Родилась я 26 мая 1929 года. До войны мы очень долго жили на Дальнем Востоке. Мой папа, полковник Чуприн Василий Иванович, был начальником Особого отдела и его часть стояла прямо на границе с Японией. Однажды, придя вечером с работы, папа сказал: «Девочки, вы поедете в Сталинград.» Под словом «девочки» он подразумевал меня и маму. Мама спрашивает: «Почему?» - «Нашу часть направляют в Западную Украину. Вы немного побудете в Сталинграде, а потом я вас к себе вызову.» Мы с мамой согласились, поскольку мама сама была родом из Сталинграда.
Приехали в Сталинград и тут через некоторое время началась война. Мне в это время было тринадцать лет. Помню, в репродукторах громко так объявляли о том, что началась война. Я тогда прибежала с улицы домой и сразу к маме: «Мама, а как же папа? Он же там, на Украине!» Мама меня стала успокаивать, что все будет хорошо. Но, к сожалению, папа мой погиб в этой войне. Он был тяжело ранен и в госпитале умер. У меня от него остались только погоны. К нам в госпиталь как-то попал его адъютант и он нам передал его ручку и погоны. Говорит: «Василий Иванович дочке просил передать».
- Вы в это время в школу ходили?
- Да, я в пятом классе училась. Потом, когда из армии пришла, то продолжила учебу.
- В связи с началом войны проводилась какая-нибудь корректировка учебных занятий в школах, например, сокращалось количество уроков?
- Нет, занятия у нас шли как обычно до тех пор, пока немец не подошел к Сталинграду. Наша школа находилась на улице Саратовской. Там мы и жили неподалеку у маминого брата. 23 августа 1942 года мы сидели и пили чай и вдруг темно сделалось. Мы подумали, что туча солнце затмила. И тут началась эта бомбежка! Это не передать словами! Дома рушились, а мы в подвале прятались.
После бомбежки мою маму, поскольку она была медицинским работником, вызвали в военкомат и направили работать в госпиталь. Это был госпиталь легкораненых ГЛР №4423 и в то время он находился там, где сейчас находится Главпочтамт. Пока немцы были далеко, госпиталь находился в здании, а уж потом в палатки переселились. Мама говорила, что госпиталь был сформирован где-то за Волгой и сюда поначалу прибыл в качестве приемного пункта для раненых, а потом стал полноценным госпиталем. Когда маму назначили в госпиталь, меня сначала хотели отдать в приют. Но мама сказала, что я буду вместе с ней работать.
- Номер госпиталя был постоянным, не изменялся?
- Постоянным был, до самого расформирования. А расформирование уже проходило, когда мы в смоленских лесах стояли.
- Вы вместе с мамой ходили в госпиталь на работу?
- Мама моя работала в отделении хирургии. Она сама по себе ходила, а я сама по себе. Я ж девочка шустрая была. Нас было три подружки: я и две девочки из Красной Слободы – Маша Пелехова и Наташа Иванюк. Я самая молоденькая была: тем то по шестнадцать лет было уже, а мне только четырнадцать. Вот мы втроем целыми днями находились в госпитале, помогая врачам и медсестрам.
- А как же учеба?
- Это ж в августе все началось – как раз каникулы были. А с сентября у нас во всех школах занятия закончились, не до них было.
- В чем ваша работа заключалась?
- Мы принимали тех, кто был ранен легко. А тех, у кого были тяжелые ранения, мы с медсестрами обрабатывали и отправляли в тыл. При этом легкораненых надо было приводить в порядок: обмыть, искупать, они же все в крови были. А потом либо на перевязку в перевязочную, либо на операцию в хирургию. Ну а после всех этих процедур отправлять их в палату. Разумеется, и ухаживать за ранеными нужно было, утку, если надо было, подавали.
- Сортировка раненых где проводилась?
- Да в этом же госпитале. Раненые шли постоянно. А вечером, когда наплыв раненых немножечко стихнет, нам приносили из прачечной стираные бинты, и мы их гладили и скручивали в рулоны. В это время у нас, среди санитарок и медсестер, что-то вроде самодеятельности организовывалось. Мы раненым и стихи читали и песни пели. А потом, уже после Сталинграда, мы даже в другие госпиталя с выступлениями ездили. Одно стихотворение до сих пор, представляете, помню! А получилось так, что я увидела его в какой-то газете, прочитала и очень оно мне понравилось. Я его, почему-то, сразу запомнила. Я его теперь обычно на встречах ветеранов всегда читаю. Даже на встрече с губернатором Волгоградской области А.И. Бочаровым в музее-панораме «Сталинградская битва», где нас было семеро ветеранов войны, я ему рассказала это стихотворение. Он это запомнил и потом, когда он позже приглашал нас к себе на прием, он снова просил меня прочесть это стихотворение.
- Вам, четырнадцатилетней девчонке, было страшно от вида раненых, от их крови?
- Жалко их было, разумеется, но потом появилось какое атрофированное чувство, что уже не обращаешь на это все внимания. Просто автоматически работали и все. А зимой очень много обмороженных было.
- Вы медсестрами считались?
- Нет, санитарками мы были. Медсестрами были те, кто постарше. А мы трое - санитарочки.
- Вас с подружками на должность поставили?
- Какая должность!? Мы ж были вольнонаемными. До 1943 года. В 1943 году в городе Осташкове мы все приняли присягу, в том числе и я. И потом я стала красноармейцем. Красноармеец Чуприна. А перед расформированием нашего госпиталя, за хорошую работу мне присвоили звание «ефрейтор».
- Вы ж еще к тому времени даже призывного возраста не достигли! Как же вам звание присвоили?
- Ну вот как-то присвоили. Несмотря на то, что мне тогда пятнадцать лет всего лишь было. Я там не одна такая была. Нас человек шесть девчонок было, которые еще не достигли призывного возраста.
-Вам, как вольнонаемным, жалованье какое-нибудь полагалось?
- Никакого жалованья. Кормили нас и все.
- Мама Ваша звание имела?
- Она была военнообязанной и, когда ее призвали, то присвоили звание «лейтенант медицинской службы». С мамой мы почти не виделись. Единственное, что я до сих пор не пойму – когда мы спали? До сих пор в воспоминаниях, что целый день работаешь, никого не видишь, никого не слышишь. Все время какие-то дела, дела, дела…
Сейчас случай расскажу, пока вспомнился. Наш госпиталь стоял в смоленских лесах. Рядом с нами стояла танковая воинская часть. И вот танкисты приходили к нашим раненым, своим однополчанам. Мы разговаривали с ними. Один из них, кажется его звали Павлик Завгородний, хорошо играл на баяне. Когда тишина была мы пели песни и даже танцевали под его музыку с теми, кто был ранен, например, в руку. Однажды ребята-танкисты приходят к нам с просьбой разрешить им взять несколько человек раненых и прогуляться с ними по лесу. Наш хирург, Богданов Сергей Николаевич, разрешил им. Они ушли. Вдруг слышим, стрельба! Все повыскочили из своих палаток, испугались конечно. Успокаиваем себя, что это, наверное, ребята из пистолетов по белкам стреляют. Через некоторое время смотрим: идут трое немцев, держат руки за спинами, а за ними наши четверо ребят. Потом мы узнали, что они, когда гуляли, то почуяли запах дыма. Подошли поближе и увидели небольшой блиндаж. Рядом с блиндажом лежал убитый немец, а в блиндаже сидело трое живых. Они их в плен и взяли.
- Раз уж заговорили о пленных, то задам такой вопрос: пленным немцам доводилось оказывать медицинскую помощь?
- Нет. Немцам не доводилось. Но еще, когда госпиталь стоял в Сталинграде, и там шли бои, довелось оказывать помощь пленным румынам.
- Давайте опять вернемся в 1942 год. Когда немцы уже вошли в Сталинград, ваш госпиталь куда-нибудь передислоцировали или он оставался в городе?
- Когда немец был практически у Сталинграда, наш госпиталь перевели чуть южнее, в Красноармейск. Мы там в школе стояли. И вот там мы стояли до тех пор, пока наши войска не соединились и не захлопнули кольцо. Шум, крик, стрельба! Радость от того, что наши окружили немцев!
Как только бои в Сталинграде закончились, наш госпиталь легкораненых погрузился на эшелон и пошел на север. Однажды наш начальник госпиталя говорит: «Ну, девочки, скоро будет большая станция и там мы простоим долго.» Приехали мы на эту станцию ночью. Станция называлась Бологое. Когда рассвело, смотрим, рядом с путями сидит старушка, а с ней коза. Мы к ней подбежали: «Бабушка, как Вам удалось козу сохранить?» А она отвечает: «Ну что вы, девочки, я не бабушка. Я еще девушка, мне 21 год.» При этом она сняла платок, и мы увидели, что она еще действительно очень молода. «А благодаря этой козе я осталась жива. Мои все погибли от голода. А сейчас я прихожу к железной дороге и мне с проходящих эшелонов кто хлеб даст, кто консервы.» Долго мы на этой станции не задержались. Поехали в Ржев, затем в Великие Луки. Везде много убитых было: и наших и немцев. В Великих Луках мы долго простояли. В нас там немцы стреляли, и я была легко ранена в руку и в голову. А от Великих Лук нас направили под Смоленск, где наш госпиталь и расформировали.
- Вы жили в палатках все это время?
- Сначала в палатках, а потом уже и в землянки перебрались. Причем землянки старались немецкие занимать. Немцы их оставляли такими чистыми, такими аккуратными. Занимали немецкие землянки, конечно, с опаской – вдруг там мина какая-нибудь. Поэтому сначала эти землянки обязательно саперы проверяли.
- С мамой удавалось видеться?
- Только ночью и то не всегда. Она тоже была ранена. Под Днепропетровском, уже служа в генеральском медпункте, ей доводилось принимать видных советских военачальников, включая Жукова. Она ему перевязку делала. И вот этот медпункт подвергся сильному обстрелу, где мы с ней обе были сильно ранены. Начальник госпиталя, куда нас доставили, предложил маме отправить ее в госпиталь в Москву. А мама сказала: «Нет, если можно, отправьте нас в Сталинград.» И вот нас отправили по маминой просьбе в Сталинград, где мы и долечивались.
- Госпиталь ваш передвигался в составе эшелона или у него была своя какая-то техника?
- В основном эшелоном. Но у нас и машины были. А иногда раненых доставляли и на подводах.
- Обозначения на автомобилях были, указывающие на их принадлежность к медицине?
- Не знаю даже, не припомню такого.
- Существовал ли график дежурных смен в госпитале?
- Никаких графиков не было! Потому что раненые шли постоянно.
- Лекарств хватало?
- Да Вы знаете, мы как-то над этим и не задумывались. По-моему, всего было в норме.
- Доводилось пользоваться трофейными медикаментами?
- Нет. Да мы, откровенно говоря, к этому вопросу даже и обращались. Всего и так хватало.
- В вашем госпитале каких ранений было больше всего?
- Мы же госпиталь легкораненых, поэтому тяжелых у нас было мало. Хотя попадались и они. Машина с передовой приходит, а в ней и те и другие. Вот мы и сортировали их. Смотрели обязательно: если вдруг у кого рука оторвана или ноги нет, то таких мы, разумеется, не брали.
- Смертность в госпитале была большая?
- У нас ранения в основном легкие были. Я сейчас и вспомнить не могу, чтобы мы кого-то хоронили из раненых или чтобы кто-то умирал.
- Сколько примерно времени находился у вас на излечении легкораненый?
- Не больше месяца. А, в основном, недели две. Да они сами обычно приходили и говорили: «Да у меня уже все подзажило. Рука работает.» У нас последнее время даже был кабинет физиотерапевтический. Там бойцам массаж делали, чтобы конечности скорей восстановились.
- Какую форму Вы носили?
- Солдатскую. Шаровары, сапожки, гимнастерка без знаков различий. А когда приняли присягу, тогда уже и погоны надели.
- У госпиталя охрана имелась?
- Нет, никакой охраны не было. Мы со своими винтовками ходили в наряды и сами охраняли свой госпиталь.
- В госпиталь к вам попадали только рядовой и сержантский или офицерский состав тоже был?
- И офицеры у нас были. Разницы не делали между ними. И лежали они вместе, отдельных палат для офицеров не было. Откровенно говоря, когда мы стояли в смоленских лесах, там в нашем госпитале, отдельно от всех, стояли три палатки. В них были только офицеры. И когда я обратилась к Сергею Николаевичу с предложением помочь с ранеными из тех палаток, то он сказал: «Машенька, Вы про те палатки совсем забудьте. Туда входа Вам нет.» Уже потом мы случайно узнали, что там лежали с венерическими заболеваниями.
- Замполит был у вас?
- Был. Шевчук Василий, а вот отчество забыла. И Сивокобылко. Вот два их у нас было. С Шевчуком я уже потом в Сталинграде, после моего выздоровления, случайно встретилась. После войны мы со многими переписывались. Все медсестры друг о дружке знали. После войны я написала письмо в нашу газету «Волгоградская правда» с просьбой откликнуться тех, кто служил в нашем госпитале. Столько писем я получила! Даже из Калининграда к нам в гости приезжала наша медсестра с внучкой. А потом мы с мужем, Царствие ему небесное, ездили к ним в гости.
- Вы были на разных фронтах. Везде поток раненых был одинаков?
- Чем дальше на запад, тем, мне казалось, что их становится меньше. Может именно поэтому и стали расформировывать наш госпиталь.
- Как происходило расформирование госпиталя как подразделения?
- Во-первых, заметно было, что в госпиталь стало направляться гораздо меньше раненых. Постепенно тех раненых, что были у нас на излечении, увозили в другие госпиталя, медсестры и врачи порой уезжали вместе с ранеными. Уже после того как всех увезли мы, несколько человек медперсонала, остались в лесу одни. Машин, которые нас должны были забрать что-то не было слишком долго. Хирург Сергей Николаевич говорит: «Ну что, раз поваров у нас больше нет, давайте что-нибудь себе приготовим покушать. Давайте хоть кашу какую-нибудь сварим.» Нашли мы кастрюлю, крупу гречневую. Сварили кашу. Сергей Николаевич говорит: «А мешать кашу мы доверим Машеньке.» Я стою, мешаю кашу, сама голодная. Так я ложку из кастрюли выну, оближу ее и снова мешаю. Сергей Николаевич, увидел это, и, улыбаясь, говорит: «Ты, Машенька, чаще, чаще мешай!»
- Вы часто упоминаете хирурга Сергея Николаевича. Он был начальником госпиталя?
- Нет, он был хирургом. А начальником госпиталя у нас был нерусский, фамилию его я, к сожалению, не помню. Единственное, что помню, что день рождения у нас с ним был в один день. Помню, под Великими Луками отмечали его годовщину, собрался весь медперсонал, поздравляют его. Тогда кто-то встал и говорит: «А у нас сегодня еще один именинник!» Тогда и меня тоже все поздравили.
- Вшей много было?
- Да, очень много! Раненые приходили все завшивленные. Даже когда бинты гладили, то вши и в бинтах были. Гладишь, бинт, а они под утюгом потрескивают. Вроде и стиранные бинты, а они все равно налезли.
- Как проходила в госпитале санобработка?
- Обмундирование поступающих раненых стирать, чтобы избавиться от вшей, конечно, было бессмысленно. Поэтому, в основном, использовали прожарку.
- Как кормили вас?
- Нормально кормили, мы не жаловались. Все питались из одного котла, и раненые и медперсонал.
- Если к вам поступали в основном легкораненые, то, выходит, что часть, в которой они воевали, находилась где-то неподалеку?
- Да, как правило рядом были, раз даже в гости к раненым приходили.
- Продуктов из этих частей вам не подбрасывали для улучшения питания раненых?
- Да я как-то не интересовалась этим.
- После расформирования госпиталя как Вы попали в генеральский медпункт?
- Весь медперсонал госпиталя распределили по другим госпиталям или каким-то организациям. Мою маму, как я уже говорила, направили в генеральский медпункт при первом эшелоне. Он находился в Днепропетровске и обслуживал только высший офицерский состав от полковника и выше. Стационарного лечения в нем не было, там только оказывали первую помощь. Находился он в неглубоком тылу. У нас и Жуков был, и Конев, и Маршал артиллерии, не вспомню его фамилию. Они нам все улыбались. Мы с ними тоже разговаривали улыбаясь: «Проходите, пожалуйста, присаживайтесь..»
- Рядом с вашим госпиталем располагались другие госпитали?
- Мы два раза выезжали на машине с выступлением самодеятельности в другие госпитали, веселили раненых. А к нам с ответным концертом никто не приезжал.
- Сколько Вы прослужили в генеральском медпункте?
- Попала я туда в августе 1944 года и служила там до ноября 1944 года.
- Расскажите про бомбежку, в которой Вас ранило.
- Все было тихо, спокойно. Я уборкой занималась, а мама с другими врачами была. И слышно было, как неподалеку что-то бухает. Врач говорит: «Послушайте, кажется какой-то обстрел идет!» А волна разрывов все ближе и ближе надвигается. Помню, мы спрятались где-то. Но это не помогло – и я была ранена и мама ранена. Другие врачи тоже пострадали. Те врачи поехали в Москву на лечение, а нас с мамой, как я уже говорила, отправили в Сталинград. Приехали мы с ней домой на костылях. У меня ранения были в голову и в ногу, да еще с полспины кожу сняло. В общем, комиссовали нас обеих.
По возвращению маму направили заведующей райздравом в Красную Слободу. Там мы сняли квартирку, а потом написали заявление в военкомат о выделении нам жилья. Я уже не помню, сколько времени после этого прошло, и военкомат выделил нам комнату с подселением как участникам войны на улице Ленина.
- Расскажите про 9 мая 1945 года. Как Вы его встретили?
- Как по радио объявили о Победе, здесь, в центре Сталинграда, стреляли, наверное, все, кто из чего мог стрелять! Крик, шум! Музыка из репродукторов на весь Сталинград! Все, начиная от малышей и кончая взрослыми, кричат: «Победа! Победа!» Словами эти ощущения не передать!
- Когда Вам вручили медаль «За оборону Сталинграда»?
- Это когда мы уже в Сталинград вернулись, когда война закончилась, мне в военкомате вручили ее и еще медаль «За победу над Германией».
- Что самое страшное запомнилось Вам за всю войну?
- Так сразу и не сказать… Наверное, все-таки бомбардировка Сталинграда 23 августа 1942 года. Это было очень страшно. Я даже удивляюсь, как люди могли выжить в этом аду.
| Интервью и лит.обработка: | С. Ковалев |
