Кацевман Петр Маркович

П.К.- Родился 1/5/1923 в местечке Калинковичи в Белоруссии. Отец был простым рабочим, малограмотным человеком, и всячески стремился - дать своим троим сыновьям образование.

В 1941 году закончил учебу в школе - десятилетке. Еще в апреле 1941 года, мы, четверо друзей - одноклассников, пришли в райвоенкомат и попросили военкома направить нас в военные училища. Меня и моего товарища Гомона направили в летное училище, а двух других друзей, Шендеровича и Фиалковского - в военно-медицинское училище. Прошел в Гомеле все нужные комиссии и был направлен на учебу в Школу летчиков ГВФ.

Г.К. - Почему Вы решили стать военным?

П.К. - Я был искренним патриотом своей страны, фанатично любил Советскую власть и боготворил Сталина. И когда по всей стране, в печати и на собраниях постоянно призывали молодежь идти в военные училища, то подобный призыв не мог не найти отзыва в моем сердце. После того как немцы ввели войска в Румынию и Финляндию, нам было ясно, что война неизбежна, и хотелось встретить ее хорошо подготовленными бойцами и командирами. Мой старший брат Израиль,1911 г.р., сельский учитель, был призван в армию в 1940 году и служил танкистом в Перемышле. Из его писем мы многое понимали, осознавая, к чему дело идет. Средний брат, Лазарь, 1917 г.р., тоже перед войной был на кадровой службе, в железнодорожных войсках в Барановичах, и когда незадолго до войны он приехал ко мне в летную школу, то прямо сказал, что скоро грянет серьезная беда, что все железные дороги забиты воинскими эшелонами, идущими к западной границе. Так что, для меня начало войны не стало неожиданностью.

Г.К. - Почему вместо обычного летного училища Вас зачислили в Авиационную Школу Гражданского Воздушного Флота?

П.К.- Это была только вывеска - «Школа ГВФ», маскировка, а на самом деле в ней готовили летчиков для Красной Армии. Незадолго до войны по стране были созданы примерно 100 таких школ, со следующим личным составом - 150 курсантов в наборе. Весь набор был «местным» , белорусским. 75% курсантов были русские и белорусы, 25% - евреи. Второго июня сорок первого года мы начали теоретические занятия в Школе ГВФ, расположенной в районе местечка Ново-Белицы Гомельской области. Нам выдали обмундирование ГВФ. Командовал этой школой летчик первого класса Алейников, ранее летавший по маршруту Москва - Берлин, а комиссаром школы был еврей Айзенштадт. Когда 15/6/1941 курсантов собрали на политзанятия, для ознакомления с заявлением ТАСС, опровергающим слухи о готовившемся нападении немцев на СССР и подтверждавшим соблюдение Германией условий Пакта о ненападении, то наш комиссар честно и открыто сказал - «Все это чушь! Война начнется уже в ближайшие дни, ни сегодня, так завтра!».

Г.К. - Как курсанты узнали о начале войны?

П.К.- Двадцать второго июня мы собирались поехать в Гомель, сделать свои первые курсантские фотографии в летной форме, но уже в пять часов утра, нас подняли на ноги крики часового - «Подъем! Тревога! Всем собраться у палатки столовой!». И тут немцы стали бомбить мосты через Сож. На пятый день войны был получен приказ об эвакуации летной школы в Казахстан.

Г.К. - Куда Вас отправили?

П.К.- Мы попали в Актюбинск. Сюда наши инструктора перегнали свои учебные ПО-2 из Ново - Белицы. Здесь нас объединили с Актюбинской авиашколой ГВФ, и здесь мы совершили свои первые полеты на ПО-2 (У-2). Жили в казармах, и когда в октябре начались морозы, то начальство не знало что с нами делать - у курсантов - белорусов даже не было шинелей, и теплого обмундирования раздобыть для нас так и не смогли. Мы не могли выйти на улицу в тридцатиградусные морозы в одних летних кителях. Нас срочно привезли на железнодорожную станцию , погрузили в теплушки и отправили в «теплые края», в город Сырдарья Ташкентской области.

Г.К. - В Сырдарье было полегче?

П.К.- Намного, а главное теплее. Здесь нашу школу ГВФ №121 влили в Ташкентскую объединенную школу №51. Курсантов поселили в здании обычной школы, отлично кормили, по нормам ГВФ, на столах у курсантов-летчиков постоянно были колбаса и сыр. До мая 1942 года мы закончили первичную летную подготовку, каждый имел налет по 120 часов, и нас стали обучать на ночных бомбардировщиков. Но у нас не было штурманской подготовки. Наше моральное состояние было ужасным, полстраны под немцем, а мы… в глубоком тылу. Никто не знал, что произошло с нашими семьями. Родная Белоруссия под пятой оккупанта. Стоишь ночью на посту, вокруг - вой шакалов, и так на душе тоскливо становилось … Мы не принимали присяги, до сих пор не имели воинских званий. В июне 1942 года всех курсантов перебросили морем по Каспию , через Красноводск, на запад, и мы оказались в Армавире, где должны были пройти подготовку на летчиков -истребителей. 3/7/1942 нас официально зачислили в ряды Красной Армии. В Армавир согнали с разных мест свыше шести тысяч курсантов- летчиков, и командование ломало голову - куда нас девать?! Здесь мы приняли военную присягу и впервые получили армейское обмундирование. Курсантов разбили на эскадрильи, которые разбросали по различным станицам. В учебных эскадрильях по две сотни курсантов. Занятия не начинались, не было матчасти. Но тут снова началось стремительное немецкое наступление, и был получен приказ на эвакуацию в Фергану. Пришлось снова проделать уже знакомый путь - Баку, переправа через Каспий , а потом эшелонами из Красноводска на Фергану. Поселили нас на территории бывших кавалерийских казарм, народу туча - больше шести тысяч, разместить всех негде, так мы спали в конюшнях в лошадиных кормушках. И снова - «восточная экзотика», вой шакалов, жара, скорпионы и фаланги. Кормить стали скудно. Свои котелки мы мыли в арыках, а там, сами знаете, какая вода, так началась эпидемия желтухи, а потом - повальная дизентерия. Нам все это надоело, и курсанты в массовом порядке подали рапорты с просьбой отправить на фронт в пехоту. Сразу удовлетворили эти просьбы первым 500 курсантам, их бросили в Сталинград, но вдруг «калитка захлопнулась», сверху, по указке московского начальства, запретили отправку курсантов на передовую. Нас снова разбили по отрядам. Я попал в 1-й авиаотряд , где на 200 человек курсантов приходилось всего 5 инструкторов. В Фергане стояли истребители И-15, И-16, «Чайки», но до марта 1943 года полетов не было , проводились только теоретические занятия. Не хватало горючего для учебных полетов. В летном парке не было самолетов моделей ЯК , МИГ или ЛА, так чему нас могли тогдаобучиь? К нам приезжали фронтовые летчики, да и преподавателем теории полетов, был раненый пилот, списанный с летной работы, и они честно, без утайки, рассказывали , что нас конкретно ожидает на фронте, через сколько вылетов нас собьют, и как умеют воевать немецкие летчики. В феврале отобрали 400 курсантов, имевших опыт ночных полетов на ПО-2 и после напутствия начальника училища, сына героя Гражданской войны Пархоменко, всех отправили в Чебоксары, в авиационную школу военных пилотов №14, для переучивания на ночные бомбардировщики ПО-2. Для меня эта учеба , как говорится, была уже «по второму кругу». Нам выдали шинели из байки, английские ботинки с обмотками, и этом одеянии, с пилотками на головах мы доехали до Чебоксар, где стояли морозы, и снег был по пояс. В Чебоксарах мы провели полгода, но здесь хоть летали, успели отработать все нужное для нашей будущей боевой деятельности , включая бомбометание. Кстати, во время обучения в Чебоксарах были свои «интересные нюансы». Нам запрещались любые контакты с местным населением, мол, вокруг сплошная трахома и бытовой сифилис. Кормили по 9-ой норме, и когда наш аэродром как-то завалило снегом, то весь личный состав целую неделю питался только перловкой на воде. С тех пор я эту перловку просто возненавидел. В ноябре 1943 года мы получили назначения на 1-ый Украинский фронт, в 998-й НБАП, базировавшийся на аэродроме Васильково под Киевом. Прибыли туда на своих самолетах, перегнали их с Казанского авиазавода. В полку нам сказали «Вы нам не нужны, мы заявку на пополнение не посылали. Самолеты оставьте, а сами валите отсюда! У нас своих восемь «безлошадных» летчиков». И отправляют нас назад, в тыл, в Москву , в резерв ВГК. В Москве нас разместили в общежитии ВВА имени Жуковского. Сходили в Большой Театр, посмотрели музеи, погуляли с московскими девушками. Получаем новый приказ - «Отправляетесь в Арзамас в распределительный пункт. Там вы получите назначения во фронтовые части». Приезжаем в Арзамас, а там половина ребят из нашего чебоксарского выпуска «прохлаждается», их тоже турнули обратно в тыл, с «объяснением» - техники на всех нет! В Арзамасе находились многие сотни летчиков, «пилоты переменного состава», ждавшие «с моря погоды», счастливого случая попасть в Действующую Армию. Атмосфера соответствующая - с утра до вечера сплошная пьянка, преферанс, девки табунами, «дым коромыслом». Не жизнь, а тыловая «малина». Полетов не было, никаких теоретических занятий или другой подготовки - не проводилось. «Покупатели» с фронта приезжали только за летчиками - штурмовиками, а остальным прямо говорили - «На всех самолетов не хватает!». Вы еще не устали слушать мою «тыловую одиссею»?

Г.К. - Нисколько. Я уже неоднократно слышал о том, что тысячи курсантов - авиаторов сорок первого года так до конца войны не были выпущены из летных училищ и на фронт не попали. То самолетов нет, то горючего для обучения… История известная… Интересно, а из Ваших товарищей , оставшихся в Фергане, кто-то успел закончить курс обучения во время войны?

П.К. - Некоторые из наших «ново-белицких курсантов», застрявшие в Фергане, были выпущены из училища только во второй половине 1944 года, и пока получали технику, пока переучивались и тренировались во фронтовых ЗАПах, многие успели только к «шапочному разбору» , попали на фронт в конце войны, толком не повоевав. Мой друг Гомон вообще угодил на Дальний Восток, и воевать начал летчиком-истребителем уже с американцами в Корее в 1950 году.

Г.К.- Так как и когда в конечном итоге удалось из Арзамаса попасть на фронт?

П.К. - В июне 1944 года, приехали очередные «покупатели» с фронта, и мы , шесть человек, товарищей, сказали им, что являемся штурмовиками по летной специальности. Нас , без какой либо проверки , сразу отправили в Черкассы, в 1-й гвардейский штурмовой авиационный корпус (ШАК ), в 9-ую гвардейскую штурмовую авиадивизию (ШАД) в 141-й гв. ШАП. И тут и выясняется, что на ИЛ-2 никто из нас раньше не летал… Времени учить нас летать на штурмовиках непосредственно в полку у пилотов -«стариков» не было, шли активные боевые действия, и нас отправили в запасной фронтовой полк в Кировоград. Здесь , всего лишь за полтора месяца, из нас сделали летчиков - штурмовиков, каждый сделал 7 полетов по кругу с инструктором , а после - несколько самостоятельных вылетов. В 141-й гвардейский штурмовой полк мы вернулись сразу после взятия Львова, когда 9-я ШАД вышла на польскую границу. Со мной вместе в полк вернулись и были зачислены в 1-ую эскадрилью : украинец Миша Середа, русский Витя Кротов, белорус Витя Мартынович и казах Кубаис Алдияров. Лейтенанты Кротов и Мартынович впоследствии погибли в Польше. Вскоре после нас в эскадрилью еще пришли Гриша Беляков и Виктор Горшенин.

Г.К.- Вы хотите сказать, что для обучения летчика - штурмовика требовалось всего два - три месяца, «начиная с ноля»?

П.К. - Я считаю, чтобы из толкового пилота , уже прошедшего курс первоначального обучения сделать штурмовика, даже за три месяца - это слишком большой срок . Штурмовик ИЛ-2 машина довольно простая, действительно - «летающий танк», и подготовку летчиков для штурмовой авиации можно было в войну спокойно поставить на быстрый конвейер. Это же не истребителя подготовить.

Г.К.- Кто командовал полком ?

П.К.- Командиром 141-го гв.ШАП был прекрасный человек, великолепный отважный летчик Герой Советского Союза Алексей Петрович Компанеец. Ему тогда было 28 лет. Компанеец начинал в этом полку службу еще до войны в наземном составе, укладчиком парашютов, но в 1942 переучился на летчика - штурмовика. Это был командир от Бога, пользовался всеобщим уважением и огромным авторитетом, никогда не повышал голоса на подчиненных. Начальником штаба полка был Дробышев, но он погиб вскоре после нашего прибытия в полк. Вместе с комиссаром полка Петренко , начштаба Дробышев полетели куда-то на ПО-2 и пропали , но как потом выяснилось, залетели по ошибке к немцам. Позже, когда обнаружили остатки самолета и куски регланов на месте посадки, нам сказали, что немцы не смогли их взять живыми. Штурманом полка был Дважды Герой Советского Союза Столяров.

Г.К.- Кто был командир эскадрильи? Кто из опытных летчиков воевал в эскадрилье?

П.К.- ГСС Василий Иванович Андрианов, к концу войны ставший Дважды Героем Советского Союза. Высокий богатырь, рост за 180 , здоровый парень. Всегда спокойный, рассудительный, тактичный. Он стал мне настоящим другом и учителем. Очень смелый , мужественный и опытный летчик. А из «старичков» были летчики Саша Гусев, Сергей Перегудов, Пузаткин, будущие ГСС Павел Петров и ГСС Николай Блинов. Великолепные ребята. Одно время заместителем командира эскадрильи у нас был Дважды ГСС Михайличенко.

Г.К.- Сколько всего народу было в эскадрилье?

П.К.- Три звена, всего девять машин , 18 летчиков и стрелков. И примерно 30-35 человек техсостава, включая инженера эскадрильи . Был еще «администратор» - адъютант эскадрильи в звании старшины.

Г.К. - Каким составом воевал 141-й гв. ШАП?

П.К. - Когда мы прибыли в полк , то «в расход» шел уже третий состав летчиков и стрелков. Из первых двух составов , воевавших еще в 667-м ШАП, в строю оставался только наш Компанеец, начинавший летать рядовым летчиком…

Г.К. - Воздушного стрелка дали из опытных ребят ?

П.К.- Нет. Мой воздушный стрелок Коля Писаренко попал в авиацию прямо из пехоты, его буквальным образом где-то на дороге «подобрали» и сманили в стрелки. Хохмач, балагур, любитель выпить. Никакой школы для подготовки воздушных стрелков он в помине не заканчивал. Никогда не прыгал с парашютом. Я , кстати , тоже, за все время нахождения в летных училищах и запасных частях так и не сделал ни одного парашютного прыжка. Нас просто этому не обучали. Первый раз прыгнул уже после войны. А механик мне достался из опытных, по фамилии Киеев. Он до моего появления, уже несколько своих «подшефных» летчиков - «проводил в последний путь», в смысле - в последний вылет…

Г.К.- Новичкам сразу рассказали о высоком уровне потерь в штурмовой авиации?

П.К.- Мы все это и так прекрасно знали еще до прибытия на фронт. А в полку нам «старики» сказали, что есть у летчиков - штурмовиков три «проклятые приметы», что обычно сбивают на 3-4 вылете, на 13-14 вылетах и на 33-34 вылете. Если 35 вылетов сделал, и до сих пор жив и не сбит, значит, есть шанс , что еще долго протянешь. Кстати , примета оказалось верной, меня три раза сбивали, и именно на этих «роковых числах», строго следуя «летной мистике».

Г.К. - А расскажите об этих «роковых вылетах».

П.К.- Первый раз сбили в Силезии, в январе 1945 года. Штурмовали в районе памятника Кутузову, помню там стояла стела со скульптурным орлом наверху. Зенитка достала Ил на выходе из пикирования, на высоте 300 метров, перебило петрофлекс, масло моментально вытекло и мотор заклинило. До своих мы дотянуть не могли, пришлось садиться "на живот", в грязь, хорошо хоть земля мягкая была. Комкор Рязанов прислал за нами свой «виллис». А потом механик поехал разбирать остатки самолета на запчасти, а там, в бомболюке, неразорвавшаяся бомба. Так что, повезло нам неимоверно.

Г.К.- А почему с парашютом не выпрыгнули? Высота вроде позволяла.

П.К. - Если бы я спрыгнул, то стрелок бы не успел выброситься.

Г.К.- Понятно. Давайте продолжим.

П.К.- Или вот, например, эпизод, произошедший 20/4/1945. Полетели шестеркой на штурмовку немцев, прорывающих кольцо окружения под Бреслау . Над целью образовали круг и стали атаковать. При первом заходе уничтожили 4 танка и много пехоты. И при выходе из пикирования мне вражеский снаряд попал в левую плоскость, в которой образовалась большая дыра. Благо, что наш аэродром находился рядом, так я спланировал , как в песне - «на честном слове и на одном крыле». А во второй половине дня поднялся в воздух уже на «чужом» штурмовике. Летим на Берлин, ориентируясь по автостраде. Под нами город Штемберг, сказали, что в нем уже находятся наши войска. Шли на бреющем полете. А в городе - немцы. Врезали по нам из зенитных орудий. В кок винта попал снаряд, и машина пошла вниз . Смог посадить «на живот», но при посадке ударился головой об приборную панель и потерял сознание. От удара о землю на штурмовике сработали пушки и пулеметы. Писаренко выскочил с пистолетом из самолета , смотрит по сторонам, где упали, кто ближе - немцы или наши. На наше счастье рядом находились танкисты - ремонтники. И когда они меня начали вытаскивать из кабины, я пришел в сознание.

Г.К.- На задания летали с истребительным прикрытием?

П.К.- Когда как… К нашему полку наиболее часто был «прикреплен для сопровождения» ГСС Коля Шутт со своими ребятами. Шутт садился в кабину истребителя, механик подавал ему четвертинку водки, он ее выпивал, и когда пустая бутылка вылетала из кабины, то это означало - «Можно взлетать!».

Г.К. - Первый свой боевой вылет помните?

П.К. - Такое никогда не забывается. Полетели штурмовать Жешув, километров двадцать за линию фронта. «Шестерку» повел Андрианов, с нами был еще командир звена Блинов. Мне объяснили перед вылетом - «Держись за ведущим, не отрывайся! Все делай как он!». Было пасмурно, мы шли на малой высоте. Я очень волновался, боялся потерять строй. Тогда еще совсем не понимал, что такое истребители или огонь зениток. Весь вылет , как будто в какой-то пелене. Но когда вернулись, то Андрианов сказал, что я хорошо слетал. Во втором вылете уже такого мандража не было. Но первое время еще случались промахи по неопытности. Бомбили перевал на Дукле, я запоздал с пикированием и потерял свою «шестерку». Ушел на бреющем, по дороге увидел шестерку ИЛов из 143-го гв.ШАП, примкнул к ним и с ними дошел домой.

Г.К.- Посмотрел по статистике: эскадрилья Андрианова с 1/9/1944 по 29/4/1945 совершила 578 боевых вылетов, при этом потеряв всего два экипажа. Чем объяснить такой низкий для штурмовиков процент потерь?

П.К. - Вы располагаете неточными данными. Потери в эскадрилье были гораздо выше… Но , конечно, не сравнить с 1943 годом. И тому много причин. Мы стали опытнее, нередко летали с истребительным прикрытием, была уже отработана тактика успешных штурмовых ударов, и так далее. Молодых летчиков вводили в бой постепенно, перед этим предварительно и качественно «поднатаскав по специальности». В штурмовые полки уже не приходили из училищ «юные буквари», с подготовкой на уровне - «взлет - посадка, для войны хватит». Есть еще несколько объяснений. Об этом можно говорить долго. nsp; В конце войны нас реже атаковали немецкие истребители, по крайней мере, при мне , в нашей эскадрилье, от действий немецких истребителей погиб вроде только один экипаж . 7/5/1945 немецким реактивным МЕ-262 с пражского аэродрома был сбит экипаж лейтенанта Карпенко. Это была последняя боевая безвозвратная потеря в летном составе нашего ШАП. В основном потери мы несли от счетверенных зениток - «эрликонов», и от огня танковых орудий. Зимой и весной сорок пятого очень часто была нелетная погода, и было не так много боевых вылетов. Весной 1945 года полк потерял всего шесть экипажей.

Г.К. - В 141-м гв. ШАП были какие-то свои «общие» суеверия и приметы у летчиков?

П.К. - Как и во многих других летных частях считалось плохой приметой бриться, стричься , или фотографироваться перед боевым вылетом. В Польше как-то сидим на аэродроме, погода нелетная, низкая облачность. Уже после обеда стало ясно, что сегодня для нас войны не будет. Начали играть в карты, в домино, а два летчика, Колесниченко и Тамаркин, пошли бриться. Вдруг приказ - «Вылет 1-ой эскадрилье!». Уже после штурмовки возвращались домой по ориентиру, над шоссейной дорогой , как танковыми снарядами немцы сбили двух наших правых ведомых , а именно - Колесниченко и Тамаркина. У первого это был шестидесятый вылет, а у второго - четвертый… Или , была у нас мотористка ,девушка по имени П-я. Кто с ней переспит, сразу погибал. Троих ее «кавалеров» сбили уже при мне. На эту «роковую бабу» все смотрели с опаской. Сразу после войны, наши пьяные механики , человек пятнадцать, изнасиловали «хором» эту П-ю. Командование, стараясь замять ЧП и не доводить это позорное дело до серьезного расследования, моментально демобилизовало эту несчастную девушку из армии.

Г.К.- Какой - нибудь талисман Вы собой в вылеты брали?

П.К.- Таскал в планшетке портрет Сталина в качестве талисмана. Думал , что если случится самое страшное, и немцы меня собьют и возьмут в плен, то увидев портрет вождя , меня не станут мучить и сразу расстреляют.

Г.К. - Выжить надеялись?

П.К.- Как вам ответить… Был у меня уверенность, что Бог сбережет, хоть я и был атеистом.

Г.К. - Я вижу на групповой фотографии летчиков эскадрильи, у всех на груди медаль «За отвагу». Штурмовиков такой солдатской медалью крайне редко награждали, а тут у всех пилотов.

П.К. -Эта медаль имеет свою интересную историю. Наши войска застряли у какой-то немецкой деревни, очередного «Дорфа», на перекрестке дорог. Под фундаментами каменных домов были оборудованы ДОТы. Ни пехота, ни танки ничего не смогли с этой деревней сделать. Запросили поддержку штурмовиков. Пошла девятка ИЛов во главе с ГСС Бутко, позже разжалованного в рядовые летчики, за то, что в этом вылете по своим отбомбился. После них, послали на штурмовку эскадрилью из 142-го гв. ШАП . Они сбросили бомбы в поле, комэск сказал, что не нашел указанную цель. Потом пришла очередь лететь нашей эскадрильи. «Отработали» эту деревню, вернулись, собрались вместе, курим, обсуждаем вылет. Прибегает посыльный из штаба, передает приказ комполка - «Эскадрилье построиться возле КП». Появляется Компанеец, а рядом с ним майор, в фуражке с красным околышем. У нас сразу настроение «по нолям», все подумали, точно, кранты, это «особист» по нашу душу, видно и мы по своим отбомбились!.. А этот майор зачитывает нам благодарность от командующего 5-ой Гвардейской Армии генерала Жадова и приказ о награждении летного состава эскадрильи медалями «За отвагу» за успешную штурмовку этой злополучной деревни.

Г.К. - Что ждало летчика отбомбившегося по своим?

П.К.- Если доказывали подобный эпизод, то летчиков , только ведущего группы, а то и командиров звеньев , могли отправить в штрафбат. Но, я, например, слышал от «старичков», что в 1943 году, если в полку из - за больших потерь оставалось мало экипажей, и летать фактически было некому, то пилота, проштурмовавшего своих, вместо трибунала могли оставить в полку - «искупать вину кровью» на месте .

Г.К.- В полку был свой «особист»?

П.К. - Был офицер СМЕРШа, который курировал сразу два полка , наш и 143-й гвардейский. Везде имел своих сексотов. Мы друг друга сразу предупреждали, особенно новичков - «Держи язык за зубами!». Но летчиков этот «особист» не задевал, «работал» в основном со штабными и с техсоставом.

Г.К. - В полку были летчики , возвратившиеся из немецкого плена и допущенные вновь к боевым вылетам?

П.К. - При мне таких , не было. Сразу после войны в полк вернулся из плена ГСС капитан Георгий Красота. Его сбили в Молдавии, летом сорок четвертого года. В плену он выдал себя за рядового бойца, но все равно , кто-то из военнопленных узнал его , припомнив фотографию летчика во фронтовой газете, но немцам не сдал. Красоте вернули все ордена, он снова стал летать, но в 1946 году его уволили из армии в запас.

Г.К.- Я слышал, что один из летчиков 141-гв. ШАП у немцев летал на истребителе. Это так?

П.К.- Вы неплохо осведомлены. Было такое пятно на нашем полку. Один из наших летчиков, по фамилии Пикалов, уралец, попал к немцам в плен, они его завербовали, и он согласился служить у них. Сразу после войны он вернулся в полк, а потом его «особисты» куда-то увезли. Пикалов нам говорил, что согласился служить у немцев, с одной целью, чтобы перелететь к своим. Немцы его посадили на истребитель, на «фокке-вульф» , и заставили прикрывать западные подступы к Берлину. Пикалов сказал, что улететь от немцев он не мог, горючего в баки истребителя специально наливали мало, из расчета короткого радиуса действия, опасаясь возможного перелета, воздушного побега. А к американцам он уйти не захотел…

Г.К.- Командир Вашей ШАД генерал Донченко в своих мемуарах называет 141-гв.ШАП «палочкой - выручалочкой», пишет, что полк использовался в экстренных ситуациях как «пожарный»,и что Вашему полку поручались самые сложные безотлагательные задания.

П.К.- Это действительно так, без преувеличения. Примеров тому много. Возьмем хотя бы Сандомирский плацдарм на Висле. Погода нелетная, низкая облачность, а тут немцы предприняли массированные танковые атаки на плацдарм. Сначала в воздух поднялась 3-я эскадрилья во главе с комэском ГСС Чечелашвили. Они вернулись, сбросив бомбы на свой полигон. Чечелашвили доложил, что цель закрыта облаками, и штурмовать вслепую невозможно, иначе - заденем своих. Командир полка послал на цель нашу девятку. При штурмовке танков запрещалось снижаться ниже 400 метров, а тут, из - за низких облаков , пришлось идти прямо над верхушками деревьев. На каждом ИЛе по две кассеты, «сидоры», по 80 бомб ПТАБ в каждой. Вышли на цель, провели штурмовку, сожгли два десятка танков. В этом вылете погиб экипаж белоруса Вити Мартыновича, его сбили орудийным выстрелом из танка.

Г.К. - Если экипаж не вернулся из боевого вылета, как долго ждали возвращения товарищей? Или в тот же день поминали?

П.К.- Ждали ребят до последнего. Заранее никого не хоронили. Если была надежда, что подбитые штурмовики сели на своей территории, или видели, что кто-то спрыгнул с парашютом из горящего самолета - то ждали, и верили , что ребята живы. Моего комэска Андрианова сбили при выходе из атаки на моих глазах, его ИЛ камнем падал на землю, но взрыва никто не видел, и мы ждали командира на своем аэродроме, подбадривая друг друга словами, мол, наш комэск бессмертный, не может он погибнуть. Через два часа сообщают - нашелся Андрианов, живой, сел на «живот» на своей территории. Но крайне редко бывало, что тела погибших летчиков привозили хоронить прямо в полк. Обычно все падали на немецкой территории или на «нейтралке», но иногда случалось и иначе. У нас был летчик Паша Панов, бывший сельский учитель из Средней Азии. У него была подруга, девушка с метеослужбы. Она забеременела, и Панов не знал, жениться ему на ней или нет. Его вызвал Компанеец и прямо спросил -«Панов, что делать собираешься?». И пока Панов решался, то эта девушка уже «организовала» себе аборт. И тут приходит письмо Панову от матери, в котором она пишет: женись сынок, ты у нас единственный, кто продолжит род Пановых, а жену с внуком мы с радостью примем. А какая тут уже женитьба… Панов после этого письма сразу сказал - «Все ребята, на днях меня собьют!». Его сбили в следующем вылете. Он пытался выпрыгнуть с парашютом, открыл фонарь кабины, выбросился, но куполом зацепился за хвостовое оперение, одним словом, погиб… Его останки привезли в полк, и мы сами зарывали их в холодную землю…

Г.К.- Случаи трусости в 141-гв . ШАП были ?

П.К.- При мне такого не было, а в сорок третьем году, судя по рассказам «стариков», случалось всякое… У нас был только один «сомнительный эпизод» . Взлетела шестерка Илов с очень сложным заданием, и вдруг один, молодой летчик, сразу возвращается на аэродром. Думали , что технические неполадки, но севший на полосу летчик , вылез из кабины, подошел к командиру полка и заявляет -« А почему все полетели по курсу 270, когда у меня записан курс-200?». Компанеец только за голову схватился. Но репрессий не последовало. Наш командир полка никогда «сор из избы не выносил», все вопросы решал на месте, непосредственно в ШАПе.

Г.К.- Как часто случались технические неполадки?

П.К. -Эта была неизбежная часть войны. Техника иногда подводила. У меня был один весьма странный случай. Вырулил на старт, и тут у меня штурвал заклинило, ни от себя, ни на себя - не сдвигается. Комполка дает сигнал - «Зарули на стоянку», а моя «шестерка» ушла на вылет без меня. Проверили машину, а там трос рулей высоты аккуратно перепилен. Без галлюцинаций и без преувеличения - просто перепилен… Я почему - то сразу подумал, на своего механика, уж больно ему не нравилось мое происхождение. Но Компанеец, сказал - «Забудь, я сам со всем этим дерьмом разберусь»… И я «забыл»…

Г.К. - Случалось в полку, что молодые пилоты, по неопытности, били свои машины?

П.К.- Три раза на моей памяти . У нас один летчик, возвращаясь с первого боевого вылета, от волнения при посадке вместо щитков, по ошибке убрал шасси, и «плюхнулся на живот». Другой раз, мой товарищ Середа, тоже разбил свой ИЛ при посадке на фюзеляж. У него закончилось горючее, так он решил «спланировать». &bp; У меня как-то тоже топливо кончилось, думал, не дотяну, хорошо что «по обратной дороге» попался аэродром , на котором разместились ПЕ-2. Сел у них, заправился, и улетел «домой».

Г.К. - В 1945 году Ваш полк пополняли молодежью?

П.К. - Весной 1945, в апреле, пришло последнее пополнение - шесть летчиков. Воронов, Юсупов, другие ребята. Но в ту пору за боевыми вылетами уже «стояли в очереди», и эти летчики не успели повоевать.

Г.К . - Были массированные штурмовки - всей дивизией или всем корпусом одновременно?

П.К.- Да. Например, налет на Торгау. Пошла вся дивизия, и штурмовики повел лично комдив, генерал Донченко. В воздухе было тесно от самолетов. Мы все боялись, не приведи Господь , если собьют Донченко, что тогда будет. После гибели генерала Полбина старшим офицерам проводить боевые вылеты не разрешали.

Г.К. - Приведите пример воздушного боя ИЛов с немецкими самолетами.

П.К. - Летим на штурмовку, а мимо нас идут на бомбардировку «лапотники», немецкие Ю-87. Завязался воздушный бой . Пузаткин и стрелок штурмана полка Мамонтов завалили двух «юнкерсов». Был еще подобный воздушный бой, тогда сам Андрианов сбил истребителя.

Г.К. - А как относится к истории, что ГСС Чечелашвили таранил на ИЛ-2 немецкий самолет Ю-88?

П.К. -Я не помню такого тарана. Это все « байки и штучки политотдельцев». Поймите, что воздушный таран на тяжелом штурмовике, это вещь экстра - неординарная, и вся бы дивизия об этом говорила. Это , скорее всего, уже после войны, журналюги решили создать новый миф. У нас в ШАД ГСС Иванников пошел на таран на ИЛ-2 и взорвался вместе с немцем. При всем моем огромном уважении к Чечелашвили, геройский был летчик, кавалер восьми орденов и ГСС, человек, рано ушедший из жизни, я такого тарана категорически не помню.

Г.К.- Как Вы лично считаете, стоит ли сейчас поправлять «советское мифотворчество» о ВОВ? Или лучше оставить все на уровне «фронтовой правды» из мемуаров семидесятых годов?

П.К.- А что вам ответить... Если кто из еще живущих на этом свете ветеранов и пытается сказать настоящую правду, то его обязательно - или молодые недоумки или маразматики в буденовках начинают клевать - «Клевещет! Брешет! Посягает на память!». Возьмите элементарный пример, историю с ГСС и полным кавалером 3-х орденов Славы Иваном Драченко. Сбили Драченко в 1943 году, попал он в плен, из которого бежал и после воевал на ИЛ-2 с одним глазом. Что только не писали об этой истории в советские времена… И что глаз ему звери - немцы специально вырезали, за то ,что он отказался стать предателем и летать у Власова. И сам Драченко, в своих воспоминаниях, был вынужден следовать этой «партийной версии». Спрашивается, а почему только один глаз вырезали, не два сразу? Почему не расстреляли или не повесили за отказ сотрудничать? Что это за «хирургические опыты и цацки»? После, уже в 90-е годы, писали иначе, что операцию на раненые глаза ему сделал советский пленный врач в лазарете в полтавском концлагере для военнопленных, но операция оказалась неудачной. Но это же все неправда. Немцы сами привезли взятого в плен раненого Драченко в свой офицерский госпиталь, сделали ему две уникальные пластические операции, удалили правый глаз, который было уже невозможно спасти, и вставили отличный глазной протез, и только после этого отправили в лагерь для военнопленных. Редчайший случай проявления подобной гуманности к пленному со стороны немцев , но он все- таки был. Так что скрывать?

Г.К.- Но, я, например, как все было на самом деле в истории с «вырезанным глазом», знаю от однополчанина Драченко по 142-у гав. ШАП летчика - штурмовика Моисея Шура.

П.К.- Но тот, же летчик Шур согласиться в своем интервью рассказать эту историю? Или нет? Или расскажет вам, как Политотдел корпуса «делал» из Ивана Драченко в быстром темпе кавалера трех орденов Славы за четыре месяца, да по ошибке два раза наградил 2-ой степенью? Ну, кому такая правда сейчас нужна?... Ведь это «мифотворчество» иногда зашкаливает. Один из наших стрелков Виктор Б-в, как-то опубликовал часть своих военных воспоминаний. Хорошие и очень душевные воспоминания, кстати. Но там есть одна маленькая главка - «Самолет без крыльев», в которой рассказывается, как совершил посадку на свой аэродром, подбитый самолет ИЛ-2, у которого с двух сторон были почти полностью вырваны куски плоскости из крыльев, и торчали только балки лонжеронов, прикрепленные к центроплану. Мол, зенитный немецкий снаряд попал в ПТАБ под крылом, и от этого взрыва сорвало всю обшивку с крыльев. Вопреки всем правилам аэродинамики и законам всемирного тяготения такой изуродованный штурмовик, считай, что решето, или «скелет» - долетел до своих. Это метла Бабы -Яги или баллистическая ракета?, думай что хочешь... Но ведь все было иначе. Там только с одной стороны вырвало большой кусок плоскости. Зачем писать - «самолет без крыльев»? В штурмовике, который вел наш летчик Колесниченко, вместо стрелка в том вылете находился кинооператор, фронтовой хроникер, который снял полностью этот эпизод. И в фильме «Неизвестная война» все можно увидеть воочию.

Г.К.- Как в полку относились к немецким летчикам?

П.К.- Старые летчики отзывались о немецких «коллегах» очень уважительно, отдавая должное их умению и летному мастерству. Один раз на наш аэродром в Оппельне приземлился немец на МЕ-109 . Открыл фонарь, поднял руки и кричал «Гитлер капут!». Вытащили его, позвонили в комендатуру. Немец , с крестами, видно, что заслуженный, что-то лопотал, что он не хочет воевать , и далее в таком же духе, только через пять минут началась сильная снежная буря, с видимостью 10 метров, и мы подумали, что немецкий летчик просто сел на вынужденную посадку на нашем аэродроме , четко понимая, что в такую погоду он обязательно разобьется, не долетев до своих. Пообщаться с ним нам не дали, его быстро увезли в штаб дивизии.

Г.К. - А с простыми немецкими военнопленными приходилось сталкиваться?

П.К. - В Германии это случалось нередко. Но особо сильной ненависти мы к ним не испытывали. Как-то ведут мимо нас колонну пленных. Конвоиры нам говорят - «Летчики! Бери любого «фрица» на выбор , отводи в сторону, и стреляй эту собаку!». Но нам подобное предложение не понравилось. Кто-то из техсостава решил было «поучаствовать в мероприятии», но мы их остановили. Спрашиваем у начальника конвоя - «С тебя, что , счет по головам не требуют?». Он только рукой махнул - «Дай бог, чтобы половину из них живыми довести!»… Но немцы ведь разные попадались. Когда мы садились на аэродром Финстервальде , это рядом с Дрезденом, то к нам прибежал цивильный немец и показал, какие места на аэродроме заминированы отступающими гитлеровцами. Многих спас.

Г.К. -А какие отношения были у летчиков со стрелками, со штабными и политическими работниками, с техсоставом?

П.К.- Со стрелками мы жили , как говорится, душа в душу, отношения были панибратскими, и это правильно. Стрелки были нашими настоящими братьями, готовыми в любую секунду разделить в бою нашу общую судьбу. С техсоставом держалась определенная дистанция, соблюдалась субординация. К солдатам БАО отношение было двоякое, с одной стороны они делали свое дело на хорошем уровне, мы ни в чем не чувствовали недостатка, но с другой стороны, когда на каждый самолет полка приходится целая орава обслуги, один летает, а целый взвод, из которых половина лишние люди , его обхаживает, то… «Кому война, кому мать родна»… А со штабными работниками у нас было стойкое неофициальное перемирие. Они к нам относились снисходительно, понимали, что наш век на войне короток, зря к нам не цеплялись, иногда закрывали глаза на нашу выпивку после полетов. Здесь еще играло роль, то, что командир полка Компанеец и начальник штаба Храпов были боевыми летчиками, лично выполняли вылеты на штурмовку, и, зная на своем опыте, какой тяжкий и горький хлеб у экипажей , никому не позволяли нас трогать. Комиссаром полка был Хотылев, но он являлся «наземным политруком», летать не умел. Проводил митинги, вручал нам ордена, но кроме этого, к летчикам в душу не лез, строго соблюдая принцип - «У них своя пьянка , у нас -своя». Парторгом полка был неплохой человек, бывший секретарь Кагановического райкома партии в Москве. Штабные для нас были «аристократией», но мы, когда напьемся, часто обсуждали их «фронтовые подвиги», мол, все «тыловые нелетающие крысы» орденами до пяток обвешаны, «все в крестах», а мы выходит , что? «голова в кустах»? И тут начиналось…

Г.К. - Кстати , об орденах. За двадцать пять боевых вылетов штурмовику полагался орден Красного Знамени, у Вас эта норма перевыполнена в два раза, а ордена БКЗ среди Ваших наград я не вижу. В ком и в чем причина, по Вашему мнению?

П.К. - Причина точно не во мне. Наградной лист на БКЗ был заполнен на меня дважды , отослан из полка наверх , да видно сгинул в закоулках штабных отделов нашей Воздушной Армии. Но меня «наградная тема» никогда особо не заботила.

Г.К.- Как в полку относились к летчикам Вашей национальности?

П.К.- В нашем полку среди летчиков никогда не было никаких открытых проявлений антисемитизма. Это был интернациональный полк, где никто не смотрел на нацию , было важно только одно - как человек воюет. Я по паспорту не Петр Маркович, а Пинхус Мотелевич, и все летчики об этом знали, и никаких шуток по этому поводу не было. Никто из нас особо чужой национальностью не интересовался. Например, я, погибшего лейтенанта Тамаркина так и не спросил ни разу, еврей ли он, хотя судя по фамилии - «кошерный товарищ». И в соседних полках к евреям - летчикам было хорошее отношение, я как-то поинтересовался у своего друга Миши Беленького летчика из 143- гв.ШАП, а как у них с этим «нац.вопросом» дело обстоит, то он сказал, никаких намеков на антисемитизм. В любом полку всегда было : обязательно один - два летчика - еврея и непременно пара воздушных стрелков с отчеством Абрамович или Израилевич, и отношение к ним среди летчиков было как правило дружественное. А сколько было таких, которые все равно скрывали, что они евреи!? У нас воздушный стрелок комполка и «по совместительству» его адъютант, так после войны и остался «в русских», но это его личное дело. А вот среди техсостава в нашем полку не было ни единого еврея, но некоторые техники, между собой, за «рюмкой чая» любили повыступать на тему - « Мы тут кровь мешками льем, бьем немецкого гада нещдя живота своего, а хитрые жиды в тылу мацу с маслом жрут». Я когда случайно такие речи услышал, то долго не мог успокоиться. Из 15-ти моих одноклассников - евреев, все до единого добровольно ушли в армию еще в 1941 году , и до конца войны дожило только четверо. Оба моих брата воевали в самом пекле передовой , старший брат , трижды раненый , дошел на своем танке до Венгрии, а средний, Лазарь, пехотинец, встретил день окончания войны на госпитальной койке в Новосибирске после четвертого тяжелого ранения. Обычно, махровый неприкрытый антисемитизм гнездился в больших штабах, в уютных кабинетах «у власть предержащих». Существовала норма для штурмовиков - сделал 100 - 120 успешных штурмовок - представляешься к Герою. Но я лично знал несколько летчиков перекрывших этот норматив в полтора - два раза, и никто из них ГСС не получил, хотя соответствующие наградные листы посылались. Потому что фамилии у них были следующие : Версес, Гольдин, Аксенгор, Шабсай Тереспольский, и так далее. Этому никто не удивлялся… А в 1946 году и мне в высоких штабах доходчиво объяснили , «почем нынче фунт изюма».

Г.К.- Что конкретно произошло?

П.К.- В сорок шестом году стояли в Вене. Летали мало, пили много. Летом мне дали отпуск на Родину. Возвращаюсь, а полка нашего нет! Находится на расформировании, кого - то определяли в бомбардировщики, кого- то направляли в другие штурмовые части, кого- то на учебу. Распределение новых назначений происходило в штабе 2-ой Воздушной Армии. Мы по очереди заходили в кабинет, в котором заседал начальник отдела кадров армии полковник Иванов, здоровый мужик , весь увешанный боевыми орденами, хотя боевым летчиком он никогда не был. Рядом с ним находились наш комполка Компанеец и его заместитель Храпов. Передо мной зашел в кабинет офицер, и Иванов предложил ему поехать на учебу в ВВА имени Жуковского. Летчик отказался. Следующим зашел я. Комполка зачитал мою боевую характеристику. Иванов спрашивает - «Где думаете служить дальше?». Отвечаю - «Т-щ полковник, я слышал, что есть место на учебу в Академии. Я бы желал там учиться» . Иванов -«А с какого такого перепоя, вы, лейтенант, вдруг решили, что являетесь достойным кандидатом на учебу?». Говорю, что честно воевал, и хотелось бы в мирное время продолжить военное образование. И тут полковника перекосило. Он привстал, его лицо стало красным, и имитируя и передразнивая местечковый акцент, с театральной картавостью, Иванов ехидно переспросил - «Ой, шо ви говорите? Ви таки воевали?». Компанеец с Храповым сразу вскочили со стульев - «Товарищ полковник, как вы смеете?! Это один из лучших летчиков полка!». В ответ - «Молчать! Сидеть!». И тут и меня «заело», да пошла, думаю, эта армия с такими полковниками к такой-то матери, и я сказал - «Товарищ полковник. Служить не желаю! Требую отправить меня на медкомиссию!». А на медкомиссии меня признали - «ограниченно годным к летной работе». Иванов еще долго возмущался - «Я знаю, б…. , ваши гешефты! Я знаю, как ты добыл справку! Ты на меня тут глазами не стреляй! Ты у меня еще на Чукотке будешь винты самолетом крутить и белым медведям глазки строить!». Он потребовал повторной комиссии. Заключение врачей было прежним. А вскоре, меня демобилизовали из армии.

Г.К. - С каким оружием Вы летали на штурмовку?

П.К.- Как обычно , с пистолетами. У меня был «парабеллум» в тяжелой кобуре черной кожи - пехота подарила. А Коля, стрелок, летал с пистолетом ТТ. У нас с собой еще были финки - самоделки с наборными ручками, механики их делали из плексигласа. Летали в меховых куртках, унт не было. В вылет шли без орденов и документов.

Г.К. - По возвращении из вылета на свой аэродром, что делали в первую очередь?

П.К.- Я после приземления всегда сразу закуривал, хотя был некурящим , и весь свой табак отдавал механикам. Но после штурмовки - курил…

Г.К. - Кто считался лучшим воздушным стрелком в полку?

П.К. - У нас был стрелок Мамонтов, кавалер пяти орденов, сбивший несколько немецких самолетов. Он, несомненно, по праву считался лучшим, и уже после войны, получил, кажется , третий орден Славы, стал полным кавалером.

Г.К.- Как складывался для Вас последний боевой вылет?

П.К.- Восьмого мая после обеда полетели бомбить переправы севернее Праги. Вернулись, выпили, пошли отдыхать. Вдруг в два часа ночи стрельба, шум вокруг. Часовой из БАО кричит нам - «Война закончилась!!! Немцы капитулировали!». Мы бросились обнимать друг друга, целовались, плакали. Вася Андрианов схватил пистолет ,и как был, в одних трусах, побежал к начпроду. «Выбил» у него бутыль чистого спирта на 2,5 литра, да плюс еще наши запасы . Только в шесть утра мы легли спать. А в 9-00 прибежал рассыльный из штаба - «Первая эскадрилья на получение задание, собраться у штаба полка!». А я на ногах не стою, другие экипажи - тоже самое. Меня техники с трудом засунули в кабину, и мы полетели на штурмовку. Вернулись без потерь. А на следующий день полк сел на пражский аэродром, с заданием - опередить американскую авиацию. Мы по очереди барражировали над городом, а свободные от полетов гуляли по освобожденной Праге. Прилетели американцы, пытались сесть рядом, а наши командиры им в небо интересный и характерный жест показывают.

Г.К.-С боевыми товарищами после увольнения из армии Вы поддерживали связь?

П.М.- Никогда не терял с ними связи. После войны, я учился в Москве в транспортном экономическом институте, а мой комэск Дважды Герой Советского Союза Андриянов тогда учился в ВВА. Он жил с женой и маленьким сыном в крохотной комнатке площадью 8 квадратных метров. Я часто был у них в гостях, мы были настоящими друзьями. И к своему героическому командиру полка Компанейцу, я часто ездил в Краснодар , он относился ко мне как к родному человеку. А в семидесятые годы проводились уже регулярные встречи однополчан в Москве и в Киеве, там я встретился со всеми остальными боевыми друзьями .

Г.К.- Какой боевой вылет для Вас самый памятный?

П.К. - Двадцать шестого января сорок пятого года. Помните, как в январе Красная Армия перешла в наступление на нашем фронте , «отвлекая огонь на себя», пытаясь спасти англо -американские войска, терпящие поражение в Арденнах? Плохие погодные условия были чрезвычайно неблагоприятными для нас, и фактически полностью исключали возможность применения авиации. Но тогда мы получили приказ произвести штурмовку. Пошли всей эскадрильей: Андрианов, Петров, Блинов, другие экипажи. Этот вылет я запомнил до мельчайших подробностей, так как во время взлета у моего самолета лопнуло левое колесо шасси, и штурмовик отклонился от направления движения , и только чудо спасло его от столкновения со стоящими самолетами, и взрыва не произошло. После выполнения задания посадку я производил на одно колесо, и что мне пришлось пережить в эти мгновения - не могу забыть до сих пор. А задание было следующим : произвести бомбардировку войск противника, разгружающихся на ж/д станции. По данным воздушной разведки на станции скопилось множество железнодорожных составов. Но нам, летчикам, никто не сказал, что на этой железнодорожной станции стояли эшелоны с узниками из лагеря Освенцим. Да и кто из штаба полка мог это тогда знать… Погода в тот день была мерзопакостная, видимость 200-300 метров, весь полет проходил «вслепую», только по приборам, и когда мы пробили облака на высоте свыше 2200 метров, то увидели станцию, со стоящими на путях эшелонами, и вдали - многие ряды складских помещений - пакгаузов. Мы даже не предполагали, что это лагерные бараки для заключенных Освенцима. Бомбардировка штурмовой авиацией с такой большой высоты малоэффективна, и командование об этом конечно знало. Обычно бомбометание проводилось с пикирования, с высоты 600 метров и ниже , приборов - прицелов у нас не было , и только нос самолета и перекрестье на лобовом бронестекле заменяли прицел. Но нам было приказано произвести бомбометание с большой высоты, то есть, только посеять панику. Мы выполнили это задание. А на следующий день нашей пехотой был освобожден концлагерь Освенцим, и уцелевшие узники рассказали, что немецкая охрана , и прочий фашистский персонал, увидев над лагерем советские Илы, в панике села на машины и сбежала, так и не успев уничтожить последних узников лагеря, и замести следы своих преступлений. И если это действительно так и было, то для меня этот вылет является самым важным в жизни. Если, даже косвенно, благодаря нашей штурмовке спаслись узники концлагеря, то я могу гордиться этим вылетом, до самого своего последнего часа.