Батиевский Алексей Михайлович

Батиевский А. М.: Родился я на Украине, в Городище, между Киевом и Полтавой.

Когда я увидел первый самолет? Мы идем по Подолу летом босыми ногами. Как в Киеве Подол, в Полтаве Подол, так и в Городище тоже Подол. Отец несет младшего брата на плечах, мать идет рядом. Мы были в гостях у родного деда. А над церковью летает большая птица. Самолет! Отец снимает с плеч младшего брата и говорит:

- Это "мертвая" петля.

Вот так я увидел первый самолет. Когда я учился в 6-м классе, вдруг случилась паника - "По-2" сел за леском. Вся школа повалила туда. Оказывается, у самолета было обледенение. Женщины принесли самовар с горячей водой, начали ей обливать мотор. Два авиатора в кожаных регланах и брюках разрешили ребятам вступить на одну ступеньку, заглянуть в кабину. Я заглянул: там полно приборов, часовых механизмов.

Летчики разогрели и запустили мотор, и, поднимая снежную пыль, взлетели, развернулись, помахали нам, и улетели. Это было в пятницу. А всю субботу, и воскресенье мы с братьями делали модели самолета, понесли их в школу. А старшеклассники вытесали из дерева такие крылья и хвосты, что их модели не влезли в двери школы. Было тогда увлечение авиацией!

Учительница русского языка предложила сочинение на тему: "Кем я хочу быть". Я написал, что хочу быть пилотом. И еще один мальчик, Иван, тоже так написал. Он потом погиб на фронте в пехоте...

Мы с отцом поехали на базар в уездный город Лохвица Полтавской губернии. Продали груши, сыр, яблоки... Отец предложил мне купить какую-нибудь книжку. Смотрю: "Хочу быть пилотом". Я ее взял. Интересно было читать про полеты, про то, какие бывают авиационные приборы. Был там рассказ, о том, как один пилот сделал огромной важности полет: перелетел датские проливы из Швеции в Данию. А там всего-то 20 километров. Тогда это было чудом. Потом приходит один колхозник и говорит:

- У меня есть интересная книжка про авиацию, хочешь почитать?

Он был очень культурный, любил книги. Дает мне замусоленную книгу - сборник "Воздушный вестник". А там повесть "Крылья победы". О том, как красные летчики воевали в Гражданскую войну. Обе эти книжки и сейчас у меня. Он мне ее дал за то, что я его младшую сестру учил читать. Пришла комиссия, проверять. Я ее предупредил: Сталин - это генеральный секретарь коммунистической партии. Она на этот вопрос отвечает:

- Сталин - генерал Красной армии.

Прошло... Посмеялись, на этом закончилось.

- Украина, 1933 год - голод. Как это отразилось на вашей семье?

Это было ужасно. Я, хоть и маленький человечек, все понимал. На нашей улице было 22 дома, умирали семьями. Поэт Олейник организовал памятник голодомору под Лубнами... Но это все не то... Голод... Причина странная...

Первые колхозные годы были урожайными, хотя бардак был полный. Мой научный руководитель в аспирантуре, потом он стал начальником главного политического управления - профессор Криницкий Александр Маркович по профессии врач, но занимался политикой. Отвечал за колхозы лично перед Кагановичем. Каганович - сапожник, а занимался коллективизаций сельского хозяйства. И у наркома земледелия тоже не русская фамилия. Я читал их выступления на XVII партийном съезде...

Сталин выколачивал зерно, чтобы продавать за золото и покупать технику. Это был страшный выход из положения. Но иначе мы не смогли бы подготовиться к войне с Германией. Были хорошие урожаи. И выкачивали хлеб, золото, серебро у людей, чтобы покупать технику. Хлеб выкачивали как: представитель из района ходил с пистолетом. Осматривали сараи. У нас в свинарнике закрыли собаку. А там стояла бочка зерна. Ее могли забрать. Приехала какая-то городская активистка с пистолетом. Мы говорим, не открывайте, там такая собака, что мы ее не удержим. Активистка городская, не понимала, и это нам сошло. А у другого не сошло. Кто-то донес. А кто-то и своровал, и спрятал полмешка проса. И такие безобразия тоже были.

А тут вдруг случился неурожай... Мой дед получил за войну с турками Георгиевский серебряный крест и большую медаль "За храбрость". Я в детстве играл этими наградами. Полковник ему подарил часы, которые играли мотив "Во поле березонька стояла". Когда дед вспоминал войну на Балканах, он плакал. И когда настал неурожай, отец отнес в "Торгсин" и Георгиевский крест, и медаль и серебряные полтинники, а принес два мешка муки. У моего дяди было 8 детей, у другого дяди тоже 8 детей, никто из них не умер. У тех, которые жили напротив нас, была корова. И они тоже выжили.

- Почему из вашей родни никто не умер?

Сыновья были уже взрослые. Они могли работать, добывать что-то. У нас была пасека. И был еще прошлогодний мед. А мед ведь не портится. И еще рядом были две речки. Пойма реки - болото. В болоте была рогоза. Корни рогозы съедобны, и содержат много белка. Но люди рядом жили и не знали!

- Ваша семья выжила за счет меда?

Да. И коровы. Но даже те, кто имел корову, и то умирали.

- Корову не нужно было сдавать в колхоз?

Коров в колхоз не брали, брали лошадей. Были попытки забирать телят. Была дурацкая ошибка - начальником поставили бедняка, лодыря и тупицу, у которого никогда не было коней. А кони тогда были главным транспортом. Коллективизацию организовали плохо, поэтому был голод.

- Репрессии коснулись и вашей семьи - посадили отца...

Отца посадили, потому что завхоз решил зарезать дохлого коня, чтобы делать веревки. Зарезали. Участие моего отца было в том, что он бригадир, отпустил с работы рабочего - цыгана, чтобы тот содрал кожу. За это дали 7 лет. Завхозу дали 10 лет. Цыгану тоже 10 лет. Мой отец и цыган вернулись. А завхоз не вернулся из лагеря, погиб.

- Как вы к этому относились?

А как относиться к тому, что осудили за дохлого коня?!

- Вы были комсомольцем?

Я вступил в комсомол в войну. Был членом комсомольского бюро полка. И членом товарищеского офицерского суда чести полка...

Отца засудили в 1937 году на 7 лет тюрьмы. Мать осталась одна. В 9-м классе пришлось начать работать. Я стал кузнецом. Ковал все каникулы. Сначала очень уставали руки, через пару недель привык. В 10-м классе нужно было ходить в школу за семь километров... Скоро последнее занятие. Жара, май. Мы с другом Толей, круглым отличником, идем в школу. С обрыва горы бьет источник воды и выбивает внизу лунку. Я хлебнул воды - заломило зубы. А Толя много выпил, и на следующий день не пришел в школу. Я пошел к нему. Смотрю: Толя лежит и харкает кровью - крупозное воспаление легких. Через три дня он умер. Я боялся подойти к гробу, увидеть его неживого... Все готовятся к государственным экзаменам. А у меня одна мысль: бедный Толя мучил себя, отлично учился, и что?... Беру книжки, и швыряю в кусты... Дома не сказал, что не ходил в школу. И все же экзамены сдал хорошо, кроме немецкого языка, который не терпел. Не то, чтобы сам язык не нравился или способностей не было - тупой учитель был, заниматься не хотелось...

У умершего Толи были планы поступать на журналистский факультет Киевского университета. А мне куда идти?! Отец в тюрьме сидит, и денег нет. Хотя и дядя в чинах, и дед был первым председателем сельсовета, за ним еще деникинцы гонялись... Куда идти? Подаю в ближайший учительский институт в городе Лубня за 12 километров. Мать дала мне кусок сала, три рубля денег, буханку хлеба, огурцы. Я пошел и сдал экзамен. На мандатной комиссии парень с голубыми лычками НКВД спрашивает:

- Тебе Маруся Батиевская знакома? Она тебе родственница?

Я сообразил, что это чемпионка Полтавской области по бегу. Отвечаю:

- У нас полно Батиевских.

Тот улыбается:

- Правильно, хорошо отвечаешь.

Приняли меня в институт. В это же время отец подал апелляцию на пересмотр дела, и через некоторое время его выпустили. А через два месяца Верховный Совет вообще снял с него судимость. Это был 1938-1939 год. Потом каникулы. Помню, дали стипендию за два месяца, так я купил гамак и радиоприемник.

Второй курс - немцы напали на Польшу. Война уже чувствуется. Во время Финской войны я закончил Лубненский учительский институт. В 1940 году я сдал выпускные экзамены, получил диплом и направление работать в Харьковскую область.

Мои друзья уже были мобилизованы. Мобилизация была какая-то непонятная. Меня не призывали. Молодых ребят с девятью классами образования брали, а меня и после института не брали. Опытных учителей забирали на войну, а молодых отправили работать в школу.

Тут приезжает мой двоюродный брат Вася, старший лейтенант, в голубой форме, штурман эскадрильи где-то под Самарой, инструктор по парашютному спорту. Он приехал в отпуск домой и предложил мне поступать в училище. А отец мой был моряком. Был членом революционного комитета линкора "Евстафий"{2}, флагманского корабля Черноморского флота. Он вместе с Ревкомом разоружал Колчака - командующего флота, отобрали у него оружие. Он все записывал в дневнике, у меня есть этот дневник. Там записано, что разоружали офицеров по приказу Керенского... Отец посоветовал:

- Поступай в морское.

Думаю: "Пойду, но в морскую авиацию". Еду в Николаев, в военно-морское авиационное училище имени Леваневского {3}. Это училище летнабов - то есть штурманов. Сдаю экзамены. Экзамены сложные. На одно место 20 человек претендентов. Но меня приняли. Дали мне бумагу, что я принят в училище.

Хорошо помню свое состояние, когда мне выдали паспорт - "я свободный, меня никто не удержит в колхозе". Тогда никого из колхоза не выпускали. Я бежал все 17 километров, в кармане у меня был паспорт...

Я погулял почти месяц, провожал ребят на Финскую войну. Потом поехал в училище... В училище нас одели в синюю робу, кирзовые ботинки. Лейтенант с повязкой дежурного говорит:

- Протрите шваброй кубрик.

А я не умел. Он не постеснялся, сам все показал... Но на этом мое обучение в училище Леваневского закончилось. Часть из принятых в это училище, в том числе меня, направили в Ейское училище морских летчиков имени Сталина{4}. Мы туда поехали поездом. Прекрасные кубрики. Выдали сразу тельняшки. Сразу же, со второго дня начались занятия. Порядок был в училище невероятный. Я никогда и негде такого порядка как там, строгого и умного, не видел. Там было как бы частичное понятие монастыря.

Были случая исключения из училища. Например, кто-то на Новый год предложил распить флакон одеколона - вычитали что в нем спирт есть. В 24 часа их уволили из училища. И никаких разговоров. Еще были исключены три родных брата-акробата. Все три на перекладинах делали стойки. Здоровые ребята, пошли в увольнения, и кто-то их там задел. Они связали дежурного вместе с сопровождающими. Их за это уволили. Но этих через год опять приняли.

За зиму прошли теоретическую подготовку. Весна 1941 года. Самолет По-2 с неполными крыльями - чтобы не взлетел. Надо выдержать линию - рулить. Газ - мотор - пропеллер тянет. Стоит человек, хватается за левое крыло, и держит, а мы разворачиваемся около флажка и рулим. Надо медленно, а то не успеешь затормозить и проскочишь. Так мы рулили несколько раз. И тут курсант зацепился за столб. Появляется начальник училища генерал-лейтенант Андреев. Подходит к старшине, улыбается и говорит:

- Что тут у вас творится? Разберитесь, чтобы был порядок.

И уехал. После этих рулёжек нас разбили на летные группы. В каждой группе шесть курсантов и один инструктор, один самолет По-2. Инструктор нашей группы был лейтенант Жора Чарин. В группе один из курсантов - сверхсрочник, старшина. У него в поселке жена с ребенком жила. Одет - "с иголочки". Так в училище не одевались даже офицеры. Очень демократичный, с молодыми ребятами не задирался. Второй - старшина группы Петя Гнетов, белорус. Окончил медицинский техникум. Еще были Лёша Медянкин, сибиряк, Лёша Татаринов, из Липецка. И последний - Володя, такой горбатенький, очень вежливый. Оказалось, он был сыном члена ЦК партии, командующего Дальневосточной армией, которого расстреляли. А дядя его был кандидат в члены политбюро...

Стали теоретически изучать скоростной самолет СБ. А летали на По-2, стали выполнять самостоятельно пилотаж. Лёша Татаринов чуть меня не подвел. Мы друг друга катали. Один управляет, а другой сидит за пассажира. Я сижу за пассажира, смотрю - скорость 65, а должна быть 100 километров в час. А при скорости 60-65 километров этот самолет может сорваться в штопор... А парашюта-то нет, и если что - не прыгнешь. Когда сели, я его спрашиваю:

- Почему у тебя была такая малая скорость?

- А ты что, не видел, там впереди самолет был.

Оказывается, он ждал того самолета, как на телеге! Такой был не образованный. Он себя на "Мы" называл. Но ушлый, быстро вникал в обстановку. На первых занятиях все за голову хватались, ну как его приняли в авиацию. Руководитель курса морской тактики, капитан первого ранга приказывает:

- Курсант Татаринов, принесите из лаборатории модели самолетов.

Тот пошел. Изучаем тактику. Смотрим, он несет как дрова. А там тонкие проволочки... Преподаватель, как увидел, чуть в обморок не упал.

- Курсант Татаринов, откуда вы родом?

- Мы из Грязей, под Липецком.

- Понятно, заметно, что Вы именно оттуда!

Но он быстро усваивал, что ему преподают. А потом он выбился в большие начальники.

Старшина Саша Горбачев перед училищем был стрелком-радистом в экипаже наркома Николая Герасимовича Кузнецова {5}, радистом в главном экипаже флота. А потом попросился у наркома в училище, и тот его отпустил в летчики.

Он был призван после Института физкультуры в Москве, где участвовал в эстафетах по Садовому кольцу. Бегал в трусах, палочку передавал. Когда его мать узнала, что он бегал голый, в трусах по Москве, она возмутилась: "Какой позор!"

Саша Горбачев был похож на Михаила Сергеевича Горбачева. Задолго до появления Горбачева на политической арене Саша говорил, что у него есть родственник на Кубани, руководит комсомолом.

Саша улетел на Северный флот. Кстати, он после развода женился на вдове дважды Героя Советского Союза Сафонова, воевавшего на Севере. Он ее пережил. Мы с ним добились разрешения похоронить Женю Сафонову на Кузьминском кладбище. А потом и его там похоронили.

Горбачев был в пикировочном полку, несколько вылетов сделал. Потом его послали на Черное море... У него было своеобразное понимание коммерции. Выгодно было менять румынские деньги на наши. Они поменяли все деньги, купили ящик фильдеперсовых чулок. Прилетели в Одессу, сдали эту коробку на базар. Потом в полку все вместе пропили миллион денег.

Потом попал на Балтийский флот. Там сделал несколько вылетов. Награжден был орденом Красного Знамени. Он получил командировку в Полярную авиацию. Летал вместе с Мазуруком {6}. Это единственный генерал, который никогда ничем не командовал, был депутатом Верховного Совета СССР, и при этом сделал лично 200 с лишним посадок на лед. Саша рассказывал, что денег полно было. Дальность полета, грузы везти, беспрерывность полета. За темное время, за все им платили. Но Мазурук своим напоминал: "Жадность фраера сгубила". В авиации он был своим человеком, везде летал... Он был два раза руководителем полета на Северный полюс.

Саша потом заболел. Жил он в Москве на Соколе, в Курчатовских домах. Много курил и умер. У него был рак, но он не лечился.

Мироненко командир 14 АП

Медянкина я встретил на Балтике на фронтовом аэродроме. Тогда я сел на соседнем аэродроме, чтобы заправиться перед боевым вылетом бомбами. У нас бомб не было, не подвезли. И тут я встречаю Лёшу Медянкина. Я ему говорю, прилечу, поделюсь с тобой боевым опытом. Но мне после боя пришла радиотелеграмма, возвращайся на свой аэродром, боеприпасы туда подвезли. А Лёша в первом же вылете погиб {7}.

А старшина нашей группы Гнетов на севере вел трех торпедоносцев. Звеном шли. Они уже все горели, когда шли на сближение, чтобы сбросить торпеды. Так все звено Петра Гнетова погибло. Сбросили торпеды, но и сами сгорели. Но вот такова война.{8}

Мир тесен. Наш штурмовой 35-й полк {9} прикрывал 12-й истребительный полк. А 7-й гвардейский полк нашей дивизии прикрывал 14-й гвардейский истребительный полк, там командовал Мироненко. Он мой земляк. Мы родились на одном поле.

Иван Георгиевич Романенко, впоследствии генерал, первым сбил финский самолет над финским аэродромом. А когда он был маленьким, то лечился у моего дяди, главного врача Лохвицкого района.

- Вернемся к освоению СБ...

Прилетает заместитель начальника училища полковой комиссар Пролыгин. В это время уже идет война в Польше, в газетах - "Дружба и взаимопомощь с Германией". А полковой комиссар на собрании говорит:

- Надо учиться так, чтобы фашистскую паутину поднять на краснозвездное крыло! Никакого мира с Германией!

Он говорил правду. А потом было 22 июня...

Напомню, что наше училище морских летчиков - единственное училище, которое в своих речах упоминал Гитлер! Он назвал его "осиным гнездом". Больше ни о каком советском училище не упоминал.

Поймали одну немецкую разведчицу. У нее был список на 138 человек с фотографиями и характеристиками. И не зря: первыми Берлин бомбили морские летчики.

- 22 июня, что это был за день? Что происходило?

Дождливый день. Никто не летал, все сидели в палатках... Кто-то придумал какие-то занятия в палатках. И только после обеда в гарнизоне аэродрома Симоновка узнаем, что началась война. А перед этим мы очень увлеченно читали статьи в "Красной Звезде" о будущей воздушной войне генерал-лейтенанта Рычагова, героя испанских боев и боев в Китае.

Война. И все сразу переменилось. Начали посылать курсантов на поля в секрет, наблюдать, не появится ли чужой человек. Начали растаскивать самолеты, и укрывать их пятнистыми сетками, подкапывать колеса, чтобы они ниже стояли и тени не давали. Такие меры, к сожалению, были характерны только для морской авиации. А для сухопутной, ни черта подобного не было в первые дни войны. Такие сведения: за две недели войны на Балтике из 700 самолетов, из них 190 летающих лодок, ни один не был поврежден или уничтожен на земле! А сколько погибло в первый час войны на армейских аэродромах?! 1200-1400...

Мы сидим в кукурузе с винтовками и смотрим на звездное небо. Что-то где-то шумит, а нам кажется, что это огромное количество самолетов летит. Настроение неважное. И вдруг, буквально на второй или третий день, над аэродромом проносится со страшной скоростью краснозвездный истребитель, весь зализанный. Прошел почти на бреющем, потом раз, и скрылся в небе. Такой скорости еще никто не видал. Это был истребитель ЛаГГ-3. Хороший самолет, но дубоватый. Потом его перестали выпускать, и перешли на Яки. Это были отличные самолеты. И еще мощнее по некоторым показателям были Ла-5.

Мы начали удирать от немцев. Инструкторы перелетели на самолетах, а мы перебазировались на эшелонах через Сталинград. Меня поразило, какой это длинный город, километров на 70 тянется вдоль Волги. Перешли на другую сторону, пошли на север, на Саратов. Там уже леса появились. И страшная беднота... На каждом полустанке стоят две-три бабушки, торгуют огурцами, квашеной капустой. Грустные такие...

Мы добрались на аэродромный узел Самары. Это - Куйбышев. В Самаре были авиационные заводы. Там и штурмовики выпускали. А в Чапаевске был огромный учебный центр. Дальше к Сызрани идет железная дорога. Там станция Безенчук. Симоновский, Безенчукский аэродромы...

Был пролет немецкого самолета. Он наделал страшный шум. Сколько усилий затратили, чтобы копать окопы, щели.

Потом начались бои под Москвой и морозы. Под Куйбышевым были морозы до 40 градусов. Часовые, охранявшие самолеты, менялись через 20-30 минут. Тулуп и летное обмундирование, меховые брюки, куртка, шапка. И еще на голове вязаный шлем с очками. Морозы страшные...

Был такой случай. Сел на наш аэродром самолет. Под крыльями бомбы. Что такое?! Оказывается, дальний бомбардировщик взлетел, чтобы бомбить немцев, а погоды не было, и он заблудился. Шуранул аж под Самару.

Наши инструктора выполняли спецзадания. Вдруг несколько самолетов СБ куда-то улетают. Секретное задание, никто ничего не знает. Примерно через 10-12 дней возвращаются. Обветренные лица, видно - много летали. Летчики рассказывали, им было приказано загрузиться реактивными снарядами для "катюш" и лететь под Сталинград. Они говорили страшные вещи: им приходилось садиться на поле, где самолеты прыгали по замерзшим, не убранным трупам. Тут же выгружали реактивные снаряды, разворачивались и улетали. Там были напряженные бои.

Организуют 7-ю эскадрилью, и мы опять перебазировались в училище Леваневского - готовить экипажи, чтобы штурман и летчик полетали в одном экипаже. Один раз я выполнял обыкновенный полет, отрабатывал виражи. Вдруг ко мне подлетает какой-то самолет, покачивает крыльями, "уходи". Радио нет. Я ничего не понимаю. Другие тоже мне показывают. Я слушаюсь, ухожу в сторону. И вдруг мимо меня проходит такой же, как мой самолет, только с овальными окнами в фюзеляже. Я сажусь, докладываю, что было. А знаешь, кому я заступил дорогу? Ворошилов летел принимать парад в Куйбышеве! Сталин принимал в Москве. И в Куйбышеве тоже был парад.

А как замыливали глаза иностранным послам, которые в Куйбышеве собрались... На самом большом Симоновском аэродроме собрали все самолеты, которые только могли летать, и все УТ-2 и Р-10, которые собирались списывать, все СБ. Всех выстроили. И такое задание: взлететь, пролететь воздушным парадом над Самарой. Потом удалиться, перестроится и опять, но в другом строю, уже не тройками, вновь пролететь. Все было строго отработано. Набрали чуть ли не 400 самолетов...

Появились попозже штурмовики Ил-2. Их рядом выпускали, в Самаре. Сразу часть курсантов стали готовить на них. В 7-й эскадрилье было 40 курсантов. Сначала жили в палатках. Меня назначили там старшиной группы. Я должен был вести на аэродром, километров семь, в меховом обмундировании. Я впереди ставил двух самых ленивых: Борю, подзабыл фамилию, и Леню Капустина. Иначе нельзя было, люди замерзнут, простудятся...

Там много разного происходило... К примеру. Я сплю. Вдруг меня дергают:

- Товарищ старшина, может, сделаем подъем?

- Что такое?

- Горит соседняя палатка.

Горит техническая палатка. Техники набрали много угля, накочегарили побольше. Образовалось много сажи, а она взрывоопасна. Шарах. И она мгновенно взорвалась. Один техник погиб. Хотел пролезть снизу, но задохнулся.

Но было еще одно чудо. Там обнаружили полный чемодан денег. Там было и судебное дело.

Уже заканчивался 1942 год. Получилась странная вещь: всех летчиков выпускали пилотами-сержантами. Хороший солдат идет на курсы командиров взвода, и через полгода уже лейтенант. А мы прошли полный трехгодичный курс обучения. Учились меньше трех лет, но прошли полный курс.

Я говорил с армейскими летчиками. У них какая подготовка: один самостоятельный полет, и полетели на фронт громить противника. А я, прежде чем попасть на фронт, имел 24 учебных бомбометания на Ил-2.

Летчик Давиташвили

- Перед войной был девиз: "Малой кровью на чужой территории". А тут отступаем. Какое было настроение?

В училище Сталина был такой настрой: как бы не отступали, мы все равно их разгромим...

19 человек выпускников ВМАУ попали в наш 35-й полк, который начал воевать 22 июня 1943 года, в годовщину войны, с аэродрома Каменка, это возле Комендантского аэродрома. Когда его строили, немцы об этом и не догадывались... Совершенно неожиданно для них на уже готовый аэродром садится целый отлично вооруженный полк.

Вместо стрелков летали штурманы, окончившие нормальное училище. Летчикам дали звание младшего лейтенанта, а стрелки так и остались сержантами. Точнее, летчиков выпустили тоже сержантами, но потом на фронте дали младших лейтенантов. А стрелки так и остались. И были даже такие стрелки, которым вообще забыли дать звание. Например, Петя Репин погиб старшим матросом. Он сделал выдающуюся фотографию в войну. На ней видно как горят на земле немецкие самолеты "Ю-88" со свастикой... Он с воздуха сфотографировал... {10}

Эта фотография обошла все главные газеты Советского Союза. Тогда группу вел майор Хроленко, командир 7-го гвардейского полка. В том вылете над аэродромом наши еще сбили на взлёте самолет немецкий. Петя тогда не прозевал, сделал хорошую фотографию, а это трудно в воздухе. Потом через несколько вылетов он погиб. Старшим краснофлотцем... Даже не сержантом. Родом он был из Красного Холма, это в Калининской области.

Перед самым началом активных боевых действия в полк прибыли командиры эскадрилий, к нам в эскадрилью - капитан Потапов. В сухопутной форме, с орденом Боевого Красного Знамени и с орденом Отечественной войны. Тогда еще погонов не было. Мы погоны получили чуть позже.

И вдруг задание. Шесть или восемь, я не помню, самолетов, полетели в Ленинград, для выполнения боевого задания, под руководством капитана Потапова.

Прилетают ребята, мои знакомые курсанты с училища. И я спрашиваю:

- Ну и как война? Как? Что? Стреляют?

А ребята смущенно мямлят что-то... Нет четкого ответа. Ну не говорят, так не говорят. Но как-то странно.

И тут мы перелетели на аэродром Каменка. Тут нам и морскую форму выдали, и погоны. Выдали пистолеты "ТТ". И кто-то тут же выстрелил в землю из "ТТ" - не знал, как с ним обращаться... Потом тоже бывали такие случаи с личным оружием...

И только тут выяснилось, что утром они вылетели штурмовать аэродром Городец, где по данным партизан сосредоточилось много немецких самолетов ударной авиации - бомбардировщиков, наверное, для налетов на Ленинград. Но туман был, рядом болота, аэродром они не нашли. Поэтому ничего мне и не рассказывали. Партизаны обиделись. Они рисковали жизнью, наблюдали.

Был суд. Но капитана оправдали, учли, что был сплошной туман. Но может быть, у него и до этого какие-то прегрешения были, и с должности командира эскадрильи его сняли, и отправили рядовым летчиком на Черное море, где капитан Потапов потом и погиб. {11}

22 июня начинаются боевые действия всего полка. Группы по несколько самолетов летают днем на Синявинские высоты. В восьми-десяти километрах южнее Ладожского озера стоят пушки, почти в открытую.

Ведущим был старший лейтенант Стратилатов. Меня взяли последним. Я лечу, а мотор все хуже работает, и скорость падает... Скоро Нева, по ту сторону немцы. Наших самолетов впереди уже не видно. Скорость все падает, и чувствую, скоро упаду. Я ныряю вниз, там аэродром Приютино, Бернгардовка. За пороховыми погребами разворачиваюсь, скорость малая, могу сорваться в штопор. А аэродром - деревянная полоса по болоту. Сажусь, выпускаю колеса, но не могу довернуться, не хватает скорости. А у меня опыт уже был, я много летал. У меня было двадцать четыре учебных бомбометания, и еще и стрельбы по щиту. Армейским летчикам покажут, как бросать бомбу, может один вылет тренировочный или два дадут и все - "Лети в бой!". А у моряков не так, в 35-м полку пока не научат - в бой не пускали:

- Зачем тебе в море лететь, когда не умеешь прицеливаться.

А тут вот такая неудача. Я сажусь на колеса, но меня сносит с полосы в болото. Что делать? Убираю колеса и ползу на брюхе в кусты. Врезаюсь в кусты, задеваю какой-то столбик крылом. Выхожу ошалелый из самолета, веду какие-то переговоры с начальством... Меня сажают на "По-2" пассажиром, и отвозят на Каменский аэродром, дают другой самолет и приказывают лететь. Наше командование было опытное: не нужно давать летчику переживать неудачу, иначе он растеряется. Ему нужно дать вылет.

Техник самолета Иван Харламов, около самолета, я расстроенный снимаю и бросаю ему ботинки:

- Забирай!

Сажусь в грязных носках в самолет и вылетаю с другой группой, но тоже последним. Летчики пикируют и стреляют реактивными снарядами, из пушек, пулеметов по гнездам артиллерийским. Взрывы... Кругом все в огне. И видно зенитные огни... В заход по одной бомбе... А бомб - четыре. Третий заход делаем, четвертый... Отстреляли все...

Прилетаем домой. Иван Харламов стоит возле самолета держит ботинки мои. Смотрю: а ко мне идет группа офицеров. Впереди, вижу еще издали, тогда зрение было, не то, что сейчас - сейчас я совсем слепой, идет высокий моряк, с большим козырьком, шагает широко. Я соображаю: это, наверное, командующий флота Трибуц. За ним на дистанции идет Михаил Иванович Самохин, командующий Балтийской авиации. Они подходят, я докладываю:

- Товарищ командующий, младший лейтенант Батиевский выполнил боевое задание. Оружие и материальная часть работали исправно.

Командующий пожимает мне руку:

- Товарищ младший лейтенант поздравляю Вас с боевым вылетом. Желаю Вам много воевать и летать, и чтобы этого было поменьше.

Показывает на что-то за моей спиной. Поворачивается, и пошел строевым шагом. Я оглянулся на свой самолет, оказывается у меня звезды на правом и левом крыле, вот такими дырками, сантиметров по пятнадцать, пробиты. Летим второй раз. Опять по одной бомбе бросаем. Четыре захода, четыре атаки. Прилетаем, опять обе звезды мне пробили вот такими дырками. На третий вылет у меня только одна звезда разбита была. На первые девятнадцать вылетов у меня было примерно тридцать пять атак.

Про мою вынужденную посадку в Приютино командующему Самохину доложили, что летчик чуть не взорвался: ветки и листочки кустов уперлись во взрыватель, еще чуть-чуть и произошел бы взрыв. Он сразу же приказал, впредь при вынужденной посадке, все несброшенные реактивные снаряды выстреливать, избегая населенных пунктов, например, в болота.

- Кто летал на разведку в вашем полку?

Я тебе могу пересказать историю, которую мне рассказала Лидия Ивановна Шулайкина {12}. Она летчик-штурмовик была. Она сделала тридцать вылетов на корабли. Эти тридцать вылетов, стоят триста вылетов "ночных ведьм", которые на кукурузнике взлетали, перелетали ночью линию фронта в темноте, бросали бомбу одну, и летели назад. Заправляли бомбу и опять тридцать километров пролетели-сбросили. Они молодцы, эти девушки. Они же по семьсот вылетов сделали. Они молодцы. И все-таки сравнивать их с тридцатью вылетами Лиды Шулайкиной нельзя. Там все-таки легче было, понимаешь.

У немцев тоже была морская летчица. Летала на четырехмоторной летающей лодке, которую сбили. Эта летающая лодка десятки лет пролежала на Севере, на дне, там холод, и она почти не ржавела. Я видел такую же летающую лодку в одном из боев. Она подлетела чтобы подбирать своих летчиков.

А у меня подбили Петю Мирошниченко, он подлетел и мне показал, что не хватает горючего. И не успел, даже развернуться на берег, сел на воду. И видно было жилет его красный и надувную лодку было, я засек. Я прилетел:

- Дайте, я полечу, покажу летчикам, где он...

Но сказали:

- Нет, ты готовься ко второму вылету. А полетит другой экипаж на летающей лодке.

Не нашли болваны, не нашли его. Он рядом с берегом был недалеко. Я полетел, нашел. Это я об этом пишу с сожалением. Вспоминаю, как он на моих глазах два раза бомбой попадал в корабль. Петр Мирошниченко. Вот такие штуки. {13}

А заместитель командира полка, в котором воевала Лида Шулайкина. Я забыл опять фамилию, он возил разведчиков в тыл противника на "Иле". Получилось так, что не на чем летать, кроме "Ила". Но это другой рассказ.

ЖД станция Волосово 9.10.43

- Меня интересует фоторазведка, кто с фотоаппаратами летал в полку? Как подбирали, кто полетит? Или были специальные экипажи?

Нет. С фотоаппаратами летали все. И я летал с фотоаппаратами. В 35-м полку бред собачий получился. У одного летчика чуть ли не сто вылетов с фотоаппаратом. И ни одного снимка в архиве 3-й эскадрильи нет. Сто вылетов и ни одного снимка нет.

Если будешь приводить мое мнение, можешь сказать, что фотоаппараты были поставлены на "Иле" не совсем удачно. Чтобы уловить в прицел то, что ты хочешь фотографировать, надо было закрывать носом самолета цель. И это было придумано, что бы фотографировать куда падает бомба. А это глупый был расчет, потому что точно можно сфотографировать, куда бомба падает, но без бокового ветра. Если точно снимешь на перекрестии корабль, туда вроде должна падать бомба, а ветер будет сбоку, то ее отнесет в сторону. Фото будет, а бомба не там будет видна. Сколько раз не фотографируй, все равно чепуха.

Обычно последний летит с фотоаппаратом. Я погорел на этом. Я хотел подняться вверх, чтобы лучше сфотографировать. Я вижу, бомбы падают, взрываются. Я поднялся, чуть отстал, зенитка - "бам", и мне оторвало кусок крыла.

И тут началось: крыло светится - в дырах, у меня в руках осколки торчат, кровь... Я "одеревенел" сразу, но вывел самолет из падения... И в это время, как рассказывал потом Федя Селезнев, на меня напал истребитель. У немцев была такая практика... "Хорошая". Увидел, что самолет поврежден - добей его. Легче добивать, чем атаковать исправный. Стрелять по исправному опасней. И тут мне врезала трасса из "Мессершмитта", усеяла осколками голову, руки, ноги. С тех пор во мне десятка два осколков. Я говорил одному врачу:

- У меня тут много осколков.

А тот говорит:

- Ну что это за осколки. Вот если бы пробило черепную коробку, и попало в нерв, тогда бы считалось... Вот так вот...

Один глаз почти не видит - осколок торчит в брови. Но вижу, что линия фронта уже подо мной. Скорость есть, и несусь вниз. На столбах висят провода, я через них перескочил, и тут болото, показалось, что ровное место. Я на это ровное место сажусь, а хвост за кусты зацепился, и оборвался, торчит сзади... А я вваливаюсь в воронку. Казалось ровное место, но болото, вода. А под ней была воронка огромная. И мотор врезался в стенку воронки, да так, что кабина сморщилась, и не открыть фонарь. В такой момент все делаешь автоматически: думаешь, сейчас взорвется самолет и загорится. Я лихорадочно отталкиваюсь ногами, а нога-то раненая, руку протягиваю вперед и пролезаю в форточку.

Я после выздоровления как не примерялся, но вылезть в форточку не мог. Но потом такое было еще раз и тоже после аварии, и когда тоже была сплющена кабина...

Я вылезаю, ногам должно быть больно, но я пока не чувствую боли, переваливаюсь через борт, и становлюсь на ноги, у меня голова кружится, чуть ли не падаю. И тут Иван подбегает, мой стрелок, у него кровь по комбинезону течет - ранен в ногу. Он прозевал атаку истребителя, не стрелял по нему. А сколько раз я его тренировал, но он плохо видел и соображал. Иван меня поддержал, и тут из кустов вылезают и подбегают перепуганные бойцы, помогают мне, несут меня куда-то... Палатка, где уже хирурги собрались, шатается от взрывов мин, минами немцы бьют по самолету, по хвосту самолета, который остался в стороне, метров пятьдесят до него... Меня сразу раздевают:

- Будем тебе делать операцию, ты понял? Выпей стакан водки.

Дают мне стакан водки, я ее выпиваю. И мне намордник, усыпляют, и сквозь сон слышу голос:

- Какого Аполлона попортили...

Во мне тогда было пятьдесят пять килограммов весу, при росте сто семьдесят пять. Просыпаюсь весь перевязанный. Плохо соображаю: где я, что я... Какой-то дежурный сидит. Я с ним заговариваю. В ответ:

- Успокойтесь, Вас будем сейчас эвакуировать...

И понесли меня солдаты на носилках, по болоту, чавкая. "Чав-чав-чав..".. Рядом оказался Ладожский канал, в нем на катер. Полковник в авиационной форме, говорит:

- Не волнуйся, все нормально, будешь жить. А может, и летать будешь...

И катер пошел. А потом была какая-то теплушка, железнодорожный состав какой-то... Привезли в госпиталь, успокаивают меня:

- Мы Вас будем лечить. Не волнуйтесь.

Тут я хватаюсь за брюки, а кошелька нет. В нем не деньги были, а медаль "За оборону Ленинграда" и большой осколок, который в предыдущих полетах залетел мне в кабину, ударился в подошву ботинка. Он горячий был. Я его взял на память... И вот куда-то делся с медалью... Меня лечат. Очень больно, когда перевязывают - отдирают бинты по живому. Лечился я больше месяца...

- А в каком госпитале?

Это было в деревне Мыслино, Новгородская область. От Ленинграда на юго-восток. Меня как тяжелораненого, в этот госпиталь... А стрелка моего направили в ленинградский госпиталь.

Подлечили. Надо на фронт, надо воевать. Уже холодно - осень начинается. Мне дают шинель солдатскую, обгоревшую, порванную, осколками побитую. Одеваю ее поверх кителя, а китель мой тоже пробитый, погоны пробиты, рукав весь побитый...

К Ленинграду подъезжаем ночью на полуторке ночью. Полуторка прыгает по бревнам, по болотистой дороге. Иногда вокруг снаряды рвутся ... Остановились:

- Вы, наверное, летчик. Отдыхайте, только Вы там не шалите.

Чего не шалите, не понятно. Натопленная комната, девица пышная лежит, спит. Кто это, откуда взялась? Ребята посматривают, как я реагирую на эту девушку. Старики такие усатые... Несколько раз ночью заглядывали, и я каждый раз просыпался... Наутро поехали в Ленинград.

Привезли - на дверях надпись: "Рота офицерского запаса Ленинградского фронта".

- Летчик, Ваша очередь.

Захожу.

- Ваши документы.

Справка о ранении, еще удостоверение пилота, то, что дали в училище. Еще какой-то документ был, я не помню. Полковник, стоит:

- По Вашему докладу Вы имеете девятнадцать боевых вылетов. Нам такие летчики нужны. Поэтому завтра мы Вас отправляем армейский полк.

В чужой полк? И не в морской, в сухопутный? Хоть и в Ленинграде, но... Я выхожу, солдат часовой стоит у двери, но отвернулся. Я юркнул за дверь... Куда бежать? Чем я рискую? Не понятно. Захожу за угол - патруль, но тоже спиной ко мне, удаляется. Я за следующий угол. А я над Ленинградом летал несколько раз, поэтому ориентируюсь...

Это другая история. Мне приказывают взять с собой комиссара полка и писаря полка и лететь в Приютино. Посадил в кабину "По-2" двух здоровых мужиков, и взлетел. Над Ленинградом, вдруг: "Пульк!", и один цилиндр отказал, это прямо видно было. Там звездообразный ободок, пять цилиндров, и видно - наверху один кулачок не работает. И самолет начал "сыпаться". Ну не рассчитан самолет на двух пассажиров здоровенных. Я прям поверх крыш, ну, черти что, еле-еле, из последних сил добрался.

А на взлетной полосе какой-то самолет стоит, и я не могу там сесть. Я на лужайку захожу, а там толпа народа. И чего они там стоят? Я выключаю мотор, винт останавливается, я поднимаюсь и кричу:

- Разбегайтесь! Мать-перемать, разбегайтесь!

Командир полка Петров

Они оглядываются, и разбегаются. Оказывается, там стоит самолет командира полка, хвост взрывом оборванный, задрал нос кверху. У командира полка зависла бомба в люке. Тогда двадцати пяти килограммовые в четыре люка закладывали по четыре бомбы. Всего как раз четыреста килограмм. Полковник Петров, со штурманом капитаном Костей Виноградовым бомбили, и одна бомба зависла - зацепилась за что-то и застряла. Он сел в том же Приютино, где я врезался в кусты и чуть не взорвался.

Ах, вот зачем я вез писаря и комиссара! А сам комиссар, скотина, на боевой самолет ни разу не садился. Но майора получил, и орденом каким-то его наградили.

Будешь в Гатчинском архиве, найди характеристики на капитана Подставкина, заместителя командира 35-го полка по политической части, и на того, кто его потом сменил - на майора Маловичка. Оба - летчики, летали раньше на "По-2". И у обоих написано:... "страшно стремиться воевать, громить врага, на нашей и на ихней территории" - это я своими словами пересказываю - "...изучает усиленно мотор и оружие самолета". Но ни разу никто из них не летал... Вот и думай, то ли дурак, что так и не смог машину освоить, то ли так хотел воевать...

Оказывается: при приземлении бомба взорвалась. Полковнику - ничего: бронеспинка сзади и кабина в броне, а вот стрелку... За стрелка сидел капитан Костя Виноградов, красивый парень, начинал воевать в минно-торпедном полку. У него уже два ордена Красного Знамени были. Два! И два осколка ему грудь пробили. Его увезли в госпиталь, я его больше не видел. Я его всегда буду помнить. Это хороший парень, с развитым чувством юмора, который ценят летчики. Его шутки поддерживали товарищей. К примеру, он был штурманом полка и принимал зачеты по штурманской подготовке. Чтобы сдать зачет, надо было знать: район полетов, карту, расположение и качество аэродромов, инструкции. После проверки знаний он задает главный вопрос:

- Товарищ младший лейтенант, а какие требования к морскому летчику?

Правильным ответом считался примерно такой:

- Докладываю. Главные требования к морскому летчику такие: беспробудный сон, волчий аппетит, отвращение к физическому труду и частично к умственному.

И вот такого товарища лишились!

А наши комиссары не летали ни разу. А вот Сербин, комиссар Балтийской авиации, полковник, летал и ночью, буквально в разрывы наших снарядов, которые били по немецким бомбардировщикам, когда они нападали на Кронштадт. Он атаковал захваченные прожекторами самолеты врага. Показывал пример. И не только воевал лучше других... Он прилетел к нам летом 1944-го на аэродром Кёрстово. Жара была, а мы тогда вылетали не раз в день, а по два, а то и по три полета случалось. А условий для отдыха никаких, ну мы и выкручивались, как могли сами. Комиссар Балтики приходит:

- Ну, покажи, какой у тебя душ?

И я ему показал, что мы сами сделали: бак поставили, покрасили черным цветом трубу и две сеточки, ну как поливалки, и двум человекам одновременно можно под душ становиться.

Он говорит:

- Очень хороший пример для всех. Я сейчас на самолете облетаю другие аэродромы, чтобы такие же души сделали.

И сам летал туда-сюда. Мне про него рассказывали много хорошего.

Вернемся к рассказу как я добрался после ранения домой. 35-й полк уже перебрался на аэродром Гора-Валдай, который возле Гора-Валдайского озера, возле Шепелевского маяка, возле узкоколейной железной дороги. Это Ораниенбаумовский плацдарм. Он окружён был. И там был еще один аэродром, немцы про него знали, в Лебяжье, Борки. Там 7-й гвардейский полк стоял. А наш перебрался, и немцы его не знали, он вдоль железной дороги. А почему не знали, потому что маскировка была такая: как только самолеты взлетели, и если это было зимой, то сразу со стороны леса вытаскивают на салазках елки как новогодние, только без украшений. И ставят на взлетной полосе. И вроде лес. Прилетают самолеты, убрали елки, сели самолеты. Опять поставили назад.

- На озере Гора-Валдай базировалась 44-я эскадрилья на "МБР".

Совершенно точно.

- Вы ее застали там?

Нет.

- Ветеран, который был в роте обороны 44-й эскадрильи, рассказывал, что на этом озере зимой базировалась женская эскадрилья на "У-2". Вы что-нибудь слышали про это?

"У-2"? Нет. Не слышал. Но там было другое интересное дело. Там был выносной штаб авиации Балтийской. Там где аэродром, ближе к озеру...

Я поселился, ребята меня встретили радушно, я же ветеран полка, с самого начала создания. Уже нет моего первого ведомого, маленького Кузнецова.{14} Помню, мне доверили с ним парой лететь на Синявинские высоты. Я первый взлетел, прилетаем домой, садимся на Гора-Валдае. У него самолет весь побитый, в осколках... А у меня ни одного попадания... Я его спрашиваю:

- Ты же за мной ходил? Почему у меня ни одного осколка, а у тебя есть?

А он чуть не плачет:

- Так ты же летал за тонким слоем облаков, я тень твою видел, но я боялся в облака залететь.

Он ниже летел. И по нему били все время.

Прошло время, и однажды я прилетел на свой аэродром. Меня встретили и дали письмо, адресованное моему ведомому Кузнецову. Пишет его брат: "Дорогой брат, я тобой горжусь. Извини меня, помнишь, когда играли в шахматы, то подрались с тобой..". и так далее...

Ну, я заплакал, жалко мне стало Кузнецова. Вот так вот, все как-то странно, странно, странно...

- Вы недорассказали, как Вы после ранения добирались до аэродрома. Насколько я знаю, что бы попасть в Рамбов, надо же было через Кронштадт ехать.

Не обязательно. Меня отвезли на кукурузнике. И как только самолет сел и меня высадили, все стали кричать:

- Ура! Ты живой!

Но перед этим я рассказывал, как удрал с "роты офицерского запаса..". Я над городом летал и примерно знал расположение, где аэродром Гражданка. На аэродроме Гражданка был вообще-то какой-то штаб авиации, и там базировался 12-й пикировочный полк. Я обходил все эти патрули, все обошлось спокойно. Меня маскировала серая шинель. Я прихожу в штаб, открывается дверь, выходит капитан, который нас когда-то принимал в отделе кадров. Бледный, худой такой. Он меня узнал. Я рассказал, что со мной произошло.

- А мы тебя посчитали погибшим. Бери талон, и в столовую, потому что сейчас ее закроют. Покушай, а потом мы поговорим.

А я действительно голодный был, почти целый день. Я перекусил, и опять к нему.

- Значит, так, сейчас будем машина в Приютино, в Бернгардовку. Там дом отдыха для раненых, побудешь две недели. Ну давай...

ГСС летчик Никитин Н.А.

Тут какая-то машина подскочила, он проголосовал, и меня повезли на Бернгардовку. Это Приютино, где я чуть не разбился. И где подорвался командир полка. Прихожу, там танцы. А танцы такие: что-то пиликает или гудит, а барабан все время "бум-бум-бум, трум-бум-бум..". Я говорю:

- Что такое?

- А это танго "Котка".

На порт Котку летали, там страшные зенитки. "Бум-Бум-Бум", вроде как взрывы... Так мы потанцевали. Встретил я там и знакомого Федю Селезнева, который прозевал, когда меня атаковали, и известные мне ребята торпедоносцы были. А вот истребителей мало было. Еще стрелок знакомый с нашего полка был, весь поцарапанный, у него все тело в осколках было - Вася Песоцкий. После войны, я с ним встречался. Он стал директором школы...

После этого я добрался домой на свой аэродром. А потом начинается освобождение Ленинграда.

14 января 1944 года. Туманное утро. Вдруг страшный грохот орудий. И следы огромных снарядов двенадцатидюймовых орудий видны - с фортов бьют и с кораблей. Когда снаряд летит, за ним остается инверсионный след, и видно как он летит и даже как крутится.

И начался бой, началось освобождение Ленинграда. В первые дни метель была... Тогда говорили, что из авиации только наша штурмовая дивизия летала. Может я и преувеличиваю, может я просто не знаю, кто тогда еще летал, но такое впечатление было. Никого в воздухе не видели.

С 14-го января начинаются полеты, и 15-го, 16-го, 17-го, 18-го мы летаем на бой.

Но перед этим получилась странная вещь. Еще до начала наступления, до 14 января, исчез командир полка. Его не сбили, он просто куда-то уехал... Приезжает новый командир полка - Даша Ибрагимович Акаев, только что получивший звание майора. Кто и почему до того его держал в резерве, не знаю. Но это не мое дело. Он принимает дела, ходит по аэродрому, и все такое прочее.

- Я лечу на боевое задание. Ты будешь у меня ведомым.

Почему меня выбирал, спрашиваешь? Я уже девятнадцать вылетов имел, знал, как надо крутиться... И мы полетели.

Ораниенбаумский плацдарм, он небольшой. Думаю, сейчас он или полезет вверх или будет на бреющем полете, проскакивать линию фронта. А линия фронта из еловых веток, ветки зеленые видны на снегу. У немцев одна линия веток, и у наших через четыреста метров, на дистанции прицельного огня. Но командир летит по прямой на высоте четыреста метров - как раз удобно по нам стрелять. Я за ним лечу, хвостом кручу. Вижу его стрелка. Стрелок мне знаком.

Недавно я сел на аэродром Борки, и девушки узнали, что я с 35-го полка, и говорят мне:

- Нашего капитана перевели в Ваш полк. Так он маленький ростом и всегда подушку подкладывает под парашют, чтобы лучше видеть. Так Вы ему, пожалуйста, передайте подушку.

Тут инженер полка подходит ко мне, и по-деловому, как будто ничего вчера у нас с ним не было, говорит:

- Мы тебе за ночь отремонтировали самолет, шасси отремонтировали, колесо болталось там у тебя. Ты перекалил стволы у пулеметов. Стволы мы тебе заменили, пристреляли. Сейчас летает немецкий истребитель, так что ты подожди. Тебе минут через двадцать дадут разрешение на вылет. Ты взлетай и лети домой. Привет!

Стволы я перекалил наверно, когда стрелял по колонне. Нажал и не отпускал. А все ж таки тридцать выстрелов в секунду. Я говорю:

- Хорошо.

Инженер полка любил командовать всеми. И мной командовал, как хотел и после войны.

А вчера я сел на одно колесо, сел и замахивался пистолетом на этого инженера 7-го гвардейского полка. Замахнулся, а мне кто-то сзади "хоп" и пистолет вынул. А это был главный инженер ВВС полковник Гуревич, потом генералом стал. Я ему недавно звонил в Москву. Поздравил с праздником, и благодарил за то, что меня спас тогда от штрафной роты или тюрьмы, ведь если бы я его ударил - меня бы судили. Он же был капитан, а я младший лейтенант.

Подушки, что девушки мне дали, положил в самолет. Осмотрел весь самолет и принял его после ремонта. Тут приходит матрос и говорит, что дают мне разрешение на взлет. Запустил мотор, полетел и сел дома...

И вот мы летим с Акаевым. И он летит на высоте четыреста метров, не маневрирует, ровно летит через линию фронта. А она стояла там два года и не менялась. Я ошалел, но кручусь, верчусь, задача штурмовать аэродром Клопицы.

Аэродром котлы 20.3.1943

- Вдвоем вылетели?

Вдвоем. Тогда не было массированных налетов. Плохая видимость, снаряды рвутся. Вижу озеро, это ориентир, значит там Клопицы. Клопицы это был аэродром южнее Ораниенбаумовского плацдарма. Пять "К" это: Клопицы, Копорье, Куммолово, Керстово, Котлы.

Он летит, после того как перелетел линию фронта, набирает высоту. Я за ним. Он приходит на Клопицы. Наезженная дорога блестит, все видно. Стоят пушки и стреляют по нам. А ведущий не видит этого. Я вижу взрывы, он не видит.

Я смотрю: там под снегом вроде самолеты, и дорога туда идет. Я тут: "ду-ду-ду-ду-ду.."., снег сыпется, появляется какой-то самолет. Он должен был бы после этого заметить, но он опять крутится, туда-сюда, а немцы бьют по нам, стреляют автоматы зенитные. Мне не понятно, что он делает. Куда стрелять, ведь он меня не заводит на эту батарею, которая по нам стреляет, а я его не брошу. А если я буду атаковать и по ним стрелять, за это время командир полка черти куда улетит. И я за ним хожу. Я, то ниже пикирую, то прыгаю вверх. А он куда-то палит в белый свет, как в копейку. Прилетаем, садимся, я подхожу.

- Товарищ майор, боевое задание выполнил, оружие и матчасть работали нормально.

- Молодец, ну мы им показали! Мы им показали, да!

Черти что! Тут приходит начальник штаба майор, в начале войны воевал, штурманом был. Комполка не сказал, что я свободен, то есть не разрешил уйти, а потому я стою рядом. Приходят два техника:

- Товарищ майор, в ваш мотор попал снаряд зенитного автомата.

Даша Ибрагимович Акаев смотрит.

- Какой снаряд?

Побледнел. Он мне не разрешает идти, забыл. Он был такой невоспитанный по-военному. Я иду за ним. Снаряд попал ему снизу прямо в мотор. Но попал удачно. Дуракам везет. Снаряд попал как раз в накладку двух листов брони, то есть туда, где толщина двойная. Если бы на два сантиметра в сторону, он бы пробил бронекартер и попал бы в мотор. Масло вылилось бы, и он остался бы по ту сторону линии фронта.

Ему подносят стакан водки, он хлопнул и пошел. На этом моя война с ним кончилась.

- Расскажите про неудачный вылет на Ракквере? Мы слышали версию, от Тихомирова. Теперь хотим услышать Вашу версию.

Кстати, версию Тихомирова я не слышал. Так что я буду свою рассказывать. Это был черный день полка. Что произошло над самим Ракквере, я не могу ничего сказать, я не летал. У меня лопасть винта отвинтилась на взлете.

26 февраля Акаев повел группу на штурмовку аэродрома. А вернулся один Петя Максюта. Все остальные не вернулись...

Майор Каштанкин

Аэродром Копорье. Снегопад начался. А бульдозеров не было, и гусеничный трактор таскал рельсы, и ровнял снег, чтобы можно было взлететь. Командир Акаев решил сам возглавить вылет на штурмовку аэродрома... Повел все руководство полка.

Майор Каштанкин, только что прибывший в полк руководитель полетов чуть не меня убил. Начинается взлет. Я, командир звена, последнюю пару веду. Взлетаю, а мотор не тянет, трясет. Длины расчищенной полосы не хватило, и в конце гора снега такая... Руководитель полка:

- Взлетай.

Я разворачиваюсь. Опять не удается взлететь. А сзади-то мой стрелок говорит:

- У меня затыльник от тряски с пулемета слетел.

Четвертый заход, руководитель полета - "Взлетай", хлопает по пистолету и кулаком машет... Он же летчик, должен слышать, что мой мотор трясет. Но ему надо показать, он прибыл на фронт. "Взлета-ай". Вот такое отношение у него ко мне было.

Может быть, он и другой был, может быть и хороший где-то когда-то был. Но я его вчера обидел. Вчера я облетывал самолет, а колесо не выпускалось. Я маневрировал, перегрузки делал, аварийно выпускал - двадцать семь с половиной оборотов лебедки. Ничего не помогло. И я сел на одно колесо. Мне уже приходилось это делать. Я сажусь отлично. Выключил мотор, перекрыл бензокран. Самолет накренился...

А вдруг после посадки кто-то залазит ко мне в кабину без моего разрешения, и шурует там, где управление выпуском шасси. Залазит руками, а ведь он может перепутать или скажет, что я перепутал. Какое он имел право! Ну, я его конечно согнал. А я же не знал, что он заместитель командира полка. Я был лейтенант, а он - майор. Ну, я его выгнал к чертовой матери, что это такое, безобразие - лезть без разрешения летчика в кабину.

- Почему Вы залазите сюда?

Он молча сопит. Я погнал его. Он скатился вниз. Оказался это только вчера-позавчера прибывший в наш полк новый заместитель командира полка по летной части. Майор с Дальнего Востока. Я не знал кто он такой, но что за хамство, лезть проверять. Другое дело если бы инженер залез.

А он не забыл это, на следующий день он был руководителем полетов. И он командует, и хлопает по пистолету. И я готов взлетать, хоть знаю, что могу врезаться в снег. У меня реактивные снаряды раскрутятся там и взорвутся. Могу я перевернуться. Может быть, искра какая-то, может бензин, где-то лопнет трубка. Я это все представляю себе... А он хлопает по пистолету и кричит. И тут впереди самолета, перед винтом, появляется инженер полка Миша Милентьев. Он окончил институт авиационный, высшее образование, инженер был опытный. И говорит мне:

- Давай, нажимай на тормоза и газуй.

Мотор ревёт туда-сюда. Я газую, он мне показывает крест и "Заруливай на стоянку". Он инженер, приказывает, ну я же понимаю, что это опасно для жизни. И я начинаю понимать, что это дурак обиделся на меня за вчерашнее. Вчера, не месяц назад. Это все свежее. Он до 1944 года сидел на Дальнем Востоке...

Я рулю, мотор тянет, трясет, но тянет. Винт крутится. Я оглядываюсь, они ругаются. Миша Милентьев ему показывает. А тот ругается:

- Что ты наделал? Ему надо взлетать...

Я выхожу из кабины, не снимаю шлемофона, не вынимая штепселя с розетки. И в этот момент слышу по радио... Я не выдумываю, я не смог бы эту дурость выдумать, даже если хотел бы. Раздается голос Акаева:

- Вперед на запад, ни шагу на восток!

Восьмерка самолетов полетела, или шестерка. Я не помню сколько... А лопасть винта одна открутилась, вообще болталась. Я слез с самолета, подошел к винту. Я взял лопасть, повернул, сделал три с половиной оборота против часовой стрелки и она осталась у меня в руках... Алюминиевая лопасть она не очень тяжелая, положил на землю, сел на нее, и закурил "Беломорканал" фабрики имени Урицкого, ленинградские. Были такие папиросы, летчикам давали. И сижу... А ведомый мой тоже четыре раза завернул, не взлетел. У него нормальный мотор, но струсил... Вот так вот.

Скандал был, и начальство, и политотдел поняли, что летчик мог бы на взлете разбиться. Майора Каштанкина перевели в 7-й гвардейский полк, и там он при атаке был подбит и врезался в корабль. Герой Советского Союза, майор Каштанкин, звание присвоено посмертно. Вот так, святых-то не бывает. Все люди со всеми своими недостатками.

Теперь о вылете на штурмовку аэродрома Ракквере. Обстановка была... Ну такая: эйфория, радость... Потому что освободили Ленинград, нам вроде все теперь позволено... Я так думаю.

За пару часов до этого вылетала шестерка, которую повел Петр Максюта, мой друг, и вернулась. Все вернулись. Погода была: грозовые кучевые облака, хоть и зимой... Не смогли пробиться сквозь эти облака на аэродром Раквере, где базировались сорок истребителей - новых "Фокке-Вульф", в основном выпускников Берлинской школы воздушных снайперов. И их перехвалили. Мне рассказывали, что их там стреляли истребители. Кружились над своим аэродромом и поджидали.

Акаев взял к себе майора Реутова, командира эскадрильи. Вылетели, все полетели, вернулся один Максюта. Больше никто не вернулся. Начальство полка, во главе с командиром полка исчезли вообще из жизни. Потом говорили мне, что майор Реутов остался живой. Еще Володька, грузин, командир звена, забыл его фамилию вернулся из плена. Я с ним встретился, мы вспоминали у меня в Москве, на Арбате, он чуть не плакал, вспоминал, как они попали в плен, как они бежали по снегу, как за ними айзаки, фашисты эстонские гнались. Штурман начал отстреливаться из пистолета, ну что пистолет... Штурмана застрелили. А его ошарашили в каком-то сарае, так и попал в плен Володька. Он плакал, переживал... Мы с ним переписывались потом.

А как шел воздушный бой неизвестно. Я так предполагаю, но я не видел ничего, облака мешали строю защищать друг друга. А немцы на своем аэродроме...

Я не уверен, в тот ли вылет не вернулся еврейский экипаж командира эскадрильи Балицкого. Балицкий такой седой, уже пожилой, а нос такой не характерный - курносый.

Потом когда, они оба вернулись из плена, то рассказывали как выкручивались на допросах:

- Ну, я русский, что не видите, нос курносый.

- А ты кто такой?

- Что не видите у меня нос армянский - я армянин.

И все обошлось... {16}

Командир полка Беляев С.С.

- Мы с Вами дошли до начала прорыва блокады. А дальше что?

Дальше война продолжалась. Мы переселились в Копорье. Мы ходим по Копорье, осматриваем крепость, стены толстенные, башня огромная круглая. Следы немцев - бутылки разные, мусор... Ну, ходили, ходили, подходит ко мне один летчик, старше меня лет, наверное, может на десять, я его уже знал. Встречает там меня в переходе, какое-то крытое помещение, и говорит:

- Ты Батя?

Я говорю:

- Да.

- Слушай, меня назначили командиром первой эскадрильи, - там погиб командир. Хочешь у меня заместителем быть?

- А что, хочу. А что делать?

- Я сейчас иду в штаб оформлять, ты у меня будешь заместителем. А ты вместо меня принимай летчиков. С Дальнего Востока пришло шесть или семь летчиков. Младшие лейтенанты, все Батайские, ты их узнаешь. Ты им покажи койки, где они разместятся.

Я пришел, стоят ребята, в шинелях, в шапках, в морской форме, все в ботиночках. С чемоданчиками. Я говорю:

- Слушайте ребята. Поздравляю Вас с прибытием на фронт, желаю вам успехов. Вы будете в нашей эскадрилье. Давайте к делу. Командир эскадрильи, старший лейтенант Третьяков приказал мне разместить вас в кубрики для летного состава. Проходите. Товарищ лейтенант ведите свою команду.

Лейтенант - парнишка молодой, синеглазый, низенького роста. Заходим.

- Эта койка три дня назад была старшего лейтенанта, командира звена. Теперь - пустая. Дальше, Вы, пожалуйста. Возле окна будете. Здесь был штурман звена, три дня назад погиб.

И я так всех погибших перечислил... Тут зашел Третьяков:

- Что ты наделал? Ты же их перепугал! Я, - говорит, - на тебя надеялся.

Мне неудобно. Но прошло...

Третьяков говорит:

- Ты разбираешься в морской тактике, а я не разбираюсь, я же гражданский летчик. - Он говорит так, притворяется. - Так ты им расскажи, какие силы у нас, какое соотношение сил. Ну и про свой опыт какой-нибудь. Про первый вылет, второй вылет, третий. Ну, расскажи, как ты там крутишься. Давай, выполняй.

Это его команда. Ну, я им рассказал все, о чем упомянул командир.

- ...Я сделал ошибку, я с фотоаппаратом шел сзади, потерял скорость, поднялся вверх, а надо было маневрировать. Должна быть, ребята, лишняя скорость. У меня всего скорость двести семьдесят километров была. Экономичная. А надо больше держать - вдруг истребитель вскочит сзади, так надо скорость больше иметь. А как же вы будете держать скорость, вы же обгоните все самолеты. Значит надо маневрировать, увеличить расстояние полета. И тогда у вас всегда будет скорость пристроиться к своим, что бы не отстать. Учтите мой горький опыт...

Оказывается, сзади Третьяков стоит:

- Нормально, молодец. Давай продолжай дальше в таком духе, да.

БДБ-минный заградитель

А через день-два были уже боевые вылеты на море. На море лед плавает, но минные заградители ставят мины. Их можно узнать по скошенной корме. Я полетел и сразу потерял двоих. Сели на лед, и на моих глазах мгновенно утонули. А полеты продолжаются, но меня оставили для какого-то задания. А молодые летчики, что с Тихого океана приехали, полетели. Прилетают они, синеглазенький мне докладывает:

- Товарищ лейтенант. Докладываю. Выскочил немецкий истребитель, а у меня пушки "37" миллиметровые. И я нажал кнопку, "ду-ду-ду..". и он развалился...

- Хорошо товарищ лейтенант, я Вас поздравляю. Ну а о том, как это получилось, Вы на разборе полетов выступите.

Так я ему говорю. Он радостный такой, сияют глаза. А я думаю, что-то я не доделал. Чепуха какая-то. Кто молодому подсунул самолет с такими тяжелыми пушками? Ему же трудно управлять. Триста двадцать килограмм лишнего веса...{17}

Быть заместителем командира эскадрильи - новое дело для меня, командир гоняет меня, туда иди, там проверь, там самолеты прими, там вызови инженера. Там еще что-то такое. Он на меня все накладывает и накладывает...

Через несколько дней этот молоденький летчик погиб на самолете с большими пушками. Я сейчас забыл его фамилию. А он был единственный сын знаменитого летчика, боевого летчика, который имел много наград, сбивал самолеты в первую Мировую войну. После революции он оказался во Франции, где Россия закупала новенькие французские истребители...

- Не Минаев?

Нет, это другое дело. Я забыл его фамилию. Но я вспомню, потому что я книжку о нем читал под названием "Расколотое небо". Как этот летчик, привел свою группу на юг. Попал в армию Деникина, и при первой возможности перелетел к красным. Воевал под Царицыно, потом организовал из остатков старых самолетов группу, подвесил бомбы. Полетели на деникинский аэродром, под Воронежем, разбомбили их. Потом - второй деникинский аэродром. И это был его сын. Я тогда не знал этого. Я только потом начал разбираться, и прочитал книгу "Расколотое небо". Я в библиотеке Ленина сидел, книги читал.

В 35-м полку разбился на аэродроме Кёрстово и погиб, и единственный сын летчика Бабушкина, в честь которого назначена станция метро.

- Вот фотография: капитан Третьяков, старшина Гребенников, в кабине старший сержант Сусенков, "Ил-2", двенадцатый номер с двумя звездами. Вероятно победы стрелка.

Сусенков - это техник самолета.

Капитан Третьяков, старшина Гребенников, в кабине ст. сержант Сусенков

- Следующая: фотоспециалист, старший сержант Гулай, летчик Осипенко.

Старший лейтенант Осипенко. Сашка Осипенко. Он больше года тому назад в Ленинграде умер от рака. Это был отличный летчик. И отличный фотограф. Он меня несколько раз фотографировал. Это трудно было сделать. У него было сто семнадцать вылетов. Можно было посылать ему на высшую награду.

- Вот фотография: Третьяков стоит на крыле "Ил-2".

Да. Это я знаю. С парашютом в руках? И за лямку парашюта держится? Я помню.

- Летчик Евстигнеев.

Сашка Евстигнеев... Он погиб с моим стрелком, Володей. Знаешь, почему погиб? Они в пургу, в метель взлетели, и молодой летчик с ними столкнулся. И они все упали. {18}

- Фотография: командный состав полка, деревня Богослово.

Тут все командиры сидят. Там на одном снимке я был, в другом снимке меня нет. Давай дальше.

- Теперь капитан Агеенко. Вы говорите, командир 2-й эскадрильи?

Он был командир 2-й эскадрильи, а обвинили, что не так снарядил бомбу, почему-то оружейника нашей 1-й эскадрильи. А почему так получилось, кто попутал, неизвестно...

- А что Агеенко погиб по вине...

В одном из вылетов погиб - бомба взорвалась. Не то летчик не знал что она с мгновенным взрывателем, не то он снизился по ошибке. А как по ошибке, такой опытный летчик.

На фотографии он уже в погонах, капитан. Орден Красной звезды и два ордена Боевого Красного знамени. У Агеенко был еще орден Александра Невского...

Знаешь что такое "Дельта-Д"? "Дельта" встречается в формулах в математике, в алгебре. Например, в штурманской подготовке "Дельта-Д" - это поправка. А в жизни бывает, что нужно вводить поправку "Дельта-Д" на дурака. Может ошибиться и память...

В твоих записях есть ошибки в фамилиях, но я четко знаю, что этот Василий Спиров. А не Спирин...

- Василий Спиров...

Потому что я знаю его жену и сына. Я его хоронил в Царском Селе. Мы найдем все это дело. С помощью Раисы Яковлевной, что машинисткой можно найти архивы, которые я знаю. А я уже слепой...

- Что Вы о них можете сказать об "Илах" с "37" миллиметровыми пушками?

Вообще-то похоже на то, что наши начали выпускать с "37" миллиметровыми пушками чуть-чуть с опозданием. Поэтому спешили. Эта пушка могла пробивать самое уязвимое место в брони "Тигров", "Фердинандов" и "Пантер". Этих сверхтяжелых танковых организмов. Это место - 40 миллиметровая броня сзади за башней, где мотор находился. И если стрелять с высоты, туда, где мотор находится, то снаряды "37" миллиметровой пушки могли пробить эту броню и повредить мотор. Что собственно, и требовалось.

А вообще-то если бы она была раньше, то ее бы поставили на истребители. На истребители ее потом пушки поставили. Она была и на реактивных истребителях. 37 миллиметровая пушка стояла на реактивных истребителях "МиГ-15", "МиГ-17" во время корейской войны. Уже в пятидесятых годах. Но на истребителе она одна стреляла. А штурмовики начали срочно вооружать перед Курской битвой. И надо было урегулировать, что бы пушки стреляли одновременно, "бух-бух, бух-бух..". Лечу опробовать оружие. Вижу корабли противника, сзади летчики мои идут. Я ведущий, я "ду-ду..".. Они "ду-ду..".... Самолет даже останавливается, меня шатает, прижимает к креслу. Хорошо. Но возможен другой вариант, когда управление разрегулируется и они будут стрелять вразнобой...

- По поводу "37" миллиметровых пушек, к примеру, Новицкий Евгений Гаврилович ругался, и говорил, что из-за них были катастрофы - крыло отваливалось.

Ну, а я тебе что говорил? Я же тебе говорил - "расшатанный" самолет. Это что, не будущая катастрофа? Если очередь: "бу-бу" это нормально. А когда длинная - "бу-бу-бу-бу-бу-бу.."., то троса расслабляются и пушки бьют не синхронно, уже так "бух-бух, бух, бух, бух-бух..".

У меня есть снимок, где самолета не видно, а только кусок острова, и на поверхности разбросаны взрывы снарядов, и видно, что пушки бьют не синхронно - разбросано, то есть они разрегулированы, а в этом случае такие нагрузки на самолет, что он из-за этого и разрушиться может. Понимаешь?

И я даже догадываюсь, кто там погиб. Он не из 35-го полка, это кто-то из 7-го гвардейского полка. И думаю, что это был не рядовой летчик...

А если попроще, то я бы посоветовал молодому летчику стрелять только короткими очередями. Вот вся история. {19}

- Двинулись дальше. Дальше что было?

Что дальше? Все тоже - война! Летом 1944 года война в основном была на южном берегу Финского залива, где мы били группировку мелких кораблей, тральщиков, катеров... Между Нарвой и Таллинном был порт Кунда. Летали на Кунду. А тут река Нарва течет, тут Нарвский залив... Тут Мерикюля, где погиб десант. Немцы это место охраняли, там было минное поле, что бы наши не прорвались к берегу. Никто об этом не знал, хотя информацию летчики передавали. Я видел, как они минировали, там я зимой потерял двух человек.

А летом, мы их все равно бомбим, такова была задача от командования. Они интеллектуалы, умницы, обманывали немецких интеллектуалов и умниц. Но эти игры летчиков не касались. Наше дело штурмовать. День за днем, день за днем. Пикировщики бомбили раз, два и больше они сюда не летали.

А мы в Мерикюле ходили и бомбили часто. И там я чуть не залетел, чуть не ошибся. Командир полка... Я должен тебе про командира 35-го полка рассказать. Кузьмин Василий Петрович... Тебе это ничего не говорит?

Это ничего не говорило и командующему флотом адмиралу Трибуцу. И он ни разу в своих воспоминаниях в книге "Балтийцы сражаются" моего командира ни разу не упомянул, хотя меня почему-то упомянул три раза. Командира полка, прекрасного ленинградца, бывшего комиссара 7-го гвардейского полка Василия Петровича Кузьмина не упомянул. Было значит что-то.

Кузьмин замполитом летал первый месяц войны в Финские шхеры. И описывал особенности поиска там катеров. Даже рукопись у него была. Я читал ее. Он говорил:

- Хочу воевать. Хочу водить эскадрилью в бой. А бумаги писать и стенгазеты выпускать, это и без меня найдутся.

Его перевели с понижением, командиром эскадрильи в 7-й гвардейский полк. Он их водил в бой. Потом переводят с 7-го полка, командиром 35-го полка.

Он любил летать с нашей первой эскадрильей, командиром которой был Третьяков, а я - заместитель. Ему нравилось с нами летать. И вот один раз меня взял он заместителем, повел весь полк - около тридцати самолетов. Я с ним рядом слева лечу. Он ведет на мелкие корабли, а я смотрю, под берегом стоят большие корабли, транспорта... Я по радио:

- Давай туда стрелять. Ты куда прешь...? И далее "неразборчиво"...

А он летит по заданию. И мы летим, и я за ним лечу. Он пикирует, я пикирую. Мы с ним стреляем, бросаем бомбы. Разворачиваемся влево и идем вдоль берега. И тут пролетаем мимо, больших транспортных кораблей, которые я видел перед атакой на мелкие. И тут я перепугался, думаю: боже мой, что бы я наделал, если бы вдруг командир перенацелился. Немцы вытащили на берег пустые коробки транспортов. Ватерлиния на высоте пяти-семи метров, то есть они пустые, на пляж их почти вытащили. А рядом метров сто пятьдесят под кустами стоят десятки пушек, ждут, что мы будем атаковать, чтобы стрелять. Боже, куда бы я завел, что бы получилось... Ну, командир молчит, ничего не говорит. И на разборе полетов про меня промолчал...

Под самый новый 1945 год, я иду по Ленинграду, и встречаю знакомого шофера командира полка подполковника Кузьмина. К этому времени Кузьмина перевели командиром 8-го гвардейского полка в 11-ю дивизию Черноморскую. Когда на Черном море война кончилась, ее на Балтику перекинули. А водитель у Кузьмина летал за стрелка. На земле водитель, но и за стрелка летал. Он говорит:

- Командир здесь, приходи, Новый год сегодня.

А я в отпуске. А вез вот такие вот яблоки, большие. Целый чемодан яблок. Мы берем мой чемодан, приходим. Жена Кузьмина, она знает меня, потому что она в библиотеке на аэродроме в Керстово работала. Командир встречает:

- Привет!

Новый год встречаем. А в Ленинград начали завозить продукты, уже голода нет. Только что прогнали немцев, а уже все есть. Мандарины, вижу, там винограда одну или две вазы поставили, мои яблоки поставили туда же. Сидим, за победу чокаемся. А Василий Петрович откинулся на диван, а я рядом стою. И говорит:

- Слушай, ты думаешь, я не знаю, кто меня тогда крыл матом по радио.

Это же скандал! Летчик почти рядовой, командира полка...

- Я-то знаю, что это ты.

Мер он тогда никаких не принял, но, наверное, пошли какие-то разговоры. Он продолжал:

- Ты не волнуйся, что тебе отменили представление на Героя. Пошлют второй раз, и звание Героя присвоят, ты не беспокойся.

Выяснилось, что это произошло не только со мной, но и Никитиным Колей. Он с кем-то там подрался. А я его поддерживал. А у меня оказалось причина более хитрая. Отстранил нас комиссар, который никогда, ни разу, не летел, этот Маловичка. Все молча сделал, ни слова не сказал, не пояснил в чем обвинили, ни почему. Вот такой комиссар. И проделал это без командира, поскольку он оказался в 8-м гвардейском, полку 11-й дивизии.

А мы с ним еще не один раз летали. На северной стороне Чудского озера, там, на берегу посредине населенный пункт был Ранапульгерия. Мы летим, глядим - плавающий какой-то кораблик дымит. Мы заходим, но Кузьмин осторожно так, не пикирует, а посматривает:

- Стоп, тут что-то не то.

Разворачивается, опять круг делаем. Обычно корабли плавали посредине озера. А тут под берегом. Смотрим, а на берегу стоят пушки. А это оказывается, из бревен плот сделан, на нем стоит бочка и подожжен какой-то мазут, и потому дымит. Приманка! И он видит, и я вижу. И мы пошли на другую цель, на середину. Там все что хочешь найдешь.

С приманкой мы встречались еще в Рижском заливе. Там подбитый немецкий транспорт, уже никому не нужный. А мы не разобрались и с разгона его атаковали, снесли реактивными снарядами все палубные настройки. А это ловушка для отвлечения была. А мы ее атаковали.

- Новый год отметили. А где полк тогда находился?

Полк перебазировался с аэродрома Пярну, на остров Саарема, на аэродром Кагул, с которого летали на Берлин летчики 1-го миноторпедного полка, в начале войны.

- Ваш полк участвовал в штурмовке Моондзунских островов? Ну, Саарема?

А как же. Штурмовали и корабли на острове Обрука. Это островок небольшой южнее Саарема. Штурмовали в бухте Кихельконе...

- Что Вы можете сказать о прикрытии истребителями?

В начале войны, даже вплоть до 1943 года, массированных налетов с охраной истребителями мало было. Малыми группами летали и малыми группами сражались истребители, и трудно им было охранять штурмовики.

Появились новые самолеты и у нас в штурмовой дивизии, прикрытие совершали на самолетах "Як-7Б". Потом, под конец войны, и зимой 1945 года появились другие истребители,- "Як-3", только их мало было. Это легчайший самолет, пилотировал отлично, заходил в хвост немецким самолетам, которые в основном были немножко тяжеловатые "Фокке Вульфы". У них была хорошая пушка. Появились у нас истребители с моторами воздушного охлаждения. Двойная звезда, "Ла-5", "Ла-7". Потом появились под конец и "Ла-9", у которого был запас горючего большой. Можно было подвесить подвесные баки. Это уже другая техника была.{20}

Но кроме техники, важно кто управляет самолетами.

Летчики, которые не имели понятия, что такое воевать, попадались. Бывали и просто случайные. Но в основном лучшие люди шли в авиацию, охотники рисковать жизнью. Товарищ Сталин Иосиф Виссарионович сказал:

- Летчик это концентрированная воля, характер, умение идти на риск.

Выдающийся летчик, например, Михаил Васильевич Авдеев.

- Про Авдеева очень много известно. Гриб, Авдеев - Черноморцы летчики-истребители.

Гриба я знаю, я с ним учился. А с Авдеевым я летал после войны, в паре летали с ним. Хулиганили...

Получили новые штурмовики, "Ил-10". Они пришли в конце войны, в войну кто-то на них даже несколько вылетов сделал. Они были неудачные, опытные летчики-штурмовики говорили, что хороший самолет, зализанный, даже шумовая изоляция была, и мотор больше и все отлично, но почему-то пули в радиатор попадали чаще, чем на старом самолете "Ил-2". {21}

- То есть Вы считаете, что "Ил-10" был хуже, чем "Ил-2"?

Он не хуже, но летчики отзывы такие давали...

А то, что Авдеев по катеру Манштейна отстрелялся, об этом раньше не знали... Не так давно стало известно. А ведь он не имел права делать этого, он летел по заданию командования на разведку. А в этом случае положено по маршруту лететь, и назад. Это у него хулиганство воздушное было. Он захотел посмотреть Ялту, и сорвался...

- Что Вы помните о налете на Хаара-лахт двенадцатого или четырнадцатого сентября 1944 года?

На Хара-лахт, у нас планового полета не было. Лично у меня был полет на Хаара-лахт, но он не плановый был. Просто я на запасную цель полетел туда.

- Тихомиров рассказывал, что шли всем полком, растянуто. Вы, первая эскадрилья, потом вторая, а сзади третья. И он тогда Вам и сказал - Давай, догоняй, вон впереди бомбардировщики идут, а то сейчас немцы нам наваляют.

Было несколько вылетов. Таких было несколько вылетов. Действительно было это в районе Хара-лахт, но, не долетая Хара-лахт. В районе Хаара-лахт была точка разворота истребителей. Штурмовики могут пролететь еще, там дальше километров тридцать, может быть сорок. А у истребителя кончалось горючее, поэтому мы вообще-то туда не долетали. И был такой случай, что вопили, "Давай поворачивай...". Это были полеты вдоль южного берега Финского залива, по Эстонскому берегу. Туда в направлении Таллинна. За Кунду, Нарву. Нарва, за Нарвой Кунда, тут Мерекюле, населенный пункт, где погиб десант. Кунда, а дальше Хара-лахт, там такие заливчики, Хаара-лахт острова. Летали туда мы несколько раз, и вся дивизия летала, не только полк. Когда дивизия летали, то с нами летал первым 7-й полк гвардейский, а за ним 35-й. Эти массированные налеты, практиковались летом 1944 года. У нас были новые самолеты. Истребители, прикрытие воевали на "Як-7 Б". И еще "Ла-5" соседские были. Но это не прикрытие, а просто истребители на острове Лавенсари, и в Купле. Купля это возле Лужской губы. Это я прочитал потом. Меня ставили в последнюю эскадрилью. Значит если немцы будут догонять, бить меня будут первым. Поэтому я набрал высоту, на полкилометра выше. А потом смотрю, начинают наши атаку, разгоняю скорость, захожу на берег. Я не вдоль берега, а иду на территорию противника, захожу, на высоте, в меня трудно попасть на этой высоте. И разгоняю скорость, если атаковать корабли с берега, то меня вынесет подальше на середину Финского залива. А там есть надежда, что немцы побояться меня догонять. Вот такой расчет. Заметно было, что я такие номера откалываю, такой маневр делаю. Я и не скрывал, все знали. Потом через много лет Володька Орлов, инженер-полковник, подходит ко мне на улице в Москве:

- Привет! - говорит, - слушай, как ты живешь?

Ну, я говорю:

- А ты как?

- Я в штабе работаю. Недавно разбирали твое предложение по защите бомбовозов в плохих условиях.

А я уже три года как демобилизовался. А писаря еще мурыжили мое предложение, как защищать бомбовозы. Я взлетал и на бомбардировщике, и на торпедоносце и на реактивных истребителях и на штурмовиках разных. Поэтому я мог прикинуть, что к чему. Потом я уже демобилизовался, они только начали разбирать. Это мне Володька говорит. А потом, вспоминая войну, говорит:

- Слушай, а помнишь, как мы чуть не столкнулись. Твой последний с моим последним. Потому что ты под углом.

Да, чуть не столкнулись... Покойный Володя боевой штурмовик 7-го полка, хороший толковый парень был. Я с ним учился на высших курсах.

- Расскажите, что Вы помните о налетах на Финляндию?

Вылетов на Финляндию у меня было всего два. И мои личные впечатления про эти эпизоды я расскажу.

Мы вылетели с Третьяковым, он впервые меня ведет. Третьяков раньше был истребителем. Он вообще опытный был, и старше лет меня на 9 или на 10 лет. Он еще старший лейтенант, но вскоре ему капитана присвоят. Ему дали задание впервые. Ты понял? Впервые! И он меня берет как своего заместителя, ведомым. Мы в паре летим. Взлетели с аэродрома Гора-Валдай, вылетаем на Финский залив. Пролетаем между Кронштадтом и Шепелевским маяком и летим на Финляндию. Справа у нас остается Выборгский архипелаг, острова. А слева Финский залив. Там выступ есть. На выступе, по данным разведки стоит дальнобойная батарея. А дальнобойная батарея это серьезно. Она стреляет не на десять километров, а может на двадцать пять...

Третьяков точно выходит на цель, ну это и дураку доступно. Она там, где выступ, мыс. Там на этом выступе должна стоять по всем расчетам, батарея, а куда ей деваться. Идем, вдруг я увидел - спереди идет в лоб нам самолет, говорю:

- Самолет!

И мы сразу стреляем. С пушек и с пулемета, сразу восемь трасс, мои и его. Этот самолет сразу "бульк" вниз, и исчез. Это уже сигнал - обнаружат нас, и Бог знает, что с нами будет.

И мы летим, атакуем эту батарею с планирования. Потом мы разворачиваемся, нас заносит на территорию противника. Мы разворачиваемся, опять стреляем. Мы расстреляли патроны... Это первый налет на Финляндию.

Второй налет на Финляндию был странный. Я уже садился на санитарный кукурузник, с летчиком Ладновым Игорем. Там сзади крытая кабина и можно двум человекам сидеть. А летчика самолета я не знаю. Он всегда летал на этом кукурузнике. Он отвезет нас с Гора-Валдая в Ленинград, на Комендантский аэродром. Там мы облетаем самолеты...

Почему я взял с собой Игоря, потому что у него в Ленинграде родственники, переночуем у них, утром облетаем самолеты, и прилетим домой.

Но тут говорят, что самолеты немецкие летают. Это же Ораниенбаумовский плацдарм, Гора-Валдай - напряженное место такое было. Сидим, ждем, вдруг к нам подходит матрос дежурный:

- Товарищ лейтенант Вас вызывают в штаб полка.

Я прихожу в штаб полка, мне говорят:

- Веди третью эскадрилью в бой. Потому что ведущих нет, кроме тебя.

Я не любил такие экспромты, страшно не любил. С кем лечу? Кто? А кто у меня заместитель будет? Я назначаю Ивана Гаврилова заместителем, я его более-менее знал. Остальных летчиков вообще не знал, и вообще не видел. И мы взлетаем, шестеркой. Надо лететь в Финские шхеры. Там между островов где-то четыре сторожевых корабля. А сторожевые корабли, это не катер какой-нибудь, это серьезное дело. И действительно, разведка точную информацию дала - действительно четыре СКР идут в строю "кильватер" между островами. И я завожу группу в атаку, ребята идут за мной, стреляют. Стрелок у меня тоже не мой. Требую, от него докладывать о поведении группы. Все нормально - идут за мной, все атакуют...

- На Финляндию у Вас всего было два налета?

Да, по-моему, два. Но я мог забыть. Очень много времени прошло. Может было и три вылета. Было несколько вылетов на Выборгский архипелаг, на острова.

- А на Котку, на Турку летали?

Нет, не летал. Штурмовики на Котку летали один раз летом 1944 года вместе с пикировщиками, торпедоносцами "Бостон". Летали на "Вяйнемяйнен"... Потопили "Ниобе". Это была Черноморская дивизия, которая прибыла на Балтику...

И все же, дай я дорасскажу про то, как чужую эскадрилью вел. Значит, я веду эту эскадрилью, они за мной идут. Атаковали, разворачиваемся, чтобы вторую атаку сделать. Смотрю: один самолет не пикирует, а бросает бомбы с горизонтального полета, прямо вдоль этих кораблей. Я присмотрелся, запомнил номер самолета. И тут случается странная вещь, мы развернулись чтобы уходить домой, и тут истребитель, наш "Як", сваливается прямо перед моим носом, Проваливается вниз, и потом опять снизу вверх летит, а за ним "Фокке Вульф", и сам лезет мне в прицел.

Как только наш "Як" вышел из прицела, я ногой только направление поправил и бью длинную очередь, с расстояния сто метров не дальше. И немец начинает распадаться на куски, и упал на воду. Вот такой был случай мне запоминающийся.

- А премию за сбитый самолет Вы получили?

Нет.

- А почему?

Мне интересно на твои вопросы отвечать. Такое положение получилось... Я вел эскадрилью, в которой ведущего не было, а был бардак. Я привел группу домой, все целые вроде, все нормально. Пришел на стоянку, к летчикам. И хочу разобраться, почему один летчик не пикировал, а летел над кораблями и бросал бомбы с горизонтального полета. Я хочу его потрясти:

- Что ты делал? Почему?

Но тут шум, гам, порядка никакого нет. Кто-то кричит:

- Ура! Мы сбили! Мы потопили!

А я уже не ведущий. Они видели, что был сбит самолет. Все кричат: "Мы сбили". А я вроде как не причем. Я же в чужой эскадрилье.

Мне никто не докладывает, все поперли к майору Конькову, адъютанту ихней эскадрильи. Он там что-то записывает, про меня уже забыли, и затолкали даже. И тут мне говорят:

- Обстановка в воздухе нормальная - разрешение дали вылетать в Ленинград на аэродром Комендантский.

Я сел в самолет, полетели, сели на Комендантский аэродром, мы с Игорем облетали два самолета. Все хорошо. Докладываем, все нормально. Приходит ко мне один техник и говорит:

- Товарищ командир, - он не видит погоны, там под комбинезоном. - Я тут лазал по ангару, и нашел старую газету. Может Вам интересно будет.

Я разворачиваю, маленькая газетка такая, и заглавие: "Воздушник Балтики". Я сохранил эту газету. А потом поехали к родственникам Игоря, там перекусили. Нам дали бортпаек. Переночевали там. Ленинград был уже освобожденный. Родственники Игоря рассказывают, как они жили в Ленинграде, про всякие чудеса, и плачут и переживают... Выжили все...

- Потому что родственник-летчик смог подкинуть съестное?

Нет, этого не было. Просто когда объявили войну, кто-то из родственников сообразил. Побежал в продуктовый магазин и купил фанерный ящик метр на метр карамели. Конфеты с начинкой какой-то. И они все выжили. Еще я помню, был там портрет родственника - танкист с орденом Ленина... На второй день перегнали самолеты домой...

А потом Игорь взял мой самолет, без разрешения моего, меня не было на аэродроме, и погиб. Никто не имел права летать на моем самолете без моего разрешения. Но тут получилось так, что я гриппом заболел и врач отправил в казарму, на отдых...

- Ваш самолет, он внешне чем-нибудь отличался от обычного "Ил-2"?

Он внешне не заметно отличался. Последней серии самолеты штурмовики "Ил-2" отличались от первой серии "Илов" тем, что было скошенное ребро крыла, не так вот прямо, а так немножко скошено.

Он был не камуфлированный, он был как новенький, весь алюминиевый, весь блестящий, белый, серебристый. Он не покрашен, он был полностью металлический. {22}

- Как Вы целились при бомбометании?

Я листал документы в архиве. Вначале войны маршалом авиации Лактионовым была подписана инструкция по прицеливанию самолета "Ил-2" "Семь методов прицеливания". И все чепуха, блин. Ну не успели даже научиться прицеливаться, как началась война. Самолет сделан, бронированный, под крыльями восемь реактивных снарядов, целая батарея. Пушки, пулеметы. Поставили новый коллиматорный прицел, чепуховский, дурацкий. И ты как думаешь, попадали? А ведь умные люди соображали, советовались?

А на вынужденной посадке, когда самолет ударяется в препятствие, то сразу бьешься мордой в прицел - он прямо перед тобой стоит. А на вынужденной посадке, когда самолет ударяется в препятствие, то сразу бьешься мордой в прицел - он прямо перед тобой стоит.

И перешли на ВВ-1. {23}

"Визир Васильева - "ВВ-1": На моторе стоит стержень с кольцом, величиной в три копейки. И на бронестекле (если считать под углом, то семь сантиметров брони. Двойной слой. Мягкое стекло и твердое закалёное стекло) - перекрестие. Надо совместить мушку, которая на конце мотора перед винтом, и здесь перед носом. И тогда стрелять. {24}

- То есть Вы считаете что прицел "ВВ-1" был лучше коллиматорного?

Он трудней был, но точней. Если им овладеть, то можно точнее бить. Разные методы прицеливания при бомбометании были. Эффективным было топ-мачтовое бомбометание. Я владел всеми методами.

- Как у Вас было с кормежкой?

А сейчас тебе скажу, значит, когда меня сбили в 1943 году где-то в июле, по-моему, или в августе... А! 15 августа. Я забыл уже.

Меня взвешивали, при росте сто семьдесят пять сантиметров, у меня был вес пятьдесят пять килограмм. Но это не значит, что меня плохо кормили. И все-таки двадцать килограмм, это нехватка большая. А уже в 1944 году кормили отлично. И даже в окруженном Ленинграде два раза давали нам жаренного угря. Угорь - это рыба, ее ловили в Финском заливе. Это я запомнил.

- А как было с культурной жизнью? Концерты? К вам приезжали артисты?

Да, конечно. Однажды я на телевидении выступил, имитировал, как пел Поль Ропшин, знаменитый американский бас, на аэродроме в Керстово.

- Он приезжал к Вам?

Да.

"О-о-о... мой бэби.

Мой нежный черный бэби.

А-ла-ла-ла-ла-ла...

А-ла-ла-ла...

А-ла-ла-ла-ла...

А-а-а..".

На Керстово в 1944 году приезжал американец, выступал на аэродроме, с полуторки с опущенными бортами. Ну, честно говоря, я не уверен, что это был Поль Ропшин, но бас такой, как у Ропшина. Ему аккомпанировала женщина, не негритянка. Поль Ропшин знаменитый бас был. И сторонник Советского Союза.

Были и другие концерты, приезжали участники самодеятельного эстонского корпуса. Эстонцы тоже воевали на нашей стороне. Конечно, эстонцев полно было против Советского Союза. Айзарки, это националисты.

Нашей собственной самодеятельности мало было, некогда - все в основном заняты боевой работой...

- А фильмы?

Фильмы, конечно, были. Но в основном, я смотрел кино не на фронте, а в госпитале, после ранения.

А в полку я отвечал за патефон. Мне замполит поручил. Это было перед отправкой на фронт. На аэродроме Богослово. Мы тренировались там. И была тренировка насыщенная. Три или четыре летчика погибло там, в учебных полетах.{25}

А потом кто-то разбил пластинку, и замполит объявил мне выговор. А когда его послали в другую часть, он забыл с меня выговор снять, поэтому с меня, Героя Советского Союза сняли выговор по случаю расформирования 35-го полка, вот так.

И еще мы в Мариинском театре на каком-то спектакле были один раз. Спектакль идет, а тут бомбы рваться начали, снаряды. Воздушная тревога. Вышли в бомбоубежище. После спектакля выходим, и видим: возле библиотеки Салтыкова-Щедрина, два обгоревших трамвайных вагона, трупы валяются. И вообще все серьезно было, не то что бы "ля-ля"...

- А когда примерно это было?

Это не помню. Я помню, что хорошая музыка была. После ранения я попал в дом отдыха, в Бернгардовку. Ну, там танцы, музыка.

Вылет первой эскадрильи, которую я водил, перенес празднование дня победы на более поздний срок.

- Поясните, пожалуйста.

Командир дивизии дважды Герой Советского Союза Николай Васильевич Челноков доверил мне вылет, говорит:

- Даю тебе четыре самолета.

И мы сделали два вылета. Оказывается, что этот удар "сорвал" десант Балтийского флота. Вылет был удачным: разбили эшелон, утопили корабль, лейтенант Провоторов разбил пушку... Оказывается, эшелон вез снаряды дальнобойные для батареи береговой, в него я попал снарядом реактивным.

Немцы перепугались и подумали, что начинается десант, и приготовились к его отражению. Выселили все население. А завтра должна начаться высадка десанта. Все было расписано и готово, но отменено, поскольку наши узнали о готовности немцев. А потому большой десант, последний высадили уже в конце на косе, которая идет от порта Пилау сюда к Висле.

- Когда был Ваш последний боевой вылет в войну?

Это было в январе 1945 года, на острове Эзеле. На том самом аэродроме Кагул, с которого самолеты 1-го Миноторпедного полка взлетали бомбить Берлин.

Я некоторое время не летал, у меня был перерыв. В отпуск меня послали, потому что погиб мой самолет, цельнометаллический, облегченный штурмовик. Назывался - "тяжелый истребитель". Этот самолет мне пригнал на Гора-Валдайский аэродром мой инструктор Яков Данилович Форостенко, после войны - заслуженный тренер, установил два рекорда мира. {26}

- А как самолет-то назывался?

Вроде - "Ил-2", выпущен был малой серией, под названием - "тяжелый истребитель". Цельнометаллический. И скошенные крылья, стреловидные, чтобы улучшить характеристики штопорные. {27}

Все знали в полку, что я никому не даю свой самолет. Но тут подходит Коля Никитин. На нас первых в полку посылали представление на Героя.

- Батя, дай самолет, нужно на топ-мачтовые бомбометания идти.

Я говорю:

- Бери. Только тебе даю, больше никому не дам.

Он вернулся из полета и говорит:

- Больше не давай мне этот самолет. Он переворачивается. Не успел взлететь, как он уже норовит упасть. Легкий, неустойчивый, вертлявый.

А тут я гриппом заболел, и полковой врач об этом сказал командиру полка и тот отправил меня отдыхать. А в это время, команда на вылет. Игорь Ладнов, он давно крутился около моего самолета, упросил командира эскадрильи на нем полететь. Полетел и погиб. Сбили его...{28}

А тут как раз адмирал приехал на аэродром, и отправил он меня в отпуск. А отпуск оказался такой: я узнал, что шесть моих двоюродных братьев уже погибло на фронте... Настроение такое... Возвращаюсь из отпуска, прилетаю на остров Эзель. Туда мои прилетели с Пярну. Командир говорит:

- Тебе разведывательный полет: поиски подводных лодок. Ищите в Ирбенском проливе, между Курляндским полуостровом и полуостровом Церель.

И мы полетели искать. Я и командир звена Серафим Урывин, хакас по национальности, старше меня лет на десять лет, толковый парень, больше меня летал. Он до войны был пограничником, потом был инструктором.

Летали мы, летали, пора возвращаться, и тут я прозевал снежный снаряд, и он накрывает остров снегом. Урывин успел проскочить, и сел. А я прозевал... А горючего у меня осталось всего на несколько минут. На второй круг нельзя идти. Я прыгнул выше заряда снежного. Из снежного заряда торчит вышка - ее я узнал, рядом мне известный поселок. А в другом поселке, Ифелькона, были две церкви, у одной крест, у другой петушок вверху. Я по ним ориентируюсь. Возле этого креста снижаюсь и километров пятнадцать я лечу буквально по кустам на аэродром. Там на острове Эзель на вынужденную не сядешь - там валуны кругом, обязательно наткнешься на валун и убьешься. Так убился при посадке мой ведомый летчик, Ян Борин, красивый парень, баянист...{29}

Что делать? Вдруг справа мелькнуло крыло мельницы. На аэродроме Кагул, на окраине была мельница. И тут из тумана летят на меня зеленые ракеты, направление посадки показывают. Я снижаюсь, не знаю, сколько осталось - десять метров или на пять. Проходит одна секунда, вторая, третья... Жму на тормоза, но лечу... И вдруг тормоза заработали - зацепился за землю. Я выключаю мотор, и останавливаюсь. Вообще не видел земли! Только ракеты видел. Вылезаю из самолета ошалевший... И оказывается остановился недалеко от стоянки самолетов!

Тут ко мне подходят Суслин и Третьяков, командир полка и командир эскадрильи. Подходят вплотную и хором говорят:

- Такой посадки второй раз у летчика не бывает.

Потом добавили:

- Иди в общежитие, гуляй. И на аэродроме не появляйся...

День гуляю, два. В бане такую жару устроили, что довели старого писаря полка до того, что он выполз из бани и стал лизать лед на пороге... Потом гуляю еще четыре дня...

Решили, наверно меня поберечь и появился приказ командующего авиации Самохина - меня отправили на Высшие офицерские курсы.

Вот такой был мой последний вылет.

- Как Вы узнали о том, что закончилась война?

Я приехал в Моздок на курсы. И тут 6 марта Указом Президиума Верховного Совета группе морских летчиков, и мне в том числе, присвоили звание Героя Советского Союза.

Собралась группа: Гриб был, по-моему, Стрельников и я. Поехали в Москву, получать золотые звезды. А возвращаться в Моздок я решил через Полтавщину, к матери заехать.

Добирался с трудом, автобусы ведь не ходили... Приехал, мать меня встретила. Сосед зашел, дед - Иван Павлович Батиевский. Хороший человек, сирот воспитывал. У него детей своих не было, двух сирот голодающих взял к себе. Посидели, чай попили, я лег спать, а утром дед меня дергает за ногу:

- Вставай! Победа!

Я выхожу, одеваюсь, иду в центр на базарную площадь. Село большое, старинное, очень разбросанное, войной почти все уничтоженное. Была когда-то крепость. Еще до революции был водопровод, канализация была, было электричество. Это было поместье князя Безбородко, премьер министра Екатерины II, а управлял поместьем граф Паульсон...

Селу этому - Городищу, судя по документам, которые нашли года три назад, больше тысячи лет. Отпраздновали юбилей тысяча сто лет... Вот так вот. И когда я пришел, трибуну уже сколотили, толпа народа, плачут все... Война кончилась, а все плачут... А толпа народу большая. Тут мой дед родной стоит. Из шести братьев, пять братьев погибло, а про шестого ничего не известно. И про моего дядю родного, тогда было неизвестно где и как он погиб. Потом оказалось, что он бежал из плена, попал в американскую армию. Там ему сразу дали ружье и в атаку... Убили его...

А сейчас в этом селе в три раза меньше населения, чем было в день победы. А ведь тогда еще не вернулась угнанная в Германию молодежь, и солдаты не вернулись с войны еще. Вот такое там положение сейчас...

Ну, я выступил, сказал. Сел на поезд и поехал опять на высшие штурманские курсы. Мы думали, с курсов полетим воевать в Японию. А пока мы на этих курсах были, японская война тоже кончилась...

- После расформирования 35-го полка Вы попали в 7-й гвардейский. Сколько Вы служили в 7-м гвардейском?

А Бог его знает. Ты что думаешь, я все помню? Год, наверное, 1947 год. Выстроили полк, Вася Спиров начальник оперативного отдела штаба вынес знамя. Но ветеранам никому не дали попрощаться со знаменем. Я был возмущен:

- Вы не дали попрощаться со знаменем, а я проливал кровь за него - два раза раненый был...

И это свои же люди сделали... Тогда интересная вещь произошла, которая мало относится к войне. Больше к политике. Тогда Берия разогнал весь морской штаб. Поснимали адмиралов и прочих. Ну, конечно, и в авиации тоже начались перемены. Пришли новые командиры, которые не воевали. И такая чепуха, чехарда началась.

- Берия разогнал, наверное, за дело?

Ну, это я не знаю, я не могу судить... Я не могу судить об этом. Но прислали командиров бездарных, которые ничего не понимали, ни в войне, ничего не видели, то это понятно.

- В 7-м Вы до какого времени примерно были?

Наверное, до 1949 года. Нет не в 1949 году, а в 1948 году, по-моему, пошел на высшие курсы. А через год, в 1950 году, я уже окончил высшие курсы.

- И куда попали?

Куда попал? В опалу. Знаешь, что такое опала?

- Что такое "в опалу" знаю, но в Вашем случае нет.

Был такой эпизод: я обидел командующего....

- Каким образом?

Я обидел командующего. Причем хорошего командующего. Во-первых, красивого; во-вторых, умного; в-третьих, душевного. Понимаешь, душевного. Я, капитан, обидел генерал-лейтенанта. Было это в пятьдесят первом году.

В нем было сто сорок четыре килограмма веса, он сидел на двойном кресле. Я пришел к нему на прием. И вместо того, чтобы заговорить о деле, я взял и сказал:

- Командующему нужно показывать пример физической культуры летчикам.

Вот такую вещь сказал. Он поднялся и грохнул кулаком:

- Вон!

И упал головой в ковер. Я, к дверям маневрируя, смотрю, генерал летит головой в ковер, посинел весь, и головой в ковер падает. Я вышел, сказал адъютанту:

- Вызовите командующему врача.

А генерал хороший был. Умница, душевный...

- Не помер же он тогда?

Нет, не умер, конечно. Он потом за мной долго наблюдал. Летал на реактивных истребителях. А он послал меня на торпедоносцы, я бросал торпеды, ставил мины. Потом перевелся на реактивные истребители. Летал ночью, по минимуму. Что такое минимум? Это сто метров нижняя кромка облачности. Ночью, а не днем.

Вот я летал при минимуме, меня поднимали в воздух, когда нарушитель границы приближался, тогда положено было. Вот, Коля Семерняков сбил нарушителя, получил пятый орден Красного знамени...

А генерал хороший был. Через год или полтора, мы встретились в Москве. Я его приветствую.

Он говорит:

- Ты знаешь, я снял шестнадцать килограмм веса.

Он мне докладывает...

- Ездил в Карловы Вары.

На следующий год мы опять встречаемся в гостинице Центрального дома Советской армии. И опять:

- Привет! А я опять снял шестнадцать килограмм веса. А что ты не идешь в академию? Я уже не командующий. Я зав. кафедры авиационного факультета морской академии. Что ты не идешь?

Я собирался в академию, но когда я пришел с докладом к Преображенскому, командующим морской авиации, он первый бомбил Берлин. Я ему докладываю. Я ему предложил дельную вещь, сохранить одно подразделение боевое. Он:

- Хорошо. Это все хорошо, но... А что ты будешь делать?

Я говорю:

- Хотел бы в академию.

- Какого черта ты вчера не пришел, я же вчера закончил посылать в академию. - И позвонил при мне по телефону.

- Уже все занято. Поезжай, дорогой, подальше.

Вот такие были случаи.

- То есть в академию Вас не пустили?

Я же опоздал. Надо было нам несколько дней раньше и все было в порядке.

- А когда Вы в академию поступили?

Кто? Я не поступил. У меня никакой академии, мои все подчиненные академию кончали, а я нет. Я в аспирантуре был, кончал институт, кончал аспирантуру, а никаких академий.

- Когда Вы пошли в этот самый, на курсы повышения квалификации, или как правильно называть?

Нет, это были не курсы повышения квалификаций. Это называется так: высшие курсы. Высшие офицерские курсы командиров эскадрилий. А дальше вторые назывались в Риге уже, через там несколько лет. В 1950 году. Называются высшие летно-тактические курсы офицерского состава морской авиации.

- На чем Вы там летали?

Я летал в Моздоке, перед концом войны, летал над Чечней на штурмовике, а на курсах на торпедоносце летал.

- На каком торпедоносце?

На "Ту-2". Хороший самолет был, отличный, но он опоздал. Если бы его выпустили на год, два, война бы кончилась на несколько месяцев раньше, потому что он могучий самолет был. "Пе-2", это чепуха абсолютная. "Пе-2" создали под впечатлением, как немцы начали пикировать на Лондон. Точно бомбили. И спешно создавали самолет.

Сделали пикирование. Но всего тысяча килограмм нагрузка. Он пикирует хорошо, но садился бездарно. Два мотора, и на одном моторе не летит. Если отказал мотор, он со снижением летит, уже он не летит нормально. Ну что это за самолет? Двух моторный самолет этот самолет должен лететь в горизонтальном полете на одном моторе, в принципе.

А штурмовик "Ил-2" наш, при моторе тысяча шестьсот лошадиных сил брал шестьсот килограмм бомб с перегрузкой.

- А кстати, когда шестьсот килограмм бомб брали, "РСы" вешали?

А как же. Перегрузочный вариант - шесть бомб и все тоже самое. И "РСы" и пушки "ВЯ", "23" миллиметровые триста снарядов, на пулеметы полторы тысячи патронов. Ну и у стрелка еще пулемет.

Неудачный "Пе-2" был. У "Ту-2" скорость ниже пикировщика, но зато две с половиной тонны бомб. И дальность больше, чем у пикировщика. Это отличный самолет, на одном моторе летал.

Но опоздали, опоздали... Не было моторов. А самолет-то Туполев в шараге, в заключении создал.

- А когда Вы начали летать на реактивных?

На "МиГ-15", где-то в 1952 году. За год примерно до смерти Сталина. Поскольку генерал меня разжаловал, то он отправил меня в новый армейский полк на "Ту-2". Туполевские, хорошие машины. Они уже устарели, сколько лет прошло. Написал заместителю командующего морской авиации, что я хочу на истребители. А тот мне отвечает:

"Командование докладывает, что Вы летаете ночью и днем, бросаете нормально торпеды и мины. Не вижу такой необходимости, что бы Вас куда-то переводить".

Но в это время появились реактивные истребители, и их дали нам. И меня, без решения командования, автоматически со всеми, кто этого хотел, перевели на реактивные истребители. И мы начали на них летать.

- А катастроф много было?

Ну как тебе сказать... Мне дали, поскольку разжаловали, звено - четырех летчиков. Четыре летчика все сыновья полковников. Один сын начальника воздушного морского моста, "Москва-Партизаны". Толька Натычив такой красивый парень, хороший спортсмен, умница.

Другой сын полковника, погибшего, по-моему, в Японии. Третий тоже сын полковника. Четвертый тоже сын полковника в Москве. Он молодой красивый парень, бросил учебу в станкостроительном институте, хотел стать летчиком морским. Училище окончил. Летаем мы на высоту. На высоте разряженный воздух, он не учитывает, что сопротивление воздуха меньше. Разогнал самолёт и чуть меня крылом не ударил. Успел я уклониться. Летаем опять, и снова... И так три раза, он меня чуть не сбил тараном. Я ему советую:

- Саша, знаешь что, уходи с авиации, все равно ты с кем-нибудь столкнешься и погибнешь.

Потом через много лет я встречаю генерала Попкова, дважды Героя. Он командовал дивизией, куда я этого Сашку отправил от нас. Я его спрашиваю:

- Вы помните, мы Вам отослали такого?

И оказывается у генерала отличная память, он говорит:

- Ты знаешь, я помню, милиция замучила - непрерывно нарушения: то там нарушит на мосту, то на красный цвет, и прочее.

Он к нам приходит и говорит:

- Ну, наконец-то Вы меня демобилизуете ...

И ушел.

А Саша - разбился. Ночью летел, ночью летал на реактивном истребителе и разбился.

А Толя Натычив, тот на Севере где-то летал. Потом приходит ко мне в Москве, на квартиру, говорит:

- Товарищ командир, когда лампасы получу, первым зайду к тебе.

Лампасы генерала.

И ему дали новый самолет летать, и там что-то хряпнуло, начало трясти. А в самолете был новый прибор катапультирования - через голову натянуть такое полотнище, чтобы встречным потоком не повредило глаза и рот, и потом выстреливает тебя.

Он потянул, но катапульта сработала наполовину, оторвало ему голову. Я не поверил. Во Внуково на кладбище, смотрю: памятник, его портрет, написано: "Заслуженный военный летчик СССР, полковник Натычив". Погиб, значит.

В свое время я спас его от скандала, дал вовремя пять суток ареста, а там уже звонили командующему ВВС, в политотдел, на него жаловались, хотели, чтобы он женился на девушке... Он приходит ко мне и жалуется:

- Профсоюзы на меня телегу написали...

Я говорю:

- Знаешь что, иди и скажи, что ты получил от меня пять суток ареста. Марш!

Приходит бумага. Но дважды за один проступок наказывать нельзя.

- Расскажите о ночных вылетах?

Первая эскадрилья 35-го полка, начиная с 1944 года начала функционировать как ночная эскадрилья. Первый тренировочный вылет ночью сделал командир полка, бывший комиссар 7-го полка Кузьмин Василий Петрович. Он был инициатором ночных полетов. Он сначала воевал в качестве командира эскадрильи. Он даже пошел на понижение должности. И потом он стал командиром 35-го полка. Он еще в 1942 году, в лунные ночи, на одноместном штурмовике летал на Финские шхеры, искал там катера. И тогда же он написал документ, о своем опыте ночных опытов.

В 1944 году он встретился с любителем ночных полетов старшим лейтенантом Третьяковым Петром Антоновичем, только прибывшим в полк. Он был на 9 лет старше меня, участвовал в известных киевских маневрах 1935 году, когда мы показывали Европе, что у нас есть армия. Он там хулиганил. У него было три хулиганских случая, его чуть не судили, и демобилизовали. Потом он был инструктором по высшему пилотажу московского узла аэроклубов. И знал всех знаменитых летчиков. И потом его послали на командиров звеньев и выпустили лейтенантом.

И Кузьмин с Третьяковым первые взлетели ночью на двухместном самолете "Ил-2".

Вторым должен был лететь я. Потренировались на учебном "УТ-2", а после этого на боевом самолете, двухштурвалке, "УИл-2", учебный. Оказалось, что я ночью плохо вижу. Но Илюшин создал самолет для поля боя, а не для полетов ночью. Ночью выхлопы АМ-38 слепят с двух сторон, выхлопы из патрубков летели еще за полтора метра над головой летчика. Но наши инженеры эскадрильи так регулировали мотор, чтобы при взлете не ослепило при взлете... Начали учиться летать ночью. Но немец увидел прожектора и пробомбил аэродром. Я шел, что бы сесть в самолет. И в этот момент началась бомбежка. Я упал на насыпь, а бомбы рвались по ту сторону насыпи. И полет у меня не получился. В следующую ночь мы летали уже без прожекторов. Потом мы ночью летали в бой.

- А "Пионер" на нем был?

Всегда был. И еще мы мечтали, чтобы бросать светящиеся бомбы. Были и другие очень интересные варианты.

Первый боевой полет сделали мы с Третьяковым, он меня взял ведомым на маяк Кристаниеми, там была финская дальнобойная артиллерийская позиция. Навстречу от Кронштадта к финнам нам встретился самолет. Я сразу крикнул:

- Самолет!

Впереди был самолет, навстречу нам шел. Мы выстрелили: восемь трасс, у меня четыре трасы и у него. И Третьяков поверил в меня. За то, что я первый заметил самолет. И мы подружились. Конечно, мы и ругались, все было. Но он на девять лет старше. Я заместитель его. А командиры звеньев, тоже на девять лет меня старше. Мне с ними было трудно, но они меня слушали. Я их водил в бой. Они были очень хорошие летчики. Мы кроме своих взяли, еще с другой эскадрильи двух летчиков, обучили их ночным полетам. Лаптев Володя и Виктор Поповский. Виктор был сбит ночью над Финским заливом, но удачно сел на воду, не видя воды. Ночью! А наши катера там сторожили. И удачно, быстро подскочили, подобрали Виктора. Я с ним потом после войны переписывался.

Главная трудность ночных полетов взлет - впереди пламя большое от мотора. Конструктор Ильюшин не планировал использовать штурмовики для ночных полетов.

- А какие-нибудь щитки, которые закрывали бы выхлопы от летчика, делали?

Мы пытались делать, ничего не получалось. Мы пытались и очки сделать, что б ни слепили пушки слева, справа при стрельбе. Тоже трудно получалось. И еще ночью плохо виден был прицел. Прицел такой: перекрестие впереди на бронестекле, а мушка - штырь с кольцом на носу самолета впереди. И надо свести мушку и перекрестие. И он точный был, но трудно его было увидеть. Мы это, хитрили, вот. И тут мы выяснили одно положение, что можно бить реактивные снаряды из пушек и пулеметов точно в прицел ночью, только надо, что бы ни зацепиться за воду. И надо подбирать лунную дорожку. Когда луна светит, и вот там черный силуэт. Я один раз заходил, но прозевал, низко высота была, не было прицела, высоты, что бы прицелиться. А там подводная лодка всплыла, среди катеров ихних. Пока я проскочил, над ней развернулся, что бы обратно повторить заход. Немец уже засек это, я только увидел лунную дорожку, а подводная лодка уже нырнула в воду.

На второй день тоже я искал подводные лодки. И тоже нашел ее и опять побоялся зацепиться за воду, не успел ракеты сбросить и бомбы. И опять круг делаю. Опять круг делаю, только нащупал лунную дорожку, смотрю, она опять уже ушла в воду. Уже скрылась.

И такая борьба была. Были и удильщики, нас подлавливали там, под Таллином Удильщик - это истребитель, фарами светит...

Сергей Мишин первым обнаружил, как красиво взрывается реактивный снаряд, когда ночью попадает в корабль. Фейерверк, огненные трассы такие красивые. А потом у меня тоже были такие пару случаев. Но это очень трудно было. Но главная задача была - не дать этим морякам, что охраняют минную позицию, спать днем. А днем полк летит и нашу эскадрилью первую посылали. И так продолжалось много дней. И эскадрилья, полк идет, и второй полк. И все бомбим эту минную позицию, которую охраняют десятки пушек, которые на больших катерах.

А потом это чуть не дошло до катастрофы... Летчики-то еще спали, а техники готовили самолеты на ночные полеты и на дневные, никакого перерыва не было, они не спали. Третьяков мне сказал:

- Это катастрофа...

И пошел в штаб. Доложил.

- Ночью в армейской авиации летали?

Не надо было. Не было нужды. Опыт применения штурмовиков ночью очень не большой. На Черном море, по приказу высшего командования, надо было бомбить летное поле и штурмовать аэродром Туапсе. Подготовили летчиков с двух полков. Несколько летчиков и они сделали два полета, и все.

Рассказывал мне про это Борис Михайлович Морозов, командир эскадрильи с 8-го гвардейского полка Черноморской авиации. Он летал туда.

А на документе, "Я сражался на Иле", ты помнишь? Там написано, что летали армейцы. Хотели летать ночью, достали двухместный самолет, он, же был, который учили всегда летчиков, днем. И они взлетели, начали садиться, включили прожектор, а немец патрулировал наверху, по прожекторам ударил и сбил самолет. Про это написано в книжке "Я сражался на Иле".

Кроме того, про второй случай автор хорошей книги "В военном воздухе суровом", Герой Советского Союза Емельяненко Василий Борисович написал. Штурман 7-го гвардейского полка, армейского, не морского, захотел полетать ночью. Взлетел, кружился, кружился, кружился, кружился и наконец, сел и говорит:

- Ребята, невозможно сесть. Потому что ослепляют выхлопы мотора.

На этом все, и еще говорят, что когда-то одному летчику дали задание, в плохую видимость, перед заходом, или после захода солнца, атаковать мост через Дон, когда наши отступали. И больше никаких сведений о ночных полетах не было. И единственная эскадрилья, которая сделала около сорока вылетов боевых и около восьмидесяти и больше вылетов учебных это наша.

- Вы говорите, что ваша первая эскадрилья совершила восемьдесят учебных ночных вылетов и сорок боевых?

Примерно восемьдесят, не меньше, потому что надо же провозить, показывать как садиться. И не раз...

- И лично у Вас более двенадцати ночных вылетов?

У меня ночью боевых вылетов двенадцать. А у Семишина тринадцать. У других ребят чуть поменьше. Там были такие летчики очень опытные, старше меня на девять лет, Симихин, Урывин, Харламов - это был чемпион, вернее не чемпион, рекордсмен по высотным прыжкам ночью на самолетах. Ну, вот такой. Был рекордсмен, он был. И еще Поповский тоже был командир звена. Но вот такие, больше, ну, несколько ребят-то погибло. Ну и не все летали. А последний вылет я командовал. Мы с двух сторон атаковали ночью группу кораблей. В темную ночь, безлунную. Урывин вел звено... Мы прилетаем, о том, что чуть не столкнулись честно доложили. Нам говорят:

- Командующий запретил ночные полеты, в это время в другом полку тренировались летать ночью, один врезался в щит, потому что при учебном полете ослепил себя стрельбой из пушек.

Это в 7-м полку, в нашей дивизии. И ночная эскадрилья кончилась. Командующий, Самохин Михаил Иванович, закрыл ночные полеты. А у меня уже были все бумаги, чтобы вмонтировать в самолеты авиагоризонт. Но уже были готовы не только получать авиагоризонты, но уже был договор со штурманом дивизии полковником Клоковым, он тогда был майором, что нам дадут светящуюся бомбу на парашюте. Один бросит на парашюте бомбу, она висит в воздухе и освещает. А мы со стороны темной должны их атаковать. Были такие планы большие, все. Но приказ, есть приказ. И все прекратилось.

- Вы сказали, что Ваш "Ил" был серебристый, некамуфлированный? Вы так до конца на нем и летали? Или его все-таки закрасили?

Никто его не камуфлировал. У меня где-то дома были фотографии.

- Ваш самолет резко отличался от всех остальных и явно привлекал внимание... Вас не пытались из-за этого постоянно сбивать?

Да нет. Ну, как это, постоянно сбивать. За ведущим трудно охотиться. Ведь сзади же ведомый с пушками. Вот зенитным огнем меня могут сбить, когда я первый иду на них.

- Вот фотография Аэродром Керстово, 1944 год, командиру 12 ИАП Волочнёву вручают правительственную награду.

Вообще-то его не Волочнёв называли, а Волочнев Валентин Васильевич. Не знаю, что про него и сказать. Я знаю, что он прибыл на фронт не в начале войны. В первом вылете "присел"... Ребята, кто уже повоевал, рассказывали, что после первого своего вылета он рассказывал свои впечатления так:

- Одни кресты кругом, наших не видно, кругом одни кресты...

- Поговорим о летчиках. Романов был командиром эскадрильи?

Не просто командир эскадрильи. Старший лейтенант Романов командовал эскадрильей штурмовиков 7-го гвардейского полка на острове Сейскар. Я встречался лет десять назад со стариком, ему уже тогда почти девяносто лет было. Бывший инженер-капитан, я его статью поместил в сборнике "Ветераны Арбата". Он рассказывал, что когда немцы в первые дни войны подошли к Таллинну, то неразбериха была, никто ничего не знал. И ему, капитан-инженеру, дали отряд моряков, чтобы остановить немцев. И он ходил с моряками в атаку вместе с Ворошиловым. Тогда Ворошилова ранили. Он говорит:

- В кино показали, что Ворошилов был в маршальской форме. Это чепуха! Он шел в атаку вместе с моряками, с ружьем наперевес, в коричневом реглане...

И еще он говорил о себе:

- Я военный преступник. Тогда мы взяли в плен одного немца. Если было бы десять штук, я бы снарядил двух-трех моряков, и их отвели бы в тыл. А тут один. Расстреляли. А что делать? Немцы нас окружали.

Он ремонтировал аэродромы на островах, на Лавенсаари, на Сейскаре. Во вторую зиму командование решило на острове Сейскар базировать эскадрилью штурмовиков. Потому что там шныряли катера финские. И они удлиняли полосу камнями, фашинами подпирали.

Этот инженер расширял аэродром на Сейскаре. Остров этот узкий, но маленький в длину. И он удлинял его, что бы можно было взлетать штурмовикам. Истребители кое-как взлетали, для штурмовика с бомбами тяжело. А без бомб незачем летать же?

Эскадрилья капитана Романова в холодное время года базировалась на Сейскари. Про это сочинили песню на мотив песни из кинофильма: "Заключенные", или "Аристократы". Был такой фильм то ли до войны, то ли во время... Там девушка наркоманка поет, как она погубила свою жизнь, что "кокаином серебряной пылью, все дороги пути замело". Наркотой.

Эту песню, сочиненную летчиками я помню:

"Порулили на старт самолеты

Дан приказ им в Сескар улетать

Надоели мне эти полеты

Ах, по век бы вас не видать...

Перебиты, поломаны крылья,

Дикой болью всю душу свело

А в кустах белоснежною пылью,

Две кабины совсем занесло..".

Трудно было удержаться на таком аэродроме, что бы не выкатиться. При странных обстоятельствах погиб мой командир звена старший лейтенант Юшкевич, ленинградец. Он взлетел, взлетел он со странным штурманом, который прикомандировался с другого полка. Зачем, почему непонятно. Не то штрафник... Они взлетели, и что-то случилось с мотором, и Юшкевич сел рядом с островом, там, где взлетел, там и сел самолет в воду. Там мелко было и кабина, и верхняя часть хвоста самолета видны были. Никто из самолета не выскочил. Ни летчик, ни этот стрелок, который был лейтенант с орденом Боевого Красного знамени, прислан откуда-то. И у этого лейтенанта в задней кабине, когда его обнаружили, оказалась пуля в голове. Похоже, что он застрелился... Что за трагедия так непонятно. {30}

Возможно, трагедия с Юшкевичем началась раньше. Он промазал на линии фронта и высыпал зажигательные ампулы по нашей линии фронта. Несколько солдат пострадали от этой зажигательной смеси. Это он переживал...

- Столярский....

Кирилл, он же Икар, Столярский, мне лично рассказывал, поскольку я одно время был у него заместителем эскадрильи, на реактивных истребителях.

Они зимой, на 1944 год, точно дату не скажу, перехватили бомбовозы. Немцы послали бомбардировщики, наши радиолокаторы засекли их и истребители вылетели навстречу и встретили немецкие бомбардировщики на занятой немцами территории. Начали атаковать, бой воздушный был с немецкими истребителями, и Кирилла подбили, подстрелили еще Вальку Поскрякова. Но Валька Поскряков по льду ушел...

Они воевали над Чудским озером, где примерно было Ледовое побоище, где Александр Невский разгромил псов-рыцарей. Над этим местом бой был. Я тоже над этим местом летал потом. Даже под водой видел этот Вороний камень, с которого, говорят, Александр Невский наблюдал за боем...

Кирилл Столярский совершил вынужденную посадку. Где он находится, непонятно. До берега дошел. Идет по лесу, кто-то кричит на немецком:

- Хенде хох.

Кирилл говорит, я, мол, схватился за пистолет, а оттуда другой голос раздается:

- Мать-перемать, он еще за пистолет хватается.

Его окружают, оказывается, партизаны наши. Это там, в Псковской области, на Чудском озере. И командир подходит:

- Парень, тебе повезло, мы только вчера выбили из этого леса немца.

Партизаны ему дали подтверждение, что сбили шесть немецких самолетов. Он говорит:

- Слушай, у меня папа генерал, вы как-нибудь меня отправьте через линию фронта.

А у Кирилла куртка кожаная была, такая, благородная, папина куртка генеральская. Отец его, Станислав Столярский, на фронт сына отправил:

- Знаешь что, ты давай воюй. А то будут говорить, что сын генерала не пошел на фронт.

И он пошел на фронт. Партизаны все поняли, связались с начальством. И через несколько дней переправили его через линию фронта. Он является в свой полк. Ему показывают газету. В свой полк возвращается. Показывают газету, там написано. Командующий награждает орденами Александра Невского, вроде в нарушение статуса ордена, что можно давать только командирам большим. Поскольку летчики воевали над местом Ледового побоища, то в честь этого награждаем орденом Александра Невского, таких-то летчиков. А его не включили. Он воевал с ними вместе, его сбили, а его нет в списках. Кирилл говорит мне:

- У меня, - говорит, - подбородок затрясся от обиды, меня забыли. Беру справку от партизан, там написано, что шесть самолетов сбито.

В общем, партизаны видели больше сбитых самолетов, чем летчики. Они же наблюдали-то с земли.

- Я психанул, взял, порвал эту бумажку, к чертовой матери.

Вот такой случай с Кириллом Столярским был. А он не задавался, не задирал нос, ничего, что там сын генерала.

На войне всякое бывало, вот, к примеру моего ведомого Ивана Попова судили и послали в штрафную роту. Он меня в метель бросил. За это отслужил в штрафном батальоне, получил медаль и орден. А потом через много лет оказалось, что он хороший парень, и не виноват - просто плохо видел. После войны, в Гатчинском архиве, читаю приказ командующего Жаворонкова, там примерно так: "Лейтенанта Попова, в виду отсутствия летных качеств, от летной работы и обучения летного состава отстранить".

Оказывается, он выучил всю таблицу для проверки зрения, все буквы. А когда порядок букв поменяли, его разоблачили. У него глаза плохо видели. И вот когда он воевал в штрафной роте, на его глазах садится самолет: кок винта белый, красные цифры на фюзеляже... Это же его, наша, эскадрилья. Коки перед винтом у разных эскадрилий окрашивали по-разному. И еще номера были разные. Номера с двадцатого по тридцатый, это одна эскадрилья и т.д... И он увидел, побежал к самолету. Самолет садится на берег озера Чудского...

В этот вылет я группу водил. В воздушном бою истребитель Иван Гатальский отогнал и разошелся с двумя немецкими самолетами. Постреляли друг в друга - "ду-ду-ду..". и разошлись. А один немец все же развернулся и пальнул по нашему последнему самолету. А в нем летел Воронов, ветеран полка, который был уже тяжело ранен и летел из последних сил. И немец загнал ему снаряд зажигательный в задницу и пробил броню. И Воронов как на шашлыке летел еще сорок километров до берега. Долетел и сел, но стрелок был уже мертв... Красивый парень был этот стрелок...

И вот Иван Попов подбегает к самолету и вытаскивает раненого Толю... За раненным прилетел на санитарном самолете мой командир звена Серафим Урывин. Прилетел на "кукурузнике" с большим толстым фюзеляжем, санитарный вариант. Там можно расположить 2 человек, и еще сопровождающего санитара. Он возвращается, привозит Толю, а из самолета вылез моряк с бородой, в тельняшке, с кинжалом, с автоматом через плечо. Вылез и стоит передо мной. Смотрит на меня, а это - Попов Иван!

Я был членом товарищеского суда в полку. Сначала его судили судом офицерской чести. Но я отказался участвовать. Ушел. Без меня решали. Передали дело в трибунал. А трибунал отправил его в штрафную роту. Это было зимой, а мы встречаемся с ним уже в разгар лета. Он стоит передо мной...

Нет, это не тот разговор, который можно описать, не те переживания. Ну что ему сказать? Он же прилетел в надежде, что мы его оставим в полку. Понимаешь, свой, в своей эскадрильи. А мы стоим, а сзади такие разговоры:

- А что они стоят?

- Да у них свои старые счеты между собой.

И он заплакал. Я его не взял, отпустил. Я же не знал тогда всей правды. Только после войны я узнал, что он притворялся зрячим, он плохо видел глазами. А тут метель была...

Такие переживания, что их не выразишь, получится "трали-вали". Понимаешь... Сижу в архиве в Гатчина хохочу...

- Дурак, хотел летать, форму летчика носить. Ведь мог же убить себя.

Дежурная по читальному залу подходит:

- А что с Вами? Вам плохо?

- Какой плохо, к чертовой матери. Вот смотри, читай приказ маршала Жаворонкова...

- Армянин с вашего полка, фамилия его Маркусян. Из эскадрильи Банифатова. Что с ним произошло?

Летчик-истребитель, Иван Иванович, а вот его фамилию забыл... Он известный летчик, у него было четыре ордена Красного знамени. Мы с ним после войны встречались на аэродроме в Лебяжье.

Сопровождая штурмовики, обратил внимание на поврежденный, не уверенно летящий - шатающийся штурмовик. Подлетает, заглядывает в кабину. В кабине штурмовика лежит летчик все лицо в крови, управляет, но ничего не видит, самолет шатается. А он начал ему подсказывать, тот услышал. Стрелок тоже начал летчику подсказывать. А аэродром был большой широкий, и вширь, и в длину. И штурмовик сел, не разбился. Сел грубо, но сделал посадку...

После войны этот армянин написал мне письмо. Я написал ему, но ответ получил от его жены. Он не соизволил мне написать. Жена его мне ответила обтекаемо, ничего конкретного. Наверное, он обиделся, он, наверно думал, что его надо наградить и это правильно, ведь он спас самолет и спас себя и стрелка. Можно было и наградить медалью или орденом. Правда?

- Лейтенант Провоторов.

Лейтенант Провоторов... После войны мы с ним встречались. Выпивали после войны:

- Батя, - он меня называл, Батя. Батиевский, что бы сокращенно. - Батя, за что мы воевали?

Однажды, когда он летал в прикрытии. Я в момент атаки по эшелону, вижу, что пушка зенитная разворачивается, а меня несет на эту пушку. Вдруг Провоторов с крутого пикирования: "ду-ду-ду-ду-ду" и все вокруг пушки перемешалось. Все снес длинной очередью, а это лейтенант Провоторов.

А меня, черт его знает, если бы занесло на пушку, может, выстрелили в упор бы. У меня такие случаи тоже были. Ну, по крайней мере, один случай такой был. Я собрался стрелять в корабли. Но вижу, сейчас по всем моим ведомым будут бить. И я разворачиваюсь и стреляю по зениткам "бух-бух-бух". Отказался ради летчиков...

- Что Вы можете сказать о Юрченко?

Юрченко - это был отличный инженер нашей эскадрильи. Например, можно упомянуть, была задача сделать так, что бы моторы работали на наивыгоднейшем режиме. И это было достигнуто, под руководством инженера полка Михаила Мелентьева, который имел высшее, авиационно-техническое образование.

А Валя Юрченко после войны был начальником ШМАС - школы младших авиаспециалистов морской авиации.

- А что Вы можете сказать о Чехлотенко?

Война это не только "Ура!", не только патриоты, понимаешь. С разными комплексами люди, и все это - народ. С Чехлотенко у нас получился "раздрай" и, причем, очень серьезный. Мы получили по пять суток ареста за это от полковника Петрова. Я был не виноват, но все равно...

До поступления в полк я был в учебной эскадрилье старшиной отряда. Создали специальную эскадрилью. 7-я учебная эскадрилья, училище имени Леваневского, нас взяли с училища им. Сталина, перебазировали в Леваневского, после того как училище эвакуировали с Ейска.

Когда мы начали воевать с аэродрома Каменка, было очень сложно. Тут и немцы листовки разбрасывают, "сдавайтесь..". и так дальше всякое-прочее. За всю войну только один летчик Кулаков, один-единственный перелетел на сторону немцев. Было это в начале войны, в 1941 году. У него жена работала в Военторге. Взяла с собой мешок денег. Он бронеспинку с самолета "И-16" снял, она ему взгромоздилась на плечи, и улетели к немцам. А немцы продолжали большим тиражом печатать "Берите пример с Кулакова", весь аэродром засыпало ночью этими листовками. {31}

На нашем участке фронта трудно, где прорыв блокады был, там на юге Синявинские высоты, а на севере Ладожское озеро, а немцы на высотах, они же не дураки. А нам некуда деваться, болота внизу. Между озером и высотами болота, километров восемь-десять. Мы бомбим эти позиции на высотах. Все время бомбим и штурмуем, стреляем.

За один вылет делали четыре захода, четыре атаки. Раз, выходим к берегу озера, набираем высоту и пикируем туда, и опять через Неву. Потом через Неву заходим, пикируем, опять скидываем все. А Саша Чехлотенко говорит:

- А я уничтожил штабной автобус.

Я небольшой авторитет имел - старшиной был, до того как выпустили с училища. Я говорю:

- Ну что ты мелешь, какой дурак-немец будет на передовой линии ставить штабной автобус? Зачем на передовой, где пушки, еще и штабной автобус?

Второй вылет, он тоже говорит:

- Я атаковал и уничтожил штабной автобус.

Я говорю:

- Что ты мелешь? Какой автобус? Где ты его нашел?

На третий вылет он тоже, после вылета тоже говорит:

- Штурманул штабной автобус.

- Ну что ты мелешь?

Я его обрезал, потому что это нахальство. Все время штурмовать на передовой линии штабной автобус - на черта он там нужен, во-первых. А Саша воспринял серьезно, обиделся, запомнил. Потом получилось так, что мы полетели вдвоем, на истребителях "Як-7 Б" из окруженного Ленинграда. Меня Валька Поскряков взял к себе в фюзеляж и закрыли наглухо. Если воздушный бой, то черт его знает, что с нами будет. Мы сели в Новую Ладогу. Там находились отремонтированные самолеты, нам их надо было перегнать в Ленинград.

Перед этим мы должны облетать их. Мы эти самолеты облетали, я помню точно, что нам заплатили за облет, там своя бухгалтерия, полк-полком, а там мастерские. Сто двадцать семь рублей денег и по сто грамм дали нам за облет самолета, как положено.

И сказали, что Саша - ведущий, а не я. Взлетаю я, он машет крыльями - "поближе подходи". Я - поближе. Он машет крыльями - "давай ближе". Я-то понимаю, что он выпил сто грамм, но слушаюсь. И мы идем, на расстоянии метров пять-шесть друг за другом.

На пути высоковольтная линия, наверное, провода от Волховской ГЭС. Они оборваны, но он летит под проводами. А это вообще хамство. Он летит, смотрит влево, при посадке, всегда привык влево смотреть. Пролетаем ферму эту железную. Он раз и пролетает. А между этим столбом и другим столбом провода провисают. Я должен еще ниже опуститься к траве, чтобы не зацепить. Я сдуру в первый раз пролетел под проводами, он разворачивается. Надо лететь на аэродром. Он разворачивается и летит второй раз под проводами, вот так под углом. А я перепрыгнул выше, зачем это мне нужно? Прилетаем домой, на аэродром Приютино, близко идем...

Я забыл сказать одну вещь: при таком расстоянии в пять метров можно уже винтом зацепить за хвост. И очень трудно держать скорость, точнее - строй. А в задней кабине у Чехлотенко сидит какой-то человек и что-то бросает на меня. Не понятно, что. Раз бросает, два бросает, три, прямо в меня летят какие-то комья. И этот человек мне показывает: "Что вы делаете?" Мы прилетаем на бреющем домой в Приютино. На другом конце аэродрома стена леса. И мы прилетели низко. И вдруг Сашка начинает разворот на меня, а я ниже его. А мне некуда, если ниже, я врежусь в лес. Если вверх, то надо перепрыгивать, черт его знает, хватит мотора или нет на "свечу". А он разворачивается так, что мне ни вверх, ни вниз. Так, в общем-то, он нахально ведет. Но я перепрыгиваю через него. Полковник Петров командир полка стоит, видит это все. И по пять суток ареста нам... Но на этом эта история еще не кончилась.

Прошло несколько месяцев, за это время я был ранен, вернулся в полк. И приезжает с инспекторской проверкой начальник морской авиации Советского Союза, генерал-полковник, потом стал маршалом авиации Семен Жаворонков, бывший кавалерист в Гражданскую войну

- Младший лейтенант Батиевский!

Я встал.

- Говорят, что Вам не дают орден? Так вот если ты - он на "ты" переходит - Если ты у меня будешь такие номера откалывать, - а у меня и кроме того случая о котором рассказал, были еще разные случаи - Тогда у меня получишь во!

Показывает пальцами фигу. Ну а тут офицеры собрались, дивизионное собрание. И оказывается, ни командир полка, ни командир дивизии не знали, что Жаворонкову доложили в штабе Ленинградского фронта. Оказывается, у Сашки Чехлотенко в самолете сидел сзади инженер штаба Ленинградского военного округа. Это он бросал на меня картошку, которая на вес золота в окруженном Ленинграде. А он не жалел, бросал на меня, что бы спасти жизнь. И Жаворонков мне пообещал "решетку", еще за один такой случай.

Почему Саша так ко мне относился, я не знаю. Я с ним больше не ругался. Я не знаю как Сашка Чехлотенко погиб. Он погиб в 3-й эскадрилье. {32}

В 3-й эскадрилье был хороший, смелый парень, капитан Лобачев Михаил, по-моему, Ефграфьевич, но точно не помню. Он прибыл в авиацию с морской пехоты и быстро изучил пулемет, научился стрелять и начал летать. По-моему, стрелком сделал вылетов тридцать. Он создавал в 3-й эскадрилье свой "климат".

На самом деле было различие в эскадрильях. По-разному, в каждой свои нравы были.

- Михаил Явасов?

Когда он сбил девятый самолет, подошел ко мне после вылета и говорит:

- Подпиши. Ты же видел?

Я видел и подписал. На следующий вылет через несколько часов, он погиб на моих глазах, в море, при штурмовке кораблей, на том же месте был сбит немецким истребителем.{33} Отличный такой парень был. Война...

- Федор Селезнев.

В вылете, в котором я с фотоаппаратом летал, Федор Селезнев прозевал, когда на меня, после того, как взрывы зенитных снарядов накрыли, набросился истребитель "Мессершмитт". А Федя потом мне говорил:

- А я думал, это ты бомбы бросаешь, какие-то осколки от тебя падают.

А это у меня разрушался самолет. И истребитель мне врезал второй раз в руку, в голову. Я очнулся и сел на нашей территории, сел в болото, а оказывается в воронку. Ровное место... Я уже рассказывал...

- Валентин Поскряков.

Мы с ним летали, хороший летчик, истребитель. Его над Чудском озером зимой сбили. У нас уже радиолокаторы хорошо работали. Радиолокатор был еще с Финской войны под Ленинградом, "Редут" назывался. И наши научились с ними работать. С Эстонии летит группа бомбовозов немецких. Наши вылетели вперед, чтобы их встретить, и по ту сторону линии фронта, над Чудском озером начался бой, и Валю Поскрякова подбили. Он сел на лед. Черти-что, лед кругом, пустыня. Он начал переодеваться, маскироваться, чуть ли не кальсоны, что б на снегу белым быть. Он выжил... Потом он жил в Ставрополе, отвечал там за какие-то фейерверки в праздники. Однажды в парке культуры в Ставрополе они взорвали фейерверки, и случился пожар, что-то сгорело. Вот такой скандал случился...

- Майор Кувшинников.

Кувшинников майор, я лично думаю, что эта личность повлияла на судьбу Владимира Алексеевича Тихомирова. На Тихомирова можно посылать представление на Героя, он же отличный истребитель, у него двенадцать сбитых самолетов. И два в группе. А почему не наградили? Потому и не наградили, что не посылали представление. А почему не послали? Представление командир пишет. А тут получилось, что Кувшинников, летающий начальник штаба 12-го истребительного полка, потерял ориентировку и сел в Швеции. Ну, может быть поэтому не было представлений и на командира полка Беляева Сергея, и на Тихомирова. Ну, как же представлять мимо командира. Вот такая штука.

- Миша Росихин.

Миша Росихин, хороший летчик-истребитель. Отлично прикрывал. Я его хорошо знал. Он женился на девушке, в Кёрстово, на аэродроме. И потом он был начальником аэропорта на Крыму, по-моему, в Симферопольском. Дальше судьбу его не знаю.

- Дальше идет майор Алехин.

Майор Алехин - прекрасный истребитель, он сбил на моих глазах самолет, который летел от меня рядом. Гроза была, и я направил группу в грозу. Два немецких истребителя, которые нас атаковали, сбили, первого стрелки мои сбили, а второго Алехин сбил. И оба немца погибли. Это было над немецким аэродромом. Километров сто или больше от линии фронта. После этого вылета меня опозорил журналист. Нахалюга в реглане кожаном:

- А как там у вас бой прошел?

А у меня было особое задание серьезное. Я говорю:

- Не мешай, мне нужно собрать сведения и доложить про воздушный бой.

А он все лезет. Я его, ну... Послал подальше. А он написал во флотской газете: "Ведущий Батиевский полетел в грозу и рассчитал, что немцы не успевают из-за грозы и дождя зарядить оружие". Вроде я рассчитал. Все летчики-балтийцы читают, что я такой умный, что я рассчитал, что немцы не успевают под дождем зарядить... Подходит ко мне, уже я на высших курсах был, война кончается, красивый капитан гвардии и говорит:

- Это ты Батиевский? Как же тебе не стыдно, говорить, что ты рассчитывал, что противник не зарядит оружие из-за дождя.

Это не я, это журналист написал. Вот так вот...

- Лейтенант Проскочилов.

Лейтенант Проскочилов прикрывал атаку майора Алехина. Алехин держал в прицеле противника, а Проскочилов ходил, и осматривал, потому что рядом с немецким аэродромом, там могли быть еще и хоть двадцать "Фокке Вульфов" взлететь. Вообще-то группа на двух аэродромах, было сорок "Фокке Вульфов".

- Петр Хорунжий.

Хорунжий Петр хороший летчик был. Мы с ним летали потом на реактивных истребителях.

- Иван Голосов.

Иван Голосов в одном бою, когда немцы пикировщики напали на аэродром на острове Лавенсаари, сбил три пикировщика. Однажды Иван Голосов подходит ко мне после полета и говорит:

- Ты видел это чудо, когда "Ил" нырнул и вынырнул с воды и полетел дальше?

Я говорю:

- Видел. Ну, этого не может быть.

Он говорит:

- Да я тоже знаю, что не может быть. Вода на такой скорости несжимаемая, она как бетон. Но было!

А под конец войны, когда меня уже не было на войне, Голосова сбила зенитка, и он погиб.

- Леонид Ручкин.

Ручкин. Ручкин... Семь истребителей на нас напали рядом с немецким аэродромом, а нас было двенадцать самолетов. И он крутился так, что ни один из нас не был атакован. И тогда сели, подошли к столовой, командир 1-й эскадрильи 35-го полка, капитан Третьяков схватил Ручкина за грудь и говорит:

- Леня, что ты наделал? Я тебе присваиваю звание почетного летчика 1-й эскадрильи. Ты же спас эскадрилью, один против семи "Фокке Вульфов"!

А Леня стоит, щёки обвисли от перегрузок - он же крутился вокруг нас, и семь истребителей немецких ничего не могли сделать. Он атаковал одного в то же время уходил от другого и вот так все время крутился. От перегрузок он еле живой вылез из кабины. И спас всю эскадрилью.

- Мы Ваш рассказ, пересказали Тихомирову. Но он сказал, что не помнит такого эпизода с участием Ручкина

Этот эпизод я сам наблюдал. Я Ручкина встретил через несколько лет после войны, в Москве на Арбате. Пошел в продуктовый магазин. Смотрю Ручкин Леня. И он меня узнал. У меня квартира была в высотном здание. Целый день поболтали... Он где-то в Ростове вроде бы жил. Сейчас я о нем ничего не знаю. Это был выдающийся летчик. Он и самолеты сбивал. Это он пригнал на Балтику два "тандерболта". "Тандерболт" это высотные американские самолеты. Они могли забраться на большую высоту и разведку сделать, а немцы могли туда и не долететь. Он был опытный летчик, ему доверили. Никто об этом не знает, не говорит. Да и зачем это...

- Здесь у Вас записан Владимир Павлович Покровский. Но он же североморец?

Я никогда не забуду этого парня. Мы с ним вместе учились на высших курсах, в одной комнате жили вдвоем. Он удивительный человек. Побитый оспой, плечи, широкие, но опущенные... Медведь - медведем, вот так вот ходил.

А знаменитые летчицы писали ему письма: "Володечка, люблю, страдаю..". и так далее. Другая знаменитая артистка, в войну, пишет ему: "Дорогой Володя, я хочу видеть тебя. Помню, не забуду". А медведь-медведем... Я с ним общался. Он недавно умер, да?

- Нет, он в 1994 году умер. В 1943 году в школе ВМФ Степанян командовал штурмовиками, а Покровский командовал истребителями.

Возможно, но это уже другой разговор. У меня тоже после войны был командир звена. Отличный парень. В войну мы с ним спикировались. Он был такой культурный, Леонид Арсеньевич Кучеренко. Он пел песни: "О Баядера - сон твой глубже морей, о Баядера - солнце ночи моей".

Он мне кое-что подсказывал, когда я конфликтовал с начальниками, с комиссарами. Хотя я командир был, он и мне подсказывал. Потом он был в преподавателем в морской академии в Ленинграде. И мы с ним встречались. У меня несколько ребят было хороших, по-настоящему, толковых.

- А Вы что-нибудь можете сказать, о Кутахове?

Кутахов, этот самый, маршал авиации? Ничего не могу сказать. Авиация большая всех не знаешь.

- Она наоборот маленькая.

Раньше была маленькая. На Балтике вначале была воздушная бригада и все. И все были знакомы...

- Виктор Смолеников.

Смолянинов, это отличный боец. Он был мастер воздушного боя... Они с Тихомировым, по рассказам, на Лавенсаари в учебном бою гвардейцев гоняли...

- Лейтенант Провоторов.

Лейтенант Провоторов... После войны мы с ним встречались, выпивали. Он пришел:

- Батя, - он меня называл, Батя. Батиевский, что бы сокращенно. - Батя, за что мы воевали?...

В одном из вылетов получилось так, что я вышел из атаки, и меня несет на бреющем полете. Я вижу, что зенитная пушка разворачивается, а меня несет на эту пушку. Вдруг Провоторов с крутого пикирования: "ду-ду-ду-ду-ду" и все вокруг пушки перемешал. Все там снес длинной очередью лейтенант Провоторов.

А, черт его знает, если бы меня занесло туда на пушку, может, выстрелили в упор бы. У меня такие случаи были. Ну, по крайней мере, один случай такой был. Я должен был стрелять в корабли. Но вижу, что разворачивается пушка, будет сейчас по моим ведомым бить. И отказался от атаки по кораблю ради летчиков, разворачиваюсь и стреляю по этой пушке.

- Герой Советского Союза Удальцов?

Один товарищ пригласил меня в Тбилиси. Я сажусь на самолет, выходит стюардесса и говорит:

- Товарищи пассажиры, самолет выполняет рейс Москва-Тбилиси. Командир экипажа, летчик первого класса, Герой Советского Союза, товарищ Удальцов.

Я подзываю ее, говорю:

- Скажите этому Удальцову, что я на борту.

Она пошла. Выходит Ефим:

- Привет! Давай иди в кабину, садись за правый руль. Я буду рулевой, а ты будешь тоже управлять, и летим на Кавказ.

Мы вместе учились, когда под Самарой были сильные морозы. Мы там летали в училище. А я был старшиной отряда курсантов. Подбегает ко мне после полетов курсант Удальцов и говорит:

- Старшина, смотри, у меня слетели перчатки и вот, - забинтованные руки - обморозил руки, я пошел в лазарет, а женщина-врач говорит:

- Плохо, у Вас тут омертвили кости, придется отрезать три пальца.

- Но тут, - говорит Удальцов, - подходит ко мне нянечка и говорит: "Сыночек, эта ведьма тебе отрежет пальцы, а у меня есть настойка на травах. Руку надо каждый день перевязывать, мочить и менять каждые три часа, чтобы свежий настой был. И если бы ты отпросился на три дня, я бы тебя вылечила, спасла пальцы".

Я говорю:

- Иди.

А командиру эскадрильи капитану Николаеву не доложил. Через два дня обнаружили, что Удальцов в самоволке. Если трое суток отсутствуешь, это уже дезертирство. Меня сняли со старшины, правда, так втихаря. А Ефим приходит, пальцы нормальные, только белые все. Пальцы не отрезали. Вот такая штука. Он мне был благодарен. Прилетели к нему в Тбилиси. Я там побыл несколько дней в Тбилиси.

Прошло время, вдруг звонит мне его сын Володька:

- Дядя Леша, папа погиб.

Его жена прилетала разбираться, ночевала у меня. Оказывается, ночью он прилетает, садится на свой аэродром. А ему говорят:

- Садись на второй во Внуково.

Он на второй, а там говорят:

- Уходи на второй круг, потому что надо дать приземлиться сначала иностранцу.

Ночь снег идет, метель. Ну, он ушел на второй круг. Какой-то дурак в конце аэродрома поставил ящик с песком, на случай пожара. Ему дали команду, "уходи на второй круг" уже тогда, когда он приземлялся, возле земли. Ну, он дал мотор, а моторы разные, и самолет чуть наклонился. Если бы он чуть выше был, он не задел бы крылом за ящик с песком. Чуть-чуть и все... А он управлял, ударился и погиб. Все остались живы, по моему, кроме него. И еще стюардесса поломала позвоночник. Она стояла, а все сидели.

А какой летчик был! Он был в плену, бежал с плена.... Он мне про это рассказывал...{34}

Суслин И.Ф. командир 35 АП

- Про Суслина я хочу написать.

Про командира 35-го полка Суслина Ивана Федоровича я хочу рассказать.

Залетаем мы на Синявинские высоты. Там все ветки сосен сбиты снарядами, и стволы как столбы стоят. И мы между ними крутимся. Прилетели домой. Я ему докладываю, что оружие нормально работало, материальная часть тоже. Он говорит:

- Ты хорошо держался. Молодец.

Без всяких эмоций - "хорошо, нормально". Суслин серьезный был, по выражению по лицу ничего недогадаешься. Тут подходит техник:

- Товарищ, майор, в Вашем фюзеляже застряла мина.

- Как это застряла?

- Мина пробила деревянный фюзеляж, а стабилизатор торчит наружу

Фюзеляж был деревянный - спрессованная древесина. Самолет оттащили подальше от стоянки - вдруг взорвется. Вырезать начинают. А вырезали у многих самолетов повреждения часто - штурмовикам здорово перепадало. Один старый самолет, летал, наверное, с начала войны, весь был в заплатах. Невооруженным взглядом видно, что пропилено, приклеено, прибито. А тут - мина торчит. Оказывается, по нам били не только из автоматических пушек, а даже пускали наземные мины. И она встретилась с самолетом. Изловчился немец...

Ну а как написать о том, что я любил командира. Он меня уважал, но где-то и "зажимал". И я знаю, что он был несправедлив к другому моему ведомому, у которого было сто семнадцать вылетов. А ведь после ста вылетов посылали на звание Героя. Он в Ленинграде жил, я посетил этого прекрасного летчика, у него был рак, он еле ходил. Посидели с ним, поговорили, вспомнили. Он был обижен на начальство. Я уехал, а через четыре дня он умер...

Кстати, другому ведомому, у которого было пять орденов Красного Знамени, я один орден нашел. В пыли нашел, возле пивного ларька. Увидел и подобрал. Он приходит ко мне в конце дня:

- Батя, а я потерял орден, отцепился от планки...

Я говорю:

- Ну, а что ты хочешь от меня?

- Ну, понимаешь, ну орден...

- Хорошо. Стой смирно и закрывай глаза. Так, а теперь слушай внимательно волшебные слова: "Ахалай-махалай, ахалай-махалай". Ты честно со мной заработал этот орден, значит, теперь я должен тебе его вернуть. "Ахалай-махалай, ахалай-махалай". Открывай глаза, на тебе орден!

Он, когда потерял орден, не пьяный был, пиво просто пили, а орден отцепился. Вот не везло парню... Он потом на Дону на лодке плавал, наклонился, орден опять отцепился, упал в воду, не нашли. Пять орденов это редкость. Один он получил за то, что сбил нарушителя границы в холодную войну.

Он взлетает над Моонзундским архипелагом. Завтра или послезавтра должны быть большие маневры Балтийского флота. А американцы это узнали, послали шведа на американской летающей лодке "Каталина", и он нарушил границу. Команды, которые в таком случае нарушителю отдают, не выполнял. Николай дает трассу впереди, покачивает крыльями, показывает - заворачивай. А он летит себе... Нарушителем был капитан Лунстрен - швед, опытный летчик. Уже уходит. Николай прицелился, "бух" по одному мотору, "бух" по второму. И лодка целая села в нейтральных водах. Шведский корабль ждал его, а наши моряки прозевали - команды никакой не было. Колю наградили орденом, и ведомому дали орден.

Потом капитан Лунстрен написал письмо, и все стало ясно. И шведское телевидение приезжало. К этому времени Николай с женой развелся. Я выхлопотал Коле однокомнатную квартиру. Выхлопотал с помощью журналистов, ветеранов, через райком партии. И ему дали однокомнатную квартиру. Телевидение шведскую засняло его маленькую квартиру. Им интересен был сюжет про летчика, который сбил шведа. Ну, он же никого не убил, экипаж весь цел. Лунстрен ему прислал письмо, где написал, что нехорошо получилось - один осколок с мотора отскочил и его штурману поцарапал щеку. Надо же, такую чепуху...

Примечания

1. Батиевский Алексей Михайлович

Родился 12.03.1921 в с. Городище, ныне Чернухинского района Полтавской обл. в семье крестьянина. Украинец. Член КПСС с 1944. Окончил учительский институт в г.Лубны Полтавской обл. В ВМФ с 1940. Окончил Военно-морское авиационное училище в 1943. Заместитель командира эскадрильи 35-го штурмового авиационного полка (9-я штурмовая авиационная дивизия, ВВС Балтийского флота) старший лейтенант Батиевский к середине октября 1944 совершил 130 боевых вылетов, взорвал 6 складов с боеприпасами, 16 дзотов, уничтожил 7 полевых орудий и 5 минометных батарей. Звание Героя Советского Союза присвоено 06.03.45.

В 1945 окончил Высшие офицерские курсы ВВС ВМФ, в 1950 - Высшие офицерские летно-тактические курсы. С 1957 подполковник Батиевский - в запасе. Живет в Москве. Награжден орденом Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1 степени, 2 орденами Красной Звезды, медалями. Герой Советского Союза.

2. Евстафий - русский линкор додредноутного типа (1911-1919). Во время Первой мировой войны - флагман Черноморского флота. 23 ноября 1904 года заложен на эллинге Николаевского адмиралтейства, спущен на воду 3 ноября 1906 года, вступил в строй 28 мая 1911 года. С марта 1918 года находился в Севастополе, где 1 мая 1918 года был захвачен германскими силами, а 24 ноября 1918 года англо-французскими войсками и 22-24 апреля 1919 года по приказу английского командования взорван и выведен из строя. В 1922 году сдан Комгосфонду для демонтажа и разделки на металл и 21 ноября 1925 года исключён из списков РККФ.

3. История авиационного минно-торпедного военного училища им. Леваневского началась в 1939 году. Тогда на базе авиационной школы создали военное училище, которое готовило летчиков и штурманов для военной авиации флотов СССР. Учебное заведение просуществовало 20 лет, подготовив за это время более 6000 авиаторов. Училище прекратило существование в 1959 году, во время военной реформы. На его базе создали 33-й центр подготовки морских летчиков для ВМФ СССР.

4. За свою историю учебное заведение много раз меняло свои названия и места базирования:

- офицерская школа морской авиации - 28.07.1915 год;

- Петроградская школа морской авиации, - август 1917 год;

- перебазирование в Ораниенбаум Петроградской школы морской авиации - 21.08.1917 год;

- Петроградская школа морской авиации - 18.01.1918 год;

- перебазирование в Н.Новгород - сентябрь 1919 год;

- Школа Морской авиации - 8.07.1918 год;

- перевод Школы морской авиации в Самару - 22.10.1918 год;

- школа переходит в Севастополь - январь-февраль 1922 год;

- Высшая военная школа морской авиации - 1923 год;

- Военная школа морских летчиков - 20.02.1925 год;

- школе присваивается звание имени Сталина - март 1930 год;

- перевод школы в г. Ейск - май 1931 год;

- Военно- морское авиационное училище имени Сталина - 14.04.37 год;

- училище перебазируется в г.Моздок - сентябрь 1941 год;

- перебазирование в с. Борское Куйбышевской области - август 1942 год;

- возвращение на основное место базирования - в г.Ейск - 1944 год;

- Ейское ордена Ленина военное авиационное училище имени Сталина - 10.07.1956 год;

- Военное ордена Ленина авиационное училище летчиков ВВС имени Сталина -8.10.1957 год;

- Ейское ордена Ленина высшее военное авиационное училище летчиков имени Сталина - 23.05.1959 год;

- Ейское ордена Ленина высшее военное авиационное училище летчиков - 30.12.1961 год;

- Ейское высшее военное авиационное ордена Ленина училище летчиков - 4.01.1963 год;

- Ейское высшее военное авиационное ордена Ленина училище летчиков имени дважды Героя Советского Союза лётчика-космонавта СССР В.М. Комарова - 30.05.1967 год;

- филиал Качинского высшего военного авиационного училища имени А.Ф.Мясникова в г.Ейске - 9.09.1992 год;

- филиал Краснодарского ВВАУ имени А.К.Серова - 10.03.1995 год;

- Ордена Ленина имени дважды Героя Советского Союза летчика - космонавта СССР В.М. Комарова филиал Краснодарского высшего военного авиационного училища - 8.08.1995 год;

- Ордена Ленина имени дважды Героя Советского Союза летчика - космонавта СССР В.М. Комарова филиал Краснодарского военного авиационного ордена Дружбы народов института - 6.10.1998 год;

- Ордена Ленина имени дважды Героя Советского Союза летчика - космонавта СССР В.М. Комарова филиал Военно-воздушной Краснознаменной ордена Кутузова академии имени Ю.А. Гагарина - 31.08.2000 год.

5. Николай Герасимович Кузнецов родился 11 (24) июля 1904 в селе Медведки Архангельской области, умер 6 декабря 1974. Адмирал Флота Советского Союза, в 1939-1947 и 1951-1955 возглавлял советский ВМФ (как Народный комиссар Военно-морского флота (1939-1946), Военно-морской Министр (1951-1953) и Главнокомандующий). Член ЦК ВКП(б) в 1939-1956 гг., депутат Верховного Совета СССР 2 и 4-го созывов. Так как ВМФ составлял отдельный наркомат и не подчинялся приказу Тимошенко и Жукова от 21 июня 1941 года о недопустимости "поддаваться на провокации", Кузнецов смог своим приказом от того же числа привести все флоты и флотилии в состояние боевой готовности. В результате 22 июня, в день нападения Германии, ВМФ не потерял ни одного корабля и ни единого самолёта морской авиации, а ответил противнику организованным огнём.

6. Илья Павлович Мазурук родился 7(20) июля 1906, умер 2 января 1989 - советский полярный лётчик, Герой Советского Союза, генерал-майор авиации. В 1928 году окончил Ленинградскую, в 1930 году - Борисоглебскую школы летчиков. Служил в строевых частях ВВС. В 1930-1938 годы, командуя отрядом Гражданского воздушного флота, одним из первых освоил Дальневосточные воздушные трассы, в том числе на Сахалин и Камчатку. С 1936 года летал в Полярной авиации. В 1937 году в качестве командира самолёта ТБ-3 участвовал в высадке первой дрейфующей научной станции "Северный полюс-1". За мужество и героизм, проявленные при выполнении этого задания, Мазуруку Илье Павловичу 27 июня 1937 года присвоено звание Героя Советского Союза. В 1938-1947 - начальник управления Полярной авиации Главсевморпути. В 1939 окончил курсы усовершенствования командного состава при Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. Участник советско-финляндской войны - в должности командира бомбардировщика ТБ-3; выполнил несколько боевых вылетов. Участник Великой Отечественной войны: С июля 1941 года - командир авиационной группы ВВС Северного флота; С 1942 года - начальник Красноярской воздушной трассы; С 1943 года - командир 1-й перегоночной авиационной дивизии, руководил перегоночной трассой АЛСИБ. В 1947-1953 годах - заместитель начальника Научно-испытательного института ГВФ. С 1953 года - в отставке. Работал в Главсевморпути, совершил 254 полёта на дрейфующие станции. В 1955-1956 годах - командир лётного отряда первой морской экспедиции в Антарктиду. В январе 1956 года первым осуществил посадку самолёта Ан-2 на вершину айсберга в Антарктиде.

7. Экипаж 7 ГШАП БФ: мл. лейтенант Медянкин Алексей Михайлович и мл. сержант Пышненко Василий Ионович 18.03.44 сбит ЗА над Финским заливом

8. 26.05.1944 в районе Тана-фьорд погибли три экипажа самолетов А-20 9 мтап СФ в том числе и экипаж Гнетова Петра Яковлевича.

9. 35-й штурмовой Таллинский Краснознаменный ордена Ушакова авиационный полк ВВС ВМФ

Командиры полка:

полковник Александр Семенович Петров 11.42 - 01.09.43

капитан, майор Даша Ибрагимович Акаев 01.09.43 - 26.02.44

подполковник Василий Петрович Кузьмин 08.03.44 - 09.44

майор Иван Федорович Суслин 09.44 - 11.47

Сформирован приказом Наркома ВМФ СССР No.01089 от 24.11.42 г. при ВМАУ им. Леваневского в г. Безенчук Куйбышевской области. Состав полка состоял из числа курсантов ВМАУ им. Леваневского. Тренировочные полеты были закончены к февралю 1943 г., и полк перелетел на аэродром Богослово. Вошел в состав ВВС КБФ.

К середине июня 1943 г. полк был готов к боевым действиям и 17.06.43 г. перелетел на аэродром Каменка. Входил в состав 9 шад ВМФ.

22.06.43 г. полк получил первое боевое задание: нанести бомбоштурмовой удар по аэродрому противника Городец. 19.07.43 г. полк получил боевое распоряжение готовиться к Синявинской операции. 22.07.43 г. в 4:00 начало боевой деятельности по Синявинским высотам и станции Мга.

В январе 1944 г. участвовал в операции по полному снятию блокады города Ленинграда. Наносил бомбоштурмовые удары и осуществлял поддержку наземных войск в районе Арбузово и Ропша.

В феврале 1944 г. действовал в районе Нарвы и Балтийского моря.

26.05.44 г. полк перелетел на аэродром Керстово. Задачи полка в этот период: уничтожение противника, бомбоштурмовые удары по кораблям в Нарвском, Финском и Выборгском заливах, на Чудском озере, участие в Выборгской операции.

Указом Президиума ВС СССР от 31.05.44 г. полк награжден орденом Красного Знамени.

В августе-сентябре 1944 г. наносил удары по противнику в Финском заливе, по Тарту-Нарвскому направлению, Чудскому озеру.

После освобождения Нарвы полк увеличил радиус действия, подвешивая дополнительные топливные баки - цель Таллин. После взятия советскими войсками Раквере - Таллин - Тарту и Пярну, 30.09.44 г. полк перебазировался на аэродром Пярну для участия в боях за Моонзундский архипелаг.

14.12.44 г. полк перелетел на остров Эзель, аэродром Кагул, где находился в течение трех месяцев. Задачами полка в этот период являлись разведка Балтийского моря, поиск подводных лодок и их уничтожение.

22.03.45 г. перелетел на занятые советскими войсками аэродромы противника.

27.03.45 г. половина полка базировалась на аэродроме Эльбинг в Восточной Пруссии. задача: бомбоштурмовые удары по районам Данцига и Кенигсберга. В это время полк входил в состав 3-й ВА.

С 12 по 25.04.45 г. наносил бомбоштурмовые удары по кораблям противника и порту Хель.

24.04.45 г. полк получил задание на поддержку десантной операции в Пиллау. В это время награжден орденом Ушакова 2-й степени.

В ноябре 1947 г. 35 шап расформирован, часть личного состава и материальной части передана в 7 гшап ВМФ.

10. Под удар попала KG1.

11. По-видимому, речь идет о капитане Потапове Петре Ивановиче, летчике 47 шап ЧФ 3.4.1944 года не вернувшемся из полета.

12. Лидия Ивановна Шулайкина (28 марта 1915 года - 15 июля 1995 года) - единственная женщина-штурмовик в морской авиации. В апреле 1944 - окончила Саранское 3-е Военно-Морское летное училище, воевала в составе 7 ГвПШАП ВВС КБФ (57 ШАП ВВС КБФ). Совершила 36 боевых вылетов с 26 августа 1944 по 9 мая 1945. Потопила 3 транспорта, сторожевой катер и шаланду. Войну закончила в звании старшего лейтенанта. 1 октября 1993 года Лидия Шулайкина была удостоена звания Героя Российской Федерации.

13. Пилот мл.лейтенант Мирошниченко Петр Петрович и стрелок мл.сержант Кремков Николай Нилович погибли на вынужденной посадке в Финском заливе 21.8.44г.

14. В 35 шап погибло два летчика с фамилией Кузнецов...

15. 26.02.1944 не вернулись со штурмовки аэродрома Ракквере экипажи:

1. Комполка майор Акаев Даша Ибрагимович, капитан Трохачев Александр Фролович.

2. Комэск 1 майор Реутов Григорий Филиппович, лейтенант Онуфриенко Михаил Семенович.

3. Лейтенант Голиков Константин Николаевич, мл.лейтенант Логвинов Александр Федорович.

4. Мл.лейтенант Давиташвили Владимир Семенович, лейтенант Шутько Александр Тимофеевич.

5. Мл.лейтенант Никулин Николай Гаврилович, мл.сержант Новоселов Михаил Иванович.

16. 15.01.1944 не вернулись три экипажа один из них:

капитан Балицкий Константин Марьянович и лейтенант Юлиш Израиль Моисеевич. Оба освобождены из плена.

17. Нормальный полетный вес самолета Ил-2 АМ-38ф с НС-37 отличался от Ил-2 АМ-38ф на 130-140 кг в зависимости от серии. О.Р.

18. 13.02.1944 года при столкновении самолетов воздухе погибли экипажи:

мл. лейтенант комзвена Евстигнеев Александр Гаврилович, и мл. сержант Камышев Владимир Иванович, и

мл. лейтенант Судаков Павел Сергеевич и мл. сержант Моисеев Иван Яковлевич.

19. Стрельба из НС-37 с Ил-2 была принципиально несинхронной при любых вариантах регулировки системы управления, так как она была пневматическая, плюс капсюль ударного действия. Синхронность можно было бы обеспечить в случае перехода на электрическую систему управления стрельбой и капсюль с электрическим воспламенением.

При стрельбе из двух пушек после очереди 4-6 снарядов самолет терял в скорости 30-50 км/ч. Самолет "клевал" носом и сбивался с линии прицеливания. Поэтому в цель попадали только первые 2-3 снаряда, а остальные - шли с недолетом.

Двухместный Ил-2 был неустойчив в продольном отношении в большей степени, чем одноместный, и в силу этого стрельба из НС-37 сказывалась на полете самолета значительно сильнее и рассеивание при стрельбе было большим.

По сравнению с Ил-2 с пушками ШВАК или ВЯ-23 Ил-2 с НС-37 действительно обладал большей инертностью, ухудшенной маневренностью и управляемостью, особенно на больших скоростях.

При углах пикирования более 35° при стрельбе из НС-37 самолет стремился увеличить угол пикирования. Просадка на выводе из пикирования увеличилась.

Из-за сильной отдачи НС-37 летчики опасались, что в случае длинной очереди, крыло может не выдержать и разрушиться. И такие случаи отмечаются в документах.

В НИИ АВ при испытаниях пушки НС-37 на Ил-2 установили, что некоторых самолетах после 1500-3000 выстрелов нарушалась прочность заклепочных швов, связывавших переднее крепление пушечной установки с лонжероном и нервюрами крыла. Это приводило к ослаблению жесткости установок и их перемещению относительно крыла во время стрельбы с последующим разрушением силовых элементов крыла. О.Р.

20. Ла-9 были уже после войны. О.Р.

21. Ил-10, превосходя Ил-2 по летным данным, по боевой эффективности оказался хуже Ил-2. О.Р.

22. Вряд ли военпреды приняли самолет не окрашенным. Скорее всего, самолет был белого цвета поверх камуфляжа. О.Р.

23. Точность прицеливания с ВВ-1 была хуже, чем ПБП-1б, что неоднократно показано на испытаниях в НИИ ВВС, НИП АВ, ВАКШС ВВС.

Чтобы исключить травмы при вынужденных посадках был разработан и складывающийся кронштейн к нему.

Основная причина перехода на ВВ-1 - потребность в более простом в обращении прицеле для слабо подготовленных летчиков, плюс: атаки с бреющего полета не давали возможность правильно воспользоваться ПБП-1б, летчики не успевали выполнить все операции, поэтому и стреляли на глазок. Требовалось уменьшить время прицеливания - отсюда и появился механический прицел.

Коллиматорный прицел ПБП-1б заменили механическим кольцевым визиром ВВ-1 конструкции Г. К. Васильева (СКО завода № 18) с лета 1942 г. О.Р.

24. Прицел состоял из мушки в виде кольца, укрепленной на капоте мотора, и упредительных эллипсов, нанесенных на переднем стекле фонаря кабины летчика. На капот самолета наносилась и специальная разметка, обеспечивающая прицеливание при бомбометании с горизонтального полета с высот до 300 м.

Осью прицела являлась прямая, соединяющая перекрестие сетки на бронекозырьке и центр кольца мушки. Поскольку бронекозырек имел наклон, то эллипсы представлялись глазу летчика в виде окружностей - упредительных колец.

Прицеливание производилось летчиком на глаз по упредительным кольцам, которые являлись масштабом для угла упреждения.

Среднее время, необходимое летчику для осуществления прицеливания с помощью ВВ-1 было примерно в 1,5-2 раза меньше, чем у прицела ПБП-1б. О.Р.

25. В тренировочных полетах в районе аэродрома Богослово погибли экипажи:

16.3.43 г - пилот сержант Симонович Хоца Давидович

8.5.43г пилот сержант Чумачков Илья Федорович,стрелок мл.сержант Кладько Михаил Сергеевич.

8.5.43г. пилот сержант Белый Николай Андреевич,стрелок мл.сержант Семенец Андрей Мефодьевич.

9.6.43г. пилот капитан замполит Никифоров Дмитрий Максимович, стрелок сержант Коряжкин Константин Гаврилович.

26. Истребительный вариант Ил-2 - самолет Ил-2-И или И-Ил-2, строился по Постановлению ГОКО от 17 мая 1943, которое предусматривало постройку на заводе № 1 "50 самолетов Ил-2 с мотором АМ-38ф в истребительном одноместном варианте". Это обычный серийный Ил-2 в одноместном варианте с улучшенной аэродинамикой, без бомболюков, ШКАС и РО. Крыло обычное, не стрелка. Вооружение состояло из двух пушек ВЯ-23 с боекомплектом по 150 снарядов на ствол. Бомбардировочное вооружение только на внешней подвеске.

Государственные испытания Ил-2-И проходили в сентябре 1943 г.. Улучшение летных данных Ил-2-И в сравнении с серийными штурмовиками оказалось незначительным.

Вертикальная маневренность не оставляла никаких шансов выжить в бою с истребителем любого типа. За один боевой разворот самолет набирал всего 380 м. Несмотря на то, что Ил-2-И мог зайти в хвост немецкому истребителю Bf.109G-2 уже на третьем вираже, "немец" мог "свободно выйти из-под атаки дачей газа".

В Акте утверждения результатов испытаний отмечалось: "Самолеты Ил-2И могут быть использованы для борьбы только с некоторыми типами бомбардировочных и транспортных самолетов противника, имеющих сравнительно небольшие скорости.. ...Вести активную борьбу с истребителями противника самолет Ил-2И не может". Из этого следовало, что Ил-2-И в качестве истребителя бомбардировщиков и транспортных самолетов явно не состоялся, а все главные достоинства "чистого" штурмовика - потерял.

Командующий ВВС маршал А. А. Новиков наложил резолюцию: "...считать, что дальнейшая постройка Ил-2И в варианте истребителя и установка мотора АМ-42 на истребительный вариант Ил-2 нецелесообразна".

Все построенные Ил-2-И АМ-38ф были отправлены на фронт и распределены в штурмовые авиаполки по одному-два самолета. Судя по документам, в полках применения ему не нашлось. О.Р.

27. Увеличение стреловидности по передней кромке крыла было сделано для улучшения устойчивости в продольном отношении, центровка двухместных Ил-2 с обычным крылом была излишня задней - до 33,5-34%, а с крылом со стрелкой смещалась вперед до 29%. Улучшалась техника пилотирования и т.д. Двухместный Ил-2м с обычным крылом, при резком выводе из пикирования, имел тенденцию к срыву в штопор О.Р.

28. Экипаж: лейтенант Ладнов Игорь Алексеевич и стрелок рядовой Илясов Иван Павлович погиб 29.10.44 на острове Эзель на вынужденной посадке на поврежденном ЗА самолете.

29. Ил-2 с экипажем: лейтенант Борин Евгений Иванович и сержант Фильцев Алексей Трофимович, разбился 24.10.1944 года о камни у н.п. Карела, запад.берег о. Эзель.

30. Экипаж: пилот ст. лейтенант комзвена Юшкевич Василий Николаевич, стрелок ст.лейтенант штурман звена Устинов Иван Ефимович погиб 10.9.1943 в катастрофе в Финском заливе.

31. Кулаков Петр Яковлевич, ст. лейтенант заместитель командира эскадрильи 13 иап КБФ 05.12.1941 года забрал сожительницу и перелетел на И-16 к немцам в Гатчину. Судьба неизвестна. За ним числится сбитый 24.07.41 свой Пе-2 и за Финскую войну свой сбитый СБ. " Источник: Русский Архив т.17., ОБД "Мемориал"

32. Самолет с экипажем: пилот мл. лейтенант Чехлотенко Александр Андреевич, стрелок мл. лейтенант Кабанец Яков Максимович сбит зенитным огнем противника в районе Синявино 15.09.1943 года.

33. Явасов Михаил Захарович, мл. лейтенант 12 ИАП БФ, сбит ЗА 24.4.44 г над портом Азери.

34. Удальцов Ефим Григорьевич. На время представления к званию Героя Советcкого Союза заместитель командира эскадрильи 47-го ШАП (11-я шад, ВВС Черноморского флота), старший лейтенант. Звание Героя Советского Союза присвоено 06.03.45. С 1947 капитан Удальцов - в запасе. Жил в Тбилиси. Работал пилотом Аэрофлота. Погиб в авиакатастрофе 07.12.1973. Авиалайнер Ту-104Б № CCCP-42503, принадлежащий Грузинскому УГА, Тбилисского ОАО Аэрофлота выполнял регулярный пассажирский рейс Кутаиси-Москва (Домодедово). На борту находилось 7 членов экипажа и 68 пассажиров. При выполнении захода на посадку в СМУ самолет накренился, задел левым крылом землю, перевернулся, раскололся пополам и загорелся. Погибло 5 членов экипажа и 11 пассажиров. По результатам расследования комиссией установлены причины АП: ошибка экипажа, погодные условия.