Дегтярева (Тимофеева) Клавдия Дмитриевна

Я родилась в городе Богучар Воронежской области 30 мая 1923 года.

Когда мне исполнилось 7 лет, наша семья из Богучар переехала в г. Грозный. Сначала дедушка уехал, потом бабушка, мамина сестра с мужем, потом я, потом переехали мои родители. В 1930 году я поступила во второй класс 9-й школы Октябрьского района г. Грозного. Жили в рабочем поселке, население которого было занято на разработке новых нефтяных пластов: скважины бурили и качалки строили, нефтеперерабатывающие заводы, в поселке у нас были больницы и школы. Подобных поселков было много, разбросанных по горам: 12-й участок и хутор, 30-й участок и хуторок, 56-й и др.

Двадцать второго июня у нас был выпускной вечер, два десятых выпускных класса. И вот утром в двенадцать выступление Молотова о том, что война. Мы просто не понимали, что произошло: никакого чувства страха или ужаса. Росли мы на кинофильмах "Чапаев", "Щорс"… представления о реальной войне у нас практически никакого не было. Выпускной вечер состоялся в шесть часов вечера, а примерно к восьми стали собираться призывники по повесткам. Директор школы попросил, ну, дайте людям отпраздновать, затянулось до утра. Военком нам говорит: не разбирайте школу, пусть она остается такой красивой. А я, учась в 9-10-м классах, то есть еще до войны, участвовала в работе районного комитета Красного Креста. Наверное, что-то такое витало в воздухе все же, была организована санитарная дружина, в ней у нас были бухгалтера, рабочие из конторы бурения. Конечно, я была там, мы изучали основы: оказание первой помощи, наложение шин, перевязки, таскали друг друга на носилках. Но никакой тревоги мы не чувствовали, просто игра в войну. Из нашей дружины организовали полуторагодичные курсы медсестер запаса и я стала там заниматься. Окончила 9-й класс. У нас проводились занятия, никуда не выезжали, только в пионерские лагеря. Вспоминаю апрельский призыв 1941 года: тогда в армию шли с удовольствием, ребят провожали с торжеством, никаких уклонистов не было, служить в армии считалось почетным делом: оттуда ребята приходили грамотные и поумневшие. Я уже училась в 10-м классе, была самая грамотная, потому что тогда в основном было образование 7 классов у людей, и я стала проводить занятия с допризывниками, целая группа у нас была. И когда с ними закончили занятия, меня вызвали в военкомат, поставили на учет как санинструктора, получила военный билет. А тут выпускной вечер, война. 23 июня пришла в военкомат с военным билетом к военкому, нашему соседу по корпусу. Он меня спрашивает, что скажет отец? 23 июня подала заявление, 26 июня получила повестку: явиться со сменой белья и с запасом продуктов на два дня. Мама тогда работала в конторе бурения заместителем бухгалтера по материальной части, главный бухгалтер тоже жил в нашем доме. Захожу к маме в контору - она на меня смотрит, чего это пришла. Говорю, мама, мне повестка пришла, завтра к 8.00 нужно быть в военкомате. Она обмякла. А Иван Кузьмин Маркушин, главный бухгалтер, говорит, идите домой. Мама ему - дисциплина, как уйти. В ответ - считайте, я вас отпускаю, идите. Мы пошли домой. Что брать с собой - неясно, кроме картошки и яиц ничего не было. Спасались своим огородом, свои куры были, свиней держали, небольшое подсобное хозяйство было у каждого. Голодомора, как говорит Ющенко, на Кавказе не было. С Украины привозили целыми составами детей, родители которых поумирали. И чеченцы разобрали всех детей, ни один ребенок не остался беспризорным, по улице не ходил, не побирался.

- Круг вашего общения был из русских?

- Я жила в Чечне с 1930 года, мы жили с чеченцами в одном корпусе и никогда между нами не было никакой междоусобицы.

Это глубоко в горах такое отношение к русским, что за русскими учителями стали следить. В городе отношения были другие. Единственное проявление… есть такой праздник у исламистов шаксей-ваксей: идет по городу целая толпа мужчин, несут цепи, кинжалы, занимаются самоистязаниями, бьют себя, ужасное зрелище. Единственный раз я это наблюдала еще задолго до войны и больше такого никогда не видела. Они прославляют аллаха таким способом, себя истязают.

Фронт уже приближался. В заводском районе закрыли Дворец культуры, клубы все, развернули в этих зданиях госпиталя. Руководителем наших курсов был директор фельдшерско-акушерской школы, он стал проводить занятия с полуторагодичниками, осталось полгода позаниматься, год-то мы уже отучились. Я попала в 1623-ю госпитальную команду, размещалась она в третьей школе. Работала в перевязочной санитаркой, меня никто по имени не звал, называли маленькая сестричка. Сначала перевязки, а потом шла убирать палаты, и так было до ноября 1941 года. В ноябре перевели в госпиталь №1801, эвакуированный из Запорожья и расположенный в восьмой школе, там уже работала медсестрой.

- Какие настроения были у раненых?

- Панического настроения, никаких недовольств не было. Питание было вполне приличное. Один украинец говорит, болит, терпения нет. И показывает мне, ложись со мной рядом, я ему - нет, нет, нет.

Вот такие случаи были. Боец не спит, и я рядом сижу. Отрицательных эмоций ни у кого не было, у всех было патриотическое настроение.

В августе 1942 года, когда немец попер, танковая армия Гудериана подошла под Орджоникидзе, немецкая разведка начала ходить в пригороды. Все госпиталя стали грузить на эшелоны и эвакуировать через Баку в Среднюю Азию. Мы остались, никуда не поехали. В августе пошла на оборонные работы, копали противотанковые рвы вокруг Грозного, Гитлер лез. Грозненская нефть самая чистая с малым содержанием сернистых соединений, она-то и была ему нужна.

Я была активисткой в райкоме комсомола, меня все знали. 3-го сентября ко мне одна работница приходит и спрашивает, Клава, в армию пойдешь?

Пойду.

Я работала в госпиталях, но присягу еще не принимала. А тут обком комсомола организовывал истребительный батальон. Потом его переименовали в отдельный коммунистический батальон №12, приданный северной группе войск Закавказского военного округа. У нас было четыре роты, одна женская, три стрелковых и меня назначили командиром взвода первой женской роты, все три взвода были только девушки. Командир роты Петя Жук, а замполит была женщина, и командиры взводов были тоже женщины. У нас не было боевых офицеров и поэтому ставили своих, а потом уже из госпиталей стали поступать выздоровевшие офицеры, их направляли к нам, они становились командирами взводов, командирами рот. Чем мы занимались в этом батальоне? Стояли на баррикадах, несли патрульную службу по городу. Много было ракетных частей, стреляли прямо с территорий нефтеперерабатывающих заводов. В аулах кое-где работали учителя, которые окончили Краснодарский педагогический институт по специализации "начальные классы". Когда война началась, там их начали немножко притеснять: местные жители следили за ними, никуда не разрешали уходить и многие из этих учителей решили удрать. Уходили они в город по полям, засеянным кукурузой, и, придя в город, в основном стали поступать в этот наш батальон. Когда мы сформировались, это уже была глубокая осень, ноябрь или даже начало зимы, декабрь. С нашего батальона 30 человек забрали в Особый отдел, в том числе всех тех учителей с Краснодарского края, потому что Краснодарский край уже был в оккупации. Сформировался наш батальон. Тех учителей из Краснодарского края заслали в Горячеводскую школу снайперов на обучение как агентов: свои люди, не будут вызывать подозрений. По окончании их распределили по воинским частям.

В роте осталось нас тридцать девчонок, продолжали заниматься. Стреляли из пулемета, винтовок, разбирали и собирали оружие, по-пластунски ползали: учились военному искусству. Когда нас расформировали, я уже не была командиром взвода, стала санинструктором мужской пулеметной роты. Из нашего батальона сделали школу младших командиров, у нас же в основном были люди из бригад глубокого бурения, грамотные. А мы девчонки, куда нас девать? И тут из Махачкалы передислоцировался 485-й зенитно-артиллерийский полк, нас туда присоединили. Пришел состав, все руководство вышло к нам, мы их встречали на привокзальной площади. Пока они с нами знакомились - эшелон ушел, а мы с ними остались. Нашли маневровый паровозик "кукушку", прицепили один товарный вагон, нас туда посадили и привезли до Беслана, там разгружался эшелон. Когда распределили, я попала в 3-ю артиллерийскую батарею. В дивизионе четыре батареи. В каждой батарее четыре зенитные пушки 85-мм, ПУАЗО аппарат для определения скорости, дальности полета. Еще пулеметный расчет, дальномерщики, кухня и наше руководство. Командир батареи был Сапожников, командир огневого взвода Грачков, а фамилию командира боевого взвода забыла. Я попала в отделение связи, одновременно была связист и санинструктор. Из Беслана своим ходом поехали на Пятигорск на Минводы, там очень мало постояли. Потом нас в Армавир. Встали на защиту аэродрома, на северной его точке. Занятия продолжались. Весь Армавир был занят нашим полком.

Был казусный случай: для того, чтобы определить, что самолет свой - имеется определенный код. При пролете над аэродромом летчик стреляет ракетами, подает сигнал. Так вот, пролетает над нашим аэродромом самолет с нашим кодом - я свой. Две белых, одна красная, ему осветили посадочную полосу, самолет развернулся. А по гулу моторов разведчики, которые сидят в углубленной яме и слушают гул самолета, поняли, что что-то не то: у наших ровный гул, а у немецких - волнистый. Его посадили, моторы работают на полуоборотах. Дежурный в плащ-палатке бежит к самолету, узнать: кто ты, что ты. Подходит. Моросил дождик. Фуражка была закрыта капюшоном, отодвинул его, там красная звезда. Летчик в ужасе захлопнул окно, дал полные обороты и пошел. Дежурный стал стрелять - знаки-то не наши. Боевая тревога! Открыли огонь. Командир нашей батареи говорит, летит немецкий самолет, а мои снарядики ему под хвостик! Представляете: посадить немецкий самолет, совпали сигналы. Он поднялся и улетел.

Потом нас из Армавира своим ходом отправили в Батайск на защиту порта Азов, Батайский и Ростовский порты. Остановились на машинно-тракторной станции, там навес типа сарая, там жили. А на поле развернулась наша батарея, начали копать углубления, оборудовать огневые точки. Это уже было в марте 1943 года, там нам досталось крепко, налеты на порты были серьезные. Даже нашей батарее досталось: стоит пушка в углублении, от нее в метрах 30-40 вырыта яма и там снаряды сложены. Одна из бомб попала недалеко от снарядов, у наводчика третьей пушки перебило ноги. Досталось нам сильно, во время бомбежек Батайска такой страх был: дома горят, люди бежали с узелками, с детьми, коровенок гнали впереди себя. Вот на них было страшно смотреть, это картинка стоит перед глазами до сих пор. А тут я чувствовала, что я защищена, что мы огрызаемся. Наш полк охранял Ростов, пригороды Аксай и другие районы.

Один раз, когда нас бомбили, я получила контузию, лопнула барабанная перепонка. Несла два снаряда по 15,300. а тут пушка как грохнет! И воздух такой волной, я упала со снарядами, сломала руку, пошла кровь из носа и уха. Но не до этого было, там скорее, скорее надо было. Стала таскать по одному снаряду, рука-то не действовала, но никуда не пошла, сама себе хозяйка. До этого я в телефонке работала, на наблюдательный пункт СНП, а он в километрах за 10 отстоит от нашей батареи, и этот НП давал направления, откуда летят, какой самолет идет. Самолеты изучали по их силуэтам. Проводились такие занятия: определите по хвостовому оперению, какой летит самолет, и прочее.

Потом нас переправили в Таганрог. Телефонистом больше не могла работать, стала первым номером пулеметного расчета. Нас посадили на крышу завода "Красный котельщик", лестница была только пожарная. И продукты, и воду - все по ней носили… оббили жестью будочку, чтобы не так продувало, поставили печку и нары, на этих нарах жил расчет из 5 человек. У нас сначала был спаренный пулемет Максим-4. Там из особенностей такой бак, наполненный водой и матерчатые ленты. Пока их не набьешь - равнялкой не выровняешь, а если немножко будет перекос, то лента встанет, не будет стрелять, поэтому этот пулемет был не удобен. Когда один пулемет стреляет, можно устранить задержку, а когда четыре одновременно - не поправишь. В Таганроге нам поменяли на ДКШ, там уже стальные ленты, и калибр другой, и патроны другие.

- У ваш небольшой рост и вес, удобно ли вам было стрелять, ведь у пулемета огромная отдача.

- Очень удобно. Тренога стоит и вращается, я могла присесть. Тренога отдачу в основном принимала на себя и в М-4 тоже не было отдачи, все было укреплено.

Потом из Таганрога нас погрузили в эшелон и повезли на Николаев, оттуда перевезли в селение Трихатка, севернее по течению Южного Буга. Местность болотистая, я заболела малярией, трясло каждый день. В 11 часов, хоть часы проверяй, температура. Меня бойцы шинелями понакрывают, сами сядут сверху, чтобы не подкидывало. А когда на пост идти, иди, стой. Температура 40, по 4 часа стояли, днем, ночью. Там сделали гнездо, у нас была машина полуторка, на которую устанавливался пулемет. Мы должны были вырыть яму на высоту машины и сделать земляной пандус, чтобы выехать, бруствер накидывали, утрамбовывали. На бруствер уже укладывали зеленый дерн и тоже утрамбовывали. Были сады фруктовые в этой Трихатке, большие уже абрикосы созрели. Наелась я этих абрикосов, меня переломало, но приступов малярии больше не было. Абрикосы меня вылечили, хоть верь, хоть не верь.

Нас потом вернули в Николаев, заняли опять свое место. Там рядом стояло здание, обнесенное забором, и в эти казармы привезли много пленных немцев, а мы туда ходили по воду. Пошла, взяла с собой два ведра, они там вповалку лежат, все изможденные. Конвоир говорит, дайте им воды: одно ведро выпили, второе. Пошла, еще принесла, утолили жажду. Я прихожу, а мне мой командир отделения Дуся Инвагулова, из Ижевска, говорит: ты где так долго была? Тебя послали по воду, а ты так долго где-то была!

- Пленных поила.

- Ты что, с ума сошла! Пусть они подохнут.

- Конвоир сказал, чтобы я дала воды.

Она бурчала, такие-сякие… а мне жалко стало, потому что вид у них был ужасный.

Это уже был 1944 год. Я была заместитель секретаря комсомольской организации, через некоторое время меня приняли кандидатом в члены партии и повезли в Одессу в штаб. После собрания поводили нас по Дерибасовской, посмотрели на памятник Ришелье, по лестнице Ришелье прошлись, сводили нас в Одесский театр. Отдохнули мы дня два-три, а потом вернулись в расположение части.

В нашем полку было много девчонок. Приборное отделение 12 человек, дальномерщики - 4, нас 5. Это уже 21. И четверо - счетчики трубок. Человек 25 это только на батареи. А у нас же не одна батарея, и не один дивизион. Еще были МЗАшники, в Ростове у нас их отобрали. Один пулемет на батарею был.

К 45-му году всех девчонок стали выводить, заполнять места ребятами. Думаю, готовились к войне с Японией. Шла переформировка и я попала в 224-й бронепоезд зенитной артиллерии нашей дивизии, 86-я дивизия, 56-я армия. С этим бронепоездом я оказалась на станции Бессарабской Молдавской ССР, там мы простояли до окончания войны, потом нас всех вернули в Одессу и демобилизовалась я 26 сентября 1945 года из Одессы. Мой дядя тогда работал в ОСТК (отдел строительных трудовых колоний). Они жили на Белом море в Сараклаге, потом переехали оттуда в Уральск. Куда посылали, туда и ездили, у них детей не было. И последнее направление они получили в Запорожье, мамина сестра, тетя Рая, работала тоже с ним. Получаю от нее письмо: если ты будешь ехать, и к нам не заедешь, то ты нам не племянница. Думаю, ну да, поеду я к ней в Запорожье, когда меня мама ждем в Грозном, а маму мою во время войны эвакуировали из Грозного в Эшанбай, потом она опять вернулась домой.

Сели в общий вагон. Один мужчина спрашивает, как попасть в Симферополь, ему и говорят:

- Да очень просто. Доедем до Запорожья и вы перейдете на южное направление.

Оказывается, этот поезд шел через Запорожье. Хочешь-не хочешь - надо останавливаться. Я имела право 10 суток на остановки, бронь такая в билете. Мне ребята сделали чемоданчик из досок, закрывался накидной петлей и крючком. Пришла в камеру хранения, сдала чемодан и вещмешок, мысли не было, что могут оттуда что-то взять. Стала искать по адресу, который тетя мне в письме дала, долго искала - нашла эту улицу, она, оказывается, идет от вокзала до самого Днепра. Одноэтажный домик, пять квартир, проходные комнатки.

- Где Яковлевы живут?

Постучала. Слышу, собака гавкает и мамин голос. Думаю, как это так. Открывает дверь, высовываются два носа, мамин и собаки. (Веселая, все время смеется). Я в гимнастерке, берете. Оказывается, родственники все рассчитали и привезли её сюда. Я говорю:

- Правильно, я к ней домой еду, а она тут в гостях прохлаждается.

Оказывается, она уже четвертый день здесь. Захожу в комнату, собака вокруг меня, обнюхивает. Маленькая прихожая, стоит газовая плитка, все такое маленькое. Мама бросилась меня обнимать, а пес начал маму прихватывать. Стою, не знаю, что мне делать. Пес вскочил на мамин сундук, положил мне лапы на плечи, схватил мой берет, стал трепать, собака есть собака, что у нее на уме. Мама ему: Мазур, пошел на место, нельзя. От коридора отгорожена фанерой часть, сделали комнату, койка, пианино и шкаф - больше ничего нет. Мы сели на койку. А пес сел напротив и смотрит. Бегал по комнате, принес пачку беломора. Вот так любовь с первого взгляда…

Я там побыла 10 дней, дядя Володя мне все показал. Решила, что поеду все-таки в Грозный - там окончила школу, все мое детство прошло там и уехала. У меня были талоны, на станциях по ним обеспечивали продуктами. Думаю, с голода не помру.

В Ростове пересадка. Чемодан несу с собой, вещмешок и шинель. Мест в вагонах нет, люди едут на крышах, ну и я полезла на крышу. Мне помогли подняться на крышу, повесили вещмешок на отдушину от туалета и мы поехали. С Ростова до Минвод я ехала на крыше вагона вместе с ребятами. В Минводах нас всех выгнали, и мы ехали в тамбуре на стыках вагонов. Так и доехала до Грозного на стыках. Пошла на строе место, где мы жили, а нашу квартиру заняли другие люди. Побыла, всех обошла, зашла в школу к преподавателям, которые там остались. Думаю, делать нечего, надо уезжать, пошла в комендатуру. Сказала, что мою маму увезли, ехать мне не с чем и получила бесплатный билет назад. Вернулась в Запорожье уже 26 октября…

- Как встречали после войны женщин, служивших в армии? Презрительного отношения не было?

- Никогда. Ничего такого не говорили.

- В полку было много женщин?

- Да. С одной батареи 28. Такого не было, что одна среди мужчин. Землянки у нас были отдельные женские. Но когда мы были рядом с ребятами, никогда они не матерились при нас.

- Нормальные были отношения в женском коллективе?

- Никогда никаких неприятностей не было.

- Обмундирование женское было?

- Сначала были брюки, потом юбки стали давать. Гимнастерки были на размер меньше. Никакого женского белья не было. Кальсоны. Шили сами женское белье. Низ отрезали от ночной рубашки.

- Какая-нибудь мода была?

- Все были одинаково одеты.

- Горячая вода была?

- Нет.

- Какие были волосы?

- Короткие, под мальчишку.

- Вши были?

- Были, были, были. Боролись механически. А потом наловчились, утюги нагревали, проглаживали…

- Кормили нормально?

- Мы тогда не капризничали. У нас была перловка, мы ее называли шрапнель. Суп шрапнель, шрапнелевая каша. И тушенка. Никаких овощей.

- Курили?

- Курили. Я тоже курила в армии. Все курят и я курила. И дома курила после демобилизации. У меня и мама, и тетка курили. Уже в институте перестала курить, некогда, негде, лишние расходы…

Сто грамм нам давали. Нам - вино. Когда мы находились в Краснодарском крае, Батайске, то собирали это вино в котелок, крошили туда хлеб. Я водку потом уже меняла на махорку. Делали самокрутки, или козью ножку.

- Приходилось стрелять по самолетам?

- Да.

- Попадали?

- У нас считается не индивидуальное, а общее по полку… не хватило одного самолета, чтобы получить гвардейское звание полка. Мы влились в полк, он отступал от Ростова, и танки, и живая сила, и огневые точки. За бои под Батайском получила медаль За боевые заслуги.

- Косметика была?

- Обыкновенное хозяйственное мыло.

- Послабления в критические дни были?

- Никаких послаблений в критические дни не было. Мы были все одинаковые. У нас был девчачий расчет. И прибористы, и дальномерщики, и счетчики трубок.

- Девчонки по беременности уезжали?

- Одна с дальномерного отделения. Но там был шухер после этого… больше с нашей батареи не уехало ни одного человека. У нас был женский коллектив, который держался вместе. Занимались художественной самодеятельностью. Пели песни, участвовали в смотре самодеятельности полка.

- Нужно было женщинам участвовать в войне?

- Да. Да. Да.

- Были те, кто сожалел, что был в армии?

- Никогда подобных разговоров не было. Конечно, тосковали по дому, по родным.

- Какое было отношение к немцам?

- Мы с ними не встречались. Единственные пленные, которых видела, были такие жалкие, я их напоила водой…

- Потери на батарее были?

- Да. Откат сорвало, перебило ногу, увезли в госпиталь. Никого у нас не убивало.

- О женщинах-героях на фронте знали?

- Нет. Газет не было, радио не было, варились в своем котле. Только когда демобилизовались, стала доступнее информация. У нас проводились политзанятия, типа воспитательных бесед в свободное от войны время. У нас был дружный коллектив на батарее.

- Домой письма писали?

- Да. Была из нашего города Грозного пионервожатая, не очень порядочный человек. Уехала раньше из Батайска. Приехала в Грозный и всем сказала, что якобы я в интересном положении. Мне мама пишет письмо, чтобы я не волновалась, если что-то случится, приезжай домой. Если родится ребенок, мы с тобой его воспитаем… вот такое дело было. Я показала это письмо секретарю комсомольской организации, оно у меня сохранилось.

- За что она вас так?

- Немножко пакостная женщина.

- Как встретили День победы?

- Мы были в Бессарабии, Молдавия. Там же вина, винодельческий регион. А наш бронепоезд стоял на запасном пути, как говорят. Рядом домики молдаван. Узнали, что есть винцо, пошли туда с девчонками, а посуды у нас нет никакой. Пришли. Хозяин нас повел в подвал, там громаднейшие бочки. Наливал в пол-литровые банки. Вот мы там и отметили 9 Мая. Отличное настроение, конец войны.