Я родился 20 июня 1924-го года в селе Каиры Горностаевского района Херсонской области. Это огромное село, в котором располагалось три школы-десятилетки. Родителей потерял, когда мне было восемь лет. Шел страшный голод, какое-то время один побыл, потом Каховка, в детдоме находился, после него нас распределили по колхозам, где нам оказывали помощь в питании и во всем прочем. Меня послали в село Васильевку Каховского района, и я находился здесь до 14 лет, меня взяла на воспитание Людмила Ивановна Семенова, работавшая учительницей, она одна жила. Во-первых, приемная мама контролировала мою учебу, а я ей во всем помогал – сено косил, дрова рубил, огород убирал, абсолютно все по дому делал. Спасибо ей, что она контролировала мои занятия – конечно, ударником не стал, но твердым хорошистом сделался. Потому что приду из школы, попрошусь на улицу, а Людмила Ивановна говорит: «Нет, сынок, садись и делай уроки, я у тебя их проверю, а потом иди гулять». И вот так все и было. В результате я окончил семь классов в 1940-м году. Поступил в школу фабрично-заводского обучения, в город Николаев. Там находилось два завода, я поступил в школу ФЗО судостроительного завода имени 61 коммунара, окончил на «отлично» по специальности «приборы на надводных военных кораблях и надводных лодках», и, так как родителей у меня не было, решил по свободному распределению поехать во Владивосток. Отправили нас, тех, кто ехал на Дальний Восток, поездом в июне 1941-го года. К 22 июня 1941-го года доехали до Иркутска, нас остановили и раздались сильные гудки – тревога, началась Великая Отечественная война. Наш эшелон не повернули назад, мы поехали дальше во Владивосток. Но я хотел вернуться и поступить добровольцем в Красную Армию, сопровождающие меня отговорили, объяснив, что мне всего семнадцать лет, так что в армию не возьмут.
Попал на Владивостокский завод № 202 имени Климента Ефремовича Ворошилова. В городе был построен огромный порт, где стояли военные корабли, и там же велось строительство новых кораблей. Я как приборист оказался весьма к месту, ведь я знал не только те приборы, которые уже стояли на подводных лодках, но и хорошо изучил два прибора, серийное производство которых еще только начиналось и их еще нигде не устанавливали. Через шесть месяцев эти приборы пришли следом за мной. По приезду у меня проверили знание тех приборов, которые уже стояли на кораблях, я все ответил, да еще и те, которые неисправны были, отремонтировал и поставил как на надводные корабли, так и на подводные лодки типа «Щука». После я на этих подлодках плавал как приборист с целью проверки работы приборов.
Несколько раз плавал на надводном корабле, и на подводной лодке, потому что Южный и Северный Сахалин просматривать нужно было, ведь на острове сидели японцы. Военно-морской флот и авиация были приведены в готовность № 1, потому что Япония могла напасть на Советский Союз как союзник Германии. Снова решил записаться добровольно в армию, но меня не отпускали, потому что рабочих моей специальности не хватало, а нужно было работать. За год я получил 4-й разряд, а самым высоким тогда был 5-й. Обычно такой разряд получали через пять-десять лет работы.
Так что я оказался на «броне» и меня на фронт не отпускали. Однажды мы с другом Василием Бессмертным пошли в местный кинотеатр, посмотрели кинофильм «Чапаев», выходим и видим, как один мужчина, лет тридцати пяти, бьет свою девушку. Подскочили к ним, она к тому времени упала на тротуар, схватили мужика, девушка поднялась и быстро убежала. Задержанному же говорим, что мы его сейчас в милицию отправим, там позвонят на работу и будут большие неприятности. Оказалось, что это был начальник второго отделения призывного пункта Владивостока. Тогда мы предложили такой обмен: «Нам по семнадцать лет, но призыв с восемнадцати. Если ты сможешь призвать нас, хотя мы на «броне», то никому ничего докладывать не будем». Он дал нам слово помочь. Записал наши данные, а мы его данные записали. Представляете, как он это сделал, не знаю, но через неделю нас двоих приглашают в военкомат. 20 июня 1942-го года меня призвали в армию. Бессмертный был направлен в бронетанковое училище на восемь месяцев и стал танкистом. Меня хотели туда же направить, но я отказался, обучение слишком длительное и долго добираться на место учебы. Спросил, что есть поближе, чтобы поскорее окончить курсы и на фронт попасть. Самыми близкими оказались трехмесячные курсы младшего комсостава полковой разведки. Но прямо в военкомате предупредили, что они очень тяжелые, потому что из-за войны программа серьезно сжата и все обучение проходит ускоренными темпами. Ну, я согласился, попал в Иркутск. Конечно, было очень трудно, потому что время подготовки сильно сокращали. Через три месяца окончил курсы, присвоили мне сержанта, после чего меня посылают на Ленинградское направление, куда прибыл в октябре 1942-го года. Это было тяжелейшее время. Попал в 1071-й стрелковый полк 311-й стрелковой дивизии, стал командиром отделения разведки. Там все наши войска были зарыты в землю, и пушки, и вся техника, мы постоянно отбивали атаки противника. Ни шагу назад. Если кто-то и погибал, то только грудью к немцам. Политработники учили – когда тебя убьют, то ты падай вперед и занимай клочок советской земли. Как командир отделения разведки постоянно выполнял боевые задания на территории противника. После трех месяцев боев убили заместителя командира взвода полковой разведки, и меня поставили на эту должность. За год и два месяца на передовой я сто десять раз возглавлял группы разведчиков не только по наблюдению передовой противника, но и при проникновении в тыл врага. В ходе этих вылазок мы десять раз при выполнении боевого задания переходили через нейтральную линию и возвращались на свою территорию, несколько раз с немцами сталкивались и неравный вели бой. Удачно все проходило, в стычках одерживали верх, потому что все были прекрасно вооружены автоматами, и гранат имелось вдоволь. Возвращались без потерь. Дважды в ночное время проникали в тыл противника, где уничтожали блиндажи, в которых спали немецкие офицеры. Тридцать раз ночью при наблюдении на передовой докладывали о скрытых передвижениях противника. Перехватили несколько групп вражеских разведчиков, которые пытались проникнуть на нашу территорию.
Потом меня приступ малярии прихватил. Парализовало, у меня было легкое ранение, его вылечили в окопах, но с малярией меня отправили в Ногинск, в госпиталь. Когда отправляли, то знали, что я могу больше не вернуться в полк, и тогда написали боевую характеристику, в которой указывались все те данные, что я вам привел. Когда в госпитале меня подлечили, то отправили на сборный пункт для отправки на фронт. Там собралась одна молодежь, которую недавно призывали, ребят немного в запасных стрелковых полках подготовили и направили на передовую стрелками и связистами. Меня же с группой выздоровевших раненых туда послали.
По прибытии мне пообещали, что через сутки я как заместитель командира взвода полковой разведки буду отправлен на аналогичную должность на Ленинградское направление. Уже мечтал, что смогу попасть в свою родную часть. Но не получилось. В это время приезжает полковник-авиатор с офицерами, которым была поставлена задача отобрать 400 солдат на курсы воздушных стрелков-радистов на пикирующие бомбардировщики Пе-2 и штурмовики Ил-2. Я в стрельбе и в военном деле после разведки хорошо понимал. Был сержантом-фронтовиком, имел хорошую боевую характеристику и пришел на собеседование. Захожу, полковник глядит на меня, на груди боевые медали. Спрашивает, откуда взялся. Отвечаю, что из госпиталя, воевал в должности заместителя командира взвода полковой разведки. И даю ему характеристику. Он прочитал и говорит: «Я вас убедительно прошу – согласитесь на курсы воздушных стрелков-радистов». Дал свое согласие, так как понимал, что набрали туда, куда Родине нужно.
По приезду на курсы мы первым делом начали изучать пистолеты, автоматы и пулеметы, а также воздушную стрельбу на земле и в воздухе. Кроме последней, я еще на фронте по горло настрелялся. За три дня справился со всеми заданиями. Там нужно было пистолет разобрать и собрать. То же самое проделать с автоматом и пулеметом. Все показал и отстрелялся на «сверхотлично», такую оценку и поставили. Потом послали меня стрелять тридцатью патронами из пулемета по воздушному конусу, я не просто попал, а перебил конус. После этого меня больше не тренировали, сам брал программу и изучал. Был награжден знаком «Ворошиловский стрелок» - он мне дороже всех орденов, потому что я был единственным воздушным стрелком в своей воздушной армии, который имел такой значок именно за воздушную стрельбу. Окончил курсы в сентябре 1943-го года.
Направили меня в 953-й штурмовой авиационный полк 311-й штурмовой авиационной дивизии 1-й воздушной армии. Когда из дивизии распределяли в полки, нас в этот полк распределили двенадцать стрелков и одиннадцать пилотов. Всех разбили по парам летчик-стрелок, а мне говорят, что так как я самый младший среди всех, но прошел такой боевой путь, то меня решили назначить мастером по вооружению полка. Сразу и звание офицера могли присвоить. Говорю: «Нет». Тогда они написали командиру полка, что я отказываюсь от назначения. Он меня вызывает к себе и спрашивает, почему не соглашаюсь. Сказал ему, что если по специальности не назначат воздушным стрелком, то я убегу и дезертирую на сборный пункт, где попрошу должность заместителя командира взвода полковой разведки, которую мне обещали. Все. Они согласились на мои условия, но при этом сказали командиру эскадрильи майору Можайскому проверить у меня знания стрельбы из пистолета, автомата и пулемета, а также воздушную стрельбу. Я всю теорию ответил и на земле отстрелялся на «отлично». Когда мне проверяли знания на сборку и разборку оружия, то многие летчики и стрелки присутствовали. Говорят, мол, показывай свои умения. Отвечаю: «Закрывайте глаза». А все присутствуют. Как закрывать? Завязывайте повязкой. И в таком виде с закрытыми глазами разбираю и собираю автомат. То же самое с пулеметом сделал. Все изумились.
Теперь нужно в воздухе по воздушному конусу выпустить тридцать патронов и попасть. Доложили о моих успехах командиру полка. Тогда тот приказал Можайскому, чтобы во время воздушной стрельбы он сделал такой маневр, чтобы хоть летчику будет плохо, но чтобы я не смог прицелиться и тогда меня назначат мастером по вооружению. Ну что же, полетели. Такого дикого маневра в воздухе даже на территории противника не делают, самому Можайскому стало плохо. Но он выполнил приказ командира полка. Думал, что я не смогу прицелиться и попасть, да что там – сядем, а я из своей кабины не вылезу. Но я отстрелялся, и мы на посадку пошли. На стоянке стоит летный состав, и говорят о том, что когда притащили конус, который я сбил, то все патроны попали в цель и конус перебили. У Можайского глаза стали как блюдца. Доложили командиру полка. Тот назначил меня флагманским воздушным стрелком-радистом, который постоянно летал с комэском Можайским, а если летает командир полка, его заместитель или начальник воздушной стрелковой подготовки – то буду с ними летать. Кроме того, должен был летать с инспектирующим из дивизии, когда тот прилетал в полк и инспектором воздушной армии во время его визитов.
5 декабря 1943-го года в 9-40 минут мы вылетели для бомбового удара по переправе через Западную Двину. Наш полк размещался на одном из аэродромов Смоленщины, но там, собственно, был не аэродром, а выровненная земля, приспособленная для взлета, раньше здесь находилось картофельное поле. Погода была нелетная, шел надоедливый мелкий дождь. Командир полка дал распоряжение комэску Можайскому в течение двух часов разбить мост, вокруг которого находилась сильная противовоздушная оборона противника. И мы атаковали этот мост, в таких метеоусловиях точно выйти на цель было очень сложно, справиться мог только майор Можайский. Во время пикирования зенитки открыли по нам огонь, и в этом аду я почувствовал, что что-то сильно ударило в плечо – это было мое первое ранение в качестве воздушного стрелка. Когда мы отошли от цели, то я ощутил под рукой что-то твердое и горячее – осколок зенитного снаряда пробил кабину и, отрекошетив от пулеметной турели, попал мне в плечо – смерть прошла всего в нескольких сантиметрах.
Затем в декабре 1943-го года в Белоруссии получили задание выбросить над Витебской областью и над городом Орша листовки, а также уничтожить три обнаруженные дивизионные точки и армейскую точку противника, в которых немцы руководили войсками. Это задание не имело и одного процента на выживание. Полетели мы звеном в полном составе, четыре штурмовика. Успешно выбросили листовки и уничтожили эти точки, но были исключительно побиты и плоскости, и фюзеляж, но моторы работали. Нам теперь нужно четверкой идти, чтобы перейти передовую, и при этом нас не сбили. Здесь главное вырваться на «нейтралку», после чего сразу же на свою территорию лететь. Наш штурмовик ведущий, решили, что в бреющем полете будем лететь две-три минуты, чтобы пролететь вражеские позиции. Я говорю по радио: «Товарищ комэск, вы должны стрелять из пушек и пулеметов, чтобы вас впереди не сбили, а я буду сзади бить, чтобы никто на хвост не сел». И мы так три минуты отстрелялись, нормально вышли на нейтральную территорию. А другие экипажи были сбиты. Летим на своей территории. Вдруг вижу, что два немецких аса, о которых мы давно знали, что они в этой районе летают, решили нас перехватить. Они с высоты спускаются и садятся нам на хвост. Когда я их заметил, то тут же говорю Можайскому по шлемофону, что сейчас будет бой с ними, не надо производить стандартные маневры, а нужно мотаться туда-сюда, как будто болтанка. Он это все делает, а они все равно не отрываются, упрямо летят за нами, ведущий и ведомый, который его прикрывает. Я даю одну ракету, потом вторую и третью, а немецкие летчики четко знают, что эти ракеты показывают, что или пулемет не работает, или что-то с воздушным стрелком случилось. А сам держу их в прицеле. Осмелели, и когда допустил противника на триста метров, вместо минимальных четырехсот, то врезал длинной очередью, первый самолет загорелся, и немецкому летчику пришлось выпрыгнуть. На земле приземлился в районе наших тыловых войск, и его взяли в плен. Кстати, когда он выбросился, то ведомый ушел, а мы полетели за парашютистом и смотрели за ним, чтобы он не попробовал скрыться, тогда мы бы его уничтожили. Взяли этого летчика в плен – оказалось, что у него вся грудь в крестах. Прилетел я на свой аэродром, там на земле нас встречает представитель авиации армии, которому уже доложили, что самолет с номером «13» сбил немца-аса. А этот немец, когда его взяли в плен, и стали допрашивать по документам – оказалось, что он летает на Восточном фронте с июня 1942-го года по 20 декабря 1943-го года, за этот срок сбил сто один наш самолет, и в основном Илы. Позвонили из штаба воздушной армии и дали команду по инстанции, что нужно доставить этого аса в Москву. Наш полк от передовой был самым ближним, и так получилось, что летчика первым делом к нам доставили. Мы в это время с Можайским слетали на новое боевое задание, после которого покушали и по сто грамм выпили. Отдыхаем. Вдруг прибегает посыльный и кричит: «Вас срочно вызывает командир полка!» Я сразу же туда прибываю, и комполка мне говорит: «Сынок (я самый молодой стрелок был в полку, поэтому он меня так называл), пойдем, посмотришь, кого ты сбил». Подходим, стоит машина, немец рядом, вся грудь в наградах. Весь летно-технический состав полка пришел на него посмотреть. Я подошел к нему, начали разговаривать, выяснилось, что он понимает по-русски. Говорю немцу: «Скажи мне спасибо, что ты не трупом приземлился, а живой. Будешь в плену работать, тебя еще и кормить будут, разобьем фашистскую Германию, ты с пленными отправишься домой, где встретишься со своими родителями и родными». И он, представляешь, крикнул в ответ: «Хайль Гитлер!» Тогда я развернулся и как дал ему в морду. Все по плечам хлопают и говорят: «Ванюша, правильно ты ему влепил!» Посадили недобитого аса в машину и повезли в штаб дивизии, оттуда уже отправили в воздушную армию и Москву.
Вечером 27 июня 1944-го года мы приняли участие в штурмовке вражеского аэродрома, размещенного в Белоруссии. Летали туда вместе с летчиком Павлом Зацепиным, и, между прочим, весьма удачно. Это был мой друг, мы с ним немного летали, но я в основном продолжал служить флагманским воздушным стрелком. Ни один из нас не погиб, хотя всего шестеркой полетели. К вражескому аэродрому подошли на большой высоте – на земле стояли транспортники, бомбардировщики и разведчики, чуть поодаль располагались штабеля ящиков с боеприпасами. Мы, во-первых, всю летную полосу вывели из строя бомбами. И начали по рядам самолетов сбрасывать бомбы. Как позже распознали по фотоснимкам, мы там до тридцати немецких самолетов вывели из строя и уничтожили. И никаких потерь с нашей стороны. Пикирование самолета занимало до 30 секунд, самое большее меньше минуты, смотря с какой высоты входили в пике. Так что немцы не успели среагировать. Первого захода над складами с боеприпасами вполне хватило для того, чтобы мы подожгли цистерны с горючим, но на втором заходе зенитный снаряд попал в мотор нашей машины, и она перестала слушаться руля управления, в кабине запахло дымом, Ил-2 начал крениться и терять высоту, а затем вошел в непроизвольный штопор. Угрожающе приближалась земля, и тогда Зацепин вывел нас из пике, надсадно завыл мотор, а самолет полетел в сторону близлежащего леса. И в конечном итоге мы упали в лесной массив. Когда через несколько дней, оборванные и голодные, мы вернулись в часть, в полку нас уже считали погибшими.
9 октября 1944-го года в ходе группового вылета в районе города Юрбаркас (Литва) по штурмовке отступающего противника мне удалось отразить атаку четырех вражеских истребителей. К декабрю 1944 года я совершил 30 боевых вылетов, подавил своим огнем зенитно-артиллерийскую батарею, 2 пулеметные точки, уничтожил 3 автомобиля, большое количество живой силы противника. А затем в декабре 1944-го года мы уничтожили два фашистских танка. Во время боевого вылета я заметил в поле несколько десятков кустов, они сразу вызвали у меня подозрение, потому что уж очень правильными рядами росли. И когда мы них спикировали – оказалось, что это замаскированные танки. Если идти на танки на высоте или на бреющем полетом, это очень тяжело, мало шансов выжить, потому что зенитки всегда расположены перед танками в боевой готовности. Тогда мы решили, чтобы даже звука нашего мотора не достигло этих танков, улететь в тыл, и сзади с бреющего полета атаковать. И мы такой маневр и проделали, вражеские зенитки не успели ни одного выстрела сделать, как мы прямыми попаданиями два танка уничтожили. Приказом по войскам 1-й воздушной армии №081/н от 26 декабря 1944-го года меня наградили орденом Славы III-й степени (№ 195036).
14 января 1945-го года в ходе боевых действий у населенного пункта Грюнхаус (14 километров восточнее города Гумбиннен - ныне город Гусев Калининградской области) подавил 3 орудия зенитной артиллерии, поджег пулеметную точку и 5 автомобилей, истребил свыше 10 фашистских солдат. Всего к этому времени я совершил 50 боевых вылетов. Был представлен к награждению орденом Отечественной войны 1-й степени и приказом по войскам 1-й воздушной армии (№15/н) от 22 февраля 1945-го года уже в звании старшины был награжден орденом Славы II-й степени (№4434).
13 марта 1945-го года в 18 часов 40 минут мы занимались штурмовкой вражеских танков южнее Инстенбурга. Это был обычный вылет, но фашисты понесли от штурмовки большой урон. В то же время и наши штурмовики получили повреждения. Сильнее всех была повреждена машина старшего лейтенанта Карташова, его воздушный стрелок Шевченко был тяжело ранен. Когда до линии фронта было еще далеко, то мы увидели, что нас догоняет шесть «Фокке-Вульфов». Вынырнув из облаков, они надеялись на легкую победу. Я прикрыл самолет Карташова, а так бы они наверняка погибли бы. Всего на фронте я сопровождал три поврежденных штурмовика, когда воздушные стрелки были ранены. Немцы всегда стремились зайти под нижнюю полусферу, которая не защищена ни летчиком, ни стрелком. Я постоянно делал контрманевр для того, чтобы не выпускать из прицела немецкие самолеты. В конечном итоге мы спокойно перелети через линию фронта и при этом я подбил два самых настырных «Фокке-Вульфа».
К марту 1945-го года основная часть Восточной Пруссии была освобождена, остался Кенигсберг, и Гитлер хвастливо заявлял, что русские солдаты никогда не возьмут этот город, крепость укрепили железом и бетоном, и двадцать восемь немецких асов прикрывали его сверху. Кроме того, постоянно с Балтийского моря приходили корабли и привозили немцам в Кенигсберге боеприпасы. В это время 3-й Белорусский фронт готовился брать город штурмом. И наши летчики получили приказ от самого Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина – ни один крупный транспорт не должен достичь порта Кенигсберга. Любым путем топить корабли. Однажды командир полка построил личный состав, и сказал, что в город идет крупный военный корабль с грузом боевой техники и оружия, кроме того, на нем находится больше тысячи солдат и офицеров в качестве подкрепления. Был отдан приказ любым путем его нужно уничтожить. Мы знали, что здесь нет и одного процента на выживание. Ведь эти корабли были сильно вооружены зенитками. Командир полка предложил тем, кто желает выполнить это боевое задание сделать два шага вперед. Все летчики и стрелки сделали эти два шага, хотя уже знали, что только четыре самых лучших экипажа из всей дивизии подготовят к этому заданию. Наш экипаж подготовил лично заместитель командира полка. Мы попрощались с личным составом и знаменем полка, на меня к тому времени уже ушло на завод четыре похоронки, мы знали, что, скорее всего, уже не вернемся, поэтому попросил своего друга – напиши по такому-то адресу, если не вернусь. Ведь сначала на завод дают похоронку, а потом сообщают, что я жив и занесен в списки погибших по ошибке. Мы готовились к вылету на штурмовку корабля. Каждый Ил-2 взял по 500 килограмм бомб. При этом сказал командир полка нам, что если сбросите бомбы на корабль, и он останется на плаву – то врезайтесь самолетами, потому что нельзя допустить его вход в порт.
Пошли садиться на самолеты. Я как флагманский воздушный стрелок собрал остальных стрелков, ведь мы будем не на земле бой вести, а в море, там совсем совершенно другая тактика. Сказал им: «Без моей команды берите на прицел вражеский самолет, но не стреляйте без приказа!» Полетели, зенитки нам отсалютовали. И такое я увидел впервые – четыре штурмовика прикрывали 24 истребителя, 12 Ла-5 и 12 Як-3, как нам рассказали, в числе истребителей были французы из знаменитого полка «Нормандия-Неман». Прикрывали нас. Подлетаем к Балтийскому морю и видим, что вражеский корабль находится примерно в трех километрах от порта. Летчики-истребители сразу же нас бросили, потому что надо лететь к вражеской авиации, которая прикрывает корабль и вести воздушный бой. Мы одни остались, но знали, что надо лететь на высоте в 200-300 метров над морем, тогда есть шансы точно сбросить бомбы. Но на такой высоте немцы зенитками нас легко собьют, поэтому решили на бреющем полете подлететь. Когда спускались с бреющего, видим, что шесть истребителей противника из числа асов идут на нас в атаку. И когда мы уже стали подлетать, то увидели, что они могут нас четко засечь не с 400 метров, а с 100-150 метров, потому что плоскость с водой сливается, поэтому раньше они не могли нас заметить. Я допустил врага до 300 метров и дал команду длинными очередями открыть огонь. Сам сразу же сбил два немецких самолета, ведущего и ведомого, они упали в море. Другие стрелки по одному, шестой куда-то улетел, то есть мы выполнили то, что нужно, чтобы летчики смогли долететь до корабля. Сбросили бомбы, точно попали, но на транспорте было столько взрывчатки, что корабль немедленно разорвался и потонул вместе с транспортируемой живой силой и техникой. Но в это время немцы успели сделать выстрелы из зениток и все штурмовики сбили. Я вижу, что наш самолет неуправляемый и горит, а я даже не ранен. Тут же сбросил кабину и сам выпрыгнул. Смотрю, может быть, кто-то еще выпрыгнет – но никто не смог и все погибли. Мне нужно приводниться, а это дело сложное, к счастью, у меня опыт уже был, если с парашютом в воду падаешь, то сто процентов смерть ждет, нужно за 10-15 метров до воды парашют бросать. Ну, я до сих пор не знаю, сколько было метров до воды, но когда сбросил парашют, но так глубоко зашел в воду, что если бы спасательной жилетки на теле не было, то ни за что бы не вынырнул, а так я смог выбраться. И представляешь, вода холодная, а мне два с половиной километра нужно было плыть до берега. Меня спасло то, что ветер дул в спину, и мне помогал, ведь в холодной воде нужно постоянно двигаться, если не двигаешься, то тебе настанет капут. Доплыл до берега, и тут вижу, что в 200 метрах кто-то булькает, какие-то доски были.
Думаю, если немец, то подплывать не буду, но потом вижу, что это летчик из «Нормандия-Неман», мы летели в жилетках, а у него ее почему-то не оказалось. Конечно, если бы не доски, то он бы утонул, я с трудом его дотащил до берега. Из всех оставшихся последних сил его вытолкнул, он схватился за землю, а подбежавшие наши солдаты его вытащили. Сам же, когда толкнул, на полтора метра отошел от берега. И вы представляете, все – ни руки, ни ноги не шевелятся, все отказало. Держит меня только жилетка как поплавок и все. Солдаты бросают веревки, старался зубами схватить – не получилось. Неподалеку стоял старший лейтенант, танкист. Видит такое дело, раздевается и прыгает в воду, хватает меня и бросает к земле, сам быстро выскочил, трусы снял, дали ему спирту, чтобы тело протереть. Мне также дали выпить спирту, после чего раздели с французом, как мать родила, и стали делать массаж. Я танкисту говорю: «Спасибо тебе, дорогой, что ты мне помог, потому что долго я бы не смог в воде оставаться, еще чуть-чуть – и концы бы отдал. Но ты очень похож на моего друга Василия Бессмертного». Тот смотрит на меня и удивленно спрашивает: «А ты кто?» Отвечаю: «Клименко Ваня». Он со слезами бросился ко мне головой на грудь, целует. Мы сильно дружили и вот так встретились с ним. Когда после этого я трое суток провалялся, нас в одеяла закутали, и мы лежали в теплой землянке, в результате даже воспаления легких не схватили. После мы с Васей постоянно встречались. Это же конец войны, и вот так счастливо встретились.
После того боя я почти не летал, и вскоре мы победили Германию. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946-го года за мужество, отвагу и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками на заключительном этапе Великой Отечественной войны, я был награжден орденом Славы I-й степени (№ 169). Стал полным кавалером ордена Славы. На фронте сражался под самыми различными облаками – освобождал Смоленск, Витебск, Каунас, Шауляй Ригу и Кенигсберг.
После войны продолжал службу в армии. Окончил Рижское военно-политическое училище. Служил на должностях политического состава в авиационных частях. В 1970-м году в звании полковника был уволен в запас.
- Какие-либо тактически знаки на штурмовиках наносились?
- Наш самолет с Можайским имел номер «13». Говорили, что это несчастливый номер и все его боялись, сегодня предрассудки по поводу данной цифры все еще существуют. Мне же этот номер принес только удачу, ведь на фронте я был три раза ранен и семь раз контужен, но живой остался, хотя на моих глазах десятки и сотни молодых ребят погибли, как в разведке, так и в авиации. На нашей машине была одна надпись: «За Родину! За Сталина!» И за каждый сбитый самолет мы звездочку рисовали, на моей машине имелось двенадцать звездочек. Я сбил четырнадцать врагов, нужно подтверждение, двенадцать подтвердили, а на Балтийском море все погибли, и некому было подтвердить, поэтому мне не засчитали, что двух врагов сбил.
- Были ли полковые переделки одноместных Илов в двухместные?
- В полку имелись одноместные Ил-2, но на них мало кто летал, в первый период войны они летали по 10-15 машин, но немногие при возвращении долетали до нейтральной линии, потому что их всех сбивали. С воздушными стрелками дело пошло совсем по-другому.
- Летали с наградами или без?
- Награды не одевали, только партийный или комсомольский билет в кармане, больше никаких документов у нас не имелось.
- Модифицировали ли Вы свою кабину для улучшения обзора?
- Когда летал с комэском, то летал без кабины, снимал стекло, потому что если убьет, то что через стекло, что просто так, пуля все равно достанет. Зато у меня обзор был хороший, ведь недаром двенадцать самолетов противника сбил. В этом деле главное увидеть, как немец маневр делает, и огонь вовремя открыть.
- Как одевались при вылете?
- Унты, унтята, летная куртка, ведь на высоте в воздухе холодно. Когда я доплыл до берега, то только унты в воде снял, а унтята оставил на ногах, иначе бы обязательно замерз.
- 500-килограммовую бомбу кто-то носил на задание?
- Было дело, мы таскали, это очень хорошая и сильная бомба. Если на технику или танки – то помогали ПТАБы, их около 200 штук таскали. Их посыпал на технику врага и всю уничтожил.
- Кто считался самым авторитетным пилотом в полку?
- Мой комэск Можайский. Самый опытный был.
- Были ли в полку Илы с НС-37?
- Нет, таких не имелось. С пушками 20-мм ШВАК штурмовики кое-где оставались, но у нас в эскадрильи таких не было, только с 23-мм ВЯ.
- Брезентовый ремень, на котором вы сидели, был удобен при маневрировании самолета?
- Во-первых, я не делал никаких модификаций, сидел себе на ремне и пулемет держал. Некоторые ставили железные ящики вместо ремня, не знаю, как они летали, мне брезентового ремня хватало.
- Помните комполка Карбинского Григория Марковича?
- Да, очень хороший и грамотный офицер.
- Как бы вы охарактеризовали замполита полка?
- Хороший был, грамотный мужик. Еще у нас особист имелся. Господи, он постоянно смотрел и присматривался ко всем летчикам и стрелкам, но одновременно восхищался тем, что мы делаем в воздухе.
- Как бы Вы оценили истребительное прикрытие?
- Во-первых, истребители не всегда нам давали в сопровождение. Если мы летим сами, то выходили на цель на бреющем полете, и только с рассвета, чтобы видимость для зениток была плохая. Истребители же прикрывали на высоте. Но часто было, что когда нас прикрывают четыре истребителя, а немцев шесть или восемь, то наши тут же улетают. Бывало, что и морды били истребителям за такие дела.
- В кабину стрелка вы брали с собой гранату, чтобы бросать на низком пикировании?
- Нет, никаких гранат не брал. Я, например, как флагманский воздушный стрелок летал с командиром полка и инспектором из дивизии. Когда прилетает полковник, летчик первого класса с орденами, то он должен лететь и смотреть, как мы выполняем боевое задание. Вызывает меня командир полка и говорит, вот ты полетишь с ним и головой за него отвечаешь. Всегда объяснял, что я выполню приказ с условием, если инспектирующий будет мгновенно выполнять все мои задания, когда я буду вести воздушный бой. Ведь во время боя летчики не видят, что происходит за нами. Немцы подлетают сзади и первым делом пытаются вывести из строя воздушного стрелка. Бывало даже так, что когда вражеские зенитки бьют, то внутреннее радио выключается и не работает, тогда передать летчику что-либо нельзя. Тогда я кодом переговоры вел – одна красная ракета обозначала такой-то маневр, две ракеты – другой, три – третий, и вот таким образом при необходимости общался с летчиком.
- Сколько вылетов в день вы делали?
- Мы больше трех вылетов не делали. И то, три – это трудновато было. Но столько вылетов происходило далеко не всегда, обычно один-два раза в день летали, а если дальнее и тяжелое задание, то не больше одного полета в день.
- Когда Вы прилетали с задания, обслуживание пулемета УБТ – это Ваша задача или техника по вооружению?
- Всю технику и вооружение технический состав и снимал, и чистил, и разбирал. Но я контролировал всегда, чтобы у меня правильно работал пулемет, а так они чистили все как положено.
- Был ли у Вас дульцеизвлекатель для удаления остатков оборванной гильзы?
- Ну, редко происходили такие случаи, когда пулеметные ленты обрывались. На такой случай я имел дополнительный бак на 280 патронов и обычный запасной брал с собой, так у меня всегда хватало пуль до посадки на аэродром, потому что немецкие летчики любили нас сторожить при посадке и при взлете. Там часто наши штурмовики сбивали. Так что в этом отношении я всегда старался обезопасить самолет.
- Какие задержки давал УБТ?
- У меня задержек с пулеметом никогда не было. Они происходили у тех воздушных стрелков, которые плохо знали матчать и не контролировали чистку и разборку пулемета. Бывало, что у них отказывал УБТ в бою, но у меня пулемет никогда не отказывал, ведь я при любых обстоятельствах следил за его уходом.
- Как чередовались бронебойно-зажигательные и простые патроны в пулеметной ленте?
- Через два – простые, потом один бронебойно-зажигательный.
- Трассирующие пули использовали?
- Да, были такие, в ленте они были через 3-5 простых патрона, но точно не скажу, я набивкой ленты никогда не занимался.
- Фотографии Ваш штурмовик делал во время боя?
- Нет, такого не помню.
- Координация огня между воздушными стрелками производилась?
- Я как флагманский воздушный стрелок держал с другими воздушными стрелками связь, что скажу, то они и будут делать. Я уже говорил, что без меня огонь не открывали, всегда ждал, пока немцы не подойдут на близкое расстояние, только тогда приказывал открывать огонь, и мы четко поражали немецкие истребители. Вообще же в полку бытовала такая фраза – «стрелять по-клименковски». Умел стрелять точно и наверняка.
- Взаимоотношения с комэском Можайским как складывались?
- Я как сын ему был, мне шел двадцать первый год, когда закончилась война, а ему тридцать восемь лет стукнуло.
- Вели ли Вы стрельбу по наземным целям?
- Обязательно. Когда на бреющем идем, летчик впереди стреляет по различным наземным целям, а я сзади все время стреляю. Поэтому всегда брал с собой запасную пулеметную ленту.
- Бортпаек у Вас был?
- Был. Но я его всегда отдавал техникам – их по сравнению с нами неважно кормили. Когда меня сбивали, а это происходило трижды – два раза на парашюте опускался, а один раз пошли на вынужденную посадку, то мы однажды с летчиком несколько дней пробирались к своим, полуголодные с трудом шли, но все равно бортпаек продолжали отдавать.
- Как Вас кормили?
- Летное питание – это не техническая норма. Кормили прекрасно. После того, как мой штурмовик сбивали, то один раз я на лошади добрался в полк, а во второй раз на ишаке. Лошадь неподалеку от места посадки паслась, я сказал, чтобы ее назад отвезли, а ишака отдал техническому составу и его в столовую пустили. Кстати, в целом Ил-2 был замечательной машиной, не раз такое случалось, что после боевого вылета у нас не было левой консоли, половины стабилизатора, но нам все равно удавалось вернуться на аэродром и посадить машину.
- Карта полета у Вас была перед боевым вылетом?
- Все время имелась, без нее не вылетали.
- Если какой-то экипаж не срабатывался, происходили ли случаи замены летчика?
- Таких замен у нас ни разу не происходило.
- Как сообщали летчику об атаке вражеских истребителей?
- Я провел много воздушных боев, свыше тридцати, и подтвердилось 12 сбитых и подбитых самолетов. Когда радио работает, то я все летчику передаю, потому что тут главное держать противника сверху, если он подлетает снизу, то я его не вижу. Твердо летчик знал, что когда я его просил о маневре: «Доверни влево!», «Доверни вправо!», «Делай горку!», «Убери газ!», то нужно все точно выполнять.
- Женщины у Вас в части были среди технического персонала?
- Были, даже две воевали в качестве воздушных стрелков. И они обе погибли вместе с летчиками. Относились к ним нормально, держались в рамках.
- Что было самым страшным на войне?
- В бою я никогда не страшился, но мне было страшновато, когда на глазах погибает летчик или стрелок, у которого есть родственники – отец, мать, жена, дети. Так у меня слезы и идут из глаз. А за меня некому было плакать, поэтому я не боялся своей смерти.
- Как Вы встретили 9 мая 1945-го года?
- Все очень радовались, и вскоре меня послали на парад Победы в Москву. После того, как наши колонны прошли, то мы попали на банкет в Кремль, где немного выпили, но норму все имели. Больше всего на красную икру налегали, а рядом официант смотрел – как видел, что мы всю икру съели – раз, и снова поставил полное блюдо с бутербродами. После я постоянно участвовал в Парадах Победы и трижды был командиром сводного батальона полных кавалеров Орденов Славы I-й, II-й и III-й степеней.
С 1975-го по 2012-й год я провел в память о Великой Отечественной войне 12 150 уроков мужества в учебных заведениях, молодежных трудовых отрядах, а также в городах и районах, среди личного состава сухопутных, военно-морских и военно-воздушных войск Советского Союза и стран СНГ. Постоянно выполняю свои обязанности по проведению уроков мужества в Херсонской, Ленинградской и Витебской областях, в Ворошиловском районе Владивостока, где являюсь почетным гражданином. Во время подготовки парада Победы проводил уроки мужества для бойцов Московского военного округа по 4-5 раз в день, а в вечернее время выступал в трудовых коллективах г. Москвы. После Парада Победы – банкет в Кремле, а на второй день с летчиком-героем Советского Союза нас посылали выступать во всех городах и районах, где были советские войска. Один раз выступал в Венгрии, два раза в ГДР, два раза в Польше, бывал в Финляндии и Вьетнаме. После распада Советского Союза выступал в 11 областях Украины, из них в 2 областях Западной Украины, во всех городах и районах Крыма. В Симферополе в течение 16 лет являлся председателем секции по военно-патриотическому воспитанию подрастающего поколения при городском Совете ветеранов войны, труда и воинской службы. В это время нелегко приходилось, все эти годы, особенно в первом полугодии, никогда не было нормального отдыха. Нужно было постоянно контролировать работу трех районных советов по проведению уроков мужества во время памятных дат и лично выступать в основном в первом полугодии от 150 до 200 раз не только в Симферополе, но и в других городах. За все эти годы Симферополь занимал первое место по количеству проведения уроков мужества. За активное участие в военно-патриотическом воспитании подрастающего поколения награжден Почетной грамотой Верховного Совета Автономной Республики Крым, Украины, министр обороны присвоил очередное звание «генерал-майор авиации». Президент Украины наградил Орденами Богдана Хмельницкого I-й и II-й степеней. Было много других поощрений от руководства Киева и Крыма. Несмотря на свой возраст, продолжаю выступать перед молодежью, когда за мной присылают транспорт.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
