Я родился в 1921 году в Красноярском крае. В 1940 году поступил в Красноярский аэроклуб, но поскольку мы переехали, то заканчивал я его в Алма-Ате, имея налет У-2 18 часов. Когда война началась, меня направили в бомбардировочную авиацию, и в Чкалове стал я учиться на легком бомбардировщике Р-5. На нем я еще 20 часов налетал. Затем - уже в начале 1942 года, нас решили переучить на СБ - скоростной бомбардировщик - на нем я налетал те же 20 часов. И уже после обучения на СБ, нашу группу перевели в штурмовики и отправили в 1-ю запасную бригаду учиться на Ил-2. Надо сказать, при переучивании проблемы были у многих - СБ машина скоростная, двухмоторная, дальность большая, потолок тоже хороший. Ил-2 после нее многие восприняли как-то не очень. Один мотор, высотность малая, скорость меньше почти на 100 км... Кое-кто счел, что Ил-2 после СБ он запросто освоит. А штурмовик - он довольно строгий. Несколько человек из-за такого подхода разбились в учебных полетах. Но научились. Ил-2 как самолет? Утюг, конечно, но средний летчик, привыкнув, летать на нем мог довольно просто. При переучивании иногда да, возникали проблемы, у тех кто со скоростных и маневренных машин на него пересаживался. Наконец, выпустили нашу группу в 23 человека и отправили на фронт. Была уже осень 1943 года.
В начале ноября 1943 года я, младший лейтенант Черкашин, прибыл в 672-й штурмовой авиаполк 306-й штурмовой авиадивизии 17-й воздушной армии 3-го Украинского фронта, который базировался на аэродроме Синельниково. Командовал полком Герой Советского Союза майор Ерашов.
Вводили нас в бой не сразу. Несколько раз слетали на ознакомление ведомыми у опытных летчиков, а их много в полку было - Дьяконов, например. Комэск, капитан, Герой... Перед первым вылетом было страшно. И любопытно. Страшно любопытно, можно и так сказать. Мне ведь еще повезло - когда я на фронт прибыл - затишье было. Обучили нас неплохо - у меня примерно 100 часов уже имелось, но фронт это не училище и не запасная часть, там все по другому. Благодаря этому затишью я и смог войти в дело нормально - первые три десятка вылетов пришлись на спокойную обстановку, с минимальным противодействием. Активная работа началась уже к Новому году, но к этому времени страх ушел, оставалось напряжение. Сегодня потеряем одного-двух, вечером смотришь в столовой стоит стакан, горбушкой накрытый, и думаешь - не твоя ли очередь завтра?
И.К. Как выглядел обычный день штурмовика? С чего начинался, чем заканчивался?
Начинался? До рассвета. Просыпались в 4 часа. Первый завтрак - есть еще неохота. Ну, по булочке с маслом проглотим, кофе или какао запьем. На машине едем на аэродром: личный состав, во избежание потерь при налетах, размещался в 7-10 километрах от аэродрома. Там все идут узнавать обстановку. Самое главное - ЛБС точно знать, линию боевого соприкосновения. Штурмовики ведь по переднему краю часто работают, разглядеть сверху цели можно, а вот различить - наши там или немцы - тяжело. Поэтому все ЛБС тщательно срисовывали на планшеты и изучали. К сожалению, иногда все равно удары приходились по своим, особенно, во время маневренных боевых действий. К рассвету получали боевое задание. Оно могло уже с вечера быть, тогда сразу группу отправляли, а могло утром прийти. Иногда «заказа» не было, тогда работали «свободной охотой». К тому времени в воздухе мы уже господствовали и ходили за линию фронта. Искали там по дорогам цели и атаковали. В 10 часов второй завтрак привозили. Обязательно горячий: мясо, каша или картошка к нему. К этому времени обычно уже из первого вылета возвращались штурмовики. Если кто в воздухе был - тех завтрак ждал в особых кастрюлях, чтобы не остыл. Вообще с питанием было строго - обязательно четыре раза в день, горячее и сытное. Даже в самые тяжелые годы давали все положенное. Если работа была напряженная - по нескольку вылетов в день, то ели прямо у машин между вылетами, и еще ходили доктора и выдавали шоколад особенный, в шариках. Назывался «Шока-Кола». Днем - вторые вылеты. В два-три часа - обед. По окончании дня - ужин, к нему «наркомовские» сто грамм, конечно. Порядок этот нарушался, если приходилось в течение дня площадки менять. Когда наши войска вперед далеко уходили, дальности уже не хватало, и искали площадки подскока. Топливо и боезапас туда привозили транспортники - СБ или Ли-2. Штурмовики с полной нагрузкой там сядут, дозаправятся, и на вылет. И работают с такой площадки два-три дня, пока полк не перебазируется. Тут уже жили за счет «местных ресурсов». Дикими барашками питались, дикими курами.
И.К. Были ли у Вас приметы?
Приметы были у каждого свои. Я вот никогда никому не рассказывал в досужих разговорах, сколько у меня вылетов, да как летал, да как атаковал - избегал хвалиться, всегда считал, что отозваться может. Коля Прибылов - летчик от Бога - круглый год летал в одном и том же зимнем комбинезоне. Даже летом! Ему говорят: «Смени ты его, упаришься ведь!» - «Нет! Комбинезон счастливый, в нем меня не собьют». Другой парень был - тот, как линию фронта пересекаем, всегда крестился. Еще один в кармане зашитую иконку носил, мать зашила, когда провожала.
И.К. Какие задачи в основном выполняли штурмовики? Как производились вылеты? Что особенно запомнилось?
Задачи были разные. Часто летали на штурмовку аэродромов и уничтожение авиатехники на земле. Летали группами - по шесть, восемь, двенадцать машин. При начале крупных операций летали сразу всем полком, по несколько вылетов в день. В феврале 1944 года один день особенно запомнился - по шесть вылетов на каждый экипаж! На Кривой Рог летали. Ходили штурмовики «клином», строем шестерок, как правило. Одна пара слева. Впереди - ведущий, справа сзади и выше - ведомый. Другая пара правее идет. Ведущая пара посередине, вперед выдвинута. Эскадрилья - 12 машин, плюс 13-я - комэска. Полк - 3 эскадрильи, и звено управления. Обычно 40-45 машин. Если весь полк летит, то он тоже «клином» строится. Высоты - если чистое небо - то 1000-1500 м. Если облака - то метров 600-700, но эти высоты мы не очень любили, на 600-700 метров были настроены взрыватели снарядов малокалиберной зенитной артиллерии. Когда ходили мелкими группами на ближние цели - вообще старались идти на бреющем. Под конец войны высоты в 1000 метров и выше - а это высоты полета крупных соединений штурмовиков - стали тоже опасны, у немцев появились радары. Над целью строились в круг. Строй хороший, обороняться помогает и цель атаковать непрерывно. Но сильно зависит от опыта летчиков и слетанности в круге. Попадется «зеленый», «запляшет» в строю, его истребитель и снимет. Образуется брешь, и все - нет круга. Прикрытие - обычно «Лавочкины» (Ла-5). Ближе к концу войны - Ла-7. «Яки» - реже. Истребительное прикрытие выделялось из расчета 1/1. На четверку штурмовиков звено истребителей, если полк летит - то полк истребительный в прикрытии.
В это время оно уже отлично работало, все же не начало войны. Выделяли отдельно группу расчистки - те кто перед нами пройдут, немцев с неба сгонят, над нами группа непосредственного прикрытия, второе и выше - еще идут, немцев, выходящих из атаки ловить.
Немцы уже в чистом небе появлялись редко. Вот если облачность есть - то жди их. Выскочат из облаков парой или четверкой, спикируют, ударят, сбил-не-сбил - не важно, на форсаж, и свечкой обратно в облака. За 240 вылетов, которые я сделал, в воздушный бой приходилось вступать 18 раз. Самая опасная вещь, особенно в конце войны - зенитная артиллерия. Было ее у немцев очень много, хорошо организована была, хорошие установки, радары… В полку специально готовили группы подавления МЗА, да и вообще - все следили за землей. Как начнет откуда бить - сразу ближайшие на зенитку бросаются, и затыкают.
Самое сложное задание? Самое страшное, пожалуй, аэродромы атаковать. Там, как правило, крепкая ПВО, а часто бывает, если радар у немцев есть, что и истребители группу ждут. Вообще тяжело ходить вторым-третьим вылетом на серьезные крупные объекты, встреча будет очень горячая.
Из сложных заданий еще помню: Ранняя весна 1944, туман, густой как молоко. Прилетает Судец на У-2, построили полк, он говорит: «Нужно обработать передний край. Немцы не дают поднять головы пехоте, подвезти припасы, артиллерией обстреливают ближние тылы. Кто полетит?» Шагнул весь полк. Он: «Нет, десять экипажей, опытных». Отобрали десятку, и я туда вошел тоже - у меня опыт слепых полетов еще в училище был, и пошли. Сделали несколько вылетов. Загрузка - осколочно-фугасные 25-килограммовки, взрыватели замедленного действия. Самое сложное было обратно возвращаться. Там ориентиры были свои - река, затем село, а в селе огромная церковь, вокруг которой надо было обойти, в нее не врезавшись и над дорогой идти к аэродрому.
Уже после войны, когда я на Ли-2 летал, помню, случай был. Подхожу к аэродрому, а мне объявляют: «Не принимаем по погодным условиям, туман, прожектор вышел из строя». Мне смешно стало. Вспомнил, как в войну летали, пробил я этот туман, сориентировался, зашел, сел...
В районе Одессы весной 1944 года тяжелые потери были... В два дня - командир дивизии, командир полка, комэск, замкомэск...
Я вел тетрадку, куда записывал боевой путь полка в 1944 году по дням:
23.3.44. В период 17:35-18:00. Четыре пары Ил-2, ведущие: Ерашов, Тулакин, Дьяконов, Бурьянов. На высоте 500-700 метров в р-не западнее Вознесенское, были атакованы шестью Bf-109. Атаки производились по каждой паре штурмовиков в отдельности методом «палицы», сверху-сзади под углом пикирования 30-40 град. В результате воздушного боя летчик ст. л-т Филонов пушечно-пулеметным огнем сбил Bf-109, который упал в 2 км западнее Ястребиново.
Наши потери: не вернулся с боевого задания командир 672 ШАП Г.С.С. м-р Ерашов, подбит самолет летчика Середкина, который произвел посадку на своем аэродроме на фюзеляж. Ранен воздушный стрелок.
24.3.44. Группа - семь Ил-2. Ведущий Амосов. В группе с целью контроля летит командир дивизии гв. полковник Исупов. В районе Нов. Катериненталь были атакованы четырьмя истребителями Bf-109. Атаки производились из облаков. В результате воздушного боя сбит и не вернулся с боевого задания комдив п-к Исупов. Ведущий - лейтенант Амосов сбит, и упал на своей территории. Воздушный стрелок выбросился на парашюте и прибыл в часть.
И.К. Когда Вы сбили свой первый самолет противника?
Там, под Одессой, я первого своего немца сбил. Дурачок какой-то попался. Атаковал сзади, промазал, скорость не рассчитал, с перепугу выскочил вперед и прямо перед носом оказался. Я на гашетку нажал, он и рухнул сразу.
24.3.44 Группа шесть Ил-2. Ведущий ст. л-т Филонов. В р-не Александровка на высоте 600 метров атакованы шестью Bf-109. Атаки производились сверху-сзади. В результате воздушного боя сбито 3 Bf-109, наши потери - 2 самолета. Воздушный стрелок Сазонов сбил один Bf-109, упал у развилки дорог 3 км. южнее Анетовка. Л-к Черкашин сбил 1 Bf-109, упал в 0,5 км южнее Анетовка. Л-ки Серегин (будущий Герой Советского Союза, которому суждено будет разбиться вместе с Гагариным) и Мариненко пушечно-пулеметным огнем сбили 1 Bf-109, который упал в р-не станции Трипратное. Наши потери: сбито два самолета. Л-к Бурьянов упал в р. Южный Буг, л-к Семиренко упал на своей территории. Л-к Семиренко жив и вернулся в часть, воздушный стрелок и самолет сгорели.
Еще из сложных заданий - ловили мы в Югославии зенитный бронепоезд. Живучая сволочь была. Запасные пути для него оборудовали, тоннелей вокруг много было. Как засекут немцы подозрительную группу, смекнут: «Ага, охотнички!» Он и прячется. Но мы его все же накрыли, восьмеркой. Вел группу замкомполка ГСС Михайлов. Ему в этом вылете фугасным снарядом вырвало здоровенный кусок крыла. Мы его предупредили, и он осторожно тянул машину, а над аэродромом, видимо по инерции, стал выпускать закрылки - один вышел, а второй нет. Самолет перевернулся, и рухнул прямо на «Т».
Если говорить о вооружении штурмовика, то самым точным были пушки и пулеметы. РСы хороши были только по площадным целям, в танк ими попасть крайне сложно, только если случайно. По точечным целям работали пушками, ВЯ - оружие мощное, запас - 300 на ствол. По танкам самое эффективное - ПТАБы, конечно. Это штука зверская! Несешь их по 128 штук в люках, и вот представь, обнаружена, к примеру, колонна в 10 танков, и шестерка штурмовиков на эту колонну вдоль дороги заходит. Первый идет - последовательно свои четыре люка разгружает, второй, третий, четвертый…пройдет шестерка - смотришь - два-три танка горят, вот тебе и успешный боевой вылет.
И.К. А Вас самого сбивали?
Мне самому сбитым побывать не пришлось. Два раза садился на вынужденную, оба раза на свой аэродром. И серьезных ранений, слава Богу, не было, броня спасала. Как хороший зонт от дождя. Заходишь в атаку, и прямо чувствуешь, как по корпусу долбит, по плоскостям, по стеклу. А хоть бы что! Потом уже прилетишь, будут головой крутить, это как это ты с таким ободранным хвостом и дырками в плоскостях, и не упал. Один раз 20-миллиметровый зенитный снаряд на излете мне прямо в бронеспинку кабины попал, но не пробил. Контузило меня тогда...
И.К. В каких больших операциях Вы еще принимали участие?
Во время Ясско-Кишиневской операции бои были серьезные. Особенно запомнилось одно задание... В районе Тирасполя навели нас на лощину, где находились танки противника. Мы их с воздуха не видим, а командир дивизии - он на станции наведения был - их видит и приказывает: бейте по оврагу, там они, замаскированные. Первый заход делали вслепую. С 1600 метров мы их просто не видели. Пошли вниз, друг за другом, поочередно. Сбросили ПТАБы, и на выходе, наконец, увидели эти танки. Они были замаскированы, но стояли тесно, и часть бомб все равно попала. Танки загорелись. Ну, мы уже в кругу, и начали. В конце концов, там все горело и взрывалось.
И.К. А немцев Вам живьем видеть приходилось?
- Ну, так вот чтобы в лицо - во время войны один раз видел… "Соседи", истребители, свалили "фоку" прямо над нашим аэродромом, а летчик выпрыгнул. Унтер-офицер, не помню, как звали. А так - видел с воздуха. Самое запоминающееся - это как мы с воздуха видели бегущих немцев. Февраль 44-го, наши фронт прорвали - и немцы побежали. Степь, снег от края и до края, и все в точках - серые шинели. И техника. Дороги уже конница и танки перехватила, и истребители там висели постоянно, а мы над олм работали. Злые были все, у всех погибшие - друзья, родные. Наложили их тогда - страшно вспомнить. Ходили на низких высотах, пушками, "эрэсами", мелкими бомбами, напалмом, всем подряд. Иногда опускались низко настолько, что винтами головы рубили. Не специально, конечно, но буквально так. После возвращения на аэродром в радиаторе находили куски мяса и обрывки шинелей. А потом уже над этим полем летали - и трупы на сколько взгляд охватит. То реже, то плотнее, кучками, поодиночке. Кого артиллерией накрыло, кого мы расстреляли, кого танки передавили, все там валялись.
И.К. Ленд-лизовскую технику видели на фронте?
- Больше слышал. Видел транспортники часто, и пару раз бомбардировщики - B-25. О "Кобрах" слышал - по соседству были части, но в воздухе не видел ни разу. В Австрии уже, после окончания боевых действий - союзников видел в воздухе.
И.К. Как Вам леталось над Балатоном?
- Над Балатоном... У-у-у... Я думал уже, они там меня купаться заставят. В открытые бои они не вступали. Истребителей наших в воздухе было много. Они момент ловили, из облаков выскакивали, отрезали от групп крайних и их сбивали. Вот так и меня они на возвращении от группы оторвали, и давай над озером гонять. Я на бреющем хожу, уклоняюсь, а они сверху пикируют, чтоб на стрелка не нарваться. Спасало шестое чувство. Он справа заходит, я отворачиваю в последний момент, очередь мимо идет. Ведомый его слева атакует - тоже верчусь, но в другую сторону. Но долго так не продержался бы. Повезло. Смотрю, он сверху идет, и понимаю, что может впереди меня оказаться, и начинаю скорость сбрасывать. Сбросил совсем, почти до посадочной, лопасти можно уже считать на вращении, и вижу его тень по воде. Понимаю, что выходит он на меня, и скорость прибавляю понемногу. Резко нельзя - карбюратор захлебнется. Постепенно даю газ, и когда он оказался рядом, я довернул. Смотрю - он в прицеле, на гашетки жму - он и взорвался. А ведомый удрал. То ли топливо у него кончалось, то ли решил, что ловить ему нечего, не знаю.
Много было моментов, когда было страшно, но Балатон покруче всего остального будет, я тебе скажу. Там я действительно думал, что все, купаться мне в озере…
И.К. В районе Балатона немцы ведь в последнее свое наступление ходили?
Да, так. 6-я танковая армия СС, там они свои танки и оставили. В конце апреля, бои там давно закончились уже, помню разбирательство смешное было - на дороге колонна тяжелых танков немецких, ее наш полк накрыл и в два вылета остановил. Часть танков сгорела, а остальные обездвижены были, немцы их бросили и разбежались кто куда. И у нас из-за этих "Тигров" с танкистами спор вышел. Они рапорты писали, что это их ребята из засад фланговым огнем колонну пожгли, а мы, соответственно, свое писали. Ну, доказали, конечно. Судец заступился, комиссию туда привезли, они дырки посмотрели, и говорят: да, верно, штурмовики работали. Все дырки - ПТАБы и РС.
И.К. Как складывались отношения с техсоставом и со стрелками?
Техсоставу было тяжелее, чем нам. Работы много, она была очень тяжелая, а обеспечивали их во вторую очередь - весна уже, скажем, идет, грязь, а они по талой воде в валенках шлепают - сапоги на них еще не привезли.
Мы техсостав очень уважали и ценили. Старались помочь чем могли, но все равно им тяжело приходилось, особенно зимой. По началу, например антифриза не было, его только под конец войны стали поставлять. Зимой механикам постоянно приходилось прогревать двигатели, чтобы вода не замерзла. Механик двигатель включал, прогревал, выключал, затем ложился в ложбинку капота и дремал. Как двигатель остывал, он просыпался, вновь его включал, прогревал, и по новой. И так всю ночь… Техсостав к нам тоже с уважением относился. Когда я на фронт пришел, дали мне самолет, и пошел я с техником знакомиться… А он мне и говорит:
- Я в вас, командиров, верю, на вас надеюсь… но вы четвертый уже будете.
Стрелки - разговор отдельный. У меня был стрелком Сазонов - до чего замечательный человек! Мы и после войны с ним долго дружили. У него сбитых больше чем у меня - три машины. Имел за подвиги Знамя, Отечественную Войну, Красную звезду… Парень - аккуратист. Пулемет заряжал и готовил всегда сам, техников не пускал. Каждый патрон из ленты вынет, осмотрит, оботрет, обратно вставит, все патроны в ленте подгонит, чтобы не заклинило. В кабине постоянно имел два ППШ с дисковыми магазинами, на случай вынужденной посадки за линией фронта, чтоб было чем с немцами разговаривать, помимо пистолетов. Иной раз, если в напряженном вылете патроны к пулемету кончатся, эти автоматы в дело шли. Ракетница тоже была - опять же на случай вынужденной, если свои искать будут, да и немца иногда ей тоже пугали. Вспыхнет у тебя перед машиной такая дура, тут инстинктивно дернешься, прицел собьешь.
Он был из танкистов, Сазонов. Однажды у него старая рана, еще в танковых войсках полученная, разболелась, и его отправили в госпиталь. А мне вместо него дали штрафника, старшего лейтенанта, штурмана дальнебомбардировочной авиации. В Кременчуге по пьяному делу он застрелил милиционера. Ему дали десять лет лагерей с заменой годом штрафбата. Затем решили, что квалифицированного штурмана гробить в штрафбате негоже, и заменили год штрафбата тридцатью вылетами стрелком на Ил-2. Пришел он к нам, мне его посадили. В первом нашем с ним вылете, атаковали группу «мессеры», стрелки включились, он тоже - а там я слышу - одна очередь, другая, и глухо. На аэродром приходим, выясняю: «Почему прекратил стрелять?» - «Заклинило ленту наглухо». - «Конечно, заклинит! К вылету готовиться надо, как следует!» Парень был с гонором, хоть и разжалованный, ходил постоянно с планшетом. Как задание дают на вылет, он тоже стоит, что-то туда пишет, хотя чего ему писать? Что он увидит, спиной вперед сидя? Но втянулся, тридцать вылетов свои сделал, представили его к Отечественной Войне II степени, и отправили обратно.
И.К. А с БАО?
БАО тоже доставалось крепко, но не как техсоставу или летчикам. Им было полегче особенно с обмундированием, лучше чем даже летчикам, не говоря о техсоставе. После войны уже случай был анекдотический: Жуков, тогда командовавший ОдВО, приезжает на аэродром, где сидит один штурмовой авиаполк, идет вдоль строя… смотрит - стоят навытяжку, чистенькие, подтянутые парни, в «первом сроке», но наград - одна-две медали. Дальше - стоят, в заплатках, сапоги кое у кого каши просят, но зато полные иконостасы. Жуков, показывая на обмундированных, спрашивает: «это кто?» - «Это БАО, Георгий Константинович!» - «А это?!» - «Летный состав!» Ну, ту последовало, конечно «!!!!!!» На следующий день всех одели нормально.
И.К. С особистами?
На особистов смотрели с опаской, стараясь их избегать. Они свою работу делали, мы свою. Был у нас один деятель - ты фамилию не пиши - командир звена управления. Он с особистом в одной хате жил, и в полку считали, что он ему стучал. Однажды он мне ведомого убил. Как убил? Просто. Взлетели мы шестеркой. Идем. Я ведущий. За линией фронта оглядываюсь - нет его. Пять осталось. Ну ладно, отработали впятером, идем обратно, садимся, и на посадке он откуда-то появляется - после рассказывал, что от немецких истребителей отбивался - и заходит на посадку. Без очереди, без всего. И сажает машину прямо на идущий по полосе самолет. Сам цел, и стрелок цел, а на кого посадил - оба вдребезги. Что ему было? Да ничего не было. В полку его не любили. В компанию не принимали. Бывало, стоит народ, разговаривает, он в разговор попробует влезть как-нибудь, а его обрывают: «Тебе чего надо? Иди-иди отсюда…»
И.К. Сколько вы сделали боевых вылетов?
Двести сорок! И как я столько вылетов сделал? Ну, тут, с одной стороны - везло, конечно. Бог хранил. С другой - выучили все же хорошо, это сильно помогло, и ввели в боевые действия меня постепенно. Кроме того - вторая половина войны она легче была, в 44м летать - это не в 42м. Все было по другому. И мы другие, и немец другой, и техника у нас разная.
Ведущим летал часто - командный состав под конец войны уже все больше на земле оставался, и молодых ставили ведущими групп. Лети, Гриша, веди! Ну и ведешь, конечно. Летишь. Летать я люблю и всегда любил. Это особое состояние души - полет.
|
Интервью:
Илья Крамник Илья Крамник |
