Гейда Леонид Иванович

Бровцин Александр Викторович (далее по тексту Б.А.В.) - Здравствуйте, Леонид Иванович. Давайте мы построим нашу беседу так. Вы, сначала, расскажите о том, что Вы сами хотели бы рассказать, а потом мы Вам зададим вопросы. Вот с чего хотелось бы начать: кем Вы были до войны, где Вы родились, когда, в какой семье - вот об этом бы хотелось узнать.

Гейда Леонид Иванович (далее по тексту Г.Л.И.) -Тяжело говорить. Раньше говорил, когда был молодой. А сейчас не могу говорить. Вот так недавно стало. Немножко расстраиваюсь я, почему - то. В двадцать девятом году, шестнадцати лет, я вступил в колхоз. Жил я в Краснодарском крае, это село Северово, вот там я и жил, там и родился. Там родился, там учился, шестнадцати лет колхозы начались уже формироваться, у нас колхоз был, и меня послали учиться в Краснодар в сельхозтехникум. В тридцать втором году, девятнадцати лет меня призвали в армию. Одногодичников. Год там прослужил, в Краснодаре, а война была на КВЖД, многих послали на КВЖД, а нас послали учиться во Владикавказ. Сказали, что два года проучитесь, потому что вы год уже отучились. А в училище надо учиться три года. И нам сказали, а потом сказали, чтобы полное было образование, проучитесь три года. Таким образом, я учился четыре года. Это первое училище в России было, общевойсковое училище. Там большой корпус кадетский был. В тридцать шестом году окончил военное училище. Из ста восьмидесяти семи человек меня одного отобрали в воздушно-десантные войска. Окончил училище хорошо, и в Ростов-на-Дону. Многих послали на войну, на фронт, на войну, на КВЖД. А я попал, был приказ при каждом военном округе иметь батальон воздушно-десантных войск. Я там пробыл тридцать шестой, тридцать седьмой, и в конце тридцать седьмого года я закончил. Там я прыгал с парашютом, летал на ТБ-1, ТБ- 3. Прыгал я хорошо - сто сорок восемь прыжков имел, и восемь экспериментальных. А потом меня послали в Харьков, в летное училище, в тридцать седьмом году, в декабре месяце. Штурманский факультет. Там я окончил летное училище, получил специальность штурмана, а тогда - летчика-наблюдателя. Так это называлось раньше. Тогда это называлось летчик-наблюдатель, а там, потом, штурман уже был. Летал на СБ, на Р - пятом летал, в общем, летал почти на всех поршневых самолетах того времени. А СБ - это был самый современный и скоростной в то время самолет. Но их было мало, и после Финской войны их выпуск был прекращен. Окончил я там училище, меня направили в Ленинградский военный округ, станция Сиверская. Это семьдесят километров от Ленинграда. Это был тридцать девятый год. Тридцатого ноября началась Финская война. Ну и мы в Финской войне участвовали с тридцатого ноября, был пятидесятый бомбардировочный полк. Пятидесятый скоростной бомбардировочный авиационный полк. Воевали на СБ, по третье марта, на Карельском перешейке. Карельский перешеек - это Выборгское направление. Война закончилась, и на аэродроме в Левашово мы с Сестрорецкого перешли, там была площадка. Где Ленин был, где у него шалаш. Потом переехали снова в Сиверскую. А в сороковом году, в мае месяце, из нашего полка сделали три полка. Потому что раньше были внештатные звенья в каждой эскадрилье. Одних направили на север, а нас направили в Эстонию, в Таллин. Без самолетов. Технический состав. Мы в Таллине были до марта месяца сорок первого года. С мая месяца мы там были, а самолетов не было. А аэродром наш был, примерно тридцать пять километров от Таллина. Там строили дома для офицерского состава, дома. А казарм не было. Там было имение. Так вот, в имении, там находились младшие специалисты, а мы жили в гостинице. Прямо на берегу. Только ходили, кушали, занимались теоретически. Самолетов и полетов не было. Нет, это еще в феврале месяце, а не в марте. Перебросили в Ригу, Латвию. Тоже, без самолетов, но была там седьмая смешанная дивизия, в которую приходили уже самолеты: бомбардировщики, истребители, разведчики. Она была одна. И округ то был сформирован совсем недавно, в сорок первом году. В начале года, или в конце сорокового года. В Румбалово был аэродром, но там он только строился. Была сильная подготовка аэродромов. Ну, я уже был членом партии. А в партию я вступил не так давно. В партию я вступил первого января сорокового года. Опять самолетов нет. Потом нас перебросили на аэродром в Шауляй. Мы были все время в Риге, там освободили помещения. А потом нас перебросили в Шауляй. Там дивизии половина стояла. Там были бомбардировщики, а в Риге истребители стояли. Ну, были там и истребители, и бомбардировщики - все были в Шауляе. Там находился центр переучивания. А потом, в апреле месяце сорок первого года, ну я тогда был в партийном активе, и в окружном был. Нас послали в апреле месяце, числа десятого, нас послали и сказали, чтобы за двадцать дней по всей Прибалтике изыскать площадки для аэродромов. Узнать, где и чего можно сделать. Мы двадцать дней пробыли, даже раньше, восемнадцать дней, приезжаем в Ригу из командировки, а нас не пускают никуда. Уже всю буржуазию латышскую в вагоны, везде охрана. Мы в комендатуру, а в комендатуре говорят, чтобы мы до утра никуда не выходили. Что делать - просто безобразие! Ну, мы, нас было восемнадцать человек, от летного состава, от технического состава, все прочее. Вначале было восемнадцать, а потом двенадцать человек нас осталось. И мы излазили Латвию, Эстонию, ездили на машинах, обследовали и так далее. Приехали мы в Ригу, ну, гэсээмщики у нас были, все специалисты были там. И нам сказали в комендатуре, чтобы мы никуда не ходили до рассвета. Ну, у нас там один был, а мы молодые были ребята, тут таить нечего. И он говорит, что, пойдемте, тут рядом знакомые есть, посидим немного, а то, что мы там будем где - то скитаться, смотреть на все это нельзя. Ну, и ушли. А в девять часов мы уже явились в штаб округа. Доложились. Да, между прочим, латыши все говорили, и женщины говорили, что война будет, дорогие друзья. Немцы готовятся, а это было в мае месяце, в первой декаде это был где-то. Мы доложили, там, описали все это дело, и нам сказали: «Ну, отдыхайте». Нам дали отдых, мы отдохнули. А шестнадцатого июня был партийный актив, был представитель от Москвы. Это был армейский комиссар, он был в начале у нас в полку, а потом его перевели в Москву. И он быстро вырос, был начальником отдела кадров, а потом его перевели в Москву. А сам летчик был. А потом он, поскольку он знаком, знает всех здесь, ну его сюда и послали. Он заявил, что, как сейчас помню, он обстановку особо не рисовал, но заявил, что надо быть бдительным, надо изучать военное дело хорошо. А в это уже время немецкие самолеты, не только в мае месяце было, когда был партактив, а в июне месяце, числа, примерно, с десятого, немцы летали. Летали в Нарву и под Нарвой. Мы сидели на аэродромах, готовность номер два была. Истребители и бомбардировщики - то же самое: сидели под крыльями самолетов с раннего утра до позднего вечера. Но, сбивать нельзя было. Нам выделили в наш полк пять самолетов, из Шауляя. Там помещика выселили, нас туда, там жил комсостав, а младшие жили в свинарнике там. Это было перед войной, в июне месяце. Все это пришло в восемнадцатых, или в двадцатых это числах было. А двадцать второго - война. Мы там только поселились, а у нас не все было. У нас на полк было пять самолетов! СБ.

Б.А.В. - А положено было сколько, сорок?

Г.Л.И. - Шестьдесят. Шестьдесят в полку положено. Даже шестьдесят шесть. Пять эскадрилий тогда было, по двенадцать самолетов. А, учебные не считались, боевые только считались. Это было числа двадцатого или девятнадцатого - я не помню. Они нагло летают, фотографируют все, немцы. И «Хенкель» пролетел над нашим аэродромом.А один радист из СБ-3 экипажа, летчик, штурман и радист, это экипаж. А он залез в кабину и сбил его. А его забрали, и никто не знал, что с ним потом стало. Никто его не видел. А двадцать второго началась война. Там кто, успели сделать по одному - два вылета, вот на этих пяти самолетах. Ну, по одному сделали вылету, потом другие садились, потому что не на чем. И, нас, двадцать шестого уже разбили. На нас налетели, как обнаружили аэродромы. И нас быстро всех отправили в Ригу, на аэродром Румбалово. Там уже все разбитые части были. И не только наши, и другие были. И нас, двадцать шестого вечером, уже никого не было, собрали все самолеты. Автобусы, ЗИЛы были, городского транспорта, летный и технический состав всех погрузили, и вывезли в Псков. В Пскове, там есть аэродром, но там ничего не было. Связь была только с Москвой. Что делать дальше? Сказали двигаться через Москву, в Углич. Ну, мы так и, было три колонны, и двигались. С Пскова на Старую Руссу. Там, на Вышний Волочек, затем на Калинин, с Калинина на Москву. В Москву нас не пустили, мы проездом проехали, и Углич. Куда приехали, там ничего нет, один разбитый каток и трактор. И больше ничего нет. Нас с Углича в Рыбинск. В Рыбинск приехали - то же самое. С Рыбинска в Ярославль, в Ярославле - то же самое. И, с Ярославля нас направили в Вологду. Все время на колесах были. И в июле месяце мы попали в Вологду. Там строилось пять аэродромов, и должны были получить американские и английские самолеты. И бомбардировщики, и истребители. Но, большой был караван английских и американских кораблей, которые везли эти самолеты в контейнерах. И их немцы потопили большинство. Ну, часть спаслось, и мы получили первые самолеты американские. И, два полка сформировали. Наш, в Вологде, это станция Сокол, Кадниково, поселок Кадниково. Это был там пересыльный пункт тюрьмы в старой России, ссылали туда. Нас расселили по домам частным. А часть самолетов получили на севере.

Б.А.В. - А, самолеты, какие были, А - 20 Бостон?

Г.Л.И. - Нет, к нам пришли самолеты, сначала «Томогавки», а потом «Киттихауки». «Томогавки» не долго, у них шестеренки коленчатого вала летели. Как чуть, так, поднимется на пять - шесть тысяч метров - так и сразу садится. Нам сразу же заменили «Томогавки» на «Киттихауки». «Киттихауки» более хорошие самолеты, более устойчивые самолеты. Имели тридцати семи миллиметровую пушку, четыре пулемета. Два по плоскостям. Но там были все: и бомбардировщики, и истребители, и разведчики - все разбитые части привезли туда.

Б.А.В. - А Вы, лично, какой самолет получили?

Г.Л.И. - Я был в бомбардировочной авиации, и в августе месяце прилетает полковник Кудрявцев с Москвы. А я был на аэродроме в Кадниково, один был. А его там дети строили, старики. Один пожилой инженер на пять аэродромов. Пришел, сказал - и уехал. А они, берут, а он сказал землю выносить. А я тут посмотрел и сказал: «Ребята, нет, тут лощинка, сюда сыпьте и ее засыпайте». А дело шло к зиме. И, прилетает, в августе месяце, полковник Кудрявцев Николай Николаевич, на Р-5. Он летал, летал, просит посадки, а здесь, посмотрел - одни малыши. И он стал над деревней. А там, чего - домика два или три от деревни. Летает, и там машет - просит посадки. Ну, никто не пришел. А я понял, и его посадил. Посадил его, а он сел, подрулил, вышел и спросил, кто такой я есть, и что делается в поселке. Ну, я ему и рассказал все. Говорю, что забитый поселок, и все так далее. Он говорит: «Веди меня к начальству». Я привел его к начальству. А он мне показал бумагу за подписью Сталина «Всеми правами военного времени…» Часа два, наверное, обошел все это дело, собрал всех командиров и частей, и дивизии. И приказал: «Бомбардировщиков в Иваново, истребители остаются здесь, а остальные - чтобы через четыре часа здесь никого не было, под Ленинград». Ну поехал, а бомбардировщики сразу в Иваново. А на меня показывает, и говорит: «Вы остаетесь в моем распоряжении». На меня. Ну, а потом он мне сказал, что должны приехать, прилететь летчики-инструктора американские и английские. Но мы уже знали, что два коттеджа для них готовилось. Два коттеджа: один спальный, а один для столовой. Их должно было быть человек шесть - восемь, но не больше двенадцати, а сколько - он сам не знал. А я назначен старшим был. Старшим по охране летчиков американских. Так я перешел из бомбардировочной авиации. А к концу августа месяца он прилетел и сказал, что самолеты вот-вот должны подойти. Ждали - ждали, подошли самолеты, летчики американские не приехали. Командир полка у нас был Лешко, раненый. Разобрали контейнера, сделали один самолет учебный. У нас парк был хороший там, инженера там были с заводов, хорошие были специалисты. Спарку сделали, и начали обучаться.

Б.А.В. - А, самолеты, какие пришли?

Г.Л.И. - В первый раз пришли «Томогавки», а потом пришли «Киттихауки». Потому что они были не больше, чем пол месяца, «Томогавки». Их мы забраковали, наши летчики. Они были не устойчивые, опасные были. Даже, один экипаж погиб у нас. А я остался тут, ехать в полк, в Иваново искать, опасно было. Я попросил командира полка, Лешко: «Примите меня в полк, любую работу буду выполнять». И он меня принял в полк, назначил вначале штурманом, а летчиков было мало, потом пришли молодые летчики. Надо было заниматься, а летчики старые не хотели заниматься. Полк был истребительный, а я был штурманом полка, но я не долго так был. Потому, что штурман полка, начальник химполка, вооружение - они назначались из летного состава. Но, никого не было, летчиков не хватало - даже не хватило командиров эскадрилий, для формирования звеньев.

Б.А.В. - Вы говорили, что столько много народа там было, много летного состава - и не хватило?

Г.Л.И. - Не хватило. А пришли быстро летчики с аэроклубов. Сделали, некоторые, по три-пять полетов, один в зону - и их на фронт. Потом полк наш сформировался, и я попросился, а был парторгом полка. Коммунистов все было мало, все молодежь была. И меня назначили адъютантом эскадрильи. Я стал адъютантом эскадрильи, и я там исполнял обязанности, и там исполнял обязанности. В Кадниково мы были не долго. Я помню, что в декабре месяце уже снег выпал хороший, а Дубровка, там же в Вологде, немного дальше, это между Череповцом и Вологдой. Там был аэродром уже с забетонированной площадкой, то есть полосу сделали. Взлетная полоса бетонированная, хорошая, для всех типов самолетов. И нас туда направили, а жили там в землянках. Все жили в землянках, только в землянках. Там мы побыли сорок первый год, и немцы уже бомбили Ярославль, Нижний Новгород. Разведчики ходили уже через Череповец, Вологду - и сюда. И нам претензию предъявили большую - как это так, что пропустили разведчика! И начали искать виновных. Ну, всех опрашивали, нас. Командир полка, и одно время, строго предупредили нас, хотя у нас была задача перехват разведчиков и сопровождение особо важных самолетов. Все правительственные самолеты летали через Вологду, через Северный полюс - и в Америку. Так сто мы как раз в центре были, но входили в зону обороны Московскую. ПВО. Командир полка Лешко был хороший парень. Капитан, раненый, он говорит, появился Ю-88: «Я полечу, а если не собью - разобьюсь!» Мы с ним делились всем, жили хорошо, он доверял мне все. И он сбил! Там, самолет посадил, летчик немецкий, а экипаж взяли в плен. Там был один капитан немецкий, Шульц, без ноги, штурман. Строил в Ярославле резиновый комбинат. И его посадили, он шел через Вологду, на Нижний Новгород, вот он шел туда. Кострома, Рыбинск, и все это фотографировал. И он уже летал несколько раз. И в последний раз его сбили, сбил наш командир полка. И к нам другое отношение, обстановка изменилась в полку, стали все бодрые, веселые. Нас перебросили в сорок втором году весной, это было весной, в апреле или мате месяце, в Кадниково. Это город у Ярославля. Тоже жили там только в землянках. Аэродрома еще не было. Ничего не освоили. Наведения такого не было, только по постам ВНОС. Сообщалось на командные пункты. Я помню хорошо, как в Ярославль прилетел самолет-разведчик, а так, метров четыреста от нас пост ВНОС был. Там семь девушек было с полотнищем «Стрела», и показывали, куда полетел самолет. Радиолокаторов не было, ничего не было. Вот, в квадрате таком то такой находится, так как вся была территория закодирована. Вы знаете, что такое посты ВНОС? Внешнее наблюдение, оповещение и связь. Американцы потом дали радиолокаторы, у нас, их, и не было. И, потом, в мае месяце немцы бомбили дважды Ярославль. Ну, у нас, а бомбили ночью, на рассвете. А подниматься некому. Старые летчики поднимались, а пока туда - сюда, наведения не было, пока поднимались - они отбомбились и ушли. Ну, и больше не прилетали. Но зато, их там перехватывали и рубили. Хорошо им дали тогда, только не наш полк. А двадцать шестого июня сорок второго года нас перебросили под Сталинград, началась Сталинградская битва. Сталинградская битва началась, и мы там вошли в сто вторую истребительную дивизию. Они воевали, там были полки, полков пять уже было, они там воевали и мы туда вошли. Мы на «Киттихауках», они на И - 16. В каждом полку оставалось по одному - два самолета. А потом всех передали в один полк, где было по два самолета, сформировали эскадрилью, и наш полк был, а остальных отправили в тыл на переформирование. В первый же день, двадцать шестого, а ши вечером прилетали. Потому, что нельзя было днем туда лететь, так как немцы господствовали, и соотношение сил было один к трем, даже один к четырем. Они полностью господствовали там. И у нас при посадке сбили штурмана, и экипаж одного летчика. Поплакали, похоронили - а на утро нам задание. Я остался за штурмана, на командном пункте, а сразу, я у себя был, я немножко знал дело свое, штурманское, а нужно было там быть, чтобы направлять. И началась воздушно-боевая работа. Наш полк получил задачу от устья Волги до Камышина прикрывать наземные войска, и вести борьбу с бомбардировщиками и истребителями. Наш полк до двенадцатого октября был в обороне Сталинграда. Самые тяжелые были бои.

Б.А.В. - А Вы не летали?

Г.Л.И. - Я же за штурмана. Нет, не летал. Наш полк сбил сто девять самолетов. Но это подтвержденных, а еще не подтвержденных много сбили. У нас были такие молодые летчики, которые пришли с аэроклуба - асами были! Асами уже были. Сбивали по десять самолетов. А один летчик у нас был, Прохоров, ему было девятнадцать лет, и он как видел самолеты за двадцать пять километров, определял все. И командир полка, Лешко, брал всегда его ведомым. Всегда. Но он погиб. И, в основном, наш полк, в обороне, а оборона была с ноября месяца, через месяц наши войска перешли в наступление, и вот так коренным образом изменилась обстановка. И немцы бросили истребители «Мессершмидт» 109Ф, самые современные были тогда истребители, сто пятьдесят самолетов из группы Геринга. И их наши молодые летчики, которые хорошо владели летным делом, и в воздушных боях он имели большие возможности, сбивали их, здорово сбивали. А тринадцатого - четырнадцатого числа уже нас разбили, октября. Осталось у нас всего самолетов два, а летчиков двенадцать человек осталось из тридцати двух человек. И нас направили в Москву, на аэродром в Химки. Там было два авиационных завода, на Химках, и получили звание «Гвардейского». Полк получил звание, был семьсот тридцать первый полк, а стал тридцать девятый гвардейский. А дивизия была сто вторая, а стала второй гвардейской истребительной дивизией. Стала вторая гвардейская. Между прочим, я дважды в ней был. Ну, с Москвы нас перебросили снова в Ярославль. Когда были в Москве, то получили Боевое Знамя, которое вручал Калинин. И я туда тоже ездил вместе с командиром полка. И перебросили нас снова в Ярославль. Из Ярославля, там снова полк сформировался летчиков, и стали получать самолеты в Красноярске, «Аэрокобры». Морским путем не удалось, и потом через Аляску, Красноярск, по воздуху. Красноярск был базой обеспечения летчиков истребителями и бомбардировщиками. «Бостоны», в основном, были. У нас «Бостоны» были и «Аэрокобры». Других самолетов у нас не было.

Б.А.В. - То есть, в Вашем истребительном полку и «Бостоны» тоже были?

Г.Л.И. - Нет, нет. У нас были только «Аэрокобры». Полк полностью был на них. А «Бостоны» - это бомбардировщики двухмоторные, ближнего действия, и так далее. И во мы стояли в Ярославле в сорок третьем году. После разгрома немцев в Сталинградской битве, на Курской Дуге произошла другая, Курская битва. Нас перебросили уже с Ярославля под Воронеж. Мы вошли в девятый истребительный корпус ПВО шестьдесят первой истребительной авиационной армии. Ну, мы туда прилетели, три дня побыли, и нас разбомбили. Много летчиков погибло. Бомба угодила в большой блиндаж, там было несколько десятков человек, все погибли. А бомбы были по двести пятьдесят килограммов у них. Все было. И нас снова в Ярославль. Снова получили мы в Красноярске, сформировался полк, и получил снова американские самолеты, «Аэрокобры». Ну, летный состав уже знал эти самолеты, уже летали. Мы снова попали в девятый авиационный истребительный корпус Воронежский. Командир корпуса был Усатый, комдив был. Между прочим, первый летчик, который в Гражданскую войну перешел из царской армии на сторону Советской армии, и командовал первым дивизионом, раньше дивизионами назывались. Первым дивизионом на Дальнем Востоке, а потом они сюда перелетели. Мы попали не под сам Воронеж, а там есть Россошь, аэродром. А с Россоши мы пошли на Харьков, девятый корпус, наш полк был головной. Потом Киев, и седьмого числа мы были уже в Киеве. Седьмого ноября сорок третьего года уже были там. В годовщину Советской власти. Там, на Жулянах - а стояли мы на аэродроме в Жулянах, рядом с городом Киевом.

Б.А.В. - А в этом гвардейском тридцать девятом полку, Вы какую должность занимали?

Г.Л.И. - Я занимал должность, в основном, адъютант эскадрильи, начальник штаба эскадрильи, и штурман полка. А потом был помощником штурмана полка по средствам ЗОС. Это земное обеспечение самолетовождения. Уже к нам стали поступать американские радиолокаторы, а были проводные радиостанции. А американские самолеты был обеспечены РПК - радиополукомпас. Уже нужно было кому-то учиться, заниматься. А я был помощником штурмана полка по средствам ЗОС, а потом был помощником штурмана корпуса по средствам ЗОС. В ЗОС входили и радиолокаторы, и радиостанции, маяки.

Б.А.В. - А какие радиолокаторы были, Вы не помните тип?

Г.Л.И. - Уже не помню, стал забывать…

Б.А.В. - А радиостанции наведения американские были или наши?

Г.Л.И. - Нет, наши были.

Б.А.В. - Какие, РСБ?

Г.Л.И. - Да, РСБ были. А больше, никаких, и не было. А в сорок четвертом году в конце мая, я попросился в академию. Всех посылают, а посылают тех. Кто плохо служил и плохо работал. Нечестно. У нас был один старший лейтенант. Ничего не значил. Его послали, а меня не послали. А командир мне говорит, что у меня и так все хорошо, останешься здесь. Ну, а в сорок шестом году разнарядка была, я принципиально поставил вопрос. Но комдив Усатый, командир корпуса, удовлетворил просьбу, говорит: «Поезжай. Леонид Иванович, надо тебе подучиться». Я подавал на командный факультет, а меня на штурманский. Зачислили сначала на командный факультет в Монино, а мандатная комиссия не пропустила. Сказали, что у Вас штурманское образование, опыт большой, а у нас не хватает штурманов. Поэтому мы Вас переводим. Я говорю: «Я не согласен». Они меня держали шесть месяцев.

Б.А.В. - На гауптвахте?

Г.Л.И. - Нет. В академии. На гауптвахте я ни разу не сидел.

Б.А.В. - А почему Вы не хотели быть штурманом, а хотели на командную должность?

Г.Л.И. - Ну, во-первых, мне дальше надо было флагманским штурманом быть, то есть служить в этой должности. Это, минимум, полка. А то и дивизии, корпуса, армии. Там надо было разрабатывать операции, и прочее. А командный факультет - это начальник штаба полка, оперативные работники.

Б.А.В. - А командир полка?

Г.Л.И. - Командир полка - это из летчиков. А начальник штаба - это из списанных летчиков, или из штурманов назначались. Эти все должности, которые уже прошли летную работу, по разным причинам списывали, и они занимались вот этим делом. Я приехал снова в тридцать девятый полк. В сорок четвертом году уже Министерством Обороны был поставлен вопрос, Министром Обороны, что в каждом истребительном полку иметь начальника парашютно-десантной службы. И меня сразу начальником парашютно-десантной службы в армию, во Львове, назначили. А десантные войска уже, к концу сорок четвертого года, сокращались, потому что мы подошли уже прямо к границам - уже Польшу забрали, к Румынии подошли. И, в начале сорок пятого года, вторая гвардейская дивизия уже перебазировалась в Румынию, Польшу. На Плоешти. А на мое место пришел, Москва меня не утвердила начальником парашютно-десантной службы армии, а пришел такой же капитан, как и я. Но он имел две тысячи парашютных прыжков, и был Героем Советского Союза. Ну, они участвовали в боевых действиях, он две тысячи прыжков имел. А я был инструктором парашютного спорта, а он мастер был. И меня перевели во вторую гвардейскую дивизию во Плоешти. А там снова пришел товарищ из десантных войск, снова Герой. Меня на штабную работу перевели снова, в полк. Зам. Начальника штаба полка по оперативно-разведывательной части. Мы уже восемьсот тридцать третий полк, зам. Начьника. Это все истребительные полки, я больше не попадал в бомбардировщики. Наш полк сразу послали в Венгрию. В Венгрии участвовали во взятии Будапешта. Полк еще участвовал в Болгарии, в Югославии и в Венгрии, в Австрии. После взятия Будапешта, сразу, на второй день, перелетели в город, на левой стороне центре города был аэродром в Будапеште. На левом берегу Дуная. Оттуда нас перебросили в Австрию, и мы уже были четвертого числа. Венгрия была освобождена полностью, и мы пришли в Австрию. Мы сразу на Фершеден Дюрфер на аэродроме были, а затем на Вимберге. Наш полк участвовал в боях при освобождении Вены, взятие Вены, и при освобождении Праги. Это было пятого-шестого мая. Прагу взяли седьмого мая, нет, с восьмого на девятое Прагу взяли. И я как раз был на командном пункте. Ответственным дежурным, и в два часа на аэродроме Вимберг, это двенадцать километров от Вены, выступил Молотов и объявил День Победы. Что было! Радости было! Больше, чем даже рвались в бой. Салюты были везде, нельзя было пройти.

Б.А.В. - А из самолетов стреляли?

Г.Л.И. - Нет, из самолетов не стреляли. А, между прочим, я был ответственным, а наш полк воевал седьмого, и с восьмого на девятое. А нужно было оформлять боевые донесения. Вот, пришлось летчиков просить, чтобы оформляли боевые донесения, кто и что делал. Я был на командном пункте и вот это делал. А радиостанция у нас всегда была на приеме с Москвой. Ну, значит, объявили перемирие. Это было в два часа ночи. А в девять часов уже звонят с Москвы, уже с армии звонят: «Быть готовность номер два». А никого нет, потому что Победа, все сто граммов собирались. А начпроды всех обеспечили хорошо: и вино, и коньяки, и ромы - все, что хочешь. Я доложил комиссару полка, что вот такое получил приказание. А все не готовы, празднуют. А у нас был один, и он мне говорит: «Ты что, провокатор!» Вроде как, война кончилась, а я тут…А в два часа сказали: «Готовность номер один!» А никого нет, все не готовы. Командиру полка говорю, что так, а он комиссару доверяет. А комиссар меньше праздновал. Ответственность большая была. И наш полк воевал и девятого, и десятого, и пятнадцатого. Так девятого то, так и летали, после празднования. Между нами говоря, тяжело. У нас была водовозка со шлангом, привязывали его, и он в трусах садился с парашютом и летел. И так приводили в чувство.

Б.А.В. - А, сколько человек удалось выпустить?

Г.Л.И. - Удалось выпустить эскадрилью - девять человек, девять самолетов, а не весь полк. Ну, эскадрилья истребителей, не бомбардировщиков. Она прикрывала, а немцы уже не летали. Как перешли в Румынию, в Венгрию, они уже почти не летали. Потому, что у них уже все было разбито. Авиация то пришла за пехотой. И отступала через Италию армия танковая Гудериана, через Альпы. Тоже лишь бомбили. Им американцы построили, это было шестнадцатого - семнадцатого мая, американцы, англичане и французы построили им девять переправ через Дунай для отхода войск армии Гудериана и власовской армии, которая держала Прагу. И наши штурмовики, молодцы, три переправы разбили. Три переправы разбили, и американцы предъявили ультиматум. Мы вам помогаем, а вы нас бомбите. И положение было такое, чуть не начало третьей войны. Мы освободили все самые лучшие аэродромы в Австрии, в Венгрии. Американцы и англичане заняли их. А мы были на площадках, мы оказались в тылу у них. Ну, вопрос был урегулирован, наши войска стали отступать. И, когда мы Вену взяли, то мы полностью там были хозяева. А американцы, и англичане, и французы предъявили ультиматум, что давайте на зоны делиться. И пошел крупный разговор. Наши долго не давали. А в то время в Австрии был полный голод, и наши бойцы все отдавали, что могли, сами делились. А Сталин три эшелона прислал с хлебом, мукой, маслом. И австрийцы к нам обращались все, и там уже коммунистическая партия работала. Все были к нам. Американцы нажали на наших, и потом, все-таки, поделили на части. Мы остались в Восточной части, они остались в Западной части. И американцы как шуганули туда все, как всегда: продовольствие, промышленные товары. И австрийцы повернулись от нас. Так всегда, поворачиваются к тем, кто дает. Там быстро все урегулировалось, и в сорок шестом году нас перебросили в Венгрию снова. А с Венгрии - в Румынию, с Румынии - в Батуми. В сорок шестом году. Мы самолеты оставили все. Часть самолетов пошла летом, часть самолетов мы оставили, там румынским войскам. Понемножку, там, которые были благонадежные. А остальные приняли в Батуми. В сорок шестом году наши, и в сорок седьмом году, наши начали готовиться к войне против Турции, не поставив в известность американцев. В апреле месяце прошли штабные учения Генштаба. Я там участвовал офицером-направленцем. Мы там объехали от Батуми до, всю Армению, и Грузию прошли. Учения были двадцать дней. Но, когда американцы узнали, то они сказали: «Если будете воевать, то мы будем воевать на стороне Турции». И вопрос затих. Затих вопрос, и нас перебросили из Батуми в Цхакали, это там недалеко. Это Грузия. Уже в сорок восьмом году. Между прочим, уже во время подготовки, части уже расширялись, и из некоторых частей делали два полка. Уже должности повышались. И мы с сорок восьмого года были до пятьдесят третьего года в Цхакали. Как раз, до того момента, когда Сталин умер. Сталин умер двадцать восьмого февраля, а объявили пятого марта. У нас как раз были полеты. А объявили часов в двенадцать. Это все узнали, и в Цхакали собрался митинг. Там стоял наш один полк. Ну, местные власти провели митинг, и все прочее. А Цхакале - это Менгрелия, а Берия был менгрелец. Мы пришли со слезами на площадь Цхакали, со знаменами. А они бюст Сталина со всех сквериков поснимали.Сами грузины. Точнее, менгрелы. Они, грузины, конечно, но там менгрелы. Абхазцы, аджарцы, и прочее. Ну, там митинг провели. У нас еврей, начальник штаба, две академии окончил. Начальников политотделов ликвидировали, а они все были политработников, и куда? Начальником штаба. У нас снимали одних. А других ставили, потому что у них две академии. И в пятьдесят третьем году наш полк перебрасывают в Германию. Сто семьдесят третий полк гвардейский. А у меня был приказ, служить только в гвардейских частях. Ну, а я поставил вопрос, что в Германию я не поеду, посылайте меня на учебу. И начальник политотдела политуправления Закавказского военного округа согласился, и меня послали на курсы политические, Высшие тактические курсы военных частей и соединений. Я там окончил курсы, и в пятьдесят четвертом году меня направили в Польшу, в Северную группу войск, заместителем начальника штаба полка. Потому что я пошел, что все пошли на те должности, которые пришли на курсы усовершенствования. Потому что войска стали расформировываться, вакантных должностей не было, и пошли так. Я в Польше прослужил с пятьдесят четвертого по пятьдесят девятый год. В пятьдесят девятом году уволился, все. Хрущев уволил. Было сокращение двести двадцать тысяч, а Хрущев в это время был, и меня уволили по болезни. Вот так. Проработал в народном хозяйстве тридцать лет, участвовал активно в военно-патриотической работе, трижды награжден «Почетным Знаком». Читал лекции «Военные действия и истребительная авиация при обороне Сталинграда». Я в Кирове двадцать один год.

Б.А.В. - А боевые награды?

Г.Л.И. - И боевые есть. Боевые есть у меня.

Б.А.В. - А вот, восемьсот тридцать третий полк ПВО, куда Вы после академии попали, он на чем воевал, какие самолеты там были?

Г.Л.И. - «Аэрокобры».

Б.А.В. - И в этом полку Вы до мая сорок пятого были, да?

Г.Л.И. - Нет. Я был с тридцать девятого, перешел в восемьсот тридцать девятый полк второй гвардейской дивизии. То есть, эта та же самая дивизия, но только другой полк.

Б.А.В. - А он был не гвардейский, восемьсот тридцать третий, да?

Г.Л.И. - Но он расформирован был. Все гвардейские части были расформированы. Но вот этот полк, он в Румынии, в Австрии, в Венгрии и был.

Б.А.В. - Вы в нем воевали. И там Вы были зам. Начальника штаба по оперативно-разведывательной работе, да?

Г.Л.И. - Да. В этом полку я войну и закончил. А когда попал я в Батуми, там меня перевели в сто семьдесят шестой истребительный гвардейский полк. Но это уже после войны. А там я занимал должность заместителя начальника штаба, тоже по оперативной работе. Оперативно-разведывательная и боевая работа, учебно-боевая.

К.О.Г. - Леонид Иванович, Вы перед самой войной находились в Прибалтике. Можете сказать, как там относились нам? Мы слышали такое, что даже запрещали нашим солдатам ходить по одному. Но, это после освобождения.

Г.Л.И. - Латыши, и все остальные, относились очень доброжелательно. Очень, и молодые, и старики. А после освобождения я там не был. Так, что я не могу сказать про это.

Б.А.В. - А если вспомнить сороковой год, а образованные люди, состоятельные, они как относились? До войны.

Г.Л.И. - До войны - тоже дружелюбно, очень дружелюбно, никогда не слышали враждебных слов, не было враждебных действий. Тем более, что мы по всей Прибалтике ездили. Я везде был. В Эстонии, Латвии, Литве - везде был. Я не встречал, но я общался с местным населением очень близко.

Б.А.В. - А что они вообще говорили, как они относились к вхождению в состав СССР?

Г.Л.И. - Очень дружелюбно относились. Но нас перебросили в Эстонию, когда они еще не был присоединены. Они были очень дружелюбные. Они жили очень хорошо, все жили, бедных там не было. Там была, и сейчас, наверное, сохранилась, хуторская система. И так же жили, и в Венгрии была хуторская система, с царской империи сохранилась. Они жили самостоятельно, платили налоги, и сами себе были хозяева. А хуторское хозяйство было определенное. Оно, в основном, помещичье было. На каждом хуторе был помещик. И около помещика там жили люди. Помещик из своей земли выделял людям землю. Они работали на своих участках, и работал на помещичьих участках, батрачили на него. Но он платил добросовестно, добросовестно платили они. Очень добросовестно, никаких не было эксцессов.

Б.А.В. - А в таком поместье тракторов сколько было?

Г.Л.И. - Тракторов не было. На лошадях и на быках все делали, и никакой механизации там не было. Молотилки были только. Да, молотилки были. Там хуторская система везде была. Молотилки были паровые и электрические. Рубильник включают, барабан, и он молотит.

Б.А.В. - А, электричество, откуда, свой дизель стоял?

Г.Л.И. - Ну, у них электричество было хорошо организовано. У них были специально пристроенные трансформаторные установки.

Б.А.В. - То есть, были электролинии?

Г.Л.И. - Да, были электролинии.

Б.А.В. - А дороги были асфальтированы?

Г.Л.И. - Да, дороги были асфальтированы. Но асфальтированы все дороги были главные. Между большими городами и населенными пунктами, а остальные были обыкновенные, проселочные.

Б.А.В. - А что - то об укладе их жизни, о стиле жизни, Вы можете рассказать? Вы в первый раз за границу попали, как Вам это все увиделось, запомнилось?

Г.Л.И. - Запомнилось то, что они дружелюбно относились к нам. Второе. У них такая была дешевизна, вот, к примеру, в Эстонии за одну крону, можно было пообедать и выпить, и все прочее. А когда сделали уравниловку, когда присоединились они. А они присоединились, по-моему, в середине лета. Вот, наши войска перешли в сороковом году, и поставили, сравняли крону к рублю - и получилась ерунда. У них и зарплаты были маленькие, и все было дешево. А когда уравняли все, тогда они стали недовольны. И допустили большую ошибку, что начали хутора ликвидировать, переселять, этого не надо было, конечно. А люди там веками жили. Они жили не годами, а веками так. На одном хуторе. История, это же царская империя была, ей все принадлежало: Эстония, Финляндия, Латвия, Литва, Польша, Варшава. Варшава же была царской России. И в Венгрии то же самое. Стали колхозы делать и в Румынии. А они это… Но, это мое личное мнение. Они то понятия не имели. Мы - то, русские сразу в колхоз пошли. Я про колхоз тоже могу рассказать. Ну, я был активный. Комсомольцем был, пионером был, хорошим был физкультурником. У нас помещичье было имение Сидоровых. Организовали колхозы, ничего не подготовили. Кто зажиточней был, покрепче, у них длинные сараи были, они отобрали, а туда лошадей. Весной собрали, а кормить нечем. Лошади подохли. И сталинская была статья, о головокружении об успехах колхозов. И все разбежались, а у нас осталось человек, наверное, двадцать. И я - раз пошел, то должен добиться. А отец мой погиб в Гражданской войне, нас осталось пятеро у матери. Она молодая была, вышла замуж. У меня был отчим. Ну, отчим есть отчим. Здесь по-разному бывает. Ну, я не обижался, и все прочее. И я с колхоза не пошел, а родные все вышли из колхоза. И колхоз меня послал на учебу. У нас я занимался кролиководством, у меня сено было, свою лошадь кормил, товарищам помогал. Сено у меня было забито в сарае. Да, это мне было уже шестнадцать лет. Я в шестнадцать лет уже был человеком, подросток, самостоятельный уже был. Самосознательный. А в девятнадцать я в армию пошел, по спецнабору взяли. Я был членом райкома комсомола, и кто изъявил желание, а голод был!

Тридцать третий год. Да, и тридцать второй - то же самое. А я учился, и был избран студентами заведующим столовой ученической. Спал два - три часа в день, а даже с рабкором, рабкоопы раньше были, кооперативы. Я связь с ними держал. Там, когда, надо же продукты получить, привезти надо, сдать.

Б.А.В. - А это какой-то техникум был сельскохозяйственный?

Г.Л.И. - Сельскохозяйственный, агрономом был я. И колхоз меня направил именно туда.

Б.А.В. - А колхоз какую-то стипендию платил?

Г.Л.И. - Ничего не платил. Но, это было государственное. То есть, государство стипендию платило. Да и то, не платило, двенадцать там рублей, так что там за стипендия! Но, оно обеспечивало, кормило, одевали там. Одевали и кормили.

Б.А.В. - А где техникум был, в Ставрополе в самом?

Г.Л.И. - Нет. В Краснодаре был. А филиалы были в районах. Я в филиале учился, в районе, станица. Но там станицы были на Кубани, там все были казачьи. А хутора были, это там были помещичьи и мужики. Так что, там на хуторах жили.

Б.А.В. - А Вы были из мужиков, да, не из казаков?

Г.Л.И. - Да, мой дедушка родился на Украине, в Харьковской области, в Лимане, за рекой Чугуево. И переехал после крепостного права, там знакомые были, на хутор Киселев. Там жили очень хорошо люди, хороший помещик был. Они, но раньше не отделялись от стариков. Так что, в одном дворе два - три дома было. Все жили вместе. Вот такие дела. Так вот. В Сталинградской битве я был офицером - направленцем, по вызову авиации. И, соответственная задача была, очень ответственная. То есть, я был представителем в танковой части. Ну, я не всегда был, а по обстановке там. Некому было.

Б.А.В. - А у Вас своя рация была, когда Вы были представителем части?

Г.Л.И. - Конечно. Рации были, телефоны были. Больше телефоны были, раций мало было.

Б.А.В. - А если говорить про Сталинградскую битву. В среднем, от поступления заявки командира общевойскового до вылета, до прибытия самолетов на цель, сколько времени, примерно, проходило?

Г.Л.И. - Ну, на передовой тоже посты ВНОС были. Они сообщают, а у них, наверно, радиостанции были. У некоторых были, у некоторых не было - телефоны были. Потому что радиостанций очень мало было. Надо правду сказать. Один РАФ-Б только на дивизию. Он держал связь с армией. Радиостанция РАФ.

Б.А.В. - А каковы были Ваши задачи, как представителя вот там, в частях?

Г.Л.И. - Получил задачу, ну, по обстановке. По обстановке, как бывает. Вызов авиации. Ну, большинство случаев было, все время висели над войсками мы. Потому что нельзя было. Вызов авиации на фронте, когда они не барражируют. А когда барражируют, то спокойно все. А что авиация, команду дают, иногда команду дают: «Вот, в таком направлении двигается колонна. Авиация, внимание». Ну, перестраиваются и идут.

Б.А.В. - А кто решал, что надо вызывать авиацию туда, Вы сами решали, или кто-то из штаба?

Г.Л.И. - Нет, как же сам, это сам командующий фронта, армии.

Б.А.В. - А Вы были при штабе армии?

Г.Л.И. - Да. При главном штабе. Я видел Хрущева, когда тот был в Сталинграде. Он был членом Военного Совета. Но видел так, мельком, не очень допускали - да и некогда было. Это же было такое напряжение - день и ночь. А вообще, я с самого начала просился на фронт, а мне говорят: «Выполняйте приказ», и послали в десантные войска.

К.О.Г. - Так, у Вас вторая, точнее первая специальность была десантник. Потому, что Вы сначала были посланы в десантные войска, а потом уже стали штурманом.

Г.Л.И. - Да, меня с десантных войск послали в летное училище. А до войны я прослужил в десантных войсках два года.

Б.А.В. - А, кроме парашютной подготовки, какая еще подготовка, диверсионная была, минная? И в чем она состояла?

Г.Л.И. - А как же! Диверсионная была, а минной, собственно, и не было. Ну, захваты участков, вот это дело было. Объектов захваты. Я был командиром роты: два взвода, три самолета, одна пушка, один станковый пулемет и два ручных пулемета. Пушка «Сорокопятка». Была тридцати семи и «Сорокопятка». У нас была тридцати семи миллиметровая. Противотанковая была пушка. Она тоже сбрасывалась на самолете с парашютом. А, в основном, ну, на маневрах участвовали. Ну, скажут там, перехватить, или задержать, диверсию какую-нибудь сделать. А мин у нас не было. Единственное было, это винтовки, пулеметы, гранаты.

К.О.Г. - Леонид Иванович, скажите, а экипировка десантника из чего состояла?

Г.Л.И. - Обыкновенное полевое снаряжение, шинель и ранцевый мешочек с продуктами. И парашют. И все. Каски не было. А вооружение - винтовки, пулеметы. И нож десантный - обязательно. Без ножа не может быть.

Б.А.В. - Кидали его?

Г.Л.И. - Нет. Два ножа было: один нож на случай, если парашют оденется на киль, хвост. Вот. Парашют двойной: передний и задний. Сзади главный парашют, а запасной впереди. У меня был один случай. Раньше же была армия переменного состава, и не кадровая. Так что, приходилось на заводы ходить. Я в Ростове был, на «Сельмаш» ходили мы. Брали у нас, в основном, с «Сельмаша» были, молодые ребята все. Они прыгали только в субботу, тогда была пятидневка. В выходные дни приходили и прыгали. А некоторых призывали на сборы. Ну а мы - прыгали, сколько хотели. Потому, что всегда, на праздники - прыгали на Дон. А в такие дни, захотели - попрыгали, и все.

Б.А.В. - То есть, можно было тысячу прыжков сделать до войны?

Г.Л.И. - Нет. Много не сделаешь. Два раза в неделю были у нас по плану. Ну, кто может два сделать, а кто может три сделать, и четыре может сделать. Вот так было. То есть, пристрелочный делает, там идет. А, потом, последний, в последний вылет там, идет. Раньше платили хорошо за прыжки. Экспериментальный прыжок стоил шестьсот рублей.

Б.А.В. - А, что такое экспериментальный прыжок?

Г.Л.И. - Ну, прыжок на воду, прыжок из штурманской кабины, вперед моторов прыгать, сальтом.

Б.А.В. - Это, чтобы тебя винтами не изрубило, под винты не попасть?

Г.Л.И. - Ну, конечно. Все это надо было делать. А в люке, если, с плоскостей - то там запросто.

Б.А.В. - Была какая-то специальная программа этих экспериментальных прыжков? Или кто-то их придумывал?

Г.Л.И. - Нет, это отбирают тех, кто хорошо прыгает, кто может. Если на воду прыгаешь, то ты должен за пять-десять метров приготовиться, отстегнуть лямки и все. А тут уже катер ходит. Если вывалился, то ты плавать умел хорошо. Все, конечно, варианты предусмотрены там. И я прослужил в десантных войсках в звании лейтенанта, потом старший лейтенант, капитаном был. Майором потом.

Б.А.В. - А, если про учебу в Харьковском училище говорить, Вас сразу на штурманский факультет определили?

Г.Л.И. - Да.

Б.А.В. - А, какие экзамены были?

Г.Л.И. - Не было никаких экзаменов. Когда вопрос ставился о расширении авиации, штурман хорошо знает общевойсковой бой. Да, он должен знать его хорошо. Брали уже офицеров. Ну, и специально молодые были, учились.

Б.А.В. - А что было главным в обучении штурмана?

Г.Л.И. - Главное - это самолетовождение, бомбежка. Штурман ведет самолет, бомбит штурман.

Б.А.В. - То есть, навигация, да? Астрономические, прокладка курса там, расчет.

Г.Л.И. - Ну, астрономию мы изучали, но не пользовались ей. Астрономия нужна, в основном, в ночное время. А, в сороковом году, меня хотели отобрать в морской флот. Не в морскую авиацию, а на корабль. Не хватало там штурманов. И был такой момент, когда требовались штурманы, второй штурман, а не первый. Там два штурмана. Ну, астрономию мы изучали. И, после, месяц я там побыл на корабле - нет, не хочу. Не захотел я, и ушел. А мы проходили испытания. Некоторые остались. То есть, флот как бы смотрел, кто им подойдет, а кто не подойдет.

Б.А.В. - То есть, это Вы еще курсантом были?

Г.Л.И. - Нет, уже окончил летное училище. Это еще до войны.

Б.А.В. - А, как летчик, Вы летали в училище?

Г.Л.И. - Я - штурман. Там инструктора - летчики. Мы учились, в основном, на Р-5-ом, двухместный самолет, летчик - и сзади штурман. Ну, он малоподъемный, триста - пятьсот килограммов он максимум, берет. А уже на СБ - там две по пятьсот, бомбы. Или две по двести пятьдесят, но меньше, чем двести пятьдесят, не было. Сотки - редко были, когда сотки.

Б.А.В. - А, в училище, бомбить боевыми бомбами приходилось?

Г.Л.И. - Нет! Цементные! Разве можно боевые использовать - да никогда!

Б.А.В. - Ну, а на Финскую войну, как вы тогда полетели? Вы ни разу не бомбили боевыми?

Г.Л.И. - В мирное время никогда боевыми не бомбят. Цементные бомбы изготавливают, они равноценные боевым. Потому, что боевая, она же стальная, чугунная бомба, очень дорого стоит. Только учебные были бомбы. А, оценку давали, как боевые. Потому, что, или боевую, или учебную сбросил на объект. Если не вышел из круга пятьдесят - со метров, значит, вот тебе и все. Значит, хорошо отбомбился. А, если вышел, то…

К.О.Г. - То есть, круг, пятьдесят или сто метров, куда должны были зайти и попасть?

Г.Л.И. - Да.

Б.А.В. - Расскажите, пожалуйста, поподробнее о Советско-Финской войне.

Г.Л.И. - Ну, что подробнее, мы стояли в Сиверской. Собственно, подготовки там, не говорили, что это война, ничего. А когда начались боевые действия, то сделали по два вылета - оказывается, далеко. До Ленинграда, и там, больше расстояние двухсот километров. Уже, перешли, непосредственно на Карельский перешеек. На Левашово, севернее Ленинграда. Сестрорецк, Левашово там - от фронта, примерно, тридцать - пятьдесят километров. Удобно было, по два - по три вылета делали. В полку было шестьдесят шесть самолетов/p>

Б.А.В. - Какие цели, какие задачи вам ставили там, на Финской войне?

Г.Л.И. - Ну, бомбежка. Там линия Маннергейма было самое укрепленное место. По живой силе, по транспортным средствам всем. То есть, укрепления, и по живой силе. Вот так.

К.О.Г. - А потери были в Финской войне в технике, в людях?

Г.Л.И. - У нас почти потерь не было. Одна потеря была. В нашем полку были наши эскадрильи, а комиссар эскадрильи был малоопытный. Да и летчик, тоже, был комсоргом, и радист был на СБ, и полетели. Полетели они на бомбежку, и что-то мотор у них забарахлил, и они сели. Сели на площадке, была небольшая площадка, и они сели. Приземлились, и плохо ориентировались, и попали на нейтральную полосу. Финны были слева, а наши справа были. И, наши когда, а ближе были к нашим, увидели, что они бегут, а они не оценили обстановку, и вышли на плоскость, и сами себя расстреляли. Летчик, вообще, в плен не сдается. Вы знаете?

Б.А.В. - А почему именно летчик не сдается?

Г.Л.И. - Никому. С летно - подъемного состава никто в плен не сдается. И они сами себя расстреляли. Хотя им и присвоили Героев, посмертно. Но, я это не одобряю.

Б.А.В. - То есть, вас так воспитывали, что летчик в плен не сдается, да?

Г.Л.И. - Летчик в плен не сдается, да.

К.О.Г. - То есть, получается, что из-за этой ошибки погибло три человека?

Г.Л.И. - Да. Это, конечно, поступок, который заслуживает внимания, но надо хоть немного соображать, где ты находишься! У нас быстро расформировали бригаду там. Командирам эскадрилий, и командирам полка, всем присвоили Героя. И командирам эскадрилий. Некоторым дали орден Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, а штурманам - по медальке. И, радистам, даже некоторым, не дали.

Б.А.В. - А, Вам какую медаль дали?

Г.Л.И. - «За боевые заслуги», ну конечно.

Б.А.В. - А как Вы считаете, это заслужено было?

Г.Л.И. - Нет, как раз. Заслуженно, это когда выполняем вместе одну задачу, и все в равных положениях. Но это исправили потом. Был случай, у меня командир эскадрильи, я с ним расстался, он был Герой Советского Союза, уже с СБ перешел на Б - 2. Он уже был командиром полка, хороший, молодой был парень, хороший товарищ. И он награждал уже так, как экипаж выполнил задание - всех к награде.

Б.А.В. - То есть, за конкретный боевой вылет, да?

Г.Л.И. - Да. Ну, и за вылеты, и за все. А раньше было так, во время войны это было: если ты сбил пять самолетов - тебе Героя давали. Там, в разные периоды - по-разному, менялось. Но, пять сбил - Героя получаешь. А, потом уже, и пятнадцать сбивали - не получали. За истребителя - тысячу рублей платили, за бомбардировщик - две тысячи, за разведчика - три тысячи платили. Но, это тоже, по разным периодам там все менялось. Все менялось. Постоянного ничего нет.

Б.А.В. - А, вот если про Финскую войну говорить. Опишите, пожалуйста, процесс бомбометания, как он на СБ происходил.

Г.Л.И. - Процесс бомбометания простой, конечно. Задание получают на площадь, вылетает эскадрилья, и, по ведущему, уже. Ведущий штурман эскадрильи, он рассчитывает, и все рассчитывают. И сбрасывают бомбы.

Б.А.В. - По ведущему?

Г.Л.И. - Да, конечно.

Б.А.В. - А в экипаже кто отвечает за начало бомбометания: летчик или штурман?

Г.Л.И. - Штурман, только штурман. Летчик только ведет самолет. Штурман сказал летчику, что курс такой, скорость такая - и все. И, будь любезен, выполняй безукоризненно. Потому, что расчеты все делает штурман.

Б.А.В. - А, на Финской, с пике никогда не бомбили?

Г.Л.И. - Нет. Ну, бомбардировщик этого не может делать. Это штурмовики только могут делать. Бомбардировщики не могут этого делать. Только с горизонтального полета.

Б.А.В. - Как Вы оцениваете зенитное прикрытие на Финской войне? Какое оно у финнов было: хорошее или плохое?

Г.Л.И. - Нормальное там было прикрытие.

Б.А.В. - Противозенитные маневры приходилось делать?

Г.Л.И. - Да, собственно, редко было. У них, вообще, мало зениток было. А в Финской войне участвовало очень много государств. Участвовали: Швеция, Норвегия, Германия.

Они зенитки поставляли, оружие. Но, все равно, их было мало.

К.О.Г. - А что можете сказать про финскую авиацию, или ее не было?

Г.Л.И. - У них не было своей авиации. А там были немецкие самолеты. «Фоке - Вульф» были, шведские. В основном, шведские были. Английские были. Ну, а наши хорошо воевали на И - 16. В основном, у нас были И - 16 и МиГ - 153. Вот такие самолеты. Но он, практически, не проявил себя, и быстро сошел. В воздухе мне, практически, не приходилось их видеть. Так, вдали проходили, а в бою не участвовали.

Б.А.В. - Как оцениваете наше истребительное прикрытие?

Г.Л.И. - Ну, наше прикрытие было нормальное. Если бы не было прикрытия, они бы нас атаковали и били бы. Вот, под Сталинградом, у нас было мало истребителей, и на Б - 2 эскадрилья отбомбила, немцы засекли. И уже возвращались, Волгу перелетели, летели на бреющем полете. А их расстреливали, аж жалко было смотреть. Без прикрытия, а без прикрытия бомбардировщик для истребителя - цель… Что там радист! Он один с пулеметом, штурман не может, один он.

Б.А.В. - То есть, получается, что Вы не помните даже, что с Вашего самолета стрелок стрелял? Такого не было ни разу?

Г.Л.И. - Да, не стрелял. Такого не было, так у нас и потерь не было в Финскую войну. Стрелять не по кому было.

Б.А.В. - Во время Финской войны как производилось подтверждение результатов налета?

Г.Л.И. - Оно было в Финской и в Отечественной войне.

Б.А.В. - Одинаково?

Г.Л.И. - Нет, не одинаково. В начале войны докладывали устно. Выполняешь задачу, и, летчик что-то видел, экипаж, их опрашивают, он писал донесение, и на этом все заканчивалось. Но, это было и у нас, было и у немцев то же самое тогда. А потом установили фотопулеметы.

Б.А.В. - С какого времени они появились у вас в полку?

Г.Л.И. - Ну, у нас получили, когда получали «Кобры». В сорок третьем году. А то, значит, было подтверждение местного населения. Допустим, сбили самолет, в таком-то районе, выезжает представитель, а на своей территории уже было. Сельский совет уже знает, где. Через органы, очевидцев допрашивают, подтверждают, акт составляют, и заверяется сельским советом. И так подтверждается, что действительно, самолет сбит. А кто сбил, летчик уже докладывает, что такой-то самолет.

К.О.Г. - А если уже не на нашей территории? То есть, он уже не подтвержденный получается? Его уже не подтвердить? А если он на немецкой территории, или на финской?

Г.Л.И. - Нет подтвержденный. Когда фотопулеметы установлены, то он стреляет и фотокамера работает. И когда горит самолет, то на пленке видно все. В каждом полку появилось фотоотделение. Они проявкой пленок занимались.

Б.А.В. - А расшифровывал их кто, они же?

Г.Л.И. - Да. Они расшифровывали. Я сам расшифровывал. Начальнику ЗОС они подчинялись. Они в моем же ведении были.

Б.А.В. - Леонид Иванович, а Вы помните тип фотопулеметов, как они назывались?

Г.Л.И. - Так и назывались - фотопулеметы. Он пристроен к пулемету. А фото фиксирует все, как стреляешь, куда стреляешь, и что потом получается в результате. Он стоял у радиста и у летчика. Прямо в кабине, на гашетке. Когда он нажимает на гашетку, стреляет, и одновременно фиксируется.

Б.А.В. - Что такое «Готовность номер два»?

Г.Л.И. - Готовность номер два, это когда экипаж находится под самолетом, боекомплект заправлен, все заправлено, все готово.

Б.А.В. - А готовность номер один, это когда уже в самом самолете сидит?

Г.Л.И. - Да. В самом самолете сидит. Готовность номер три, это ты дома сидишь, никуда не выходишь.

Б.А.В. - Леонид Иванович, Вы помните, среди Ваших товарищей в полку, что вы думали о наступающей войне, приближающейся войне?

Г.Л.И. - Честно сказать, мы и не думали о наступающей войне. Но, военный человек и призван для войны. Так что мы всегда готовы были отражать противника.

Б.А.В. - А как вы думали, вы быстро немцев разобьете?

Г.Л.И. - Было очень тяжелое положение. Мы думали о победе, и было такое ощущение, нечем было воевать. Мы допустили ошибку, что не готовились по настоящему. Вот, как сейчас, Путин сказал: «Террористов сбивать и топить». И Хрущев тоже сказал: «Кто открывает огонь, противника - уничтожать!» Это было таким девизом, что люди были уверены в победе всегда. Это было, это сделали, это есть и будет. И сейчас, у нас, ракеты любого типа способны уничтожать противника на любом расстоянии.

Б.А.В. - Я правильно понял, что тогда, в сорок первом году, этого не было сделано?

Г.Л.И. - Нет. Абсолютно не было. А, если и скажешь, так…Мы изучали американские самолеты, тактико-технические данные. У всех государств: немецкие, французские, английские, все. Были случаи, я скажу так. Мы изучали, должны были, я же военный был, я призван был защищать Родину. У меня был принцип: «Увидеть врага и уничтожить!» А если я его не уничтожу, тогда он меня уничтожит. Это закон был у летчиков. А мы, так вот изучали, и один у нас летчик сказал, мой командир звена, забыл его фамилию, что американцы умный народ, и имеют самолеты, а мы летаем на таких… И его не стало. Очень хороший был человек, откровенный человек был, прямой. И его не стало.

Б.А.В. - Это было после того, как вы изучили эти данные американских самолетов? Сравнили наши с американскими?

Г.Л.И. - Конечно, а как же! Летающие крепости разве сравнишь с нашими.

Б.А.В. - Леонид Иванович, а не могли бы Вы рассказать о своем экипаже, там, на Финской войне. Рассказать о том, что это были за люди? Кто был летчиком, кто был радистом? Что это были за люди, летчики?

Г.Л.И. - Ну, были обыкновенные, товарищи хорошие. У меня был Бантиков, комсорг эскадрильи. Он был летчиком. А я был штурманом. Он был чуть выше среднего роста, блондин, хороший был комсомолец. И он был, раньше, есть комиссары эскадрилий, и комсорги были. Но летал он неважно. Я с ним очень быстро расстался. Это было в мирное время, нас с Северской перебросили в Новгород, там у нас был полигон. Его как-то недолюбливали, не любили штурмана. И нужно было сделать облет самолета после установки двигателя, после ремонта, а облет делается полным экипажем. Но как - то обстановка требовала. У нас был Карелин, маленький такой, штурман. Я ему предлагаю, а он говорит: «Да я с ним никогда не полечу! У тебя есть время, ты и лети». А я говорю: «А мне некогда, я не полечу. Ну, плановый полет, облет, чего там летать!» И он полетел с радистом. Полетел, и на четвертом круге, заходил на посадку, бензин кончался в баках, лампочка мигает. Вместо того, чтобы открыть их, он закрыл. И шлепнулся. Там около Луги, там такая река протекает. И один - единственный был кустарник, около озера пенек, где дерево было. Так он в него и врезался. Единственный был! Но больше я с ним не летал, и больше с ним никто не летал! А летчик выжил, живой остался, а Ф - 1, в штурманской, сжало до самого. То есть, если бы я полетел, то не выжил бы.

Б.А.В. - А Вы всю Финскую войну вместе с ним летали, да?

Г.Л.И. - Да, я с ним летал. Но это так произошло, уже после Финской войны. То есть, мне повезло, что на Финской войне так не случилось. Но вот, мало летал он. Мы мало летали. Мы же считались молодыми, стариков было очень много, а они, их хлебом не корми - летать, бомбить. Истребителей нет, никто не мешает, все хотят боевые вылеты. Так что мы мало летали. Три вылета сделали - и все. Потом еще, самолетов было мало, а летчиков было очень много.

К.О.Г. - А опытных летчиков, у которых много часов налета, было много, ну, предположим, у кого было больше ста часов?

Г.Л.И. - Ну, много налета не бывает. Положено было налетать десять часов в год.

Б.А.В. - Это, и для летчика, и для штурмана - для всего экипажа?

Г.Л.И. - Да. Для всего экипажа. Нет, это в месяц было. Десять часов в месяц. Сто двадцать часов в год. Десять-двенадцать часов. Вот, и считайте.

Б.А.В. - А как вы их налетали, если перед войной год у вас самолетов не было? Вы только теорией занимались.

Г.Л.И. - У нас порядок такой был. А, раз я не летал, значит, не летал.

Б.А.В. - Так у вас весь сороковой год самолетов не было.

Г.Л.И. - Так я не говорю за себя, я говорю, что такой был порядок. Закон был. Вот, план составляется: и расчет бензина, и моторасчета, и всего, из расчета сто двадцать часов на год. Но, я не говорю, что в этот год я налетал сто двадцать часов. Так что, много не налетаешь. Но, если не выполнишь план, значит кое - кто больше налетает, и все дело перекладывается.

Б.А.В. - От тех, у кого больше, передают тем, у кого меньше?

Г.Л.И. - Не передают, а уравниловку делают.

Б.А.В. - Я понял. На бумаге пишут, что сто двадцать часов налетал, а на самом деле - не налетал.

Г.Л.И. - Нет. Вот, допустим, в эскадрилье двенадцать летчиков. А надо же налетать в месяц по десять часов. Сто двадцать часов. Вот и считайте, летали один раз в неделю. А, иногда, два раза: один ночью, один днем. Ну, это старики летали, а мы летали только один раз днем. Во и считайте: восемь полетов сделает за месяц. Восемь полетов - это, примерно, полтора-два часа должен налетать. Полтора-два часа - это максимум. Примерно, в зону, полет это двадцать пять - тридцать минут. На бомбежку - час двадцать дать, час тридцать. Ну, там, на стрельбу, тоже времени минут тридцать, не больше. По конусу стреляешь. Все рассчитано так.

Б.А.В. - А если говорить про стариков летчиков и штурманов в вашем полку. Как Вы оцениваете их квалификацию как летчиков и штурманов?

Г.Л.И. - Высшей квалификации! Ну, конечно! Это же мастера своего дела.

Б.А.В. -То есть, они и ночью могли, и днем?

Г.Л.И. - Могли и ночью, и днем бомбить. Все могли.

Б.А.В. - А в среднем, сколько у них налет был? Пятьсот часов налет был?

Г.Л.И. - Так трудно сказать, я об этом не знал. А для всех - один налет, стовадцать часов на год. Вот я, как заместитель начальника штаба, я составлял план. В эскадрилье двенадцать человек, и плюс один - два звена внештатные, вот, пожалуйста. В эскадрилье рассчитывается порядок, расчет.

К.О.Г. - Леонид Иванович, а на Финской войне, как к финнам относились, как к противнику?

Г.Л.И. - Да их мало в плен брали. Может, только пехотинцы. А я, собственно, не встречался. Потому, что мы совсем отдельно были. А там наземные войска, там есть и разведчики, и все, и он уже там. Мы считали финнов серьезными противниками. Они подготовились хорошо. И линию Маннергейма они укрепили очень сильно. Так, что нашим пришлось их бомбить и передвигаться с большими трудностями. Но финны не сдавались в плен. А мы с ними непосредственно не имели связи.

К.О.Г. - Леонид Иванович, в начале Отечественной войны у многих было настроение, что война быстро закончится, что, мол, шапками закидаем немцев. Что вы на это скажете?

Г.Л.И. - Я скажу, что ненависть к врагу была настоящая, патриотичная. Ненависть была такая, что врага уничтожить! Но, очень, наш Генеральный штаб, и окружные штабы недооценивали. И переменный состав то, а формировался, сначала приписные были к частям, они вызывались по повестке, по известью, по сообщению там, через посыльных и прочее. Но, когда война началась, а нас разбили, и мы ехали уже, в тыл нас направили, то шли эшелоны с такими ребятами, сильными. На вагонах написано: «Вперед, на Запад, на врага!» Мы думали: «Куда вы едете, ребята!» Там, сформировали эшелон, направляют, он идет, без оружия, ничего… Немцы налетают, разбомбили, люди разбежались.

Б.А.В. - А если говорить про боевые действия? За день, по сути, все ваши самолеты сбили?

Г.Л.И. - Разбомбили их на аэродроме. Они сделали только два вылета.

Б.А.В. - Истребительное прикрытие было?

Г.Л.И. - Нет, не было. Да и истребителей у нас было мало. И-16 уже не выпускались, а на МиГах переучивались, не владели. Да, и МиГи, вначале был МиГ - 3, потом МиГ - 7 был. И они не оправдали. Пока Кравченко, Герой Советского Союза, участник боев в Испании, он не смог вывести МиГ из штопора, и погиб под Ленинградом. И, они, МиГи, не прошли настоящего боевого испытания. А поступили Яки, Лаги - они прошли испытания и оправдали. Як-9, Ла-5.

Б.А.В. - А там, в Прибалтике, в Румбалово, Вы видели эти новые самолеты? Что про них летчики говорили?

Г.Л.И. - Новые? Да, видел. Что говорили - обижались, что они очень трудно выходят из штопора.

Б.А.В. - А который, Як?

Г.Л.И. - Нет. Это МиГ -3. Но, не могли переучиваться ничего. Уже формировались части, которые были разбиты, получали новые самолеты, осваивали быстро.

Б.А.В. - Леонид Иванович, вот в Вологде и в Кадниково, среди летного состава, тогда вот, осенью-зимой сорок второго, какие настроения преобладали?

Г.Л.И. - Большое огорчение было, что потери, захвачены одни города за другими. Особенно, было у нас, летный состав был национальный: украинцы, и русские. узбеки и таджики были. Украинцы очень переживали, за то, что их землю захватывают. У нас был один такой командир звена - Хомушко. Он погиб на УТИ -2. То есть, на учебном самолете, с летчиком. Два украинца погибло, самоубийство. То есть, мы так решили. Потому, что прямо сказал: «Я сейчас полечу. Убьюсь!»

Б.А.В. - То есть, кому - то он прямо сказал?

Г.Л.И. - Ну, конечно. Я с летным составом жил очень дружно, и знал каждого летчика. И знал о его намерениях. А его земля оккупирована.

Б.А.В. - А намерения у летчиков, какие были в то время?

Г.Л.И. - Конечно, уничтожить врага и очистить свою территорию, как подобает летному составу. Настроение было боевое.

Б.А.В. - А как влияло на настроение людей то, что самолетов не было по сути дела?

Г.Л.И. - Ну, как влияло - очень возмущались.

Б.А.В. - А кого обвиняли? А между собой что говорили?

Г.Л.И. - А кого обвиняли? Обвинять никого нельзя было. Нельзя было сказать. А между собой, нельзя было говорить.

Б.А.В. - И не говорили, ну, хотя бы вот так один на один?

Г.Л.И. - Такого не было. Нельзя было говорить. Потому, что если кто сказал что плохое, сразу доносили особняку, и, соответственно меры принимались. Очень было сложно. Я вот был отобран кандидатом в Испанию, когда учился в Харькове. Ну, мы не попали. Война закончилась там быстро. Наши, уже, бомбардировщики не шли, только истребители. А нас, бомбардировщиков, не пустили в тридцать восьмом году, в конце года. Настроение было хорошее, бодрое - уничтожить врага.

К.О.Г. - А все-таки, когда немцы подошли к Москве, когда немцы взяли Ленинград в кольцо, вы не боялись, что Москва и Ленинград будут отданы, не говорили про такое?

Г.Л.И. - Мы не боялись ничего, я не боялся. Сейчас не боюсь. Но, конечно, не равнодушны были, когда немцы под Москвой уже были. А после Сталинграда мы попали в Москву, на Химки. А я любопытный, вообще, был. И общался, там, на шоссе Москва - Ленинград, как раз на переезде дороги. Там бараки деревянные были у рабочих. Ну, молодые были, далеко ходили, по сто граммов давали. Немцы были в Химках. Немец мог свободно взять Москву.

Б.А.В. - Там силенок мало было. Там были только мотоциклетный и разведывательный батальоны седьмой танковой дивизии. Только они там были, два батальона только.

Г.Л.И. - Два батальона. Но, переполоху они там наделали. Говорят, что Сталин из Москвы не выезжал - ерунда. В Самаре Горки Сталина есть, знаете? Я был там. Я несколько раз отдыхал в Самаре, в санатории, и ездил туда. Но, в бункере были мы только там, где прием был, проводил Сталин, командующих. Там две двери: выходная и входная. Одна подземная, а выходная наружная была. Но, мы спускались туда, где было совещание, проводил Сталин. А там дверь, кто заходил в подземный вход, не имел права оглядываться и смотреть. Только смотреть вперед. Это нам экскурсовод рассказывал. А кто строил этот бункер - всех расстреляли. А там были специалисты высших квалификаций. А командовал там Берия.

Б.А.В. - Леонид Иванович, а давайте мы сейчас про авиацию поговорим.

Г.Л.И. - Давайте. Их, самолетов, так мало было.

Б.А.В. - Расскажите, пожалуйста, о вашем семьсот тридцать первом полке. Какой был состав, вооружение, какие самолеты стояли? Сколько было летчиков, технического состава?

Г.Л.И. - Разбили когда, потери были на фронте, был двадцать пятый полк. Командир полка был, капитан, только окончил академию, Лешко. Его сбили когда, ему ногу разбило. И все пришли в Вологду, станция Сокол, поселок Кадниково. Там раньше место переселения политических ссыльных было, декабристы тоже там были. Тюрьма пересыльная была. Это недалеко, километров пятнадцать от станции Сокол. Сокол - это большой поселок, станция большая. А там - целлюлозный комбинат был тогда. Ну, в сорок первом году, все туда собрались, и мы получили «Томогавки». Получили «Томогавки», двадцать шесть самолетов. Больше не было. Ну, они очень быстро, месяца через два - три, вышли из строя.

Б.А.В. - Все двадцать шесть?

Г.Л.И. - Ну, там, которые списали, короче все. Их заменили на «Киттихауки». А их было тоже не больше двадцати шести-двадцати восьми самолетов. Потому, что полки впервые стали формироваться из двух эскадрилий.отому что в каждой эскадрилье по двенадцать самолетов. А в управлении три самолета. Двадцать семь -двадцать восемь, до тридцати самолетов. А полки раньше были по пять эскадрилий. А у нас было на СБ шесть эскадрилий. Это уже в Северской. У нас было человек семь - восемь стариков. Но пришла сразу молодежь, с аэроклубов пришли. Я говорил, что сделают один - два круга, один в зону - и присылали прямо в часть. К нам пришло, много очень пришло. Все ребята молодые - семнадцать, восемнадцать лет. Самому старшему было девятнадцать лет. Сейчас скажу, сколько было. В каждой эскадрилье было по восемь человек молодежи. Там заменили один экипаж. Командир звена, три летчика - четыре человека. В эскадрилье три звена. В общем, человек шестнадцать там, может, было. Приходили они с разных клубов. С разных. Я уже сейчас не помню, откуда они пришли. Они, только, материальную часть знали самолета, и взлет-посадка. И, больше ничего. Они ориентировки, карты клеить даже не могли. Потому, что все равно, когда летчик прибывает на новый аэродром, прибывает летный состав, кроки снимают аэродрома обязательно. Потому, что должен знать, даже при посадке, внезапной, должен знать, куда ориентироваться. Кроки - это обязательно должен знать.

К.О.Г. - Кроки - это карты локальной местности?

Г.Л.И. - Да, аэродрома, и прилегающую местность. Раньше ориентировались только визуально. Если глаза хорошие, все видит, слышит. А сейчас, летчик только смотрит на приборы, и летит на высоте двадцать тысяч метров со скоростью две тысячи километров в час.

К.О.Г. - Леонид Иванович, вот молодежь пришла, ведь, практически они ничего не умели. Скажите, какова была средняя продолжительность жизни молодого летчика? Наверно, очень много потерь было среди них?

Г.Л.И. - Нет. Мы были в ПВО, у нас ПВО, мы были. Может быть, на фронт посылали самых хороших людей. А мы стояли в Вологде, наш полк сформировался там. Мы получили самолеты «Киттихауки», сделали учебный самолет один, и учили. Но, командиры звеньев своих летчиков возили, тренировали по два, по три вылета в день. Потому, что сразу нельзя было давать нагрузку. Отдохнул - потом другой сядет, и так без конца. А я тогда уже перешел в полк. Я хорошо знал штурманское дело и хорошо снимал кроки. С ребятами я общался, командир полка был очень доволен.

Б.А.В. - Про «Киттихауки» что можете сказать? Какое вооружение на них стояло?

Г.Л.И. - На «Киттихауках» стояло вооружение четыре пулемета. Калибр двенадцать с половиной. Крупнокалиберный - двенадцати, а выше уже были пушки, тридцати семи миллиметровые.

Б.А.В. - Они были тогда, в сорок втором году?

Г.Л.И. - А не было, только пулеметы были. Пулеметы крупнокалиберные стояли в плоскостях.

Б.А.В. - Отказы часто у них были?

Г.Л.И. - Не было отказов.

Б.А.В. - Как на прикрытие объектов летали?

Г.Л.И. - По вызову, по обстановке. Зря не вылетали, конечно. Потому, что это большой расход очень был. Сообщают с поста ВНОС, что идет в таком-то направлении самолет. Летчикам всем готовность номер один, перерасчет делаешь, когда он приблизится к нашей зоне обороны. Вокруг Москвы были зоны прикрытия, они перекрещивались друг с другом, и так вся территория была покрыта.

Б.А.В. - То есть, вы Вологду и Ярославль прикрывали?

Г.Л.И. - Да. Ну, сразу все побитые части были сосредоточены в Вологде. Бомбардировщики в Иваново, Кудрявцев отправил, а истребители остались здесь. Вот, нам сообщают, расчет делаешь на подъем самолета. А общие зоны, еще, разделялись на зоны свои, на меньшие. На зоны полков.

Б.А.В. - А как, радиально, или по периметру?

Г.Л.И. - Нет, по периметру, так мы собирали тут.

Б.А.В. - А как Вы помните, немцы на Вологду, на Ярославль, на каких высотах прилетали?

Г.Л.И. - Они прилетали обычно на семь тысяч, самое большое было восемь тысяч. Ниже они не спускались. Есть у них Ю-88Ф, специальный разведчик, на нем фотоаппараты были. Он фотографирует площадь. А у них еще фотоаппараты еще качающие были. У нас то были прямые. А у них уже были качающие. Но потом мы тоже перешли на качающие. Потому, что качающие в два раза больше площадь снимают. А этот только, чем выше, тем больше площадь. Меньше высота - меньше площадь снимают.

Б.А.В. - Леонид Иванович, как Вы помните, как я понимаю, это состав молодых летчиков в Вологде был, так он же и под Сталинград полетел?

Г.Л.И. - Да. Все они и полетели. Мы перелетели в Ярославль потому, что когда сбили один Ю-88, уже он и больше не летали. А в сорок втором году, немец когда уже подходил к Москве, он бомбил и Липецк, и Ярославль. Даже Нижний Новгород бомбил. Один раз, по-моему, это было. А в Ярославле единственный был в стране резиновый комбинат, который выпускал шины для всей России, для всего Союза. И нас туда сразу перебросили.

Б.А.В. - А вот за то, что там разбомбили этот комбинат, у вас кого-то наказали?

Г.Л.И. - А его и не разбомбили.

Б.А.В. - Я просто читал, что этот же комбинат делал бандажи для катков танковых, и, с сорок второго года, когда его разбомбили немцы, у наших бандажей не стало на танках.

Г.Л.И. - Как-то они прошли, дважды было, неудачно для них была бомбежка, даже три раза бомбежка была Ярославля. Даже наши аэродромы, где, ну, беспорядочно бросаются обычно бомбы. Хотя, если у них определенное задание, цель была как раз разбомбить вот этот комбинат. Но, не разбомбили. Ну и больше не летали. Ну, а мы выполняли свою задачу, как только появляются разведчики - мы подымаем свои самолеты.

Б.А.В. - А молодых летчиков стрелять учили?

Г.Л.И. - А как же! Это большая наземная подготовка. На каждой установке находится на земле, на тросе передвигается фигура, и по ней стреляет летчик, как по самолету двигающемуся. У нас был тренаж такой в капонире, потому что нельзя снаружи. Там трос такой, на тросу двигается фигура. И вот, на двадцать пять, тридцать, и пятьдесят метров стреляли по фигурам. А стреляли из установки. Пулеметной установки. Такая вот стоит установка, только она миниатюрная, малого размера. ее инженеры специально сделали.

Б.А.В. - А в воздухе не стреляли по конусу?

Г.Л.И. - Стреляли, как же, стреляли по конусу. И на земле, и в воздухе. Конус, конечно, главным был. Там из любых положений стреляли летчики.

Б.А.В. - А тактику воздушного боя отрабатывали?

Г.Л.И. - Обязательно! Тактику воздушного боя, два самолета или звено на звено, обязательно отрабатывали.

Б.А.В. - Леонид Иванович, а как Вы помните, когда в вашем семьсот тридцать первом полку перешли от звеньев к парному построению?

Г.Л.И. - Ну, парного построения, как такового, не было. Парные были на прикрытиях. Два самолета посылают: ведущий и напарник. Обычно посылают командиров звеньев, командиров эскадрилий, больше стариков. А потом, молодые ведущие, быстро осваивались. И обстановка требовала, и самим охота защищать.

Б.А.В. - А, сколько у молодых перед Сталинградом было налетано часов?

Г.Л.И. - Перед Сталинградом? Ну, уже большой налет был у них. Может, часов восемьдесят, даже больше. Потому, что если считать, когда на спарке, то инструктору пишется налет. А молодому летчику не пишется ничего. И ночные, и в облаках, то же самое. Всегда пишется инструктору. А летчик только учится. Это одному пишется это все.

Б.А.В. - Как Вы считаете, для Сталинграда полк был хорошо подготовлен, или средне?

Г.Л.И. - Отлично.

Б.А.В. - Леонид Иванович, расскажите поподробнее об этих боях под Сталинградом. С июня по октябрь. Чем они вам запомнились?

Г.Л.И. - Ну, у немцев была сильная разведка. Наш полк двадцать шестого вылетел из Ярославля, потом сделал дозарядку в Саратове. А из Саратова прямо полетели на аэродром посадки. И немцы перехватили наши разговоры, и послали звено. Мы должны были западнее Сталинграда сесть, там, забыл я, как называется аэродром. А там уже немцы захватили. А у них бензина уже не было, они сели, и все попали в плен. Хорошие летчики были. Все попали в плен. Хочешь - так падай, хочешь - так падай. Командир был очень боевой, такой. Раньше был командиром эскадрильи, потом его поставили командиром звена. Вот, и они пропали, погибли. И, при посадке, у нас сбили сразу два самолета. Как полк распустилс по одиночке спасаться надо было. Потом парно стали спасаться. Позволяло в поля садиться. Под Сталинградом поля ровные, хорошие, но уже полки там были разбиты. Но, площадки были подготовлены. Сбили два самолета сразу. Потери были. Все владели хорошо, и молодые, и старые, техникой отлично. И успешно выполняли задания. Немцы имели большое превосходство. У нас, иногда, на двенадцать наших самолетов, у немцев было тридцать шесть, сорок восемь самолетов. И, наши выходили из боя победителями. У немцев тоже были молодые летчики, потому что у них тоже все было на исходе.

Б.А.В. - То есть, уже в сорок втором году у них тоже были молодые?

Г.Л.И. - Да. Молодые были. Вот, группа Геринга. Сто пятьдесят самолетов, немцы бросили последние самолеты из этой группы под Сталинград. Так, двадцать два года летчику было, которого сбили. Их было тридцать два, а наших было восемнадцать самолетов всего. И, комиссар в этом бою погиб у нас. Двадцать два года. И, когда немец спросил: «Хоть расстреляйте, но покажите мне, кто меня сбил!» Он был такой ас, и у него очень много было сбито наших самолетов. Ему показали, и на самом деле показали того, так он не верил, что этот летчик сбил. У нас был летчик, молодой, небольшого роста, так вот он не поверил. Ну, его сразу забрали особисты, и увезли в Москву. А дальше не знаю, наше дело было маленькое, не до этого было.

Б.А.В. - А вот там, под Сталинградом, какие задачи чаще всего ставились?

Г.Л.И. - Задача прикрытия Сталинграда и наземных войск, отражение бомбардировщиков.

Б.А.В. - То есть, бои с истребителями прикрытия немецкими, и уничтожение бомбардировщиков?

Г.Л.И. - Да. Задача не допустить, чтобы наши войска подвергались бомбардировке. Было примерно сто двадцать от Сталинграда до Камышина, а потом, уже, наверно, разработана была давно операция разгрома немцев под Сталинградом. И создавались очень большие резервы. Они были за Камышиным, между Саратовым и Камышиным. Сталинград, Камышин, Саратов. Там Энгельс, и потом на Тамбов.

Б.А.В. - А какой строй Вы применяли, чтобы перехватить немцев?

Г.Л.И. - Ну, обычно, боевой порядок килевой.

Б.А.В. - То есть, клин звена, да?

Г.Л.И. - Да. Клин звеньев, ромбом. Когда четыре, то здесь так идет.

Б.А.В. - На каких высотах предпочитали патрулировать, встречать?

Г.Л.И. - В основном, были высоты три - четыре тысячи метров. Две тысячи метров. Потому, что чем меньше высота - для бомбежек хороша. Строилось у нас. Боевой порядок полка был: была ударная группа, группа прикрытия, потом группа сковывающая была, это выше еще.

Б.А.В. - А это разделение появилось сразу в сорок втором году?

Г.Л.И. - Да. Сразу, потому что немцы так делали. А кто выше, тот господствует в воздухе. С пикирования пришел самолет, и без промаха бил. А, если снизу, то тут уже ничего не сделаешь. Задача сковывающей группы была сковать противника, истребителей немецких, конечно. А ударная группа ударяла по бомбардировщикам. Обеспечивали, чтобы истребители ударной группы нанесли удар по бомбардировщикам, не допустили бомбежки. А когда допустят до бомбежки, то это уже плохо. Войска не могут так терпеть.

Б.А.В. - А вот тогда, в сорок втором году немецкие истребители легко бросали своих бомбардировщиков и ввязывались в бой с нами, или все-таки старались их защитить?

Г.Л.И. - Нет, они ввязывались в бой, но защищали своих. Не бросали бомбардировщиков. Потому, что если они бросят бомбардировщиков, то их сразу уничтожат истребители. А они никакого эффекта не сделают.

Б.А.В. - А в сорок третьем, в сорок четвертом году, вот в этом плане что-то изменилось у немцев? То есть, они по - прежнему старались бомбардировщики защитить, если истребители их накрывают?

Г.Л.И. - Ну, это их основная задача.

Б.А.В. - Я, почему спрашиваю, потому что некоторые истребители говорят, что немцы к концу войны на свои бомбардировщики внимания не обращали. То есть, они их прикрывали, но как только видели наши истребители, ввязывались с ними в бой, и уже на свои бомбардировщики внимания не обращали.

Г.Л.И. - Да нет. Это так не бывает. Они прикрывали своих бомбардировщиков, и в бой ввязывались. Им не выгоден был истребительный бой, а выгоднее было, чтобы те прошли мимо. Так не бывает.

Б.А.В. - Там, под Сталинградом, сколько обычно вылетов в день делал летчик?

Г.Л.И. - Положено было один - два, а делали по пять - семь вылетов. Была такая напряженная обстановка.

К.О.Г. - А, вылет в среднем длился около часа, да?

Г.Л.И. - Нет, сорок минут где - то. То есть, туда, бой, и обратно. Долго нельзя было, потому что запас должен был быть для посадки, и на всякий случай, встречи были. Потому, что воздушные бои были такие, что иногда до тридцати-сорока самолетов доходило, с обеих сторон было. Как пчелки летают, и трудно разобрать, где немцы, где наши. Ну, мы знали, конечно, разбирались хорошо, ориентировались, давали команды. Все делали, потому что самое главное, вот эта была группировка, резерв, который бросили немцы - группу Геринга. Геринг был главнокомандующий воздушными силами Германии. И эти сто пятьдесят самолетов, их перемололи там. Наш полк, наша дивизия сто вторая. Она, в этом отношении сыграла большую роль. Всем полкам присвоено звание «гвардейский».

Б.А.В. - Леонид Иванович, скажите, а что считалось боевым вылетом, и что не считалось боевым вылетом?

Г.Л.И. - Ну, такого не бывает, боевой, не боевой. Раз летчик вылетает по заданию, сбил он там самолет, или не сбил - это считается боевой вылет у него. Ну, а когда собьет, или воздушный бой был, это решающая и завершающая стадия, потому что, он для этого и вылетал - чтобы защитить. Если выполнил задачу - считается боевой вылет. Таких не бывает - не боевой, боевой вылет.

Б.А.В. - Просто, сейчас опубликованы документы расследования комиссии Ставки, Политбюро, в частности, Хрущев туда входил. Там написано, что в сорок втором году, особенно в начале, и даже немножко в сорок третьем, наши истребители плохо действовали. То есть, они летали, но противника не замечали. То есть, он летит себе и летит, а в бой даже не вступают.

Г.Л.И. - Это не верно. Я знаю по своим летчикам, что если он не вступает в бой, то есть очень много объективных причин. И летчик сам решает, он это делает все. Может, горючее было на исходе - куда вступать в бой? Может, он израсходовал боеприпасы - куда вступать в бой? Так что это все очень сложно сказать. Но у нас таких не было случаев. Мы больше всех были под Сталинградом в обороне. А сказать, что не замечают, трудно сказать, по каким обстоятельствам. В каждом случае было по-разному. У нас были цыгане летчики. Они в Волгу упали. Как летали, в первых боях, три человека было. И еще, у нас был Прохоров, такой, самый старший летчик. Его называли локатором. Видим, что самолеты очень далеко. Мы говорим, а он раз - в штопор, и в Волгу, тонет, вместе с самолетом, и все три они погибли. Ну, потом разобрались. И, один летчик, тоже самое, был такой случай. Орлов, я помню хорошо. Он постарше был уже. Он тоже, покинул самолет, и на парашюте спустился. Никаких не было самолетов. Но там не обманешь: вы видите меня, я вижу вас. Вся информация идет достаточно точная. Так что, здесь не обманешь.

Б.А.В. - То есть, это он струсил, да?

Г.Л.И. - Да. Струсил. Но, его очень строго предупредили, и он со слезами, и все прочее. Ну, дальше он мало летал, но не судили его. Ему дали другой самолет, и он дальше летал.

Б.А.В. - А в этом полку только один такой случай был?

Г.Л.И. - Да. Один. За все время.

Б.А.В. - А в других полках, где Вы служили, такие случаи были?

Г.Л.И. - Ну, кой информации мы не имели, и подтверждать я не могу этого. Вообще, много диковин бывало, если честно сказать. Было по-разному. А все равно, обеспечила наша сто вторая дивизия, обеспечила оборону, а с обороны перешли в наступление. Если бы не мы, то не могли бы перейти в наступление. Мы работали на заданиях день и ночь. А, Средняя Ахтуба было это, там дивизия была. И день, и ночь шли войска под Сталинград. Иногда давали привал, а там недалеко наш аэродром был. Так, некоторый, упадет и уснет. А там был тридцать восьмого гвардейского полка - как он убил одного казаха? Там национальные подразделения шли, так там, в пехотных войсках командир сделал ошибку. Там, где самолеты летают, а они сделали привал. Я не знаю, по каким обстоятельствам: они здесь стояли, а мы там стояли. Но, вот у них такой случай был.

Б.А.В. - Как засчитывали сбитый самолет, вот там, под Сталинградом?

Г.Л.И. - Ну я же сказал, что были фотопулеметы. Уже в сорок втором году на «Кобрах» были. А на «Киттихауках» не было.

Б.А.В. - А как засчитывали на «Киттихауках»?

Г.Л.И. - По фактически сбитому самолету. Там же наблюдают за воздушным боем не только наши представители полка, там же есть специальные люди, которые наблюдают. Это люди от главного штаба. Офицеры - направленцы. А потом подтверждают наземные войска.

К.О.Г. - То есть, непосредственно в том квадрате, где ведется бой?

Г.Л.И. - Да.

К.О.Г. - То есть, была прямая связь с ними, и туда звонили и узнавали?

Г.Л.И. - Да. Уже в сорок втором году строгий был учет. А в сорок первом году тоже сбивали, и хорошо сбивали. Но, фиксирование было невозможно, потому что немцы настолько быстро двигались, подтверждения не было. Войска не подтверждали, потому что они часто менялись. А уже после Сталинградской битвы, там уже очень строго было. Вот, фронт идет, есть воздушный бой. И командиры частей, они видят воздушный бой. И кто сбил, сколько наших потерь было. Все это подтверждалось.

Б.А.В. - Если про «Аэрокобры» говорить, как быстро переучились на «Аэрокобры»?

Г.Л.И. - Ну, если летчик хорошо знает материальную часть, знает панель, все приборы, догадывается легко: где скорость, где масло, где все прочее. Легко ориентируются. Вначале были надписи на бумажечке на русском языке. Все же было не на русском языке, а мы вообще плохо знали английский язык. Я немножко знал немецкий язык.

Б.А.В. - А там же показания приборов не в сантиметрах, не в метрах, там в футах, да? Как вот это все летчики осваивали?

Г.Л.И. - Да. Фут равен четыреста с чем-то метров, я точно не помню. Просто переводили. А потом уже летчики просто чувствовали высоту. Здравомыслящий человек, он все чувствует.

Б.А.В. - Вы не помните, насколько эти «Аэрокобры» соответствовали паспортным данным? По скорости, по высоте?

Г.Л.И. - Я не помню это все, трудно вспомнить. А, вообще, скорость у них была хорошая, до шестисот километров в час. Высота была до девяти тысяч, десять тысяч. Это хорошие были самолеты. Ну, в основном, бои были на высоте четыре-пять тысяч метров. То же самое, что и на «Киттихауках». Были хорошие самолеты, четыре пулемета и пушка, тридцати семи миллиметровая. Если все хорошо сделал, бил без промаха.

Б.А.В. - Из вашего полка забирались летчики в какие-то специальные, лучшие части?

Г.Л.И. - Нет. Такого не было.

Б.А.В. - А о штрафных эскадрильях Вы что-нибудь слышали?

Г.Л.И. - А штрафных эскадрилий, по-моему, не было. А, может, и были, но я не знаю. Штрафных не было эскадрилий. Я не слышал. В наземных войсках, там были, а в авиации не было.

Б.А.В. - На Курской Дуге как чаще замечали самолеты противника, сами, или при помощи РЛС? Что было чаще?

Г.Л.И. - Ну, это все передавалось по постам ВНОС. Но, на Курской Дуге, я говорил, что два дня были мы. Нас разбили сразу. Там не считались ни с чем, убирали, освобождали место, чтобы другим была возможность. А мы сразу пополнились летным составом, и, уже формировались из опытных летчиков, и получали самолеты в Красноярске.

Б.А.В. - И дальше вы уже на Украине воевали на них?

Г.Л.И. - Да. Потом снова попали в девятый Воронежский корпус, уже пошли наши войска в наступление на Харьков, с Харькова на Киев, на Львов. С Львова на Румынию, и дальше, в Австрию.

Б.А.В. - Что изменилось в тактике и применении ваших самолетов там, на Украине?

Г.Л.И. - В основном, не изменилось. Вообще, противовоздушная оборона ведет борьбу с разведчиками и бомбардировщиками. Истребители обычно бывают на лини фронта. Мы применили тактику эшелонирования самолетов по высотам. Это очень удобно, дало эффект. И не давали ни одного промаха, чтобы противник прошел в тыл. Не было у нас такого случая, в нашей зоне. Все же мы по зонам. Определенные задачи, соответственно техническим данным самолета, пределы, и все.

К.О.Г. - Леонид Иванович, скажите, это здесь уже. А, вот под Сталинградом, Вы говорили, основная группа и группа сковывания, они тоже по высотам как-то распределялись?

Г.Л.И. - Да, по высотам распределялись. По зрительной части. Разные высоты, но чтобы видели друг друга. Если потеряешься - и все, и ничего не сделаешь.

Б.А.В. - Если наш самолет, «Аэрокобру» или «Киттихаук» не сбивал, то по техническому износу он сколько летал?

Г.Л.И. - Ну, сколько, пока не собьют его, летал. По техническим данным они, собственно говоря, не определялись. Моторесурс двигателя определялся. При налете де тысячи часов, ему дают профилактику, и там все прочее. А так, менять моторы - не меняли. Ни у «Кобр», ни у «Киттихауков» не меняли моторы.

К.О.Г. - А как они были по надежности, отказы у двигателей часто были?

Г.Л.И. - Не было, на «Кобрах» не было. И на «Киттихауках» не было тоже. А на «Томогавках» были часто. Очень часто было, они не оправдали себя. И был очень крупный разговор в правительстве по этому вопросу, что некачественные самолеты поставили американцы, и они быстро заменили их на «Киттихауки» и «Кобры».

Б.А.В. - Леонид Иванович, Вы были помощником штурмана по ЗОС, расскажите поподробнее об организации этой службы самолетовождения.

Г.Л.И. - Ну, на «Кобрах», были радиокомпаса. Впервые были. Если на наших самолетах был компас, и все. По компасу он ориентировался. А по проводным, во-первых, уже в сорок третьем году, стали применять радиолокаторы. В сорок третьем году. А то, все визуально было. Ну, радиолокаторы, на самолете был сигнал установлен: «Я свой самолет». Он дает импульс на планшет, и определяет противника. Противник, если это он, то показывает он идет с одной стороны, а наши вот здесь. Площадист видит импульсы, и уже сообщает командиру, ответственному по командному пункту, где наши, а где противник.

Б.А.В. - А Ваши задачи, как помощника штурмана, какие были конкретно?

Г.Л.И. - Ну, конкретно - это замена данных. Данные менялись, чуть не два раза в сутки. По времени. И надо довести до летного состава. Это дело все шло через Москву. В эти данные входило позывные маяка, позывные радиостанции. Вот, маяки, станции, частоты, длина волны, и сам шифр. Там еще много было всякого. Еще был розыск самолетов сбитых, подготовка с аэродромом связана была. Еще кроки. Вначале всегда, когда садится полк, снимаются кроки. Или обходят, или снимают, и так далее. Но это и в мирное время было. Это была каждого обязанность, потому что каждый должен знать свой аэродром. Вот, я говорю, что когда молодые летчики были, они ходили, обязательно. Это все в мирное время делали. А в военное время очень редко делали, потому что один раз скажут, и сразу посмотрел и определил.

Б.А.В. - А помощник штурмана полка, в организации аэродрома, что делал конкретно?

Г.Л.И. - В основном,то локатор был. В локаторе было около тридцати человек, два радиолокатора. Парные были: один работает, а другой отдыхает, график работы. А он контролировал, контроль работы, учил людей, требовал точности исполнения, чтобы все было бесперебойно. Обеспечение в течение двадцати четырех часов. Каждый день.

Б.А.В. - И Вы постоянно на этих радиолокаторах находились?

Г.Л.И. - Нет, конечно. Временами приходилось. Просто проверял работу. Проверял, контролировал, а сам на командном пункте.

Б.А.В. - Получается, что эти два локатора, они ваш полк обслуживали?

Г.Л.И. - Они обслуживали наш полк, и по указанию дивизии. Потому что мы в связи были с дивизией, корпусами. Они передавали все то, что делать. Идет самолет, летит на задание. Они могли передать высоту, скорость.

Б.А.В. - А тип могли определить самолета?

Г.Л.И. - Нет, не могли. Ну, как, он дает импульс, любой там, кто летит. А уже знаешь, что летит противник. Если свой самолет - знаем, а если летит самолет противника - тоже знаем. И по направлению, уже видно, определяешь цели, задачи, и замыслы противника. А потом, с планшета на карту переносишь полет. Маршрут полета.

Б.А.В. - А в ночное время они так же эффективно работали, эти локаторы?

Г.Л.И. - Работали они очень мало.

Б.А.В. - Но Вы же говорили, что они двадцать четыре часа в сутки работали!

Г.Л.И. - Локаторы работали, потому что воздушное пространство без просмотра не оставалось ни на секунду. А боевые действия не проводились. ПВО, как обычно, далеко от линии фронта. Ночные полеты были, когда уже летели, если противника обнаружили.

Б.А.В. - Ну, а противник как, ночью летали же! Разведчики, ночные бомбардировщики.

Г.Л.И. - Нет. Летали ночью, в Киеве мы стояли, они Киев бомбили. На Чернигов, Чернигов бомбили, и Киев бомбили. Там наши летчики сбили восемь самолетов, но на рассвете. Вот, как правило, они на рассвете бомбили. Мне приходилось выезжать в Чернигов из Киева на разведывание площадок, сбитых самолетов. А это так было, что если самолет упал, то зенитчики себе его приписывают, а летчики себе. Ну, если в живых остался, то они подтверждают, немцы, кто сбил самолет. Но это редко было.

К.О.Г. - Леонид Иванович, скажите, при каких максимальных неполадках самолет можно было посадить, вообще? Садились ли у вас поврежденные самолеты на аэродром?

Г.Л.И. - У нас таких и не было. Не было у нас такого случая, чтобы был поврежден самолет, и садился. Все обходилось благополучно, с хорошим качеством. Не было таких случаев, чтобы подбитый самолет садился. Это бывает чаще всего на фронтовой полосе у истребителей: Яков, Лагов. Наша фронтовая авиация была, эти Илы, в основном, они все сделали, решили все. А их сопровождали Яки и Лаги. А американской техники на линии фронта не было, кроме бомбардировщиков, «Бостоны» бомбили. А потом по Лэнд-лизу уже стали они, по-моему, в сорок четвертом году, нет, в сорок пятом, они стали предъявлять выплатить компенсацию Америке. Те самолеты, которые были новые, не участвовали, мы их вернули американцам - заберите, война закончилась, и нам их не надо. А у нас авиация уже была своя хорошая, были истребители хорошие, бомбардировщики были хорошие. Мы уже на своей технике воевали. Мы в последние годы воевали на своей технике.

К.О.Г. - Леонид Иванович, Вы говорите, что на передовой в основном была наша техника, не было американской и английской. А с чем это связано, может, наша техника была лучше, или мы больше доверяли своей технике, не доверяли американской?

Г.Л.И. - Нет, не по этому. Я не знаю, почему. Не могу Вам сказать. Но, в основном, истребители были, американские в противовоздушной обороне, это я точно знаю. И Покрышкин летал на «Кобрах», и летал на всех типах самолетов наших.

Б.А.В. - Опишите Ваш быт на фронте, как одеты были, как питались, как отдыхали?

Г.Л.И. - По-разному было. Ну, вот под Сталинградом, мы сели на аэродром, МТФ-3 называлась, молочно-товарная ферма третья. Ничего не было, три стога сена - и все.

Б.А.В. - То есть, все постройки были сожжены, да?

Г.Л.И. - Нет, там чистое поле было. Несколько километров - чистое поле. Десяток километров. От Средней Ахтубы там было километров двадцать семь, около тридцати, аэродром наш находился. Рыли землянки, потом, спали в стогах. В стогу ниши делали, залезали туда. Потом для летчиков сделали землянку. А технари так и жили в стогах все время. До октября. Купались в день десять раз, питание было регулярное. Питанием нас обеспечивали фронтовые кухни, которые были непосредственно там, на левом берегу, по ту сторону. И там, из фронтовой авиации, батальоны нас обслуживали. Привозили в определенное время, по заявке, я тоже активно участвовал в этом отношении, обеспечении питанием, и так далее. Питание было нормальным. Две землянки нам сделали уже в июле месяце, мылись регулярно.

Б.А.В. - То есть, вшей никогда не было?

Г.Л.И. - Были немножко. Но мы такого не ощущали, что это были вши. Ноя помню, что было это. Было несколько случаев. Но врач за этим следил хорошо.

Б.А.В. - Что было достаточным основанием для того, чтобы летчик не полетел на задание? Допустим, что он чувствует, что его собьют в этом полете, и говорит, что я не могу полететь.

Г.Л.И. - Такого не бывает. Только врач может освободить, или давление. Но обычно летчик заявляет врачу, что плохо себя чувствует. Врач сразу пишет над таблицей, что его нужно отстранить от полетов, идти отдыхать. А так, чтобы заявления такие, такое очень редко было. Вообще скажем, очень редко было.

К.О.Г. - Леонид Иванович, Вы жили в таких условиях, а часто ли болели?

Г.Л.И. - Я не болел.

Б.А.В. - А технари? Они же все время были на открытом воздухе?

Г.Л.И. - Ну, технари тоже. Были разные случаи, конечно. Но так, чтобы болели, так это врач есть. У нас он меры принимал все. А так, болезней не ощущали мы.

Б.А.В. - Вы занимались снабжением, а была ли разница в снабжении между техническим составом и летным составом?

Г.Л.И. - Нет, не было.

Б.А.В. - А почему под Сталинградом для них даже землянку не построили?

Г.Л.И. - Я не знаю, почему. Потому, что и не спрашивали. И не было возможности, и никто не требовал. Рады были в стог залезть, и там отдохнуть. Никто претензий не предъявлял.

Б.А.В. - Сколько у вас женщин в полку было? Какое к ним отношение было в полку?

Г.Л.И. - Я не помню, сколько было человек всего. Но в эскадрилье у нас было пять женщин. Они появились еще тогда, когда мы были в Ярославле. Они заменили писарей, заменили прибористов, кислородчиков, и были связисты. Отношение к ним было очень хорошее. У них были отдельные комнаты, они дружили хорошо с летчиками.

Б.А.В. - Замуж многие вышли за них?

Г.Л.И. - Большинство. У нас один был случай. Командир полка только мне доверял. У нас была Аня, она была писарем, хорошая девочка была, москвичка. Мы стояли в Рыбинске, а у них отдельный домик был. Ну, и два летчика за ней стали ухаживать. Обычно, на ужин давали по сто граммов. Но, он еще добавляли со стороны. И, сказали, что там скандал среди девушек. Девушки, которые были обделены вниманием ребят, они докладывают начальству, что им не дают покоя, что надо отдыхать, а они шумят. Ну, я и пошел туда наводить порядок. И один летчик открыл кобуру своего пистолета, а пистолет был на взводе, и прзошел самовыстрел. И этой Ане попало прямо в пятку, и оторвало пятку. И ее уволили из армии, дальше е не было. Такая хорошая девушка была! Покладистая. Но судьбу, я ее, не знаю.

Б.А.В. - Как Вы относились к Советской власти и Коммунистической партии на той войне?

Г.Л.И. - Я? Как и все. Как все относились. Мы верили все. Не было таких, кто не верил, неверующих. Неверующие, может, и были, но мы верили, и надеялись на лучшее. Несмотря на то, какие были бесчеловеческие отношения.

Б.А.В. - А бесчеловеческое отношение к кому?

Г.Л.И. - Было много наших людей невинных, пропало, и при раскулачивании, и при всех других делах. Вот, я когда служил в Ростове, это тридцать шестой - тридцать седьмой год, я хорошо помню. А дело было зимою, а наша часть была на окраине города. А дальше идет степь, и леса. Вчера занимались, ничего не было. Опять в стороне проходим, тоже по тактике заниматься, так одни бороны, могилы. Ну, мы поменяли положение занятий. А что мы знали!? Ничего мы не знали! А по этому вопросу я могу сказать, что я верил, и был большой патриот. Я в партии был шестьдесят шесть лет. Про Советскую власть, такой власти, конечно, уже не быть.

Б.А.В. - То есть, ее больше не будет?

Г.Л.И. - Не будет ее больше. Она была очень хорошая и справедливая. Но во власти были люди недостойные. Мне пришлось встретиться с одним товарищем, а может и не товарищем. Я был в Польше, служил, а там, мы служили в северной группе войск, а там большинство было с Западной Белоруссии и с Западной Украины. Они, как только освободили Польшу, все туда ушли, и занялись торговлей. Я везде был, и меня везде принимали, и никогда ничего не порочили. Даже приглашали в гости на кружку чаю. А некоторых, кто… Я не знаю, я не занимался мародерством, и был против этого. Это была грубейшая ошибка, нашими допущена, вышестоящими. Нашими властями. Немцы издевались над нашим народом, а мы пришли освободителями, и тоже издевались. И вот это, особенно женщины, молодые. Ну, это я был в городе Жары, аэродром, мы стояли там. Я там познакомился с одной, в магазине, молодая была, мужа у нее не было. А отец у нее был, уже пожилой, который еще служил в Коминтерне. Его осудили, и он просидел четырнадцать лет. Он работал с Лениным. У него не было ногтей ни на руках, ни на ногах. Он показывал, у него вырезали без всякого на теле все. Вырезали ребро живьем, без всякого наркоза. Его обвиняли, что он против Советской власти. И он сказал, что Советская власть - это очень хорошо, что он за Советскую власть. Его реабилитировали. И вот он попал к своей дочке, и я с ним беседовал. Я дважды беседовал с ним. Не дважды, там очень часто было, ну не часто, а как они приглашают. Не пойти неудобно было, а пойти - времени мало было, потому что нельзя было сильно развлекаться этим делом, потому, что смотрели за этим. И он сказал: «Я за Советскую власть». А вот руководители допускали грубейшие ошибки, которые непоправимые.

Б.А.В. - Вы сказали, что наше мародерство в Польше было очень развито.

Г.Л.И. - Это не в Польше, это я когда был в Вене. Мы этим не занимались, мы офицеры были, нам даже это как-то неудобно было. А у нас были военторги, что хочешь - то купи. Купишь, и посылай посылку, пожалуйста. Две посылки в месяц было положено. Мы через военторг все делали. А наземные войска, это рассказывали местные люди, мне довелось встречаться со многими, да и у нас уже были официанты вольнонаемные, местные были. Они тоже рассказывали, а некоторые, даже, женились на них. Вот, был такой случай.

Б.А.В. - Вы имеете в виду, в Австрии, в Вене?

Г.Л.И. - Да. В Австрии. Давайте я сначала расскажу о старом коммунисте, а потом о мародерстве. Так вот, была одна с ним беседа у нас, так вот он был против Хрущева, против этого пленума ЦК про культ, а он был за Сталина. Это было уже в пятидесятых годах, пятьдесят шестой год это дело было. Пятьдесят шестой - пятьдесят седьмой год. Эти года были, года культа личности.

Б.А.В. - То есть, он был против двадцатого съезда?

Г.Л.И. - Да. Сказал: «Зашли бы в кабинет, да друг другу дали, чтобы нос покраснел, и народу не объявляли». Это его дословные слова.

Б.А.В. - А почему народу не надо было объявлять?

Г.Л.И. - Потому что был очень сильный патриотизм.

К.О.Г. - Леонид Иванович, скажите, а каково Ваше личное отношение к Сталину?

Г.Л.И. - Ну, личное отношение… Он очень любил летчиков. Если что-либо случится на самолете, то ему докладывали. Но, это, конечно, он главнокомандующий, и в эти мелочи ему вмешиваться было не нужно. Это такие мелочи решаются в полку, масштаб полка, инженера есть. Но он строго наказывал. Этого я не одобряю. Василий летчиком у него был. Может из-за этого, Сталин так любил летчиков. У него один сын был артиллеристом, под Сталинградом попал в плен. Его хотели обменять на Паулюса, но он не согласился. Ну а что сказать про Сталина? Требовать, конечно, надо с народа, и законность требовать. Но, окружением Сталина, по-моему, это все было сделано. И, мы потеряли, собственно, весь Советский Союз из-за этого дела. Что это окружение - Берия там, другие. Вот, скажем, Орджоникидзе был честный и добросовестный человек, хотя он застрелился, вы знаете? Вот. Ну, что я могу сказать про Сталина, конечно, они, демократии не было. Но диктаторство, оно не присуще человеку. Любое диктаторство, оно никогда не давало положительного дела. А только совет, и все. Я вот, больше сорока лет на пенсии работаю, я знаю. Совет, посоветуйся, как сделать. Много наломали дров. И с коллективизацией, и все прочее, с другими, с людьми. И не считали людей за людей, а это очень плохо.

К.О.Г. - Леонид Иванович, на Ваш взгляд во время войны, политруки и комиссары какую роль сыграли?

Г.Л.И. - Да, комиссары, собственно, это лишняя была должность. Ну, конечно, надо вести пропаганду, разъяснения людям. Надо, обязательно. Но, чтобы они играли главную роль - нет. Я с комиссаром очень дружил хорошо. Я жил со всеми очень хорошо - и с командиром полка, и с комиссаром. Приглашал начальника на чашку чаю к себе, а уже были мы в Ярославле. Ну, помогать, конечно, они помогали, тут говорить нечего, командирам полков. Потому что командир полка очень занятый был, на нем обучение летного состава. Они, комиссары, играли большую роль в наземных войсках. А у нас такого, так комиссары у нас были, даже летного звания не имели. Политработник. А раз человек не имеет летного звания, а рассказывать ему что так и так нужно делать, доверие было очень такое, переменное. Ну, все понимали, все знали, что надо уничтожить врага. Но это у нас, в авиации, в нашем полку, потому что за всех я не могу сказать. Чтобы вы меня правильно поняли.

Б.А.В. - То есть, летчики их не очень уважали, да?

Г.Л.И. - Ну как, уважать то уважали, но, не высказывались. А иногда, говорили, что хватит.

К.О.Г. - Леонид Иванович, а та информация, которая вам давалась комиссарами, Вы сейчас это понимаете, она совпадала с действительностью, или нет?

Г.Л.И. - Нет, ложности не было. Может не у нас, а у нас этого не было. Мы хорошо все знали, я вел карту линии фронта. Так что, я был правая рука комиссара. Когда получали информацию после завтрака, уже видно было, где и что делается.

Б.А.В. - А как Вы ее вели, по сводкам «Информбюро»? То есть, из штаба дивизии Вам ничего про это не сообщали?

Г.Л.И. - А чего сообщать то, когда сообщает «Информбюро». Зачем сообщать два раза, дублировать. Да всего мы и не зни, потому что подробности давало только «Информбюро». А мы далеко были от линии фронта. Точно по пунктам у меня не было, это примерно где проходит линия фронта.

Б.А.В. - Леонид Иванович, так, все-таки про мародерство и бесчинства там, за границей, что Вы можете сказать?

Г.Л.И. - Ну, в общем, это неправильно было. В особенности пехотинцы, и народ, конечно, допустили ошибку, потому что мирное население тут ни при чем. Связано было не с теми, которые творили, а с мирными. Было и насилие, и все прочее даже.

Б.А.В. - А как Вам кажется, на сколько это было распространено?

Г.Л.И. - Да это было, в основном, это наземные войска творили.

Б.А.В. - Но, Вы сами лично не видели?

Г.Л.И. - Видел я. Я не видел этого дела, но местное население рассказывало. У меня были такие случаи, интересные были. Мы стояли в Винберге, и уже война закончилась. А иногда, в свободное время, выезжали для знакомства с Веной, по городу ездили. Ну, заезжали в магазины, посматривали. Многие, не я, покупали еще подошву хорошую, еще четвертого и двенадцатого года, Россия экспортировала в Австрию. И там, предприниматели эти, покупали выделку-подошву. И штамп России написан, Москва, и год, и его качество, и все. А рассказывали эти, мадьяры, венгры, австрийцы. У нас был знакомые, и они нас пригласили, говорят, чтобы приходили. Ну, приглашают, так мы чего - пришли. Я пришел с особистом, и у него красные глаза были. Ну вот, он сидит и пишет, отчитывается за работу. Очень доброжелательно относились они все. И они рассказывали, когда эти были. Заходят солдаты: «Давай, давай е…..», и больше ничего не знают. Насиловали, больше ничего не знали.

Б.А.В. - То есть, вещей не брали, только насиловали?

Г.Л.И. - Ну, и вещи брали, и все брали, и насиловали. Еще один случай такой был. Но, у нас никто - ни солдаты, ни офицеры, мародерством не занимались. В полку, в авиации. У нас. Как я сказал, были военторги, там все покупали, а денег нам платили очень много. Советские деньги мы не получали, это еще нам на книжку шло. А получали мы, я получал девять тысяч шиллингов. Это можно купить, получали очень много, две машины можно купить легковых. Это мародерство довело до того, что люди стали неуправляемыми. И, чтобы прекратить мародерство, кто уходил самовольно, там группой, или приносил чего-нибудь, то был приказ Сталина - расстреливать этих мародеров. Сами разрешили, сами и запретили, расстреливали. И были такие случаи. Когда расстреливали перед строем. Но, это я слышал, поэтому точно не могу сказать. Но были.

Б.А.В. - Это в Австрии, около Вены?

Г.Л.И. - Да. Ну, как-то было в Австрии. Мы зашли в магазин, как-то нас пригласили, а нас человек пять было. И нам сказали: «Вы посмотрите этот подвал». Мы зашли, а я сам разведчик, все подозрительное должно быть разведано. Мы думали, что там немцы, и шли со всей осторожностью. Зашли в подвал с одной стороны, хозяин повел. Не хозяин, а пожилой уже мужчина. А в одном уголке было заброшено мусором, фанерой, и все. Никакого подозрения нет. А у меня вызвало подозрение! Я открываю это дело, этот старик забегает вперед меня и говорит: «Не надо, не трогайте, там ничего нет!» Я открываю, а там - красивая девушка! Такая обаятельная, прямо… Я говорю: «А зачем Вы?» А он говорит: «Господин офицер, очень издеваются над молодыми девушками». Ну, мы ее не тронули, а сказали, чтобы он взял ее домой, что больше здесь уже ничего не будет такого. Он поблагодарил, мы не тронули ничего, и ушли. Но, судьбу дальше ее не знаю.

Б.А.В. - Леонид Иванович, с сорок четвертого годы Вы были заместителем начальника штаба по оперативно-разведывательной работе. В чем Ваши обязанности состояли?

Г.Л.И. - Ну, это третье лицо в полку. Разведка была, то есть у нас была эскадрилья разведчиков. И фотоаппараты были на каждом самолете. На «Аэрокобрах».

Б.А.В. - Качающиеся?

Г.Л.И. - Нет. Панорамные. Нужно было сфотографировать какую-то площадь. Нам давали задание, мы фотографировали там. Но, это уже в учебных целях было. После войны.

Б.А.В. - А во время войны?

Г.Л.И. - А во время войны что, главное - это управление, командный пункт. Без него ничего, и никуда. Расчеты, дежурства, все прочее, вести наблюдение за воздухом. Вот это все.

Б.А.В. - То есть, Вы в штабе этим занимались, а кто у Вас в подчинении был? Кем Вы командовали непосредственно?

Г.Л.И. - Ну, у меня в подчинении были. Во-первых, была эскадрилья, начальник штаба я еще и был. Там была эскадрилья, парашютисты и радиолокаторы.

Б.А.В. - То есть, ЗОС к Вам тоже относилась?

Г.Л.И. - Да. Ну, он по информации, по оперсводкам докладывает командиру полка через начальника штаба. Начальник штаба докладывает вообще. Он докладывает начальнику штаба, начальник штаба докладывает командиру полка. А когда нужно, то доводится до летного состава, а если не нужно, то нет. Это оперсводки. Ну, и боевой подготовкой так же занимались. Все планирование в полку выполняет заместитель начальника штаба по оперативно разведывательной подготовке. Я знал каждого летчика с ног до головы. Не только по имени и фамилии, а и характер. Потому, что нужно было, и командиру докладывал, кто отстает, а кто опережает.

Б.А.В. - А вот, если с Киева до Плаешти и Вены смотреть, то сильно состав полка обновился?

Г.Л.И. - Ну, уже в конце сорок третьего, сорок четвертого года, там мало изменялось. Очень мало. В основном, потери были, когда немцы наступали. А так - мало было.

Б.А.В. - А восемьсот тридцать третий полк, он же тоже в ПВО был, да?

Г.Л.И. -Да, в ПВО. Между прочим, он прикрывал Ялтинскую конференцию.

Б.А.В. - Но Вас тогда там не было?

Г.Л.И. - Меня не было. Они были, перелетели в Плаеште, я там туда попал. Я еще хотел один случай рассказать о мародерстве. Штурмовики, летный состав, они прифронтовой. И был один майор, Герой Советского Союза, было дело в Польше, уже после войны. Он познакомился с одной, она семейная, он подвыпил, и пошел. Пошел, всех детишек выгнал, а сам до спальни проводил ее , ну и … так. Раз, два, три - и его убили. Сами поляки. Это, был и приказ по этому вопросу по северной группе войск. Ну, никого не привлекли из поляков. Это такой поступок, нечеловеческий. Я не одобряю это дело. И не одобрял.

Б.А.В. - А вот, если говорить про переход от войны к мирной жизни, у вас в полку он как-то проявлялся? Я читал в некоторых воспоминаниях, что по авиационным полкам даже такая волна самоубийств прокатилась. То есть, люди очень тяжело переживали этот переход.

Г.Л.И. - Ну, пережить, это, конечно, было. Ну, а такого, чтобы особенно, не было. Я тоже расскажу случай. Девятого мая была Победа, мы воевали до шестнадцатого - восемнадцатого числа, все еще воевали. Это не засчиталось, а один летчик погиб. Но не засчитали. Война закончилась девятого мая, и все. Точку поставили. А после Победы, наверно, неделю, а то еще и больше, салюты были. Ну, сразу после Победы, был приказ, стариков всех уволили, демобилизовали. Это связано было с уходом, с разрывом, всех стариков уволили, и женские части. У нас был женский полк в дивизии, его сразу расформировали, и уволили всех женщин. Сразу же, на третий-пятый день их никого не было.

Б.А.В. - А они истребители тоже были?

Г.Л.И. - Да. Они были же истребители.

Б.А.В. - Тоже на «Аэрокобрах»?

Г.Л.И. - Нет, на «Яках» были. И вот, мы были в Шемендорфе в этот день, а потом в Вимберг перелетели. Остались там две казармы, немцы не смогли их уничтожить, или мы не уничтожили. А в Шемендорфе и в Вимберге были авиационные заводы. И американцы их сожгли, только фундамент остался. И только кабеля высокого напряжения торчали, а то все было сожжено. Да, после Победы, не надо разгулья, надо организовывать учебу. Ну, и мы решили организовать учебу. То есть, подъем, зарядка, как положено. И ввели сигнал на всем горизонте, сирену. И некоторые хотели начальника штаба расстрелять за эти сигналы - так он надоел. Ну, мы потом опять отменили его. А штурман полка был казах. И он залез на чердак, с чердака залез на цоколь, и ходил по цоколю - а у них там черепицей крытые дома, широкие такие. Ну, он тоже боевой парень был, тоже физкультурник. И из пистолета салют дает, в одних трусах.Ну, конечно, выпивший. Потому, что отмечали. Трезвый не полезет. И его уволили сразу. Таких сразу всех поувольняли, потому что из трех-пяти полков делали один. Такое было сокращение первоначальное - отбирали самых лучших.

Б.А.В. - И, сколько это по времени заняло?

Г.Л.И. - Ну, это месяцами, но не долго.

Б.А.В. - То есть, в конце сорок пятого уже все, закончили сокращения?

Г.Л.И. - Да. В сорок шестом все закончилось. И нас уже вывели в Венгрию. Из Венгрии в Сухуми, из Сухуми в Батуми, на Турцию уже было направлено.

Б.А.В. - А Вы не помните, за этот период, люди увольнялись, а лучшие оставались, Вы по прежнему в штабе полка работали? За боевую подготовку отвечали?

Г.Л.И. - Да. В этом же полку.

Б.А.В. - Настроение летчиков знали?

Г.Л.И. - Да. Знали, обязательно. И вот из этих трех-четырех полков, ну один полк не считать, женский, из него никто не перешел к нам, из них сделали один полк. Наш один полк оставили. Не смотря на то, что мы воевали до семнадцатого-восемнадцатого числа мая месяца. А в свободное время, как-то я организовал занятия с летчиками, некоторые не подчинялись, спали и отдыхали, и кушали - и больше ничего. А, летчиков, у нас было человек двенадцать, не больше. А у меня в коттедже было там, и штаб там был. На втором этаже отдыхали, а внизу штаб был. Мы всегда с собой возили турник, брусья, козла, коня. А я еще стрелял очень хорошо из пистолета, никому не удавалось овладеть, а я стрелял из любого положения, по любой цели, на любое расстояние. И проводил занятия. И командир дивизии приехал, везде пьянствуют - а мы занимаемся. Очень быстро заметили, мы все были раздетые, тепло было. В Австрии, ведь, очень рано тепло. А мы без рубашек. Я, скорее одевать рубашку, и все прочее. Он заметил, пришел, поцеловал, а в других полках - там такого не было, там отмечали. И наш штаб, руководство, оставили всех без изменения из всех полков. А там, командиры звеньев рядовыми летчиками были, командиры эскадрилий командирами звеньев были, а командиры полков - командирами эскадрилий были. Вот так это было.

Б.А.В. - Леонид Иванович, Вы можете сказать, за это время конфликтность среди летчиков повысилась? То есть, ссориться чаще стали, или нет? Конфликты между собой.

Г.Л.И. - Нет, не было, нет. Все были на своем боевом посту. А, потом еще, мы хромали в этом отношении. Нужно глубже было изучать. Ну, изучали из опыта, и все прочее. Очень много обращали внимание на воздушные бои, и приводили примеры из опыта.

Б.А.В. - А Вы с летчиками же говорили?

Г.Л.И. - А как же!

Б.А.В. - А Вы не помните, в разговорах затрагивали ли тему, у них была вина по отношению к погибшим товарищам на войне, чувствовали ли они это?

Г.Л.И. - Такой скорби они не высказывали, потому что в авиации не было такого дня, чтобы не было катастрофы. А в мирное время, еще до войны, был специально последний день месяца - зачитывание приказов по авариям и катастрофам. Такого высказывания не было, скорбь по всем погибшим, требовалось - и все. И, если нужно было, то каждый считал, что он не считал своей жизни, и делает то, что ему прикажут.

Б.А.В. - А был такой момент, когда в полк, после войны, стали приходить летчики не воевавшие? Вы не помните, как только они появились, отношения между фронтовиками, и не воевавшими летчиками, они как строились?

Г.Л.И. - Ну, как-то, у нас таких не было. Потому что наш полк целиком был. Даже из одного полка можно было два - три полка сделать. Все участники войны, это в Батуми, а с Батуми - Цхакали, в полном составе. Молодежи не поступало. И, из Цхакали я ехал на учебу в Липецк, а полк наш в полном составе, кроме меня, послали на замену в Германию. Я с ними не поехал, я поехал на учебу. А, с учебы меня направили в Польшу, в северную группу войск, в сорок второй гвардейский истребительный полк, Жуляны, тут же Жары.

Б.А.В. - Это был сорок седьмой год?

Г.Л.И. - Нет, это был пятьдесят третий - пятьдесят четвертый год.

Б.А.В. - Все-таки, там, в Цхакали и в Батуми, у летчиков, по отношению к не воевавшим мужчинам их возраста, какое отношение было?

Г.Л.И. - Ну, вот, в Батуми был полк, мы вошли в одну дивизию. Они не воевали, но они охраняли все побережье Черного моря. Ничего было, хорошие, дружественные отношения.

Б.А.В. - И никаких претензий не было, что вот, они тут в тылу отсиживались, а те воевали?

Г.Л.И. - Никаких. Ничего не было. Приказ же есть, мы же понимаем, как это было. Но, наши летчики с орденами, конечно. А летчики любят ордена. Очень любят, и я тоже любил. И сейчас люблю. Особенно, орден Боевого Красного Знамени. Это было в Ростове, когда я служил. А у нас был один командир батальона. Он совсем был малограмотный. У него был орден Боевого Красного Знамени. И так он ко мне в душу влился, что я готов был все отдать, чтобы его получить. И получил. А за что получил? За боевые действия. Это дается боевой орден, а после боевого ордена - Ленина дают. Я не летал, но работал, добросовестно выполнял все, что на меня было возложено.

Б.А.В. - Это после Сталинграда?

Г.Л.И. - Да. За Сталинград, да там все было - и Сталинград, и Харьков, и Курская операция. Я тоже участвовал в ней. Первый Украинский. И Ватутина хоронил, в Киеве, в парке похоронили. За боевую работу дают, за труд.

Б.А.В. - Чем та война для Вас сейчас является? Какое к ней отношение?

Г.Л.И. - Очень печально. Очень. Лучше войны чтобы не было. Вот сейчас Путин делает все, чтобы войны не было.

Б.А.В. - А Вы считаете, он все делает, достаточно делает? То есть, лучше, чем в тридцатые годы Сталин?

Г.Л.И. - Конечно! Потому, что Сталин допустил грубейшую ошибку, что на сонных напали немцы. Это простить никому нельзя. Даже ему. При всех его заслугах и все прочее. Допустить это, знаю, что на вас нападут, и нам не сказать - у меня не укладывается. Я не знаю, как, на ваше усмотрение. И народ не простит. Вот, Жуков, пишет много. Он сразу сказал, что через минуту доложил Сталину. Что перед этим перебежали два немца и сообщили, что будет война. И мер никаких не приняли. А скажешь - тебе сейчас же… Вот именно. Не укладывается в голове ничего. Но мы военные люди, мы для этого призваны. Но, все было.

Б.А.В. - Спасибо, Леонид Иванович, на этом давайте закончим.