Калинина (Бормотова) Нина Григорьевна

- Я родилась в 1924-м году в Саратовской области. Мой папа работал железнодорожником на станции Разбойщина, которая находилась там же. Сначала он служил дежурным по станции, а потом его повысили в должности до начальника. Мы всей семьей жили тут же, на станции, не в отдельном доме, а в станционной пристройке.

Когда папу назначили начальником станции, меня отдали учиться в школу. Расстояние от школы до нашего дома было около трех километров, и я почти каждый день проходила это расстояние пешком.

- Одна?

- Когда одна, а когда и какие-нибудь мальчишки были мне попутчиками. Вместе идти было нескучно: зимой, например, в снежки играли.

- Чем занималась Ваша мама?

- Она когда-то была гимназисткой и у нее было очень хорошее образование. Потом они повстречались с папой, и она была всегда только рядом с папой – где он работал, там и она рядом с ним была.

- Как звали Ваших родителей?

- Папу звали Григорий Васильевич Калинин, а мама – Мария Дмитриевна, в девичестве Сарыгина.

Папа долгое время служил начальником станции, а потом у него на станции произошло какое-то происшествие, крушение, и его отстранили от должности и даже увезли в Саратов. Спустя некоторое время его вернули обратно, признав, что его вины в случившемся никакой нет, но он категорически отказался идти работать на свою прежнюю должность, сказав: «Я туда больше не вернусь!» Отказывался он от любых руководящих должностей, так и проработав до начала войны простым рабочим.

- Братья и сестры у Вас были?

- Я самая старшая в семье была. После меня был братишка Боря, 1925-го года рождения. Он еще даже не успел завести семьи, как его забрали на фронт и он погиб где-то под Ленинградом. Была еще сестра Алевтина

- После того как Вы закончили четырехклассную школу, Вы продолжили где-то учебу?

- Чтобы продолжить учебу в семилетней школе, я уехала в Саратов, где проживала мамина двоюродная сестра. У нее я жила все время до тех пор, пока, собственно, и не закончила в 1940-м году полностью семилетнюю школу.

Когда началась война, нашего папу сразу забрали на фронт, а потом, вслед за ним ушли я и Боря.

- Ваша сестра Алевтина не воевала?

- Нет, она по возрасту не подходила.

- Чем Вы занимались после окончания школы?

- Я закончила «семилетку» и пошла учиться в педучилище города Аткарска. А после того как началась война, обучение в нашем училище стало платным и мама не могла оплачивать мою учебу. Поэтому мы с подружкой были вынуждены оставить учебу в педучилище и пошли учиться на медсестер. После того, как мы закончили обучение на курсах медсестер, мы стали военнообязанными и нас призвали на фронт.

- Где Вы обучались на медсестер?

- У нас при районной поликлинике были организованы курсы. Полгода мы добросовестно учились, постигали науку на практике.

- Где практиковались?

- На практику мы ходили в больницу. В то время раненых там еще не было. Хотя в городе уже чувствовалось, что идет война. На улицах стало мало видно мужчин – ведь их призывали на фронт. В город уже стало много прибывать эвакуированных из западных областей страны и из магазинов постепенно стали исчезать продукты и одежда. Когда стало совсем плохо, моя младшая сестра приходила в госпиталь, набирала там картофельных очисток, и из них мы дома что-то варили. Правда, с обувью была беда: носить было нечего, и мама привязывала сестре к ступням деревянные дощечки вместо подошв.

А потом, по окончании обучения, мы, выпускницы курсов, сами пошли в Аткарский военкомат и там, в военкомате, нас сделали военнообязанными, присвоив воинские звания. Ну, а поскольку мы стали военными, то нам выдали предписания прибыть в различные воинские подразделения.

Мы с моей подругой Ниной Кутузовой отправились на ближайшую станцию Синицыно. Там в то время находился военный аэродром, а на нем базировался 184-й отдельный батальон аэродромного обслуживания. В этот батальон нас и взяли на службу.

Персонал лазарета 184-го БАО, г. Тузлы Николаевской области. Июль 1944 г.

- Как называлась Ваша должность?

- Медсестра полевого лазарета. Лазарет у нас был небольшой.

- Как вас встретили в батальоне?

- Нормально приняли. Сразу пришлось приступать к работе, времени на то, чтобы осмотреться, не было.

Одним из первых моих заданий был выезд на станцию, где немецкие самолеты бомбили медицинский состав. У нас в батальоне объявили тревогу, мы, медики, залезли в кузов машины и понеслись к разбитому составу с ранеными. Приехав, мы застали уже конец бомбежки. Это было ужасное зрелище! Состав горит, раненые, те, кто мог ходить, вываливаются из этих вагонов и бегут подальше прочь. Мы их ловили, перевязывали. Столько раненых пришлось спасать, что мне потом долго казалось, будто у меня руки пахли кровью.

- Из каких подразделений, кроме лазарета, состоял батальон аэродромного обслуживания?

- Там много служб было. Автотранспортная служба была, связисты были. Я всех уже и не вспомню, мне ведь уже девяносто «с гаком».

- Среди служб батальона были «маскировщики», которые занимались маскировкой самолетов и аэродрома?

- У нас маскировали только самолеты. Но этим занимались не наши службы, об этом заботились летчики авиационных полков, которые базировались на нашем аэродроме. Они всегда сами маскировали свои самолеты.

- Где обычно размещался батальон: в землянках или в населенных пунктах?

- У нас в землянках столовые были. Личный состав батальона размещался всегда по-разному: кто-то в землянках, а кто-то и домах, если была возможность. Мы, например, жили отдельно, у нас небольшой домик был, но иногда ставили и на постой нас к кому-нибудь из местных жителей. Хоть мы и меняли аэродромы часто, но под наш лазарет всегда выделялся какой-нибудь домик.

Помню, в конце 1942-го года, кажется, перебросили наш батальон ближе к Сталинграду, в село Лебяжье. И получилось так, что мы, медики, прибыли на новое место раньше всех. А весь остальной личный состав батальона вместе с материальной частью застрял где-то по дороге. А уже морозы начинались. Так мы пару дней вынуждены были жить в палатках, без обогрева. Греться приходилось только работой. Но потом дождались своего батальона и начались обычные фронтовые будни.

Но больше всего времени я проводила на дежурстве в санитарной машине, которую мы между собой называли «шарабан». Она представлял собой металлический фургон, где находился минимальный набор медикаментов. Наша санитарная машина всегда стояла на краю аэродрома, дожидаясь возвращения летчиков с заданий. Особенно страшно было дежурить зимними ночами: рядом никого, в степи много волков. Говорили даже, что они иногда на машину запрыгивали. Но главное, что фургон промерзал настолько, что в этой «консервной банке» было холоднее, чем на улице. Это потом уже нам туда печку-«буржуйку» поставили, когда невмоготу стало там сидеть. Но эта печка была такой маленькой, что с трудом обогревала фургон. У водителя в кабине и то теплее было, чем у меня.

- Что входило в Вашу обязанность при возвращении летчиков с боевых вылетов?

- Когда садился самолет, я выходила из санитарной машины и встречала его. Обязательно осматривала пилота, если у него были ранения, то сразу оказывала ему первую медицинскую помощь. Если ранения были не сильные, то могли обработать раны и перевязать прямо на летном поле или в своей санитарной машине. А если у летчика были ранения посерьезнее, то его сразу же, на батальонном автобусе, отвозили в ближайший госпиталь.

Персонал лазарета с выздоравливающими

- Какие медикаменты у Вас были при себе?

- У меня была всегда при себе медицинская сумка, в которой лежали йод, бинты, вата.

- Ваша машина далеко стояла от того места, где садились самолеты?

- Нет, не слишком далеко. Просто на краю аэродрома стояла, чтобы никому не мешала.

- К приземлившемуся самолету Вы шли пешком или на машине ехали?

- На машине, конечно. Надо же быстрее было к летчику попасть, проверить его состояние.

- Были случаи, когда пилот посадил машину, а сам умирал?

- На моей памяти таких случаев у нас не было. Были раненые, но живые.

В 1942-м году у нас на аэродроме располагался полк ночных бомбардировщиков. Знаете, такие фанерные, У-2 или Р-5? Так вот они постоянно улетали надолго, охотились за немецкими объектами. И когда кто-то из летчиков задерживался с возвращением, то весь батальон переживал за него, все надеялись, что его не сбили, а он просто заблудился. И, чтобы показать заблудившемуся, что его аэродром рядом, часто пускали в небо сигнальные ракеты. Все надеялись на чудо.

- Случались чудеса?

- Да, однажды был случай, который можно чудом назвать, но он уже произошел гораздо позже. С боевого вылета возвратился комэска Саша Дорошенко, а у его самолета никак не выходило одно шасси. (Дорошенко Александр Дмитриевич, 1920 г.р., командир эскадрильи 866 истребительного авиационного полка, 352 боевых вылета, 57 воздушных боев, 10 воздушных побед, награжден орденами Красной Звезды, двумя орденами Боевого Красного Знамени и орденом Александра Невского – прим. ред.) Он долго кувыркался над полем, такие выкрутасы выделывал, все надеялся, что шасси выйдет. Но оно не вышло, поэтому ему пришлось садиться на одно колесо. Когда сел, его самолет закрутило на одном месте, но Саша вылез из кабины живой. Хоть и с ободранным лицом, но живой. Как потом говорили, в шасси его самолета попал осколок и поэтому оно не выпускалось.

- Аварии при посадках часто случались?

- Нет, не часто. А те, кто не смог добраться до аэродрома и приземлился где-то в другом месте, если находили возможность, то сообщали на аэродром. Тогда за ними ездили, забирали их оттуда. Ездили даже тогда, когда кто-то посторонний сообщал об упавшем самолете, никогда не оставляли. Если там погибшие были, хоронить-то их все равно надо.

- Где хоронили погибших летчиков? Прямо на аэродроме?

- Да когда как. Когда в город куда-то отвозили, а когда и возле лазарета нашего хоронили.

- Часто умирали летчики у вас в лазарете?

- Что сказать, всяко было.

- Лазарет испытывал недостаток в медикаментах?

- Нет, всего было в достатке.

- Летчики предполетный медицинский осмотр проходили у вас в лазарете?

- Нет, для этого у них был свой врач, он им там давление измерял. Летчики к нам в лазарет обращались сами только тогда, когда у них что-нибудь заболит.

- Помимо медицинского дежурства, Вас отправляли в караулы, охранять аэродром?

- Нет, в караулы мы, медики, не ходили. За нами даже оружия никакого закреплено не было. А вот весь остальной состав батальона ходил обязательно. А у нас и без караула забот хватало – лазарет до санитарная машина. Я, можно сказать, на аэродроме частенько бывала и днями и ночами, когда много вылетов совершали летчики.

- У вас не сменное дежурство было?

- Когда меняли меня, а когда и нет. Людей ведь часто не хватало, поэтому менять просто некому было.

- Батальон всегда в полном составе находился на одном аэродроме или его разбрасывали по другим аэродромам?

- Ой, разбрасывали, конечно! Куда нужно было, туда наших батальонных и отправляли. Не часто, конечно, такое было, но все-таки было.

- На сколько коек был оборудован лазарет? Кого он обслуживал: только летчиков или и своих, батальонных, тоже?

- Я же говорила, что он был небольшой. Коек на шесть, наверное. Конечно и своих мы тоже обслуживали в нашем лазарете.

- Если у вас в лазарете находился на лечении летчик, а в это время его полк перебазировался на другой аэродром, его однополчане забирали его с собой или он оставался у вас?

- Он обязательно оставался у нас. А потом, когда он уже выздоравливал, то отправлялся догонять свой полк.

- Ваш батальон часто передислоцировался с одного аэродрома на другой. На чем перевозилось имущество и личный состав батальона?

- Часто на машинах, бывало, что и на самолетах. Но я на самолете ни разу не летала, боялась высоты. А вот чтобы нас железной дорогой перевозили, такого ни разу не было. Обычно все наше имущество загружалось в машину, а мы сами ехали в автобусе.

- При наступлении перебазировались на бывшие немецкие аэродромы?

- Да когда как было. Иногда и на немецкие аэродромы заселялись, но чаще всего приходилось все заново оборудовать.

- На старых немецких аэродромах фашистами не оставлялись различные неприятные «сюрпризы» в виде мин?

- Может и оставлялись, я не знаю. Когда мы прибывали на аэродром, его, к нашему приезду, уже проверили саперы. Да и наш лазарет часто прибывал уже на практически обустроенный аэродром, когда там уже разместился основной состав батальона.

- Немецкая авиация долетала до ваших аэродромов, бомбила вас?

- Да, и бомбили они нас и обстреливали. У нас неподалеку были вырыты подземные укрытия, куда мы сразу прятались при бомбежке.

- У аэродромов было зенитное прикрытие?

- Было, но недостаточно хорошее. Мало его было, честно говоря.

- Кто занимался расчисткой взлетного поля после снегопадов?

- Наши батальонные трактористы. Для этого у нас были специальные угловые скребки, которые цеплялись к трактору, и он таскал их по всему полю.

- В батальон Вы попали вместе со своей подружкой, Леной Кутузовой. Вы вместе с ней так дальше и служили?

- Да, она тоже вместе со мной служила в лазарете. Она Кутузова, а я Калинина – у нас звучные фамилии были! Мы вместе с ней 3 июля 1944 года получили медали «За оборону Сталинграда». Наш батальон тогда находился уже на Украине, у города Никополь.

Калинина Нина (слева стоит) и Кутузова Елена

- Медали обмывали?

- Мужики, может, и обмывали. А мы с девчонками нет, мы ж непьющие были.

- В санитарном фургоне дежурила только медсестра или кто-то из врачей там тоже присутствовал?

- Нет, только медсестра дежурила. Ну и водитель еще, конечно.

- При нелетной погоде вылетов не было, обслуживать было некого. Чем занимался личный состав батальона в такие дни?

- Самогон пили. Причем пили как батальонные, так и летчики. Достать его не было проблемой, достаточно было сходить в любую близлежащую деревню. Правда, если по пьяни натворит кто-нибудь дел, то его отстраняли от службы и отправляли под арест.

- Где кормили бойцов батальона аэродромного обслуживания? В столовой при аэродроме?

- Нет, это столовая только для летчиков была, нас вместе с ними никогда не кормили. Мы ели где придется: получишь на кухне свою порцию, сядешь где-нибудь и ешь из котелка. Летчиков кормили, конечно неплохо, у них своя норма довольствия была. Но и мы тоже, сильно не голодали.

Повариха, две санитарки и медсестра Калинина Н.Г. (сидит справа). 7 июля 1944 г.

- Кроме военнообязанных в составе батальона были вольнонаемные?

- Были. Они белье стирали, в лазарете убирались. Они и кормились от лазарета. Больным давали поесть, ну и нам тоже вместе с вольнонаемными доставалось. Вообще у батальона была своя кухня, но иногда приходилось питаться и из одного котла с больными. А для больных пища готовилась отдельно, в кухне при лазарете. Кстати, в этой кухне тоже работала вольнонаемная женщина.

- Положенные вам «наркомовские» сто грамм получали?

- Я никогда не пила эти сто грамм. У нас для этого мужики имелись, мы им всегда отдавали.

- Просто отдавали или меняли на что-нибудь?

- Да на что там менять было-то? Мы им просто так отдавали.

- А табак?

- Табак я не отдавала никогда, собирала его. Иногда правда, бывало, отдашь какому-нибудь солдату пожилому, а он сидит, а у самого слезы на глаза наворачиваются, и приговаривает: «Дочка, да какая же ты хорошая!» У нас в батальоне очень много стариков было, стареньких-стареньких.

- А девчонок много было в батальоне?

- Девчонок было много в электровзводе и среди оружейников. Они обычно обслуживали ИЛы, штурмовики.

- Оружейницы входили в состав батальона или авиационного полка?

- Все они наши были, из нашего батальона аэродромного обслуживания. Они и боеприпасами заряжали ленты и ракеты с бомбами подвешивали.

- Раз девчонок молодых много было, то, наверное, и романы крутили?

- А то нет, что ли! И с летчиками крутили и с батальонными мужиками крутили. Когда выдавались хорошие, спокойные вечера, у нас даже танцы устраивались или дни рождения отмечались.

У меня у самой был роман с летчиком. Влюбились в меня два ухажера, но я выбрала одного – Ивана Поцыбу. (Поцыба Иван Сергеевич, 1922 г.р., командир звена 866 истребительного авиаполка, 322 боевых вылета, 59 воздушных боев, 10 воздушных побед, награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени, орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны I степени – прим. ред.) Он за мной очень красиво ухаживал, делал разные приятные мелочи, например, букетики с самолета с какими-то записочками бросал. Когда его перевели на другой аэродром, то мы и на свидания друг к другу бегали через лес. Иван, по возможности, пролетая над тем аэродромом, где я служила, обязательно сбрасывал букет цветов, к которому привязывал письмо. А чтобы письмо дошло до меня, он обязательно указывал на нем: «Калининой Нине Григорьевне, в санчасть или в санитарку, от Ивана Поцыба». У меня почти все его письма сохранились до сих пор. Вот, можете посмотреть.

Письма летчика Поцыба И.С. Калининой Н.Г.

В марте 1945 года, когда наш батальон находился уже в Румынии, меня демобилизовали по беременности, и я уехала на Украину, к родителям Ивана. Там родила дочь. Вот только дальнейшая наша жизнь с Иваном Поцыбой, к сожалению, не сложилась.

- Когда Вы находились за границей, как складывались отношения с местным населением?

- А мы к ним никакого отношения не имели. Нам не разрешали с местными общаться, да у нас, честно признаться, и у самих такого желания не возникало. Когда я уже возвращалась с фронта, я в поезде познакомилась с женщиной, женой какого-то офицера. В одном каком-то европейском городе, во время длительной стоянки поезда, нас с ней пригласила к себе в гости местная семья. И мы пошли. Несколько часов мы пробыли в гостях. А когда вернулись к поезду, был большой скандал, потому что нас уже начали искать. Старший эшелона отругал нас и сказал, что с местными нельзя иметь дело, поскольку с нами может случиться все, что угодно. Хотя та семья, у которой мы немного погостили, были очень приветливыми людьми, они нас даже накормили.

Я вернулась в родной Аткарск, но найти работу по специальности там было трудно. Медсестер в городе было с избытком, поэтому мне пришлось устроиться на работу в вагонное депо. Проработала я там недолго, потому что приехала к родственникам в Сталинград, да так здесь и осталась. Сначала работала на стройке, а потом мне доверили важное дело – деньги считать. Так я потихоньку и «выросла» до старшего бухгалтера «Волгоградстроя», в котором проработала всю свою оставшуюся жизнь.

Бормотова Н.Г., 2018 год