Родился я в Башкирии 23-го февраля 1926 года. Деревня Шибаево Бураевского района. Семья у нас была большая: родители, бабушка, и нас десять душ – восемь братьев и две сестры. Я самый старший сын, а младший родился в 1942 году.
Пару слов, пожалуйста, о довоенной жизни.
Нормально жили. В Шибаево был один-единственный зажиточный предприниматель – брат бабушки, так они уехали из деревни ещё в 1919 году, и объявились только в 30-х годах. А у нас что, нищета кругом… Индустрии же нет никакой. Помню, до коллективизации привозили на двор стога и молотили. Мне было года три-четыре, когда дядя и другие активисты организовали колхоз.
Шибаево это татарская деревня, поэтому в школе я учился на татарском языке. Четыре класса окончил с похвальной грамотой. И дальше учился хорошо. Тогда учителей уважали, любили. Особенно любил точные науки. Учительница по географии была женой директора школы. В начале войны он ушёл на фронт, а вместо него директором её назначили. Так она из Бураево приезжала к нам за четыре километра, и каждый раз уговаривала меня: «Сынок, не бросай учебу!» Поэтому я учился и в 9-м классе, а в 10-м начал и ушёл в армию.
Сейчас мы об этом поговорим. А помните, как узнали о начале войны?
В 1941 году я окончил 8-й класс и на лето ушёл работать в колхоз. А тогда как раз началось строительство дороги от Уфы на Москву, и мы всем нашим Бураевским районом работали на строительстве участка возле Янаула. У нас в районе было 98 колхозов и от каждого выделяли людей, подводы. Только от нашего колхоза 20 подвод. В то воскресенье утром наши, как обычно поехали за гравием. В четыре часа вернулись, но уже слышали, что началась война… Из района всё руководство приехало, прямо на дороге всех собрали, митинг провели. И, по-моему, тут же, в первый же день, сходу проводили участников финской войны, Хасана… Машины три таких набралось. Помню, очень хорошо выступал один из участников финской войны. Причём, он потом вернулся Героем Советского Союза. Фамилии не помню, но знаю, что после войны он работал в «Башпотребсоюзе» и умер в Уфе.
А ходили какие-то слухи о скором начале войны? И как вы восприняли это известие? Многие ветераны признаются, что испытали большой душевный подъем – ну, мы сейчас этим немцам дадим…
Хоть мы и молодые, активные, я как раз только вступил в комсомол, стал бригадиром, но какая радость тут может быть? Сразу крик, шум, слёзы…
У меня отец был секретарём сельсовета, а тогда именно секретари вели военный учет. В наш шибаевский сельсовет входило три деревни: Калмыково, Сибирганово и Шибаево. И вот он занимался тем, что каждый день отправлял на фронт. У нас деревня большая была – 190 домов, и было много мужиков и участников Хасана. Некоторых я до сих пор помню: Арсланов Афаз, ещё несколько, некоторые потом вернулись с фронта ранеными.
А случайно не знаете, сколько всего ушло и сколько вернулось?
Из нашей деревни один, вылетела сейчас фамилия, он после войны работал прокурором, так он потом помогал восстановить количество ушедших и погибших. Построили монумент, и там есть список – более ста человек, и среди них наш отец…
Отца оставляли по «брони», ведь 10 детей, последний только-только родился. Его раз пятнадцать, наверное, забирали, но из района всякий раз возвращали. Надо же кому-то работать. Но когда в 42-м уже никого не осталось, тут уже и его забрали. 29-го апреля мы его проводили. Впятером: три брата, я и сестра, проводили его за реку Талык. Как раз половодье было.
Отец попал в Алкино, и в июне мы съездили туда к нему с новорожденным братом. Чтобы хоть показать, он-то родился 29-го марта. До Алкино от нас около двухсот километров, так до Уфы мы доехали на лошадях, а дальше вот почему-то совсем не помню как. Помню лишь, как вечером с матерью приехали в Алкино, вышли на дорогу, а они как раз возвращались с тактических занятий. Тащили на себе эти длинные противотанковые ружья. Отец нас увидел, у командира видимо спросил разрешения, подошёл, взял братишку на руки… Выделили нам землянку, переночевать. Часа два побыл с нами и ушёл к себе в роту. Утром опять пришёл. Мы два дня побыли там и уехали.
А уже 20-го ноября отец прислал письмо, что несколько раз был ранен и едет домой. Ждали его, ждали, всё нет. А 10-го января приходит извещение, что он погиб в декабре… (По данным http://obd-memorial.ru стрелок 16-й Гвардейской дивизии красноармеец Аллаяров Хамат Сагманович 1904 г.р. погиб 9-го декабря 1942 года. Похоронен в братской могиле в деревне Кокошкино Ржевского района Тверской области – прим.ред.)
Меня когда призвали, в Алкино поселили в ту же землянку где жил и отец. Когда на верхнюю полку поднялся, они же из жердей сделаны, а там ножом вырезано – «здесь был Аллаяров Хамат». Вот такая была последняя встреча с отцом…
Когда отца провожали, председатель исполкома его спрашивает: «Кого вместо себя оставляешь?» Отец передаёт мне ключи. Мне всего 15 лет, а я уже секретарь сельсовета… И также был начальником военно-учетного стола, и почти каждый день провожал на фронт, и встречал раненых. Потом к нам подключили ещё и другой сельсовет, так мне приходилось каждый день ходить туда за восемь километров. Проработал в этой должности в 1942-43 годах. За это время меня самого призывали одиннадцать раз, но всякий раз в военкомате, как секретаря сельсовета отправляли обратно: «Иди пока, работай!» Первый раз призвали 27-го февраля 42-го, но я ещё и ростом не вышел – 149 сантиметров всего. А 17-го марта 1944 года, в 11-й раз, забрали. Уже некого брать, нас всего трое осталось…
Эвакуированных присылали в вашу деревню?
Да, почти все с Украины. Помню, один зоотехник был. Старик по фамилии Вайзер с тремя дочерями. Одна москвичка – жена лётчика. Их хорошо принимали, потому что они очень активные люди, сами ходили, просили работу. А я с ними ещё в чём контактировал? Я же с малых лет занимался рыболовством, у меня были снасти, и всегда, особенно весной, ловил много рыбы. А они привезли с собой много барахла, и приходили менять на рыбу. Ведь голод же какой начался… В 41-м такой прекрасный урожай уродился, особенно гречиха. А в 42-м неурожай случился, и в колхозах запасов почти не осталось. Дошло до чего.
В нашем колхозе осталось горчицы 600 центнеров, её тогда как масличную культуру выращивали. А тётя Варя работала кладовщиком в колхозе, так она пробовала её промыть, обжарить и перемолоть. И лепёшки из этой муки напекли. А что делать? Люди уже с голоду умирают… Приходит ко мне, платочек развернёт: «Вот, из горчицы с лебедой напекла…» А у нас тогда председателем райкома был, забыл фамилию, он услышал, что такое? Завернул лепёшку в платочек и поехал в райком. Тут же стали раздавать эту горчицу людям, чтобы хоть чем-то поддержать.
И когда уходил в армию, тётя Валя пришла проводить, и принесла мне две картошки, лепёшку и крендель. Как сейчас помню: буран, шёл мокрый снег, слякоть, а у меня одежды нет, обуви нет, так я взял две пары лаптей, портянки, и в них прошёл до самого Янаула 60 километров… Из деревни нас трое уходило. Шарифьян Хайрамов потом вернулся, а второй - Сагит, фамилию уже забыл, нет…
Ну, в Янауле дали список – должны явиться 73 человека со всего района. Так я всех собрал и привёл в военкомат 19-го марта. А 23-го марта нас погрузили в эшелон и в Уфу.
Там посмотрели, что у меня девять классов, тогда это много считалось, и направили в пехотное училище. Оно располагалось в Уфе по улице Карла Маркса, но мы жили в палатках. Сходу стали учиться, на тактические занятия на Нижегородку водили. Но это же март месяц, апрель, и больше половины заболели воспалением лёгких. Нас сразу из палаток убрали, и отправили работать на 26-й завод. А завод-то какой был. Цеха без крыши, станки считай на улице… Там же и спали, там же и работали. Заставили нас точить детонаторы что ли для «катюш». За два часа всё показали, объясняли, и вперёд, работать токарями… Мастер ходит, смотрит, если что, поправит. Завод снабжал нас продуктами, талоны давали. А со мной там оказалось два земляка из деревни Теплики – Дудыкин и Игнатьев. Так они украли все продукты и сбежали. Я когда в 46-м вернулся, узнал, что их посадили. Дудыкина потом даже встречал.
А там же в Уфе организовали автошколу, и мы после работы в ней учились. Но там только газогенераторные машины, которые дровами топить надо. На них и учились. Два раза съездили. Километров пять-шесть проедешь, опять дрова подкидывать нужно. Эх, если всё рассказывать…
Так что выдали нам права, и тут же отправили в Оренбург. Там опять сортировка и я попал в полковую школу. На командира отделения учили. Но когда узнали, что я ещё и шофёр, то посадили меня на «студебеккер». Но в первую же поездку случилось ЧП. Новый деревянный мост через Урал провалился. Три машины у нас свалилось. Стали танком их вытаскивать, но оборвавшимся тросом одного солдата пополам разрезало… Нас арестовали, обвиняли, но продержали два-три дня и отпустили.
Оттуда нас передали в маршевую роту. Ночью разбудили и увезли в Орск. Утром приехали, там как раз стоит под парами эшелон гружёный военным имуществом. Ну, нас и посадили как охрану. Где-то на третьи сутки оказались возле Камышина. А ночью нас разбомбили… Меня царапнуло на подбородке, и вот здесь. Утром собрали, кто жив остался, и начали формировать, кого, куда. А многие казахи, башкиры, даже по-русски разговаривать не умели… А мы татары, но у нас в роду так сложилось, что я с малых лет умел говорить по-русски. Потому что брат матери был женат на русской – та самая тётя Варя. Рядом жили, у них семеро детей, у нас десять. Этот дядя имел всего три класса образования, но был очень активный, коммунист, работал инструктором райкома партии. Потом председателем колхоза, председателем райпотребсоюза. Когда его призвали, он окончил в Уфе пехотное училище и погиб в 1944 году в Белоруссии… (По данным http://obd-memorial.ru командир стрелкового взвода 558-го полка 159-й стрелковой дивизии младший лейтенант Ширгазин Массалим 1902 г.р. погиб 3.04.1944 года.)
В общем, из-за того что я знал русский язык меня назначили командиром отделения. Хотя я фронта даже не видел. Оттуда вывели в Воронеж на самолёты. Там спрашивают: «Откуда?» - «С Оренбурга!» Так они вернули нас обратно в Оренбург, в 365-й запасной полк…
Пока неделю там оправился, опять приехали «покупатели». Там комиссия, в течение суток набрали четыреста человек. Спрашивают, кто, что, какое образование. Посмотрели что у меня девять классов, что права имею, и отобрали в военно-морское авиационно-техническое училище, которое находилось в Молотове. Я так хотел лётчиком стать, даже ходил на курсы, но когда занимался самбо, разбил нос, и из-за этого не прошёл медкомиссию. Только механиком. Но пока в училище учился, война закончилась.
Помните, как день Победы встретили?
Я тогда был связным при начальнике училища. Генерал-майор авиации Цырулев Александр Васильевич. В четыре утра меня дежурный разбудил: «Одевайся быстро! Телеграмма пришла». Причём, на кровати лежала парадная форма, которой я до этого и не видел. Быстренько оделся, побежал. Он открывает, я почти кричу: «Товарищ генерал, Победа! Война кончилась!» Он меня обнял, налил по сто граммов: «Ну, за Победу! Беги, передай дежурному, чтобы поднимал всех!»
Всех подняли, крик, шум… Наше училище напротив музея Репина, а рядом медицинский институт. Оттуда пришли к нам гости. Всем налили по сто граммов, колбасы нарезали на закуску. Три дня гуляли…
В училище я проучился год. В июне сдали госэкзамены, и я попал служить на Дальний Восток. Там в Романовке четыре полка стояло. 60-й ШАП (штурмовой авиаполк) ещё только формировался, и меня назначили начальником штаба. Потому что я как бывший бухгалтер должен уметь вести документацию. Пока люди прибыли, только документы сдал, а на следующий день объявляют войну с Японией…
Ну что, стали летать. Первый вылет, второй, третий, и один стрелок-радист прилетел убитый. Его как мешок вытащили… Потом меня в штаб вызывают: «Ну что, тебе придётся летать!» Ну а что я скажу? Надо так надо. Пошёл, получил парашют, пистолет. Прихожу, а это самолет заместителя командира полка – капитана Ефимова. Герой Советского Союза, будущий маршал авиации. (Ефимов Александр Николаевич (1923-2012) – дважды Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР (1970), маршал авиации (1975). В годы войны в составе 198-го ШАП совершил 288 боевых вылетов на штурмовике Ил-2. Уничтожил большое количество живой силы и техники противника. Лично и в составе группы уничтожил на аэродромах 85 вражеских самолетов, что является высшим достижением среди советских летчиков всех родов авиации. В 58 воздушных боях сбил 7 самолетов противника (1 лично, и 6 в составе группы) - https://ru.wikipedia.org )
Подхожу к нему: «Полетим вместе!» Он мне только говорит: «Крепись!» И я с ним восемь вылетов сделал. На Порт-Артур, Сейсин, Расин.
Страшно было летать?
Там страха не бывает. Только когда на бреющем летишь, вот тут страшно. Ведь видно всё и стреляют уверенно. А я только сижу, смотрю, ведь всё управление у него.
Хоть раз вам стрелять пришлось?
Нет, нас ни разу не атаковали. Только от зениток самолёты теряли. Но с Японией быстро всё закончилось. Так что я фактически не воевал, но присягу принимал раза четыре.
Знаете, сколько из вашей семьи воевало, погибло?
Это не посчитать. Семья-то у нас по современным понятиям огромная. Отец у меня – 13-й сын в семье. У мамы тоже большая семья, так что если посчитать всех дядей и двоюродных братьев, много получается.
А из одноклассников, например?
У нас в 10-м классе из 37 человек осталось всего одиннадцать. Из ребят никого. Знаю, что с войны только некоторые вернулись. Но кто, сейчас уже не вспомню.
К Сталину вы как относитесь?
Я-то сам вообще неверующий. Я же говорю, семья у нас была совсем нерелигиозная. Брат матери был муллой, так он и сам не верил. Наоборот, почти коммунистом был. Высшее образование получил, читал газету «Правда». Но по тем временам Сталин это был наш Бог. То, что перегибы какие случались, это понятно. Он же не видел того, что делалось на местах от его имени. Но когда узнавал, сам же и поправлял. Взять то же раскулачивание. Это же местные мстили друг другу от имени государства…
Вот у моего родственника – три брата, один из них мулла. Они никогда никому не вредили. Но у одного сын что-то там повредил хомутом лошади, так его арестовали, и он где-то погиб… Это же глупость, безграмотность, чего тут говорить.
У меня же отец тоже сидел, его посадили как будто за перегиб. Во время раскулачивания он стал кого-то защищать: «Это же настоящие работяги!» Ведь ещё Ленин дал определение кулака – тот, кто эксплуатирует людей. А если сам работаешь, то какой это кулак? Так его за это арестовали… Мне года три было, но я помню. Летом приехали на подводе два милиционера. Отец сел на неё сзади, смеётся, и уехал.
Увезли его в Бирск, это 60 километров от нас, там тюрьма. Но он же грамотный человек, и его назначили вроде надзирателя. Потом настоящие бандиты напали на тюрьму, но он успел вырваться в город, и поднял охрану. 29 человек тогда задержали. Я, кстати, наткнулся на этих бандитов, когда сам уже работал начальником милиции. Один из главных зачинщиков тогда работал председателем колхоза и был членом райкома партии… А второй был председателем сельсовета, он повесился, когда я начал заниматься... Вот после этого поступка отца освободили, но в партию он больше не вступал. Обида всё-таки осталась.
А сейчас… То, что Сталин партией осуждён, это правильно. Это очень хорошо. Но я считаю, что он был незаменимый руководитель. И репрессии это не им придумано – это история заставляла. А иначе как? Сейчас посмотри, что люди на местах творят, но разве в этом Путин виноват? История есть история, от неё никуда не денешься. Но такие как Берия его подсиживали и от имени Сталина уничтожали настоящие кадры.
Сейчас принято обвинять Сталина в наших огромных потерях. И что победили мы только благодаря жесточайшей карательной системе в армии. Почти все ветераны признаются, что на фронте им хоть раз пришлось видеть показательные расстрелы.
Я тоже раз видел… А на заводе у нас в юротделе работал бывший майор, который всю войну был судьей фронтового трибунала. Владимир Иванович, а фамилию уже забыл. Как же он каялся, что ему пришлось приговаривать людей к расстрелу… - «Но что же, - говорит, - подчиняешься законам военного времени…»
А у нас в деревне был парень, который с первым призывом ушёл в Оренбург. Потом он опять появился, его опять взяли. В третий раз появился – в третий раз взяли. А потом видимо он сбежал, за ним приехали, и нашли его в подвале дома. Забрали, увезли и больше мы о нём не слышали… Даже помню, что у нас с ним день рождения в один день – 23-го февраля.
Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
После войны с Японией год прослужил механиком на Дальнем Востоке. Думал остаться в армии, окончить училище, но вдруг меня демобилизовали. Оказывается, вышел указ Сталина, по которому нужно демобилизовать, независимо от должности, всех специалистов сельского хозяйства. А я же до армии окончил школу бухгалтеров, и получил удостоверение – бухгалтер-агроном. Честно говоря, расстроился. Ведь уже готовился поступать в училище, а тут мне говорят – «Вы демобилизованы!» И я с Сахалина два месяца ехал домой…
21-го сентября приехал в Бураево, а уже 22-го меня вызывают в райком. Все три секретаря сидят в погонах, сами только вернулись из армии: «Ну что, сколько можно отдыхать? Надо работать!» И не спрашивая, хочешь - не хочешь, назначили меня замполитом в автороту. Из армии прислали машины, 47 зисов, но водители же старики-фронтовики, пьют, и меня назначили к ним. А уже 13-го декабря меня опять в райком вызвали: «Ты же бухгалтер, давай, принимай сберкассу». Вызвали заведующего, приходит этот старик, ключи отдал. Там, кстати, работал мой одноклассник – Кадыр Муртазин. Он вернулся с фронта после тяжёлого ранения. А заведующий был ровесником моего отца. И вот как-то ни с того, ни с сего приехали из райпо с ревизией, и у меня нашли недостачу в 500 тысяч… Я не понимаю, в чём дело, а оказывается, у меня их утащил со стола заведующий. А Кадыр это видел, но не сказал мне. Потом он мне всё же сказал. А у кассира же есть маленький пистолет, так я взял его и выстрелил в заведующего. Ну, не в него, а чуть в сторону. Тут из милиции прибежали, прокурор, но не стали дело возбуждать. Но два дня не выходили мы оттуда, стали всё проверять. Он тихонечко принёс эти полмиллиона и положил на место. А потом выяснилось, что во время реформы они столько наворовали… В итоге десять лет он отсидел и оказался в Дюртюлинском районе, где я начальником милиции работал. Пришёл становиться на учет, и я его узнал.
А через месяц-два он уже стал заведующим деревенского молокопункта. Но вскоре оттуда сообщают – взломали склад, украли сметану. Я лично выехал туда. Во время осмотра смотрю, следы есть – капала сметана, когда её несли. И нашли у его зятя. Вместе с зятем украли, я обоих и посадил…
В общем, до февраля поработал в сберкассе, а потом вызвали на партийную конференцию. Там я выступил, что-то призывал учиться. И видать хорошо выступил, потому что меня избрали внештатным секретарём райкома комсомола по военной работе, и перевели экономистом в плановый отдел. Даже не спросили меня.
День и ночь там работали, но сформировали план по севооборотам для 107 колхозов района. Можно сказать, восстановили плановое хозяйство. А я ведь в 1946 году женился на однокласснице. Но жить негде, одежды нет, а тут из Средней Азии приехала знакомая жены, и расписала какая там жизнь хорошая. И мы решили уехать в Ташкент. Пришёл я к завотдела, так и так, ну сколько можно в коридорах жить… Он посмотрел: «Езжай, сынок…»
Приехал туда и сходу пошёл в горком комсомола. Там такой Яковлев был. Фронтовик, хромой. Он меня выслушал и предложил: «Ты же бухгалтер, а у нас на швейно-обувной комбинат нужен техник-нормировщик». Туда прихожу, а директор узбек, только расписываться умеет. Я с ним по-татарски поговорил, и он меня взял. Года два там проработал. С ног до головы оделся, костюм пошил, но домой-то хочется… Вот и вернулся. В Уфе встретил Афридонова: «А мы тебя потеряли, ты же член Обкома Комсомола». И он меня определил комсоргом в ЦК Башкирии.
А потом история такая. Я любил писать, и написал в комсомольские газеты несколько критических статей про трёх братьев Курбангуловых-коррупционеров. А они сделали так, что в марте меня сняли с работы… Мне пришлось написать в Москву, в ЦК партии, Маленкову. Оттуда приехали трое, одна из них – Осипова, оказалась из Башкирии. Проверили, факты подтвердились, и в июне меня пригласили на заседание комиссии. Весь день они заседали, и в итоге 2-го секретаря Обкома сняли с работы и исключили из партии… А этого Курбангулова, на которого я написал – «исключить из партии и больше не назначать на руководящие должности». Но и я обратно решил не возвращаться.
У нас министром МВД был Кожин Иван Акимович – бывший комендант Кремля. Мы с ним несколько раз встречались, и я видимо ему понравился, в общем, он меня пригласил к себе: «Давай ко мне замполитом по Комсомолу». Только начал работать, выходит приказ Жукова – «О ликвидации политорганов в армии и МВД». Кожин меня вызывает: «Вот такое дело. Но мы вас не отпускаем. А переводим следователем 4-го отдела по месту жительства». – «Как?» - «Ничего, справишься…» Вот так я пришёл в органы.
Год поработал в уголовном розыске, а потом меня вызывают: «Учиться хотите?» - «Да». И направляют меня в Елабугу, там только организовали юридическую школу МВД. Два года отучился, и в 1957 году направляют в Москву на молодёжный фестиваль. Там я видимо тоже отличился, потому что меня премировали стиральной машинкой и назначили начальником РОВД в Дюртюлинский район. А в Москве работал такой Стаханов – министр МВД РСФСР. Он меня знал, и тянет к себе – начальником уголовного розыска в 132-е отделение. И тут началось, жена тянет в одну сторону, министр в другую… После фестиваля меня Стаханов вызывает: «Ладно, поезжай, там тебе хорошее место приготовили».
11-го сентября приехал в Дюртюли, а никто же не провожал, не встречал. Захожу в гражданском, а дежурный не пускает. Вот так я начал работать…
Только приехал, как ограбили магазин. Я тут же выехал, целую неделю преследовали по следам, но поймали. Но секретарь райкома вызывает и попрекает: «Что за начальник такой? В райком не является…»
Стал работать, и дошло до того, что арестовал районного прокурора. За то, что он избил жену, тёщу, разбил окна в других домах. Я к нему поехал, начал по хорошему, а он мне кричит: «Вон отсюда, я прокурор!», и с обломком стула на меня набросился… Ну, я его связал и в КПЗ посадил.
Потом меня перевели в уголовный розыск в Стерлитамак. Начал работать и опять влип в историю. Председатель Горисполкома, секретарь горкома, и прокурор без конца бесплатно шили в мастерских костюмы, пальто, обувь, шапки, а их жены сдавали это в комиссионный магазин. А я взял да и написал про это фельетон в газету «Жизнь и культура». А там цензором сидел один татарин, майор КГБ, и он дал сигнал в райком. Ну и взялись за меня…
А перед этим, в мае у нас прошла в райкоме комиссия, мою работу проверяли, и у меня оказались самые лучшие результаты в Башкирии. Так они не знали, с какой стороны ко мне подкопаться. А начальник угро Гасилин, присланный из Москвы видимо был связан с ними. Потому что он пришёл ко мне: «Дай я твои дела просмотрю!» И набрал в моих делах 21 незарегистрированное заявление. Видимо нарочно отписывал мне. В общем, написал, что я укрываю преступления. А как раз вышло постановление об ответственности за укрытие преступлений от учета. И меня два раза вызывали на бюро райкома. А у меня был 7-зарядный «кольт», так я пока на бюро сидел, несколько раз его взводил… Потому что бывший председатель горисполкома бурно выступал: «Исключить из партии! Снять с работы! Изгнать из города!»
В первый день я не выдержал, когда вышли покурить, просто ушёл. На другой день опять с утра бюро собрали. То же самое повторяется. Я снова вышел, говорю, пойду я… Зашёл в горотдел, говорю дежурному: «Дай ключ кабинета начальника, позвонить надо!» Сел, открыл стол, а там оказывается, все бумаги заполнены рукой начальники милиции… Я их в карман, и сразу в Уфу, к министру. Но его уже успели против меня настроить, сразу на меня: «Что ты там устроил?!» Говорю ему: «Иван Акимович, прошу об одном - выслушайте, потом скажете!» Зашли кабинет, я ему показал эти бумажки, что всё подстроено. Он сразу дал указание, отправили меня в отпуск. В общем, ушёл я тогда из органов. Это был 1958-й год.
Потом устроился на завод «синтетического каучука» юристом и 26 лет там проработал. Стал начальником юротдела, но тоже всякое случалось, и снимали меня… А когда на пенсию вышел, то меня не отпустили, а назначили начальником базы отдыха, которую я же и построил.
Сейчас вот стал посвободнее, пишу немножко. И прозу, и стихи на разные темы. Я ведь всю жизнь этим увлекался. Но писать, это же надо уединиться, а я всё время на общественной работе. Постоянно в народном контроле, член бюро и т.д. и т.п.
|
Большая у вас семья?
У меня двое детей – сын и дочь. Есть внук и внучка.
Когда о войне думаете, что, прежде всего, вспоминается?
Всегда почему-то первый день вспоминаю…
| Интервью и лит. обработка: | Н.Чобану |
