Я родилась 1-го августа 1921 года в городе Балаково Саратовской области.
Пару слов, пожалуйста, о довоенной жизни вашей семьи.
Папа мой учился в Петрограде в юнкерском училище, но в революцию сразу же встал на сторону народа. А мама была из состоятельной семьи, и с папой они познакомились, когда их часть прислали в наши края бороться с бандой Серова, Пятакова и других. Они встретились, полюбили друг друга, но мамины родители были категорически против их брака: «Если выйдешь за него - ты нам не дочь!» Ведь он был военный, а они считали, что военные нам не ровня. Но мама все равно ушла к нему, правда, сразу предупредила: «Выйду за тебя, только если обвенчаемся!» Но он же красный командир… И тогда папа договорился с одним батюшкой из какого-то села, и на тарантасе вместе с двумя друзьями и мамой они поехали туда, и там без свидетелей повенчались. И только лишь когда родилась я, и когда выяснилось, что у папы родители имели свой хутор в нашей же Саратовской области, т.е. были не совсем простолюдины, родители мамы растаяли и приняли его в семью.
Я очень рано поняла, что хочу стать доктором. Когда мне было лет пять, родители подарили мне куклу, у которой открывались и закрывались глаза. По тем временам почти сокровище. Но на меня, пятилетнюю, этот подарок произвел неожиданное впечатление. Я смотрела на нее и думала только об одном – как же это работает? Смотрела-смотрела, и, выждав момент, ушла в другую комнату и разбила ей голову, а там всякие винтики, пружинки… Мама, конечно, была просто в шоке, а папа так сказал: «У нас растет смышленый ребенок, раз ее такие вещи интересуют!»
И помню, как тогда же захотела научиться играть на гитаре. У нас один сосед, дядя Вася, играл на лавочке у дома, и, глядя на него, мне вдруг тоже захотелось научиться. Так что вы думаете? Папа повел меня в музыкальный магазин, и я сама выбрала себе шестиструнную гитару. А дядя Вася научил меня некоторым азам. Так что детство свое я вспоминаю просто прекрасно.
В школе я училась на отлично, особенно мне нравилась литература. Помню, как после какого-то спектакля, где я и пела, и танцевала, учитель физики настоятельно рекомендовал мне поступать в театральное училище. Но я хотела быть только врачом, и после 10-го класса поступила в Саратовский мединститут, который тогда считался одним из лучших во всем Союзе.
Училась хорошо, мне все было очень интересно. Даже трупов в морге не боялась, считала, что мне это будет нужно. Вот только никого из ребят и преподавателей, к сожалению, уже не вспомню.
22-е июня помните?
У всех только было и разговоров, что люди должны идти на фронт. Даже школьники просились: «Я тоже хочу на фронт!»
Насколько неожиданным оказалось известие о начале войны?
Лично для меня абсолютно неожиданно, потому что никаких таких разговоров я не слышала. Мы, конечно, знали, что в Европе идет война, но думали, что до нас она не дойдет. И почувствовали остро, когда в городе появились беженцы. Что в Саратов, что в Балаково их приехало очень много. Первых всех расселили, но потом столько народу приехало, что их некуда было селить и люди с детьми сидели прямо на улицах… И моя мама привела к нам в дом двух беженок из Москвы с дочками. С ними мы делили и продукты, и одежду, и все что угодно.
Люди как-то обсуждали неудачи начала войны?
Таких разговоров я не помню. А вот то, что все боялись бомбежек, это запомнилось. Весь город был затемнен, и все наши мальчики состояли в группах, которые ходили и проверяли, нет ли из какого окна света.
А был ли такой момент, когда вы подумали, а что, если проиграем?
Нет, такого момента не было, но общая настороженность, конечно, ощущалась. И видимо не только у нас. Если вы знаете, через Волгу напротив Саратова находилась республика поволжских немцев, так чуть ли не в одну ночь их всех вывезли, потому что руководство страны всерьез опасалось, что они перейдут на сторону Германии.
Учебную программу с началом войны как-то скорректировали?
Конечно. Например, сразу отменили ряд второстепенных предметов – латынь, коллоидную химию, еще что-то. Через какое-то время всех наших ребят забрали в Академию, и остались одни девушки. До обеда мы учились, а потом работали в госпиталях. В Саратов свезли очень много разных госпиталей. Но помещений не хватало катастрофически, так расположили их не только в школах, но и в театрах, в кинотеатрах. И везде текучая речка из раненых, которых нам присылали, в основном, из Сталинграда и из-под Москвы, где шли тяжелые бои.
Так прошел целый год, и летом 42-го мы закончили 5-й курс. В июле после последнего госэкзамена нам сказали: «Приходите завтра для получения дипломов. Только мы вас, девочки, очень просим, обязательно возьмите с собой чашку и ложку!» Ну, и мы, конечно, решили, что нам хотят устроить прощальный банкет. Все, конечно, хи-хи ха-ха, а утром нарядились, прически сделали, ведь это наш последний день в институте. Приходим, что такое – во дворе полно военных. Заходим в большую аудиторию, а там на задних рядах сидят командиры. И мы решили, что они пришли нас развлекать.
Пришел ректор, все преподаватели, и стали всех вызывать, вручать дипломы. Потом слово взял ректор: «Девочки, я вам только одно скажу. Поздравляю, вы стали настоящими врачами! Но у меня к вам вопрос – кто-то из вас хочет на фронт? Насильно мы никого направить не можем, но если кто-то сам хочет, то напишите, пожалуйста, заявление». Так мы сели, и все до единой, человек пятьдесят-шестьдесят, написали – «Прошу направить меня на фронт!»
Они это дело увидели и говорят: «Прошу встать тех, у кого есть проблемы со здоровьем!» Никто не встал… «Прошу встать тех, у кого отец на фронте и мама останется одна больная!», тоже никто не поднялся. «Тогда вот что. Я попрошу подняться тех, чьи фамилии назову!»
Зачитали – «Эти поедут под Сталинград!» Зачитали еще, в том числе и меня – «А вы поедете под Москву!» Потом говорит: «Я вас поздравляю, девочки! Выходите во двор, там вас заберут командиры, и вы поедете с ними на фронт». Тут мы возмутились: «Послушайте, мы же должны пойти домой, проститься с родными!» - «Нет, мы вашим родным сами все сообщим. А вы как приедете в часть, постарайтесь сразу написать домой. А сейчас идите к командирам».
Приходим на вокзал, стоит эшелон из товарных вагонов, а в них нары в два яруса. И уехали, так с родными и не простившись…
Ехали часов восемь, как вдруг налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Эшелон остановился, все выскочили и стали разбегаться. Одни побежали к озеру, другие к роще, а немцы на бреющем полете стали всех расстреливать из пулеметов… Я тоже выскочила, а куда бежать, не соображу. Присела у вагона и никуда не побежала…
 |
Когда, наконец, самолеты улетели, бросились помогать раненым. Перевязывали их, таскали, а сами плакали и дрожали… Из двадцати наших девчонок осталось всего восемь-десять. Кого убило, кого ранило… Потом приехал еще один состав и забрал всех раненых и убитых.
Приехали в Москву, а ночь темная, ничего не видно, на улицах только патрули. Нас привели в гостиницу на окраине: «Девочки, завтра за вами придут в шесть утра».
Утром стали распределять, кого куда. Кого в авиацию, кого в танковые части, а меня в пехоту. Я вначале немного расстроилась, но потом поняла. Ведь кого направляют в пехоту? Лучших! Потому что там больше всего раненых, ведь именно пехота - лицом к лицу с врагом.
Дали мне какого-то командира: «Он тебя проводит до самой части!» А этот майор мне и говорит: «Мы с тобой пойдем пешком. Тут совсем недалеко – всего километров сорок…» Пошли с ним, а я же в нарядном платье, в туфлях на каблучках… Нас же нигде не переодели, ничего…
Прошли километров десять, я его спрашиваю: «А где немцы?» Еще прошли сколько-то: «Давай посидим!» - «Давай!» В общем, пришли в часть, тут он мне показывает: «Видишь, впереди большой овраг? На той стороне немцы, а по эту сторону наши». Потом заводит меня в блиндаж командира полка. Тот на меня посмотрел так удивленно, спрашивает майора: «Слушай, ты, где эту девулю взял и зачем привел ее ко мне?» - «Так это наш новый врач!» - «Так ты врач?!» - «Да!» - «А ну покажь диплом!» Посмотрел: «Ну, ладно, иди работать!»
Отошли сколько-то, а там на земле у блиндажа лежат человек пятнадцать раненых. Вдруг из блиндажа выскакивает девушка в белом халате, и бросается мне на шею. Спрашиваю ее: «Ты кто?» - «Маша!» - «Ты чего, Машенька?» - «Я обрадовалась, что вы появились, ведь нашего врача убило. Видите, сколько раненых привезли, а я всего лишь медсестра…» Я сумочку поставила, и как была в этом нарядном платье, только халат надела, и начала работать. А к вечеру мне приносят и гимнастерку, и брюки, и сапоги, и ремень с кобурой: «Вот, надевай!» Примерила, но мне гимнастерка по колено, а сапоги такого размера, что я в них и ходить не могу. Старшина на меня посмотрел: «Да уж… Но у меня другого обмундирования нет!» Тогда командир полка приказал: «Вызови наших сапожников, портных, и пусть они ей все подгонят. Она же офицер и должна выглядеть, как положено!» Ко мне пришел портной: «Что тебе пошить, штаны или юбку?» - «Я привыкла к платьям». Обмерил меня, и все сделал в лучшем виде. И с сапогами все отлично решили. Подошло, да еще как.
Следующий вопрос – как меня называть. Товарищ лейтенант? Так я девчонка совсем. Лидия Алексеевна? Тоже не подходит. Ладно, решили меня величать - доктор Лида. И все меня в полку звали только так - доктор Лида. А я поначалу все переживала, ну почему я не старше? Тогда бы меня звали более уважительно. И вот с этим 738-м полком 134-й стрелковой дивизии я прошла до самой Победы.
Где тогда стояла ваша дивизия?
Вот такие вопросы мне даже не задавайте. Не помню таких подробностей. (С середины июля 1942 года 134-я стрелковая дивизия вела боевые действия у города Белый ныне Тверской области. 1-5-го августа 738-й стрелковый полк выбил противника из сильных узлов сопротивления: Заозёрье – Гудилово, овладел ими и прочно удерживал их.
24-го ноября части дивизии провели наступательную операцию, и, сломив сопротивление противника, овладели рядом населённых пунктов на окраине города Белый: Свиркупы, Королёво, Выползово, Симоновка. 26-го ноября 629-й стрелковый полк перерезал большак Смоленск – Белый, после чего наступление закончилось, и дивизия перешла к обороне – прим.Н.Ч.)
Но первые впечатления запомнились?
Я еще в Саратове в госпиталях такого насмотрелась, что тут для меня было просто продолжение. А так моя задача не изменилась – стоять у операционного стола. Только раненые, раненые и так без конца… Иногда шли такие бои, что к нам в блиндаж приносили по семьдесят раненых, и приходилось их спасать круглые сутки. Но там же никакого электрического света не было. А лампа какая - брали гильзу от снаряда, заливали в нее керосин, вставляли фитиль, и поджигали. И солдат, который не боялся вида крови и ран, держал ее, а я в это время оперировала. Понятно?! И еще учтите такой момент.
Самое главное, что мы обязаны были сделать – как можно раньше оказать помощь раненым. Поэтому полковой медпункт устраивали как можно ближе к передовой. Иногда он стоял всего в 400-500 метрах от поля боя, поэтому нас и бомбили и обстреливали, да еще как… Пулеметы строчат, осколки свистят… Иногда взрывной волной раненого сбрасывало с операционного стола... Помню случай, когда рядом раздался взрыв, раненого сбросило, а меня ударило о косяк… Потом встаешь и начинаешь себя ощупывать и соображать – так руки, ноги целы, голова на месте: «Поднимайте раненого, продолжаем работать…»
 |
А какая была установка – первыми брать самых тяжелых?
Тут нельзя сказать однозначно. Это зависело от врача, без всякой логики. Конечно, первыми старались брать самых тяжелых, кому остались считанные часы. Если приносили много раненых, я выходила и смотрела, кого взять первого. И на всю жизнь запомнила такой эпизод.
Выхожу, а один раненый, у него нога оторвана, так он культю поднял и к дереву прислонил, чтобы кровь меньше текла. Я на него показала: «Немедленно!» А он вдруг говорит: «Доктор, возьмите первым моего друга…» Так-то у меня крепкие нервы, но тут мне прямо плакать захотелось от такой доброты… Вот что значит, готов отдать свою жизнь другу… - «Я вас беру обоих!» У меня же два стола было. На одном оперирую, а на другом Машенька заканчивает, перевязывает. И еще три санитара с нами. Они раненых вносили, выносили. Копали нам окопчики на случай обстрелов. На собачках привозили, вывозили, а ведь там в полный рост не подняться. Только ползком.
Некоторые ветераны вспоминают, что в медсанбаты принимали солдат только из своего подразделения. Я принимала всех подряд, и не помню, чтобы хоть раз спросила, из какого человек полка.
Как вы можете оценить организацию медицинской службы на фронте? Спрашиваю, потому что у нас очень хорошая статистка по выживаемости, а многие ветераны рассказывают, что даже не всех раненых вытаскивали с поля боя.
Даже если раненых было много, то старались вынести всех и как можно скорее. Но, конечно, это зависит от командиров, людей, обстановки. А насчет упущений я не думала. Я знала одно – как можно быстрее вытащить раненых, обработать, если нужно, сделать срочную операцию и отправить в тыл.
Лекарств было достаточно?
Я сама до сих пор удивляюсь, чего-чего, но лекарств всегда хватало. А когда кто-то жалуется, что у них того не хватало, этого, то я думаю, что это зависело от командования воинской части. Ведь командиры разные попадались. Но мне грех было жаловаться. Перевязочного материала, этих косынок, на которых подвязывали руки, лекарств – сколько угодно.
Принято считать, что на фронте люди от нервного напряжения почти не болели.
Я не помню, чтобы видела хоть кого-то с гипертонической болезнью. Никто не обращался ни с давлением, ни с простудами, одним словом, никаких болезней, только с ранениями. Но после войны это все, конечно, очень сказалось. Тут уж все болячки сразу повылезали… Но на фронте действительно было такое нервное напряжение, что люди держались. Правда, я вспоминаю такой случай.
Как-то ко мне пришли: «Доктор, у нас целая рота не может встать на ноги! Все слегли…» Поползла с этим парнем туда. А он не русский, азиат. Ползем по чистому полю, смотрю, немец лежит. Я его спрашиваю: «И куда мы с тобой ползем? Там же немцы!» Повернули налево, через некоторое время услышала нашу речь. Офицер, конечно, на него набросился: «Ты куда доктора повел?!»
Я их осмотрела, а это, оказывается, от переохлаждения. Ночью они на марше промочили ноги, а потом как ударил мороз… И всех этих ребят с переохлаждением нижних конечностей пришлось оттуда вытаскивать и отправлять на собаках к нам.
Что лично для Вас было самым тяжелым на фронте?
Я как-то со всем справлялась, но тяжелее всего переносила нехватку сна. Временами просто хронически не досыпала, поэтому научилась спать стоя. Пока меняли раненого, стояла, прислонившись к косяку двери, и немножко дремала. Даже научилась спать при ходьбе на марше. Только нужно было за что-то держаться. Шла, за нашу телегу держалась и спала… Или на привале скажу Машеньке: «Пойду в стороночке посплю!» Один раз отошла так, прилегла под сосной, тут команда идти дальше, а меня нет. Солдатик подбегает: «Доктор Лида, мы уже уходим! Пойдемте скорее!» Довелось поспать и на снегу, и по колено в грязи, и клянусь вам, на фронте мне не верилось, что еще когда-нибудь придется спать на нормальной кровати. Мне тогда казалось, что чистая постель - это какая-то невероятная, недостижимая роскошь. С тех самых пор и по сей день для меня самое главное богатство – чистая постель и возможность выспаться.
И конечно, не хватало элементарных санитарных условий. Мы же с Машей девушки, нам нужно помыться, а где? Ведь кругом одни мужчины. Так вывешивали плащ-палатку и мылись в ней по очереди.
А вот голодать могла сколько угодно. Зачастую даже поесть было некогда, так я научилась перебивать чувство голода – просто попить кипятка. Даже без сахара. Откуда на фронте сахар? Благо горячая вода у нас всегда была, нужно же кипятить инструменты. И так с фронта привыкла на всю жизнь – выпью стакан горячей воды и есть уже не хочу. Хотя иногда приходилось совсем туго.
Помню, в Белоруссии, когда партизаны повели нас в тыл к немцам, шли через пинские болота, след в след, естественно, туда продовольствие нам никак нельзя было подвезти. А старшины несли только сухари и выдавали всего по одному в день. Так от него еще кусочек отломишь и дашь раненому. Как вспомню, так самой не верится, что все это пережила… Но я что хочу особо подчеркнуть. В таких жутких условиях мы мучились, страдали, но при этом оставались людьми.
Бывало, идем в дождь или снег, грязь кругом, все ноги мокрые, потом привал. Подойдет какой-то солдат, обычно пожилой: «Доктор Лида, у тебя же все ножки мокрые. А ну-ка снимай свои сапоги! Пока я их почищу и посушу, ты подержи ножки в моей шапке…» Понятно, как за нами ухаживали? Старшие относились как к дочкам, а молодые как к сестричкам. Берегли нас! Бывало, что когда на марше вдруг начиналась бомбежка, то нас с Машей толкали в самую большую воронку, а сверху ребята. Прикрывали нас собой…
А было и так. Как-то вдруг приходит ко мне строем взвод разведки: «Доктор Лида, поздравляем с 8-м марта! Мы тебе подарок принесли!», и вручают маленький «вальтер», который помещался в кармане. А немцы такие пистолетики только генералам выдавали. Понятно вам? Люди ведь чувствуют, когда ты не просто работаешь, а всю душу вкладываешь. Соответственно и отношение.
Однажды прибегают ребята: «Девчата, немцы окружают! Приказ командира полка – бегите с Машенькой в ту рощу!» А меня раненые за халат держат: «Доктор Лида, не оставляйте нас. Мы же все погибнем без вас!» - «Конечно, я вас не оставлю!» И они все, кто мог держать оружие, организовали круговую оборону. А когда командир полка узнал, что мы с Машей остались, прислал целую роту, и она отогнала немцев.
Или еще такой случай. Однажды мне на стол положили молодого лейтенанта. А у него была разбита рука. Там нельзя было нечего сделать, пришлось ампутировать. Наркоз быстро прошел, он пришел в себя, и слышу крик: «Доктор, как ты могла отрезать мне руку?! Как мне теперь жить?!» Стала его успокаивать: «Слушай, ты жив, а это главное! Ты молодой, получишь профессию, женишься…» - «Ты, что такое говоришь?! Я ведь даже ни одной девушки еще не целовал… А теперь кто за меня такого пойдет?» - «Пойдут! Еще бегать за тобой будут. Ты же такой красивый…» - «А ты бы пошла?» - «Пошла!» - «Ты серьезно?» - «Серьезно!» - «Тогда иди и поцелуй!» И я его поцеловала… У него сразу настроение поднялось, прямо на глазах стал меняться: «Слушай, а я могу говорить, что ты моя невеста?» - «Можешь!» - «Тогда я тебя потом найду!» Так что на фронте пришлось отдавать не только свои знания и руки, но и кусочек сердца и частичку души…
Как вы считаете, женщинам есть место на войне?
А почему нет?! Если женщина - врач, и их не хватает, то почему нет?
Но ведь на фронте даже мужчины грубеют и телом и душой.
Так ведь там и условия какие. Когда там кокетничать и улыбаться? Мы, например, мужчин намеренно отталкивали, чтобы нас как женщин не трогали. Но и девушки ведь разные. Были такие, которые наоборот, стремились поскорее забеременеть и уехать… Другие хотели быть поближе к начальству. Но в основном были такие, которые стремились честно выполнить свой долг, помочь. Вот я, например, пропустила через свои руки тысячи раненых, и горжусь этим. И горжусь тем, что прошла фронт девушкой и вышла замуж за любимого человека.
Извините за бестактный вопрос, а к вам не приставали? Говорят, многие старшие офицеры этим грешили.
Вспоминаю всего один такой случай. Когда мы наступали в Польше ко мне вдруг приходит медсестра из польской танковой бригады: «Доктор, у нас в бригаде врача нет, поэтому наш командир попросил вашего, чтобы вы принимали и наших танкистов. Так что будем работать вместе. И еще командир бригады очень хочет с вами познакомиться».Раз такое дело, пошла. Так что вы думаете? Командиром бригады оказался наш русский мужик лет сорока, только одет в польскую форму. И вот он решил походить в женихах: «Ох, какой доктор будет наших раненых лечить!» Но я сразу все точки над и расставила: «Не смейте меня трогать!» и без всяких разговоров ушла. Но это чужой, а у нас в полку все знали, что мы с Машей девушки порядочные: «Этих девочек обижать нельзя!»
Тем более у нас командир полка был такой суровый дядька, что если бы он только увидел, что мы с кем-то заигрываем… Он и на совещании всех офицеров строго-настрого предупредил: «Если кто начнет бегать к ним, сразу отправлю в другую часть! Вы должны в своих подразделениях находиться, а не бегать на девчонок смотреть!» Но помню, один командир повадился к нам ходить, мол, живот у него болит. Посмотрела его, ничего не нашла, но на всякий случай что-то дала: «Попейте и все пройдет!» День прошел, он обратно приходит – «Опять болит!» Хотя вроде ничего не должно болеть.
На третий пришел, я поглядела и только тут поняла – он ходит, чтобы на нас с Машей посмотреть. Нас же всего две девушки в полку было. Думаю, раз такое дело, надо бы его проучить. Дала ему слабительного, и он сразу перестал ходить.
А о том, что некоторые генералы и офицеры подбирали себе кого-то для ночевки, мы, конечно, знали. Но я была девушка очень строгих правил. Мне мама с детства постоянно внушала: «Не смей ни с кем иметь отношений! Ты должна быть честной и порядочной и достаться будущему мужу девушкой! Тогда ты с ним будешь жить очень хорошо!» Правда, такой момент.
Где-то в начале 1945 года мама вдруг присылает мне примерно такое письмо: «Доченька моя, я знаю, что на фронте люди гибнут, но знаю и другое. Что многие девушки возвращаются с фронта по беременности. Доченька, ты подумай, может, и ты так приедешь?..» Я, конечно, понимаю, что мама за меня сильно беспокоилась, но чтобы она сама мне такое предложила… Но такой вариант для меня был просто немыслим, о чем я и написала: «Нет, мама…»
Самострелы вам попадались?
Бывало. Но их было легко вычислить, потому что оставались следы пороха. Меня вызывали: «Посмотрите, его ранило или сам в себя стрелял?» Я выносила свое заключение, а дальше уже не моя забота.
Почти все ветераны признаются, что им хоть раз пришлось присутствовать при показательных расстрелах.
Я такого ни разу не видела.
Но с особистами ведь приходилось общаться?
Конечно, общалась. Вот когда вызывали по поводу самострелов и когда нам приносили раненых немцев, захваченных разведчиками. Помню, положили мне на стол первого немца. А помимо того, что и в школе и в институте мы учили немецкий, так у нас в институте училось много немцев Поволжья. А в школе я с немкой сидела за одной партой, и у них у всех я многому в плане языка научилась. И когда я этого немца прооперировала, что-то поговорила с ним. Не так хорошо, как потом в Германии, но, во всяком случае, все поняла. После операции немца забрали, но через какое-то время приходит офицер разведки: «Что ты с ним сделала? Он ничего не отвечает!» - «Ребята, он же под наркозом еще. Погодите немного, скоро он придет в себя».
А что вы испытывали к этому немцу?
Ненависти не было. Хоть я и видела, сколько людей они убили, и общая ненависть как к врагу была, но когда мне его принесли, тут уже осталось только чувство долга – я врач и должна помочь раненому! И гражданским немцам потом приходилось помогать.
Как-то мне выделили комнату в многоэтажном доме, и стали туда нести раненых. И вдруг заходит немка и говорит: «Майн ман – кранк!» Ну, ясно же - мой муж ранен. И просит, чтобы я с ней поднялась на 3-й этаж. Но я ей объяснила: «Найн, фрау! Пусть ваш муж спустится сюда, и я ему помогу. Но я к вам не пойду, у меня раненые!» И часа через два он спустился. Так что немцы тоже знали, что гражданских наши ребята не трогают, а доктор принесет только пользу. И поляков приходилось лечить.
Когда стояли где-то в Польше, к нашему комполка вдруг явилась делегация от горожан этого городка: «Не мог бы ваш доктор принять наших людей? А то у нас и раненые есть и больные, а врача нет». – «Мы пока не особенно заняты, так что пусть приходят. Поможем!» Слушайте, я-то надеялась, что после боев хоть немного отдохну, а тут такие очереди пошли, и пришлось всех принимать. А следить за порядком поставили одного пожилого солдата. Но через пару дней смотрим с Машенькой, и не можем понять, в чем дело – к нашему сторожу стали без конца ходить офицеры. Да еще как, сразу по несколько человек. Но кто-то нам объяснил: «Еще бы им не ходить, им всем дядя Петя по бутылочке дает!» Оказывается, поляки по привычке хотели за прием как-то платить, но этот солдат вначале говорил всем: «Наш доктор ниц не бере!» А потом подумал и добавил: «Тильки бимбер!», и поляки стали ему приносить бутылки самогона. Ого, думаю… Конечно, мы возмутились, дядю Петю поменяли на другого солдата и это безобразие прекратилось.
А ведь мы с Машенькой совсем не пили. Боже сохрани! Я даже запаха тогда не переносила. Все это знали, поэтому, когда выдавали «наркомовские» сто граммов, возле нас всегда кто-то из ребят крутился: «Доктор Лида, сегодня моя очередь!» Я так хохотала...
Почти все ветераны вспоминают, что в Польше и Германии было много случаев отравлений техническим спиртом.
У нас было отравление, но не от спирта, а от еды. Новый 1945-й год мы встречали на окраине какого-то города в Польше. Уже готовились тогда к наступлению на Германию. И по случаю праздника наш командир полка приказал накрыть стол и позвал весь командный состав. Наши повара что-то приготовили, и вдруг приходят две польки и приносят холодец размером с обычный стол: «Мы хотим вас поздравить!» Ну, все, конечно, обрадовались, нарезали его кусочками, и в момент разобрали. Они это дело увидели: «Мы еще принесем!» Принесли. Опять съели, посидели, все хорошо, но прошел час, как стало кому-то плохо. А потом и другому, третьему, всем… Хорошо нам с Машей досталось по маленькому кусочку, а ребята съели побольше. И мы с Машей бегали, делали промывание желудков. Я сразу догадалась, видно же, что отравление. Слава Богу, никто не умер, но чем эта история закончилась, нашли этих полячек или нет, так и не знаю.
Большинство ветеранов вспоминают, что поляки не особенно обрадовались нашим войскам.
Мне все-таки кажется, что такие случаи были единичными, а общий фон был совсем другой. Во всяком случае, я оцениваю поляков по другому памятному для меня эпизоду.
Когда взяли Познань и наш полк собирался войти в город, то из польских частей, которые шли позади нас, к нашему командиру полка пришли их офицеры: «Пустите нас, пожалуйста, чтобы мы прошли первыми! Мы сейчас как раз переодеваемся в новое обмундирование, пусть на нас люди посмотрят, порадуются!» А я слышала, что в бою польские части постоянно приходилось подгонять, но наш командир пошел им навстречу: «Ладно, идите!» И когда они пошли, мы сели обедать.
Но пока ждали обеда, из ближайших домов на улицу высыпали жители, и стали на нас смотреть. И больше всего их заинтересовали мы с Машенькой, словно девушка-офицер - это такая редкость. Стали нас рассматривать со всех сторон и нахваливать: «О, пани офицер! Файне! Гарны дивчины!» Тут ко мне подходит одна полька лет пятидесяти, обняла: «Пойдем ко мне, я тебя угощу!» - «Спасибо, но я не могу оторваться от своих ребят. Я врач!» Она отошла, потом возвращается и кладет мне что-то в карман: «Вот тебе мой маленький подарунок!» Я посмотрела, а это деревянная иконка Божьей матери. – «Она тебя спасет!» Я ее обняла, поцеловала, положила иконочку в карман.
Многие ветераны признаются, что именно на войне впервые серьезно задумались о Боге. Даже расхожее выражение такое есть – на войне атеистов нет!
Мама меня, конечно, старалась как-то просвещать в этом вопросе, учила молитвам, но в принципе меня не воспитывали в духе религии. До войны я, например, всего раз была в церкви и никогда в жизни не носила крестик. Хотя сама мама была набожная женщина. Иконы, правда, в доме держала в кладовке, и ходила молиться туда. Но с какого-то момента и моя набожная мамочка перестала ходить в церковь. Я слышала, как она объяснила соседке: «А в церковь пойдешь – больше нагрешишь, чем помолишься! Батюшка все ходит, засматривается…» Мама у меня была интересная женщина, с большой грудью, и он ее то локтем заденет, то еще как-то зацепит…
Но после войны мне мама как-то обмолвилась, что она ежедневно читала какую-то молитву по сорок раз, чтобы я осталась жива… А я о Боге не задумывалась. Врать не буду. И не видела, чтобы кто-то молился или побежал в церковь. На фронте таких не было.
Некоторые ветераны признаются, что у них были какие-то личные приметы, суеверия.
Нет, у меня ничего такого не было. Всегда думала так – что мне суждено, так и будет. Можно сказать, верила в судьбу. Только одно для себя загадала. Если меня сильно покалечит – застрелюсь, но калекой жить не буду! Помню такой эпизод.
Как-то к нам в блиндаж пришли двое ребят: «Доктор Лида, давайте выйдем, там такой красивый закат!» А на фронте чем еще любоваться? Говорю: «Выходите, я сейчас вас догоню». Спустя пять минуток выхожу, разрывается снаряд и они оба погибают… Вот что такое судьба…
А можете выделить самый явный случай, когда вы могли погибнуть?
Таких случаев было немало, я их уже и забыла все. Но, пожалуй, по-настоящему я заглянула смерти в глаза на Висле. Когда ребятам из нашего полка удалось захватить небольшой плацдарм на той стороне, (В ночь с 28 на 29-е июля 1944 года части 738-го и 629-го стрелковых полков захватили на западном берегу реки Висла плацдарм, вошедший в историю Великой Отечественной войны под названием «Пулавский» - прим.Н.Ч.) меня срочно вызывает командир полка: «Доктор Лида, ты плавать умеешь?» - «Конечно, я же на Волге выросла!» - «А грести на лодке?» - «Конечно, могу!» - «Тогда вот что. На той стороне очень много раненых, а помочь им некому». Посмотрел так на меня: «Надо, понимаешь! Надо…» Срочно собрали побольше лекарств, но резиновая лодочка оказалась совсем небольшая: «Придется тебе одной плыть… Но ты не бойся, мы тебя прикроем огнем!»
Поплыла, и вот тут мне впервые стало по-настоящему страшно… Немцы бьют, наши прикрывают, кругом сплошная стрельба, фонтаны воды от взрывов… Всю лодку залило водой, а я гребу, гребу, гребу изо всех сил и думаю: «Солнышко, я тебя вижу, наверное, в последний раз…» А потом уже и думать перестала, решила, будь что будет… И когда почти доплыла, двое бойцов бросились в воду и быстро вытащили меня с этой лодочкой в траншею. Вот такой случай… А потом целый день под непрерывным обстрелом я занималась ранеными, а в перерывах подносила мины к минометам… И только ночью к нам переправился весь полк и дали такой бой, что немцы побежали.
Вы наверняка знаете, что в последние двадцать пять лет принято говорить, что у нас солдат не берегли, и «Сталин просто завалил немцев трупами». Вот у вас лично, было ощущение, что людей у нас не берегут?
Глупость полная, даже не хочется это обсуждать! Конечно, берегли людей и делали для этого все возможное. А если говорить о Сталине, то я считаю, что он был очень умным человеком. И считаю его честным и порядочным в том отношении, что, будучи у власти он не наживался. Как известно, после его смерти у него из всех богатств остались только стоптанные сапоги да старенькая шинель… И сыновья его воевали, и один из них погиб. А сейчас посмотрите, что творится?!
Почти все ветераны говорят, что без него бы мы не победили.
Я согласна, правильно говорят.
Чем вам запомнился день Победы?
Тишиной. Мгновенно наступившей тишиной… Когда объявили, что Берлин взят, боже мой, вы бы видели, как наши ребята радовались. Как кричали ура, как качали друг друга, как вышли с гармошкой, все это словами не передать… А мы с Машей у себя в санчасти сели на пол и плакали навзрыд. Потому что к нам перед этим принесли двоих тяжелораненых ребят, а мы ничем не могли им помочь. Они умирали у нас на глазах и не знали, что война закончилась… За все время на фронте это был единственный раз, когда я заплакала. Ревела от обиды за этих незнакомых ребят. Ну, как так, погибнуть за пару минут до конца войны…
А вы бы видели, что творилось в Берлине. Как немцы выходили из метро, мокрые, бледные, и видели счастливых русских… А первый комендант Берлина Берзарин отдал приказ кормить гражданское население. И стояли наши повара в белых колпаках и фартуках с большими ковшами, а к ним подходили немцы и просили: «Битте шен, их ви ессен!» И все как пароль говорили одну фразу – «Данке шен! Гитлер – капут, Сталин – гут!»
А мы с Машенькой ходили смотреть город. Видели горы оружия у Бранденбургских ворот, видели Рейхстаг и как на нем расписывались наши солдаты. Постояли, посмеялись, но сами расписываться не стали. Это все я видела своими глазами…
А потом, когда мы шли к себе, нас вдруг догоняет майор со звездочкой Героя на груди: «Девушки, вы куда?» - «К себе. Мы уже все посмотрели». - «Так идемте к нам, посидим вместе! Я вас приглашаю!» Вот так мы с Алешей и познакомились.
 |
Я почему-то думал, что вы с Алексеем Ильичом вместе воевали.
Нет, мы воевали в разных частях и познакомились только в первые дни после Победы.
Какое он на вас произвел впечатление?
Я и подумать не могла, что он станет моим мужем. Не потому, что он мне не понравился, нет. Просто я была настолько измотанная, что мне было совсем не до женихов. Но наши отношения развивались стремительно.
После первой встречи мы еще несколько раз встретились. Сводил меня в какой-то ресторанчик. Что интересно, сидят и американцы, и англичане, и они к нам подходят: «Товарищ герой, а можно мы с вами посидим?» Потом он меня пригласил в оперный театр, уже шли представления. Сидели, правда, на лавочках. Рядом сидели английские ребята, чуть дальше французы, короче говоря, смесь всех наций.
А день на четвертый Алеша меня вдруг спрашивает: «Пойдешь за меня замуж?» - «Сейчас и речи быть не может!» - «Почему?» - «Я очень устала. Я только-только начинаю сбрасывать с себя военную тяжесть. Даже не отоспалась еще толком, не пригляделась к тебе как следует…» - «Так я и не говорю, что именно сейчас. Но в принципе - да или нет?» И так ко мне пристал, что прямо не отвертеться: «Если нет, то я завтра же уеду, и ты меня больше не увидишь!» В общем, буквально вырвал из меня согласие: «Да, но сейчас и разговора не может быть!»
Помню, что этот разговор состоялся в четверг, а уже в пятницу он не пришел. Если до этого каждый день приходил, а тут не пришел. Я подумала: «Ага, вот ему только было знать – пойду я за него замуж или нет!» Не приходит и в субботу. Тут мне стало даже как-то неприятно. Интересно, то он без меня жить не мог, а то не приходит…
А в воскресенье вдруг меня из палаты вызывает дежурная: «Приехал какой-то герой и просит, чтобы вы вышли с подругой во двор». Говорю Маше: «Ну, пойдем!» Выходим, он стоит у «мерседеса»: «Девочки, я приехал за вами. Приглашаю вас на обед!» Поехали к нему, его уже назначили комендантом какого-то городка, а когда выходили, я еще подумала – чего это столько машин у дома стоит? Идем по дорожке – цветы разбросаны. Подходим к дому – оркестр играет. Спрашиваю: «Чего это?» – «Наверное, праздник какой-то. Сейчас узнаем». Захожу, а там офицеры сидят: «О-о-о, наконец-то невеста явилась!» Я смутилась, а Алеша говорит: «Иди-иди, не слушай!»
Прохожу, сидят офицеры, генерал, а в зале стоял полукруглый диван, увитый розами, на который Алеша и пригласил меня сесть. Встает генерал: «Ты, Бельский и воевал как герой, и по-геройски такую завидную невесту у всех из-под носа увел!» Все встали, закричали: «Горько!»
Я ему потихоньку говорю: «Алеша, ну кто ж так делает?» - «Ну, я так делаю. Потерпи! Ведь на тебя уже столько народу глаз положило, а я хочу, чтоб ты стала моей женой». – «Ты что ж думаешь, я с тобой сразу пошла и буду спать? Даже не думай, я с тобой не останусь!» - «Не хочешь, не надо! Только я тебя прошу, давай всех проводим, а потом я вас с Машенькой отвезу. Проводить-то я тебя должен!»
И как проводили всех, он нас с Машей отвез, у двери на прощанье поцеловал мне руку, даже не в щечку. А я все думала, ну надо ж такое устроить и даже не предупредить, не поговорить со мной. В общем, я страшно обиделась и стала от него прятаться. Ну, нет, думаю, даже встречаться не хочу. Дня три от него так бегала, а потом приходим с Машенькой, а в нашей комнате моих вещей нет. Абсолютно ничего! Вызываю дежурного: «Где мои вещи?» - «Приезжал адъютант Бельского и сказал - у нее есть муж, который ждет ее уже три дня!» Что мне было делать? Я вышла, поехала и стала его женой. Фактически он меня украл… А уже потом мне рассказывали, что на меня положил глаз какой-то генерал, но Алеша об этом услышал, и поэтому и решил сделать так.
А после «свадьбы» мы попросили у генерала отпуск, чтобы представить друг друга родителям. Но моя мама жила на Волге, а его в Сибири, поэтому он вызвал ее в Москву, там мы и встретились. В ресторане Алеша при мне маме сказал: «Мама, вот моя жена. Я ее так полюбил, что мне без нее жизни нет!» И его мама меня приняла как родную.
А когда приехали к нам, моя бабушка уже сильно болела и не могла прийти на наш званый обед, так мы с Алешей пошли к ней. А бабушка была очень серьезная, мудрая женщина, она с ним поговорила и говорит мне: «Внученька, это наш парень! Ты сделала правильный выбор!», в общем, тоже благословила меня.
А уж как моей маме Алеша понравился. Они были в таких хороших отношениях, словно это они родные, а я невестка. Когда она у нас гостила, к Алеше офицеры чуть ли не напрашивались в гости, потому что мама просто замечательно готовила. И как-то у нас в гостях оказалась одна генеральша, так она посмотрела, как моя мама распоряжается, и говорит мне потихоньку: «Ну и свекровь у вас. И как вы с ней находите общий язык…» - «Так это моя мама…»
Ваш муж, Алексей Ильич Бельский, не просто Герой Советского Союза, а, можно сказать, знаковая фигура для Кишинева. (23-го августа 1944 года после мощной артиллерийской и авиационной атаки части 5-й Ударной Армии генерал-полковника Берзарина прорвали оборону противника у Оргеева и устремились к Кишиневу. В авангарде 273-го Гвардейского полка 89-й Гвардейской дивизии шел штурмовой батальон гвардии капитана Бельского. Преследуя отходящего противника, батальон за один день с боями преодолел почти 50 километров, первым вышел к столице Молдавии, а затем первым прорвался к центру Кишинёва. В результате скоротечного боя оборона противника была прорвана, и к вечеру советские войска вступили в город, очищая улицы и предместья Кишинева от фашистов. Уже к утру 24-го августа город Кишинев был полностью освобожден от оккупантов, и боец штурмового батальона красноармеец Кушнир на руинах здания на перекрестке улиц Ленина и Гоголя (ныне – улицы Штефана чел Маре и митрополита Бэнулеску-Бодони) водрузил красное знамя. За бои по освобождению столицы Молдавии 273-й Гвардейский полк получил почетное наименование «Кишиневского», а гвардии капитан Бельский был награжден орденом «Отечественной войны». После выхода в запас по приглашению руководства МССР Бельский Алексей Ильич приехал жить в Кишинев, где 24-го августа 1964 года решением кишиневского городского совета депутатов ему было присвоено звание «Почетный гражданин Кишинева» - прим.Н.Ч.) Но, к сожалению, даже в интернете о нем совсем мало информации. Расскажите, пожалуйста, о нем. Что это был за человек, что любил, чем увлекался, из какой он семьи?
 |
Родом он из Сибири. Его отец умер, когда Алеша был совсем мал, года четыре-пять. Знаю, что его отец работал на железной дороге, но кем точно не скажу, потому что мы с ним сразу договорились: «Лидуша, мы с тобой не будем разбираться, как родители, что, как. Нам с тобой ворошить их жизни не стоит!» Но, видно, семья была не простая, потому что и сам Алеша, и мама его, и сестра были образованные, культурные люди. Можно сказать интеллигенты. Его старшая сестра Августина Ильинична работала учителем, потом стала директором школы. По ее примеру Алеша тоже пошел работать в школу, окончил исторический факультет томского пединститута, и по многим вопросам истории мог прочитать целую лекцию. Про него так и говорили - «Бельский – ходячая энциклопедия». Всю жизнь очень любил читать. Читал просто запоем, причем, выписывал в тетрадь понравившиеся ему цитаты. А писал как… Очень грамотно и почерк - красивейший.
И меня просто поражало, до чего это был спокойный и уравновешенный человек. Он же прошел всю войну, с первого дня воевал, но представьте, я никогда в жизни не слышала от него даже элементарного ругательства. А ведь он не просто воевал, а поднимал людей на смерть и шел первым… До того был сдержанный и воспитанный. Даже если его что-то задевало, то Алеша никогда не показывал своего недовольства. Бывало, я приходила с работы и возмущалась, что там у нас что-то случилось, он всегда говорил так: «Лидушенька, старайся уходить от всех этих ссор. Не надо!» А когда я говорила: «Это очень плохой человек!», то он говорил так: «Лидуша, ты вначале подумай – а что у него хорошего? А потом уже думай о плохом». Так что это был человек очень высокого нравственного содержания с по-настоящему щедрой душой. Вспоминаю такой эпизод.
Как-то к нам пришел один журналист, который писал статью об Алексее Ильиче. И когда он увидел пишущую машинку, которую мы привезли из Германии, то начал охать и ахать: «Какой бы я был счастливый, если бы у меня была такая машинка». Так что вы думаете? Алеша подарил ее ему: «Ладно, забирай машинку и будь счастлив!» А вскоре мне нужно было сделать на работе доклад, смотрю, а машинки нигде нет: «Как подарил?» - «Ну, вот так, он чуть не плакал…» Вот такой был человек. Вечно что-то кому-то дарил, последнее готов был отдать! А уж сколько он людям помогал.
Например, к нам приходил главный врач республиканской больницы, мы с ним первые в Молдавии получили почетные звания «Заслуженный врач МССР», и просил Алешу: «Вы – настоящий герой, вас все руководство знает, помогите нам продавить решение о постройке нового здания». И Алексей Ильич ходил с ним по разным руководителям, просил, убеждал, и они таки добились своего. А потом ходил и выбивал то недостающее оборудование, то еще чего. И помогал людям по самым разным вопросам. Квартиры выбивал нуждающимся ветеранам, путевки в санатории, всего и не вспомнить. Он был самый лучший ходатай в том смысле, что просил только для других. Для себя никогда и ничего! Он был очень скромный и благородный человек.
Как-то мы приехали в Москву и зашли в универмаг. Но за красивыми вещами собралась такая очередь, что даже милицию вызвали. И тогда один из милиционеров к нему подошел: «Товарищ Герой Советского Союза, вы можете пройти без очереди!» А Алеша мне потихоньку говорит: «Лидуша, мне сейчас легче сходить в атаку, - а что такое атака я знаю, - чем пройти без очереди. Давай уйдем отсюда, а все что нужно, ты себе купишь на базаре».
А когда в Кишиневе мы шли в кино, а в те времена у кассы непременно стояла толпа, то он всегда занимал очередь. Так сами молодые ребята ему говорили: «Товарищ герой, да пройдите вы без очереди!» Но он отвечал так: «Вам хочется, и нам тоже, мы с вами одинаковые!»
По своей общественной работе он объездил фактически всю Молдавию, и везде его благодарили, непременно хотели надарить гостинцев, но всякий раз он отказывался. Никогда не забуду, как однажды иду с работы и еле тащу сумку с арбузами. А он как раз вернулся из поездки в какое-то село и говорит: «Слушай, а меня хотели нагрузить и арбузами, и тем и другим, но ты же знаешь, я ничего не беру…» А как он нашего сына в армию отправил.
Когда сын окончил школу, я надеялась, что он будет поступать в мединститут. Но Алька не захотел: «Мам, я подумаю!» Приходит Алеша: «Что ты придумала? Он же на одних поцелуях вырос. Вот отслужит сначала, а потом уже сам решит!»
Через пару дней мне звонок от врача из военкомата: «Лидия Алексеевна, это ваш сын сегодня комиссию приходил?» - «Да!» - «Он здоров и мы его определили, чтобы он служил в Кишиневе». Я обрадовалась: «Ой, спасибо!»
Вечером похвасталась Алексею Ильичу, так он возмутился: «Они что, с ума там сошли?! Какая же у него будет служба? Он же только и будет что за забор смотреть!» И на следующий же день пошел в военкомат, просмотрел списки частей, в которые идет набор, и сам выбрал часть около Одессы. Причем, не самую звонкую по названию, но в которой сын мог многому научиться. А когда мы съездили туда, командиров предупредил: «Чтобы моему сыну никаких поблажек не делали!» И оказался прав. Когда сын демобилизовался, я его не узнала. Заметно повзрослел, стал очень самостоятельный, научился многим вещам. Так что еще раз вам повторю, Алексей Ильич был человеком удивительной скромности и высокого нравственного содержания.
И именно благодаря моему мужу я быстро отошла от пережитого в войну. Ведь он как никто другой понимал, сколько я на фронте настрадалась, что мне хочется уюта, тепла, самого обычного счастья, поэтому всячески заботился обо мне. Зимой, например, проверял, хорошо ли я оделась? Не отпускал до тех пор, пока еще одну кофту не надену. И очень любил мне делать подарки. Без подарков он просто не мог.
Как-то в Ивано-Франковске они уехали на операцию против бандеровцев. Я знала это, хотя он всегда меня успокаивал: «Лидуша, едем на учебу! Вернемся через неделю». И вот мы с женами волнуемся, перезваниваемся, ждем... Как-то пришла с работы, вдруг звонок и заходит Алеша. В одной руке букет цветов, а в другой полная корзина грибов. Я обрадовалась: «Алеша, ты что, грибы, что ли, собирал?» - «Да нет, купил по дороге у одной женщины». Вот такой мой муж… Дошло до того, что я боялась при нем что-нибудь похвалить. Если только скажу, что это мне очень нравится, он сразу считал, что должен мне это преподнести.
А я в свою очередь понимала, сколько он всего пережил и что ему нужен уют, порядок, чтобы было приятно жить. А многие женщины, которые не познали ужасов войны, они этого не понимали.
Если люди не познали, что такое война, горе, смерть, они гоняются за деньгами, хотят иметь машину, дачу, то, другое, третье, и все свое сердце и внимание отдают, чтобы иметь побольше денег. А те, кто хлебнули лиха на фронте, они безразличны к деньгам. Им главное, чтобы было достаточно – крыша над головой, покушать, одеться. И мне Алеша сразу после женитьбы так сказал: «Мы с тобой будем жить сегодняшним днем. Что есть – того и достаточно, а гоняться за благами не будем!» Например, в Германии он все время водил сам, но машина ему была не нужна: «Мы на эти деньги на такси можем ездить».
На фронте я часто видела, что люди стояли у своих сгоревших домов и горевали от того, что потеряли все. Но ветераны понимают, главное - жив остался! Поэтому мы за деньгами и тряпками никогда не гонялись. Есть друзья, можем накрыть стол, и прекрасно.
У нас же двери прямо не закрывались. Ведь полк Алексея Ильича после освобождения Молдавии получил звание «Кишиневского» и все молдаване хотели служить именно в нем. Алеша мне рассказывал, как в Оргееве к нему вышел один босой старичок с георгиевским крестом на груди, и привел с собой ни много ни мало, а шесть внуков: «Командир, принимай!» Поэтому в его полку служило много молдаван и после войны многие из них приезжали к нам в гости. Так-то Алексей Ильич про войну старался не вспоминать, но за столом, конечно, вспоминали и вспоминали…
Муж спокойно относился к выпивке. Никогда не пил коньяк, вино, но всегда знал, что по хорошему поводу имеет право на рюмочку водки. Причем, только московской. Но я его в жизни никогда пьяным не видела. И сама я тоже не пила. Но у нас был такой забавный случай.
Как-то нас пригласили на одну свадьбу в Германии, один из офицеров женился, так Алеша меня попросил: «Лидушенька, выпей сегодня. Я хочу посмотреть, какая ты пьяненькая…» Я посмеялась: «Ну что ты придумал?! А если я не смогу идти?» - «Я тебя на руках понесу!» Короче говоря, он смотрит на меня, я выпила две рюмочки. После третьей меня стало мутить. Вышла в туалет и все вырвала. Постояла немножко, хмель слетел, и больше я не пила.
Вот курить, курил, но потом я его попросила, и он бросил. Причем, в момент. Как сказал – словно отрезал. Пельмени очень любил. Еще в Германии он мне как-то говорит: «Лидуша, давай пельменей наделаем!» - «Алеша, а я и не знаю как». Ведь мама сама прекрасно готовила, но меня всегда из кухни выгоняла: «Тебе здесь делать нечего!» Сделали, вроде ничего получилось.
Танцевать, петь?
Танцевать он не любил, но мог попеть вместе со всеми «Эх, дороги…» Помню, такой смешной случай. Наши мамы и Алеша очень любили играть в преферанс. Тогда это считалась офицерской игрой, и для них это было первым развлечением. Частенько собирались поиграть у нас. А на площадке у дома были танцы, и я ходила туда. Так Алеша во время игры выбегал и смотрел, с кем я танцую. И если только видел, что я танцую с одним и тем же, сразу же кричал: «Лидуша, мы уже заканчиваем!» А потом мне признавался: «Мне так неприятно, когда тебя приглашают!» - «А как же я могу отказать?» И как-то он мне говорит: «Я тебе найду партнера, и можешь с ним хоть целый вечер танцевать!» И вот однажды он приводит… генерала невысокого росточка, в солидных годах. Мамочки, он еле двигал ногами, зато очень любил танцевать. Как же мы потом смеялись… Так что немножко ревновал меня. Не только к танцам, но и к работе. Мы еще в Варнемюнде с ним несколько раз ругались из-за того, что я хотела работать: «Лидуша, посмотри, ведь ты одна из жен офицеров работаешь! Чего тебе не хватает?» - «Алеша, так я люблю свою профессию!»
Так что Алексей Ильич при всей своей простоте и скромности был человеком, который очень многое успел сделать. Как на фронте, так и в мирное время. Поэтому все, кто его знал, относились к нему очень тепло и с глубоким уважением. Ведь от его однополчан я неоднократно слышала рассказы, что его не раз хотели повысить, но всякий раз его не отпускал Берзарин: «Без Бельского такого штурмового батальона у меня не будет!» Потому что знаете, как он воевал? Перед наступлением сам лично ползал по переднему краю, все осматривал, изучал, и думал, как лучше сделать. Потом всех солдат строили и он спрашивал: «Кто болен – выйти из строя!» Кто-то там вышел. – «Кто получил плохое письмо из дома – тоже выйти!» Потом они подходят: «Товарищ командир, так мы же обязаны идти в бой!» - «Ничего, ребята, я вам дам другое задание. А с таким настроением я вас в бой не пущу! Вы мне нужны живые!» Он понимал, что если у человека дурное настроение, если он чем-то опечален или озабочен, то какой может быть бой?! В этом весь Бельский, все об этом знали, и солдаты его просто обожали.
 |
Хочу задать вам следующий вопрос. В биографической справке об Алексее Ильиче есть такая строчка: «… за бои в Берлине был представлен ко второй Звезде Героя Советского Союза (В ходе штурма Берлина гвардии майор Бельский приказал бойцам своего штурмового батальона передвигаться вперед по крышам домов. Перепрыгивая с кровли на кровлю, его солдаты всякий раз оказывались выше немцев, и методично подавляли все огневые точки противника. Кроме того, они постоянно сбрасывали вниз большое количество дымовых шашек, и под покровом плотной дымовой завесы вперед успешно продвигались танки и артиллерия. Пользуясь этим методом, батальон успешно прошел по всей длине Фридрихштрассе – 15 километров. После войны этот тактический прием вошел во все учебники по военному искусству – прим.Н.Ч.), но по различным причинам звание дважды Героя Советского Союза присвоено не было». Вы случайно не знаете, что это за «различные причины» такие?
Знаю, конечно. Представление на героя отправлял на него сам Берзарин, который Алешу очень ценил и уважал. Но оказалось, что в наградном листе писарь сделал ошибку, в графе отчество написал не Ильич, а Иванович, и из-за этой ошибки в Москве представление завернули. Нужно было писать заново, а как раз в это время Берзарин погиб. Поехал кататься на мотоцикле и врезался в дерево… (Командарм 5-й Ударной Армии и первый комендант Берлина генерал-полковник Берзарин Н.Э. погиб в автокатастрофе 16-го июня 1945 года – прим.Н.Ч.) И вместо того чтобы получить вторую звезду героя Алексей Ильич стоял в почетном карауле у его гроба… Я знаю, что друзья ему не раз советовали: «Иди, Бельский, расскажи, что как…», но он им так ответил: «Я ходить и выпрашивать себе звездочку не буду!» А мне он так говорил: «Лидушка, ну неужели я буду поднимать этот вопрос?»
Может, у Алексея Ильича был с кем-то конфликт и кто-то из мести притормозил его представление?
На моей памяти у Алеши никогда ни с кем конфликтов не было. Надо было знать этого человека. Он кроме как о своей работе и о солдатах ни о чем не думал. Поэтому его уважали и любили абсолютно все: и командиры, и подчиненные, и даже немцы. Вы бы только знали, каким огромным авторитетом он пользовался у гражданских немцев.
Так расскажите, пожалуйста, об этом.
После Победы Алексей Ильич недолго побыл комендантом города Шверин, но вскоре его назначили комендантом города Варнемюнде и в этом качестве он прослужил до 1950 года. За это время Варнемюнде стал нам родным, и когда Алеша получил назначение на Западную Украину, то представьте, горожане написали письмо в Берлин нашему руководству: «Мы очень просим оставить у нас герр коменданта Бельского! А если у вас нет денег, чтобы платить ему зарплату, то город готов сам платить ему». Мы так хохотали с Алешей… Но сам факт такой оценки от холодных, сдержанных немцев, мне кажется, дорогого стоит.
 |
Как вам запомнилась Германия?
Мне очень повезло в жизни, в том плане, что я много поездила по миру. Но из всех стран, где побывала, я бы выбрала жить в Польше. Мне показалось, что поляки во многом как мы – русские. Любят дружить, ходить в гости. А немцы, извините, совсем другие. Даже если сын придет, родители его с собой за стол не посадят. Я сама видела! Мать скажет: «Извини, Фридрих, я готовила на двоих!» И только когда родители покушают, уделят ему внимание. Ну, где такое есть?!
Я никогда не забуду, как в Варнемюнде нас с Алешей пригласили на день рождения какого-то профессора медицины – местной знаменитости. А там собрался весь высший свет города: профессура, и т.д. и т.п. Ну, видим, разносят по залу на подносе крошечные бутербродики на палочке: «Битте шен!» Думаем, значит рано еще, попозже к столу позовут. Прошло еще время, музыка уже играет, кто-то танцует, стали разносить по наперсточку винца. И все! Понятно вам? Никакого стола, закусок… А ведь тогда в городе уже не было дефицита продуктов и можно было что-то купить. Ну, во всяком случае, хотя бы наделать больших бутербродов уж точно можно было. Мы с Алешей пришли с этого дня рождения, картошечки отварили и так хорошо поели. И так хохотали с ним: «Вот так бы у нас…» Так что разные мы с ними люди.
А понравились в Германии честность и порядочность людей. И какая-то удивительная, прямо маниакальная чистоплотность. Там женщина утром встает и моментально начинает уборку квартиры. И только потом одевается и идет делать себе прическу. У них же парикмахерские на каждом шагу. Ей там и прическу сделают, и руки приведут в порядок. В школу все дети идут в белых рубашечках, носочках. Алеша очень любил детей и когда они подходили поздороваться, то каждому давал по конфетке. Он специально их покупал и держал про запас. Так они настолько привыкли к этому, что он только выезжает из ворот, а они уже караулят его. А если он уже уехал, звонили в дверь и просили: «Битте шен, цукер!» Я им дам или по конфетке, или по кусочку сахара, а нашей домработнице фрау Юли аж дурно становилось от такого попрошайничества: «Их гнать надо! До чего они докатились…»
Но таких, хозяек как наша фрау Юли, я больше не встречала. Просто изумительная! Когда мы возвращалась с работы, пока сходишь, переоденешься, помоешься, спускаешься, а мое платье уже подглажено, а Алешины сапоги уже начищены до блеска. Мне было жутко неудобно, а Алешу просто в дрожь бросало. Сколько раз он ее просил: «Фрау Юли, мои сапоги не трогайте!»
Чистота у нее невероятная, все расходы дотошно записывала в тетрадь. И готовила прекрасно, но немного, только на нас. Если к нам кто-то приходил, и мы его сажали за стол, то фрау Юли сразу нервничала. У них так не принято – чужих кормить.
И когда мы уезжали, то очень тяжело с ней расставалась. За эти годы она очень к нам привыкла и стала нам родным человеком. Только ночевала у себя, а так целый день у нас. И она нас просто умоляла: «Ну, возьмите меня с собой! Я буду все делать, мне с вами так хорошо! А что я одна, у меня же никого нет…» Но разве кто-то бы разрешил?..
А как мы расставались с нашим Ральфом… Когда мы только приехали в Варнемюнде, Алеша первым делом поехал к пограничникам, и там ему подарили щенка овчарки. Такая умная собака оказалась, я вам не могу передать. Если Ральф хотел во двор, то подходил и лизал руку. А если вдруг ночью захотел, подходил к кровати и тихонечко лизал Алеше руку.
Через какое-то время иногда Алеша стал его брать с собой на работу. Ральф сидел в кабинете и пропускал людей. А если вечером мужа долго не было, и он не отвечал на звонки, я собаке говорила: «Ральф, иди и приведи Алешу!» Через какое-то время звонок: «Лидуша, чего это меня Ральф за штаны тянет?» - «Так домой уже пора идти!» Удивительно интересный был пес. Очень любил сахар, и мы ему иногда давали кусочек. Так он брал его и ложился в комнате. А чтобы продлить удовольствие, половинку оставлял и прятал под ковер. А если случалось, что без спросу брал со стола кусочек, то уходил и ложился за шкафом. Сам себя наказывал… Когда же все нормально, вечером возвращаешься с работы, а он бежит встречать - лапы на плечи и еще в лицо поцелует…
Он у нас прожил года четыре, и мы его очень полюбили и хотели взять с собой в Союз. Куда только Алексей Ильич не обращался, но ему везде категорически отказывали. Мы долго искали, кому бы Ральфа доверить, и решили оставить помощнику Алеши. Но Ральф не хотел с ним идти, и Алексей Ильич провожал их до самого дома. А Ральф как-то выбирался, прибегал к нам и стучал в окно лапой… Мы его запускали, он ласкался, но потом Алеша опять его уводил, а я сидела и плакала… Очень, очень тяжело с ним прощались…
А после этого мы прожили больше десяти лет на Западной Украине. С 1950-го по 1963 год. Там, между прочим, я заработала себе такой авторитет, что словами не передать. Мы вначале недолго пожили в Калуше, а потом Алешу перевели в Станислав. И когда меня там принимали на работу, то оказалось, что на весь большой город всего четверо врачей. Одна полька, еврейка, мужчина еврей и я. Поэтому мы принимали со всеми болезнями, и у всех была сплошная беготня с утра до ночи. И на всю жизнь запомнила своего первого больного там.
Заходит мужчина: «Пани доктор, у меня крыжи болять!» Думаю, что еще за крыжи? А крыжа оказалась поясница… Пришлось учить язык, и я его неплохо освоила. Еще они привыкли, что за все надо платить, поэтому с первого дня стали приходить с полными корзинами. Там и курица могла сидеть, и молочные продукты и что угодно: «Це вам!» Но я сестру предупредила: «Если хотят ко мне попасть, то без всякого! Я ничего не беру!» И обо мне пошла слава: «Пани доктор совитка ниц не бере, а лякует як приватно!» Но когда люди про это узнали, то ко мне народ прямо валом повалил.
Помню, пришла одна гуцулка, жалуется, мол, кашляет, голова болит. Я ее посмотрела и выписала рецепт: «Идите в аптеку и будете это пить!» Через какое-то время опять приходит, довольная: «Ой, таки лики добрий! Так мне дюже допомогло. Но я не знаю, что дальше робиты». И спрашивает: «А остальное допить?», и достает и показывает кусочек от моего рецепта. Оказывается, она этот рецепт по кусочкам запивала водой… Понятно вам, какой был темный народ?! И обо мне пошла такая слава, что я только дотронусь, и людям уже легче. Когда шла по улице, все мужчины непременно снимали шляпы. Если заходила в магазин, меня просили пройти без очереди.
А бандеровцы?
Я их не боялась, а вот за Алешу буквально тряслась. Потому что там был бандит на бандите, и случалось, что наших солдат убивали даже средь бела дня. Помню, мне в поликлинике сказали, что в парке на лавочке сидит убитый солдат… И как всегда, никто ничего не видел и не слышал…
Вскоре после приезда, сижу на приеме, вдруг заходит адъютант Алексея Ильича: «Поедемте со мной, там на вокзале что-то случилось». Боже, мне сразу стало плохо… Конечно, я подумала, что-то с Алешей случилось, потому что он поехал получать наши вещи из Германии. А адъютант, главное, ничего не объясняет: «Я вам ничего не скажу! Сами все увидите». Боже, я эту дорогу до вокзала никогда не забуду... Подъезжаем, а навстречу Алеша идет. Я к нему бросилась: «Что случилось?!» - «Лидуша, наши чемоданы разрезали, все украли, и положили камней!» - «Господи, главное ты жив и здоров!» Вот в такой обстановке мы жили...
А как Алеша переживал, когда меня ночью вызывали к больному. Никакой же скорой помощи еще не было, и одного нашего врача, русского парня, убили прямо во время ночного дежурства… И я никогда не забуду такой случай.
Около полуночи вдруг приходит мужчина: «Доктор, пойдемте, у меня жена умирает…» Алеша мне говорит: «Не надо тебе сейчас идти! Утром пойдешь!» - «Как это я не пойду?! Я же врач и не имею права отказать!» Быстро оделась, пошла с ним, что-то сделала ей, но когда вышла из дома, смотрю, меня встречает Алеша. – «Ты как здесь?!» - «Так я же за вами пошел…» А была еще история, ну прямо для кино.
Должны были состояться какие-то выборы, и всех военных отправляли по районам обеспечивать их безопасность. И я Алеше говорю: «Я еду с тобой! Что хочешь, делай, еду с вами!», оделась, села к ним в машину.
Приехали в какое-то село, провели выборы, все нормально, и вечером уехали. А когда Алексей Ильич в 1963 году уходил в запас, мы решили уехать оттуда. Хотя нас буквально все уговаривали: «Вас же так все уважают, любят! Оставайтесь!» И нам устроили прощальный ужин в ресторане. Собралось командование, партийный актив, а около меня почему-то оказался председатель одного из колхозов. И когда подвыпили, он мне вдруг говорит: «А вы знаете, что ваш муж остался жив только благодаря вам?» - «Что вы такое говорите?» - «Так я вам расскажу... Вы помните, как вы вместе приехали на выборы в такое-то село?» - «Помню!» - «А я тогда там был командиром ячейки бандеровцев. У нас все было готово, чтобы напасть, но когда в окошке увидели вас, а мы уже знали, что вы уважаемый доктор, который ничего не берет, то я приказал – не смейте стрелять, а то она сразу уедет!» Я на него так посмотрела… - «Да, да, я был бандеровец, а сейчас, вот видите, председатель передового колхоза…» И рассказал мне, что когда объявили, что тот, кто сам выйдет из леса, тому амнистия, то он сдался. А потом его назначили и председателем колхоза. Поэтому когда мы уехали оттуда, у меня словно камень с души свалился…
Мы с Алешей думали переехать жить в Одессу, где у нас было много друзей и знакомых, но еще за несколько лет до этого руководство Молдавии стало нас очень настойчиво приглашать жить в Кишинев. А у нас о нем, честно говоря, осталось не очень хорошее впечатление.
Потому что еще в 1949 году Алексея Ильича пригласили на 5-летие освобождения Молдавии. Прилетели сюда на маленьком самолетике. Но в Германии мы привыкли к отличным машинам, а тут нас встречают на какой-то допотопной. Поселили в гостинице ЦК – старый, двухэтажный дом… Алеша поучаствовал в разных торжественных мероприятиях, а потом я попросила показать нам достопримечательности города. Но оказалось, что Кишинев был страшный, разбитый, отстроили его уже потом, и кроме центрального рынка показывать тогда было просто нечего. Ладно, пошли смотреть рынок.
В ту пору он был обнесен плетнем, а на нем развешивали ковры на продажу. А вдоль забора стояли бочки с вином и струганные деревянные столы, на них некоторые люди ели арбузы. И сопровождающий нам предложил: «Давайте арбузик съедим!» Едим и наблюдаю. Один ходил от бочки к бочке, пробовал везде, и пока прошел ряд, его стало качать. Ну, думаю, высокая культура… И все-таки нас уговорили.
Мы приехали, получили квартиру в новом хорошем доме, в котором целый подъезд выделили героям и старшим офицерам, и вскоре Кишинев стал нам по-настоящему родным. Сейчас для меня милее и роднее города просто нет. Ни Ленинград, ни Москва, ни Париж не заменят мне нашего Кишинева.
Вы бывали в Париже?
Это была моя первая поездка за границу, еще, когда Алеша был жив. Почему-то Героев Советского Союза в туристические поездки за границу не выпускали, поэтому я поехала одна. Вначале побыли в Чехословакии, оттуда отправились в Париж на несколько дней и уже оттуда полетели на Кубу. Но в Париже мне показалось слишком шумно, суетно, к тому же я, как и все наши люди, думала, что парижанки это какие-то особенные женщины, модные, стильные. А когда я увидела, как они утром выбегают одетые кое-как, в бигуди… И лишь вечером, когда соберутся куда-нибудь пойти, только тогда они одеваются на высоком уровне. Меня наши женщины потом расспрашивали, как там одеваются, а я говорю: «Миленькие, они с утра простенько одеваются. А вечером одеваются так, как вы идете утром на работу». Так что от Парижа у меня осталось некоторое разочарование.
Но и с Алешей мы много поездили. В 1957 году в Москве случился забавный эпизод. Как раз шел международный фестиваль молодежи и студентов, и мы стояли на тротуаре, смотрели на красочную колонну, как вдруг одна из машин останавливается, выскакивают парни, Алексея Ильича подхватывают на руки, сажают в машину и увозят. А мы с сыном остались… И только вечером Алешу привезли обратно. Оказывается, он выступал перед ними. Посмеялись…
И несколько раз мы были с ним на приемах в Кремле. Вообще, на такие мероприятия приглашали без жен, но Алексей Ильич настоял: «Мы с ней вместе войну прошли!» Особенно запомнилась одна поездка.
Тогда уже ходили слухи, что Хрущев плохо настроен в отношении Жукова. И когда на торжественном собрании Хрущев в своем докладе только упомянул фамилию Жукова, то первые два ряда, а там сидели одни Герои Советского Союза, как по команде, поднялись и стали аплодировать. Зал подхватил, такие овации начались… И Жуков, который до этого сидел в президиуме понурившись, тут поднял голову, и у него уже появилось совсем другое выражение лица…
А как-то нас пригласили на прием в Кремль. Там уже не только ветераны были, но и иностранные делегации, и стол с семью космонавтами, но Гагарин тогда уже погиб. За нашим столом человек пятнадцать героев, и вдруг к нам подходит один из космонавтов: «Дорогие Герои, разрешите поднять тост за вас!» А я не удержалась и говорю: «Почему же только за нас? И за вас тоже!» Он говорит: «Нет! Потому что вы - самые что ни на есть настоящие герои, которые шли в бой и не знали, останетесь ли живыми. А мы, что? Нас подготовили, посадили и отправили. И если не допустили ошибок – вернулись живыми!»
А потом Алеша тяжело заболел, спасти его было нельзя, и в феврале 1970 года он умер… Сын как раз служил, и ему дали неделю отпуска, потому что я была в совершенно жутком состоянии. Все время ревела, даже есть не могла. Я думала, моя жизнь кончилась… Как я буду одна, без моего любимого Алеши… Но работа и поездки помогли мне преодолеть это горе. А как получилось?
Когда мы приехали в Кишинев, я, конечно, совершенно никого не знала, и по поводу работы решила обратиться в горисполком. Там посмотрели мои документы и пообещали за неделю что-то подыскать. Выхожу из кабинета, и тут меня догоняет какой-то человек: «Извините, я слышал ваш разговор. А зачем вам неделю ждать? Тут в одном квартале поликлиника «Лечсанупра». Зайдите к главврачу и поговорите». Зашла, представилась, поговорила, и меня приняли кардиоревматологом: «Завтра выходите на работу!» Стала работать, хотя первое время даже не знала, что такое «Лечсанупр». Работала хорошо, с полной отдачей, поэтому всегда была на отличном счету. И вот как-то из Москвы позвонили начальнику нашей поликлиники. Оказывается, они там у себя в «кремлевке» не могли подобрать врача для делегации, которая должна была ехать за границу. Одни не подходили по одним причинам, другие по другим, а насчет кого-то даже опасались, что люди могут там остаться. И оказалось, что моя кандидатура подходит по всем статьям. Врач широкого профиля с большим опытом работы, безупречная репутация да еще фронтовичка. Вот так меня взяли сопровождающим врачом сначала в одну поездку, потом в другую, и мне повезло объездить полмира. Была и в Индии, и во Вьетнаме, и в Китае, и в Японии, на Шри-Ланке, во многих странах Европы, всех и не вспомню. Даже в США была, но мне там совсем не понравилось.
Почему?
Еще с войны я поняла, что американцы - это холодные люди и спекулянты. Сколько их в Берлине не видела, они всегда предлагали что-то у них купить. До сих пор перед глазами картина стоит - американцы едут на маленькой машинке и показывают нам свои руки, а у них там кругом часы. Мол, покупай! Они уже тогда наживались… И видно, что привыкли думать только о себе. Помню, как-то ездила в Москву на мероприятия по случаю дня Победы и нас оттуда повезли в Ленинград. Устроили прекрасную экскурсию, а потом повезли в пригородный ресторан, где был накрыт шикарный стол. А рядом с нами посадили какую-то американку, а напротив англичан. Так представьте, эта американка подтянула к себе вазочку с черной икрой и ложкой ела прямо из нее. Ко мне даже официантка обратилась: «Вы бы не могли отодвинуть от нее икру?» Так что для себя я сделала такой вывод - на других людей им наплевать. Но может, потому они и такие богатые?
И в Америке мне совсем не понравилось, хотя я неделю прожила в доме у богатого врача, а неделю у миллионера. Во-первых, я себя без работы не мыслила, а американки мало кто работает, так еще и дома почти ничего не готовят. Утром какие-то крошки заливают молоком, и это у них весь завтрак. Этот врач вечером приедет, жена ему приготовит большую кукурузу, морковку. И каждый день одно и то же. А обедают где-то в кафе. Тарелки, все бумажное, потом как поели, все это собрали и в бак. Так что мне совсем не понравилось, я бы там не жила. Зачем, если я сама накрывала столы для гостей в десять раз лучше, чем эта миллионерша? У нее там какой-то салатик, куриные ножки и по маленькой рюмочке вина – все, вот это считается, что она накрыла стол. Она просто не видела, как у нас столы накрывают…
И что мне совсем уж не понравилось, что американки абсолютно безразличны к одежде. С утра надевают шорты до колен, майку и так весь день. И при этом ничего дома не делают. Когда у врача жила, его жене нужно было цветок из горшка пересадить на улицу. Там работы на пять минут, а она вызвала специалиста. Даже чтобы пропылесосить пол, вызывают мастера, ну спрашивается, что это такое? Я всю жизнь много работала, но чтобы мне кто-то помогал по хозяйству, это извините…
Хоть где-то в этих поездках возникала тема войны? В Австралии был такой эпизод. Интересный, кстати, случай. Я тогда попала в группу из шести человек. Был ректор международного университета из Москвы, какая-то очень высокая шишка из цековских, один из Латвии или Литвы, кто-то из Белоруссии, батюшка из Киево-Печерской лавры, молодой, энергичный, и я в качестве врача.
Прилетели в Австралию, и оказалось, что австралийцы из-за Афганистана такой зуб на Советский Союз держат… Такую проверку нам в аэропорту устроили, я такого безобразия больше нигде не встречала. Чуть не догола раздевали, все вещи перетрясли. Забрали у нас все, что касается питания. Вино, конфеты, которые мы везли в подарок. Я привыкла к одному сорту кофе и везла с собой баночку, так ее вскрыли и как стали в ней шуровать… Везла с собой большую книгу о Молдавии, так ее этим кофе засыпали… В общем, ужас, что нам устроили.
И помимо всего остального, нам по программе визита организовали в каком-то ресторане встречу с русскими эмигрантами. Вначале, как и полагается, нас стали представлять, тот оттуда, этот оттуда. И что вы думаете? К нашему столу подходят два человека и говорят: «За нашим столиком есть люди из Молдавии, поэтому мы очень просим, чтобы ваш доктор села к нам!» Мы переглянулись, и руководитель группы разрешил перейти к ним.
Присела к ним, а там, оказывается, среди шести эмигрантов - семейная пара из Молдавии. Спрашивают: «Вы какой доктор?» и тут же буквально засыпали меня медицинскими вопросами. Я отвечала. В конце встречи они опять подошли к нашему столу: «Мы очень просим, чтобы доктор поехала с нами! Для нас это очень важно!»
Тут наши крепко задумались, но все-таки разрешили. Привезли меня на окраину города, а там стоят маленькие, почти кукольные домики. За оградой совсем простенькая машинка. Маленькая кухонька и маленькая спальня. Сели, и что вы думаете? Опять начались вопросы по медицине. У одного то, у второго это, у третьего еще что-то. В общем, часа три я им отвечала на вопросы. Потом поинтересовалась: «Почему вы это все у меня спрашиваете?» А они отвечают: «Доктор, если бы вы только знали, сколько стоит консультация врача. А без денег здесь никто и слова не скажет. А мы же все-таки уже пожилые и больные…» Спрашиваю: «Ну и как вы живете?» - «Ну как, сами видите…», и рассказали мне свою историю.
Оказывается, в войну немцы их угнали в Германию. Она работала на какой-то фабрике, он на шахте, но когда американцы их освободили, то начали стращать: «Вас в России или расстреляют, или арестуют и отправят в Сибирь!» И они поверили этой пропаганде и решили уехать в Австралию. Приехали туда, а там всем выдали по участку земли: «Стройте себе дома, разводите хозяйство, и только через четыре года сможете переселиться в город!» Понятно вам?
Да, а мне на таможне все-таки оставили одну бутылку вина, и я ее решила им преподнести. Думаю, в самый раз будет: «Вот вам мой подарок!» Боже мой, как они обрадовались, когда увидели нашу молдавскую бутылку… Поставили ее на шкаф: «Мы ее пить не будем! Будем любоваться!» И когда совсем уже разговорились, эта женщина вдруг заявляет: «А ведь моя сестра живет в Кишиневе. Но сколько мы ей ни пишем, она не отвечает. Мы даже не знаем, жива ли она. Мы вас очень просим, передайте ей письмецо!» А до поездки нас категорически предупредили - никаких писем, ничего! Но они так просили, чуть не плакали, что я решилась. Тем более там ничего такого, просто весточка, что живы, здоровы, почему не отвечаете?
И когда мы вернулись, я пошла по этому адресу. Захожу, боже мой, а они живут шикарно. Как раз пасха была, и они и куличи напекли, пироги разные. Прекрасная обстановка. Говорю: «Я привезла вам весточку из Австралии!» Слушайте, как они все испугались: «Мы вас умоляем, только никому не говорите!» Я удивилась: «Почему?» - «У нас сын моряк, ходит на корабле в загранрейсы, и если узнают, что у него есть родные за границей, то его сразу выгонят!» Я пообещала. Передала им письмецо, фотографию, и рассказала, о том, что увидела: «Они живут в десять раз хуже, чем вы!»
Насколько я поняла, вся эта группа, с которой мы встречались, переехала в Австралию из Германии. И только одна женщина уехала уже после войны, когда евреям разрешили выезд. Но она и жила очень бедно, и в личной жизни была несчастная…
А у вас большая семья?
Как я и мечтала, у нас с Алешей родился сын. Кстати, история тоже связана с войной. Когда началось большое наступление, и мы пошли вперед, то у нас на пути оказалась разрушенная деревня. Ни одного целого дома, одни развалины… И вдруг на одной уцелевшей печке я увидела мальчика лет трех. Он стоял на ней в короткой рубашонке и смотрел на проходивших солдат. Я кинулась к нему, схватила, обняла и попросила солдат поискать людей. Они стали кричать, ходили, искали среди этих развалин, но никто не отозвался. Ни единой души… Что делать? А я как обняла его, во мне сразу словно проснулось материнское чувство, и решила – возьму его с собой! Отмыли его, накормили, и все солдаты хотели его обнять, потискать, а он все тянулся и тянулся ко мне. Смотрел, как на свою маму…
Когда утром я увидела командира полка, попросила его: «Хочу его усыновить! У него же никого нет». А он отвечает: «Доктор, ну что ты такое придумала?! Ты ведь день и ночь занята, часто под огнем, куда ты его возьмешь?! Лучше мы его отправим в госпиталь, а оттуда его переправят в детский дом. А ты не плачь, у тебя еще будут свои дети…» Так и увезли мальчишечку, но его голубые глазенки я и сейчас хорошо помню… И с тех самых пор я мечтала непременно о сыне.
Сын похож на отца?
Сами посудите. После армии Алеша окончил политехнический институт и стал работать инженером-энергетиком. Но в 1980 году с ним случился жуткий случай. Их бригаду отправили ремонтировать какой-то участок. Стали копать траншею, но в одном месте росло дерево, и добраться до кабеля мешали его корни. Один парень полез их рубить, но попал прямо по кабелю, и возникла вольтова дуга. И вот представьте, восемь человек из его бригады смотрели на это, и только мой сын бросился помочь. Но и его так ударило, что он лишь каким-то чудом не погиб…
У его постели в московском ожоговом центре я провела четыре месяца. Не отходила буквально ни на шаг, день и ночь ухаживала за ним как простая санитарка. И когда, наконец, мой Алешка пошел на поправку, встал на ноги, а с лица сошла чернота, и мы собрались уезжать, то провожать нас вышел чуть ли не весь медперсонал. А главврач мне так сказал: «Какая же ты молодец! Как ты боролась за сына! Поверь мне, с такими ожогами у нас еще никто не выживал…»
А ведь Алешка долго лежал без сознания, прошел что называется, по самой грани… Но когда впервые очнулся, то первое что спросил: «Мама, а как тот парень?» Вначале сын получил 1-й группу инвалидности, потом перешел на 2-ю, а затем он меня попросил: «Мама сделай мне 3-ю группу, я хочу работать». И вот уже больше тридцати лет он трудится по специальности, и находится на очень хорошем счету. Я горжусь им, и уверена, что и отец бы тоже им гордился!
При слове «война» о чем, прежде всего, думаете?
Я стараюсь не вспоминать плохое. А вспоминаю наших героических ребят, которые под страшным огнем шли вперед. Думаю о том, что война стала для меня огромной школой и горжусь тем, что помогла тысячам людей. И думаю о том, что благодаря войне я встретила свою судьбу. Очень многие женщины так и не узнали, что такое любовь. А вот мне Бог дал такого человека, который меня очень любил. Это большое счастье! Поверьте, для женщины самое главное - любовь и семья...
Так что я спокойна – жизнь прожита интересно и не зря. Честно воевала, честно работала, помогла многим людям и ни с кого даже копейки не взяла. Лишь одна мысль не дает мне покоя… Никак не могу смириться с тем, что новые власти намеренно хотят стереть из памяти кишиневцев имя Бельского. Была улица его имени – переименовали. Школу тоже. Но разве Алексей Ильич сделал хоть что-то плохое нашему городу?! Ладно, я бы поняла, если бы его именем назвали уже существовавшую улицу. Так нет же, и улица и школа были совершенно новыми. Я не понимаю и не хочу понимать такого отношения, и лишь надеюсь, что в этом плане все-таки что-то изменится…
Интервью и лит.обработка: Н. Чобану
За помощь в работе над интервью автор выражает большую признательность Игорю Тулянцеву, Татьяне Кузнецовой и Наталье Александровне Розамириной.
