Пассек Абрам Львович

Родился 14/4/1914 года в еврейской сельскохозяйственной колонии Доброе, что находилась на территории Николаевской области. Отец был крестьянином-хлебопашцем, а мама, Клара Самуиловна, растила восьмерых детей. Нас в семье было три брата и пять сестер.

Колония Доброе было большой, в ней проживало 4.000 человек, и кроме евреев в Добром было много немцев. Период коллективизации был очень тяжелым для крестьян колонии Доброе, власти забрали всех лошадей, но оставили по одной корове на двор, но вскоре у нас и по всей округе начался настоящий голод. Я, после окончания семи классов школы, уехал в Николаев, где поступил на еврейское отделение кузнечного факультета машиностроительного техникума, и где получил специальность мастера по горячей обработке металлов. Все три года учебы в техникуме вспоминаются мне как период сплошного беспросветного голода. Хлеб тогда в стране распределяли по карточкам, и студентам полагалось только 200 граммов хлеба в день.

Многие просили горбушку, которую затем продавали на базаре за три рубля и на вырученные деньги покупался кусок сухой макухи, который рубился на три части, этим и питались. Студенческие столовые были отменены на период 1932- 1934 годы, как хочешь, так и выживай.

В 1933 году в области был большой урожай зерновых, так власти разрешили привлечь к уборке урожая лучших студентов. Меня и еще нескольких отличников учебы отправили на курсы комбайнеров, а затем в Бугский зерносовхоз, где мы проработали два с лишним месяца, получая хорошую зарплату, которая позволила хоть немного приодеться. После окончания техникума я до января 1936 года, до призыва в Красную Армию, работал в Херсоне, на заводе. В 1936 году меня вызвали в военкомат по повестке и сообщили о призыве, и решающим фактором стало то, что я имею среднетехническое образование.

– Где служили?

– Сначала я попал в Киевский ШМАС (школа младших авиационных специалистов), затем служил в авиачасти в Василькове Киевской области. В 1937 году я попал в число трех человек рекомендованных на учебу в Иркутской военной школе авиатехников, но все экзамены и комиссии успешно прошел только я один.

В начале 1940 я закончил Иркутскую авиатехническую школу (училище) с отличием, получил звание воентехника 2-го ранга, два «кубика» в петлицах. Наш выпуск был досрочным из-за войны с Финляндией, я вместе с товарищами был направлен на Финский фронт, но пока мы туда добирались, «зимняя война» закончилась. Я получил новое назначение - прибыть в Винницу к месту формировки 88-го истребительного авиационного полка.

– Как происходила формировка полка? На каких истребителях летал полк?

Какой, по Вашему мнению, была степень боевой подготовки летного состава до начала войны?

– 88-й истребительный полк формировался в Виннице с конца весны 1940 года, на базе 6-й отдельной авиаэскадрильи КВО. Полк получил истребители И- 16, и только через год одну из эскадрилий полка перевели ближе к границе, в город Станислав, осваивать новые истребители МИГ-3. Полк имел в своем составе до шести эскадрильей, в каждой эскадрилье по 12 самолетов, (четыре звена). Летный состав прибывал из Качи и Борисоглебска, а техсостав в основном был из выпускников Иркутского и Ленинградского авиатехнических училищ.

Первым командиром полка был Герой Советского Союза Федосеев, затем Булгаков, но перед самой войной на должность комполка к нам прибыл майор Маркелов, участник боев в Китае. Командирами эскадрилий были назначены опытные летчики Волков, Полянский, Чубаров, Дранник, несколько человек из них уже имели боевой «испанский» или «финский» опыт. Николай Дранник, например, был, до прибытия в наш полк, инструктором в летном училище. Старшим инженером полка был Миценмахер. Боевая подготовка летчиков 88-го ИАП была на высоком уровне, пилоты много летали, отрабатывали тактику ведения воздушного боя, а после возвращения полка с Первомайского воздушного парада 1941 года и до 22-го июня, учебно-боевые тревоги следовали через день.

Технический состав фактически не отдыхал, мы, образно говоря, уже забыли, где день и ночь, от самолетов не отходили, ведь от нас требовали, чтобы самолеты были готовы к боевому вылету в любое время. И когда командиру дивизии генералу Осипенко доложили, что технический состав физически измотан до предела и натурально валится с ног от усталости, то генерал отреагировал на этот доклад следующим предложением - «Если техник три раза попытался подняться и три раза упал, значит, болен. А если на ногах стоит, то пусть работает!»…

До войны мы находились на казарменном положении, а в июне сорок первого года полк находился в летних лагерях в Бахонике.

– Вы ощущали приближение войны?

– Все знали, что будет война с немцами, но этот проклятый пакт о ненападении сбивал людей с ориентиров, да еще комиссары в своих ежедневных «проповедях» повторяли – «Войны не будет. Надо верить вождю!», а мы слушали и помалкивали, хотя все понимали, что скоро, вот – вот начнется. И тем не менее, 21-го июня, на выходные, вооружение с самолетов было снято, а часть личного состав, в том числе и я, были отпущена в увольнительную.

– Первый день войны. Как вы его запомнили?

– 21-го июня вечером было разрешено отпустить в увольнение 15 % личного состава от каждой эскадрильи. Мы поехали в Винницу на танцы в только что отстроенный Дом Красной Армии («Дом Офицеров»), в два часа ночи вернулись в Бахоники, а в 4-00 утра наш аэродром уже бомбили. В первую бомбардировку не было потерь среди личного состава, но немецкой авиации удалось разрушить ангары, где на ремонте стояло несколько самолетов. Пока мы пытались понять, что произошло, пришел приказ привести полк в полную боевую готовность.

Утром над нашим аэродромом появился самолет, и силуэт этого самолета нам был ранее незнаком. Самолет сел, и из него вылез наш летчик Чивин, который был из эскадрильи находившейся в Станиславе. Чивин был в одних трусах и в майке, без парашюта, и с его слов он был единственный, кто успел взлететь со станиславского аэродрома, во время бомбежки, полностью уничтожившей все самолеты, находившиеся на этом аэродроме.

А потом полк вступил в боевые действия. Летчики гибли один за другим, мы отступали, многие находились в недоумении, в состоянии близком к шоку, как же так, почему мы отступаем… Настроение было убийственным, но все верили, что все равно, в итоге, Победа будет за нами…

В первые дни войны к нам на аэродром прибыл генерал Шелухин, заместитель командующего авиацией армии и приказал выстроить полк. Он держал речь, говорил о вероломстве немцев, нарушивших договор о ненападении, и призвал нас не жалеть своих сил и жизни в борьбе с врагом. Он дал нашему командиру полка коробку папирос марки «Триумф», а Маркелов сразу передал папиросы начштабу и сказал -«Положи в сейф. После войны выкурим»…

9-го мая 1945 года Маркелов, уже заместитель командира авиадивизии, прибыл в наш 159-й гвардейский ИАП (бывший 88-й ИАП), и приказал выстроить всех ветеранов полка, служивших в части еще до войны. Таких оставалось всего 16 человек: Герои Советского Союза летчики Князев, Карданов, а также мой «первый» летчик ГСС Петр Середа (который служил уже в другом полку, но специально прилетел к нам в этот день), и 13 человек технарей.

Мы построились в одну шеренгу, оркестр играл туш, и эту пачку папирос в торжественной обстановке вынесли к строю. И тогда мы, ветераны полка, каждый взяли по папиросе и выкурили их, вспоминая те страшные июньские дни 1941 года…

– По архивным источникам на 22/6/1941 в составе полка было 64 самолета, но еще упоминается и другая цифра – 71 истребитель, видимо, с учетом машин, находившихся на ремонте. Так получается, что из 60-70 летчиков первоначального состава до конца войны дожило всего 4 человека?

– Выжило больше. Кто-то выбывал по ранению, некоторые были сбиты и попали в плен, кого-то переводили в другие подразделения или списывали с летной работы. Всякое было. Я думаю, что за войну полк потерял не более трех летных составов.

– Вы за войну обеспечили и обслужили 740 боевых вылетов. Сколько летчиков пришлось потерять при таком большом количестве обеспеченных вылетов?

– Еще до войны я был прикреплен к истребителю летчика Петра Селиверстовича Середы. Он стал ГСС и после войны уже был командиром авиадивизии. После него недолгое время был один летчик, точной судьбы которого я уже не помню. Третьим моим «подопечным» был Герой Советского Союза Василий Князев. Это был настоящий ас, имевший на своем личном счету 29 сбитых немцев в 140 воздушных боях, и, я полагаю, что Князев является рекордсменом истребительной авиации в наших ВВС по количеству боевых вылетов, у него их было больше тысячи.

В мае 1944 года после завершения боевых действий в Крыму полк был переброшен в Белоруссию, а я остался выполнять специальное задание, и когда вернулся через четыре месяца в полк, то мне дали нового, «четвертого», летчика. Он погиб при посадке на аэродром при возвращении из боевого вылета. Видно, по тому как подлетал, что раненый, он не смог посадить самолет при первом заходе, пошел на второй круг, и, скорее всего, потерял сознание, так как самолет вдруг камнем полетел вниз и врезался в землю…

– У вас уникальная память, вы помните многих и многое. Давайте попробуем назвать фамилии летчиков полка, погибших в первый год войны в жестоких воздушных боях.

– Всех уже не вспомню… Погибли в сорок первом году – одессит Василий Липатов, комэск Николай Дранник, мой близкий друг Сеня Медник, политрук эскадрильи Родин, Трибушин, Юрий Русаков, Новиков, Козлов, Михайлов, Колесник, Иван Захаров, Крашенниников, Гусев, Деменок. Командир эскадрильи, прекрасный летчик, «испанец» Волков был сбит во время штурмовки, летчики видели, как его самолет упал в поле и скапотировал, а значит – убит…

Нет, всех вспомнить не получится… Кроме потерь, как я уже сказал, из первоначального состава полка несколько летчиков были в 1942 -1943 годах переведены в другие полки, например: Середа, Карасев, Гаранин, Батяев, которые воевали дальше, получили звание Героев Советского Союза и дожили до конца войны, или списаны по болезни и ранениям, как комэск Лактионов.

– Командиры 88-го ИАП. Что можно сказать о них?

–- За войну полком командовали два человека, и оба они были отличными летчиками и уважаемыми в полку людьми. Первый, Андрей Гаврилович Маркелов, был строгий, серьезный и очень порядочный человек. Маркелова летчики очень любили, и в боевых вылетах, в воздухе, берегли Маркелова как зеницу око. Когда наш комполка пошел на повышение, на должность командира дивизии, то вместо него к нам пришел майор Василий Иванович Максименко. Он незадолго до этого назначения был тяжело ранен в ногу осколками зенитного снаряда, и в госпитале ему хотели ампутировать ногу, а тут вышел указ о присвоении ему звания Героя, и тогда начмед госпиталя приказал хирургам спасти раненую ногу. Максименко был очень грамотным летчиком, но имел горячий характер, и иной раз мог обматерить подчиненных не по делу. Оба этих офицера оставили в моей памяти только самые хорошие воспоминания о себе.

– А кто руководил техническими службами полка?

– В начале войны и до 1943 года старшим инженером полка был майор Миценмахер. На Кубани его перевели от нас повышением, и его должность занял Серафим Скворцов, но пробыл он у нас недолго, авторитета не имел, дошло до того что техники к нему обращались на ты. После него, до самого конца войны, старшим инженером полка был бывший инженер моей эскадрильи, Василий Иванович Савченко, с которым у меня всю войну были непростые отношения, так как Савченко негативно относился к евреям, и своего антисемитизма никогда особо не скрывал, да и по работе я с ним нередко конфликтовал, еще до войны.

В других эскадрильях инженерами были Коломиец и Касьянов, а в полку инженерами по вооружению и спецоборудованию во время войны у нас были: военинженер 3-го ранга Пронин, воентехники Вартанов, Фрулев, Блювштейн.

Вроде никого не забыл.

– Наземный технический состав нес обычно малые потери, так чем обусловлен тот факт, что в мае 1945 года осталось только 13 технарей, из начинавших войну с аэродрома в Бахониках? Кто вообще вам наиболее запомнился из техников первого, еще кадрового состава вашей эскадрильи?

– Кто наиболее запомнился? Например, техник Владимир Балакин, грамотный специалист и порядочный человек. Он выбыл из полка по ранению. Ремонтировал рядом с передовой подбитый ПО-2, налетел «мессер», обстрелял самолет и Балакина, тяжело ранил механика в ногу, которая просто повисла на сухожилиях. И тогда Балакин сам перерезал сухожилия ножом. Его отправили в тыл, демобилизовали как инвалида, и Владимир пошел учиться в Текстильный институт. Мы ему от полка посылали помощь. Техник Ивакин, хороший и добросовестный парень, отличный слесарь. Отличный парень Маслеников, хорошо разбиравшийся в матчасти, но его от нас перевели куда-то и в полк он больше не вернулся. Механики Пустовит и Рябоконь, которые в 1942 году прошли отбор в летное училище, и, как мы позже узнали, Рябоконь погиб в воздушном бою.

Оружейник Минаков, сверхсрочник, его забрали от нас в 1944 году в авиацию Войска Польского. Многих хороших ребят еще можно вспомнить и нашей и из других эскадрилий: оружейника Колониани, Арчила Годзерешвили, Великанова, Денисова, Гордеева, Шапирова, Кузнецова-Щербину, воентехника Соколова. Был у нас старшина-сверхсрочник по фамилии Гончар, имевший образование всего 5 классов, но являвшийся добросовестным трудягой.

А насчет потерь техсостава – наземный состав не нес больших потерь убитыми, но раненых было немало, и при бомбежках аэродромов, и во время отступления в первые полтора года войны. Коля Озеров и Дюков, например, погибли при бомбежке аэродрома. Еще один наш товарищ по эскадрилье утонул при переправе через Днепр во время отступления.

Мы также теряли людей из-за несчастных случаев. Богомолов был разрублен винтом ПО-2, когда раскручивал винт… Сахаров стоял напротив самолета, случайный непроизвольный единственный выстрел из пулемета…, и пуля попала Сахарову в висок. Саша Александров погиб по своей глупости. Он возился с найденной им противотанковой миной. Мимо проходил наш командир эскадрильи Постнов и сказал –«Брось ты это дело», но техник его не послушал и продолжал возиться с миной. Видимо, задел по взрывателю, раздался взрыв, и все что осталось от Александрова поместилось в одном ведре.

– Как долго полку пришлось отступать на Восток?

– Летом 1941 года мы действовали с аэродрома под Винницей, затем нас перебросили под Киев, на аэродром Христиновка, а дальше полк отходил через Бердянск на Таганрог, производя боевые вылеты с разных аэродромов. Мы стояли и в Шахтах, и под Ростовом, и в Батайске, но летом 1942 года вместе со всей армией нам довелось отходить на Кавказ. А начиная с 1943 года, мы только шли вперед, на Запад. Полк принимал участие в боях на Кубани, в боях над Крымом, а затем был переброшен на 2-й Белорусский Фронт.

– Были случаи, что полк полностью утратил в боях свою матчасть?

– Один раз на моей памяти такое произошло. В конце лета 1942 года, вообще, от всей авиадивизии осталось 8 самолетов- истребителей и столько же самолетов – разведчиков Р-10. Командир дивизии генерал Осипенко отдал приказ - «Произвести бомбардировку только что захваченного немцами Моздока», и еще до этого вылета, все, в разговорах между собой, в узком кругу, материли отдавшего этот приказ, так как все прекрасно понимали, что приказ гибельный. Так и вышло, из 16 самолетов вылетевших на это задание, ни один назад на свой аэродром не вернулся… Обычно полк не летал « до последнего летчика».

В конце 1942 года нас сняли с фронта и отправили на месяц на отдых, в горы, в кавказский поселок Куба. И восемь самолетов остававшихся в полку на этот момент мы передали «соседям». После отдыха нас перебросили под Тбилиси в район Сандары, где мы получили новые ЛАГГ-3.

В марте сорок третьего года полк приземлился на Кубани, имея полный комплект техники – 33 самолета. На следующий день случилось ранее не виданное, на наш аэродром перегонщики посадили «второй комплект», еще 33 самолета, и во время знаменитой весенней «свалки» в небе над Кубанью у нас в полку не было «безлошадных» летчиков. Выбыл самолет из строя, так бери другой, из резерва. Мы перемещались с места на места, меняли аэродромы, стояли в станицах Нижне-Крымской, Абинской, Старостеблиевской, и резерв перегонялся вслед за полком.

– Переход истребительных полков на новые «штаты военного времени» сказался на численности техсостава?

– Несомненно. Количество эскадрилий в каждом полку было снижено до трех, и свободный техсостав был обращен на формирование новых полков, а были случаи, (правда, не в нашем полку), что техсостав отправляли на пополнение в пехоту. На каждый истребитель по штату полагался механик, моторист, на каждое звено – техник в офицерском звании и специалист-оружейник.

– Термин «безлошадные летчики» прочно вошел во фронтовой лексикон. А чем занимались «безлошадные авиамеханики», если пилот сбит или самолет списан из-за повреждений?

– Свободный наземный техсостав передавался на помощь в те звенья или эскадрильи, где еще были исправные самолеты, выполняющие боевые вылеты. Могли механиков передать в другой полк. Кроме того в полку существовала «бригада» из «безлошадных» техников по командованием старшего техника - лейтенанта Соколова, которая «прочесывала» прифронтовую полосу и снимала с подбитых самолетов все что можно. Соколов даже прозвище у нас получил – «Нарком авиационной промышленности».

– При отступлении были случаи, что исправные самолеты оставлялись на аэродромах по тем или иным причинам?

– Всю технику в нашем полку пытались вывезти, ничего не оставляя немцам. На аэродроме в Таганроге при отступлении был оставлен самолет-спарка, не могли запустить мотор, который оказался неисправен. Послали меня вместе с одним летчиком со специальным заданием, сделать все, чтобы самолет не достался немцам, а по возможности попытаться починить мотор и перегнать самолет на наш новый аэродром. С нами была машина из БАО. Я смог починить мотор, его запустили с автомобильного стартера, и мы с летчиком взлетели с аэродрома, а водитель ушел на «своих колесах». Немцы так и не поняли, что там произошло. За это задание нам пообещали ордена Красного Знамени, но в итоге я получил медаль «За Отвагу».

– Были в вашей фронтовой биографии еще специальные задания?

– Дважды. В 1943 году на нашу сторону перелетели от немцев четыре чеха на «мессерах», но сели они с убранными шасси и повредили свои самолеты. Командующий 4-й Воздушной Армии приказал восстановить один «мессер» и подготовить одного летчика, который будет выполнять разведывательные полеты на «трофейной» технике.

Выбор пал на Князева, и мне, его механику, было приказано прибыть в Армавир, в авиамастерские, восстановить один «мессер -109», полностью его изучить и подготовить к эксплуатации. Где-то за месяц я все сделал, досконально ознакомился с «мессером», и затем сообщил в полк, что самолет к полетам готов. Князев прибыл в Армавир, чтобы облетать машину, но у него не получилось взлететь, он психанул, и, вообще, отказался на нем летать. И меня продержали при этих мастерских еще дней двадцать, пока не прибыл другой летчик, назначенный летать на «мессере».

Другое задание не имело непосредственного отношения к боевой деятельности полка, но само задание считалось специальным и именно так оно называлось во всех документах. Сразу после завершения боев в Крыму был получен приказ – передать все оставшиеся самолеты – истребители 4-й и 8-й Воздушных Армий авиации Тихоокеанского Флота. Из Москвы прибыли два полковника из штаба ВМФ, которые, увидев как я работаю, потребовали чтобы передачу проводил именно я. Четыре месяца я просидел рядом с Сарабузом, проводя ремонт и отправку техники. У меня почти не было людей, но мы отремонтировали все что могли, часть техники списали, и в итоге передали авиации флота 155 истребителей, которые мы сами отправляли по железной дороге.

– Приказ № 227 как-то отразился на боевой работе полка?

–Приведу пример. Наш полк стоял на станции Пулатово, возле Беслана, а немцы были от нас километрах в 15, в районе Эльхотово, и из дальнобойных орудий били по району нашего базирования, и вскоре пристрелялись, и просто не давали нам дышать своими артобстрелами.

Мы несли потери в людях и технике. Командир авиадивизии Шевченко попросил разрешение перебазировать наш полк на другую площадку, и ему разрешили, но с одним условием – расстояние от линии фронта до нас, должно было быть таким же, как и на месте предыдущей дислокации. Ни шагу назад, все как в приказе написано…

Летчикам тоже этот приказ дорого обошелся. Машину разбил при посадке - сразу в трибунал. Задание не выполнил или из боя вышел раньше других, и не важно, по какой причине – такое дело тоже могло плохо для летчика закончиться.

– Когда в воздушных боях погиб первый состав летчиков-истребителей полка, кто пришел на смену павшим? Насколько хорошо были подготовлены к боям летчики-новички?

– Здесь надо заметить сразу, было две категории «новичков». Первая: летчики с боевым опытом, переведенные к нам полк из других авиационных фронтовых частей. Вторая категория: молодые пилоты-сержанты, недавно выпущенные из тыловых авиаучилищ. Например, к нам прибыл из другой части боевой летчик Постнов, ранее летавший на И-153. Он при посадке не выпустил шасси и «сел на брюхо», при этом разбил самолет, и его трибунал приговорил к тюремному сроку с отбытием наказания на передовой. Постнов был прекрасный летчик и очень хороший, честный, справедливый, порядочный человек. В 1947 году, уже будучи Героем Советского Союза, Постнов стал командиром нашего полка вместо ушедшего на повышение Максименко.

В первые месяцы войны на пополнение к нам в полк прибыл летчик Батяев, он провоевал в полку год с лишним, а потом его от нас перевели. Батяев был хорошим летчиком, асом, а как человек всегда был законченной дрянью, и после войны спился в Харькове.

Из новичков особо запомнился летчик Собин, боевой парень, который говорил – «Меня немцы никогда не собьют!». Он первое время летал ведомым у комполка Максименко, а потом стал командиром звена. В одном из боев его ведомый прозевал «мессер» и Собина подбили, при этом Собин был смертельно ранен, но смог, истекая кровью, посадить свой истребитель на аэродром. Когда к нему на земле подбежали, он спросил – … как самолет?, цел?.., а потом произнес –«Я умираю за Родину…». Собин умер, когда его на санитарном У-2 везли в госпиталь.

Из новичков, прибывших в полк из других частей запомнились Филатов, Пылаев, Барзунов, Афанасий Лукин, очень хорошие летчики. Был еще «второй Князев», Александр, однофамилец Василия, но он сильно пил, выпивал после каждого вылета бутылку водки, психовал, и начальство решило от него избавиться, и «второго Князева» от нас куда-то перевели.

Те летчики, кто приходил в полк прямо из авиационных тыловых училищ, из выпусков 1942-1943 годов, были «сырыми», недостаточно подготовленными, и их в бой вводили по возможности постепенно. Но так не всегда получалось. На Кубани весной 1943 года в небе шла натуральная воздушная бойня, каждый день в воздухе «свалка из самолетов», так для многих «новичков» первый воздушный бой становился последним.

– Допустим, во время боевого вылета отказал мотор или вооружение. Чем это могло обернуться для технического состава?

– В каждом случае разбирались досконально, не было моментальных беспричинных «репрессий», в нашем полку техников под трибунал ни разу не отдавали. Помню, Батяев вернулся из боя и заявил, что у него в вылете забарахлил двигатель, а техник настаивает – мотор исправный. Проверили, все в порядке, и никто техсоставу претензий не предъявил.

В сорок втором году на моей памяти разбилось насмерть несколько летчиков. Зыков на взлете, а Максимчук и Сливко при посадке, так сразу создавали специальную комиссию, которая разбиралась с этими ЧП, но вины техников в гибели летчиков и потере самолетов не было.

– Есть у меня один бытовой вопрос. Как кормили наземный личный состав истребительного авиаполка?

– Снабжением продовольствием занимался БАО, но у нас не было постоянного,закрепленного за нашим полком «своего» батальона аэродромного обслуживания.

БАО были «независимыми», и постоянно менялись. Кормили техсостав обычно неплохо, но необильно. В 1945 году в Германии начпрод БАО собирал брошенный местным населением скот и все это «мясо» шло в котел. В 1942 году нередко были случаи, что техсостав жил впроголодь, но летчики техников подкармливали, у пилотов была 5 –я норма питания, самая лучшая в армии.

– Во второй половине войны были случаи, что немцы могли захватить аэродром, на котором базировался ваш истребительный полк?

– В самом конце войны, под Кенигсбергом. Немцы большой группой прорывались из окружения, и вышли из леса прямо на наш аэродром. Завязалась перестрелка, в которой первой погибла женщина –врач из БАО. На этом аэродроме мы, может впервые за всю войну, стояли не отдельно, а вместе со штурмовиками, так самолеты, не взлетая, с места, в наземном положении, открыли огонь по направлению немецкого прорыва. Немцы сразу выкинули белый флаг и многих в тот день мы взяли в плен. Но это были уже «совсем другие немцы», по сравнению с теми, кого мы видели раньше. Эти пленные были деморализованы, а за пару лет до этого …

Привозят на аэродром сбитого немецкого летчика, рыжий такой, здоровый. Его спрашивают - «Ну что, фриц, Гитлер капут?!»– «Найн!»…

– Какие истребители по своим техническим и летным характеристикам считались самыми надежными? Какие самолеты изначально считались проблемными?

– Высоко ценились отличные самолеты ЯК-3, ЯК-9, ЛА5-7. Князев свой ЛА-5 называл «Жеребцом». Конечно, каждый самолет имел какие-то свои недостатки, без этого не бывает, но самым проблемным считался И-15, имевший много конструктивных дефектов.

– Политработники в полку были «летающими»?

–Только в начале войны. Комиссар полка Потасьев был летающий комиссар, но плохо ориентировался в воздухе и часто садился на вынужденную. Политрук Родин погиб в воздушном бою. А после них … Других политработников, выполняющих боевые вылеты, я не помню. После упразднения должностей комиссаров эскадрилий в полку оставался только небольшой штат политработников: замполит, парторг, и еще кто-то, но это были - «люди, крепко стоявшие на земле», боевых вылетов не выполняли, хотя замполит имел летную подготовку. Скажу честно, политработники у нас в полку никакого авторитета не имели, как, впрочем, и штабные работники.

– К штабным отношение летчиков и техсостава было негативным?

– Как вам объяснить. Штабные работники в авиационном полку это те люди, которых война обошла стороной. Например, чем занимались адъютанты эскадрилий? Вели учет вылетов и налет часов. Что еще? У них вся война была «бумажная».

– В полку был представитель Особого отдела?

– Был один старший лейтенант-смершевец, но в основном он был безработным. Если в полк возвращался сбитый над немецкой территорией летчик, то особист сразу увозил его в дивизию, разбираться. Один раз произошел вообще странный случай. В воздушном бою был сбит летчик Солодовников, секретарь комсомольской организации полка. Через несколько дней он вернулся в полк, и с его слов он был подбит над территорией противника. Но многие сразу заметили, что форма на нем новая. Обмундирование как с иголочки, странно, ведь как обычно выглядит сбитый летчик, выбиравшийся к своим из немецкого тыла мы уже видели не раз. Прошло еще два дня и Солодовникова забрал СМЕРШ, и больше о нем ни слуху ни духу.

Летчик Басенко, сбитый, если я точно помню, еще в 1942 году, вернулся в полк после освобождения из плена, но и его забрал из полка СМЕРШ.

В Германии, в 1945 году, конкретно в нашем полку, у особистов работы не было. Единственный случай, когда произошло ЧП: укладчик парашютов,будучи пьяным, застрелил гражданского немца, и тогда наш смершевец, узнав о происшедшем, сразу его арестовал и отправил в трибунал, где убийце дали срок - 8 лет лагерей.

– На ваших глазах в мае 1944 года проходило выселение крымских татар. Это событие как-то обсуждалось среди личного состава полка?

– Об этом событии в полку говорили открыто, и многие считали выселение справедливой карой, «святой местью», за массовое предательство и сотрудничество с немцами. Но даже офицеры добавляли вслух -«Только детей жалко»… Потом рассказывали, что дважды Герой летчик Амет-Хан Султан написал личное письмо на имя Сталина с просьбой не выселять его семью из Крыма, но все это было на уровне слухов.

– Ваша семья уцелела в годы войны?

– Родители успели эвакуироваться в Узбекистан, где жили и работали в колхозе, и отец умер там, в эвакуации, от сепсиса после укуса фаланги. Одна сестра вместе с детьми погибла в Макеевке, и также, не успев сбежать от немцев, погибла жена моего брата с двумя детьми. Остальные сестры оказались в Таджикистане, Узбекистане и в Муроме.

На фронте воевали все мои братья, и все четыре зятя, и половина из них не вернулась с войны.

Мужа старшей сестры я случайно встретил в марте 1945 года, в Померании.

– А лично для вас кем был Сталин во время войны?

– В годы войны Сталина я считал вождем и свято верил в него и в партию, в которую вступал 15-го ноября 1941 года, во время бомбежки нашего аэродрома. Принимали меня в члены ВКПб в щели, где мы прятались от бомбежки, а в эти секунды немцы штурмовали аэродром, и рядом падали бомбы.. Осенью сорок первого года у меня впервые к этой персоне «появился вопрос» - как же это так, почему нам приходится отступать, что происходит, товарищ Сталин.

Я недоумевал…А потом, после войны, вера в этого человека стала постепенно иссякать, я видел что творится в стране … Понимаете, ведь все мы росли и жили в советской стране под постоянным прессом пропаганды, были как слепые котята, воспринимали за истину в последней инстанции все что нам говорили политруки, агитаторы, пропагандисты и прочие «бойцы идеологического фронта». Прозрение, да и то, не у всех, наступило после 20-го съезда КПСС.

Я считаю, что Сталин переплюнул Гитлера…Гитлер своих немцев почти не трогал, а вот Сталин свой народ безжалостно и методично истреблял, начиная от коллективизации, и заканчивая «покорением Сибири» миллионами обреченных зеков…И гибель кадровой Красной Армии в первый год войны тоже на совести этого «великого полководца», этого палача и злодея…

– В конце сороковых годов армию зачищали от офицерских кадров еврейской национальности. Как вас обошла эта «зачистка»?

– Массовые увольнения евреев-офицеров под любыми предлогами из армии начались в 1948 году, и за пару лет начальство с этим вопросом управилось, хотя в авиации все же оставили небольшую «еврейскую прослойку», но только из технарей.

Мы, а вернее сказать, наши мозги, пока еще были нужны.

Во время «Борьбы с космополитами», на самом ее пике, когда началось «Дело врачей», меня пытался «угробить» замполит полка Цивашов, злобный махровый антисемит. На партсобрании 183-го ГИАП, в присутствии чинов из Политотдела дивизии,он выступил так –«Всякие безродные Абрамы Львовичи забрались на должности. Сколько мы еще это будем терпеть в армейских рядах!». Я, понял, что мне терять уже нечего, и в эту минуту меня не интересовало, личная ли это инициатива Цивашова, или он действует по указке сверху.

Я встал с места и спросил его-«Товарищ замполит, а чем вы занимались в годы войны? И чем я занимался. Вам напомнить? Я лично в «Дело врачей» не верю! Это просто гнусная провокация!». И тогда летчики и техники дали ему отпор, один за другим, вставали и говорили -«Мы вам Пассека не отдадим! Это наш фронтовой товарищ, проверенный человек, и мы за него горой!»…Замполит Цивашов на время затих, но ведь такая скотина и бездельник продолжала служить в Советской Армии, дослужилась до полковничьих погон. Но чем он занимался всю свою службу, кроме того как лгал, собирал доносы, «промывал мозги» и ломал жизнь личному составу?...

После войны я по прежнему служил инженером эскадрильи, был на этой должности 14 лет, и тут мне предлагают новую должность: старшего –инженера полка. Меня вызвали в ОК ВА и из отдела кадров, после разговора со мной, повели меня к генералу Стрельцову.

Утвердить новое назначение должен был Член Военного Совета Воздушной Армии генерал –майор Стрельцов. Целый час этот Стрельцов копался в моем личном деле, чтобы найти хоть какую-то причину не допустить моего назначения на эту должность. Ничего не нашел, но заявил, что только через «его труп»… Мы вышли от генерала, и я говорю полковнику, начальнику отдела кадров -«Вы не армия, а просто «шарашкина контора»! Я просил у вас эту должность? Нет! Зачем вызывали? Поиздеваться? Сказали бы сразу, что еврея на такую должность вам запрещено назначать!»…Вернулся в дивизию, и написал рапорт на увольнение.

У меня уже было, вместе с выслугой, 29 лет службы в армии.

Просто такой плевок в душу я вынести не мог. А моему рапорту не дают ход, мотивируя тем, что по приказу министра обороны Жукова командование армий может на свое усмотрение оставлять ценных специалистов на еще пять дополнительных лет службы, сверх установленных нормативов. Тогда я написал рапорт, мол, «…память уже не та, нервы шалят, не могу гарантировать безопасность полетов..». Меня отправили на медицинское обследование, а потом на комиссию, которая заключила - «Годен в мирное время к нестроевой службе».

И тут командир дивизии ГСС Середа и командир полка ГСС Часнык снова стали меня уговаривать, мол, останься в полку. Плюнь ты на них… Главный инженер Воздушной Армии полковник Туфлин сказал –«Не уходи из армии. Ты нам нужен. Мы тебе дадим нестроевую должность, назначим начальником ТЭЧ полка» - «А где вы раньше были? Почему меня не защитили, когда Стрельцов меня унизил?»…

В 1957 году в звании майора я уволился из армии.

– Как складывалась ваша жизнь после увольнения из армии?

– Из Ростова уехал в Ригу, где возглавил учебный опытный завод при Рижском военном авиационном инженерном училище. Завод состоял из 11 цехов, каждый из которых был учебно –производственными мастерскими. Позже переехал в Вильнюс, где проработал 14 лет главным конструктором заводского объединения. Всего 55 лет трудового стажа.

С любимой женой мы уже живем вместе 67 лет.