Сторожко (Зенкова) Апполинария Ивановна

Я родилась 23 января 1923-го года в селе Сгибнево Благовещенского района Амурской области на Дальнем Востоке. Отец в Гражданскую войну служил красным партизаном, сам происходил из семейства местных крестьян. А мать работала в сельском хозяйстве, была до революции прислугой, поварихой, затем вышла замуж за отца и вскоре после моего рождения они переехали в Красноярск, это мамина родина. До войны я окончила 10 классов, после чего стала работать в Томском аэроклубе, была инструктором по вождению самолетов. Причем сама училась на курсах в этом же аэроклубе и окончила их в 1939-м году. В моей группе было по 12 слушателей, и в 1940-м году я выпустила первых летчиков, набрала следующую группу. Летали мы на У-2, которые были хорошими самолетами для учебы. И вдруг 22 июня 1941-го года по радио объявили о начале Великой Отечественной войны. Моих слушателей определили в казарму, я продолжала их доучивать и выпустила группу в том же 1941-м.

Затем меня забрали в Новосибирскую военную школу пилотов в конце 1942-го года. Месяца три я там пробыла, учили нас летать на скоростном бомбардировщике СБ-2 и самолете-разведчике Р-5. Всех выпускают, а меня боятся, говорят, мол, чересчур молодая. А я же всю программу отлетала «на отлично», так что пошла к директору школы. Он увидел, как я захожу к нему в кабинет, и смеется, уже заранее перед разговором улыбается, и говорит: «Ну, проходи-проходи». Начали беседовать, и я сразу же беру быка за рога: «Посылайте на фронт, раз не решаетесь выпустить». И директор направил меня в запасной авиационный полк. Там проверили мою технику пилотирования на У-2, и собрали группу человек десять, в том числе и меня, и в мае 1943-го года отправили в 415-й истребительный авиационный полк, дислоцировавшийся на аэродроме вблизи от Лодейного Поля и воевавший в Карелии. Оттуда должны были направить в полк, летавший на ночных бомбардировщиках У-2. Но я попросилась, и меня оставили в полку летчиком-истребителем.

Наш полк был вооружен сначала самолетами ЛаГГ-3, затем Ла-5, которые были мне не знакомы, так что пошла на полковые курсы,  где училась вместе с будущим мужем Сторожко Иваном Тихоновичем. В нашей группе было человек 12, и после выпуска все мы стали младшими лейтенантами.

Первый боевой вылет у меня произошел в качестве истребительного прикрытия бомбардировщиков, летевших на бомбежку вражеского аэродрома. Дошли туда, мы летели выше, чтобы охранять бомберов. Наши товарищи отбомбились, было видно, что удачно, попали в несколько ангаров, и мы тут же улетели. У нас больше часа летать на ЛагГГ-3 запрещалось, иначе могло не хватить топлива на посадку.

Затем было несколько воздушных боев, первый я хорошо запомнила, он произошел в начале лета 1944-го года. Я была ведомой, ведущим являлся командир эскадрильи. Летели группой в шесть самолетов, навстречу из-за облаков вынырнули самолеты противника, и когда в меня стали стрелять, мимо меня летят пули, и я вижу цветную трассу. Увернулась и пошла в сторону. Причем, что самое смешное, страшно возмутилась, сейчас даже смешно, мол, в меня стреляют! Так что я ушла в сторону, а тем временем мой ведущий сбил этот самолет. В итоге получилось, что противник на меня отвлекся, и нам засчитали этот самолет как сбитый в группе. За этот бой и другие боевые вылеты я получила Орден Отечественной войны II-й степени.

Однажды во время вылета навстречу мне поднялась четверка вражеских самолетов, мой ведущий к тому времени ушел на аэродром, я осталась одна, пошла на них, но не смогла сделать ни одного выстрела – из-за поломки механизма 20-мм автоматических пушек ШВАК. Тогда я скорее пролетела мимо них, ушла вниз и к себе на аэродром поспешила. Что-то в механизме подачи патронов оказалось  не порядке.

На карельском фронте нас чаще всего посылали не на воздушные бои, а на ведение разведки, как таковых воздушных боев было не так уж и много, ведь и у нас, и у финнов имелось небольшое количество самолетов на фронте. Кроме того, мы часто сопровождали бомбардировщики. Во время одного из таких полетов, когда они бомбили позиции  врага, передо мной разорвался зенитный снаряд, самолет тряхнуло, и все, вроде бы прошло мимо. Сели, никто не погиб. И только я ушла из ангара, как за мной бежит моторист, и при этом кричит: «Вера!» А меня в полку все звали Верой, до сих пор так и зовут. И только когда кто-нибудь сердился на меня, то бурчал себе под нос: «У, Апполинария». А тут моторист подбежал и говорит: «Иди скорей, механик зовет». Думаю, что же случилось. Прибежала в ангар, а механик мне и заявляет: «Ну, поздравляю тебя, ты родилась в рубашке!» В чем дело? Оказалось, ведь у нас на крыльях стояли бензобаки, что этот зенитный снаряд прошел в двух сантиметрах от них, после чего разорвался в воздухе. Два сантиметра! Механик, когда я зашла, как раз замазывал и заклеивал дырку от снаряда.

Личный состав 415-го истребительного авиационного полка, аэродром Алакуртти (Апполинария Ивановна Зенкова стоит в верхнем ряду, шестая справа), 1944-й год

Еще один вылет мне врезался в память. Бомбили склады с немецким горючим, нас было двое на Ла-5, а штурмовиков – трое на Ил-2. И когда мы прилетели, то первый Ил-2, за штурвалом которого сидел командир звена, зашел в пике, открыл огонь, за ним второй идет, и вдруг как вспыхнет внизу, да так красиво, что я аж рот раскрыла. Огонь горел на земле столбом. Мы с моим ведущим также не удержались и чуть-чуть туда постреляли. В итоге мы зажгли большую округу и ушли. До сих пор у меня перед глазами стоит эта картина.

В начале ноября 1944-го года наш 415-й истребительный авиационный полк передислоцировали на аэродром Алакуртти. Летали на границе с Норвегией, здесь против нас воевали очень хорошие немецкие летчики-асы. Противник был сильный, мы во время одного из сопровождений бомбардировщиков потеряли сразу же двух наших летчиков. В последний день боевых операций на наш аэродром налетели те самые асы, что сбили товарищей, тогда мой будущий муж Иван Сторожко и командир нашей эскадрильи они поднялись в воздух и перехватили их, так что немцы поспешно отступили.  Вскоре после этого случая наш полк направили в Германию, но в боях мы уже не участвовали. В День Победы мы с Ваней находились в Горьком, летели получать новые самолеты. Когда узнали о том, что Германия капитулировала, то от радости стали шапки в воздух кидать и во всю глотку кричать «Ура!»

- Сколько обычно истребителей выделялось для сопровождения бомбардировщиков?

- Смотря какая группа летела на задание. Но у нас обычно больше пяти бомбардировщиков редко когда было, как я уже говорила, у нас самолетов было немного, и на одном бомбардировщике летало сразу несколько экипажей по очереди.

- Насколько часто встречались самолеты противника, которые не вступали в открытый бой, а пытались сражаться по принципу «кусай и беги»?

- Приведу такой случай. На границе с Норвегией мы столкнулись с настоящим асом штурмовки, который рано-рано поутру чуть свет прилетал и бомбил аэродром, чтобы наши самолеты не могли взлететь. И вот он никогда не вступал в открытый бой, только поднимались его перехватить, как он тут же ретировался. Но однажды его подкараулили, и этого аса сбил молодой летчик с другого аэродрома. Причем этот немецкий ас, которого поймали наши ребята из аэродромной охраны, был уверен в том, что сражался с лучшим советским летчиком, и не поверил, что его мог сбить молодой парень. Мол, как это может быть, что сопляк его подбил. Немцу привезли нашего летчика и показали. Но матерый враг убедился только тогда, когда они переговорили о том, как у них прошел бой. Только тогда он признал свое поражение от молодого летчика.

Зенкова Апполинария Ивановна с однополчанами, 1944-й год

- На каких высотах чаще всего шли бои?

- И на малых, и на больших. Все зависит от задачи. Когда мы сопровождали самолет-фоторазведчик, летали над ним «восьмеркой» вместе с ведущем, то он летел сначала на высоте в 3000 метров, потом спустился на 2500, и даже некоторое время летел на высоте в 1000 метров, хотя это было крайне опасно, ведь зенитки могли обстрелять. Тут нам приходилось крутиться на низких высотах. Но в целом на одной высоте бой никогда не происходил, ты ведь и вверх, и вниз уходишь. Круголи делаешь.

- Каковы были сильные/слабые стороны у наших истребителей?

- ЛаГГ-3 тяжелая машина, и в управлении непростая, если вниз идешь, то как будто камнем падаешь. А вот Ла-5 – это легкий и замечательный самолет. При приемке этих самолетов нам говорили, что у него в кабине было жарко, но я этого не чувствовала, ведь на большой высоте ты жары совсем не ощущаешь.

- Насколько сложно манипулировать режимами двигателя на ЛаГГ-3?

- Руль тяжеловато шел, но у нас сила молодая применялась, и вроде было ничего.

- Сколько вылетов вы производили максимально в день?

- Не больше одного. На второе задание уже другой летчик летит.

- Что считалось боевым вылетом, а что не боевым?

- Небоевых вылетов у нас практически и не было, вот когда мы получали самолеты, это считалось небоевой задачей.

- Как бы вы оценили уровень финских пилотов?

- Финны, может быть, и были хорошими пилотами, но наших истребителей они побаивались. В начале, когда я только прибыла в 415-й истребительный авиационный полк, они на нас сильно наседали, даже несколько раз бомбили аэродром. Причем однажды налетели ночью, уже темно было. Думаю, хорошо умели летать, раз ночью решились отправиться на штурмовку. Но вскоре мы в воздушных боях стали побеждать, и финны стали наших истребителей бояться. Вот немецкие летчики действительно были асами.

- Сталкивались ли вы со случаями трусости со стороны наших летчиков?

- Чтобы повреждали свой самолет перед вылетом, такого никогда не было. Но, как и везде, у нас в полку имелись и немножко трусоватые летчики. Но я не хотела бы о них рассказывать.

- Слышали ли вы о штрафных авиационных полках?

- Нет, такого даже не слышала. В Карелии имелись наши штрафные батальоны, но это были наземные части. А вот у немцев также воевали штрафники, как-то мы атаковали один аэродром, и я обратила внимание на то, что немцы у зенитного орудия вроде бы сидят прикованными на цепи. И когда мы взяли аэродром, то пехотинцы после рассказывали, что действительно увидели труп вражеского солдата, прикованного к металлической цепи.

- Происходили ли потери самолетов по техническим причинам?

Сторожко (Зенкова) Апполинария Ивановна с мужем Иваном Тихоновичем, 1949-й год

- Были, несколько раз наши самолеты из-за проблем с мотором садились на лед. Однажды наш летчик был вынужден сесть на нейтральную полосу ближе к позициям противника и к нему побежали финны, и тогда другой истребитель их обстреливал и не пускал к своему товарищу на земле.

- Как вы узнавали о том, что самолет противника был сбит?

- Когда командир сбил тот самолет, что нам засчитали как групповой, то мы не видели, что противник упал на землю, некогда было смотреть. О сбитых в воздушном бою самолетах нам передавали с земли.

- Когда труднее заметить самолет противника – когда ты летишь выше или ниже, чем он?

- Быстрее заметить снизу, но это опасно, враг летит, и его на горизонте видно, а сверху напротив земли он теряется. Зато сверху противнику намного легче тебя сбить.

- Случались ли периоды затишья на воздушном фронте?

- Бывало и такое. Не было заданий, тогда не вызывали. Обычно такие периоды продолжались день или два, но их было очень мало.

- Какие потери понес ваш 415-й истребительный авиационный полк?

- Погибло человек десять из летного состава. В нашем полку под конец войны летчиков уже не хватало.

- Что было самым страшным на войне?

- Бомбежка. Валятся на тебя сверху бомбы, вокруг живого ничего нет.

- Как кормили?

- Хорошо, по летной норме, хотя бывали и постные дни, но в целом каждый день старались что-нибудь вкусное сделать. Голодными мы никогда не были.

После войны я вышла замуж за однополчанина, летчика-истребителя Сторожко Ивана Тихоновича. Счастливо живем по сей день.