. Я любил "Як".

- Если бы Вам дали "Кобру" в 1941 году, могли бы Вы ею воспользоваться так же, как в 1943 году?

- Конечно. Было бы лучше. Реализовать ее качества смог бы.

- В начале июля 1943 года шел немецкий конвой, на него выпустили сводную группу. Севрюков был ведущим группы сопровождения. Была плохая погода, и Севрюков увел прикрытие. Эту группу торпедоносцев, штурмовиков посбивали. Не помните такого?

- У меня такой эпизод не отложился.

- Кто был Севрюков по должности?

- Командир первой эскадрильи. Может быть, и был этот факт. Может, после этого он и ушел на транспортный самолет. На Ли-2. Когда мы "Кобры" получали, его уже не было. Его, возможно, просто сняли. Прошел слух, что он больше не хочет в бой летать.

- Про "Тандерболт" расскажете, летали?

- Летал (смеется), когда война закончилась. Это истребитель, да... Тяжелый истребитель. В принципе, для ведения воздушного боя с "мессерами" не годится. Он был создан у них для прикрытия "крепостей", когда они бомбили на больших высотах. Двигатель развивает основную мощность на больших высотах, 7-10 тысяч и выше. В принципе, тяжелый на управлении, на ручке и по маневренности, он тяжелый. Я его не считаю истребителем… Такой полубомбер. Они его называют истребителем дальнего сопровождения бомбардировщиков. Но вести воздушный бой…

Потом на аэродром Ваенга собрали их со всех морских аэродромов. Даже в конце 1945 года, примерно в октябре, наша группа - я летал - нас было 4 человека, летали за "Тандерболтами", которые оставались в разведполку в Евпатории. Перегоняли их на Север. А потом помяли тракторами.

- Мы про Панина поговорили. Если вернуться к Чертову, он к Вам пришел после Панина?

- Да. Его прислали на замену с Ейского училища.

- Как он себя повел как командир полка?

- Как офицер вел себя нормально. Только он не стремился как летчик быстро войти в строй и летать на боевые задания. Он осторожничал. Он был в возрасте, ему было больше 40. Когда он погиб, в его вещах нашли записку: "Зачем меня сюда перевели? Я бы принес больше пользы, находясь на своей старой должности". Его сбили при нанесении удара по какому-то немецкому конвою над морем. Я не был при этом.

- Вы говорите, что в конце декабря 1942 года Вы еще были рядовым летчиком, как продвигалась Ваша карьера потом?

- В декабре 1942 я был уже старшим летчиком. На "Кобрах" я уже был командиром эскадрильи, это осень 1943 года. Панин погиб в августе 1943 года, только-только получили "Кобры". Потом стал штурманом полка. С должности штурмана полка ушел на курсы командиров полков в Ригу в декабре 1945 года. В полк больше не вернулся.

- Хотел выяснить про заместителя командира полка Адонкина. Про его гибель пишут по разному.

- Я в этом полете участвовал. Мы шли на прикрытие бомбардировщиков, по-моему, "пешек" Пе-2 или Пе-3 на бомбометание по кораблям в Лиинахамари. Набирали высоту, шли вдоль береговой черты, набирали высоту выше облаков. Облачность была порядочная, толстая, но были разрывы в этой облачности. Вот мы вышли в "окно" выше облаков, а Адонкин не вышел. Он, видимо, в облаках потерял ориентировку, наверное, разбился.

В облаках учили летать только после войны. Летчик он был нормальный. Заходил к нам в эскадрилью часто, беседовал, был компанейский мужик.

- Ваш личный счет?

- У меня 16 самолетов лично сбитых. Из них засчитано мне три предположительно. Но оперсводками подтверждено. Почему предположительно? Потому что были сбиты над морем, никто не подтвердил. Надо, чтобы кто-то видел: наземные войска, с корабля - надо, чтобы кто-то видел, что упал сбитый самолет, и тогда подтверждают. А когда его… мы же бой вели не над своими кораблями, а где-то в стороне. Сбил его, он упал, никто не видел, нырнул, да и все.

- Среди Ваших сбитых самолетов, кроме Вашей первой "рамы", остальные какие были по типам?

- Истребители: "мессера" и "фокке-вульфы". Бомберов не приходилось сбивать.

- Теряли ведомых?

- Да. Копылов погиб ни за что, просто по халатности. Был подбит немецкий летчик, который с парашютом приводнился в Ура-губу. Для того чтобы его спасти, прилетел "дорнье", гидросамолет. Прикрывало его десятка два или три истребителей сопровождения. И вот они крутились. Нас подняли парой, даже не знаю для чего, в общем, наблюдать. Пришли в этот район. А там над этой лодкой кишат "мессера". Мы вышли с ведомым. А там начали отрываться отдельные истребители, "мессера", нас отогнать. А этот самый мой ведомый Копылов пошел в атаку. Как пошел туда, чуть сблизился, его там "мессера" сразу сожрали. И все. Глупость. Я ему говорил по радио не ходить туда: не спускайся, нечего там делать, все равно ничего не получится. Ему хотелось сбить самолет, бомбардировщик. Молодой был летчик.

- С того состава, с которым Вы пришли на Север, в 255-й полк, до конца войны кто-то кроме Вас дошел?

- Федя Самарков, я, Власов Сашка, с которым мы из Иваново приехали в Чкаловск. Трое нас…

- Что можете сказать о штопоре на "Кобре"?

- В полку в штопоре наши летчики не бились.

- Еще хотел попытать по окраске. Какие у вас были отличительные полковые признаки?

- Камуфляж был на ЛаГГ-3 зеленый, оранжевый, черный. Сочетание вот таких цветов. Темно-зеленого, черного и темно-оранжевого. Бортовые номера всегда белые. Коки тоже белые у полка. Верхушка киля была белая, но не у всех. Звездочки рисовали на горбу за кабиной. Сзади плексигласовый отсек, ниже его сразу на фюзеляже.

- Перед тем как Вы уехали из деревни в город, как жилось в Подмосковье?

- Очень хорошо. Я любил работать в колхозе, особенно когда студентом был. Так, оставаться в деревне на постоянно мне не захотелось. Хотелось уехать, но жили мы нормально. Не голодно, не холодно, 6 человек детей, мать, отец и бабушка. За стол сядем - 9 человек. Стол у нас такой большой был. В плошку, глиняную миску наливаются щи или суп, и все ложками из этой плошки едим, все нормально, не деремся.

- Вы какой по старшинству были в семье?

- Четвертый. Ближе к младшим. Младше меня Андрей и Виктор, сейчас живой. Андрей погиб. И старший брат Николай погиб на фронте. Из шестерых двое погибло. Две сестры. Недавно вторая умерла, она передо мной. 86 лет ей было. Жили нормально, не тужили. Середняки считались! Корова у нас была, овца, поросята, куры, утки. Пруд был рядом около дома.

- Почему не захотели в деревне остаться?

- Захотелось цивилизации.

- В Москве Вы жили в общежитии?

- Да. Московский дорожно-механический техникум, МДМТ, Переведенский переулок. Это Бакунинская улица, туда, ближе к Заводской.

- Вы были в униформе, или приходилось в своем ходить?

- Нет, не форме, в том, что было, гражданская одежда.

- Родители помогали, или самому приходилось добывать?

- И то, и другое было. Большая семья. Были сначала крестьяне, потом колхозники. Мать работала на ткацкой фабрике, которая была рядом, подрабатывала денежки. Отец в колхозе, он был инвалид с Гражданской войны. Мне рублей по 15-20 ежемесячно давали. Стипендию получал 63 рубля, потом прибавили до 73 на четвертом курсе. И потом, подрабатывать ходили. Чистить Москву, разгружать вагоны, особенно на военной базе. На Бауманской улице, туда, к ЦДС, там военная база. Кавалерия там где-то стояла. Им очень много овса приходило. У них вагоны разгружали. Но там хорошо. Поработал и сразу наличные деньги, рублей 15 - поденная работа была. Также чистили лед на улицах Москвы, в основном в районе Охотного ряда, туда, к центру. За каждый час платили 2 рубля. С субботы на воскресенье обычно мы ходили лед чистить, в ночную. Часов 12, 15 поработали - получили.

- Когда в аэроклубе начались полеты, был специальный рацион?

- Тогда обязали. Тогда обязали предприятия перечислять деньги аэроклубу. Мой техникум перечислял 200 рублей на питание. Нам завтраки и обеды давали. 200 рублей на месяц или два летной практики.

- Это когда полеты были, а когда теория?

- Утром учился, а в вечернее время ездил в аэроклуб изучать технику, самолеты, аэродинамику, метеослужбу, все, что связано с авиацией.

- Расскажите о своем первом полете. Что запомнилось?

- Душа замирает! Первый полет, конечно, с инструктором. Я в задней кабине, в передней был инструктор, на У-2, тогда так назывались, потом По-2. Хороший учебный самолет. Очень возбужденный, конечно. До полета там все пройдешь. Условия безопасности, как запускать винт. Вот говорят: "От винта!" - это же оттуда. Амортизатор надевается. Один человек держит винт, а другой надевает на конец такой карман, амортизатор натягивает. Вот тот, который держит обратную сторону, он стоит сюда, к плоскости, и держит винт, чтобы он не крутился, иначе… И кричит инструктор: "От винта!". Этот отпускает руку, амортизатор крутит, а инструктор магнето в кабине крутит, искру дает.

- Легко запускался?

- Легко запускался, нормально. Район изучали прежде, чем вылететь. Чтобы все было на отлично. Летали без парашютов. До 2000 поднимались. Особенно, когда пилотаж. Он делал почти весь комплекс: глубокие, мелкие виражи, боевые развороты, "петлю", "иммельман", вот эти главные фигуры. Других фигур тогда не было. "Бочки" еще делали.

- Инструктор у Вас хороший был?

- Хороший. Не матерился.

- Когда Вы закончили, экзамены сдавали с представителями Борисоглебского училища или аэроклубу?

- Представитель из Управления гражданской авиации был. Потом руководство аэроклуба нам объявило, что можно ехать учиться в Борисоглебское училище. Там требуются курсанты. С инструкторами училища мы не летали. Через военкомат направляли.

- Какой примерно налет у Вас был в аэроклубе?

- Часов 30 или 40, наверное. Самостоятельных половина. Примерно провозных 8-10, в среднем, и выпускают.

- Страшно первый раз?

- Это первый полет - да, а самостоятельно - нет. Инструктор дает управлять, уже я сам чувствую, что могу, но, конечно, некоторые переживания есть. Все-таки сам. В первую кабину, где инструктор сидел, для груза, для соблюдения центровки, клали мешок с песком или кто-нибудь из курсантов там сидел. Были еще общественные инструктора, которые раньше закончили аэроклуб, приходили, подрабатывали. Вот у нас была одна молодая женщина, все время с нами летала. Окончила аэроклуб, летала все время с нами как пассажир.

- Летали на колесах?

- Да. Аэродром был на станции Щербинка с Курского вокзала. И 5 километров пешочком, там был лагерь. Площадь большая, зеленое поле, река Пахра там идет, лагерь, жили в палатках.

- Курсанты ломали самолеты?

- Редко. В училище на моем курсе Иконников разбился насмерть на И-16, причем, боксер. Самостоятельно уже полетел в зону на отработку пилотажа и там упал. Не знаю, почему, не установили. А так, чтобы ломали, таких случаев не помню. Вот катастрофа на моем курсе была.

- Когда пришли в училище, как Вам поначалу воинская дисциплина?

- Очень нравилась. Потому что я после студенческой жизни, которая тяжеловата материально - и одеться надо, и прокормиться. И в техникуме, и в аэроклубе учились, а здесь - выполняй Устав, и все пойдет хорошо. Лично меня не утруждало. Это было по мне. По моему желанию: накормлен, одет, всем обеспечен. Подъем, бегом на зарядку, через 2 минуты не оделся - замечание получишь. Все это я воспринимал нормально, доброжелательно. Как положено, так и делал.

- Учеба легко давалась?

- Легко. Затруднений не было. И теорию давали, и физика, и аэродинамика, навигация. Самолет изучали детально, вот этот И-16. Всякие каналы, где смазка проходит, откуда чего.

- Какой мотор изучали?

- М-25.

- Состав курсантов. Откуда в основном были, городские или деревенские?

- Больше деревенские.

- Образование какое было?

- В среднем 7 классов. Кто 5, кто 6.

- Та программа, которую Вам давали. Ну, допустим, Вы после техникума, техникум - это ступенью выше, а для остальных учащихся она была подъемной по сложности?

- Некоторым было тяжеловато, особенно те, которые не имели 7 классов образования. А я ушел из техникума с 4 курса, мне оставалось только диплом защитить.

- Вам его так и не дали?

- Нет. Я уехал в декабре, а защита диплома была назначена на март следующего года. Это в 1940 году нужно было защищать. А нас призвали в декабре. Оставалось только тему получить и подготовить диплом. Так что у меня достаточное было образование.

- У Вас, фактически, было чуть выше, чем десятилетка?

- Да. Почти десятилетка. Среднее образование. Там у нас был сопромат, петрография, физика, математика. После техникума я свободно учился, без труда.

- В связи с этим. Летчикам, которым тяжело давалась общеобразовательная учеба и по специальности, как это соотносилось с летным обучением? Может быть, они плохо знали аэродинамику, но летали хорошо?

- Летали хорошо. Все летали хорошо.

- Какой приоритет был, именно летные качества или образовательные?

- Если не сдал экзамены, то до полетов не допустят, пока все не сдашь. Сочетание и того, и другого должно быть: и определенный объем знаний, и самостоятельная практика. Некоторые раньше вылетали, некоторые попозже.

- Когда Вы вылетели?

- Была летная группа 8 человек и инструктор. Был в первых рядах. Летная практика у меня хорошо шла. Выпуск наш был, тогда Финская война шла, все было ускоренным темпом. Вот группа подготовилась, нас 8 человек, 4 уже готовы, закончили программу. Оформляют документы, надевают форму младшего лейтенанта, и айда в часть. А остальные доучиваются, кто еще не закончил программу. По разным причинам. Кто, может быть, приболел. Кто по своим качествам попозже. Остальным не повезло. Я выпустился младшим лейтенантам. Мы выпустились числа 25 ноября. А после 1 декабря был приказ сержантами. И остальных из нашей группы уже выпускали сержантами. Тимошенко издал приказ.

 - Как этот приказ воспринимался в летной среде?

- Не очень хорошо. Бунта не было, но ворчание было. Некоторых даже выпустили лейтенантами, а потом сняли. Потом я попал в резервный авиаполк, где доучивали. Боевое применение. В школе не все дают. Стрельбу не дают. По воздушным, наземным целям. А в этом РАП доучивали. Туда съезжались те, кого выпускали.

- Зимой летали?

- Да. На И-16 на лыжах.

- Какой налет был после училища?

- Наверное, 40-50 часов. В школе начали летать на УТ-2, моноплан. Сначала на нем потренировались. А потом УТИ-4.

-Вы говорили, что из техникума Вы вдвоем с товарищем в аэроклуб поступали, ваши дороги потом разошлись?

- Потом сошлись. В Академии мы сошлись. Я учился в Монинской академии, а потом приехал Лешка Чигарев. Он не воевал. Мы закончили программу в аэроклубе. Он говорит: "Хочу защитить диплом и получить диплом об окончании техникума". Я говорю: "А мне диплом не нужен, поеду в училище". Он работал уже по специальности как дорожник. Поэтому он время упустил, и уже потом, во время войны, его призвали. А потом тех, кто закончил аэроклубы, их призвали в армию и доучили на военных самолетах летать. На фронт он не попал, не удалось. А вообще-то из техникума нас поступало в аэроклуб человек 5, но остальные почему-то бросили раньше срока.

- Мне говорили, что после приказа 0362, тимошенковского, началось падение дисциплины в летных частях.

- Не заметил такого. У нас в полку таких сержантов не было. Может быть, где-то были бунты. В нашей части не было.

- Когда у Вас возникло ощущение, что война должна начаться, или какие-то разговоры пошли?

- В 1941 году зимой. Уже перед началом войны. Мы после училища попали в этот полк. Нам дали отпуск. Сначала побыли в отпуске, потом прибыли в часть. Начались систематические политинформации: немцы сосредотачиваются на границе. Вот-вот может начаться война, вы, ребята, старайтесь, вы должны поддерживать свое боевое мастерство. Мы чувствовали, что должна начаться война.

- В этой связи какое было настроение? Что разобьем в любом случае или что будет упорная война. Какое было настроение именно в вашей части?

- Настроение о том, что мы победим, преобладало. Но по ходу военных действий, когда мы уже получали сведения с фронтов, то, конечно, тут у некоторых начались сомнения. А в общем, настроение было боевым. Мы врага, несмотря ни на что, победим.

- Как воспринималось отступление?

- Как положено: плохо, что мы отступаем. Но такого ощущения, что все пропало, катастрофа - не было. Все равно мы победим, независимо от того, как будут дальше развиваться события. Мы победим. Мы верили в руководство, в товарища Сталина, компартию.

- Не было сомнений, что, может быть, они виноваты, что отступаем?

- Нет.

- С фронта из летных частей к вам информация просачивалась? Либо летчиков к вам присылали с фронта.

- Такого не было. Отдельные вопросы до нас доводились, как немцы работают. Разведку организуют.

- Характеристики немецких самолетов доводили?

- Конечно, по мере возможности доводили, не очень детально в начале войны, а потом вообще давали нам полные характеристики. Какие знаки на самолетах, их форма, тактико-технические данные давали детально.

- Как было воспринято контрнаступление под Москвой? Вы же в нем и участвовали?

- С большой радостью! Ведь наш полк 438-й перелетел в Люберцы, там было сосредоточение авиации. Штурмовики, истребители. Аэродром большой был. Каждое утро еще сумерки давали линию фронта, потому что немцы уже были под Москвой. 30-40 километров. Нам давали подробно линию фронта на этот день, с утра. На карте мы отчерчивали, какие пункты немцы захватили. Потом нам поставили задачу прикрывать войска, перешедшие в контрнаступление, в тот же день, например, 5 декабря. И уже утром дали линию фронта, а она уже на запад пошла, некоторые пункты были уже заняты нашими войсками. Уже летчикам дали такое изменение. Воодушевление было, настроение боевое. Сейчас мы их разобьем!

- Немецкая авиация не активизировалась?

- Нет. Немецкая авиация работала очень пассивно. Вот нам давали задания прикрывать Москву, Кремль, там же Сталин один был. Поставили задачу прикрывать Москву, особенно район Кремля. Мы летали над Москвой. С большой гордостью осознавали, что внизу, в Кремле, сидит товарищ Сталин, что мы его лично защищаем. Это было гордостью. Потом давали другие задачи - прикрывать войска по линии фронта, Истру, Наро-Фоминск, Клин. Летал над Клином, где родился. Клин был у немцев.

- Не было желания пролететь над деревней?

- Очень было большое желание, но не удалось.

- Ваши родители не пострадали в оккупации?

- Не пострадали. Не успели подойти эсэсовцы. Передовые части этим не занимались - расстрелами, издевательствами. Порядок наводили эсэсовцы. В нашей деревне они были 15 дней.

- Вас сбили в конце декабря. Вы были в госпитале военно-воздушных сил или общевойсковом госпитале?

- Общевойсковой госпиталь.

- Какое настроение было в госпитале?

- С девчонками играли, шутили, смеялись, лечились, как положено. Настроение было как можно быстрее вернуться на фронт. К нам в гости часто приходили жители Москвы, приносили пирожки, чем-нибудь угощали раненых. С ними мы связь имели.

- Вам сказали, что Вы безнадежный?

- Нет. Просто перевели. У меня была высокая температура, мне было тепло-тепло лежать. Сужение глазного обозрения было. Все сжималось в трубу, никаких особых мыслей нет. Давали лекарство, сестра придет, поговорит. Я слушаю. Но такое было состояние, что вроде и боль прошла. Я узнал потом о том, что меня изолировали в палату для умирающих.

- За счет чего Вы выкарабкались, как Вы думаете?

- За счет помощи врачей и за счет своего здоровья. Здоровье у меня было неплохим. Внутренние резервы молодого организма. Молодой организм победил.

- Как Вас встретили в палате?

- Нормально. Пришел, поздравили. Никто ничего не говорил. Не знаю, знали они или нет. Это мне сказала по секрету сестра Валя. Я ее спросил, зачем меня туда клали. Она мне шепнула, что это изолятор для умирающих, чтобы остальным не портить настроение. К этому времени я уже очухался, температура спала, стал ходить.

- Когда Вы перешли 255-й полк, перелетели уже под Ленинград, вы базировались внутри кольца окружения. Как там было с бытовыми условиями, с едой?

- Для нас, для летчиков, питание было нормальным. Похуже, чем на большой земле, поскромнее. Но нам было достаточно. Для техсостава плоховато по сравнению с летчиками. Иногда, когда еда оставалась, отдавали техникам. В принципе, опухших не было, всем хватало. Техники все время работали на самолетах, крутились, вертелись, питание у них было похуже. Им пайки давали хуже, чем летному составу.

- С местным гражданским населением в Ленинграде вы контактировали?

- Мы непосредственно контактировали, потому что аэродром Парголово они готовили: вырубали лес, кустарники, готовили площадку для самолетов, потом гражданское население привлекали работать. Потому что сделали полосу, а на окраинах были завалы, надо было вырубать лес. Но, конечно, население страдало, но плачущих не было. Нормально мы с ними общались, разговаривали. Больше было женщин. А потом мы, например, мы ездили в баню. По дорогам нередко в кюветах, ямах мы видели мертвецов. Шел человек, упал, его отодвинули и все.

- Героя получали в Москве?

- Прямо на аэродроме в Североморске. Вручал командир дивизии генерал Кидалинский.

- Вы жили сегодняшним днем, или с верой в будущее?

- С верой в будущее, что мы победим.

- Планы на будущее строили. Мечтали, что будет после войны?

- Это так, досужие разговоры. Но все-таки их вели.

- На ЛаГГ-3 подвешивали РСы?

- Да. Но на практике я не помню, чтобы кто-то попадал и сбивал ими самолеты противника. У него был дистанционный взрыватель. Предположим, на 600-800 метров. А тут его выпустишь, а он пролетел мимо. Вообще, немцы очень боялись этих взрывов. Как начинаешь эти РС пускать, они удирают. Приятного мало. Они боялись. Оружие психологического воздействия. Но ими попасть было сложно.

- По наземным объектам применяли, нет?

- Нет.

- Не штурмовали?

- Штурмовали на Севере, но уже без РСов. На "Яках", на ЛаГГ-3. Приходили летчики из училищ к нам, пополнение. Обычно для того, чтобы приучить молодых летчиков к боевой обстановке, давали задание ходить по линии фронта, пострелять. Типа свободной охоты. Пострелять по машинам. Некое введение в строй таким образом. Стрелять по боевой цели, знакомство с линией фронта, чтобы не сразу на сопровождение.

- А сами на бомбометание ходили?

- Да, с 25-50-килограммовыми бомбами. Кидали. Но у нас не было такого контроля. На глазок бросил и нормально. Попугал. Упала на причал, взорвалась. Обычно бросали по причалам.

- На какие порты?

- Петрозаводск.

- Как тактически строился вылет группы торпедоносцев и вашей группы прикрытия?

- Сразу со взлета поднимаемся метров на 300-500 в зависимости от рельефа местности. Они взлетают, потом мы сразу тут же за ними. Занимаем позицию сзади, справа, слева. В зависимости от количества самолетов. Обычно сзади-справа и сзади-слева, чтобы был маневр. Идут они на низкой высоте, если идти истребителю все время так - хуже видит. Обычно мы маневрируем. У нас скорость выше. Меняемся местами. Вот так змейкой ходим. Обычно "мессера" атакуют сзади. Истребитель стремится зайти с задней полусферы. Поэтому приходилось сзади их делать маневр.

- Они выходят в море. Какая у них высота примерно?

- Бывает метров 50, метров 100.

- А ваша?

- Почти такая же. Чуть повыше метров на 100. Вышли в море, развернулись на конвой, там уже ведущий торпедоносцев наблюдает, мы за ними. Мы от них не должны отставать, за это истребителей "пилили".

- Подходите к цели, торпедоносцы идут на высоте 50 метров, а вы?

- Мы уже начинаем более активно маневрировать. Они повернули - значит, уже цель видна, конвой уже видно, где большие корабли немцев, корабли охранения, мы уже знаем: это точно, что сейчас будут истребители. Тут уже только смотри и смотри.
Бачки сбрасываем, набираем немного высоты. Но невысоко, потому что если от них будешь отрываться, они потом кричат на разборе полетов, что истребители нас бросили. Они любили, чтобы мы шли крыло в крыло. Это неправильно. Меня сбили - и его тут же собьют. Истребитель должен иметь свободу маневра. Должны маневрировать над ними, с задней полусферы, сбоку.

- Пытались как-то им объяснить?

- Пытались. И даже командир дивизии нас поддерживал.

- С ходом войны мнение торпедоносцев как-то менялось?

- Когда их там пощипают, то они ругаются. Когда делали успешные налеты, все вернулись домой, тогда все нормально.

- Вообще взаимоотношения с вашими подопечными были какие?

- Очень добрые. Дружили. Вместе ходили в столовую, наливали, выпивали, закусывали в одной столовой. Конфликтов ни разу не было. Если бы что-то такое было, то слышно было бы, слухи бы ходили. Сделали полет, они начинают нас ругать, а завтра опять вместе полетим, все равно жить надо, систематически вместе летали.

- Подошли к цели, вы начинаете интенсивно маневрировать, стараетесь набрать скорость и высоту. Немцы как атакуют? Если, допустим, подошла группа немецких истребителей, как они будут атаковать?

- Они обычно обходят группу. Обычно идут со стороны или с боков, или сзади пытаются атаковать. Одни там, другие там, нужно очень внимательно смотреть. Тактических шаблонов не было. Каждый раз надо ждать откуда угодно атаку. В лоб не ходили, редко. Обычно заходят со стороны или сзади, или сбоку или снизу.

- Атакуют ударные самолеты?

- Да. В первую очередь стараются атаковать ударные самолеты. Нас атакуют только "по пути", если им мешаешь. Но мы же сами завязываем бой, их отвлекаем, их атакуем, им приходится отворачивать. Самое главное, чтобы не прозевать, не подпустить истребитель на дистанцию стрельбы по бомберу. Видишь даже, что точно не попадешь, а стрельнешь, потому что трассирующие пули, а тем более, 37-мм снаряды "кобры", его видно далеко. Пустишь - и он отворачивает. Главное не сбить, а не допустить атаку по ударным самолетам.

- Кого было тяжелее сопровождать - торпедоносцев или бомбардировщиков?

- Нам все равно. Главное, чтобы не на полный радиус. Торпедоносцы дальше атакуют конвой, а нам возвращаться. Смотришь, чтобы горючего хватило на обратный путь. Особенно если завяжется бой, там же не будешь экономить, там даешь на полную: или догнать, или отойти.

- А если вы сопровождаете высотные торпедоносцы?

- Обычно с высотными торпедоносцами ходили на близкое расстояние, не на полный радиус. Они атаковали, когда конвой подходит к базам противника. Здесь обычно и штурмовики, и высотные торпедоносцы, и обычные торпедоносцы идут. А чем дальше атакуют от базы, от нашего аэродрома, тем чаще обычные торпедоносцы. Штурмовиков туда редко посылали. А высотных, не знаю, видимо, эффективность высотных торпедоносцев значительно меньше, чем низких. Поэтому их не очень использовали.

- В литературе есть такой штамп: "немецкие бомбардировщики, не выдержав атаки советских истребителей, избавляются от бомб над своей территорией и поворачивают назад". Что можете сказать про наших? Бывало такое? Допустим, атакуют их немецкие истребители, они быстрее пытаются сбросить бомбы и назад вернуться.

- Такого не было. Наши обязательно сбрасывали бомбы туда, куда нужно. Или погибали, его собьют, но бомбы сбрасывали, куда нужно. Наши, как немцы, не делали. Я таких фактов не наблюдал и не слышал про такое, чтобы, не доходя до цели, сбросить бомбы и вернуться. Были только случаи, когда подбитый - он бросает бомбы и каким-то путем старается вернуться домой, чтобы вернуться. Вот такие факты были. А так, чтобы в исправном состоянии сбросить бомбы и бежать, такого не было.

- Случаев мандража не было у Вас, у ваших подопечных, чтобы нервишки не выдержали, нырк и ушел. Сталкивались с таким, нет?

- Переживания у всех летчиков были. Я вот говорил, что я никого и ничего не боялся - это неправильно. Было напряженное состояние у летчиков обычно до вылета. В период подготовки, особенно когда уже получено задание, расчехляют самолеты, сейчас посадка. Летчики все побежали в туалет пописать - это уже как признак некоторого волнения, ну и облегчиться. До того как запустить мотор. Как мотор запустил - все, никаких страхов нет.

 - Случаи трусости в бою были? До трибунала дело доходило, нет?

- Были случаи, но до трибунала не доходило. Я много ведущим ходил, часто. Иногда или умышленно, или неумышленно, некоторые оказывались где-то в стороне во время воздушного боя. Здесь идет напряженный бой, не хватает самолетов, надо бы побольше, еще бы парочку, повыше взять, а он где-то там. Таких на разборе мы ругали. Но он оправдывается, говорит, видел, что там шел истребитель, я за ним полетел. Однажды даже мне прихошлось сказать: если еще раз такое увижу, то подойду и сам лично расстреляю. Помогало.

- Морду таким не били?

- Нет. Таких было мало. Может быть, это случайно, а некоторые проявляли некоторую хитрость, чтобы уклониться. Такие факты были.

- Таких людей, с которыми никто не хотел летать, не было?

- Нет. У нас в дивизии не было.

- Раз мы начали говорить о случаях страха, волнения, были какие-то приметы, предчувствия, суеверия? Говорят, что летчики - народ суеверный.

- Да. Не любили фотографироваться перед полетом и вообще не любили фотографироваться. Брились нормально. Талисмана у меня не было. Предчувствия… Когда меня подбили, когда я плавал. Группа пошла на взлет, я начал запускать мотор, а он не запускался. Секретарь партбюро говорит: "Оставь на всякий случай партбилет". Взял у меня партбилет. Это единственный случай. Больше не оставлялся, говорил: больше с таким вопросом не подходи. Но вообще рекомендовали оставлять партбилет дома, в части, лучше с ним не летать. Но и не запрещали.

- Когда свою первую награду получили? И что это за награда?

- Орден Красного Знамени, вскоре как сбил самолет "Фокке-Вульф-189". Сразу дали орден Красного Знамени.

- С орденами летали?

- Нет. В орденах не летали. Ордена обычно находятся на праздничной форме, а мы летали в специальной одежде. Одно время были сплошные комбинезоны, потом отдельные брюки и куртка. В зимнее время были унты и желтые меховые ленд-лизовские куртки. Хорошие, теплые, удобные. Летом в основном в х/б и в сапогах.

- На голове что? Шлемофоны с подшлемниками, без подшлемников?

- Кто как любил. Подшлемники были шелковые белые или голубые, потом шлемофон с наушниками.

- Для чего подшлемник, голова потеет?

- Кто говорит, что сохраняет волосы, меньше лысеешь.

- Шейные платки были?

- Были у нас шелковые, голубые платочки, делали из парашютов.

- В эскадрилье была какая-то мода, например, отращивать усы или бакенбарды?

- Не заметил. Брились вовремя, умывались, зубы чистили. На стационарном аэродроме у нас были умывальники.

- Вы нам рассказали про одного своего сбитого, еще какие-нибудь характерные эпизоды можете рассказать?

- Меня приложить хотели, но я удрал. Это было 2 мая 1943 года. Тоже летали на бомбежку на "Яках". В район Печенги летали, там был такой активный бой, сложный бой. И каким-то образом на обратном пути меня отшили от группы. Штурмовики и бомберы задание выполнили, а меня подхватила группа "мессеров", 4 штуки, и хотели сбить. За мной эти четыре начали гоняться. Так вот, они почти от Печенги и до нашей территории все пытались сбить. Но я огрызался, как мог. Вспотел. Но я все время видел, кто где. Вот как это рассказать? Надо там быть. Смотрю один выше - мне ничего не сделает, один сзади идет-идет, думаю, что сейчас уже будет стрелять, в это время я делаю маневр со снижением, и все проскочил, ушел. Развернулся, гляжу - один идет выше, я ручку подбираю, а у меня скорость хорошая, начинаю стрелять. Я еще огрызался и по ним стрелял! Когда перелетели линию фронта, какой-то, видимо, я сделал маневр, они меня потеряли, я так понял. Потом гляжу, они пошли вправо и ушли. Но погоняли меня здорово!

- Какое у Вас отношение к немецким летчикам как к профессионалам?

- Они грамотно летали, никакого пренебрежения к ним не было. Единственное, что они всегда любили иметь превосходство сил. Но действовали они грамотно, у них между собой хорошо работала связь, нормальная дисциплина. Отношение у нас к ним как специалистам уважительное. Это были грамотные специалисты.

- Качество немецких летчиков с ходом войны менялось?

- Они стали трусливее, когда у нас возникло количественное преимущество. Мы уже летали в Норвегию, в 1944 году это в особенности было заметно. Мы ходили уже большими группами, у нас было больше авиации, они появлялись - и "мессера", и "фокке-вульфы" - но уже не подходили. А у нас были достаточно большие силы. Единственное, надо было смотреть - исподтишка, снизу, подкрадывались кого-нибудь подхватить. Или, наоборот, сверху, со стороны солнца. Действовали небольшими группами, как охотники.

- Вы сказали, что "Кобра" с "мессером" на виражах может драться. Немцы вообще в бои на виражах лезли?

- Реже. Они больше использовали вертикаль. Набирали высоту и сверху атаковали. Или исподтишка снизу незаметно на фоне местности замаскироваться, подойти поближе и ударить, сзади-снизу. Скорость для этого обеспечивают, конечно. Если зависнет на этой же скорости, ему и конец. Так что, можно сказать, грамотные летчики были. Достойные своих самолетов, своих задач. Это были не простаки и не тюфяки, которых можно было запросто сбить в любом воздушном бою. Не собьешь.

- Какие-то еще эпизоды, связанные с Вашими победами?

- Было. В одном вылете двух сбил. Как я вам расскажу? Я зашел, сманеврировал, гляжу - он идет на бомбера, я подстроился, раз, ударил и все. Как можно рассказать!? Это же воздушный бой, такая карусель, чтобы голова крутилась на 360. Главное в воздушных боях - видеть, где противник. Вот в этом вылете было два боя. Сначала в одном районе, а потом, когда возвращались, нас перехватили, начался еще воздушный бой. Вот два "мессера" сбил в одном бою.

- Немцы на отходе, на подходе одинаково настойчиво атаковали?

- На всех этапах хорошо атаковали, а на отходе особенно пытались внезапно подкрасться. После боя группа растянулась: одного бомбера, может, подбили, он старался уйти, другие разошлись, нас растащили. Мы же еще сами себя должны защищать и их тоже, поэтому разделялась группа. А коль группа разделилась, уже легче к ней подойти внезапно и атаковать, сбить. Бдительность тоже падает после того, как цель поражена. Задание уже выполнили, возвращаемся домой, ура, ура! Так нельзя делать, если будешь так делать, то собьют.

- Где жили на аэродроме?

- В землянках на краю аэродрома, поэскадрильно. Выскочил, тут стоянка самолетов, в самолет прыг, газы и все. Это в летнее время. Ночью, примерно с октября, нас устраивали в домах комсостава в поселке, немножко подальше, километра полтора от аэродрома.

- Что в это время делали, когда летать невозможно?

- Занимались теорией, изучали аэродинамику, технику, расчищали самолеты, потому что там такая пурга бывает, что надо всем работать. Ну и находились в готовности - светлое время хоть немного, но было. Ночью мы не летали, боевых действий не вели. Один раз только слетали в ночное время, садились под прожекторами. Какая-то цель была, немецкие корабли зашли в район Печенги. Мы взлетели, начались сумерки: в сторону суши если смотреть, не видно ничего. "Пешки", пикировщики, летали. Чтобы держаться около них, надо их видеть. И вот мы с той стороны суши смотрели на море, где небо видно, и так держались. Если бы там появились истребители, то мы ничего не могли бы сделать. Локаторов у нас не было. Все внимание концентрировалось, чтобы нам удержаться строем, вместе, не рассыпаться. Один или два раза мы так летали. Вернулись нормально. Почти зенитки там не стреляли. Они отбомбились, как положено, развернулись и пришли домой.

- Немцы в полярную ночь бомбили Мурманск?

- Бомбили. Когда мы прилетели, он уже почти до основания был разбомблен. Все постройки там, в основном, были деревянные, дома двух-, трехэтажные, они этими зажигалками его засыпали еще до нашего прилета. Разведчики ночью ходили и тоже капали бомбочками. Прилетит, бросит. И на наш аэродром разведчики бросали. Бух-бух, ложись.

- Женщины в полку были?

- Были, связисты.

- Романы были?

- Целовались иногда. Танцев сначала не было. Потом в 1943 году мы стали называться офицерами, сначала же был комсостав, потом ввели погоны и начали офицерами называться. И в это время начали строить Дома офицеров. Нормальный был Дом офицеров, с хорошим танцевальным залом, кафе, бильярдная в Ваенге. Зимой мы туда ходили часто, летом не ходили: всегда в готовности. В выходные ходили. В принципе, в неделю раз или два объявляются танцы в Доме офицеров. Это в темное время, в зимнее время.

- Как вообще время коротали?

- Кто письмо пишет, кто дремлет, кто рисует. Играли в шахматы и домино. Карты презирались. Анекдоты рассказывали, жили нормально.

- Когда лучше, зимой или летом?

- Зимой. Меньше потерь. А летом все время на боевом дежурстве, круглые сутки. Ночи же летом не бывает на Севере, там все время солнце, если нет облаков, все время светло. Поэтому постоянно боевая готовность номер 2. Зима - это время отдыха. В 1943-м, 1944 годах летом организовали 10-дневные дома отдыха. В готовности не находишься, ни о каких боевых заданиях не думаешь. В основном там спали, ели, играли на бильярде, танцы, отвлечены от боевых действий. Аналог полярной ночи в летнее время. Туда попадали по графику. Кто больше боевых вылетов - того первого. Бывают летчики, у которых состояние здоровья немножко похуже, нужно отдохнуть. Кто-то пришел после сбития. Но в принципе там были все по 10 дней.

- Вас всего сбивали два раза?

- Да. Оба раза на "ЛаГГе".

- У вас "Кобры" были с 20-мм и 37-мм пушками. Какая лучше?

- 20-мм: у нее выше скорострельность, но и она уступала ШВАК по этому параметру.

- На одну гашетку выводили?

- Нет. Две гашетки. У пушки одна и пулемет другая.

- В полку могли быть приписки? Были люди, которые могли приписывать себе победы?

- Это невозможно. Как можно приписать? Враньем заниматься? Капитан-лейтенант в гвардейском полку был. Такой пожилой уже. Говорят, что он приписывал. Его звали капитан-лейтенант. Он был капитаном, а потом его разжаловали, по-моему, за пьянку. И его начали называть капитан-лейтенант. Слух такой был. Говорит: "Я сбил 4 самолета". Ему говорят: "Нет же подтверждения". - "Мало, что нет подтверждения. Моя жена знает, что я сбил и все. Я ей написал, значит, я сбил". Это отдельный случай. Такой веселый мужик был. Пожилой. Мы против него были мальчишками. У нас в полку мне такие факты не известны. Фотокинопулеметы у всех стояли уже на "ЛаГГах". Там не соврешь. Там фотографируют. Видно дальность, расшифровку. Когда говоришь, что сбил. У нас был начальник фотослужбы. После вылета эти кассеты забирал, проверял. Кто говорил, что сбил, он смотрел. Он мог определить дальность стрельбы, видеть, по какой цели стрелял. Тут особенно не соврешь. Потом зрительный контроль группы.

- Таран у Вас в полку был, Чиликов таранил.

- Я был на земле, в этом вылете не участвовал. Это был мой командир звена. Был налет на Мурманск. Подняли группу нашего полка, ведущим был Чиликов. Вступили они в бой, когда немцы уже Мурманск прошли и приблизились к нашему аэродрому. Причем они летели на небольшой высоте. Стрелок бомбардировщика подбил Чиликова во время атаки. Он этот бомбардировщика сбил. Этот подбитый бомбардировщик ушел, прошел с дымом мимо нашего аэродрома, потом где-то врезался. Он, видимо, пытался спасти самолет. Выпрыгнул на малой высоте и не успел раскрыть парашют. Ударился о землю и умер. Говорили, что у него кончился боезапас, что он таранил этот бомбер. Но сам погиб из-за того, что была малая высота. Он умер не сразу, какое-то время был жив. Вроде успел сказать: "Я умираю, берегите Родину". Такие были разговоры.

- Кстати, как погиб Панин? Вы сказали, что с ним погиб ведомый Сосновский, а еще в этом бою погиб младший лейтенант Борисов, трое в этом бою погибло.

- Было такое. Запевала. Он любил песни петь. Много знал песен. Участвовал в самодеятельности в полку.

- С кем в полку Вы дружили?

- Из друзей первый был Иван Конев. Самый лучший друг. Потом Конев погиб. Когда с 20-го полка перевели Бурматова, мы с ним подружились, так до конца.

- Как относились к потерям?

- С сожалением… Сознательно. Война без потерь не бывает.

- Первые потери воспринимались более остро, чем последующие?

- Всегда одинаково. Всегда это было тяжелым делом - хоронить друзей.

- Как погиб Харламов?

- Наш командир эскадрильи Михаил Иванович Харламов был хороший летчик, с большим налетом, требовательный, летал с нами всегда. Заметно старше нас. Погиб он нескладно. У него в оккупации пропала жена. Получил он письмо, что нашлась жена. И ему дали отпуск. Было напряженный период, лето, но ему дали отпуск, выписали отпускной билет. Он говорит: "Еще один раз слетаю и поеду со спокойной душой домой". Мы ему советовали не лететь. Он говорит: нет, я еще слетаю. Настоял. Хотя мы ему предлагали, давай, я слетаю вместо тебя. Все-таки он пошел и не вернулся. Был подбит в районе Кебергнеста. Якобы сел на воду и перебрался на шлюпку. На "Кобрах" уже была шлюпка оранжевого цвета. Якобы он был наплаву. Надо было его прикрыть. Дали задание мне и еще другому летчику, найти его и прикрыть в случае чего. Погода была хорошая, солнечная. Мы походили там. Большого волнения не было, в принципе, мы никого не обнаружили. Мы побарражировали, но ничего не обнаружили. Мы все очень сожалели. Если бы он не полетел, а полетел другой, может быть, и никто бы не погиб. И он поехал бы в отпуск.

- Вчера вы упоминали Горбачева. Дружили с ним?

- Да. К девкам вместе ходили.

- Он погиб 29 февраля 1944 года.

- Да. Сугоняев и Горбачев в одном вылете погибли. Один значится сбитый зениткой, а другой - как не вернувшийся с боевого задания. Тоже сбит зениткой. Было задание нашему полку блокировать аэродром Луостари в интересах других полков. Ведущим был заместитель командира полка Адонкин. Мы делали два вылета туда, как штурмовики на бреющем полете. Мы не стреляли, а просто блокировали аэродром, чтобы немцы видели, что мы там что-то хотим делать. Мы один раз слетали, заходим над аэродромом, проходим, если кто успеет стрельнуть, стреляет, на малой высоте, качели туда-сюда. Зашли, прошли, ушли. Вернулись. Заправили самолеты, нам сказали - еще раз. Во время этого второго вылета их подбили. Горбачев Сашка был у меня ведомый. Я видел, как над самым аэродромом у него с мотора уже пламя горело. Думаю: все, человек пропал, не вернется. Потом, когда развернулись на обратный маршрут, двух не было. Нас было шестерка. Двоих из шестерки сняли зенитки. Там был мощный огонь. И по мне эти струи были, не знаю, как уцелел. Они могли нас всех уложить. Мы, можно сказать, безграмотно пошли туда. Второй раз не надо было туда соваться. Они, видимо, уже приготовились. Сплошной огонь со всех сторон. И пулеметный, и пушечный, не знаешь, куда деваться. Могли нас всех порубать.

- Были такие задания, на которые не хотелось лететь?

- Мы понимали, что это очень опасно. Штурмовики на Ил-2 - это одно дело. А мы на "Кобрах", что мы можем сделать? Мы прекрасно осознавали, что это опасно, тем более, второй полет. Не скажешь, что я не полечу.

- Какое было отношение к политсоставу?

- Уважали политсостав, особенно тех, которые летали. Они занимались воспитательной работой, политинформации, организовать досуг, питание. Жить не мешали. Есть отдельные люди, которые их недолюбливали. Это с особым характером люди. Дескать, он болтун, только говорить может. А чего он плохого делал? - ничего не делал. Такая его должность, его обязанность - выполнять воспитательную работу, духовное, материальное обеспечение. Организовывать отдых. Нужные были люди, на своем месте.

- С особистами какие были отношения?

- Хорошие, добрые отношения. Мы знали, что он работает в органах. Знали, что при нем нельзя особенно расхлябанно разговаривать. Анекдоты антиправительственные травить. Опять, мы считали: если такой орган создан, значит, он нужен. Всякие субъекты появлялись в коллективе.

- Он не вербовал осведомителей?

- Ко мне подходили. Мы прибыли на аэродром Ваенга, оперативник ко мне обращался, но я отказался. И все, нормально. Мы разошлись.

- Какая у Вас послевоенная служба?

- В Ригу попал на курсы. После курсов работал начальником штаба 62-го истребительного полка в Севастополе. Летал на "Кобрах". Через год отправили в Монино, в Военно-воздушную академию. 4 года отучился и был назначен командиром 769-го полка на Север. Полковника получил. В 1957 году стал заместителем командира дивизии. Потом был назначен командиром 122-й дивизии. Командовал с 1957 до 1 сентября 1958 года. Примерно полтора года. Летать продолжал. В 1958 году был направлен в Академию генштаба. В 1960-м году закончил Академию. Был назначен начальником авиации в 23-м корпусе ПВО. Потом вышел на пенсию.

Итоги боевой работы Рассадкина П.А.