ОТРЫВКИ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ "ГРАНИ СУДЬБЫ".

ЗАРЕВО ВОЙНЫ И ЗИГЗАГИ ОБРАЗОВАНИЯ.

До войны я жил в Смоленске . В середине июня 1941 года , расправившись с экзаменами за 9-й класс , мы почувствовали себя взрослыми и решили отпраздновать переход в десятый класс за городом, с размахом, В воскресенье , 22-го июня , все собрались на автобусной станции, но по непонятной причине автобусы загородного направления не курсировали. Пикник сорвался.

А днем все узнали, что началась война… Смоленск познакомился с войной рано.

Уже вечером следующего дня в воздухе слышался рокот немецких самолетов. А в ночь с 28-го на 29-е июня в результате интенсивной бомбежки повсеместно начались пожары, горели сотни домов. Сгорел и наш дом. Фронт быстро приближался и 10-го июля, как потом оказалось за несколько дней до первого появления немцев в городе, персонал детской больницы, где работала мама, и больные дети, которых по неизвестным причинам не забрали домой родители, были отправлены эшелоном на восток , в Пензу. Учиться в Пензе мне не пришлось. Сентябрь начался с уборки в поле картофеля , а в октябре начались заморозки, Теплых вещей у меня и мамы не было, и поэтому эвакопункт города выдал нам разрешение на реэвакуацию в более теплые края - в столицу Таджикистана , город Сталинабад (Душанбе). Эшелон, в который нас посадили, был переполнен. В вагоне я смог найти свободный участок перед дверью в тамбур, где находился туалет. И здесь меня выручил чайник - единственная вещь, которая была вывезена из Смоленска в качестве резервуара для питьевой воды, теперь он использовался в качестве стульчика.

В течение первых двух суток мне приходилось днем и ночью непрерывно вскакивать с него, пропуская поток людей то в сторону туалета, то обратно в вагон. По мере продвижения эшелона на юг пассажиры стали покидать вагон на промежуточных станциях, и где -то вблизи Ташкента я уже смог вытянуть ноги, лежа на полке. В Сталинабад эшелон прибыл вечером .

На привокзальной площади в окне одного из магазинов горел свет, и, подойдя, мы увидели, что магазин еще работает. Все его полки были забиты белым хлебом, от вида которого мы уже успели отвыкнуть. - Кому вы выдаете хлеб? - растерянно спросила мама. - Мы не выдаем, а продаем. Сколько вам надо ? - ответила продавщица… Оказалось, что здесь, за тысячи километров от центра страны , люди еще жили без продуктовых карточек…

Школ в Сталинабаде было немного , и наплыв эвакуированных детей породил трудности в их работе. Уроки в старших классах начинались в пять часов вечера, но данное обстоятельство , по существу , определило всю мою последующую жизнь. В классе я подружился с Вовой Полторановым . От большинства эвакуированных его отличало то, что он жил в семье своей сестры, приехавшей в город за несколько лет до войны. Муж сестры был завучем нашей школы, и потому мы позволяли себе довольно часто пропускать последние уроки ради походов на танцы, не реагируя на разносы классного руководителя.

И вот однажды Витя сказал мне - Слушай, будь другом, пойдем вместе со мной в медицинский институт. Одному туда идти как-то неудобно. - Зачем? - изумился я.

Причина оказалась невероятной. Его семье стало известно , что институт получил директиву из Москвы осуществить дополнительный набор студентов в количестве 150 человек. Возможность невыполнения директивы полностью исключалась. С другой стороны, те, кого освободили от призыва в армию и кто хотел учиться в институте, уже были приняты на учебу в сентябре.

И тут кому-то в голову пришла спасительная идея. Учитывая, что уроки у десятиклассников начинались во вторую половину дня , а студенты занимались в первую, было признано возможным допустить школьников к учебному процессу и отрапортовать в центр о выполнении приказа. Условие для десятиклассников было одно : к началу экзаменационной сессии представить в ректорат аттестат о среднем образовании. После этого школьник официально становился студентом и получал зачетную книжку. Понятно, что в городе о такой возможности знал лишь узкий круг доверенных лиц, и я попал в их число совершенно случайно.

И началась новая полоса жизни: с утра - институт, вечером - в школу. Получить аттестат к июню не представляло труда , так как экзамены в школе заканчивались в мае, после чего все школьники, включая бывших десятиклассников, в обязательном порядке направлялись в поле для посева хлопка. Студенты же от этой повинности освобождались.

Таким образом , за семь месяцев я окончил десятилетку и первый курс института, так как в 1942 году институтский курс ограничивался одним семестром. Уже в конце июля мне вручили повестку из военкомата. Я оказался в армии за три месяца до своего совершеннолетия.

ВОЕННОЕ УЧИЛИЩЕ И ДОРОГА НА ФРОНТ

В жизни так часто бывает, что одно событие неизбежно влечет за собой другое. Всех ребят окончивших первый курс медицинского института и уже вкусивших премудрости латыни и азы анатомии, военкомат срочно направил в Харьковское военно- медицинское училище , разместившееся в Ашхабаде. Основная трудность в период учебы в училище была сопряжена с тактическими занятиями в пустыне в период летней жары . Вода в фляжках, которую мы брали с собой и выпивали , только вызывала обильное потение и чувство слабости. Лишь с течением времени курсанты научились воздерживаться от питья, а потом вообще могли приносить вечером с полевых занятий нетронутые фляжки с водой. По меркам военного времени кормили нас хорошо, но ощущение сытости отсутствовало - молодой организм требовал большего. Однажды нашу роту направили для разгрузки вагонов с брикетами "заокеанского" жмыха для кормления скота. Со станции мы уходили, забив жмыхом все карманы, и грызли его затем с удовольствием.

Вспоминается случай , когда для проверки всех военных училищ, дислоцированных в Ашхабаде, из штаба округа прибыл генерал - майор Курбаткин. И оказалось, что медики обошли курсантов всех остальных училищ по строевой подготовке и стрельбам. Раздосадованный генерал подошел к нашему строю, помолчал, а затем задал только один вопрос - "Бородино поете?". Получив отрицательный ответ , он развернулся и ушел. На следующий день занятия были отменены - все курсантские роты разучивали песню - "Скажите дядя ведь недаром…"…

Под руководством настоящих профессоров, волею судеб переместившихся преподавать из Харьковского медицинского института в военное училище, нам предстояло за один год усвоить полный объем фельдшерских наук и отбыть на фронт.

И точно, в сентябре 1943 на плечах новоиспеченных фельдшеров уже красовались узкие погоны младших лейтенантов медицинской службы. Впервые курсанты получили право ходить по тротуару. К этому праву пришлось привыкать, и в первые дни свободного выхода за ворота училища меня все время тянуло шагать по мостовой строем. Друзья - товарищи разъезжались по разным фронтам , на мою долю выпал 3-й Украинский Фронт. Незадолго до отъезда большую группу выпускников стали поочередно вызывать для собеседования в политотдел училища. Дошла очередь и до меня. - Товарищ младший лейтенант, - начал беседу полковник - вы хорошо учились, не имели нарушений дисциплины. Мы считаем , что такие люди достойны быть в рядах партии. Одну рекомендацию дает вам комсомольская организация, другую - командир роты.

Краснея, мне пришлось заявить, что я не комсомолец. - Неужели?! - удивился полковник. - Впрочем, сейчас это не имеет значения. За второй рекомендацией дело не станет. А ваш кандидатский стаж проверит война… В день отъезда на фронт в карманах моей гимнастерки лежало три документа : удостоверение личности офицера, карточка кандидата в члены партии и копия зачетной книжки студента медицинского института.

Дорога на 3-й УФ из Ашхабада пролегала через Красноводск, Каспийское море , Баку и Ростов.

Красноводск поразил полным отсутствием пресной воды, деревьев или цветов на улицах города не было, а пресную воду в город доставляли танкеры , и она выдавалась по талонам, из расчета 15 литров в день на человека… В санитарном управлении фронта нашу группу "расшерстили". Забегая вперед, скажу, что на фронте я лишь однажды увидел двух фельдшериц из нашего выпуска, которых, как и меня, распределили на 3-й Украинский Фронт. Встреча произошла весной 1944 года, в те дни наши машины безнадежно застряли в глубокой черноземной грязи.

И однажды, по обочине проселочной дороги проехал танковый тягач без орудийной башни.

Из открывшегося люка спрыгнул на землю командующий армией генерал Чуйков. К нему подбежал командир полка, и они отошли для разговора в сторону. И тут из люка высунулись две девушки, это были фельдшерицы, мои знакомые по дороге на фронт. Танк был моментально окружен солдатами и офицерами нашего полка, и от неожиданности девушки быстро юркнули вниз… Но вот после войны мне доводилось встречаться с бывшими товарищами по учебе в военно-медицинском училище : с Александром Никоновым, ставшим преподавателем мединститута в Гродно, с Жуковым, ставшим доцентом мединститута в Таджикистане, с Марком Коганом, который после войны работал главным инженером проектного института в Ташкенте. Узнал, что один из моих товарищей, Леонид Бербер, стал журналистом в Киеве...

Мне и Алексею Никонову предстояло прибыть в 8-ую гвардейскую Армию, которая прославилась в боях за Сталинград. Из Ростова на попутных машинах мы добрались до большого села Сурско -Покровское , и изрядно измотанные дорогой , голодные, мы побрели вдоль широкой улицы, по обеим сторонам которой у домом стояли тягачи с пушками. От походных кухонь доносился дразнящий запах каши, заправленной мясными консервами. Обнаружился и дом, на крыльце которого был вывешен белый флажок с красным крестом. Ясно - здесь санчасть.

К штабу армии удалось добраться лишь затемно. Дежурный офицер отрядил солдата и тот развел нас в разные дома на ночлег. Утром я отправился на прием к начальству в санотдел армии. Открываю дверь деревенского дома и вижу длинную пустую комнату, в которой у окна стоит лишь один стол. Перед ним на табуретке восседает пожилой старшина.

Подхожу, предъявляю предписание, старшина листает какой-то журнал, затем заполняет вынутый из папки бланк и, протягивая его мне, поясняет : - Вы направляетесь в распоряжение начальника санслужбы стрелковой дивизии... В этот момент меня беспокоил только один вопрос : легко ли до этой дивизии добраться. - Думаю, от нашего штаба это далековато - пояснил старшина . - Точнее вам скажут в оперативном отделе… И в этот момент в комнату вваливаются два бравых лейтенанта. На рукавах их гимнастерок мне бросается в глаза непонятная эмблема: окантованный красным шнуром черный ромб, внутри которого вышиты золотой нитью перекрещенные артиллерийские стволы. Один из лейтенантов достает из планшетки какой-то документ, старшина читает эту бумагу и предлагает мне переписать направление. -Товарищи привезли заявку на фельдшера, - сказал старшина, - народ с машиной. Доберетесь быстро.

Ни задав ни одного вопроса , немедленно соглашаюсь,. Выходим на улицу, забираюсь в кузов полуторки и через сорок минут машина въезжает в то самое село, по улице которого я и Алексей накануне прошагали из конца в конец, вдыхая аромат желанного ужина. Машина остановилась возле единственного в селе кирпичного здания. Здесь штаб. Дождавшись начальства и сдав предписание, направляюсь в санчасть. Да , именно туда, где над крыльцом лениво полощется уже знакомый белый флажок с красным крестом. Начальником санслужбы полка оказался капитан м/с и выглядел он настолько молодо, что , рапортуя о своем прибытия для прохождения службы, я от растерянности приложил руку к "пустой голове", но капитан, впрочем, этого не заметил. Пожалуй, мальчишеский вид своего нового подчиненного ( мне тогда было девятнадцать лет) удивил капитана еще больше. Самому капитану - Ростиславу Александровичу Победоносцеву было в то время 27 лет, до войны он работал гинекологом. Победоносцев был худощав и светловолос, и из-за сильной близорукости носил очки с выпуклыми линзами. Родители Ростислава Александровича были потомственными русскими интеллигентами , и эта унаследованная им интеллигентность выражалась в чрезвычайной деликатности. К примеру , капитан никогда ничего не приказывал своим подчиненным, а только просил их сделать то-то и то-то. Ко мне он обращался не иначе, как "Владимир Александрович", за что многократно получал замечания от начальства. В разговоре с ним я узнал, что волею судьбы попал в ИПТАП - истребительно - противотанковый артиллерийский полк . Именно на это и указывали ранее не известные мне эмблемы на рукавах гимнастерок личного состава.

ЧТО ТАКОЕ ИПТАП?

Роль танков на полях сражений 2-й Мировой Войны хорошо известна, именно на них немецкое командование возлагало основные надежды, планируя "блицкриг" - молниеносный разгром противника. И, действительно , первые успехи вермахта в решающей степени определялись танковыми соединениями, но на каждый яд ищут противоядие. И потому, с нашей стороны, стали создаваться отдельные высоко мобильные истребительно - противотанковые артиллерийские бригады Резерва Главного Командования. Слово "резерв" означало лишь то , что ИПТАПы часто перебрасывались и переподчинялись, направляясь туда, где обстановка была наиболее трудной, Обычно такая бригада состояла из трех полков, вооруженных 76- или -57- миллиметровыми орудиями , которые перевозились мощными "студебеккерами" американского производства. Батареи ИПТАПов , как правило, размещались на танкоопасных направлениях переднего края и вели стрельбу по танкам прямой наводкой. Разумеется, танки не оставались в долгу и первым делом своим огнем стремились подавить нашу противотанковую артиллерию. Помимо борьбы с танками ИПТАПы постоянно использовались в целях разрушения огневых точек противника, для подавления атак пехоты, а в отдельных случаях они направлялись и за линию фронта, в ближний немецкий тыл для выполнения специальных заданий. Выполнение перечисленных задач вело к большим потерям в личном составе, командование это учитывало, и потому бойцы и офицеры ИПТАПов получали двойные оклады за опасность службы.

ИПТАП в котором я начал свой фронтовой путь значился под номером №338 , входил в состав 19-й отдельной бригады ИПТАБр РГК. Бригада была полностью сформирована в Сибири и к моему появлению в ней в боях еще не участвовала. Старшие офицеры уже имели боевой опыт, но часть командиров батарей являлась недавними выпускниками военных артиллерийских училищ.

В дальнейшем, основное восполнение боевых потерь в личном составе происходило за счет тех, кто возвращался на фронт после лечения в госпиталях . Особо следует отметить, что в случае легкого ранения, большинство артиллеристов полка отказывались от отправки в санбат или госпиталь и оставались в ИПТАПе, получая по мере необходимости все перевязки и медикаментозное лечение непосредственно в санчасти полка.

Для артиллеристов личным оружием являлись не только выданные им автоматы и карабины, но и пушки, а утрата личного оружия считалась тяжким преступлением , которое следовало искупить кровью в штрафном батальоне, На передовой, позиции порой не раз переходили из рук в руки, и , понятное дело, что пехотинцы , если и отступали, то со своим оружием.

Противотанковую же пушку на руках далеко не отведешь, а тягачи в дневное время в боевой обстановке нечасто могли подъехать и вывезти орудия на новое место. В соседнем ИПТАПе в нашей бригаде был случай, когда пехота отступила и две артиллерийские батареи оказались в расположении противника. И тогда полковник Ройтман собрал в один кулак всех, кто остался жив, включая поваров, ординарцев, медиков, технический персонал, и в отчаянной атаке они пробились к орудиям, молниеносно подогнали машины и вывели всю технику на нашу сторону.

В обычных артиллерийских частях направление офицера или солдата в ИПТАП неофициально приравнивалось к штрафной санкции. Скажем, натворил непотребных дел наводчик орудия в гаубичном дивизионе, так начальство, минуя трибунал, переводит его к нам. С одной стороны, он будет использован в ИПТАП по ценной для армии специальности, а с другой, - на себе прочувствует, сколько стоит фунт лиха. Все это порой порождало слухи о том, будто весь народ в ИПТАПе имеет криминальное прошлое. Вспоминается анекдотичная история. Весной 1944 года наши машины надолго застряли в непролазной грязи, линия фронта отдалилась и мы оказались в тылу. По вечерам ребята стали похаживать на танцы в поселок и имели успех у местных девушек. Отвергнутые "вояки" из находившегося неподалеку батальона аэродромного обслуживания, показывая на нас, начали пугать девушек : зря вы с такими связываетесь, они все поголовно из уголовников, когда война окончится - все они пойдут обратно в тюрьму.

Между тем , абсолютное большинство наших ребят отличалось честностью и никогда ранее не сталкивалось с правосудием. Среди них было немало талантливых людей.

МЕДИЦИНА ПОЛКА

Условия оказания медицинской помощи в ИПТАПе заметно отличались от того, что происходило в стрелковых полках или других крупных формированиях. К примеру в стрелковых дивизиях медслужба отличалась тем что состояла из многих ступеней : санинструктор роты, санитарный взвод батальона, медико-санитарная рота полка , в следующим звеном был медсанбат дивизии, где имелась своя хирургическая рота , "коечный фонд", аптека и транспортная автослужба.

В ИПТАПе медиков было мало : врач, военфельдшер, два санинструктора и два санитара в санчасти полка и по одному санинструктору в каждой батарее, которые при любых обстоятельствах должны были находиться на батарее , оказывая первую помощь раненым.

В обязанности фельдшера полка входила подготовка раненых к эвакуации и сама эвакуация. Подготовка ( в общих чертах) предусматривала дополнительную перевязку , исключающую потерю крови при транспортировке, накладку шин при переломах, снятие болевого шока , создание особых условий при травме позвоночника. Всегда приходилось помнить, что эффективность последующего лечения раненого во многом зависела от быстроты его доставки в профильный госпиталь, если, конечно, обстановка позволяла. Надо сказать, что машина нашей санчасти была для этого непригодна - это была обычная "полуторка" с фанерным коробом, в котором находилось все медицинское имущество полка. Для эвакуации использовались машины повышенной проходимости ( например, "додж3/4"), которые были способны подъехать к переднему краю как можно ближе, но к сожалению такие возможности были не всегда. Во время боя на открытой местности машину приходилось оставлять вдалеке, а раненых переносить к ней на носилках или на волокуше, в случае интенсивного обстрела. Были случаи, когда раненых приходилось вытаскивать из так называемой "ничейной зоны" или с нейтральной полосы.

РАССТРЕЛ

В конце 1943 года полк получил особое задание : сразу же после завершения артиллерийской подготовки, которая будет предшествовать широкому наступлению наших войск, войти в проход, подготовленный на переднем крае саперами , и устремиться в немецкий тыл к узловой станции Екатериновка. Нам надлежало занять круговую оборону и заблокировать движение эшелонов. Бросок по запорошенным снегом грунтовым дорогам составлял около тридцати километров. Тягачи с противотанковыми орудиями на прицепах были загружены до предела ящиками со снарядами. Успешно завершив маршрут, колона остановилась в нескольких километрах от станции. Разведка ушла вперед. Объявили перекур. Наводчик орудия Буравлев , спрыгнув с машины, отправился по нужде в высокие засохшие заросли неубранной с осени кукурузы. Не прошло и нескольких минут, как он появился с автоматом наперевес, ведя перед собой двух немецких солдат. Шли они по протоптанной тропинке и не заметили присевшего наводчика.

То , что в иной ситуации вызвало бы безоговорочное одобрение, в данном случае создавало неразрешимую проблему - что делать с пленными? Переправить их свой тыл невозможно - ведь полк сам находился в немецком тылу. Оставить у себя в условиях предстоящего тяжелого боя - опасно. Да и резерва для их охраны нет. Решение дожжен был принять СМЕРШ - начальник контрразведки полка Ершов. Закончив в сторонке допрос, Ершов задумался. Затем неожиданно подошел ко мне и сказал - Послушай Владимир, возьми пару солдат и расстреляй этих молодчиков… Не знаю, какую цель преследовал Ершов , делая это предложение, возможно , он считал, что личное участие в расправе над немцами может доставить еврею удовольствие, но эта мысль меня возмутила и я ответил Ершову - Да иди ты к черту. У меня другие обязанности…

Ершов повернулся и отправился к штабной машине. Вскоре к батарее подошли два сержанта из отделения связи при штабе полка , они подняли пленных и отправились с ними в ту же сторону, откуда их привел Буравлев. Раздались короткие автоматные очереди. Приказ был выполнен.

На передовой мне не раз приходилось вести прицельный огонь по противнику. И я вроде неплохо владел оружием, по крайней мере, на контрольных стрельбах у меня было почетное третье место среди офицеров полка по меткости. Но одно дело бой, и совсем другое - расстрел безоружных людей. Это было не по мне…

Данные разведки были точными : гарнизон немцев на станции был небольшим и серьезного сопротивления полк не встретил. Это позволило быстро занять удобные позиции для круговой обороны и хорошо окопаться. Одновременно , с двух сторон были подорваны железнодорожные пути. Лишь спустя три часа начался бой с немецкой пехотой, переброшенной к станции на бронетранспортерах. Но это были лишь "цветочки". В течение дня на позиции батарей обрушились бомбовые удары авиации, а затем против нас появились немецкие самоходные орудия. Потери среди личного состава быстро росли, но артиллеристы удерживали позиции. Мне с санитарами приходилось непрерывно выносить раненых с разных батарей к зданию станции, где они получали всю возможную помощь. Только к ночи накал боев снизился, а на рассвете следующего дня наши войска перешли в наступление и, взломав оборону противника, пробились к позициям ИПТАПа. Поставленная перед полком боевая задача была выполнена.

ТЕЛЯТИНА ИЗ-ПОД ДУГИ

Кормежка на фронте дело серьезное. Героизм - героизмом, но, как гласит народная мудрость, "Как полопаешь , так и потопаешь". Понятно, на передовой разнообразия в еде было маловато. Горячая пища чаще всего выдавалась в двух вариантах: либо каша, приправленная жиром, либо наваристый суп с мясными консервами. А душе не прикажешь, она требует чего-то еще и побольше. И тут, как это ни грустно, надо вспомнить добрым словом лошадиный резерв. Бомбежки и обстрелы часто поражали лошадей и серьезно раненых лошадей пристреливали, избавляя от мучений. В таких случаях в нашем рационе появлялось свежее мясо. Поэтому в каждом подразделении нашего полка среди хозяйственной утвари находились подобранные где-то мясорубки. Жареные котлеты из свежей конины считались деликатесом. Между тем, встречались люди, которые категорически отказывались от конины, заявляя, что ее вкус им неприятен. Был и у нас в штабе такой майор. Как-то приезжает в санчасть и видит сложенную из кирпичей печурку , а на ней большую сковороду, заваленную шкварчащими котлетами, да еще приправленными луком. От сковороды распространялся неповторимый запах домашней еды, и пройти мимо такой трапезы было просто невозможно. Майор остановился и задал каверзный вопрос :- А откуда мясо, ребята?. Старший сержант Лужнев, волжанин, невысокого роста, но буквально косая сажень в плечах, не моргнув глазом, заявил: - Да теленок тут приблудился, вот мы его и порешили. Отведайте котлеток, товарищ майор. Мы уже их по третьему заходу уминаем.

Майор присел, неторопливо съел одну котлету, не отказался и от второй,…похвалил. Встал , поправил ремень, огляделся и вдруг задал вопрос: - Послушайте, а откуда же в чистом поле появился теленок? Ведь отсюда до села никак не меньше шести километров?

Наступило молчание. И снова Лужнев, как ни в чем не бывало, изрек: -Телятина -то эта из-под дуги. Раздался дружный смех. Майор оторопел, но через секунду рассмеялся и сам. Надо думать, что число противников деликатесной пищи на одного едока уменьшилось.

НЕНОРМАТИВНОЕ ПРИКАЗАНИЕ

Структура медицинской службы в нашем полку была следующей: санчасть полка ( один врач, один фельдшер , два санинструктора и два санитара) и санинструкторы в каждой из шести батарей. Оказание первой помощи раненым во время боя возлагалось на санинструктора батареи, а их эвакуацию с переднего края в ближайшие санбаты и госпиталя производил персонал санчасти. Точнее, эту работу выполнял я с младшими помощниками (санитарами). Нестандартные ситуации при этом возникали часто. Об одной из них пойдет речь.

По полевому телефону сообщили о раненых на второй батарее, я с двумя санитарами выехал к месту ее дислокации. Обстановка на месте оказалась сложной. В результате интенсивного обстрела, за которым последовала атака немецких танков, наша пехота дрогнула и отошла ко второй линии траншей. А одно из разбитых орудий второй батареи оказалось на ничейной полосе. В бинокль было видно, что два лежащих артиллериста периодически поднимали руки, значит, они были живы, но самостоятельно передвигаться не могли. Захватив плащ-палатки как волокуши, наша группа начала по -пластунски ползти к раненым. Это не осталось незамеченным, и плотность огня возросла. В этот момент каждый из нас заполз в ближайшую воронку от разрыва снаряда. Стрельба не стихала. Выхода не было - надо было продолжать двигаться к цели, но на мои приказные окрики санитары никак не реагировали, продолжая прижиматься ко дну воронок. И тогда я обрушил на них град ненормативной лексики в виде самых изощренных ругательств. Это возымело действие, ребята опомнились, и мы добрались до цели. На месте, под огнем, сделали неотложные перевязки и поползли с ранеными назад. Раненые были доставлены в госпиталь. К сказанному можно добавить, что использование на войне крепких слов и выражений чаще всего определялось потребностью в эмоциональной разрядке и протеста у подчиненных или просто окружающих не вызывало.

НЕПРЕДВИДЕННАЯ СИТУАЦИЯ

Ранней весной 1944 года войска 3-го УФ , преследуя отступающего противника, с хода форсировали Днестр. Выполняя поставленную задачу , наш полк переправился на один из правобережных плацдармов и начал окапываться на совершенно открытой местности в нескольких километрах от русла реки. В те дни активных боевых действий на нашем участке не велось. С каждым днем становилось теплее и началось бурное таяние снега, в результате чего, все вырытые ниши, куда была поставлена техника, стали заполняться водой, по этой же причине личный состав батарей был вынужден отказаться от пребывания в блиндажах и землянках.

А вода все прибывала, поэтому командование приказало вернуться на левый берег и проследовать в район Новой Одессы. К этому времени широко разлившийся Днестр полностью затопил дорогу к понтонному мосту , и машины с пушками могли медленно продвигаться лишь по узкому коридору, который саперы с двух сторон обозначили установленными флажками. При подъезде к мосту мне пришла в голову мысль перебраться из санитарной полуторки в высокий кузов одного из "студебеккеров", откуда хорошо просматривалась вся переправа. Устроился я с правой стороны машины, ближе к кабине, при этом мои ноги свешивались вниз. И тут произошло непредвиденное. Въехав на мост, водитель машины, по - видимому, не сумел удержать руль в нужном положении и "студебеккер" с прицепленным орудием заскользил в сторону. Осознание ситуации пришло ко мне в тот момент, когда передние колеса машины были уже в воздухе. Инстинктивно я резко оттолкнулся и спикировал на край моста. Еще пару секунд и падающая махина скрылась под водой вместе с частью орудийного расчета…

КОМАНДИР ПОЛКА

Наш полк значился под номером №338 и ко времени моего появления в нем в боях еще не участвовал, его состав был только что сформирован в Сибири и по прибытии на фронт полк ввели в состав 19-й Отдельной противотанковой артиллерийской бригады. Командовал нашим полком майор Булкин. Это был широкоплечий человек среднего роста со спокойным внимательным взглядом. К его гимнастерке был привинчен орден Ленина, полученный за сражение под Москвой, (стоит заметить, что в первый год войны награды давались крайне скупо, а получение столь высокого знака отличия вообще было явлением чрезвычайным). Достоинства командира полка в полной мере обнаружились на передовой. У него не было любимчиков. Он никогда ничего плохого не говорил о подчиненных за глаза, оценивал их действия без крика, даже если и бывали промахи. А главное, у него был настоящий талант находить такие позиции для батарей, которые оказывались предельно выгодными и для выполнения поставленной задачи и для безопасности орудийных расчетов. В результате число подбитых танков полком росло, а потери в личном составе были меньшими , чем у других. Лишь в одном майор проявлял слабость или скорей суеверие : большую часть года он носил желтую кожаную тужурку, стянутую офицерским поясом с портупеей. Его не раз просили не появляться в таком виде на передовой, чтобы не выделяться от окружающих, майор выслушивал советы, отмалчивался, но тужурку не снимал.

И вот в середине апреля 1944 года , тихим солнечным утром, когда не было даже перестрелки, пуля снайпера нашла сердце командира полка. Хоронили его в центре поселка Старая Одесса.

По нашим лицам текли слезы, каждый понимал: таких командиров судьба посылает не часто… Последующие события это подтвердили.

ГЕРОИ НЕ НАХОДЯТ НАГРАД

Оценка геройских поступков на фронте часто зависела не только от благорасположения начальства , но и от того, в каком месте и в какое время эти поступки совершались. В этой связи мне хочется вспомнить историю о заднестровском плацдарме в районе села Поланка.

После гибели командира полка под Новой Одессой наш полк неожиданно перебросили в саму Одессу, и не для освобождения города - оно уже состоялось. Нам предстояло дать в Одессе первый праздничный салют в честь дня 1-е Мая. Орудия были размещены на набережной , стволами в сторону моря. Погода была превосходной: ласковое море , распускающаяся зелень деревьев, сверкающее море - все настраивало на лирический лад. Вечерний салют прошел без сучка и задоринки. Вся набережная была заполнена ликовавшими одесситами…Спать мы легли поздно , а утром, благодаря стараниям интенданта , нам выдали необычно обильный и вкусный завтрак. Как водится, удалось пригубить и спиртного. И вдруг - тревога . Нехитрое личное имущество быстро переносится в машины, расчеты цепляют пушки , и уже через час мы несемся по ровной степной дороге в сторону неведомой нам деревни Поланка на берегу Днестра.

Картина на берегу у села впечатляла. Какие-то части просто драпали с правого берега реки на левый. Единственный понтонный мост был беспорядочно забит разной техникой , а пехотинцы форсировали водную преграду кто вплавь, а кто на разных подручных средствах. В небе шел воздушный бой, что, впрочем, не мешало немецким самолетам бомбить переправу.

Оказалось, что накануне ночью , на тогда еще большом плацдарме, проходила плановая смена наших частей. Противник, обнаружив это, предпринял мощную ночную атаку. Новый контингент войск еще не успел осмотреться на местности , пристреляться, и, кроме того, среди бойцов было много таких, кого недавно призвали из освобожденных от оккупации областей Украины. Понятно, что эти люди еще не имели боевого опыта , да и моральное состояние у них было не на высоте. После нашего прибытия , находившийся здесь заградительный отряд быстро очистил понтонный мост, и на правый берег были переброшены : наш полк, зенитный артиллерийский полк и две штрафные роты. Позиции, которые нам предстояло удерживать на теперь уже маленьком плацдарме, оказались весьма уязвимы. Плацдарм состоял из двух неравных частей.

Основная низкая его часть прилегала к реке и была покрыта кустарником и деревьями. Низкую часть опоясывал высокий и крутой обрыв, по гребню которого тянулись траншеи, оставшиеся еще с того времени когда немцы создавали здесь свою оборону в надежде предотвратить форсирование Днестра нашими частями. Траншеи и узкая полоска ничейной земли составляли вторую часть плацдарма. Теперь траншеи следовало использовать с противоположной целью.

Прорыв немцев к обрыву хотя бы на одном участке был равносилен потере всего плацдарма, так как с высоты обрыва и переправа и вся низинная часть были видны, как на ладони.

Удерживаемый нашей группой клочок земли оставался для противника весьма опасным , ведь он мог явиться отправной точкой для начала масштабного наступления. И потому, ежедневно, а то и по несколько раз в день, защитникам плацдарма приходилось отбивать ожесточенные атаки пехоты и танков. За сутки на плацдарм налетало более сотни самолетов. Все деревья были повалены взрывами бомб, и лишь люди, зарывшись в землю, выдерживали эти удары.

Где-то в конце недели такой жизни на плацдарм прибыл генерал - лейтенант, член Военного Совета фронта. Ознакомившись с обстановкой и прочувствовав ее на себе, он заявил, что тот, кто хотя бы несколько дней участвует в защите плацдарма, достоин награды. Полк удерживал плацдарм полтора месяца, пока не произошел большой заднестровский прорыв. Наступление было запланировано с других участков фронта. Клочок земли, который удерживался ценой неимоверных усилий , выполнил свою отвлекающую роль и потерял значение. В итоге, за выполненную оперативную задачу у села Поланка никто в полку награжден не был…

СТАДО ВО ХМЕЛЮ

В зимнее время на передовой водка являлась нормированным пищевым продуктом, и каждой живой душе выдавалась , как тогда говорили , наркомовская норма - сто грамм. С приходом тепла водка отменялась, а привычка разогревать себя продолжала бередить души.

На юге Украины , а тем более в Бессарабии, приготовление вин на селе было доброй традицией и наши "умельцы" легко нашли ключ к решению животрепещущей проблемы. Розыскным инструментом служила винтовка или автомат. Страждущие заходили в покинутые хаты и начинали методично простукивать прикладом пол, и обнаружив место, где звук от ударов был более гулким, приступали к "раскопкам". Обычно они оказывались удачными. В Болгарии "розыскные действия" не проводились - здесь народ встречал нас как родных , и сам щедро подносил угощение. Что касается Венгрии , то и там все было просто: в сельской местности вина никто не прятал, отличные токайские вина содержались в бочках различной величины в подвалах домов и это приводило порой к удивительным событиям. И вот, одно из них.

В начале зимы 1944-1945 наступление на Будапешт развивалось трудно. Батареи нашего полка продвинулись вместе с пехотой всего на два километра , и основная радость от этой победы состояла в том, что противник был выбит из населенного пункта в поле, а мы , наоборот, разместились в домах. На окраине села находилась большая помещичья усадьба , отдельно обозначенная на карте как господский двор Бель. Внутренняя сторона господского дома выходила на вымощенный камнем двор, замыкавшийся по дуге коровником. В подвале дома сразу же обнаружились богатые трофеи - ряды огромных бочек с вином. Каждая бочка стояла на деревянных козлах и имела кран. Слух о нашем подвале распространился мгновенно, и паломничество к нему стало приобретать угрожающий характер. Днем и ночью непрерывной чередой в подвал отправлялись визитеры из разных частей, они приносили с собой фляги, бутылки, котелки, любую другую посуду и заполняли ее вином. Отдельные любители вина приступали к опорожнению емкостей, не успев вернуться к месту назначения. И тогда они нетвердой походкой возвращались на "исходный рубеж" для восполнения выпитого.

Возникли перебранки. Не обошлось и без стрельбы, виновником которой стал я.

День клонился к вечеру. Я ужинал в доме. И в это время раздался хорошо знакомый мне голос заместителя командира полка - "Стой !Стрелять буду!". Недолго думая, я выскочил на улицу и, увидев убегающего человека, расстегнул кобуру пистолета и выстрелил. Фигура упала… Оказалось , что я ранил пьяного офицера из соседней части. -Все, штрафбат тебе обеспечен, - прозвучала реплика одного из моих друзей…Вскоре наше начальство отправилось объясняться к командиру стрелковой дивизии, и когда через два часа начальство вернулось, то мне передало слова пехотного генерала -" Так этой свинье и надо". С души у меня свалился камень.

И тогда последовал приказ командира полка : немедленно опорожнить все бочки. Была образована живая цепь из наших ребят. Цепь начиналась в подвале где ведра заполнялись вином . Ведра передавались из рук в руки , а во дворе вино выливалось на землю. Эта "операция" проводилась морозной ночью , и потому к утру весь двор являл собой идеальную поверхность катка. Между тем , брошенные на произвол животные уже более двух суток проявляли беспокойство и их громкое мычание разносилось по всей округе. И понятно, все время их не кормили, не поили и не доили. И вот, к середине дня произошло непредвиденное. Днем, под влиянием солнца , потеплело , замерзшее вино растаяло и стало подтекать в коровник , где его с жадностью слизывали четвероногие обитатели. Не прошло и часа , как добродушные буренки превратились в разъяренных быков . Разломав свои стойла, они выскакивали из коровника и начинали носиться по двору с налитыми кровью глазами, размахивая во все стороны хвостами.

Их ноги разъезжались, они падали, с трудом поднимались и снова бежали, натыкаясь с разбега друг на друга, дырявя при этом рогами своих товарок. Последовал новый приказ командира полка - прекратить это безобразие. Выбора не было : израненных коров начали пристреливать, а обессиленных, но целых животных валили на бок, спутывали им ноги и затаскивали в коровник. Тем и закончилась эпопея с вином в господском доме Бель.

Не отступая от истины, замечу, что наш личный состав, будучи хозяином ситуации, проявил завидную смекалку и на месяц вперед создал запас не только ценного напитка, но и ненормированного свежего мясного филе , благо была зима и мясо хорошо сохранялось.

СЕКЕШФЕХЕРВАР

Для нашего полка первым трудным орешком в Венгрии оказался город Секешфехервар.

В школах , на уроках географии, мы его , как говорится, не проходили. Оказалось, что этим трудно произносимым для русского человека словом назывался крупный промышленный и транспортный центр. Ценой немалых потерь Секешфехервар был взят. Танки и пехота ушли дальше, а мы задержались в городе в ожидании дальнейших распоряжений. Население затаилось в домах, улицы были совершенно безлюдны. Решив немного пройтись , я оказался около старинного дома. Перед массивными дверями виднелась начищенная до блеска медная доска, и на ней выделялось слово "Музей". Должен сказать, что мои довоенные впечатления о живописи ограничивались однократным просмотром Третьяковской галереи в Москве, и на мальчика из Смоленска галерея произвела впечатление какой-то сказочной страны, но ничего конкретного память не сохранила. И вот теперь, в полном одиночестве, я вглядывался в лица на многочисленных портретах. И тут до меня долетел рев двигателей машин. Выскочив из музея, я увидел, что батареи уже вытягиваются в колонну. Ясно - новый приказ получен .

На этот раз полк должен был оказать поддержку стрелковой дивизии под командованием генерал -майора Конева. Мы конечно знали имя маршала Конева, а тут генерал -майор, но нам было все равно, родственники они или нет. Находясь в подчинении штаба фронта , мы привыкли к частым тактическим переподчинениям и перебрасыванию туда , где требовалось "закрыть дыру". Место, где окопалась дивизия, оказалось никудышным: ровное поле без пригорков, деревьев и даже кустарника. Для орудий такая позиция на передовой крайне опасна, ведь на такой местности не замаскируешь пушку так, чтобы не был виден ее ствол и щит.

Дивизия уверенно отражала атаки немцев, но к вечеру второго дня сложилась обстановка, когда находившиеся на флангах соседи отступили, и наша группа оказалась в узком "мешке", из которого к своим вела лишь одна проселочная дорога. В полночь генерал вызвал к себе командиров частей, поддерживающих дивизию. Наш подполковник приказал мне сопровождать его, как - никак , а иметь под рукой медика в такой обстановке нелишне. И вот мы в большой комнате - здесь штаб дивизии. Генерал сидит в кресле и угрюмо молчит. В углу связист остервенело крутил ручку телефонного аппарата , но на его "алло, алло", никто не отвечает. Радистов в штабе я не увидел. Всем ясно : связи нет, и чтобы не попасть в полное окружение , надо выбраться из "мешка" до того , как рассеется предрассветный туман . Заторможенность комдива понятна: если дать приказ на отступление, то неизвестно, чем это закончится для него самого, в 1945 году такое не прощали. Между тем, ночь уходила, небо стало сереть.

Нервы у всех были напряжены до предела. Наконец, в полной тишине послышалась команда : "Начинаем отход". Как оказалось, это было единственное правильное решение.

В ту ночь отступление произошло на широком участке фронта. Информация об этом была передана по московскому радио лишь спустя несколько дней, в сообщении Информбюро, вслед за победными реляциями с других фронтов, как бы невзначай сообщалось: "…после ожесточенных боев наши войска оставили город Секешфехервар".

Вскоре 3-й УФ вновь перешел в наступление и Секефехервар был занят нашими частями повторно. Надо сказать, что к завершающим дням боев за Будапешт в полку оставалось только три исправных орудия… Новую технику мы получили быстро, а вот многие надежные и близкие товарищи были потеряны в венгерских боях навсегда...

ИПТАП И ЖЕНЩИНЫ

В положении, разработанном для ИПТАПов, значилось, что для прохождения службы женщины в такие части не направляются. Но одно дело бумага, а другое - жизнь.

После гибели майора Булкина к нам прибыл новый командир в звании подполковника . Худощавый, высокого роста, лет сорока, он должен был производить хорошее впечатление, если бы не холодный взгляд водянисто -серых глаз на выкате. При разговоре с этим подполковником у подчиненных постоянно создавалось впечатление, что он смотрит как бы мимо собеседника и думает о чем-то своем…Потери в личном составе не обходили стороной и медиков.

В Югославии был убит наш санинструктор Никифоров, и потому начальник санслужбы капитан Ростислав Александрович Победоносцев решил подготовить заявку на доукомплектование штата. И тут нашего капитана внезапно вызывают в штаб полка и представляют ему неизвестно откуда взявшегося санинструктора по имени Юля . Санинструктор была красива, ее белокурые волосы почти касались плеч, правильные черты лица, красивый разрез глаз, тонкая талия - все привлекало к себе внимание. С первых же дней появления Юлии стало ясно , что рассчитывать на ее помощь в работе не приходится. Она постоянно пребывала там, где размещался командир полка. Не могло быть и речи о привлечении нового санинструктора к эвакуации раненых с передовой. Поначалу интимная жизнь командира полка воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Такая ситуация на фронте не была редкостью. Много хуже было то , что подполковник начал оценивать подчиненных , исходя из мнения Юлии. Как-то командир одной из батарей ляпнул ей что-то нелицеприятное, после чего его фамилия была вычеркнута из уже подготовленного списка, направлявшегося для присвоения очередного офицерского звания. Прошло несколько месяцев и к удивлению всех на груди у Юлии заблестела награда - медаль "За Отвагу" . Парадоксальность события дополнялась тем, что начальник санслужбы полка Победоносцев о награждении своей подчиненной не ходатайствовал .

Трудности в обеспечении помощи раненым побудили Ростислава Александровича попросить меня, как члена партийного бюро полка , поговорить с Юлей по душам. От разговора она уклонилась, а через пару дней штабной офицер с хитроватой улыбкой сообщил мне, что если я и впредь буду "нервировать подчиненных", то придется рассмотреть вопрос о моем неполном служебном соответствии. На канцелярском языке это означало, что меня отчислят из полка с отрицательной характеристикой. "Женский вопрос" получил неожиданное развитие в период ожесточенных боев за Будапешт. В те дни батареи несли серьезные потери, и мне с ребятами приходилось и днем и ночью вытаскивать раненых с передовой. В один из дней Победоносцев решил лично перевезти раненых уже из санчасти полка в госпиталь. И тут оказалась, что именно на то шоссе, по которому двигалась санитарная машина , прорвалась колонна немецких танков. Сразу же возникли заторы. Один из раненых умер по дороге , второго удалось довезти до госпиталя. А шоссе продолжало оставаться блокированным. Вскоре в машине кончился бензин, и шофер Мамон, бывший моряк, расстрелял из автомата двигатель и вдвоем с Победоносцевым они пошли пешком в сторону Дуная. Доктор растерялся, и не будучи уверен, что ему удастся переправиться на другой берег реки и тем самым избежать плена, он спрятал в каком-то укромном месте( найти его потом не удалось) свой партийный билет и орден. Между тем переправа удалась, Победоносцев вернулся в полк, доложил о случившемся замполиту Казмерчуку. По тем временам утрата партбилета вела к исключению из партии. Но замполит в дополнение к этому настоял и на отчислении Победоносцева из полка. Спустя пару недель после убытия Ростислава Александровича, Казмерчук лично отправился в сануправление фронта и привез оттуда нового врача , старшего лейтенанта медицинской службы. Это была женщина. Замполит рассчитывал, что теперь и у него будут "мужские радости", но вышла осечка, ему было уже под пятьдесят, а начальнику штаба полка майору Зуева чуть более тридцати. И старший лейтенант отдала свое сердце более молодому начальнику. Вскоре Казмерчук обратился ко мне с деликатной просьбой: отправить его в госпиталь с любым диагнозом из-за резко ухудшившихся взаимоотношений с Зуевым. Это просьбу я выполнил… А ситуация в части стала невыносимой. Если раньше еще удавалось справиться с делами без одного санинструктора, то теперь из поля зрения раненых исчез и врач. И я принял трудное решение: отправился для разговора к заместителю командира бригады полковнику Евтушенко. Он, по - видимому, уже кое-что слышал о поведении нового доктора. Реакция командования была быстрой : в тот же день в полк прибыла машина с приказом командира бригады Грищенко. Доктор быстро собрала свои вещи, и ее вывезли в тыл. Зато остался начальник штаба, которого я "лишил плотских удовольствий".

Не был в восторге и наш подполковник, командир полка: еще бы!, офицер посмел "вынести сор из избы". Не берусь судить, какие были бы последствия моего поступка, если бы в мае 1945 года не закончилась война…Впрочем, был еще один эпизод, о котором стоит упомянуть.

Незадолго до конца войны командир полка решил представить Юлию к награждению орденом. Уж не знаю, как развивались события, только ее наградные документы вернулись обратно.

А спустя некоторое время Юлю и меня вызвали в штаб бригады для вручения медалей "За Отвагу". Санинструктор Юля, не вынесшая за войну с поля боя ни одного раненого, получила вторую "отважную медаль".

Я получил свою первую медаль "За Отвагу" , которая неплохо смотрелась вместе с орденом Красной Звезды, которым я был награжден еще до начала всех "женских историй"

Иногда в жизни происходят удивительные вещи. Я уже упомянул, что на войне не все подвиги солдат и офицеров удостаивались наград. В одних случаях это был результат невнимания начальства, в других - человека эвакуировали в госпиталь с ранением и приказ о награждении не заставал его в части, а противотанковые полки РГК постоянно перебрасывались по линии фронта из одной армии к другой , и розыск награжденных чаще всего никто не вел.

В таких случаях наградные документы просто отправляли пылиться в архив.

В 1993 году, когда мне шел семидесятый год , я переехал на постоянное место жительства в Израиль, к дочери. А спустя еще девять лет, в 2002 году, мне передали приглашение из посольства России приехать в Тель -Авив. В Тель-Авиве, на собрании Союза ветеранов войны посол России Г. Тарасов вручил мне два ордена Красной Звезды, которыми я был отмечен -"за бои на Украине в 1944 году", и таким образом я сразу стал кавалером трех таких орденов. Оказалось, что при Министерстве Обороны РФ уже давно существует отдел , укомплектованный военными пенсионерами, и они разыскивают ветеранов, которым награды не были вручены в годы войны. Хочется сердечно поблагодарить этих людей.

ПРОЩАЙ АРМИЯ!

После отчисления из полка старшего лейтенанта медицинской службы, никто из старших командиров уже не решался привезти для себя женщин - военнослужащих. О необходимости заполнения вакантной должности начальника санслужбы полка , начальство, казалось, забыло, и все врачебные обязанности легли на меня. По этой причине в Румынии, (где мы были дислоцированы после войны), мне периодически приходилось бывать в санитарном управлении армии. В начале 1946 года , когда я приехал в очередной раз в управление, мне бросилась в глаза царившая там суматоха. Один корпели над какими-то списками, другие разносили папки по кабинетам, третьи непрерывно звонили по телефону. -Что происходит?_ спросил я майора, который рассматривал привезенный мной годовой отчет. - Выполняем приказ Главкома по демобилизации из армии бывших студентов. И горим - списки надо отправить не позднее завтрашнего дня. - Но ведь и я студент - вырвалось у меня.

- Чем можете подтвердить?... Я расстегнул карман гимнастерки и извлек оттуда заверенную нотариусом копию зачетной книжки Сталинабадского медицинского института.

- Годится - сказал майор - Документ оставьте здесь. Внесем в список и вас.

На обратном пути в полк меня занимала только одна мысль : следует ли мне доложить о случившемся моему начальству или нет. И решил - ничего не говорить. Начальник штаба , конечно же , не простил мне свою "утрату". Приходилось опасаться его злонамеренных действий. В конце июля меня вызвал заместитель командира полка по строевой части.

Он был хмур и начал разговор в резком тоне - Кто вам разрешил подавать документы на демобилизацию через голову непосредственных начальников?

Я был готов к подобному разговору и ответил вопросом на вопрос - А почему меня не ознакомили с приказом Главкома о демобилизации бывших студентов? Ведь всем в полку известно, что я учился в институте. - Можете идти - последовал ответ.

На следующий день мне выдали выписку из приказа об увольнении из армии для продолжения учебы. Приказ был подписан маршалом Толбухиным.

Воспоминания переданы ветераном лично для публикации на сайте "Я ПОМНЮ".